Текст книги "Личный номер 777"

Автор книги: Игорь Поль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Когда патруль высадился из коптера, полтора десятка вооруженных до зубов солдат выглядели грозной силой. Но здесь, под сенью лесных исполинов, возносившихся на невообразимую высоту, отряд казался всего лишь кучкой жалких букашек. Они шли и шли, медленно пробираясь в туннеле с живыми сводами. Воздух стал густ и вязок от испарений. Редкие лучики света с трудом пробивались сквозь полог листьев, рождая зеленый сумрак, и казалось, будто люди бредут сквозь водную толщу.

Под ногами чавкала грязь – здесь всегда было влажно без всякого дождя. Тропа петляла, закручивалась и вела в никуда. У Брука было ощущение, будто он бредет в пустоту, а его преследует нечто невидимое и оттого еще более опасное. Именно эта неизвестность больше всего действовала ему на нервы. Не зная особенностей местной живности, не имея возможности выбраться из душного сумрака, он ощущал себя не более чем бессловесным грузом, безропотным истуканом, не способным ни защититься, ни даже определить источник опасности.

Пулеметчик то и дело исчезал за крутым поворотом тропы, и тогда Бруку чудилось, будто он остался один. Он знал, что это не так, и все же, не в силах преодолеть страх перед незнакомым миром, ускорял шаг и успокаивался лишь тогда, когда снова видел спину товарища.

– Семь-пять, соблюдай дистанцию! – одергивал его сержант.

Патруль все больше походил на страшный сон. Заросли вокруг кишели незнакомой жизнью. Со всех сторон доносилось стрекотание, писк и шорох; в грязи под ногами возились мелкие черные существа; замшелые стволы увивали растения, отдаленно напоминавшие плотоядные лианы. Брука не оставляло предчувствие, что вот-вот что-то случится. Он страстно надеялся и желал этого – лишь бы дать выход скопившемуся напряжению. А пока он мучился оттого, что вокруг ничего не происходило.

Через два часа – Бруку они показались вечностью – они дошли до небольшой реки. Робот-следопыт, похожий на гигантского паука, спустился по глиняному откосу и заскользил по стоячей воде, черневшей в тени нависших над нею деревьев. За ним, подняв оружие над головой, по грудь в воде двинулся головной. Брука охватил ужас от одной только мысли о том, что придется войти в эту воду. В голове замелькали жутковатые образы хищных рептилий и насекомых, способных растерзать человека быстрее, чем он сообразит, что происходит. Он вспомнил водяного скорпиона, убившего отца, вспомнил, как выглядел выпотрошенный труп андроида, ставшего жертвой змеиных личинок. На память пришли слова инструктора в школе выживания: «Вода на открытом грунте – смертельный враг, вне зависимости от степени прозрачности. Входи только в те водоемы, в безопасности которых уверен. В противном случае обработай водоем химическими гранатами, но и после этого будь предельно внимателен и оставляй на берегу напарника, готового поддержать тебя огнем. Помни – огнестрельное оружие малопригодно для ближней обороны на воде и абсолютно непригодно против мелких подводных хищников».

Погрузившись в воспоминания, он краем глаза заметил какое-то движение: солдат впереди подавал знак «Внимание». Подражая ему, Брук присел и направил ствол на заросли. Потом голос сержанта донесся одновременно из-за спины и из наушника:

– Обнаружены мины. Семь-три – давай назад.

Они подождали, пока головной переберется обратно на их берег. Воспользовавшись передышкой, Брук вызвал меню БИСа и прочитал экстренное сообщение в пункте «Текущая вводная». Перед глазами возникла полупрозрачная карта-схема, на которой моргали расцвеченные красным тревожные маркеры. Он наугад выбрал один из них.

«Мина-ловушка противопехотная, фугасного типа, датчик цели нажимного действия, жидкое взрывчатое вещество, замаскирована под камень серого цвета, срок действия предположительно неограничен, данные о возможности деактивации отсутствуют».

Трехмерная проекция показала самый обычный камень. Брук поежился – сколько таких попало ему под ногу за последний час?

Он выбрал другой маркер.

«Мина-ловушка противопехотная термическая, датчик цели сейсмический, двухкомпонентное зажигательное вещество, действует предположительно в светлое время суток, замаскирована под несъедобный гриб».

Мокрый, облепленный тиной андроид выбрался на берег. Его невозмутимое лицо было пепельным от усталости.

– Внимание! – передал сержант по общему каналу. – Возможно, это отвлекающее минирование. Меняем направление. Идем вдоль реки на север. Во время движения соблюдать предельную осторожность. Держать постоянный канал со «Стрекозами». Вперед!

У Брука язык чесался спросить про этот самый «канал», однако он сдержался. Каждая сухая ветка, каждый камень теперь казались ему подозрительными. Он прислушивался к звукам джунглей, и в голове его неотвязно звучали слова майора, проводившего инструктаж на сборном пункте: «Радиус поражения термитных мин, изготовленных из природных материалов, достигает шести метров. При попадании в эпицентр взрыва шансы спастись такие же, как при падении в доменную печь».

Осознание абсолютной беспомощности постепенно притупило все чувства Брука. Страх сменился какой-то отстраненной сосредоточенностью.

Он невольно пригнулся, когда над его головой прожужжало механическое насекомое. Теперь, когда патруль обнаружил признаки присутствия противника, сержант задействовал весь арсенал средств наблюдения, и целый рой «Стрекоз» просеивал заросли. Одни искали противника по запаху, тепловому излучению и характерным звукам организма – биению сердца, току крови. Другие вынюхивали мины и боеприпасы. Третьи поднимались над деревьями и пытались обнаружить электромагнитные и световые излучения.

Все это Брук вычитал во время короткого привала, пока меняли измученного головного.

Река лежала слева от них, вся в излучинах, темно-коричневая, обрамленная зарослями мясистых буро-зеленых растений. От лягушачьего ора закладывало уши.

Потом «Стрекоза» обнаружила еще один подарок. Потом еще и еще. Мины были везде – в ветвях, на земле, даже в заброшенном термитнике. Напряжение росло. Солдаты шли словно по горячим угольям. Брук чувствовал себя туго натянутой струной: казалось, коснись ее, и она будет вибрировать целую вечность.

И тогда случилось неизбежное. Он поскользнулся и тяжело шлепнулся в траву.

Ему стало больно, мокро и стыдно. Свалился, как зеленый новичок!

Прямо перед глазами он увидел маленького паучка, застывшего на кружеве паутины. Увидел, как легчайшее дуновение колышет высохший трупик червяка. Раздувшуюся пиявку на правом запястье – так близко, что мог бы пересчитать все пупырышки на ее блестящем тельце. Сухую былинку почти под самым носом. По былинке целеустремленно ползло нечто, напоминавшее палец, поросший оранжевым ворсистым мехом.

Он шевельнул рукой и отодвинул былинку стволом карабина.

Вспыхнуло ослепительное солнце. Долю секунды – пока кожа не сгорела до костей, – Брук чувствовал боль. Затем мир закружился и погрузился во тьму.

Шар огня еще не опал, когда сдетонировали заряды в поясном подсумке и пепел Брука разметало по окрестностям. Во все стороны брызнул дождь поражающих элементов.

Потом пламя опало, оставив после себя лишь чадные огоньки на почерневших, обугленных стволах.

Еще несколько секунд объятый огнем пулеметчик катался по земле живым факелом. Потом затих и он.

В небольшой воронке в центре закопченного круга пузырилась, остывая, расплавленная почва.

Брук дернулся от жгучего запаха и открыл глаза.

– Очнулся, герой? – услышал он голос сержанта Санина.

Брук недоуменно посмотрел на узкое худощавое лицо, на высокий лоб с большими залысинами, еще не до конца понимая, где очутился и кто с ним говорит. Жуткое и совершенно непередаваемое ощущение – быть «убитым». Его одежда была насквозь мокрой от пота. На столе лежал шлем из блестящей металлической сетки.

Сержант закрыл аптечку.

– Да уж. Если с первого раза не вышло – парашютный десант не для вас.

Брук огляделся. Помещение было набито десятками лысых парней с глядящими в пустоту глазами. Лица многих блестели от пота. Некоторые шевелили губами. Кое-кто даже блаженно улыбался.

Он заметил также, как старший сержант и капитан Твид приводят в чувство высокого парня из крайнего ряда. Ему давали нюхать пузырек с нашатырем. Легонько хлопали по щекам. Голова парня безвольно болталась на жилистой шее. С его губ свисала ниточка слюны.

Наконец парень дернулся и открыл глаза. Взгляд его встретился со взглядом Брука. В глазах солдата мелькнуло узнавание.

– Сволочь! – воскликнул он с ненавистью. – Я же тебе говорил – держи дистанцию! Держи дистанцию!

Брук отвернулся. Истерика какого-то горожанина его не интересовала. Подумаешь, сгорел в симуляторе! Да разве это боль? Вот когда он впервые «погиб» в школе выживания, это было действительно больно. Красные термиты жрали его живьем не меньше десяти минут, а он, парализованный змеиным укусом, не мог ни зажмуриться, ни даже закрыть рта.

– Скажите, сержант, а что такое патрулирование у воды? – хрипло спросил он. Почему-то этот вопрос не давал ему покоя.

Санин посмотрел на него с жалостью.

– Сукин сын! – бесновался парень из крайнего ряда. – Убью!

Старший сержант прижал к его шее жало инъектора. Парень дернулся и умолк. Через некоторое время его глаза остекленели и закрылись. Он спал.

Должно быть, симулятор здорово действовал на мозги – с Бруком происходило что-то странное. При виде Вирона он вдруг ощутил смутное беспокойство. Даже не беспокойство – он вдруг почувствовал, что ему хорошо знакомы и красная рожа старшего сержанта, и пижонское кольцо на его пальце, которое Вирон то и дело принимался любовно полировать кусочком замши.

– Слишком стар для рок-н-ролла и слишком молод, чтобы умереть, – пробормотал Брук. Эта бессмыслица сорвалась с его губ словно бы сама по себе.

Вирон повернулся к нему так быстро, словно его ударили.

– Что ты сказал, солдат?

– Я только спросил про метод патрулирования у воды.

– Нет, не это. Про рок-н-ролл.

Брук смутился.

– Извините, сержант. Сам не знаю, как вырвалось. Прицепилось где-то.

Вирон смерил его подозрительным взглядом.

– Ты никогда не был на Фарадже?

При слове «Фарадж» Брук ощутил болезненный укол.

– Нет, – ответил он. – Я родом с Мероа.

Старший сержант бросил быстрый взгляд на Санина, кивнул и отвернулся. Однако странное дело – Бруку показалось, будто во взгляде Вирона мелькнул страх.

* * *

Порой память как коробка, набитая старой одеждой. Достаешь и примеряешь, какая рубаха впору, какая нет. Те, что не подошли – вновь запихиваешь в коробку. Заталкиваешь на самое дно все, что вызывает жгучее чувство вины.

Свой шрам на челюсти старший сержант получил во время ночной стычки – той самой, в которой перебили весь его взвод. Но ни одной живой душе не было известно, при каких обстоятельствах выжил сам Вирон, бывший в ту пору на год моложе.

Тот день выдался жарким. Поросшая лесом долина на одном из островов архипелага Симанго протянулась от горизонта до горизонта, и отражения в многочисленных ручьях и озерцах сверкали ярче солнца. По извилистой лесной тропке пробирался пехотный взвод под командой лейтенанта Воронова. До деревни, в которой они собирались остановиться на ночь, оставалось всего ничего, и в предвкушении скорого привала измученные солдаты невольно ускоряли шаг, отчего на спусках и у ручьев колонна сбивалась в кучу-малу. Потом сержанты сиплыми окриками восстанавливали дисциплину, и цепочка потных, увешанных оружием людей вновь растягивалась между деревьев, то исчезая, то вновь появляясь из зарослей, словно диковинная пятнистая многоножка. Так они шли, пока не наступил вечер, и тогда великолепный закат, залив полнеба золотом, на время затмил своей мрачной красотой усталость и страх неизвестности.

Весь день Вирон (тогда он еще был простым сержантом), не щадя себя, командовал своим отделением. Он позволил себе расслабиться только после того, как взвод расположился на ночлег в пустом амбаре на краю деревни, предварительно взяв ее в кольцо и обыскав дома на предмет наличия оружия. К тому времени, как они закончили проверку документов у жителей и выставили часовых, уже стояла глубокая ночь, и чужие звезды сияли в прорехах облаков, словно алмазная пыль.

После целого дня во влажном аду джунглей лежать в сухом месте под крышей было чрезвычайно приятно. Темноту пронзали лучики карманных фонариков; золотистые пылинки плясали в полосах света там, где бойцы, тихо переговариваясь, склонялись над банками с сухим пайком. Кто-то уже храпел. Доносились и другие звуки. Бряцанье крышечки от фляги. Затвор разбираемого карабина. Мяуканье котенка.

Устроившись на охапке соломы в углу амбара, Вирон закинул руки за голову и предался сладким грезам о чудесах, про которые частенько болтали отпускники, – например, о том, как изнывающие от скуки жены местных воротил обожают побаловаться с солдатами, которые только-только вернулись из дальнего патруля.

Ощущение покоя было, однако, обманчивым. Сержант хорошо понимал это, представляя себе утро следующего дня, когда им вновь придется взвалить на плечи горы тяжеленного барахла и до самого заката тащиться по сырым, усеянным ловушками тропкам, каждую секунду ожидая взрыва мины и сутуля спины на открытых местах, где их наверняка будут подстерегать снайперы.

Именно в этот момент реактивный снаряд, выпущенный каким-то ублюдком из джунглей, вдребезги разнес стену, и земля ударила Вирона в спину, подбросив его в воздух на добрых полметра. Но ему показалось, будто бы он взлетел выше, гораздо выше. Он почувствовал, как душа его покидает тело и устремляется ввысь – выше верхушек самых высоких деревьев, выше покосившейся колокольни, выше гор, прямо в звездное небо, где он воспарил над редкими облачками, глядя на себя снизу – нелепая фигура с растопыренными, словно у жука-водомерки, конечностями. Он глядел свысока на красные вспышки разрывов, на пронзавшие ночь пунктиры трассеров, но совершенно не боялся, потому что временно превратился в бестелесного ангела. Он видел, как в отсветах пожара кувыркается его тело, как оно грузно валится на землю и, обхватив голову руками, лежит ничком рядом с бездыханным телом взводного сапера – начисто лишенного волос плечистого андроида.

Страха не было. Были только вселенское спокойствие и снисходительное презрение к тому ничтожному существу, что скрючилось на усыпанной гильзами земле. «Наверное, я уже умер», – подумал Вирон. Ну что ж, значит, так тому и быть. Умирать, оказывается, даже приятно. Не чувствуешь ни боли, ни страха, одну только легкость. Выходит, смерть – освобождение от всего. И как он не догадался об этом раньше?

Затем стрельба усилилась, и его душа, неохотно покинув прохладу небес, низверглась в раскаленный ад, прямо в языки пламени, в падающие с крыши клочья пылающей соломы, в снопы искр от горящих стен, когда их прошивали пули. И Вирон снова ощутил себя единым целым – и душой, и телом. Это самое целое, с дымящейся от жара одеждой, в свете пожара представляло собой идеальную цель.

Невидимые пулеметы остервенело лупили по окраине деревни, прошивая крыжовник, кроны яблонь и капустные грядки; там и сям слышался звон вылетающих стекол. Вирон не помнил, как подхватил валявшийся на земле карабин и, не целясь, опустошил весь магазин в сторону джунглей. Система наведения не работала. Пули стригли воздух над головой. Рядом отстреливался новичок из второго отделения, имени которого он не помнил, – он бил в темноту короткими, яростными очередями.

Потом крыша за спиной рассыпалась веером горящих обломков, когда в нее влетела новая граната, и незнакомый солдат вдруг дернулся и привстал, а потом повалился лицом вниз, точно куль с тряпьем. За стеной огня страшно кричали заживо сгорающие люди. И тогда Вирон не выдержал. Он крепко стиснул свой карабин и через пылающий пролом выкатился вон.

– Я за помощью! – хотел крикнуть он, но вместо крика с губ его сорвался лишь хриплый шепот.

Отчаянно работая локтями, он полз в темноту. Зеленые светляки взрывали землю у него под носом. Жалобно звякнув, укатилась в темноту сбитая с ремня фляга. Где-то в ночи невидимый лейтенант Воронов пытался организовать оборону. Кашляя от дыма, он приказывал Вирону вернуться. Но сержант не отвечал на его запросы. Огибая трупы и брошенное оружие, он скользил по грязи и мокрой от ночной росы траве, шепотом повторяя одну и ту же фразу:

– Я за подмогой! Я иду за подмогой!

Он петлял по огородам и сточным канавам целую вечность. Ответные выстрелы звучали теперь значительно реже, из дыма раздавались только мольбы о помощи, стоны раненых и хриплые крики немногих оставшихся в живых товарищей. От этих страшных звуков и уползал Вирон, уползал, не помня себя от страха, уползал прямо в джунгли, из которых ему навстречу крались атакующие партизаны. Он полз за подмогой. Куда именно – этого Вирон не знал, но продолжал судорожно извиваться, пока окончательно не запутался в лабиринте живых изгородей на окраине деревни.

Он видел, как уводили раненого лейтенанта Воронова и с ним еще троих выживших. Их провели так близко, что Вирон почувствовал запах лейтенантского лосьона. Он даже поймал взгляд взводного и навсегда запомнил мелькнувшую в нем надежду. Но надежде не суждено было сбыться – Вирон так и не решился спустить курок, и всего через минуту ругань на испанском языке и пулеметная очередь возвестили миру о кончине пятого взвода.

Потом партизаны пустили собак – злобных и невероятно сообразительных искусственных тварей, специально выведенных для службы в диверсионных силах. Те из раненых миротворцев, кому не повезло остаться в живых, стали их добычей, а ублюдки из джунглей гоготали и заключали пари, как долго протянет тот или иной бедолага.

После первого же крика, сменившегося яростным рычанием и треском раздираемых костей, Вирон вскочил и бросился к лесу. Его заметили. Одна пуля задела плечо, вторая навылет прошила мякоть бедра. Ему повезло – это были простые пули, без ядов или нановзвесей, после которых любая царапина становилась смертельной. Ветви хлестали его по лицу, но он ломился напролом сквозь молодой подлесок, пока острый, словно копье, сук не вонзился в челюсть сержанта и не остановил его бег. И тогда Вирон очнулся и повернул к реке. Он продрался сквозь прибрежные заросли, с плеском обрушился в воду и ухватился за кружившее в омуте поваленное дерево с корнями, точно протянутые в мольбе черные костлявые руки. Под яростный лай взбешенных исчадий ада он кое-как вытолкал свой плот на стремнину. Голова уже кружилась от потери крови, но только крепко зацепив ремень разгрузки за какой-то сучок, он позволил тьме накрыть себя с головой.

Война для Вирона закончилась на следующее утро, когда его, валявшегося без сознания на песчаной отмели, подобрал поисковый коптер. Он провел в тыловом госпитале почти два месяца, а потом еще месяц приходил в себя в центре реабилитации ветеранов. Первое время его допрашивали каждый день, но Вирон твердо следовал собственной версии событий, тем более что его служебный чип покоился на дне реки и сержант мог не опасаться, что его показания не совпадут с записями регистратора. Ему приходилось снова и снова повторять свою историю, и день ото дня события обрастали все новыми деталями, потому как что-то случилось с его котелком, память давала сбои и была полна провалов, точно проселочная дорога, над которой прошелся на бреющем штурмовик-беспилотник. Он не помнил, как выбрался из горящего сарая, не помнил, как дошел до реки, не помнил причин странной мягкости дознавателей, которые в обычных обстоятельствах должны были опутать его датчиками полиграфа и выжать, словно лимон. Он даже не помнил, что с ним было до того патруля – чем жил, во что верил, словно в ту ночь кто-то перечеркнул его жизнь жирной чертой, и она развалилась на две половинки – до и после.

Его премии за ранение хватало на любые безумства. Он оттягивался с одной шикарной куколкой в курортном городке на побережье, объедался экзотическими фруктами, без разбора пил дорогие вина, но почти каждую ночь кричал во сне – кричал громко, отчаянно, изрыгая грязную ругань, – и девушка расталкивала его, спрашивала, что случилось. В ее глазах стоял нешуточный страх.

Как-то ему сообщили, что лейтенант незадолго до своей смерти подал рапорт с ходатайством о присвоении Вирону очередного звания и назначением его на должность взводного сержанта. И вот теперь командование решило удовлетворить рапорт лейтенанта. Посмертно. В ту ночь Вирон заснул с мокрым от слез лицом и потом две недели напивался до потери сознания, а протрезвев, написал рапорт с просьбой о приостановке контракта.

С тех пор многое случилось. Сначала он вернулся в свой городок на Гатри и всего через месяц женился на красивой девчонке, которая в детстве жила на его улице, но почему-то его не помнила. Его семейная жизнь продлилась почти пять недель, пока его жена не решила, что с нее хватит пьяных драк и ночных кошмаров. Он так давно жил вдали от дома, что разучился разговаривать как местный, и из-за странного акцента ему было трудно найти новых знакомых. Но однажды в кафе у муниципального пляжа он познакомился с привлекательной девушкой. Несколько дней Вирон встречался с ней в недорогих ресторанах и катал на прогулочном катере, но когда она пригласила его к себе, по дороге на них напали, избили и ограбили какие-то громилы, а полицейские в этой поганой дыре делали вид, что ничего не замечают. После этого случая Вирон решил, что не создан для семейной жизни. Он снял квартирку в захолустном пригороде, купил огромный аквариум, в котором поселил стаю хищных земноводных тварей. Ему доставляло удовольствие кормить их, запуская в воду живую рыбу. Работы у него не было. Делать он ничего не умел, а для того, чтобы заложить в голову программу обучения горного инженера, требовались немалые деньги. Кроме того, на Гатри еще была свежа память о недавней войне за независимость, и кадровые военные Альянса, в особенности местные уроженцы, не пользовались особенной популярностью. Несколько раз он пытался найти работу на оловянных шахтах, и каждый раз его с треском выставляли на улицу за опоздания или за драки с товарищами, которые звали его не иначе, как фашистским прихвостнем. Через полгода, уже совершенно отчаявшись, он за гроши завербовался на какой-то задрипанный астероид, но тут на горизонте неожиданно возник некто в капитанской форме и объявил, что командование приняло решение о возобновлении контракта. Вирону возвращали прежние оклад, звание и должность и отправляли в батальон приема пополнений, чтобы он мог восстановить командные навыки и пройти курс адаптации к новому месту службы. В общем, ничего особенного. Кроме того, что он никак не мог вспомнить, как звали того парня с капитанскими петлицами. Он даже не был уверен, был ли на самом деле тот парень. Память продолжала выкидывать странные фокусы.

Постепенно Вирон вошел в норму. На Луакари ему нравилось. По сравнению с Гатри климат здесь был просто райский. Даже ядовитый туман, который заставлял старшего сержанта скрипеть зубами и беспокойно ворочаться во сне, не мог заставить его тосковать слишком долго.

Так было, пока однажды летним днем он не повстречал паренька с номером «777» на нагрудной табличке.

И призраки с таким трудом забытого прошлого неожиданно обрели плоть.

Коробка со старым тряпьем открылась.

* * *

Твид отбарабанил по столу дробь.

– Во время сеанса не зафиксировано никаких сбоев. Однако твои рефлексы не изменились, Адамc. Никаких военных навыков.

– Совсем никаких? – переспросил удрученный Брук.

– Никаких… капитан, – с нажимом повторил Твид.

– Извините, гейдан капитан.

– Сколько раз повторять – никакой я не гейдан! – взорвался Твид. – Все люди равны! В Объединенных силах нет ни «сэров», ни «господ», ни «товарищей»! Обращение только по званию. Звание – и точка! Понятно?

– Понятно, капитан. Извините.

– В космической пехоте не извиняются. В космической пехоте говорят: «Виноват». По крайней мере, в пехоте Объединенных сил.

– Виноват, капитан, – послушно ответил Брук, хотя внутри у него все перевернулось от унижения.

– Оружие, тактика противника, местные условия – ничего этого ты не знаешь, – продолжил Твид. – Не можешь использовать боевой модуль, стрелять, вызывать помощь, взаимодействовать со штабной группой. Ни тактических приемов, ни правил безопасности – ничего. Ты не умеешь самого элементарного. Даже соблюдать дистанцию во время марша. Из-за твоей неопытности погиб твой товарищ, не выполнена боевая задача.

– Ну, стрелять-то я умею.

– Только не из боевого оружия.

– Вы можете меня проверить. Дайте мне пистолет или охотничий карабин, и…

– Закрой рот, Адамc!

– Да, капитан.

Они немного помолчали, слушая, как шелестит воздух в кондиционере. Звук был такой, как будто по сухой траве скользила змея.

– Что ты чувствовал, когда проснулся после сеанса? Было что-нибудь необычное?

Брук поежился, вспомнив жутковатое ощущение чужого, забравшегося в твое тело и глядящего на мир твоими глазами.

– Что-то такое вначале было. Вроде бы это был не я.

– А дальше?

– Потом все прошло.

Твид испытующе взглянул на него.

– Ты не принимал сильнодействующих лекарств до армии?

– Сильнодействующих?

– Я имею в виду наркотики.

– Нет, капитан.

– Никогда?

– Нет. Я никогда не болел и не принимал никаких лекарств. Разве только геромин в детстве, но его у нас пьют все, даже женщины.

– Геромин? Это что, по-твоему – микстура от кашля?

– Нейростимулятор.

– Не спорь, Адамc. Это наркотик, и очень сильный. Вызывающий необратимые изменения в организме. Если ты не знаешь, в некоторых странах за его хранение предусмотрено стирание личности.

– Это стимулятор, – упрямо повторил Брук. – Все дети на Диких землях пьют его до пяти лет.

– Выходит, ты наркоман, – задумчиво протянул капитан. – Что ж, возможно, в этом все дело.

– Капитан, я не наркоман, – возразил Брук. – Геромин – часть моего метаболизма. Ускоряет реакции и усиливает восприятие. Без него в вельде не выжить. Я знаю, что по меркам горожан это почти яд. Все верно – если взрослый примет всего четверть грамма, он мертвец. Но я фермер, у нас другой организм. Понимаете?

Твид смотрел на него, будто на гусеницу, попавшую в суп.

– Фермер ты или шахтер – тут без разницы.

– Капитан, в призывном пункте меня обследовал врач. Он сказал, что я здоров и годен к службе.

– Врач! – с горечью воскликнул Твид. – Да тебя бы взяли, даже если бы ты был косоглаз, наполовину слеп и хром на обе ноги! У меня не взвод, а карнавал уродов! Пятеро наркоманов, два шизофреника и трое с явно выраженными признаками астероидной кори. И это не считая мелочей вроде плоскостопия, искривления позвоночника и хронического насморка. Думаешь, зря твой карман для допинга пуст? Да мы просто-напросто боимся выдавать стимуляторы, потому что их сожрут в первый же день! Но армии нужны люди, и мы берем всех.

Твид достал бутылку, свинтил крышечку и жадно глотнул содовой.

– Возьмем, к примеру, Жалсанова, – продолжил он. – Да по нему же каторга плачет! Этому отморозку крупно повезло, что он успел спрятаться в рекрутской конторе. А дылда с губной гармошкой? Мнит себя величайшим блюзменом. Да-да, не больше, не меньше! Величайшим! А святоша Глазер? Знаешь, почему он не ест животной пищи? Знаешь, нет? Так я тебе скажу. У него в мозгах затык, – Твид постучал себя по виску согнутым пальцем. – Я не шучу. Бедняга просто сдвинулся на своих молитвах. Готов просить прощения у любой букашки, которую раздавил по пути в уборную! Уж и не знаю, в кого он предпочтет выстрелить, если ему дадут оружие – в партизана, в себя самого или в своего командира! А Кратет? Отбери у него блокнот, и он не найдет своей ширинки! Это же растение, не человек! Никто не знает, где его родина, кем он работал, кто его родители. Пояс малых планет – и больше ни слова. Как будто это что-то объясняет! А ты слышал, как он разговаривает? Ни один лингвист не разберет его тарабарщины! И это будущие несокрушимые воины, гроза террористов!

Теперь Брук уже сам припомнил все странности, которые заметил за время короткого знакомства со взводом. Для начала он вспомнил, что несколько человек так близоруки, что едва ли видят ложку во время обеда. Кроме людей с плохим зрением, трое или четверо были явно не в себе – с их лиц не сходили мечтательные, всепрощающие улыбки. Кое у кого не хватало пальцев на руках или ногах, кое у кого их было больше, чем нужно. Некоторые новобранцы были такими сутулыми, словно их плечи навеки придавил груз житейских проблем, а у двоих постоянно текло из носа. И, разумеется, во взводе хватало просто агрессивных и озлобленных типов. Чего стоил один только сержант Вирон!

– Все-таки я не понимаю, – неуверенно произнес Брук. – Была комиссия, меня тестировали…

– Нечего тут понимать. Инвалидам в армии не место. Если солдат не может усвоить учебный курс ввиду болезни или увечья, его подвергнут лечению. Хромые перестанут хромать, слепые прозреют, недоумки поумнеют. Ясно?

– Так точно, капитан, ясно. Вы хотите отправить меня на медицинскую коррекцию.

Твид скривил губы в подобии улыбки.

– Ты должен радоваться, Адамс. Станешь нормальным, здоровым парнем, и притом совершенно бесплатно. За счет армии.

– Капитан, я не хочу становиться нормальным, – твердо сказал Брук. – Нельзя мне. Если меня перекроят, я не смогу домой вернуться.

Твид в сердцах хлопнул ладонью по столу.

– А здесь никого не волнует, чего ты хочешь, рядовой! Согласно закону своей страны ты принял на себя обязательство служить в боевых частях! И ты будешь служить, солдат!

Брук встал. Он приложил руки к бокам и, глядя в глаза офицеру, что несказанно бесило всех местных военных, сказал:

– Со всем уважением, гейдан капитан, – меня не предупредили о том, что потребуется коррекция. Врач сказал, что я годен в пехоту. Я готов служить. Но проходить коррекцию я не согласен.

– Сядь, солдат, – процедил Твид. Брук подчинился.

– Объясняю в первый и последний раз. Тебя призвали на службу – это раз. Ты принял присягу – два. И теперь ты будешь выполнять все требования устава, нравится тебе это или нет. Три. Может, ты думаешь, что твой статус миротворца дает какие-то привилегии? Забудь. Ты такой же солдат, как и местные призывники, разве что платят тебе не в пример больше. И последнее. Ты теперь в армии. Идет война. Ты меня слушаешь? Произношу по буквам: вой-на! И в случае неподчинения здесь действуют законы военного времени. Твое согласие никого не интересует. Все ясно, рядовой?

– Так точно, капитан. Мне все ясно.

– И прекрати пялиться мне в глаза! Смотри перед собой!

– Виноват, капитан, – сказал Брук. Но в голосе его не было и тени раскаяния.

Стены хлипкого барака затряслись от рева: мимо проползла гусеничная бронемашина «Бульдог» – надежная, как молоток, и дешевая, как банка с бобами, впрочем, как и все оружие в этой войне. Анахронизм ползучий – так Дабл-А называл подобную технику.