Текст книги "Жара в Аномо"

Автор книги: Игорь Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

11

Из укромного уголка открытого кафе Вуд видел, как седовласый, с крашеными усиками африканец в бриджах и длинном клетчатом пиджаке и преобразившийся, одетый а-ля ковбой-франт Ник Матье не спеша вышли из административного здания и проследовали к полуспортивному двухместному автомобилю с номерным знаком правительственного курьера.

– Пст… – негромко позвал Вуд официанта, чтобы рассчитаться.

Седовласый предупредительно открыл правую дверцу, но Ник не торопился садиться в машину, он с любопытством обошел ее, как мальчишка, провел пальцем по радиатору, постучал острым носком полусапожка по скату и что-то сказал. Седовласый рассмеялся и без колебания уступил ему место за рулем.

Едва они скрылись из виду, Вуд покинул кафе и свернул за угол, где его поджидал сверкающий лаком черный лимузин.

– Похоже, все в порядке, мадам, – сказал Вуд, удовлетворенно откидываясь на мягкую спинку заднего сиденья, – белоголовый клюнул, увез нашего протеже с королевскими почестями.

– Долго, – наигранно вздохнула пожилая дама.

– Тяжелый, сволочь. Пришлось выложить кое-что лишнее.

– Фи, что за выражения в разговоре с женщиной!

– Не понял, – Вуд удивленно вскинул брови, – а что я сказал?

– Вы сказали "сволочь", ужасно.

– Не может быть, мадам! Клянусь честью!

– Этим неприличным словом вы обозвали того мальчика. С синими глазами. С таким полезным для нас мальчиком надо быть чрезвычайно ласковым, обходительным. Даже в его отсутствие. Запомните, Вуди. Если он услышит от кого-либо из нас подобные выражения в свой адрес, то непременно обидится и не станет нам помогать.

– Ох, мадам, вы отчитали меня, как ребенка, – рассмеялся Вуд.

– Вы все для меня как дети, – драматически молвила она.

– Так вот, этот, как вы изволили заметить, синеглазый ребеночек, вдоволь пошаливший автоматом в свое время на многих горячих точках континента, не сомневаюсь, сам докажет вам, что он, пардон, сволочь, когда вдруг запросит в самый острый момент еще восемь тысяч долларов.

– И будет прав, – сказала она и тут же всплеснула сухими, тонкими руками, на которых свободно болталось с полдюжины драгоценных браслетов. – Так он участвовал в сражениях! Ай молодец! Что же вы мне сразу не сказали, противный, я бы обязательно ему улыбнулась.

– Не огорчайтесь, – молвил Вуд, отвернувшись и закатив глаза, – при случае я вам напомню, и вы улыбнетесь этому Матье.

– Значит, мальчик страдает чрезмерной алчностью? – спросила пожилая дама. – Как вы думаете, он способен предать нас, если ему предложат больше?

– Не предложат. Вряд ли такое придет в голову коммунистам.

– Опять? Выбирайте выражения! – вскрикнула она.

– В чем дело? – изумился он.

– Что у вас за манера! Так и швыряетесь ужасными словами!

– Будь я проклят, если понимаю, что вас так напугало.

– Не смейте при мне произносить это слово! Меня чуть удар не хватил.

– Ах, вот о чем… но, мадам, от них, увы, не отмахнешься, они реальность. Даже больше того. Вы знаете это не хуже меня.

Вуд разозлился на нее. Ему захотелось сказать ей действительно гадость. Еле сдержал себя.

Мало-помалу аристократка успокоилась. Спросила:

– Почему вы считаете, что они не станут заниматься куплей-продажей специалистов?

– Это не их стиль. Я на вашей стороне, потому что буржуа по духу и положению, – раздраженно изрек Вуд, – но у меня хватает ума и политического зрения, чтобы понять и видеть, насколько их теория и практика привлекательны для миллионов тех, на чьей шкуре и мозолях держится ваше состояние. Вот почему я против того, чтобы при упоминании о коммунистах охать и заламывать ручки, а за то, чтобы драться с ними всеми открытыми и закрытыми приемами, что, впрочем, мы и делаем каждый по-своему. А с куплей-продажей… там просто не понимают цену деньгам.

– Оставьте этот тон, – жестко сказала она, – я понимаю и вижу не меньше вашего. Женщина может себе позволить маленькое кокетство в любом разговоре и в любой форме, чурбан вы этакий. Но я всегда считала, что вы чрезвычайно полезны в деле.

– Я тоже о вас такого же мнения, мадам.

– Вот и прелестно. Вы что-то хотите добавить, Вуд?

– Прошу напомнить и господину консулу, что я чрезвычайно полезен в деле. Работаю без промаха. И небескорыстно.

– Вуд Коллер, вы типичный образчик своей среды, – вдруг ядовито заметила она, – нетерпеливость, соломенное чванство, мелочность.

– Чванство? Посетите на досуге кофейню клуба прессы, мадам, и вы услышите мнение аккредитованных мудрецов по поводу чванства. Например, по поводу одного заокеанского чрезвычайного и полномочного посланника на две здешних страны. Хм, посол где-то, а тут пара консульств. Несолидно, мадам. Или что-то иное?

– Как, сколько, где и когда – это в компетенции моего правительства, а не чужих и циничных писак. Вы бываете просто невыносимы!

– Постараюсь больше не касаться вопроса о глобальном чванстве, мадам, обещаю.

С помощью изящной вертушки старушка леди опустила внутреннее стекло, отгораживаясь от шофера, с любопытством навострившего уши.

– Консул еще не вернулся. Потерпите с комиссионными, – сказала она с театральным вздохом.

– Очень интересно, когда же он вернется?

– Потерпите.

– Блаженны плачущие, ибо они утешатся, – вздохнул Вуд в отличие от нее без всякой наигранности, – увы, я не плакал и не ждал утешения.

– Оставьте, библия развращает сильных.

– Хм, бог отвернулся от меня еще в Гонконге. Если уж там господь не позаботился о моем кошельке, то чего можно ждать мне, грешному, от него здесь? Нет, я сам себе бог отныне. И знаете, я стал очень нетерпимым, когда речь заходит о заработанных денежках.

– Что деньги, дорогой, – сказала она, – немного денег потерять не страшно. Вам бы о другом думать. Ангола, Эфиопия, Бенин, Гана, Мозамбик… не берусь и перечислить единым духом. Ужас! А завтра что будет? Что будет завтра, если сегодня только и слышишь, только и слышишь со всех сторон о переворотах и национализации. Мираж, вокруг один мираж…

– Задохнутся, передерутся, рассыплются с нашей помощью, – сказал Вуд, – у меня есть кой-какие жизненные наблюдения. Вырвать власть нелегко, но еще трудней к ней привыкнуть. Черным не привыкнуть. Им не привыкнуть к жизни без подачек и власти фунта, доллара или франка. Не позволим.

– Утопия.

– То есть?

– Довольно об этом, – отмахнулась она, – у меня в отличие от вас хватает ума думать всерьез лишь о своих пусть маленьких, но реальностях. И вам советую почаще обращаться к здравому смыслу. Распыляете талант и хватку на статейки и случайные услуги тузам. Ваши газетные гонорары не могут сложить истинного состояния.

Вуд Коллер подозрительно посмотрел на собеседницу, словно психиатр. "Классический маразм", – мысленно отметил он.

– Я не права?

– Совсем запутали меня, – признался он, – с одной стороны, вы обеспокоены глобальными потрясениями, с другой – советуете позаботиться лишь о чековой книжке. Вот я и размечтался о заслуженной награде.

– Возможно, наш скромный успех здесь ободрит господина генерального консула. Щедрость соразмерна с бодростью.

– Мой успех, мадам, – мягко поправил Вуд.

Она оживилась.

– Вы удивительный. Как вам удалось откопать этого Матье? Ведь почти никого не осталось, одни слюнтяи.

– Секрет фирмы, – улыбнулся Вуд.

– А знаете, он очень мил, этот мальчик, держится как мужчина. Раз – и поверг кулаком вашего хваленого телохранителя. Великолепен!

– Он не мальчик, потому и держится стопроцентным мужчиной. У него несладкая жизнь с пеленок. Собственной головой и кулаками прокладывал дорожки во все стороны. Только вот нервы ни к черту. Стали ни к черту с некоторых пор.

– Даже тронул мое воображение, – сказала дама, – держу пари, он ирландец. Или фар вест?[7]7
  Дальний Запад (англ.).


[Закрыть]

– Не ищите чужие корни, мадам, иногда это мешает, – довольно грубо заметил Вуд.

– Мешает литераторам быть джентльменами?

– Простите.

– Так и быть. – Она внимательно на него посмотрела. – Что это с вами сегодня, милый?

Вуд промолчал, рассеянно глядя на проплывающие улицы.

Машина задержалась на одном из перекрестков, пропуская вереницу ворочавших во все стороны курчавыми головами малышей. Молоденькая воспитательница деловито покрикивала на отстающих. Детишки галдели так, что не слышали сами себя и никак не могли преодолеть пятиметровую полосу проезжей части.

Какой-то игривый парень принялся помогать воспитательнице, сверкая перед ней зубами, и девушка, безуспешно стараясь сохранить на личике неприступную деловитость, то и дело постреливала на него глазами и кокетливо поправляла на себе белоснежную шляпку с ярким, под цвета национального флага, бантом.

Когда автомобиль наконец двинулся, Вуд сказал:

– Между прочим, в баре Матье поинтересовался, есть ли связь между его вербовкой и нашумевшим убийством черного мастера, и это, поверьте, интересовало его не между прочим.

– Вот как? Что же вы ему ответили?

– Я сказал, что нет. А что вы мне скажете?

– То же самое. Нет, конечно.

– Хочу быть уверенным, что это так.

– Можете спать спокойно, – сердито выговорила она, – для нас это только случай. Приятный в известной мере, на руку нам. Вы меня разочаровываете своей подозрительностью. Думаю, и консулу было бы неприятно слышать такое.

– Ему незачем огорчаться.

– Пожалуй. Но впредь вы нас не оскорбляйте подобными подозрениями. Повторяю, можете спать спокойно.

– Вы правы, – сказал Вуд, – нет ничего лучше спокойного сна. – Он рассмеялся. – А в наказание вышвырните меня вон за тем поворотом.

Дама нажала стоп-кнопку, и, повинуясь сигналу, беззвучный и бесстрастный, как робот, шофер затормозил, вильнув к бровке.

Вуд выскользнул из машины на тротуар. Рядом с ним тотчас, словно по мановению волшебной палочки, возник невесть откуда свалившийся Хриплый.

Щедро улыбнувшись им обоим, дама укатила.

– Скалит зубы… – обронил Вуд, провожая машину взглядом. – Сто против одного, эта кляча спит по ночам, как ангел. – И, обернувшись к Хриплому: – Пошел бы с ней в церковь?

Хриплый загоготал.

12

Не застав Светлану дома после работы, Виктор Иванович отправился к ней в больницу.

День клонился к вечеру. Час "пик". Люди осаждали общественный транспорт, преимущественно маленькие и бокастые, как бочонки, городские автобусики, с такой прытью, будто и не было за плечами нелегких трудов на фабриках или в конторах.

Все стремились к домашнему очагу с одержимостью исцеленных паломников. Город заполонил сонм громких звуков: перекликающиеся клаксоны, возбужденная речь, смех, колесный перестук на булыжных мостовых, рев мулов и перезвон велосипедов.

Очертания городского разностилья строений наводили на мысль об удивительной схожести всех более или менее крупных городов Африки, какие Луковскому довелось повидать. Словно многочисленные близнецы, разбросаны эти города по всему континенту. Но судьбы, жизнь их обитателей еще очень разнятся.

Совсем недавно построенная больница, в стенах которой запах строительных материалов еще не был вытеснен запахом лекарств, – дар Советского правительства. Из уважения и благодарности за столь дружественный акт на фасаде лечебного корпуса рядом с флагом молодой республики местными властями было вывешено и алое полотнище.

На обрамлявших зеленую лужайку скамьях тесно сидели выздоравливающие, они кутались, несмотря на жару, в новехонькие байковые халаты с инвентарными штампами на самых видных местах с такой гордостью, словно это были не халаты, а генеральские шинели при орденах.

А в широких, настежь распахнутых окнах виднелись ходячие больные, надо полагать, прилипающие к подоконникам с утра до вечера. Они напоминали небрежно расставленные на полках бюсты.

И те и другие с интересом рассматривали пришельца.

Луковский собрался было попросить кого-нибудь из глазевших на него позвать доктора Светлану, но в этот момент она сама выбежала на крыльцо.

– Что случилось, Виктор?

– Просто решил зайти.

– Что случилось, я спрашиваю?

– Неужели человек просто так не может заглянуть к невесте после работы? Могу я соскучиться за день или нет?

– Ты не шутишь?

– Про невесту? Кажется, нет.

– Довольно дурачиться, что случилось?

– Есть неплохие новости, – сказал он уже серьезно.

– Ожидается дождь? Вызывают в Москву? Или прибыли мои медикаменты?

– Обнадеживающие новости для Корина. Для экспедиции. Время спасено, наш запрос отпадает. Нашелся дублер Борису. На месте. Великолепные аттестации.

– Поздравляю. Как же ты ухитрился?

– Это не я. Партнеры. Слушай, ты решила навеки поселиться в своей лекарне? Идем домой, пора бы и отдохнуть.

– У меня еще обход. Потом вечерняя консультация. Сегодня освобожусь поздно, не раньше одиннадцати.

– Ну, тогда давай хоть пройдемся где-нибудь в сторонке, а то здесь как на сцене.

– Не могу.

– Пять минут, господи!

Она кивнула, взяла его под руку, и они направились к ближайшему скверу.

– Партнеры сотворили чудо, – говорил Луковский, – молодцы, честное слово. Главное – время. Ох, этот твой любимчик Корин. Но и своей вины я не отрицаю. Тут и моя вина.

– Насколько я в курсе ваших дел, решающее слово принадлежало хозяевам, заказчику, как вы говорите.

– Иван кивает на Петра… Ладно, забудем первую скважину. – Луковский встряхнулся. – Сегодня на повестке день завтрашний. Ты поедешь со мной? Сможешь вырваться со мной к ребятам?

– Если очень попросите, дорогой товарищ.

Луковский просиял.

– До чего они любят мою Светланку, прямо трепещу от лютой р-р-ревности!

– А я трепещу от возмущения, поскольку вовсе не твоя. Пока еще ничья. Никто не делал мне предложения, никому я не давала согласия. И вообще мне мама не велела замуж до сорока.

Луковский рассмеялся.

Светлана вдруг омрачилась какой-то внезапной мыслью. Виктор Иванович тоже почувствовал себя неловко, будто совершил нечто непристойное.

– Да, – сказала она, – расшалились мы от весточки про дублера.

Сухая, утоптанная, усеянная мелкими обломками веток земля тихо похрустывала под их медленными шагами.

Птицы свистели и верещали над сквером, заглушая устоявшийся шум города. В просветах между деревьями зияла густеющая синева неба.

– Красиво, как дома, – сказал Луковский.

– Я просила двухтомник Тихонова, ты не забыл?

– Лежит на столе в библиотеке.

– Спасибо.

– Завидую тебе, великий доктор, находишь возможность благоговеть наедине с поэзией.

– На такие стихи грех не выкроить время.

– А на разговор со мной и пяти минут не выделишь без оглядки.

– Глупый… сам-то помешан на своих стропилах да арматурах, слышать уже не могу. Да еще в земле с головой. Месяц в кино не выберемся, как будто уже женатики.

– Какое кино… только и на уме, что проклятое то утро…

– Да.

– Я хотел, чтобы все-таки вызвали бурильщика из Союза, но они настояли на своем. В принципе, это понятно. Очень они довольны, что могут предложить человека со своей стороны.

– Ну и хорошо. Разве нет?

– Да. Нормально. Борис тоже доволен. И ребята ожили. Все верят в успех на новом месте.

– Будем считать, что сейчас там нормально. А у тебя? – Светлана заглянула в его глаза. – Где ты был?

– На стройке, где же еще? А что?

– То, что тебя спрашивал посол. Утром приезжал необычайно любезный местный дядя в чине капитана, чтобы в торжественной, прямо-таки церемониальной обстановке побеседовать с твоей милостью. Премилая тебя ждет беседа…

– Ты не могла бы посерьезней?

– Пожалуйста. Официальный чин, вероятно, очень интересуется подробностями о машине. Ну почему ты не загнал ее во двор?

– Ты же знаешь, я хотел отвезти Банго. Простить себе не могу, что отпустил его одного. Такое чувство, будто виноват в том, что случилось.

– Я ведь тоже была с вами в тот вечер, все время думаю об этом… – вздохнула она. – Так когда мы едем к ребятам?

13

В тесном, захламленном дворике невзрачной улочки на городской окраине несколько игравших в кости подростков разом подняли глаза на невесть как забредшего сюда крестьянина, что бесцеремонно заглядывал в незапертое приземистое жилище, на плоской крыше которого была аккуратно разложена копра, высушенная мякоть кокосовых орехов. Копра, сырье для местной маслобойни, была хоть и небольшим, но постоянным источником дохода для жителей не только этого квартала.

– Кого нужно? Вы к нам? – удивленно спросил незнакомца один из подростков. – Мама еще на работе.

– Тебя, бездельник. Ты-то мне и нужен.

Парнишка открыл рот, точно ему не хватало воздуха, заморгал часто-часто, зачем-то пошарил босой ногой в жидкой траве перед собой, чем-то напоминая в эти мгновения купальщика, осторожно пробующего воду перед тем, как войти в нее, и вдруг бросился наутек.

– Стой! – вскричал Киматаре Ойбор, без всякой, впрочем, веры в полезность своего запоздалого окрика.

Мальчик мелькнул в подворотне и исчез.

Ойбор же устало опустился на бревно и промолвил, обращаясь к недоуменно обступившим его дружкам-приятелям сбежавшего:

– Напрасно оставили игру, достопочтенные граждане, напрасно. Ступайте, ступайте. Я его любимый дедушка из Асмаба, приехал погостить, вот он и помчался за мамкой, от радости позабыв меня обнять.

Ребята несмело посмеялись в ответ на эти слова загадочного незнакомца и, полные любопытства, расселись поодаль в предвкушении развития нежданных событий, так чудесно свалившихся на их скучавший (опостылевшая игра не в счет) доселе дворик.

Вскоре появился Самбонанга, волочащий упиравшегося беглеца.

– Плохо, – укоризненно покачивая головой, сказал Ойбор перепуганному пареньку, – пощади мои ноги. Куда уж мне, старику, угнаться за тренированным разносчиком газет. Да еще в такую жару.

– Мой сержант, он прокусил мне палец, посмотрите, – гордо изрек Самбонанга. – А у меня нет индивидуального пакета.

Ойбор отдал ему свой платок-скатерть, предоставив подчиненному возможность основательно заняться перевязкой "боевого ранения", сам же, крепко держа парнишку за руку, приступил к допросу:

– Ну, рассказывай. Все и подробно. Вздумаешь врать – уведем в полицию. Ты ведь не хочешь за решетку?

– Я вас не знаю, пустите, ничего не знаю, – хныкал сорванец.

– Зато я кое-что знаю, – сказал Ойбор, – ну-ка тащи, живо.

– Кого?

– Не кого, а что. Давай, давай, тащи, не притворяйся, будто не понимаешь, о чем речь.

– Не понимаю, дедушка, чтоб мне лопнуть и сгореть.

"Если в твои пятьдесят девять тебя в глаза чужой паренек называет не дядей, а дедушкой, значит, Кими, дела твои плохи, собирайся после этой головоломки на пенсию или в консультанты на дому, как частный сыщик Вульф из американской книжки, ибо устами младенца глаголет истина", – мысленно сказал себе Ойбор, ощутив, как закралась в сердце и кольнула горечь от такой безобидной мелочи, от, в сущности, вполне естественного обращения мальчишки.

Вслух он сказал:

– Дедушка, бабушка, ты мне брось увиливать! Сейчас же выкладывай, не то уведем в полицейский участок!

– Ее у меня нет. Я не хотел, чтоб мне лопнуть и сгореть. Я тут ни при чем. И денег уже нет. Больше не буду. Отпустите.

– Чего нет?

– Зажигалки. Ее уже нет у меня. Отпустите, скоро мать придет.

– Значит, это была зажигалка?.. – Ойбор выпустил руку мальчишки, которому удирать уже не было смысла. – Теперь поговорим спокойно, – он усмехнулся, – приглашай в дом, внучек.

Согнувшись, чтобы не удариться головой, сержант шагнул за присмиревшим пареньком в низкое жерло жилища.

Между тем Самбонанга любовался огромной обмоткой на пальце и дружески подмигивал дворовой братии, выказывавшей всевозрастающее беспокойство по поводу пленения их дружка.

Ребята не разобрали толком, о чем шла речь, но догадывались, что их приятель попал в незавидное положение.

Кое-кто из них даже предпринял попытку проникнуть в хижину вслед за вошедшими, так что Самбонанга вынужден был задержаться снаружи, чтобы разогнать их. Из-за этого он пропустил начало разговора.

Когда он присоединился наконец к Ойбору и разносчику газет, последний рассказывал, беспрерывно сбиваясь на шепот:

– …а она уже уехала, пока я просыпался. Выглянул, а ее уже нет. Хотел снова лечь, когда заметил: человек валяется. Шевелится и стонет. Да. Ну, я и стал смотреть, хотя перепугался. А потом показался тот, высокий. Прижался к дому и стоит. Кругом никого. Тихо было, страшно. Он постоял, постоял, потом как бросит что-то в раненого, но сильно промахнулся. Она отлетела почти к самому киоску, ко мне.

– Кто она?

– Да зажигалка же, чтоб ей лопнуть и сгореть! Ни за что бы не взял, если бы не близко.

– Ты ее сразу поднял?

– Да что вы! – Мальчишка даже руками замахал. – Такое скажете. Он же там был. Да. Он еще немного постоял у стенки, потом быстро пошел прямо на меня. Хорошо, что я не закричал. Он прошел мимо. Но все-таки посмотрел на витрину. В киоске темно, он меня не заметил за шторкой. А я его видел. Вот так, как вас сейчас.

– Ты разглядел его лицо? Запомнил?

– Конечно! "Масаи" светится всю ночь.

– Что дальше?

– Я уже не смотрел. Напугался. Забился под прилавок, все там помял… Кажется, кто-то к нему бежал. Ну да, я слышал два голоса, точно. Один еще сказал: "За мной!" Так, негромко. И они убежали. А потом снова приехала машина. Сначала потихоньку, а уже на площади как заревет. И все. Больше ничего не знаю, чтоб мне лопнуть и сгореть.

– А зажигалка?

– Да, когда все затихло, уже светало, из серого дома выбежал старикашка и помчался к телефону. Я снова смотрел. Ну, тут я и взял ее. Чтобы не пропала такая дорогая вещь. Серебряная. Запер киоск и удрал, пока не видят. Если бы я знал… Больше никогда в жизни! Вы меня в тюрьму не посадите? Я все рассказал. Не посадите?

– Посмотрим, – рассеянно отозвался Киматаре Ойбор, погружаясь в тяжелое, ему одному ведомое раздумье, – посмотрим, как с тобой поступить.