Текст книги "Жара в Аномо"

Автор книги: Игорь Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

5

Бесшумно ступая по толстой, ворсистой ковровой дорожке, задерживаясь на каждой лестничной площадке перед зеркалом словно для того, чтобы проверить, на месте ли челюсть, потревоженная в баре кулаком вспыльчивого бродяги, Хриплый спустился в вестибюль. На ходу бросил усатому портье через плечо: «Порядок», – пнул ногой дверь-вертушку и оказался на тротуаре перед площадью.

Оставленная поливальной машиной лужица быстро испарялась, как капля воды на еще не остывшей сковородке, и вместе с ней исчезало, таяло пронзительно голубое отражение жужжащей вывески "Masaii hotel". И вот уже асфальт стал таким же сухим, как пятнадцать минут назад.

Хриплый ослабил галстук, сдвинул шляпу на затылок, заложил большие пальцы рук за пояс так, чтобы получше выглядывала из-за распахнутого пиджака шикарная рубаха, которую он только что получил в подарок от расщедрившейся пожилой дамы, приятельницы Вуда. Новую рубаху тотчас же надел, выбросив старую в мусорную корзину.

Даму он проводил, почтительно следуя чуть сзади, от "Кутубии" до самой двери ее номера в отеле. Теперь же мучительно размышлял, напрягая свой умишко, пытаясь понять, что свело его хозяина с этой надменной залетной аристократкой.

Размышлял он об этом, когда брел по тротуару, словно совершал беззаботный вечерний променад, улавливая мимолетные запахи духов, табачного дыма, мускатных орехов и винного перегара. Уличные попрошайки отскакивали от него, как мячики, получая чувствительные пинки. Визгливые призывы торговцев сластями тонули в шорохе и рокоте людского потока.

Встречный мужчина в очках и светлом костюме нечаянно задел его плечом. Хриплый раскрыл рот, но ругательства застряли в горле. Лицо мужчины показалось ему знакомым. Обладатель светлого костюма между тем извинился, прикоснувшись к своей шляпе, и, не сбавляя шаг, продолжил путь.

Хриплый приподнялся на носках, стараясь не упустить из виду эту шляпу, уплывавшую в лавине подрагивающих макушек толпы.

В чем ином – возможно, но уж в зрительной памяти Хриплому не откажешь. Он вспомнил фото этого человека в журнале, на который работал Вуд. И он вспомнил его имя – Виктор.

Однажды случился пожар на стройке. Прихватив с собой лакея, Вуд примчался туда, чтобы сделать фоторепортаж. Он фотографировал людей, расчищавших площадку от обуглившихся остатков рухнувших строительных лесов. С особенной старательностью охотился его объектив за исцарапанным, измазанным с ног до головы человеком, не щадившим себя, устраняя аварию. Хозяин Хриплого большой мастак с помощью специальной оптики, хитрого ракурса и прочих съемочных комбинаций превратить даже полную скорби похоронную процессию на своих снимках в сюжетик, вызывающий смех несведущего созерцателя журнала.

Тогда, на стройке, щелкая затвором своего "никоноса", Вуд то и дело подмигивал Хриплому и приговаривал: "Пусть наши получат свою долю удовольствия от того, как этот русский советник надрывает брюхо ради черномазых".

Огонь погасили и леса восстановили быстро, но, как говорится, "дыму" было много.

Хриплого несколько удивило тогда, что никто не удосужился заинтересоваться слишком своевременным прибытием иностранного журналиста на "клубничку".

Итак, Хриплый узнал в прохожем того самого советского специалиста, которого с полгода назад видел на стройке и о котором сейчас толковали кое-где как о причастном к делу об убийстве на площади.

Последнее обстоятельство и привлекло столь пристальное внимание Хриплого к ничем, в сущности, не примечательной шляпе, уплывавшей в пестрых волнах людского потока.

Поначалу он даже намерился последовать за этой шляпой из чистого любопытства, но передумал, не зная, как отнесся бы к подобному самоволию хозяин. Вуд не раз уже в прошлом жестоко наказывал Хриплого за поступки, казавшиеся тому правильными и полезными для господина.

Хриплый почесал нывшую нижнюю челюсть, болезненное напоминание о "Кутубии", и решительно направился к бару на улице Капуцинов.

А Виктор Иванович в то время уже стоял у внешней лестницы аккуратного, неброского здания, в глубине обрамленного развесистыми деревьями двора.

Единственным украшением двора была большая, разделенная на четыре части двумя скрещивающимися песочными дорожками клумба. По обе стороны дома, подобно крыльям, расходились невысокие кирпичные пристройки, левое крыло завершал гараж.

Было еще одно место для стоянки машин, у ворот. Квадратная асфальтированная площадка под легким пластиковым навесом.

Там и стояла обычно "Волга" торгпредства, которое занимало первый этаж в здании советского посольства.

Однако в ту ночь, когда машину угнали, Виктор Иванович Луковский оставил ее за оградой на улице. Он предполагал, что она понадобится молодому местному нефтянику Банго Амелю, который прибыл издалека на оперативное производственное совещание с ним, советником Виктором Луковским.

Прежде чем переступить порог, Луковский взглянул на окна. За некоторыми противомоскитными шторами угадывался приглушенный свет настольных ламп. Лишь в библиотеке ярко сияла люстра.

"Банго и Габи всегда вместе приходили за книгами, если выдавалась возможность почитать, а значит, попрактиковаться в русском, который они знали неплохо", – невольно подумалось ему.

Луковскому очень хотелось сразу же пойти в библиотеку. Там, он знал, была Светлана.

Наверное, она ждала его, по привычке сидя на нижней ступеньке большой стремянки у стеллажа, и темнел в стаканах чай со льдом на двоих, и витала неизменная песенка "Тее for two"[3]3
  «Чай для двоих» (англ.).


[Закрыть] с ужасным произношением Светланы и чудовищным перевиранием мелодии.

Впрочем, сейчас песенки быть не могло…

В ту ночь, когда, отчаянно дымя, они с Банго колдовали над геологическим планом, сомкнувшись лбами, подобно регбистам, Светлана варила чай для троих. Молча слушала мудреные их разговоры, забравшись в кресло с ногами, точно была не гостьей, а хозяйкой. Она куталась в белый халат, пахнущий лекарствами, наброшенный поверх пижамы. От ее присутствия делалось уютно, хорошо. Всегда.

Тогда ему хотелось, чтобы ночь не кончалась, чтобы длилось и длилось присутствие любимой, привносящее ощущение чего-то прекрасного и родного, как семья, которой он так и не успел обзавестись.

Неудача экспедиции пригнала Банго в город. На одну ночь. Но ее не хватило, чтобы сполна оценить и обсудить создавшееся положение в кабинете Луковского.

Банго ушел до рассвета, чтобы к полудню быть уже в лагере, где ждали его Корин, все ребята. И Габи.

Банго Амель категорически запретил Луковскому провожать его, отказался и от машины. Ушел, сказав, что хочет взглянуть на своего малыша, раз уж наведался в город. Ушел в последнюю ночь своей жизни…

Виктор Иванович поднялся на второй этаж. Постучался и вошел в кабинет посла. Через десять минут вышел, спустился вниз, к себе, включил свет, снял трубку телефона и набрал номер.

– Добрый вечер. Мне передали, что вы просили связаться с вами, как только вернусь.

– С кем имею честь? – спросил голос из трубки.

– Ах да, извините. Представитель советского комитета по экономическим связям Виктор Луковский.

– О, Виктор, добрый вечер! Я вам звонил два часа назад. Хотел переговорить относительно новой комплектации группы бурения. К нам уже поступили кое-какие предложения. Еще, правда, не вполне определенные, но достаточно обнадеживающие. Не могли бы вы приехать в корпорацию к девяти утра?

– Буду в девять.

– Отлично. Спокойной ночи.

6

Девушка стремительно вошла в прокуренный коридор. Несмотря на поздний час, в редакции, как обычно, толклась уйма народу. Она с трудом отыскала свободную комнату, дважды повернула ключ, торчавший с внутренней стороны двери. Затем извлекла из-под вороха бумаг нужный справочник, полистала его, сняла трубку телефона и, волнуясь, набрала номер.

– Прошу прощения за беспокойство в такое время, но у меня неотложное дело.

– Слушаю вас, – отозвался из трубки деловитый бас.

– Дело касается недавнего убийства.

– Какого именно?

Вопрос невидимого собеседника показался девушке в высшей степени нелепым, и она растерялась, умолкла недоуменно.

– Говорите же, – потребовал бас. – Какого убийства? Говорите!

– Убийства инженера и полицейского на центральной площади.

– Кто говорит?

– Я… сотрудница "Абреже".

– Кто, я спрашиваю? Смелей.

– Если настаиваете, Джой Маллигэн, отдел хроники и объявлений.

– Откуда звоните? – спросил бас после короткой паузы.

– Из редакции. Мм… комната семь.

– Повесьте трубку и не отходите от аппарата, Джой Маллигэн.

– Но… почему? Мне необходимо сообщить инспектору…

– Сделайте, как я прошу.

Девушка обескураженно пожала плечами и послушно повесила трубку. Спустя две-три минуты ее телефон зазвонил.

– Да, – сказала она, схватив трубку.

– Все в порядке. Прошу извинить. – Бас звучал мягче. – Так что у вас, Джой Маллигэн?

– Случайно, почти случайно я узнала об одном обстоятельстве, которое, на мой взгляд, может пригодиться следствию. Могу я узнать, с кем сейчас говорю?

Пауза.

– Вас понял, – сказал бас негромко. – Позвоните-ка лучше в управление четвертой зоны, не теряйте времени. Это дело в их ведении. Не пишите, запомните. – И он дважды назвал номер. – У меня же к вам настоятельная просьба, Джой Маллигэн. Вас, вероятно, захочет увидеть окружной комиссар. Я доложу и оставлю пропуск, а вы потрудитесь зайти к нам завтра во второй половине дня. Сможете?

– Да.

– Вы одна в комнате, из которой звоните?

– Да.

– В четвертую зону постарайтесь также звонить без свидетелей.

– Хорошо, так и сделаю.

– И еще. На всякий случай. Не хотелось бы, чтобы у вас были друг или подруга, от которых вы ничего не скрываете. Вы понимаете?

– Да. Не беспокойтесь.

7

Вуд втолковывал заметно охмелевшему Нику Матье:

– И тогда они пригласили русских, а те нашли серу на оползнях в южных землях Брайка-младшего…

– В бывших землях бывшего Брайка, – поправил Ник, – будем реалистами.

– …и заявили о вероятных ловушках нефти на юго-западе, – не прерываясь, продолжал Вуд. – Новые власти спешно отрядили в Россию стажеров, и они вернулись с оборудованием, чтобы расковырять участок Брайка. С ними двое русских. Всего двое. Хм, играющие тренеры.

– Слышал. Этих я не видел в деле, но поручусь, красные – хорошие спецы.

– Возможно. Но я слышал, что в свое время ты любому нефтянику давал сто очков вперед.

– Рановато хороните, мое время еще не кончилось, – буркнул Ник.

– Тебя никто не хоронит, сынок, в том-то и дело. – Вуд наклонился к Нику со сдержанной ухмылкой. – А вот с тем черным парнем, единственным местным буровым мастером, дело другое. Газеты писали, скоропостижно вознесся к богу.

– Ну и что?

– А то, что остался всего один бурильщик, русский.

– Вы говорили, русских двое.

– Второй не в счет, он дизелист. – Вуд откинулся на спинку стула. – Их дело гиблое: русскому мастеру срочно нужен дублер. Срочно. На пульте буровой установки такого масштаба, как у них, необходимы два сменных бурильщика, верно?

– Ваша осведомленность меня подкупает, – не без иронии заметил Матье, подливая в свой стакан.

– Ничего удивительного, я журналист.

Ник с мгновенно возросшим интересом посмотрел на собеседника и, отведя глаза, внезапно разразился смехом, от которого у Вуда на лице выступили красные пятна.

– Что это тебя так рассмешило, я могу узнать?

– Можете. Очень, знаете ли, понравилось, что вы журналист. А почему не пиротехник, например, или эстрадный чечеточник? Булочник или парикмахер тоже звучит неплохо, но я бы на вашем месте назвался лучше фельдмаршалом.

– Я журналист, – повторил Вуд.

Ник Матье с ухмылкой посмотрел на пальцы его правой руки, сказал:

– В принципе мне наплевать, но пальчики у вас явно без мозолей.

– Естественно, предпочитаю машинку или диктофон. Карандаш и паста – оружие устаревшее, сынок, годится больше для школьников и начинающих репортеров. Если бы ты читал прессу и слушал радио, ты знал бы, что я кое-чего стою, и отнесся бы ко мне с большим почтением. – Несомненно, профессиональное самолюбие Вуда было задето саркастическим смехом бродяги, с которым тайные обстоятельства вынуждают иметь дело. – Ты, надеюсь, понимаешь, какую прессу и радио я имею в виду?

– Еще бы! Большую и жутко свободную, верно?

– Верно. Именно большую и свободную. Напрасно скалишь зубы, сынок, перед тобой не пешка в журналистике. И планету посуху обвил столько раз, сколько астронавту в космосе не снилось. Мои статьи и фото не раз кормили даже таких гигантов, как "Тайм" или "Лук", не говоря уже о прочих бумажках на многих континентах. А радио вроде "Антильяс" на Монтсеррате и сегодня подохло бы без меня. Без нас, – вдруг распалясь от выпитого, расхвастался Вуд.

– На что вы намекаете? – хмельно рявкнул Матье. – Хотите сказать, что я тоже подох бы без вашей жратвы и пойла?

– Нет, этого я не сказал. Ты оказал мне честь, согласившись выпить и поесть со мной сегодня.

– Мерси. Но хватит задирать нос, остановитесь, выключите микрофон, я уже поверил, что вы король всей прессы и эфира. Снимаю шляпу. Хотя, не скрою, мне эти сказки больше по душе, чем треп о нефти. Будь она проклята! Уж я-то знаю, скольких ребят она покалечила, похуже, чем в рассказах про золотую лихорадку на старом Клондайке. А всей грызней заправляют консорциумы, это я испытал на собственной шкуре. Вот это уже не смешно, как вспомню.

– А мне смешно от мысли, что Советы посылают сюда ценных парней. Нефти у них сколько угодно, известно, работы и у себя по горло, так какого же дьявола лезть из-за каких-то крох…

– Они не для себя, – Ник махнул рукой, – такая у них политика – поднимать на ноги всяких цветных и недоразвитых. Вы же знаете красных.

– Здесь у них ничего не получится.

Ник с сомнением покачал головой.

– Русские упрямые ребята, вот что я скажу.

– Но что может сделать один бурильщик без дублера, то есть твоей милости! Другого им на месте не найти. А игра раскручена. Тут, сынок, не только нефть, если пораскинуть мозгами.

– Уже пораскинул. Насчет себя, конечно. Кто-то ухлопал черного мастера, и вы решили толкнуть меня на место покойника, так?

– Да. Есть люди, заинтересованные в этом. Я лишь посредник.

– Что-то не нравится мне, когда ни с того ни с сего выскакивают таинственные благодетели. – Ник вперился в Вуда настороженным взглядом. – К тому же я слышал, там уже пробурили скважину, и она ничего не дала.

– Вот именно. – Вуд вновь наклонился к Нику и отчеканил каждое слово: – Ты прав, они твердые ребята. Наши эксперты не сомневаются, что они нащупают пласт. А стоит туземцам получить такой подарок – мы расстанемся с последней надеждой. Нефть, шутка ли?

– Давайте поближе к делу и ко мне.

– Нужно, чтобы и вторая скважина провалилась.

– Пустой номер. – Ник встал. – Зря я уши развесил.

Вуд мягко водворил его на место.

– Шесть тысяч.

– Хоть все банки Европы и Штатов, – сказал Ник. – Я устал от шума еще лет десять назад.

– О пальбе и взрыве нет и речи, сынок. Кой-какие незаметные шалости, только и всего. Семь тысяч не валяются.

Матье задумался, тихонько присвистывая сквозь зубы. Потом сказал:

– Вы что-то говорили о десяти.

– Ты ослышался, не больше восьми.

Вошел Хриплый. Приблизившись к столику и злобно косясь на Ника Матье, он обратился к Вуду:

– Хозяин, неловко мешать вам, но мне поручили узнать, который час.

– Хорошо, я помню, – отмахнулся Вуд.

Хриплый сел за свой столик и уставился в окно, как в телевизор.

– Предположим, удастся затянуть бурение, – сказал Ник, – что это даст?

– То уже не наша с тобой забота.

– Я любознательный. Просто ужас до чего любознательный.

– Предполагаю, что, если разведка застопорится, смышленые люди сумеют внушить кому следует, что красные бессильны, и опять предложат свои услуги. – Вуд сжал пальцами горло бутылки. – Продумано до тонкости. Во всяком случае, неосторожность голодранца, угодившего под машину, предоставила такую возможность.

– Мы все голодранцы, – жестко заметил Ник.

– Конечно; жалко его. Очень грустно. Только нам нельзя упускать такой шанс. Мы должны поддерживать своих ребят. Вроде тебя. Короче, считай, что у тебя уже… восемь футов под килем!

– Как попаду в экспедицию?

– Не довольно ли тебе шотландской водички? Не нравятся мне твои глаза.

– Как я попаду в экспедицию?

– У тебя сохранились старые рекомендации?

– Не имею понятия, что это такое, – фыркнул Матье.

– Ладно. Есть человек, который, пожалуй, устроит и бумаги.

– Черт… – Ник шарил в карманах, – табак кончился.

Вуд угостил его сигарой, принялся неловко чиркать картонными спичками, ломая их, и, вероятно, непослушные спички довели бы журналиста до бешенства, если бы Ник не пришел на помощь.

– Куда-то девалась моя зажигалка, – огорченно сказал Вуд. – На прошлой неделе брал интервью у одного дипломата, оставили обедать, развлекся немного, там, должно, и потерял. Я за нее выложил двадцать долларов в Гонконге. А может, и мой слуга украл, да не признается.

Ник не слушал пустую его болтовню, наслаждаясь сигарой.

– Сладко, – блаженно произнес Ник, – давно сигар не надкушивал.

– Так что скажешь?

– Насчет экспедиции? Что-нибудь скажу.

– Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого, как поучал Христос, – натянуто рассмеялся Вуд.

– Я все думаю про того беднягу… – молвил Ник, – и не скажу, чтобы очень нравилось…

– Впервые слышу, чтобы кому-то не нравились восемь тысяч и билет до веселого порта, где можно с полным брюхом сидеть на террасе уютного домика, обнимать девочку и любоваться морем, в которое уплывает наемный легион самоубийц.

– Опять? – вспыхнул Ник Матье.

– Извини, сынок, очень уж запали в голову былые приключения капрала из второго батальона в Эль-Маццоне. Недавно о них прослышал. По большому секрету.

– Номер в "Массауа", вы сказали?

– У тебя хорошая память. – Вуд вручил Нику несколько банкнот, взял расписку. – Капля за благоразумие. Море надо заработать. Сделай себя элегантным и валяйся в пансионе до завтрашнего полудня.

– У меня деликатный вопрос, – сказал Ник, – вы кого-нибудь любите всерьез?

Вуд интуитивно почувствовал, что это не шутка, и ответил:

– Женщину, которая меня родила. А что?

– Поклянитесь ею, что не приложили руку к гибели того мастера.

– А… понимаю. Клянусь. Послушай, не бери в голову таких мыслей обо мне. Прямо мороз по коже… Похож я на убийцу?

– Пожалуй, нет, – не сразу сказал Ник, – что угодно, но это, пожалуй, нет.

Ник встал и ушел, покачиваясь как прут на ветру.

Хриплый тотчас же шагнул к Вуду со словами:

– Хозяин, мне полагается пара монет за испорченный зуб.

– Твою рожу трудно испортить. Молись, что выжил. Говорят, этот строптивый малый двумя ударами на полгода уложил в госпиталь задиру Янсена, братца Магды-Луизы, когда тот имел неосторожность зацепить его. – Вуд обернулся к бармену: – Эй, мы уходим! Включай свою шарманку, пусть ребята прибегут и повеселятся!

Папаша Гикуйю поскреб курчавую голову, одернул жилет и робко, боком, волоча ноги, точно на них были свинцовые водолазные калоши, приблизился к журналисту, откашлялся, заинтересовавшись трещиной на стене, и молвил:

– Давно собираюсь просить вас, бвана… в былые времена вы проявили милосердие… всю жизнь с благодарностью…

– Не напрягайся, короче.

– Я боюсь.

– Чего? Пожара в твоем гнездышке?

– Меня не касается, о чем толкуют клиенты, но… если говорить о погоде, атмосферное давление изменилось, и я не хотел бы рисковать. – Губы бармена растянулись в жалкой улыбке.

– Хозяин, он меня раздражает, – подал голос Хриплый, выразительно похлопывая по карману своего пиджака.

– У него вспыльчивый характер, – кивнув на Хриплого, сказал Вуд бармену, – а у меня… ты у меня вот тут, – показал кулак, – со всеми своими потрохами и трогательными воспоминаниями.

– Да, хозяин, – тихо произнес Гикуйю, – виноват.

8

Громкий, стрекочущий звук пулеметной очереди внезапно раздался совсем близко. Начальник четвертого зонального управления уголовной полиции капитан Даги Нгоро вздрогнул, вскочил и тут же плюхнулся обратно в кресло.

– Что с вами? – рассмеялся комиссар, в кабинете которого они находились. – Проклятый пневмомолоток. Всякий раз, когда рабочие открывают пальбу по асфальту, я тоже ловлюсь на их удочку.

– Не могли проложить свой дурацкий кабель где-нибудь в стороне, – смущенно проворчал капитан, – разворотили всю улицу.

– Скоро закончат. – Комиссар снял куртку, вытер влажную шею платком, подошел к окну. – Весело работают, черти. Работы теперь хватает.

Он смотрел в окно, задумчиво покачиваясь с каблуков на носки.

Окружной комиссар выглядел старше капитана, хотя обоим было не больше сорока, оттого что очень сутулился и имел привычку как-то по-стариковски складывать руки на животе.

Вид за окном открывался, мягко говоря, не слишком привлекательный. Облезлые стены домов, тесный дворик, обозначенный зарослями мимозы. Крохотный гараж не имел кровли, и оба его бокса просматривались сверху.

Улица, на которой велись ремонтные работы, была скрыта низкими постройками, однако плоские кроны высоких зонтичных акаций, тянувшихся по ее обочинам, указывали путь в город. Небо млело под палящим солнцем.

– Как вам работается у нас, капитан? Успели освоиться за эти три месяца?

– Без малого четыре, – мягко поправил Даги Нгоро. – Все хорошо. Очень хорошо… Благодарю. Разве только…

– Старина Ойбор? Это вы хотели сказать? – Комиссар с улыбкой вернулся в свое плетеное кресло. – Что вы имеете против него?

– Иногда я не могу понять, кто из нас возглавляет управление, этот сержант или ваш покорный слуга, заслуженный офицер.

– Не будем мерить с ним наши заслуги, – сказал комиссар, – но глава четвертой зоны, неоспоримо, вы. К нему же просто следует привыкнуть. Не думаю, чтобы он дерзил или не повиновался.

– Я этого не утверждаю, – сказал Нгоро, – но не раз замечал, как обращаются к нему, минуя меня. Это непорядок.

– Естественная тяга молодых к опыту. Вам я тоже советую не пренебрегать таким богатством под рукой.

– Безусловно, – кивнул Даги Нгоро, – только, на мой взгляд, излишняя самостоятельность сержанта – плохой пример моим подчиненным. Я имею в виду здоровое чинопочитание.

– Конечно, капитан. Но, повторяю, Киматаре Ойбор, насколько нам известно, учит молодых и этому. Так что же у вас с ним произошло?

– С ним? Прекрасные отношения. Но если быть откровенным, мне не совсем понятно, почему такое важное дело поручено не офицеру, как положено, а сержанту. Да еще и через голову начальника управления. Вернее, вопреки его просьбе. Я уж не говорю о том, что обычно подобными делами занимается полиция безопасности, а не мы.

– Хорошо, отвечу по порядку, – сказал комиссар твердо, не меняя, однако, радушно-доброжелательного выражения лица. – Во-первых, не следует вам определять компетенцию полиции безопасности или уголовной. Еще слишком мало служите у нас. Во-вторых, никто не отдавал распоряжений через вашу голову, просто вас не было на месте, верно?

– Да, – поспешно сказал Нгоро, – я отсутствовал два дня по служебной необходимости. Ездил в Блутовн по делу контрабанды. Это отражено в моем рапорте.

– В-третьих, – продолжал комиссар, – Ойбор взялся за расследование, пусть ведет, и вы окажете ему неограниченную поддержку. Что же до чинов, скажу вам: Киматаре Ойбор стоит многих офицеров, и он давно получил бы подобающий ему шлем, если бы согласно закону прошел соответствующий курс в спецшколе или удостоился бы звания в армии, как вы. Но старик упрям, не желает в свои годы познавать по бумаге то, чему его научили шрамы от всех видов огнестрельного и холодного оружия.

– Все это не вызывает одобрения сотрудников.

– Вы хотите сказать, что в четвертом управлении существуют какие-то трения между сотрудниками?

– Никак нет, просто наш ветеран своим примером не способствует воспитанию в молодежи естественного стремления продвинуться по службе. Глядя на обладателя трех золотых лент, не пожелавшего в свое время учиться на курсах, молодые могут возомнить, что учеба и совершенствование профессионального мастерства в полиции не обязательны. Я убежден, что обучение новобранцев сейчас важнее всего.

– Ваше убеждение похвально, – серьезно отметил комиссар, – но относительно старины Киматаре Ойбора, думаю, ошибаетесь. Передавать свой опыт новичкам – его страсть. Жаль только, что предпочитает натаскивать всего одного-двух по выбору. Правда, как правило, распутав с этими какое-нибудь головоломное дело, к следующему расследованию приобщает новых учеников, и это хорошо. – Комиссар усмехнулся. – А сам действительно упрямо полагается только на себя даже в постижении тех истин, которые известны коллегам. Возможно, я слегка утрирую, но суть его упрямства такова.

– Необъяснимое упрямство, – сказал Даги Нгоро.

– Объяснимое. Старики – это дети. Это самые капризные дети, капитан.

Зазвонил телефон. Комиссар поднял трубку.

– Слушаю, – сказал он, раздосадованный, что прервали его беседу с капитаном, – что, что? Некогда ждать, пока вы прожуете! Кто? – И вдруг смутился: – Простите великодушно, что-то с аппаратом… – Свободной рукой он подхватил висевшую на спинке кресла форменную куртку и набросил ее на плечи. – Да, да, слушаю. Именно так, гражданин министр. Делаем все возможное. Разрешите доложить через… в конце дня. Благодарю. Вам тоже почтительно желаю успехов. – Положив трубку, повернулся к Нгоро: – Вы слышали?

– Нет.

Комиссар подошел к Даги Нгоро, тот встал по стойке "смирно".

– Настоятельно просит форсировать следствие по делу инженера и нашего парня из отряда охраны дипкорпуса. А что я могу доложить правительству утешительного?

– Сегодня же снова приму меры, гражданин окружной комиссар.

– А вчера?

– Уверяю вас, делаем все возможное. Постараемся сделать и невозможное. Прослежу лично.

Комиссар нахмурился. Снял куртку и вновь повесил ее на спинку кресла, промокнул лицо и шею платком.

– Потрудись объяснить, капитан, почему следователь не поставлен в известность о телефонном сообщении сотрудницы "Абреже"?

– Я не успел, – ответил Нгоро, – как раз сегодня я вызвал его к двенадцати, чтобы ознакомить с донесением.

Комиссар взглянул на часы, затем строго на капитана, бросил:

– Вас больше не задерживаю.

Без четверти двенадцать Нгоро был уже в своем управлении. Приказал разыскать Киматаре Ойбора.

Последний не получал никакого указания капитана относительно доклада на двенадцать и находился в отряде охраны дипкорпуса, в котором служил погибший полицейский, так что вестовому пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он обнаружил сержанта.

– Есть что-нибудь? – спросил Нгоро, едва Ойбор явился в его кабинет. – Только не рассказывайте мне о заключениях экспертизы, я хочу знать, есть ли новости у вас.

– Пока ничего нового. Я немедленно доложу, как только выясню кое-что.

– Что именно?

– Картина происшествия уже вырисовывается, но еще много загадок.

– Например?

– Например, немаловажный интерес вызывает тот факт, что постовой, судя по всему, добровольно подпустил к себе убийцу и даже вошел с ним в служебную будку. Он его знал. Доверился или подчинился. А ведь это далеко не просто даже сослуживцам – войти в будку. Любой полицейский из охраны дипкорпуса – столп дисциплины.

– Да, это странно, – согласился Нгоро. – Но меня удивляет, что вы уклоняетесь от главного. На месте происшествия должна быть какая-нибудь весомая улика. Какая-нибудь вещица, которую вы упустили при осмотре площади. Это предчувствие меня не оставляет, просто не дает покоя. Думаю, не помешало бы еще раз как следует допросить каждого, кто входил в оперативную группу.

Киматаре Ойбор выслушал эти слова капитана так, как слушают лепет внуков.

Нгоро, вероятно, и сам почувствовал цену своего рассуждения, он усмехнулся и произнес, как бы оправдываясь:

– Меня вызывал комиссар. Президент придает инциденту на площади важное значение, министр тормошит комиссара, комиссар – меня, а я, естественно, вас. Враги уже пытаются придать этому несчастному случаю политическую окраску. Очень серьезно, мой друг, очень. Так что советую вам не тянуть.

– Понимаю важность своего задания, – сказал Ойбор, – но и не могу поддаваться поспешным выводам.

– Я вас не гоню. Лишь поторапливаю. Может быть, нужны еще помощники? Мне кажется, вы избрали слишком неопытных.

– Я на них полагаюсь полностью, – сказал сержант, – с вашего позволения.

– Ну, хорошо, хорошо, действуйте, как считаете нужным, только действуйте. Кстати, поступило сообщение, будто бы какой-то башмачник, если на него нажать, может добавить ясности в следствие. Площадь Освобождения, номер сорок два.

– Кто сообщил?

– Какая-то девочка из "Абреже". Надо проверить. Но особое внимание, мне думается, следует уделить тому русскому, замешанному в деле. Лу-ков-ский.

– Осмелюсь заметить, замешана его машина, не он.

– Конечно, конечно, – сказал Нгоро, – но я, как и вы, не люблю делать поспешные выводы. Все слишком туманно.

– Что-нибудь конкретно она сообщила?

– Кто?

– Упомянутая вами сотрудница газеты.

– Конкретного ничего, в том-то и дело, – сказал Нгоро. – Мне кажется, что с ней самой следует хорошенько разобраться. Как бы не оказалось, что она подставное лицо тех, кто хотел бы увести расследование в сторону. В нашей службе нужно быть осмотрительными, ничего нельзя исключать.

– У вас есть основание сомневаться в искреннем желании журналистки помочь нам?

– Пока нет. Сержант, не вам напоминать, что среди добровольных охотников посодействовать полиции, среди самозваных осведомителей не так уж много попадается искренних и бескорыстных граждан. Бывают, знаете, любители и хитрецы, которые так и норовят из каких-либо личных соображений, мести, например, или просто неприязни подставить ни к чему не причастного человека в поле зрения полиции и тем самым доставить ему беспокойство.

– Так точно, гражданин капитан, подобные случаи встречались и в моей практике. Однако, простите, это вовсе не означает, что ко всякому добровольному проявлению со стороны населения нужно относиться с предубеждением, а уж тем более игнорировать информацию, имеющую хоть какое-то отношение к нашей работе. Как вы сами очень справедливо только что заметили, ничего нельзя исключать.

– Разумеется, разумеется, дорогой мой. Не сомневаюсь, как и более высокое ваше начальство, что вы знаете совершенно точно и безошибочно, как нужно поступать в подобных случаях.

– Благодарю вас, гражданин капитан.

– Это я вас благодарю за вдумчивое отношение к службе, за похвальное достоинство, с которым вы держитесь в разговоре с офицером, своим непосредственным начальником.

– Я немедленно отправлюсь к башмачнику. Разрешите идти?

– Нет. Его допросите завтра. А сейчас вы нужны в управлении.

– Но позвольте, в интересах…

– К нему завтра! Сегодня вы мне нужны. Семьдесят третий, приказываю вам сегодня выехать на полигон для проведения занятий с группой "А".

– Слушаюсь.