Текст книги "Жара в Аномо"

Автор книги: Игорь Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

9

Пассажирский самолет авиакомпании «Тюрк хава йоллари» прибыл из Африки в Анкару точно по расписанию, в одиннадцать ноль восемь по местному времени.

Стюардесса, прелестная, как все бортпроводницы мира, осветила салон обворожительной улыбкой и объявила:

– Дамы и господа! Пассажирам, следующим до Стамбула, предлагаем тоже покинуть самолет на двадцать минут, всем без исключения, оставив на сиденьях ручную кладь. В зале ожидания аэровокзала вас ожидает короткий, но, надеемся, приятный отдых.

Подчинившись, пассажиры потянулись вереницей от трапа к небольшому и приземистому аэровокзалу турецкой столицы.

Каждого тщательно обыскали аскеры[4]4
  Аскер – солдат (тур.).


[Закрыть] в форме армейской службы безопасности. Никто не роптал, зная, что во многих провинциях страны и в самой столице объявлено чрезвычайное положение в связи с разгулом терроризма.

Утомленные полетом люди разбрелись по отведенному для транзитников крошечному залу, рассматривая этикетки бутылок на полках крохотного бара, рекламные проспекты, плакаты на стенах, вертушки с открытками и всевозможные поделки а-ля Восток, предлагавшиеся в качестве сувениров расторопными смуглолицыми продавцами.

Один из пассажиров, худощавый, чуть прихрамывающий мужчина средних лет, обратившись к первому попавшемуся служителю, с большим трудом растолковал тому с помощью мимики и жестов, что желает видеть кого-нибудь из начальства.

– Говорите ли вы по-английски? – спросил пассажир у чиновника, к которому его привели.

– Да, сэр, – последовал ответ, – объясниться сможем, если вы будете говорить медленно. Слушаю вас.

– Я дипломат, направляюсь в Стамбул, откуда без задержки намерен вылететь дальше, в Европу. Времени, как видите, мало, а мне хотелось бы повидаться с родственником, он сейчас в Измире, можно сказать, постоянный и желанный гость Турецкой республики. Рассчитываю на ваши служебные возможности, которые, несомненно, позволят связаться с Измиром мгновенно. В этом случае мой родственник успеет прилететь в Стамбул и мы встретимся между моими рейсами. Вы меня поняли? Я говорил достаточно медленно?

У немолодого уже турка были удивительные глаза, они смеялись, хотя весь остальной его облик был воплощением чрезвычайной серьезности и внимания. Он сказал:

– С удовольствием помог бы вам, эфенди, но боюсь, что дозвониться не успеем, сейчас объявят посадку. И не уверен, что вашему родственнику удастся сразу же вылететь из Измира. Но, если хотите, могу поинтересоваться расписанием всех внутренних рейсов.

– Благодарю, не нужно. Мой родственник вылетит частным самолетом. Он состоятельный человек, подданный Соединенных Штатов.

– Очень рад, сэр, но, право, не знаю, эфенди, как помочь, аллах свидетель.

– Может быть, воспользоваться телеграфом? – раздраженно спросил пассажир, поглядывая на часы.

– Вон там, в конце зала, рассыльный, – сказал чиновник, – за сотню лир или доллар он мигом все устроит, эфенди. Только напишите ему крупными буквами, сэр, поразборчивей.

Пассажир не замедлил поступить именно так. Текст телеграммы гласил:

"Элу Броуди, отель "Этап", 107, Измир. Срочно.

Дорогой дядя! На пути домой представилась возможность свидания. Есть новости бизнеса. Спешу на Остров. В Стамбуле остановлюсь на день, не больше. Поторопись. Отель "Бале" или "Пинар". Нежный привет Карине и малышкам. Твой Слим Нордтон".

Через полчаса после взлета самолет приземлился в Стамбуле. А еще через сорок минут Слим Нордтон расплатился с шофером такси в Галатасарае у входа в девятиэтажный треугольник не слишком фешенебельного отеля "Бале", из его верхних окон открывался вид на лабиринты старых кварталов, вскарабкавшихся на холмы, и на залив Золотой Рог, дважды пересеченный древними мостами и ощетинившийся мачтами стоявших на приколе рыбацких шаланд.

Приняв душ, Слим Нордтон позвонил портье и попросил заказать ему билет до Лондона на утренний рейс во вторник, затем спустился вниз и пообедал.

Снова поднялся на свой этаж. Выйдя из лифта, еще в коридоре он услышал, как трезвонил телефон в его номере.

– Нордтон слушает.

– Хэлло, дружище! Это Хабахаттин Бозок. Не узнал?

– Узнал. Откуда ты взялся? Я жду Броуди, мой мальчик, не тебя.

– Не повезло тебе, дружище, Эл нездоров. Он поручил мне обнять тебя и выслушать новости. Ну как в Африке?

– В Африке жарко, – отрезал Нордтон, – вспомни школьный учебник.

Эта реплика явно позабавила Бозока, он так рассмеялся, что Слиму пришлось на несколько мгновений оторвать трубку от уха.

– Ты всегда мне нравился, дружище! – восклицал Бозок. – В остроумии с тобой лучше не тягаться! Вот и Эл сказал мне то же самое про тебя! Ему безумно понравилось, что ты назвал его дядей в телеграмме!

– А что с ним?

– Пустяки, не беспокойся, обычная мигрень, ты же знаешь его манеру путать день с ночью.

– Это он сообщил тебе, где меня найти?

– Да. Только что позвонил мне в контору, а я сразу тебе.

– Мог бы позвонить мне самому, – буркнул Нордтон, – значит, не пожелал меня видеть. Почему?

– Не будь мнительным, дружище. Мигрень – скверная штука. Если не ошибаюсь, кажется, из-за мигрени Наполеон проиграл битву при Ватерлоо.

– Чушь. Просто он не учел, как некоторые с мигренью сегодня, что моя нация ему не по зубам.

– Нет, ты определенно вызываешь у меня восторг!

– Ладно, Хаби, я не против поговорить с тобой, – сказал Нордтон, – приезжай, если хочешь.

– Лучше в кафе, идет? "Бебек" на набережной тебя устроит?

– Сойдет. Буду в половине четвертого.

Слим Нордтон переоделся в костюм попроще, вероятно, оттого, что не хотел дразнить вызывающе шикарным видом огромное число неимущих и легкоранимых гордецов в толпе трудяг, заполняющих в эти часы улицы и переулки почти непостижимо своеобразного Вечного города на меже Европы и Азии.

Без особого душевного подъема отправился он на встречу с человеком, которого считал далеко не самым достойным для общения.

День выдался безветренный, ослепительно яркий. Господствующие над городом минареты Сулеймании и Айя-Софии вонзались в безоблачное белесо-голубое небо, слегка подкрашенное блеклыми дымами.

Прихрамывая, опираясь на трость, Слим Нордтон шел, уверенно определяя дорогу, ведущую от проспекта Независимости вниз, к набережной знаменитого пролива, соединившего воды Черного и Мраморного морей. Оба моря при желании можно увидеть одновременно с крыши любого небоскреба на горе.

Шел и усмехался, глядя на громаду моста через Босфор. Он усмехался от приятной мысли о том, что его старший брат имел некоторое отношение к группе британских проектировщиков и строителей этого грандиозного сооружения, чувствительно потрепавшего и без того худой турецкий карман, зато накрепко связавшего европейскую и азиатскую части материка.

Автомобилей на улицах и площадях было много, однако они больше простаивали у обочин, нежели ездили, так что пешеходу было вольготно, он, пешеход, относительно безбоязненно пересекал городские магистрали во всех направлениях, в отличие от автовладельцев не проклиная острый бензиновый голод.

Он усмехался также от мысли, что здесь канистра бензина обходилась сумевшему ее заполучить значительно дороже, чем его заокеанскому или прочему "равноправному брату" по НАТО и "Общему рынку".

Слим Нордтон усмехался не с иронией, порожденной сочувствием к водимому за нос западными "друзьями" турку, вовсе нет, ибо он презирал всех и вся. Он усмехался потому, что воочию убеждался снова и снова, какие огромные барыши сулила даже в одной только этой стране спекуляция горючим, если его иметь в соответствующем количестве.

"Нефть, нефть, нефть, – колотилось в его голове, – всюду она кричит о себе. Я выбрал стоящее дело, не зря ввязался в драку за доступ к ней, если уж не на Ближнем Востоке, то хотя бы в глубинках Черного континента, пока туземцы с помощью красных сами не прибрали ее к рукам. За нефть я готов рисковать и водиться даже с плебеями вроде Бозока, этого тупого фашиста из "коммандос" ПНД[5]5
  Партия националистического движения в Турции (неофашистского толка).


[Закрыть], подонками вроде Рыка, который чуть не завалил меня и дело из-за своей кровожадности, или с выскочками вроде Эла Броуди, этого великого финансового воротилы фруктово-овощного пошиба, который всегда выйдет сухим из воды и глазом не моргнет, если нас переловят и вздернут. Сволочи, вы еще узнаете Слима!"

Он немного опоздал. На столике перед Хабахаттином Бозоком стояли уже три пустые рюмки.

– Что будем пить?

– Я вижу, ты управился с тремя дозами коньяка, – сказал Нордтон, присаживаясь, – но я пригубил бы ракы. Из уважения к твоей нации.

– Еще раз выражаю тебе свое восхищение! Мустафа, ракы и воду!

– Я слушаю, – сказал Нордтон, едва официант, мигом исполнив заказ, отпрянул от них с почтительным поклоном.

– Это я тебя слушаю, – мягко поправил Бозок, – так что там в нашей, то есть вашей, экзотической стране? Только, пожалуйста, не надо про жару и носорогов, это уже слышал.

– Что именно тебя интересует?

– Меня интересует то же, что и нашего друга, который так неудачно развлекся прошлой ночью, заработав мигрень.

– Мне нужны деньги.

– Всем нужны деньги.

– Но я их заработал, – резко сказал Нордтон, – деньги не мигрень.

– Это не обязательно слышать соседям. Лучше доверительно признайся мне одному, разве тебя не поощрили на месте?

– Шеф был в отъезде, а мне пришлось уносить ноги немедленно. Еле попал на самолет. А мог и не вырваться вообще.

– Летел через Триполи? Рискованно.

– Нет, через Нджамену, Каир и Анкару. Обошлось.

– А что мне передать Элу?

– Сам передам, что надо нашему дорогому спецу по фруктам.

– Он поручил мне, – напомнил Бозок. – Уже без четверти четыре, а у меня на пять заказан разговор с Измиром, чтобы передать ему что-нибудь от тебя и тебе от него. Не тяни, дружище, а то обижусь и не поведу тебя вечерком в "Луна-парк" развлечься с ласковой компанией и насладиться пением Айжды и Кочиит-ханым. За мой счет, разумеется, ты дорогой гость.

– Хорошо, – бросил Слим Нордтон с натянутой улыбкой. – В экспедиции, похоже, будет наш человек. Этим занимаются.

– Купили все-таки?

– Нет, с подкупом намеченного вышла осечка. Пришлось прибегнуть ко второму варианту.

– Кто?

– Только не я, – сказал Нордтон. – Мне приказано было лишь предложить ему чек. Он ответил слишком бурно, даже полез на меня с кулаками. Я не сдержался, вернее, защищался и… короче, Рык его прикончил. А заодно и фараона, прибежавшего на шум. Рык позаботился и, уверен, позаботится впредь, чтобы ищейки остались с носом. С его возможностями это не так уж трудно, я думаю. Теперь надо заполнить вакансию в экспедиции, я уже говорил, этим занимаются сообразительные люди.

– Рык? А-а-а, тот нигер, которого охмурила твоя Магда-Луиза.

– Да, он, Черный Рык, хитрый и жестокий парень. Далеко пойдет. Я бы не хотел оказаться среди его врагов. Хладнокровный дьявол. У меня не поднялась бы рука ухлопать и одного, а он двоих в считанные секунды, я и опомниться не успел.

– Понимаю, – кивнул Бозок, – я тоже не смог бы убить человека. Но на войне об этом не думают. Мы ведь воюем с ними, защищаем свободный мир, защищаем свой бизнес. Повторяю, я бы не смог тоже, но кто-то должен это делать, очищать нас от красных, нас и наши идеи.

– У тебя это отлично получается. – сказал Слим, – насчет слов.

Помолчали немного, затем, покачав головой, Бозок произнес:

– Мне кажется, дружище, вы провернули дело не слишком удачно. Второй вариант не предусматривал шума. Если не деньги, то несчастный случай, катастрофа или что-нибудь в этом роде. Умно и бесследно. А вы с Нигером, судя по твоим словам, увлеклись хлопками, все получилось скверно, чревато неприятными осложнениями, не сомневаюсь. Легко сказать: ухлопали спеца и фараона впридачу… Теперь ищейки зашевелятся всерьез, вполне могут выйти на твой след, вполне.

– Не думаю.

– То-то и оно, что думать надо. Всегда и обязательно надо думать. Где гарантия, что за тобой не потянулся хвост в нашу сторону?

– Не надо, не надо играть со мной словами, – сощурясь, сказал Нордтон, – я прожил вдвое больше тебя, и повидал, и думал, и узнал всякой всячины на своем веку достаточно, чтобы ты, вернее, чтобы Эл был спокоен на мой счет. – Слим нервно ослабил ворот рубашки. – Вряд ли стоит предъявлять ко мне претензии. Уж если кто и погорячился в этом деле, то не я, только не я, запомни. Он – да. А я, повторяю, вообще не выношу крови.

– А ты трус, Слим Нордтон, клянусь аллахом. Но есть лекарство от страха. Хороший глоток ракы, вот что тебя укрепит!

– Мальчик, – сказал Нордтон, – тебе сколько лет?

– Давно не мальчик, двадцать три.

– Ладно, – усмехнулся Нордтон, – давай выпьем, ты уже большой, уже можно. Двадцать три… почти ничего. Удивительно. Еще в прошлый раз, когда познакомились, я удивлялся, наблюдая за тобой. Далеко обошел своих сверстников.

Бозок рассмеялся:

– Это они понимают, держат руки по швам.

– У ракы, турецкой водки, забавное свойство. Плеснешь воды в стакан с нею – жидкость становится белой как молоко, плеснешь воды еще раз – становится прозрачной. Слим Нордтон больше забавлялся этим свойством ракы, чем пил.

Он почувствовал, что юный трибун норовит подпоить его, и решил не доставлять тому удовольствия потерей контроля над собой. "Сопляк, ничтожество, – с презрением думал он о собеседнике, – не тебе потешаться над стариной Слимом, вонючий лакей с амбицией фюрера".

– Так, – произнес Бозок после недолгой задумчивости, – выходит, у нас есть шанс порадовать Эла весточкой о том, что мавр сделал свое дело и заслужил награду.

– Да, – сказал Нордтон, – деньги мне нужны позарез. Сегодня. Во вторник утром я улетаю. Просто необходимо подновить виллу и хоть на пару месяцев дать нервам отдых и покой.

– Иными словами, тебе необходимо хорошенько спрятаться после африканской заварушки с трупами. Эл поймет тебя, не сомневайся, дружище.

– Благодарю, Хаби, за мной не станет, дай срок.

Бозок дружески улыбнулся в ответ, подмигнув, и многозначительно вскинул два растопыренных пальца, указательный и средний.

– Ну, я пойду, – сказал он, – скоро пять. К семи будь в отеле.

– До вечера, – сказал Нордтон. – Заедешь или позвонишь?

– Позвоню. Не торопись, еще есть время, посиди, здесь неплохо. – Хабахаттин Бозок поднялся, ткнул подскочившему гарсону потрепанную купюру и двинулся прочь, обронив: – Начинай успокаивать нервы.

В мыслях Нордтона был скверный осадок.

По Босфору осторожно двигались суда разных стран. Несколько раз он замечал и красный флаг с серпом и молотом. Многие из посетителей скромного кафе, о помост которого терлись волны, провожали этот флаг уважительными взглядами, что вызывало у Слима Нордтона смешанное чувство удивления и досады.

На противоположном, азиатском берегу пролива пестрели нагромождения жилищ. До самой вершины холма, который венчала телевизионная вышка, петляя меж маслиновыми рощицами, тянулось шоссе.

За спиной в крохотной будке бара открытого кафе "Бебек" магнитофон громыхал то американским джазом, то виртуозными импровизациями солистов, то мощным ревом бигбенда, истерично тревожным.

Нордтон почувствовал тяжесть в голове, ему невольно подумалось, что через несколько минут в его черепе разыграется мигрень, как у того господина, на которого он надеялся и который не захотел его видеть.

Он с ненавистью покосился на танцевавших молодых людей, поправил галстук, встал и отправился в обратный путь, к отелю, по шумным улицам. На перекрестках маячили армейские патрули с карабинами наготове, ибо в любой момент могли раздаться смертоносные автоматные очереди юнцов, кроваво играющих в политику.

Поздно вечером, когда зажглись уличные светильники, когда подростки разложили на тротуарах веера омерзительных порножурналов и фотографий, обозначив их стоимость каракулями, когда зазывалы притонов заняли свои посты, когда в пивных Галатасарая усилилось хмельное разноязыкое песнопение, когда затихли до утра радиофицированные голоса муэдзинов, а святые храмы померкли рядом с неоном небоскребов, в шестьсот девятом номере отеля "Бале" зазвонил наконец телефон.

– Нордтон слушает.

– Все о'кэй, жду тебя в машине на площадке перед муниципальным салоном живописи, это в двух шагах.

– Черт возьми, Хаби, где ты пропадал?

– Не сердись, дружище, хлопотал ради тебя. Нам предстоит приятная прогулка морем. Ты был на Бьюик-ада? Сказочный островок. Там нас ждет парень, которому Эл приказал пополнить твой бумажник.

– Какая у тебя машина?

– "Мурат". Я сам окликну. Спускайся, надо обернуться в хорошем темпе, мы ведь собирались еще поспеть в казино на песенки Айжды Пеккан, не забыл?

– Иду, – проворчал Слим Нордтон, – с моей ногой только бегать…

Допуская, что ему могут вручить крупную сумму и наличными, Слим прихватил наплечную сумку и поспешил к упомянутой площадке возле городского выставочного зала, в котором, как он знал, часто бывали платные демонстрации картин и карикатур, но нечасто бывали зрители. Жизнерадостный и кудрявый юноша с повадками супермена снова назначил встречу в малоприметном месте.

"Понимаю и одобряю Броуди, – подумал Нордтон, – мальчишка действительно феноменальный, осмотрительный и деловой, не какой-нибудь дебил из мафии, а тонкий, перспективный игрок. Он начинает мне нравиться".

Нордтон пытался прикинуть в уме, на какую сумму может рассчитывать и как держаться на Бьюик-ада перед новым типом из компании Эла Броуди. Настроение Слима заметно приподнялось.

У одного из автомобилей, стоявших на площадке, призывно открылась дверца.

Машины этого образца встречаются в разных странах под разными названиями – "мурат", "фиат" и прочие. Хорошие, удобные машины, они распространены по свету не меньше, чем вездесущие "тоёта" или "форд".

На Бозоке лоснилась новенькая кожаная куртка, парусиновая кепочка была надвинута до самых бровей, растянутые в неизменной улыбке тонкие губы удерживали сигарету.

Прежде чем включить стартер, он протянул усевшемуся рядом Нордтону распечатанную пачку местных сигарет "Самсун" и зажигалку.

– Спасибо, у меня свой сорт, привычка, – сказал Слим, доставая из кармана собственную коробку сигарет.

– Американские?

– Нет, "Хелас Папостратос", из старых запасов.

– Трава, – фыркнул юноша, выводя машину на трассу.

– Дело вкуса, – саркастически молвил Нордтон, – но я курю греческие.

Машина покатила вниз по Истикляль джаддеси, мимо станции метро, через Золотой Рог по мосту Ататюрка, через Аксарай прямо к побережью Мраморного моря, где на одной из многочисленных лодочных стоянок ждал маленький прогулочный катер.

Ночь сгущалась над сияющим Стамбулом, роняя в морскую воду отражения лучистых, как стекло, звезд, когда они мчались вдвоем в резвом катере, держа курс на смутно вырисовывавшиеся вдали контуры островов, усеянных мириадами электрических светлячков.

– Даже здесь мне мерещится запах нефти! – воскликнул Слим Нордтон, подставляя лицо под освежающие удары встречного воздуха.

– Неподалеку караванный путь танкеров, – отозвался Хабахаттин Бозок, – море загрязнено! Днем под солнцем запах еще сильнее! Эй, дружище, хочешь за руль? Прекрасно! Смелей, я рядом!

– Давай попробую, – охотно согласился Нордтон.

Бозок выключил двигатель, уступил место приятелю, а сам устроился сзади, заливаясь веселым мальчишеским смехом.

– Заводи. Только скорость не сразу, дай ему рявкнуть пару раз на холостых, он у меня с норовом.

– Есть, кэп! – раззадорясь, козырнул Слим Нордтон.

Мотор вновь заревел, но на холостых оборотах, как было велено. Катер окутался облаком едкого дыма. Бозок сунул руку себе за спину под куртку, выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил Нордтону в затылок.

10

Сержант Киматаре Ойбор нес под мышкой перевязанные бечевкой до крайности изношенные башмаки.

Было раннее утро, но солнце отчаянно припекало Ойбор изнывал от жары в непривычном платье из грубой шерсти и раскаивался, что предпринял такую большую прогулку пешком.

Рядом с молодым сотрудником, щеголявшим в легких полотняных брюках и ярко-желтой вязаной майке, Ойбор казался нелепым на фоне большого города, сердитым крестьянином, неохотно приехавшим из благодатных гилей[6]6
  Африканские сельскохозяйственные районы.


[Закрыть] глубокой провинции в каменный ад на побывку к сыну-оболтусу.

Они шагали в толпе торопившихся на работу людей, стараясь не слишком выделяться в общей массе. Время от времени из-за одышки Киматаре Ойбора приходилось останавливаться на тротуаре или присаживаться на скамью с таким видом, будто их внимание привлекали то и дело попадавшиеся на пути витрины больших магазинов или рекламные щиты кинотеатров.

Молодой спутник Ойбора посматривал на преобразившегося сержанта с откровенным восхищением, не сомневаясь, что при желании в свое время старик мог бы сделать блестящую карьеру в качестве актера.

Когда они достигли площади, Самбонанга – так звали молодого спутника Ойбора – легонько толкнул сержанта локтем и указал глазами на газетный киоск.

– Что поделаешь, – сказал Ойбор, – она может и ослушаться моих советов. Ее нетрудно понять.

– В конце концов это ее право, – рассудил Самбонанга. – Мы должны ей благодарно поклониться.

– Еще рановато.

– Я уверен, клянусь честью.

– А я не уверен, что тебе положено болтать без умолку при исполнении служебных обязанностей.

– Это вы завели о ней разговор, я помалкивал.

– Стоп… кажется, она нас заметила.

И верно, Джой распрощалась с собеседницей, восседавшей в амбразуре киоска торжественно и скорбно, как богоматерь на иконе, и быстрым шагом пересекла площадь.

– Ой, – забеспокоился Самбонанга, настороженно озираясь по сторонам, – сейчас устроит митинг. Так недолго испортить все дело. Стоило ли нам рядиться в тряпье? Пустой маскарад.

– Погуляй-ка в сторонке, – сказал Ойбор.

– Ясно, – изрек Самбонанга и отпрянул от старшего.

Джой стремительно приближалась.

Ойбор демонстративно извлек из-за пазухи огромный платок и основательно, с непосредственностью истинного крестьянина промакнул лицо, вытер шею и грудь под шерстяной хламидой, шумно облегчил нос, соображая, как быть: отступить ли в укромный угол, избегая столь открытой встречи с неосмотрительно бросившейся к нему девушкой, или остаться на месте.

Остался. Встретил ее иронической улыбкой и ворчливым замечанием:

– Как вы и догадались, я специально изменил свою внешность, чтобы вам легче было узнать меня, чтобы вы, конечно же, бросились ко мне со всех ног, привлекая всеобщее внимание.

– Извините, если с моей стороны что-либо не так, но я уже стала волноваться, что вы не придете. А у меня еще масса невыполненных заданий.

– Я понимаю ваше беспокойство, – сказал Ойбор, – а вот вы моего, к сожалению, не понимаете. Мне голову оторвут, если с вами что-нибудь случится.

– Идемте, – нетерпеливо сказала Джой, – покажу его мансарду.

– Хорошо, идемте вместе, – подумав, согласился сержант, – но учтите, мне голова еще понадобится.

Ойбор велел помощнику оставаться на площади перед домом номер сорок два. Очень старательно исполнял Самбонанга распоряжения Киматаре Ойбора. Сам Ойбор не мог сдержать улыбки при виде необычайного служебного рвения своего помощника, хотя настроение было отнюдь не радужным.

Дом под номером сорок два был довольно высокий и очень старый. Шестиэтажная серая коробка, увенчанная конусообразной кровлей, построенная когда-то явно не для жилья, а для учреждения. Стрельчатые, узкие, как бойницы, окна темнели рядами на запыленной и шершавой стене фасада. Лишь окошко мансарды было круглым.

Мрачноватый дом этот не слишком выделялся среди прочих зданий, обрамлявших площадь, на которой ярко сиял белизной и зримым комфортом лишь красавец отель, зато имел весьма существенное преимущество перед многими обиталищами простых горожан. У него был лифт, и он работал, что придавало ему особую ценность, ибо в высокоэтажных городских сооружениях, пожалуй, сломанные лифты попадались чаще, нежели действующие.

Когда Ойбор и Джой вышли из охающего и стонущего от натуги лифта на последней площадке, освещенной настолько плохо, что невозможно было бы прочесть густо испещрившие стены надписи (если бы, конечно, у них вдруг возникло желание к такому чтению), и поднялись по винтовой лестнице на самый верх, там стояло привидение. Оно, привидение, дышало тяжко, с хрипотцой, будто только что сошло с дистанции непосильного марафонского бега. Белки его глаз молочно светились в полумраке. Направленный на пришельцев ствол допотопного бельгийского ружья-однозарядки мелко дрожал.

Это было настолько неожиданно, что сержант и девушка оцепенели.

– Вот… починить обувь… – наконец промолвил Киматаре Ойбор и протянул привидению принесенные с собой рваные башмаки.

– Руки! – взвизгнул старческий голос.

– Послушайте, – сказала Джой, – это же неразумно.

– Назад! Уложу на месте!

– Что за охоту ты надумал, отец? – уже твердо сказал сержант. – Разве мы похожи на дичь?

Старик был настолько дряхлый, что даже Ойбор рядом с ним выглядел мальчишкой. Сержант показал башмачнику свой служебный жетон.

– Что нужно?

– Сначала войдем в комнату, – сказал Ойбор. – Нужно поговорить спокойно.

– Назад!

– Уф!.. Да перестань кричать наконец! И ружье убери! По какому праву держишь оружие в доме?

– По законному!

– Слушай, отец, я из полиции. Из по-ли-ции,

– Еще шаг, и вам не поздоровится! В джунглях я укладывал с первого выстрела даже рысь в прыжке, а уж с вами и подавно управлюсь! Я вам покажу, как пугать мирных людей! Тот ночью покоя не давал, а теперь эти заявились среди белого дня! Убирайтесь! Забудьте сюда дорогу!

– Ночью? – насторожился Киматаре Ойбор. – Описать его можешь?

– Ничего я не могу! Оставьте в покое! Иначе за себя не поручусь! Считаю до трех! Раз!

– Успокойся, – Ойбор заставил себя улыбнуться, – я не злопамятный, хоть ты и обозвал меня ослом по телефону. Ай, ай, грешно с твоей сединой размахивать такой грозной пушкой перед блюстителем порядка. Даже если он и в маскарадном костюме.

Прошло не меньше минуты, прежде чем старец спросил уже тише, не опуская, однако, ружья:

– Почему с тобой белый?

– Это друг. Присмотрись, старина, хорошенько, ведь это…

– Белый твой друг?

– Да. И твой тоже. Присмотрись, говорю, это женщина. – Ойбор даже отважился засмеяться. – Ты же знаешь, отец, теперь женщины стригутся как мальчишки, а парни – наоборот.

– Все равно, – сказал башмачник, – я не хочу иметь с вами дела. Лучше уходите.

– Нет. Нам нужно поговорить, – сказал Ойбор, – ты должен рассказать все, что видел. Чего ты боишься? Мы поймаем их, и ты нам поможешь.

– Как бы не так. Я развяжу язык, а они меня прикончат. Узнают, что вы тут были, и прикончат. Ничего я не видел! Уходите!

– Тебе нечего опасаться, – сказал Ойбор. – Даже если за нами следили, они не станут с тобой связываться. Ну посуди сам, какой смысл им возиться с тобой после того, как ты уже все выложил властям? Лишний, ненужный риск. Им нужно заботиться о собственной шкуре, не до тебя сейчас. Другое дело до встречи с полицией.

– Вот они и скреблись ко мне этой ночью. Вернее, он.

– Кто?

– Почем я знаю, пытался сломать задвижку, но у меня еще один замок на двери. Зверь, старуху мою напугал чуть не до смерти. Сидим взаперти. Я видел сверху, как он уходил. Это был он, тот, не иначе. – Старик мучительно раздумывал некоторое время, затем сказал сержанту: – Хорошо. Войди. Но белая пусть уходит.