Текст книги "Жара в Аномо"

Автор книги: Игорь Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

42

Услыхав тихую девичью песенку, Ник Матье на четвереньках вылез из палатки и, щурясь от яркого света, поискал певунью глазами.

Он обогнул тент склада, за которым находился импровизированный душ: бочка на высоких, грубых стояках, обтянутых куском брезента.

Сквозь небрежно задернутую прореху-вход была видна обнаженная, безмятежно купающаяся Джой, она весело напевала под тихий плеск падавшей на нее воды.

Небольшого росточка, совсем еще юная, по-спортивному ладно сбитая и подвижная, в струйках воды и солнца, ласкавшего ее сверху, она напоминала упругую форель, резвящуюся в чистом горном водопаде.

С Ника Матье слетели клочья ватного сна. Сердце ударило в горло, а глаза налились свинцовой тяжестью.

Пела Джой, не подозревая, что рядом, притаясь, мужчина жадно смотрит на нее. Джой пела, может быть, чуть лучше, чем всегда.

– Ты прекрасна, – чуть слышно сказал Ник Матье.

Девушка испуганно вскрикнула, сдернула с гвоздя платье, нырнула в него и возмущенно вышла из тесного убежища.

– Ты прекрасна, Джой, – повторил Ник.

– Стыдно, Ники!

– Ты сама не знаешь, как прекрасна, – сказал он, проведя языком по пересохшим губам. – Послушай, я не прокаженный и не сифилитик в конце концов. Ты мне нравишься. Очень.

– Как вы смеете! – Она порывалась уйти, но Ник преграждал ей путь.

– Оставь, детка, я ведь все время натыкаюсь на твои глазки.

– Стыдно, Ники, стыдно, не ожидала от вас. – Джой убрала со лба мокрые волосы, провела по ним ладонями, выжимая воду.

– Я не слепой, давно замечаю, как ты посматриваешь на меня, – сказал Ник, – но, кажется, тебе еще один приглянулся, а?

– Нужны вы мне, как же.

– Хм, водишь за мной глазками, это уж точно. Хватит обманывать себя. Я тоже все эти дни только и делаю, что ищу тебя глазами.

– Чепуха.

– Ничуть. Все правильно. Со мной, во всяком случае. А вот с ним… Ему первому и жратву, и улыбочку, и рубаху постирать. Собственными ручками. Даже Габи не подпускаешь. – Ник за плечи рывком придвинул ее к себе. – Что ж, Борис творит чудеса и не болтает попусту. Он в порядке, этот парень, у которого далеко-далеко, дома, полный комплект. Я знаю. Нет, Джой, так не по правилам. Не ищи другой берег, прибейся к моему сразу, он надежней. Не надо хитрить, Матье этого не переносит. Матье предпочитает прямо, без зигзагов, особенно в мире, где мужчины и женщины.

– Габи в лаборатории, она может услышать всю эту гадость.

– Габи, Габи… – проворчал Ник. – За какие заслуги вы носите ее на руках? Эта ваша Габи скулит по ночам, как пятнистая гиена, а днем и не заподозришь. Оставим вашу Габи, поговорим о нас с тобой, давно пора.

– Она потеряла мужа, самого дорогого человека. Если еще хоть раз позволите себе о ней… если вы… я не хочу вас знать!

– Ого! Отсохнет мой язык, если коснусь ее хоть мысленно.

– Что это с вами сегодня, Ники? Ну как вам не стыдно бросаться такими гадкими словами?

– В гневе ты еще прекрасней, Джой.

– Габи удивительная, – сказала она, высвобождая свои плечи из цепких его рук, – никогда не смейте говорить о ней так. Это ужасно.

– Мне нет до нее дела. Мне нужна ты.

– И этого не хочу слышать.

– Правда? Вот уж не ожидал. Напрасно ее вспомнил, некстати, да? Серьезно, мне она безразлична. В самом деле, какое мне дело? Пусть выплачется потихоньку. Блаженны плачущие, ибо они утешатся, как выразился Предвечный, а за ним и один мой знакомый литератор за стаканчиком в баре. И еще он учил: "Возлюби ближнего". Христос, конечно. Тот литератор не слишком силен в любви к ближним.

– Зачем мне вся эта галиматья? Отойдите, Ники, мне нужно готовить еду на вечер. Да пустите же, как вам не стыдно! Хотите, чтоб и мы с вами поссорились?

– Погоди, малышка. Грешно отталкивать учение святейшего. Возлюби ближнего. Джой, не кощунствуй. Я ближе всех. – Он потянулся к ее талии, но девушка неожиданно для него ловко, резко взмахнула ребром ладошки, будто острым секачом.

Со смешанным чувством удивления и восхищения Ник Матье провожал ее взглядом своих пронзительно синих глаз, потирая весьма ощутимо ушибленную руку, на которой отчетливо виднелась татуировка.

43

– Вот здесь, – похлопав себя по руке, заискивающе рассказывал папаша Гикуйю, – две пальмы, между ними верблюд, как на коробке старых «кэмэл» или на бутылочке французского коньяка… вам принести как-нибудь бутыл… парочку бутылок из давних запасов? У меня еще есть. Для особых случаев. Только прикажите.

– Татуировка.

– Да, да, виноват, вот здесь, на правой, две пальмы, верблюд и подпись насчет африканского сувенира.

– Ну и что?

– Уверен, господин офицер…

– Гражданин.

– Да, да, гражданин офицер, вам не нужно объяснять, что руки с такими картинками чаще держали карабин где-то на севере, чем стакан в моем лояльном заведении. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Я вас слушаю, продолжайте.

– Когда кое-кто из недобитых наемников пробирался сверху через весь континент в Преторию и в старый, я хочу сказать, прежний Солсбери, когда он еще был Солсбери, некоторые оседали в наших. краях.

– Не будем пока ворошить далекую историю, – перебил бармена Даги Нгоро, – есть злободневные вопросы. Например, что вы можете сказать по поводу сухой лагуны справа?

– Как вы сказали?

– Сухая лагуна справа, – повторил Нгоро.

– Не понимаю, что вы имеете в виду?

– Сухую лагуну справа, черт возьми! Теперь слышно?

– Впервые слышу, гражданин офицер начальник.

Капитан прошелся из угла в угол. Подошел к двери и выглянул в коридор. Затем, плотно притворив дверь, вернулся за стол. Задумался.

– Вы кого-то ждете? – заерзал Гикуйю на стуле. – Я бы хотел без лишних свидетелей. Войдите в мое положение, уважаемый начальник.

– Быстро и точно отвечайте на мои вопросы, – резко сказал Нгоро, – старайтесь не рассуждать без нужды.

Гикуйю вдруг насупился, сказал, глядя в сторону:

– Осмелюсь напомнить гражданину офицеру: я пришел добровольно, с намерением оказать возможную пользу уважаемой полиции, как честный, ни в чем и никогда не провинившийся человек. У меня и удостоверение личности в порядке, – он полез во внутренний карман пиджака, – меня все знают, каждый на улице Капуцинов поручится за меня.

Даги Нгоро махнул рукой, отстраняя протянутый ему документ.

– Спрячьте, я уже видел. Так… значит, о сухой лагуне вы не слышали. Хорошо. Тогда припомните, кому из ваших друзей принадлежит легковой автомобиль марки "рено". Или принадлежал. Желтого цвета.

Произнеся это, Нгоро впился в бармена взглядом, до хруста сжав пальцами край стола и подавшись вперед.

– По правде говоря, у папаши Гикуйю никогда не было друзей. – Гикуйю шумно высморкался в платок и покашлял, потерев горло. – Друзья… Где их взять, настоящих?

– В "Кутубии" всегда бывают некоторые лица. Постоянные.

– Постоянные более или менее. У меня двери открыты для всех.

– Я о тех, кто заглядывает к вам чаще прочих, – сказал Нгоро, буравя бармена глазами, в которых не было ничего доброго.

– Прежде всего, они мне не друзья, с вашего разрешения. Посетители бара, не больше. Очень прошу не забывать, что я пришел с самыми лучшими намерениями, рассчитывая на благородную беседу, а не допрос.

– Полиция вам благодарна, – сказал капитан, не меняя позы, – итак, желтый "рено" с форсированным двигателем.

– Позвольте? – Гикуйю плеснул из сифона воды в стакан и принялся отпивать ее маленькими глотками, точно лакал мартини, причмокивая и посапывая.

– Ну? – произнес Даги Нгоро, дождавшись, когда он утолит жажду.

– Думаю, такая машина водилась у одного господина. Но месяца полтора назад я случайно услышал, как он жаловался, что ее украли. Угнали прямо на улице. Правда, рассказывая об этом, он не выглядел слишком расстроенным.

– Почему, вы не можете сказать?

– Откуда мне знать, гражданин офицер, я просто решил тогда, что он не очень-то горюет о пропаже, вот и все.

– Давайте-ка будем откровенными, а то наш допрос, простите, благородная беседа рискует затянуться до ночи. Мне, как и вам, не терпится домой.

– Я откровенен, клянусь, вполне откровенен с вами, – заверил Гикуйю, – иначе зачем бы я приходил сюда.

– Я вам верю. И все же, простите мою настойчивость, отчего ему не было жаль автомобиля? Он нашелся?

– Я не сказал, будто не было жаль, я сказал: не выглядел слишком расстроенным. Возможно, оттого, что у него хватает машин и без этой.

– Откуда вам известно, что машин у него много?

– О, господи!.. Извините. У меня профессиональный нюх на богачей.

– Машина нашлась?

– Понятия не имею, гражданин начальник полиции. Ничего я не знаю. Пришел к вам по поводу вызывающего подозрение, как мне кажется, бродяги по кличке Кувалда, а разговор все время уходит в сторону. Этак недолго раскаяться, что пришел.

– Вы сказали, что слышали про украденную машину полтора месяца назад. Кому он говорил об этом?

– Не помню, клянусь создателем. В баре столько народу.

– Хорошо. – Нгоро встал и подошел к вспотевшему бармену. – А почему вы до сих пор так и не сообщили мне, кто был тот счастливчик, у которого угнали авто? Тоже не помните? Что-то мне не нравится ваша забывчивость. Уж не с двойным ли дном наш добровольный осведомитель?

Гикуйю чуть не подпрыгнул от обиды. С минуту он глотал воздух, разевая рот, как выброшенная на берег рыба. Потом кое-как взял себя в руки и пояснил:

– Не осмелился о нем распространяться. И не осмеливаюсь.

– Осмелишься, – грозно молвил Нгоро, – захотим – живо осмелишься.

– Очень важный иностранец, – выпучив глаза, скороговоркой, перейдя на шепот, сообщил Гикуйю, – консул. Иногда меня приглашают туда обслуживать банкеты и приемы, если не успевает управиться собственная прислуга. – Он помедлил, но затем все-таки произнес имя иностранца.

Это имя прозвучало в его устах едва-едва слышно. Но Даги Нгоро не попросил повторить, он его расслышал, это имя. И сразу же спросил:

– Вы уверены, целых полтора месяца назад шел разговор в баре о его машине?

– Да. С тех пор не удостаивал "Кутубию" чести своим посещением. Поскольку я бывал в консульстве в качестве временного прислужника, я могу поручиться, что его вообще не было в стране последнее время.

– Вы слышали об убийстве на площади Освобождения?

– Конечно, гражданин офицер, только и говорили вокруг. Да и сейчас еще толкуют об этом несчастье.

– Консула не стало в стране, как вы утверждаете, до или после происшествия?

Гикуйю уставился на капитана с крайним удивлением. Сказал твердо:

– Не знаю, почему вас это интересует, но, как перед богом, мне абсолютно точно известно, что господин консул вылетел из страны по своим делам за много дней до упомянутого убийства и еще не вернулся. У меня там приятель садовник. И кстати, мне уже прислали предупреждение, чтобы не отлучался, могут понадобиться мои услуги на предстоящей вечеринке в честь его прибытия. Когда вернется.

Всю тираду Гикуйю произнес не только твердо, но и не без гордости.

Даги Нгоро сказал:

– Что ж, благодарю вас за все. Уже поздно, нам с вами пора прощаться. Признаться, у меня был нелегкий день. Да и вас недостает сейчас в "Кутубии", не так ли?

– Да, да, я пойду, – более чем охотно согласился Гикуйю, быстро встав со стула и направляясь к двери, – прощайте, очень уважаемый начальник, прощайте.

– Последний вопрос, – задержал его Нгоро любезным голосом, – самый последний. Вы никому не говорили о своем намерении посетить нас?

– Нет. Никому. И вас прошу сохранить все между нами.

– Разумеется. Прощайте. Могу вас подвезти, если не против.

– Нет, нет, благодарю. С удовольствием пройдусь.

Густые сиреневые сумерки окутывали столицу, в теплом воздухе, словно капли молока в чернилах, растворялись первые вечерние огни.

Уже выплескивали на людные тротуары зазывную музыку распахнутые жерла кафе и ресторанов, уже тянулась молодежь к излюбленным местам своих сходок, как пчелы к борти на закате трудового дня, смеясь, перекликаясь.

Толкуя о всякой всячине, попыхивали трубками и сигаретами принарядившиеся старики на скамьях, с небрежностью лордов провожая прохожих глазами.

У тумб, рекламных щитов и заборов размахивали клейкими щетками ловкие подростки, вывешивая к завтрашнему утру свежие афиши и объявления.

Городскую копоть и гарь пронизывали тонкие запахи душистых масел и пряностей. Голоса становились добрее и вкрадчивей. Привычная жизнь обычного вечера набирала разбег.

К неторопливо шагавшему сквозь веселую толпу центральных улиц Гикуйю постепенно возвращалась тихая радость мироощущения, которая еще недавно казалась ему безнадежно утраченной. Он не думал больше или по крайней мере старался не думать ни о чем дурном, ни о своих, ни о чужих поступках.

И он не хотел сейчас думать о своем баре, о проблемах, о бестолковом помощнике, который, наверно, терялся в догадках в связи с долгим отсутствием хозяина накануне открытия заведения. Он расслабился после минувшего напряжения.

В кои-то времена брел он по сумеречному празднику, шаркая подошвами и засунув руки в карманы вместо того, чтобы трясти ими опостылевший миксер, брел себе и все, бездумный, отрешенный, опустошенный извечным и порой беспричинным страхом.

Вот и последний поворот, за ним его улица, на дальнем углу которой тускло светились два рубиновых глаза безлюдной пока "Кутубии".

Он остановился, смотрел на свое детище издали, будто видел впервые. И снова к нему подступали тоска и страх, презренье к себе и другим. Он почувствовал острую жажду.

Выстрел был глухим. Гикуйю упал.

44

Ночью гул буровой казался особенно громким. Лязг и скрежет, звонкие удары металла, скрипение тросов на барабане лебедки и визг вращения, тарахтение водонасоса и дизельный рык, вскрики рабочих и отрывистые команды бурильщика – все смешалось и уносилось в короткую звездную ночь бесшабашным сонмом звуков, порожденных колоссом, что был виден далеко-далеко, озаренный скрестившимися лучами прожекторов.

Борис Корин, Лумбо и Даб шагали к вышке, чтобы принять эстафету работы. Восемь часов отдыха промелькнули как восемь секунд. Впереди – восемь часов труда, долгих, как восемь лет.

– Шевелись, нефтярики! Шевелись! – подбадривал Корин помбуров, все еще продиравших глаза со сна.

– Шевелись, Лумбо! – крикнул Даб и, дурачась, нахлобучил на него каску.

Лумбо не из тех, кто остается в долгу, он тут же вы хватил молоток из кармана и одним ударом пригвоздил полу спецовки Даба к деревянному перильцу ограждения отстойника, мимо которого они проходили.

– Шевелись, Даб! – хохотал Лумбо, оглядываясь на силящийся освободиться от удерживающего гвоздя силуэт своего дружка. – Даб ленивый, опять отстает, бвана.

– Сколько раз предупреждал, – рассердился Борис, – я не бвана, а товарищ. Еще обзови бваной – я те покажу, лопоухому.

– Товарищ Егорович Корин Борис! – догнав их, с шутливой назидательностью воскликнул Даб над ухом Лумбо и снова надвинул ему каску на нос.

Корин сменил Матье. Молча, сосредоточенно, будто и впрямь на этапе марафонской эстафеты.

Ник и его подручные побрели к "лежбищу", еще хранившему тепло предыдущего отдыха.

Борис заметил на буровой Габи.

– Почему не спишь?

– Скоро поднимете колонну, жду свежий керн, – ответила она.

– Получишь свою "колбаску", не волнуйся! – крикнул химику Даб, ловко взбираясь на "балкон" вышки. – Наш Лумбо галантный, он вытащит керн из долота, принесет тебе, Габи!

– Я хочу сама.

Шла из горячих недр колонна труб, это "подъем", чередующаяся со "спуском" операция бурения. Ритмично, слаженно трудились нефтяники.

А в стороне от вышки, выждав, пока уснут рабочие его вахты, Ник Матье заглянул в светящееся окошко автобуса-лаборатории и постучал по нему согнутым пальцем.

– Алло, кормилица.

Вышла Джой, посвечивая фонариком и зевая украдкой.

– Это вы, Ники? Хотите есть? Только консервы.

– Нет, – сказал он. – Увидел свет в автобусе и вот… посиди со мной минуту, будь добра. Оглохнуть можно над ротором, а тут тишина, звезды… хорошо и спокойно. Посиди, не бойся. – Ник опустился на висячую ступеньку, прижался щекой к тонкому медному поручню и закрыл глаза.

Джой немного поколебалась, затем зачем-то ушла внутрь автобуса и, воротясь очень скоро, присела рядом с Ником.

– Не спится, – сказала она, – душно. Вы устали?

– Нисколько. Хм, я как буйвол весной.

– Отчего вы хотите выглядеть хуже, чем есть?

Матье открыл глаза и поднял голову.

– В каком смысле?

– Вы все время стараетесь выглядеть грубым и пошлым, – сказала она.

– Ну и как, получается у меня?

– Да. Для чего вам это, Ники? Ведь вы настоящий мастер, все так говорят. Я тоже наблюдала вас за работой. Трудно поверить, что человеку с такой прекрасной увлеченностью в деле приятно быть пошлым и грубым с людьми, а тем более с женщиной. Вы красивый и злой, это ужасно.

– Хорошая девочка, что ты знаешь о бедняге Матье… Я запутался в жизни раньше, чем ты научилась вести душеспасительные разговоры с мужчинами, мужество которых принимаешь за грубость.

Они вдруг разом вздрогнули от внезапно затрезвонившего неподалеку будильника. Джой недоуменно спросила:

– Чего он?

– Опять Борис сменил меня раньше времени. Необъяснимое благородство или какая-то хитрость.

– Хитрость и обермастер? Не берусь совместить эти понятия.

– Я понимаю…

– Идите же, остановите звонок, Ники, пока он не разбудил ваших ребят в палатке.

– Сам заглохнет, – отмахнулся Матье, – а за тех не беспокойся, их сейчас и пушкой не поднять.

Трель будильника смолкла. Ник и Джой молча смотрели на полыхавшую огнями буровую установку, гул которой снова заполнил пространство единовластно.

– Да, ты пошла бы за ним на край света, – ревниво произнес Ник, – уверен.

– Борис замечательный парень, но это не имеет значения в том смысле, что у вас на уме, – после паузы молвила девушка. – Вы видели фото в его конторке? Она и младенец, русская мадонна. Нет, он мне ни к чему, Ники, можете не сомневаться.

– Наконец-то образумилась, малышка.

– Никто мне не нужен. Здесь, по крайней мере.

– Ты тоже была бы неплохой мадонной, Джой Маллигэн. Моей.

– Что вы, Ники! Только что сами с удовольствием произнесли мое благозвучное девичье имя. Чудесно звучит, не правда ли? А если Джой Матье… Согласитесь, никакого созвучия. Нет, пусть уж останется старое!

– Не смейся. Я не шучу.

Девушка сказала:

– Мы с Габи опять видели стадо лосиных антилоп. Удивительно, здесь целое стадо. Что они едят? Или прибегают откуда-то? Крупные, красивые такие, они кружили совсем близко. Мы с Габи уверены, что узнали некоторых с прошлого раза. Я предложила придумать для них имена. Интересно?

– Самую красивую пару следует называть Ник и Джой Маллигэн, – мягко промолвил Матье.

– Ник Маллигэн? Чепуха. Лучше объясните мне поведение антилоп.

– Твари тянутся к человеку, их тут запрещено бить, – сказал Ник. – А ты… ты должна понять наконец, что мой берег ближе. Ты меня победила, Джой. Ты победила Кувалду Матье.

Джой вновь попыталась отшутиться:

– Вздор! Человек с именем Ник непобедим, ибо в имени этом звучит древнее слово "победа".

– Ох, Джой, не советую дразнить меня.

– Вот и не нужно, Ники, прошу вас, – серьезно сказала она.

– Человек, как и тварь, если тянется к человеку, тоже кружит рядом. Человеку необходимо внимание сегодня, сейчас, он не может ждать. Человек приходит и уходит. То люди вечны, человек нет… Он приходит и уходит.

– Не пойму, к чему это вы заговорили о смерти?

– Просто так, – вздохнул он, – жизнь коротка, вот что. С рождения начинаем искать свое в жизни, бросаемся во все стороны, мечемся год за годом, десятилетие за десятилетием, а случится найти это самое "свое" – за спиной уже не разглядеть линию старта, финиш перед носом. Вот ты, малышка, воспринимаешь меня как препятствие. Сколько вас, умненьких девочек, мчится, перепрыгивая через препятствия, к финишу, чтобы там свалиться и рыдать, жалея о безоглядной прыти на дистанции.

– С нами все ясно, – сказала она. – Дайте-ка мне сигарету.

– Ты ведь не куришь.

– Дайте.

Ник вынул из кармана небольшую деревянную коробку с медными уголками. Джой направила на нее луч фонарика.

– Изучаешь, будто что-нибудь смыслишь в табаке, – ухмыльнулся Ник.

Он протянул ей сигарету, поднес спичку, прикурил сам.

– Слишком крепкие, – она закашлялась и затоптала свою сигарету, – мне казалось, вы курите совсем легкие.

– Нет, только крепкие.

– Всегда?

– Да. Еще лучше – хорошее кубинское веретено, если заведутся лишние деньги. Но сигарами не слишком баловал себя, они кусались, мой карман не обременяли лишние монеты. Не беда, в скором будущем положение исправится, будем тянуть и кубинские.

– Странно, я почему-то думала, что вам нравятся легкие сигареты.

– Мои не слабее, чем у Бориса.

– Вы большой ребенок, именно вы, – улыбнулась Джой, – жаль, что у вас не оказалось приемлемых для начинающей курильщицы. Греческих, например.

– Расходимся во вкусах. Но это не самое страшное. А вообще, не советую начинать, крошка. Ничего нет хуже девчонки, от которой разит, как от пепельницы или табакерки.

– Положим, настойка из никотина и мужчины не лучше.

Ник Матье рассмеялся, даже хлопнул себя по коленям, так ему пришлась по душе ее реплика.

Девчонка определенно нравилась ему все больше и больше. Он совсем позабыл об усталости и режиме. Одно удовольствие разговаривать с красоткой Джой.

– У нас это бич божий, у вас баловство, – сказал он. – Табак сначала ублажает, утешает нас, а уж потом гробит. Чем тяжелее на сердце, тем крепче табак. Я курю этот сорт много лет.

– Много лет тяжело на сердце?

– Не стоит об этом, тебе не понять.

– Ладно, курите, раз утешают и ублажают ваше отяжелевшее сердце. – Джой вдруг торжественно протянула ему зажигалку, полученную от сержанта. – Держите. И впредь не теряйте свою уникальную игрушку. Случайно подобрала. По-моему, она выпала из вашего баула. Разжигала ею спиртовку, а потом устыдилась: серебряную вещь нельзя присваивать даже на время.

Ник удивленно смотрел то на зажигалку, то на девушку, затем радостно воскликнул:

– Ну и хитра! А я-то развесил уши, не возьму в толк, куда ты клонишь насчет курения и все такое. Спасибо, Джой, просто таю от удовольствия.

Девушка вся напряглась, произнесла негромко:

– Она ваша – я удовлетворена.

– Честно, Джой, очень мило с твоей стороны. Твой неожиданный подарок ужасно тронул меня. Откуда у тебя такая диковинка? Держу пари, фамильная реликвия. Угадал? Слушай, а тебе не жаль расставаться с ней?

– Нет, – сказала девушка слегка потускневшим голосом, отдергивая невольно потянувшуюся к зажигалке руку.

– Теперь я верю, ты на моем берегу. Но что бы мне для тебя придумать? Чем ответить на твой милый подарок в пустыне?..

– Она вас удивила? То есть понравилась?

– Еще бы! Я просто поражен! – Ник достал новую сигарету, чтобы опробовать приобретение. – Гм… не получается. Не иначе с фокусом.

– Нужно нажать вот здесь, смотрите, и здесь, вот так. – Показывая, как пользоваться хитроумной зажигалкой, Джой как бы невзначай удерживала ее у себя в руках. Она с трудом скрывала огорчение от того, что нелепо попала впросак, и лихорадочно искала выход. – Знаете, Ники, я вспомнила, на вышке нельзя разводить огонь. Габи говорит, что во время бурения из земли вырывается газ. Неосторожно чиркнет зажигалкой… пусть она останется пока у меня.

– Ерунда! – Матье перехватил серебряную диковинку и бережно спрятал в карман. – Ничего со мной не случится, не волнуйся, любимая. Любимая… Джой любимая, моя маленькая, глупенькая Джой… Я потерял голову, не пойму, что со мной стало. Я ведь всякое повидал, меня не купи… то есть стреляный. Счастье – это ты. Будь я проклят, если не докажу. У нас будет куча денег, уедем подальше, купим хоть целый дворец. Бродяга кончится, все, ни шагу в скитаниях по чужбине. Не могу больше. Мы еще поживем до финиша, все для тебя сделаю, заново, иначе, с тобой. Пойми и поверь. Ты моя, Джой? Джой!..