Текст книги "Жара в Аномо"

Автор книги: Игорь Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

45

Человек, который вел наблюдение за «Кутубией» и прилегавшим к ней кварталом из дома, стоявшего напротив бара, не слышал выстрела, но видел, как именно упал Гикуйю, поэтому мгновенно нырнул в комнату, схватил висевший на спинке кровати «стен», выскочил обратно и, свесившись через перило балкона, пристально вгляделся в сумрачное ущелье улицы Капуцинов.

Было тихо, безлюдно на улице, увенчанной единственным питейным заведением, час открытия которого еще не наступил. Город глухо шумел в стороне. Силуэт лежащего на тротуаре бармена был недвижим.

Человек быстро вернулся в комнату, повесил автомат на место и бросился к телефону.

– Говорит Постоялец. Только что на моих глазах уложили хозяина бара. Да, конечно. Что? Нет, нет, я бы перекрыл. Похоже, стрелял из-за арки в конце бульвара, с насадкой. Я был снаружи, но не услышал. Туда и машину можно подогнать. Нет, стена. Абсолютно. Лежит на углу, шагов тридцать. Как быть? Понял.

Человек положил трубку, окинул комнату ищущим взглядом и, прихватив первую попавшуюся чистую тряпицу, выбежал из дома на улицу, чтобы остолбенеть там в изумлении.

Он был потрясен, обескуражен, растерян и не на шутку встревожен.

Трупа не было. Никаких следов. Ничего.

Бывалый, закаленный профессией человек решил бы, наверно, что он лишился рассудка, если бы не появилась полицейская машина, которая и должна была появиться после его телефонного звонка. Из нее выпрыгнули Киматаре Ойбор, врач и еще двое с оружием и в форме.

– Только что лежал вот здесь, – произнес человек с бесполезной тряпицей в руках, которая смахивала на белый флаг капитулянта, – видел собственными глазами, наповал вон оттуда. Больше неоткуда, я бы не упустил. А так – закрывает стена. Арка в тени и днем, а в такое время…

– Это ясно, – прервал его Ойбор, – где пострадавший?

– Упал вот здесь, где стою. Наповал, сам видел. Пока звонил и бежал вниз, его не стало. Невероятно!

Ойбор только глянул на полицейских, и оба с оружием в руках помчались к арке, заглядывая на бегу в подворотни. Несколько оказавшихся на улице прохожих с любопытством наблюдали за происходящим.

– Идите к себе, – сказал Ойбор человеку с тряпицей, а сам поспешил в бар, оставив врача у машины.

После довольно долгого и настойчивого стука в дверь и объяснений с кем-то за нею сержанту удалось наконец проникнуть внутрь заведения, где пахло паркетной мастикой, а мебель не была расставлена.

В резком свете "дежурной" лампы обнажилась вся грубая бутафория стилизованного под экваториальную экзотику небольшого помещения.

Долговязый и худенький паренек со шваброй в руках испуганно переминался с ноги на ногу перед сержантом, голова его покачивалась на тонкой шее, как тыква на прутике, нижняя челюсть отвисла.

– Не знаешь, где хозяин? – с ходу спросил Ойбор.

Парень сперва отрицательно замотал головой, рискуя сломать шею-прутик, затем, как видно, одумавшись, утвердительно кивнул и указал на запертую дверцу позади стойки.

Сержант коротко постучал. Молчание. Постучал в дверцу погромче и требовательней. За тонкой фанерой послышался тихий скрип, звякнула сталь топора, задевшего какой-то металлический предмет, прокрались, приближаясь, шаги и раздался дрожащий голос папаши Гикуйю:

– Кто?

– Полиция.

– Кто еще?

– Он из полиции, – громко подтвердил паренек, – их тут целая машина.

Испуг отрока со шваброй был ничто в сравнении с изображением на толстогубом лице бармена, когда он осторожно отворил дверцу.

– Какой-то житель соседнего дома сообщил нам, что случайно увидел из окна минут десять назад, будто с вами произошло что-то неладное, когда вы возвращались с прогулки, – сказал Киматаре Ойбор, удостоверяя свою личность служебным жетоном и официальностью тона.

– Меня убили… хотели убить, – с ужасом зашептал Гикуйю, отбросив в сторону топор и ухватившись за сержанта, как утопающий за спасательный круг, – пуля прошла в дюйме от затылка, чиркнула по волосам. Эти бандиты на все способны. Вы должны меня охранять днем и ночью, иначе прихлопнут, как муху. А за что? За что? Я ничего не делал, кроме добра, всем угождал, всегда, так зачем им это понадобилось? Я пропал… спасите меня, вы должны!

– Бандиты, вы сказали? Знаете, кто стрелял?

– Если бы знал! В том-то и дело, у меня ни врагов, ни друзей, спросите у любого, всегда держался в стороне от всех. Весь день предчувствовал: быть несчастью. Весь день. А за что? За что? Кому мешаю? Я спрашиваю: кому?

– Но вы упали после выстрела, лежали, как мертвый.

– Что же, по-вашему, я кретин? Ждать, пока прицелятся получше? Грохнулся, как в кино, выждал и скорей сюда. Сам не могу поверить, как это у меня вышло. Моментально. С перепугу? Наверное, оттого, что предчувствовал весь день. Нет, я пропал… За что? Ну за что?

– Вот вы и расскажете мне подробно и о себе, и о тех, кто облюбовал ваш бар, и хорошенько припомните все, что было сегодня. Подробно, ничего не утаивая, если хотите помочь себе и нам. Подумайте, пока я отдам распоряжение своим сотрудникам, пусть уезжают, не уверен, что наш разговор будет коротким.

– Что я могу сказать? – лепетал бармен. – О чем? Для чего? Какая вам польза, если я совсем не понимаю, что происходит вокруг меня?

– Успокойтесь, – сказал Ойбор, – покушение не повторится, это я вам гарантирую. Конечно, я не могу объяснить почему, не имею права, но гарантию даю полную. После нашего подробного разговора можете жить без оглядки, если, разумеется, у вас действительно нет личных врагов. И еще одно. Не исключено, что в процессе разговора у меня возникнут кое-какие просьбы к вам на ближайшее будущее. В ваших же интересах.

После этих слов Киматаре Ойбор вышел на улицу, отправил полицейскую группу вместе с машиной, коротко пояснив, что вышло недоразумение, бармен жив-здоров, затем вернулся к Гикуйю, и они продолжили беседу, длившуюся почти час, пока не настало время открывать "Кутубию", у входа в которую уже собралось несколько завсегдатаев.

Бармен, немного успокоившийся и погруженный в новые думы после разговора с сержантом, выпустил последнего через запасный выход и приступил к своим ежевечерним обязанностям.

Киматаре Ойбор сразу же, несмотря на позднее время, отправился на общественном автобусе в другой район города, где в новом многоэтажном доме занимал скромную по размерам, но весьма уютную квартиру его начальник, капитан уголовной полиции Даги Нгоро.

Прежде чем впустить сержанта в кабину лифта, консьерж осведомился, кто он и к кому пришел, затем позвонил капитану, обстоятельно доложил и получил разрешение. Ойбор был невозмутим.

Даги Нгоро встретил его на лестничной площадке в купальном халате, наброшенном почему-то поверх служебного мундира. В квартиру не пригласил.

– Что еще стряслось? – спросил Нгоро.

– Прошу прощения за поздний визит, гражданин капитан, но полтора часа назад совершено покушение на владельца ночного бара "Кутубия". В него стреляли, когда он возвращался домой после посещения нашего управления. Я посчитал нужным сообщить вам об этом.

– В неслужебное время?

– Еще раз прошу прощения, – смущенно молвил Ойбор, – я решил, что рискую получить от вас выговор, если отложу это дело на завтра.

– С какой стати, сержант?

– Но ведь он возвращался от вас. Вот я и подумал: нельзя откладывать.

– Да, действительно, этот гражданин приходил сегодня в управление, у него какие-то неопределенные подозрения относительно преемника погибшего бурового мастера. Я как раз собирался поделиться с вами полученными наконец данными об этом Матье. Кстати, откуда вам известно о моем разговоре с владельцем бара? Бедняга просил не разглашать это.

– Он сам мне рассказал.

– Кто?

– Гикуйю, бармен, на которого покушались, – ответил Ойбор.

– Он жив?

– Так точно. Стрелявший промахнулся, а бармен притворился мертвым.

Даги Нгоро промолвил:

– Счастливчик. Ну и что же он вам рассказал?

– О нападении ничего определенного. Стреляли из укрытия, и было уже темно. Случайный очевидец позвонил нам, прибыли по тревоге, прочесали весь район – впустую.

– Вы допросили, надеюсь, как следует?

– Так точно, – сказал Ойбор, – ничего вразумительного. Он только передал ваш с ним разговор, сам рассказывал мне около часа, хоть я и не требовал. Он был напуган и растерян до предела, все просил передать вам, что надеется на вашу защиту в будущем. Меня, как видно, всерьез не принимал, хотя я и пытался его успокоить.

– Хорошо, разберемся завтра, – сказал Даги Нгоро устало, – а сейчас, раз уж вы пришли, поговорим о буровом мастере Матье. Я провожу вас немного, если не возражаете, охотно пройдусь по воздуху перед сном.

Капитан швырнул в прихожую халат, нервно запер дверь, и они спустились вниз и вышли на тихую улицу, удаленную от шумного, залитого огнями, пыльного и многолюдного центра.

Это был район новостроек. Повсюду встречались груды строительного материала, под ноги то и дело попадались рытвины и свежезасыпанные траншеи подземных коммуникаций, однако дышалось сравнительно легко, ибо движения здесь было мало, как это бывает в местах новоселья по вечерам. Люди не взрывали сор ногами, предпочитая хлопотать в новеньких, только-только обживаемых "гнездышках".

Заложив сильные руки за спину, строгий и подтянутый, Даги Нгоро шагал чуть впереди сержанта и говорил неторопливо, подчеркивая каждое слово:

– Таким образом, опасаясь ареста, Энди Сигбьерн завербовался в иностранный легион. Осенью того же года капрал второго батальона в Эль-Маццоне бежал из гарнизона накануне отправки в Индокитай. Однако в Бен-Гардане, Тунис, он был схвачен патрулем спаги при попытке проникнуть на итальянское торговое судно. Бежал вторично, перебив конвой, за что заочно был приговорен трибуналом к расстрелу. Сражался в Кении против колониальной армии.

– Да, в нашем разговоре Гикуйю тоже упомянул об этом, – сказал Киматаре Ойбор, – они познакомились там, Гикуйю, правда, утверждает, что и в Кении не верил в искренность этого белого, как и сейчас.

– Он и такими воспоминаниями успел поделиться с вами?

– Да, говорил без умолку, его трясло, как в лихорадке.

– Прекрасно, – сказал Нгоро, – он очень любезно позаботился о моем времени, избавив меня от необходимости тратить его на предполагавшуюся беседу с вами по этому поводу. И консула не забыл?

– Не забыл.

– Очень хорошо. Но вернемся к нашим баранам. Итак, Энди-Ник благородно повоевал с колониальными частями, подумать только! Потом, как многие, поддался нефтяной лихорадке. Кочевал по нефтепромыслам на северо-западе континента, где и приобрел квалификацию. Как очутился у нас – пока не установлено. Постараемся выяснить сами. Не беспокоя его пока. Он нужен экспедиции, а она нужна стране, верно я говорю, сержант?

– Так точно, полностью с вами согласен.

– Благодарю, – улыбнулся Нгоро, – окружной комиссар также не возражает. А все-таки жаль, что не установлено, каким образом подобным авантюристам удается проникать в страну.

– Зато доподлинно установлено насчет консула, – вдруг заметил Киматаре Ойбор, – он вылетел из страны задолго до убийства инженера и полицейского на площади. Его алиби смешало кой-какие мои карты.

– Рад, что вы признали мою правоту. Желаю, чтобы вы поскорее и успешно разработали единственно правильную версию. – Нгоро с довольным видом повернулся к Ойбору: – Советы офицера – полезная штука.

– Да. Я был непростительно самонадеянным в первый момент, потом же просто не хватило смелости признать это.

– Отлично! Хвалю! – воскликнул Нгоро и продолжил путь. Он решил проводить сержанта до следующего угла, где виднелся освещенный газовым фонарем пластмассовый козырек автобусной остановки.

– И все же, если откровенно, обидно, что потрачено столько сил и времени напрасно, – вздохнул Ойбор, – я имею в виду все то же консульство. Обидно, что у консула алиби. Не нравится мне его физиономия.

Даги Нгоро рассмеялся:

– Он готов был заподозрить безвинного во всех грехах только потому, что его физиономия, видите ли, не по вкусу! И это произнес сыщик с золотыми лентами! Услышал бы ваши слова окружной – репутация в прах! Святая простота! Спасибо, сержант, я усну с улыбкой.

– Займемся нефтью, – сказал Ойбор, – с вашего позволения.

– Меня он давно занимает, этот тип, – вновь серьезным тоном промолвил Нгоро. – Дезертировал из французского легиона, дрался с англичанами, все это делает ему честь. Но с другой стороны – контрабанда в Алжире, фейерверки в Ливии, тюрьма, служба в "Тексако Галф". Что он за птица?

– Да уж не скучал, судя по всему, не скучал.

– Сколько же ему было, когда записался в легион, лет семнадцать?

– Если не меньше, – сказал Ойбор.

– Долгое молчание Аномо… Передатчик там в порядке? Вы лично проверили?

– Нет, гражданин капитан, обстановка не позволила. Но Джой уверяла, что все в лучшем виде. Пробная связь подтвердила это. Рация у них общая, доступ относительно свободен. Вероятно, ей пока нечего сообщить.

– А что ваш башмачник, еще не сбежал домой?

– Старик молодчина, обещает сидеть сколько нужно, хоть сто лет. Говорит, что и не подозревал раньше, насколько интересна жизнь у бензоколонки. Выглядит помолодевшим, прямо счастливым. Сначала они с заправщиком чуть не дрались, а теперь подружились – водой не разлить. Заправщик трубит всем водителям, будто его старый друг утрет нос любому автомеханику в мире.

46

– Матье! – вскрикнула она, пытаясь вырваться из объятий ошалевшего от ее близости Ника. – Пустите! Да пустите же, Матье! Сумасшедший!

– Я уже тридцать шесть лет в своем уме, с рождения. Не тот возраст, чтобы теперь упустить долгожданное. Я буду хорошим мужем, клянусь.

– Оставьте меня! Сюда идут. Какой стыд… Умоляю, пустите.

– Плевать, пусть все знают, ты моя. Иначе нельзя, Джой, малышка, я признаюсь тебе кое в чем…

– Прочь! Животное!

Ник упал на песок, силой увлекая девушку за собой и зажимая ей рот.

Это Борис Корин прибежал на склад, поискал там что-то впотьмах. Вдруг он насторожился, услышал неподалеку возню и приглушенный стон.

– Эй, кто здесь? – спросил он, вглядываясь в темноту. – Братцы-полуночники, где трехкиловаттки? Сгорел левый прожектор. Кто здесь?

– Совать нос в чужой интим – паршивая манера, – зло отозвался Ник.

Борис Корин смутился, засуетился как-то неловко среди коробок, ящиков и мешков, словно какой-нибудь воришка, пойманный с поличным. С удвоенной энергией и торопливостью принялся шарить в складских нагромождениях, растерянно бормоча:

– Мне лампу… куда же их подевали, трехкиловаттки… перегорел… куда же переложили… тут, помню, лежали, с краю…

Ник Матье гневно крикнул ему:

– В углу возле входа! Картонная коробка! Бери и сматывайся!

Внезапно сквозь громкие возгласы Матье прорвался сдавленный крик девушки. Борис бросился к ним, рванул Ника за плечи.

– Не смей! Ты что, озверел, гад!

Высвобожденная Джой отбежала на несколько шагов и упала, содрогаясь от рыданий и пережитого страха:

– Как ты посмел! Как посмел!

Борис Корин и Ник Матье стояли друг против друга, тяжело дышащие, взвинченные. Призрачные отсветы ночи выхватывали из темноты их возбужденные, молочно белевшие лица.

– Все, это все, – глухо зарычал Ник, – ну, красный ублюдок, сейчас узнаешь.

– Извинись, немедленно извинись перед ней, – сказал Борис твердо, – и чтоб никогда больше, слышишь, никогда не смел.

Ник Матье улыбнулся, кивнул, отступил на шаг и, резко взмахнув кулаком, послал его… в пустоту.

Обескураженный молниеносной реакцией уклонившегося противника, Матье взвыл в бешенстве, бросился снова, но Корин уложил его наземь встречным ударом в челюсть.

– Борис! – запоздало вскрикнула Джой. – Не надо!

– А вы впредь не теряйте голову! И вообще, если не уверены в человеке… – обернувшись к ней, произнес Корин. – Извините за нотацию, Джой, это по-дружески.

– Он не враг, просто распущенный нахал, – всхлипнула девушка.

Она ушла в автобус-лабораторию и заперлась там.

Ник поднялся с трудом, потрясенный, шатающийся. Отряхиваясь от песка, мотая головой и отплевываясь, он бормотал:

– Бр… браво, парень… Матье споткнулся…

Ник слепо пошарил ногой в темноте, подобрал подвернувшийся обрезок трубы.

– Брось железку, – жестко сказал Борис, – или положи тихонько, пока ребята не увидели.

Ник отшвырнул увесистый стальной обрезок, все еще очумело тряся головой и жмурясь.

– Чем ты ударил, шеф?

– Хватит.

– Чем ты меня ударил?

– Хватит, я сказал.

– Ты ведь не голой рукой, кастетом?

– Дикий, – сказал Борис, – дикий и круглый. Если девушка простит, я тоже, может быть, попробую забыть твою выходку. Но только без глупостей, больше не теряй разум, личность. Лопух, вынудил руку поднять.

– Еще никто не сбивал меня с ног голой рукой, вот в чем дело.

– Все, кончили. Надо быть человеком.

– Она видела, как я рыл носом песок…

– Сам виноват.

– Ладно, – сказал Ник, – возвращайся спокойно, моя песенка спета. Возвращайся, им на станке больше нельзя без бурильщика.

– И ты успокойся, – сказал Борис, – но не забудь потом извиниться перед ней, не хватало нам ссор и вражды.

– Считай, что у меня с твоей девочкой вышла осечка.

– Нет, ты все-таки круглый, братец. Ваши личные отношения никого не интересуют. Если только без подлости и свинства со стороны сильного.

– Лампы в коробке у выхода, – сказал Ник Матье и подал Борису оброненный девушкой фонарик.

Корин отыскал на складе лампу и ушел к вышке, куда действительно ему пора уже было возвращаться, работа не могла долго обходиться без вахтенного бурильщика.

– Ты мне нравишься, парень! Но я тебя ненавижу! – крикнул Ник в темноту, поглотившую Бориса, и добавил негромко: – И все-таки ты мне нравишься. Очень нравишься, обермастер.

Ник задыхался в бессильной злобе. Он обвел цепким взглядом расплывчато, смутно вырисовывавшиеся в ночи контуры лагеря, посреди которого, привычно громыхая и звеня, словно стартующая в клубах яркого пламени космическая ракета, работала в пучке прожекторного света огромная, одна из самых крупных в современном мире буровая установка.

Ник Матье будто слышал тихий, спокойный, откровенно насмешливый голос жующего человека, явственно ощутил щекочущее его дыхание у самого уха, и сладкий хмель, и хрустальные вспышки посуды, и зовущие тени танцующей пары в плывущем баре увидел он, и блаженную лень пансиона, и своды гулкого почтамта, и нору в Шарбатли, и белую каюту теплохода из давно забытой сказки, и такую же, как та, из неотступных грез.

Ночь подмигивала крупными звездами, горячая, душная, как день, вложивший в песок и воздух бесконечный заряд тепла. Одежда прилипала к телу Матье.

Он выволок из склада глухо позвякивающий металлом мешок и скрылся с ним в темноте. Появился вновь уже без ноши. Опять нырнул под тент склада, принялся лихорадочно перебирать инструменты.

Гудела, содрогаясь от напряжения, гигантская буровая. У ее подножия, точно призрак, возник крадущийся Ник Матье.

Прислушиваясь к перекликавшимся голосам буровиков, он обогнул насосный блок, семеня на четвереньках, будто по-волчьи, пробрался к тыльной стороне "сарая" и исчез, вскарабкавшись по ребристой его стенке мимо скрытых за парусиной дизелей, где-то наверху.

Спустя несколько мгновений раздался душераздирающий вопль.

47

Сверкающий на солнце лимузин, мягко шурша выбеленными шинами, подкатил к автостоянке международного аэропорта.

Вуд вылез первым. Он поправил галстук и подал руку пожилой даме в строгом твидовом костюме с маленьким цветком на отвороте жакета.

Что-то приказав шоферу, дама взглянула на часы и, прямая как спичка, направилась к приземистому, вытянутому в длину зданию аэровокзала из стекла и алюминия, над которым торчала, ощетинясь антеннами, круглая диспетчерская башня. Вуд торжественно сопровождал ее, поддерживая под локоть.

Вскоре они растворились в толпе встречавших только что приземлившийся воздушный лайнер, что выруливал к краю летного поля, куда катился высокий трап.

Лица Вуда и его спутницы не выражали радостного нетерпения, напротив, были хмуры.

В числе вышедших из самолета пассажиров было трое белых: загорелый солидный господин в светлом шелковом костюме и шляпе а-ля Тироль, худощавый, аскетического вида мужчина с большим портфелем и молодая миловидная женщина в поблекивающем брючном костюмчике и с легкой сумкой через плечо.

В такой последовательности они не спеша спускались по ступенькам, ведущим от серебристого брюха четырехмоторного воздушного корабля к промасленным бетонным плитам тверди, притормаживая пеструю череду ступавших сзади людей и сдержанно улыбались приветствовавшим их пожилой даме и Вуду.

Не совершив рукопожатий, не произнеся и двух слов, даже не задержавшись слегка с приличествующей такому моменту любезностью перед встречавшими, господин в тирольской шляпе подался сквозь аэропортовскую сутолоку прямиком к стоянке автомобилей. Обе дамы, пожилая и молоденькая, составляли его эскорт, в то время как худощавый мужчина с портфелем и Вуд отправились к эскалатору за багажом.

Самбонанга отставил стакан, не допив сок, пришлепнул ладонью монетку к исцарапанной клеенке стола и, пожевывая соломину, небрежной походкой зашагал к телефонной кабине, где снял трубку, набрал номер, выждал несколько секунд и негромко сказал:

– Транзитным самолетом компании "Эр-Моритани", рейс двести шесть. С ним другой, худой и невысокий, но с тем же портфелем. Да. И прежняя секретарша. Ожидают чемоданы. Минуты две-три. Слушаюсь.

Повесив трубку, Самбонанга поспешно пересек зал и вышел из аэровокзала.

На привокзальной площади, чуть поодаль от стоянки для частных автомобилей, среди всякого рода служебных автобусов и фургонов, приютилась неказистая с виду машина, в которой, сложив руки на руль, что-то жуя и неотрывно глядя в переднее стекло, сидел меланхоличный человек в комбинезоне явно с чужого плеча. К нему-то и обратился Самбонанга, подбегая:

– Приказано висеть только на корреспонденте. Только на нем.

– А если они прихватят его с собой? – промямлил тот.

– Вряд ли. Слишком честь велика.

– Точно, – вдруг более внятно молвил жующий меланхолик, – вон и его телохранитель пригнал свою машину, тут как тут.

– Что я говорил, – не без самодовольства произнес Самбонанга.

– А если он увяжется за ними?

– Приказано не спускать глаз до особого распоряжения.

– Ты остаешься?

– Да, – сказал Самбонанга, – возникло тут кое-что. Поезжай, они уже тронулись.

Меланхолик в нелепом комбинезоне не то кивнул, не то проглотил прожеванное и включил стартер.

Самбонанга проводил машину взглядом, отдуваясь от ее выхлопного газа, после чего вновь зашагал в алюминиево-стеклянное сооружение, загораживавшее собой ревущее моторами и турбинами летное поле аэродрома.

Проходя через зал к служебному отсеку, он невольно посмотрел в сторону буфета и с некоторым удивлением обнаружил, что прохладительный напиток все еще ожидает его на клеенчатом столике.

В стеклянной коробке аэровокзала было очень душно, несмотря на усердное жужжание кондиционеров.

Самбонанга решительно вошел в служебное помещение, приготовив свой полицейский жетон для представительства и четко помня поручение Киматаре Ойбора, только что полученное от него по телефону.

Самбонанга без труда узнал, что требовалось, и тут же, в секторе закрытой информации и справок, чтобы не забыть, аккуратно записал на клочке бумаги два мужских имени и одно женское Магда-Луиза Янсен.

С сознанием выполненного долга молодой полицейский поспешил в управление, где рассчитывал услышать похвалу из уст учителя, а заодно, если повезет, и разрешение катиться на все четыре стороны до следующего дня.

Настроение у него было отличное. Он не сомневался в щедрости Киматаре Ойбора. Разве сможет сержант отказать расторопному помощнику в нескольких часах полной свободы после его стараний? Нет, конечно.

Но даже чуткому наставнику не признается Самбонанга, для чего ему так необходимо освободиться сегодня пораньше.

Никто из сотрудников не узнает, что у него наконец-то появилась подружка, самая красивая, самая умная, самая добрая, самая веселая, самая-самая-самая на весь огромный мир, и он, Самбонанга, приглашен к ней сегодня для знакомства с родителями. Дело ответственное. Куда ответственнее для него, чем следственные дела всей столичной полиции.

У здания четвертого зонального управления, продолжая мыслями витать на седьмом небе, он чуть не угодил под колеса резвого "джипа" капитана Даги Нгоро.

От неожиданности Самбонанга не отдал честь и похолодел от своей оплошности, сразу вспомнив нашумевший в управлении случай с часовым.

Но капитан, сияющий и, очевидно, витающий мысленно на собственных небесах, умчался, не обратив на него и малейшего внимания.

Встряхнувшись и расправив плечи, Самбонанга придал еще недавно улыбавшемуся своему лицу серьезное, чрезвычайно деловитое выражение и, печатая шаг, насколько позволяли весьма разбитые сандалии, ступил в пропахшее канцелярским клеем и оружейной смазкой родимое учреждение.