Текст книги "Жара в Аномо"

Автор книги: Игорь Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

27

Когда отставной инспектор закрыл наконец пухлую папку, содержимое которой сосредоточенно изучал в течение почти двух с половиной часов, окружной комиссар, сидевший за столом напротив, оторвался от своего занятия и поднял на него глаза.

– Есть еще вопросы?

Так точно, госпо… гражданин комиссар. Хотелось бы получить более подробную информацию о моем, хм, новом патроне и его учебном логове. Затем, если можно, еще немного о деятельности пресловутого отдела Африки. Я ведь, признаться, слегка поотстал.

– Хорошо. В общих чертах, – кивнул комиссар и принялся рыться в стопке громоздившихся перед ним бумаг, доставленных в его кабинет накануне вечером из справочного сектора спецслужбы комиссариата, – детальную инструкцию получите от офицера, которому вас уже представили, инспектор.

– Простите, как вы меня назвали?

– Инспектор. А что?

– Во-первых, бывший, а во-вторых, Ли Джоунс Килдаллен, эсквайр, к вашим услугам! Я верно произнес свое новое имя?

– О да, конечно, мистер Килдаллен, – рассмеялся комиссар. – Браво, инспектор, уже в образе.

– Я вас слушаю.

– Да, да. Так… За три тысячи долларов Вер-Белл и его десять преподавателей за две недели обучают своих "студентов" двадцати с лишним способам убийств. – Комиссар вскинул на слушателя глаза. – Вы можете назвать двадцать способов, мистер Килдаллен, которым обучаете тех грязных ублюдков?

– Думаю, соображу, если придется назвать. Слушаю вас.

– Их учат обращению с огнестрельным оружием, шпионской технике и другим дисциплинам, которые не проходят ни в одном учебном заведении Соединенных Штатов.

Далее новоявленный "мистер" узнал, что имение Вер-Белла "Кобрей", в котором он якобы провел несколько лет, находится неподалеку от Паудер-Спрингс в штате Джорджия.

По-английски слово "кобрей" производное от "кобры" и "угря".

Штат этого учебного заведения укомплектован бывшими полицейскими, солдатами и шпионами. Среди них, например, флотский капитан – в прошлом коллега Вер-Белла по работе в Управлении стратегических служб (предшественник ЦРУ), а также бывший "джи-ай", на совести которого более сотни убитых вьетнамцев.

В "Кобрее" обучают полицейских, телохранителей директоров крупных компаний и глав государств, членов неофашистских организаций. Естественно, имена "студентов" хранятся в тайне.

Во время второй мировой войны Вер-Белл находился в Китае в качестве американского шпиона. Потом стал международным торговцем оружием и одновременно агентом ЦРУ.

Вер-Белл отрицает свою связь с ЦРУ, хотя и не опровергает слухов о своем участии во многих международных конфликтах, происшедших в последние тридцать лет.

Вер-Белл считает, что его заведение весьма полезно тем, кто заинтересован в сохранении статус-кво капиталистической системы.

– Вы обратили внимание, что в штате этого враждебного центра подготовки числятся бывшие полицейские? – закончив чтение информационной записки, спросил комиссар.

– Так точно, – кивнул отставной инспектор, – отметил.

– Теперь вам ясно, что послужило толчком для выработки вашей легенды? Неплохой щит.

– В каком смысле, гражданин окружной комиссар?

– Наблюдательный противник всегда угадает полицейского, под кого бы он ни рядился, по множеству неизбежных, кажущихся незначительными проявлений в речи, поведении и облике.

– Абсолютная истина! Примите уважение тертого сыщика. А теперь, с вашего позволения, поговорим о том, что происходит не за морями.

Они перешли к обсуждению злободневных событий на континенте, по возможности связывая их с характером предстоявшего краткого визита "Человека в черном костюме" на побережье Индийского океана, точнее, в Кению.

Данные разведки подтверждали опубликованные разными газетами мира сведения о том, что более сорока резидентур ЦРУ и РУО Североамериканских Штатов под вывесками посольств, консульств и торговых представительств действовали в странах Африки.

Эти шпионские гнезда готовили и осуществляли подрывные операции. Их сотрудники заводили широкие знакомства в дипломатических и журналистских кругах, вербовали агентов среди специалистов, работавших в африканских государствах, привлекали студентов из числа африканцев, обучавшихся за рубежом.

Важнейшая задача этих спецслужб – подготовка наемных убийц и физическое уничтожение прогрессивных политических деятелей, представителей квалифицированного труда и экономические диверсии, обработка средств массовой информации, материалы для которой фабрикуются в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли.

– Убийства представителей квалифицированного труда и политических деятелей, – проронил отставной инспектор, – таких, например, как Патрис Лумумба в Конго. А сколько еще…

– Кстати, – сказал комиссар, – вы слышали о новых сообщениях прессы по поводу обстоятельств гибели Патриса Лумумбы?

– Нет, – признался бывший инспектор, – последнее время я почти не отрывался дома от письменного стола. Да и прежде, на службе, был слишком поглощен погонями за местными уголовниками, увы, почти не удавалось следить как подобает за деталями международной политики. А что за сообщения? Прошло уже столько лет… Что еще откопали газетчики?

– Английская "Дейли телеграф" на днях опубликовала статью своего нью-йоркского корреспондента Хью Дэвиса, который сообщает, что в США вскоре будут опубликованы сведения о том, что президент Эйзенхауэр в свое время лично отдал приказ об убийстве Патриса Лумумбы.

– Как же он узнал, этот Дэвис? Откуда?

– Он ссылается на готовящуюся к печати книгу Мадлен Гелб "Конголезские телеграммы", в которой рассказывается о прибытии в Конго перед убийством Патриса Лумумбы высокопоставленного сотрудника ЦРУ мистера Сиднея Готлиба. По словам последнего, планы убийства конголезского лидера рассматривались на одном из заседаний американского совета национальной безопасности. Согласно книге на этом заседании присутствовали сотрудники ЦРУ и госдепартамента, а председательствовал на нем президент.

– Нелегко придется Мадлен Гелб, если книга выйдет, – отметил "Человек в черном костюме" после паузы, – но в мужестве ей уже не откажешь.

Продолжив беседу, комиссар подчеркнул, что в последние годы Запад усилил изучение африканских проблем в интересах проведения в странах континента политики "холодной войны".

– В нашей почте из Луанды я недавно обнаружил любопытное сообщение. "Жорнал ди Ангола" пишет, что отдел Африки ЦРУ, о котором вы спросили в начале нашего разговора, насчитывающий сейчас уже более четырехсот сотрудников, получил право расширить свой состав за счет других отделов этого ведомства, а также использовать студентов различных специальностей из американских колледжей.

– Нельзя не удивляться, гражданин комиссар, бесперспективному упрямству парней, сменяющих друг друга в Белом доме, которые надеются установить здесь неоколониальные порядки.

– Ошибаются, надеясь на это, политики-ястребы не только на Потомаке, но и на туманных островах родины ваших предков, инспектор, и кое-где еще на Западе и среди его подпевал.

– Да, немало человечеству с ними хлопот. – Отставной инспектор вдруг криво улыбнулся. – Хм, даже мне не дают спокойно дописать мемуары. Наш Киматаре Ойбор из-за них просто завалил меня беготней до поездки!

– Вы еще и литературой занялись? – спросил комиссар.

– Что поделаешь, старею.

Окружной комиссар посмотрел на крепыша с улыбкой и доверительно сказал:

– Знаете, и мне иногда ужасно хочется всерьез поделиться с молодежью пережитым, обстоятельно и откровенно рассказать, какими тяжелыми были сражения за свободу.

28

В химической лаборатории на колесах Габи Амель заносила первые строчки в свой новый журнал-еженедельник, писала не спеша, старательно, хотя, в сущности, писать еще было нечего. Она, словно маленькая ученица, пришептывала, повторяя про себя каждое выводимое слово.

По соседству с усердным химиком стряпуха Джой священнодействовала над большой алюминиевой кастрюлей, тихонько поругивая спиртовку и успевая при этом мурлыкать под нос какую-то нехитрую песенку.

– Когда я была маленькой, – сказала Джой, – я мечтала стать джазовой певицей, победить в конкурсе и отхватить кучу денег.

– Для чего? – рассеянно отозвалась Габи.

– Чтобы купить микросилонный проигрыватель, лежать и слушать Бесси. Я была от нее без ума, от моей Бесси Смит.

– А сейчас?

– Я и сейчас от нее без ума. Но не так. Теперь мне нравится группа Кена Хенсли. И вообще хард-рок. А тебе?

– Мне? – Габи подняла голову и улыбнулась девушке глазами. – Да, да, мне тоже. Но я хотела спросить: сейчас ты уже не мечтаешь стать певицей, как в детстве?

– Детство – это замечательно, сплошные иллюзии. – Джой не очень умело сняла деревянными щипчиками крышку с кастрюли, потрогала варево ложкой, зачерпнула, пригубила и добавила соли с видом титулованного кулинара-дегустатора. – Габи, ты действительно тоже без ума от группы Кена или притворяешься, чтобы мне было приятно?

– Кена? Это который?

– Из "Урия Гип", конечно.

– Прости, где это?

– Да ты что, Габи!

– Да, да, вспоминаю, Урия Гип… Ну конечно же, имя злодея из "Дэвида Копперфилда" Диккенса.

– Габи! Что ты говоришь! Ты же образованная женщина! – ужаснулась девушка, всплеснув руками. – "Урия Гип" – название ансамбля Кена Хенсли в Англии! Не притворяйся, я не ребенок.

– Маме, наверное, трудно с ним одной… – промолвила Габи.

– Ты о чем?

– Маме нелегко с Арбатом одной в городе, он такой непоседа, прямо маленький Банго…

– Сколько раз твердила тебе: вызови сынишку сюда. Хоть на денек. Я бы играла с ним, обожаю малышей.

Габи только усмехнулась невесело и снова занялась своим журналом, обронив:

– Нет, пусть уж с мамой, это не вечно.

– На то они и бабушки, чтобы тащить тяжкий крест при детишках своих детей, – рассудительно изрекла Джой. – Уф!.. Как ты выносишь такую духоту? – Бросила взгляд в окошко. – Не нравится мне песок в воздухе, скрипит на зубах. Как бы не напал на нас сильный ветер.

– Это возможно. Нужно запросить прогноз.

– Я запрошу, ладно? Такая простая рация.

– Немного позже, – кивнула Габи, – заканчивай с кастрюлей, столько пара от нее.

– Спиртовка слабая. Борису обещали полевую кухню, вот когда заживем. Ох уж мне эти мужчины, ничего не понимают. Как только ты их терпела раньше, одна-одинешенька, без меня, подумать страшно,

– Если бы можно было вернуть…

Ровно, солидно гудела поодаль буровая. Плавный и однотонный рокот иногда разрезал лязгающий стук металла или звон стальных труб, катящихся по дощатому настилу "стеллажа". Шум работы царил над всем.

– А почему вы дали сыну такое странное имя? – спросила Джой. – По вашему обычаю ему положено называться именем деда, отца твоего… твоего мужа. Как зовут деда твоего малыша?

– Его звали Рукира Амель Басаст.

– Какое звучное имя! Ну вот, видишь, нарушили обычай. Впервые здесь встречаю такое. – Джой вдруг тихонько напела, ритмично подергиваясь и пристукивая черпачком по кастрюле:

 
Очаг предков – пламя,
Имя отца – святыня,
Свято храни пламя,
Свято храни имя
И завещай хранить…
 

– Мы с Банго не нарушили обычай, – возразила Габи. – Когда мы учились в Москве, часто любили гулять вечером в одном месте, называется Арбат. Красиво. Хорошо. Там родился наш сын, там он и свет увидел впервые. Это был лучший очаг в его и нашей жизни.

– Я понимаю, – сказала Джой, – у него прекрасное имя.

Они умолкли, слушая гул работы. А тем временем на буровой по ходу дела вахта Ника Матье сменяла вахту Бориса Корина.

– Ну как, шеф?

– Нормально, личность!

– Разогрелись, как погляжу!

– Верно, тепло! Вкалывать через восемь не фунт изюма!

– Мне и шесть часов на сон хватает! – бахвалился Ник.

– Я про температуру!

Ник стал к пульту, подмигнул своим помбурам, свистнул верховому, пошла очередная "свечка" к пасти ротора.

– Когда подъем колонны, шеф?

– Забой – сто сорок шесть! Порода как масло, долоту по зубам еще полсотни метров! Габи следит за шламом! Давай, личность, не роняй темп! Главное – не роняй темп, если ты личность.

29

Засунув длинные руки в карманы некогда белых полотняных штанин, Самбонанга с независимым видом праздного гуляки вышагивал вдоль чередовавшихся оград разной высоты, но одинаковой сухой каменной кладки. За ними виднелись аккуратные верхушки фруктовых деревьев и черепичные крыши добротных особняков. Он шел по улице, где еще несколько лет назад запрещалось прогуливаться цветным из непривилегированного сословия. Да и сомнительной элите из числа коренных жителей прежние власти, мягко говоря, не рекомендовали появляться здесь без приглашения заморских господ.

Изредка Самбонанга останавливался перед какой-нибудь витриной и разглядывал ее с необычайным интересом, однако в магазин не заходил.

Магазины посещал европеец, "Человек в черном костюме", который следовал за юношей через весь город вот уже третий час. Всякий раз, войдя в магазин, европеец возвращался оттуда без покупки, и они двигались дальше по противоположным сторонам улиц, словно не были знакомы друг с другом.

Лишь однажды, возле питьевого фонтанчика, они перебросились несколькими фразами.

– Ушел на покой, но предчувствовал, что снова займусь беготней на склоне лет. Ай да Кими-старина! Зашвырнул меня в молодость! Вот только ноги чуть хуже стали слушаться.

– Мой учитель говорил, что вы своими ногами жонглируете в каратэ с потрясающей силой, – заметил юноша, восхищенно поглядывая на отставного инспектора, – а дед зря не скажет.

– В суперкаратэ, сынок, верно, я еще ничего, Ойбор прав. Но таскаться по городу столько времени в этакую духотищу не по вкусу даже тренированным ногам.

– А мне хоть бы что! – вырвалось у Самбонанги.

– У тебя преимущество. Интересно, что ты запоешь в мои годы.

– О! Вы самый молодой из всех старых, кого я знаю! Смотрю на вас и сильно удивляюсь! Какие бицепсы! Плечи! Зубы!

Бывший инспектор расхохотался. Юноша выждал, когда он успокоится, и недоуменно спросил:

– Разве не правда?

Про зубы – это ты хорошо. Долго нам еще?

– Осталось немного, хороший белый человек, совсем немного, – заверил Самбонанга, – после этой заглянем только на улицу Капуцинов, там белые тоже облюбовали два местечка.

– Капуцинов? Это недалеко, знаю.

– Очень близко, совсем рядом. Там, в кофейне "Золотая чаша", есть табачная лавка, старое пристанище контрабанды. И респектабельный бар на углу, "Кутубия", бывали там?

– Не имел удовольствия, – поморщился отставной инспектор, – много потерял?

– Не знаю, мне тоже не довелось. Некогда, – сказал Самбонанга с ухмылкой, – да и девчонкой не успел обзавестись.

– В мое время этот бар меня не завлекал. Пошли, сынок.

Они продолжили путь.

Редкие дуновения ветра не радовали прохожих, они с беспокойством поглядывали наверх. Хрустально чистый с утра купол неба сейчас подернулся пепельно-серой дымкой, испещренной длинными, тягучими, как следы пролетевшей реактивной эскадрильи, полосами.

На углу улицы Капуцинов сидел на ступеньке перед входом в бар полусонный папаша Гикуйю.

После долгого и задумчивого созерцания преобразившейся небесной тверди Гикуйю осенил себя крестным знамением, зевнул и принялся опускать на окнах жалюзи.

– Закрыто? – послышалось за спиной бармена. Он обернулся и увидел незнакомого мужчину в черном костюме и белоснежной сорочке, воротник которой, несмотря на удушливую жару, был стянут галстуком.

Вдоволь полюбовавшись чудаком, что средь бела дня задал такой вопрос у порога ночного заведения, папаша Гикуйю спросил, в свою очередь:

– Господин впервые в нашем городе?

– Мм… да, впервые. Мне советовали посетить…

– Я так и понял, – прервал его бармен с широкой улыбкой, – не знаю, как и благодарить приезжего господина. Для человека, проделавшего по меньшей мере четыре тысячи шагов от вокзала, чтобы, минуя прочие вполне привлекательные заведения, порадовать своим вниманием именно "Кутубию", не существует запертых дверей.

– Вы чемпион, король всех риторов, – сказал европеец, изображая не менее широкую улыбку. – Убийственная ирония, непревзойденная!

Хозяин решительно повел любезного незнакомца к стойке, снял с полки бутылку и вынул из стерилизатора два стакана.

– Нет, нет, – сказал гость, – только коробку сигарет, пожалуйста. Что-нибудь кисленькое, ароматное.

После короткой и неловкой паузы бармен заставил себя произнести:

– Какие прикажете?

– Мм… Вообще-то мне по душе балканские табаки.

– Понимаю, промасленная травка Вирджинии уже набила оскомину.

– Да нет, просто вдруг захотелось кисленького. Я бы взял пару коробочек, скажем, "Хеласа", "Хелас Папостратос" я имею в виду.

– И все? – удивился Гикуйю. – За этим вы тащились от вокзала?

– Только сигареты, пожалуйста.

Бармен спрятал бутылку и стаканы, тщательно протер тряпицей и без того идеально блестевшую пластмассовую поверхность стойки и сказал:

– Я в отчаянии, но этот сорт слишком большая редкость по нынешним временам. У меня не бывает. Не взыщите. Заходите-ка вечером, разумеется, не за табаком. Вы к нам надолго? Или проездом?

– Да так, знаете… Жаль, что зря обеспокоил вас.

– Напротив, это честь для моей "Кутубии"!

– Может быть, подскажете, где купить?

– "Хелас" у нас не найдется, только за границей, мой господин.

– В таком случае еще раз извините за беспокойство.

– Что вы, что вы, – улыбка вновь растянула толстые губы папаши Гикуйю, – весьма польщен вашим вниманием.

– До свидания.

– Всего лучшего. Осторожно, ступенька.

Едва прошуршал, сомкнувшись за посетителем, бамбуковый полог, улыбка мигом слетела с лица бармена.

Встревоженный не на шутку, папаша Гикуйю на цыпочках, точно осторожную его поступь могли расслышать снаружи, устремился к щели и разглядел сквозь нее, как опрятный белый мужчина, выйдя на улицу, отрицательно покачал головой в ответ на немой вопрос босоногого молодого африканца в потрепанных штанах и майке.

Отпрянув от окна, Гикуйю опустился на стул. Его охватил страх. Он узнал молодого человека, которому обычно больше шла форменка сотрудника уголовной полиции.

30

Поглощенная изучением каких-то документов и извещений, Светлана спускалась, стуча каблучками, по ступеням внешней лестницы посольского здания и неожиданно для себя чуть не столкнулась с Виктором Луковским, шедшим навстречу с озабоченным видом.

– Здравствуй.

– Мы уже здоровались, но все равно здравствуй. Всегда здравствуй, мой дорогой мыслитель.

– У тебя прекрасное настроение. Ты у меня молодчина. За это и люблю тебя, доктор.

– Надеюсь, вслед за этим высказыванием ты выскажешь еще и благодарность мне за идеальную уборку в твоем ужасном кабинете.

– А, это твоих рук дело, – без особого восторга промолвил Виктор Иванович, – то-то я не могу найти ни единой вещи на месте.

– Я, глупая, думала, что оценишь мою заботу.

– Оценил, и высоко. Но считаю, что рукам врача, как и рукам музыканта, необязательна грубая работа. Они священны, руки врача.

– Какой слог! Карамзин! Смотри не превратись в зануду.

– Отчего ты сияешь так ярко?

– Прибыли медикаменты и аппаратура для стоматологии. Да здравствуют крепкие зубы народов!

– Отправляешься получать?

– Как видишь. Честно говоря, я опасалась, что аэропорт еще не откроют из-за вчерашней бури. Да вы, как погляжу, не очень-то рады моей новости, месье Луковский.

– Только что разговаривал с Кориным. Прошли уже без малого пять сотен метров – сухо. Бедные ребята, в Аномо немыслимая жара. А тут еще циклон шалит. Если буря обрушится и на них…

– Корин? Борис Корин жаловался на погоду?

– Нет, конечно, но мы-то знаем, каково там.

– Отличное стихотворение у Николая Тихонова, – сказала она, – прав поэт, гвозди бы делать из этих людей.

– Борис, Борька, Боренька, только и слышу от тебя, – улыбнулся Луковский, – учти, я – Отелло.

– Ничего, ревность придает мужчине романтичность.

– Ты думаешь?

– Во всяком случае, будит в нем хоть что-то родственное настоящему чувству, сбивает спесь, извечное ваше самодовольство. Без ревности вы, мужики, жиреете душой и телом, не кровь, а сплошной холестерин.

– Терпеть тебя не могу за такие лекции.

– Это у нас взаимно. Полная гармония, – щебетала она, – будет чем коротать вечера на пенсии. Вообрази: московский дворик, снежок, в подворотнях парочки целуются, на них шипит карательный отряд дворовых старух, первоклашки гоняют шайбу, сосульки звякают с подоконников, из форточек – киношные вскрики с музыкой, на окнах телевизорная синька, хрумкает валенками почтальон с телеграммой кому-то, кто-то везет в лифте пса с прогулки, кто-то шумно кормит ораву гостей, кто-то за стенкой грозится переехать к маме, кто-то звонит из далекой командировки, а мы уже отъездились, все, дряхленькие и сюсюкающие, прихлебываем наш вечный "чай вдвоем", но не пьем, как здесь, читаем лекции друг дружке наперебой. Опять же, как здесь.

– Жуть.

– Ну вот и поговорили с милым. А теперь, извини, я мчусь к своим контейнерам в аэропорт.

– Светлана… постой со мной две минуты. Или пройдемся немного.

Облачко насекомых висело над огромной клумбой, призрачное и тонко жужжащее. Виктор Иванович и Светлана медленно шли по дорожкам, накрест пересекавшим благоухающий цветочный остров посреди ухоженного дворика, наступая на тень от деревьев, густая листва которых приглушала катившиеся от близкой площади волны людского многоголосья.

– Почти полкилометра впустую, – сказал он.

– У ребят? Ну и что?

– Сгорим от стыда, если снова не вышли на пласт.

– Борис рассказывал, в Сибири, под Сургутом, бурили до двух с половиной, а то и до трех тысяч метров. – Она прикоснулась к его плечу. – Мой тебе совет, меньше отвлекай его. Он свое дело знает. Все должно быть нормально.

– То есть?

– Меньше контролируй. Не опекай ребят, как назойливая нянька. Больше доверяй. У самого на носу сдача объекта, занимайся им.

– Не помню, чтобы когда-нибудь вмешивался в твои дела.

– Ну и напрасно, мы не чужие. – Она улыбнулась, мгновенно растопив наметившийся было холодок разговора. – Знаешь, при такой настройке невольно задумываешься о несовместимости.

– Гм, если и завлечешь меня когда-нибудь своей фатой в Дом счастья, все равно не попаду под твой лапоть.

– Время покажет.

– Времени в обрез, мне пора. Не желаете ли, дорогой товарищ, сопроводить кандидата медицинских наук до аэропорта и обратно? Представляю, какая опять собралась армада поглазеть на "Антошку".

– Увы, у меня свидание в другой части города.

– О! Луковский! Вы вознеслись в моих глазах! Ля фам?

– После общения с некой соотечественницей я даже к собственной шляпе испытываю неприязнь оттого, что она тоже женского рода.

– Браво!

– Ваша ревность делает вас романтичней, неспесивой, несамодовольной, гонит по жилам чистый огонь, порождающий нечто родственное настоящему чувству.

– Брависсимо!

– Но не страдайте, мои свидания не менее деловые, чем ваши. А сдача объекта действительно на носу, как вы изволили выразиться.

– Горе-горюшко, – с нарочитой печалью промолвила Светлана, – и этот злопамятный сухарь собирается сделать мне предложение.

– Не исключено, что это может произойти по окончании вашего контракта, мемсаб, под венец лучше стать на Родине, – сказал Виктор Иванович. – Я повторяю: не исключено. У вас же откуда-то полная в этом уверенность. Может, это не так.

– Отпираться бессмысленно. Так считает офицер местной полиции. А полиция знает все.

– Или ничего, – вдруг вздохнул Луковский.