Текст книги "Встретимся в Эмпиреях"
Автор книги: Игорь Удачин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Хорошо. Через пятнадцать минут буду на бульваре.
– Давай. – Вешает трубку.
Если бы утро не выдалось таким угрюмым, если бы меня не доводили до безумия мои внутренние диалоги, от которых хоть в петлю лезь – остался бы дома. Но достав из гардероба отцовскую, не по размеру себе куртку (своей найти почему-то не смог) и пристегнув к вороту капюшон – я, сами понимаете, пошел.
* * *
Демон, собрав волю в кулак, решил пока не пить, проветрить голову. Но из командных понятий – чтобы я хоть немного подтянулся к его состоянию – захватил с собой бутылку какой-то подозрительной сивухи. Сразу, точно эстафетную палочку, вручил ее мне и, не сводя взгляда, ревностно ожидал пробы: как я буду крякать, трясти челкой, как скажу что-нибудь смешное и с надрывным матерком. Алкоголь был крепкий, с замшелым запахом. Во рту от него вязало словно от ядреной хурмы.
– Ну что, тронулись?
– Айда!
На прогулку товарищ мой выбрался в резиновых сапогах и потрепанном коричневом плаще с кустарно пришитым капюшоном совершенно другого цвета, носатым и огромным как два моих. За спиной висел рюкзак настолько туго набитый, что, вкупе со всем остальным, Демон производил впечатление странника, навсегда покидающего родные края.
Дорогой мы все больше молчали. Поначалу я выпивал неохотно – в основном для того, чтобы пресечь возможные наскоки со стороны Демона. Но незаметно для самого себя так увлекся, что в «недостройках» оказался изрядно захмелевшим.
На шестой этаж пристанища охоты подниматься не возникло – вернее, это Демон не захотел подниматься, а я с ним просто согласился – и мы кликнули Аборигена с улицы. Из окна осторожно высунулось заспанное, как всегда, лицо.
– Абориген, спускайся вниз!
– А что такое?
– Давай живей! – отрезал Демон.
По-прежнему поливал дождь, и, скинув капюшоны, мы укрылись под козырьком подъезда. Закурили. Я все еще не знал цели нашего прихода. Спросить, естественно, подмывало. Докурив, тушу бычок о стену так, что фильтр лопается.
– Зачем мы все-таки притащились сюда в такую погоду?
Демон выдержал эффектную паузу. Пристально посмотрел.
– Ты действительно хочешь пойти со мной, Гоголь?
– Куда?
– Черт! Налет устраивать, куда еще.
– Ах, ты про это…
Омут непростых мыслей тотчас закружил меня в своем бурлящем хаосе. Я так ничего и не сделал для себя, для своей программы. Вопрос с написанием книги подвис в воздухе. Не знаю как подступиться. Не получается. Что еще?.. Она, конечно. С Ней вообще беда бедовая. Так и останусь, видно, не самым лучшим Ее воспоминанием. Шутом и неудачником.
Следом закуриваю другую сигарету.
Ну и плевать! А раз Демону сказал, что пойду – значит пойду. Слово держать надо. К чертям собачьим все остальное! Слишком много стал взвешивать в последнее время. Всего не перевзвешиваешь.
– Пойду! А ты что, мог подумать – нет?! – неожиданно для самого себя накидываюсь на Демона.
– Да успокойся ты. Чего распетушился? Знал, что пойдешь. Но надо же было уточнить…
По лестнице спускается Абориген. Поверх свитера на него наброшено синее ватное одеяло в желтый с красным цветочек. Вся наша троица выглядела сейчас довольно забавно: один – заспанный, двое – разморенных алкоголем, и каждый черти как одет. Хотя в тот момент, если подумать, настроение у меня абсолютно упадочное, чтобы я смог обратить внимание на эту дурацкую «забавность».
– Что случилось? – недоумевает Абориген, вглядываясь через наши головы на улицу, словно там должны находиться «остальные», кому мы тут же его, прихватив под белые рученьки, в аккурат и сдадим.
– Чего побледнел-то?! Кого там высматриваешь?! – взбеленился Демон, которому после моей нервозности тоже хочется выпустить пар. Но вот берет себя в руки, успокаивается. – Ничего не случилось. Все нормально. Накинь-ка что-нибудь на голову. Сходим прогуляемся.
– Дождь. Холодно, – отнекивается Абориген, шмыгая носом.
– Отогреешься. Я тебе спиртного притаранил и жрачки воз!
Демон бесцеремонно вырывает у меня бутылку с остатками алкоголя и вручает ее Аборигену. Скинув рюкзак с плеч, вынимает оттуда еще две такие же и приличных размеров пакет с едой. Абориген с трудом умещает все это хозяйство в своих тонких узловатых руках.
– Относи наверх и спускайся. Давай, давай, не спи!
Абориген исчезает. Демон забрасывает рюкзак обратно за спину, и я обращаю внимание, что он все еще тяжеловат. Перехватив мой заинтересованный взгляд, Демон не поленился вновь скинуть его с плеча и раскрыть перед самым моим носом. Так и знал… на дне лежат три, черт бы их побрал, боевых пистолета. Внутри меня все переворачивается.
– Прямо сейчас?!! Ты – больной! Я думал…
– Поостынь, – трясет меня за плечо Демон, – разумеется, не сейчас. Но нам ведь нужна какая-то подготовка, верно? Дилетантский подход – не наш стиль. Сейчас просто постреляем и обсудим некоторые моменты. Время проведем, и только.
– Если стрелять будем, зачем же ты меня напоил? – мычу я, закуривая третью подряд сигарету. Мне стыдно за свой только что произошедший срыв.
– Ерунда. Не на результат же стрелять будем. Главное, чтобы рука освоилась. Такая марка, сам понимаешь, для нас – новинка.
На лестнице слышатся шаги – Абориген возвращается. Вид у него донельзя довольный. Знать, на ходу успел перехватить что-то из пакета со съестным.
– Абориген, без твоей помощи мы день проищем, – оставив руку на моем плече, вторую Демон вольготно устраивает на плече Аборигена. – Я слышал когда-то, что здесь строилось крытое стрельбище. В курсе, где оно?
– Имею представление. Пять минут ходьбы отсюда.
– Вот и отлично. Отведи нас.
Демон слегка подталкивает Аборигена к выходу, но тот не поддается ― артачится чего-то, вопросительно вглядывается в наши лица. Что ж. Приходится посвятить его в намеченный план и показать пистолеты.
– Накличете вы на себя беду, – мотает головой Абориген, – ох, накличете.
– Ну хватит! – не выдерживает Демон. – Пошли уже. – И на этот раз подталкивает Аборигена, в прилагаемой силе нисколько не стесняясь.
Демон молодец. Время и место выбраны как нельзя удачно – только что об этом вдруг подумал. В «недостройки» вообще мало кто забредает, да плюс еще дождь с грозой, заглушающие все, от чиха до выстрела.
Через пять минут, как и было обещано, мы оказались на стрельбище. Оно, в отличие от нашего пристанища, не убереглось от былых пожаров. Но нам до этого мало дела. Мы, в конце концов, могли бы пострелять и на свежем воздухе, если бы не погода.
Крыша стрельбища кое-где обвалилась, так что нескончаемый дождь местами давал знать о себе и здесь. На разном расстоянии, от десяти до сотни с лишним метров, замерла дюжина оплавившихся по краям металлических фигурок-мишеней. Автоматизированное приближение-удаление, само собой, не работало. Мы долго жали на черные обугленные кнопки, пока нам не надоело дурачиться. Демон достал пистолеты и один из них торжественно вручил мне.
– Пометь его как-нибудь. У тебя должен быть свой пистолет. Продолжение твоей руки.
Чувствую себя глупо, но с ним соглашаюсь. Позаимствованным у Демона ножом-бабочкой выцарапываю на рукоятке пистолета корявое «Г». «Гоголь», стало быть.
Абориген отвлекает Демона какими-то вздорными разговорами. Я, воспользовавшись заминкой, с интересом разглядываю «продолжение своей руки» – ухватистый тридцатизарядник под девятимиллиметровый патрон. Пистолет выглядел диковинно и слащаво, будто ненастоящий. Но на самом деле – это был образцовый механизм смерти.
В училище изо всякого оружия стрелять доводилось. Из такого – ни разу. Конструкция пистолета работала на более мощном патроне увеличенной длины и модернизированной формы. Усовершенствованные прицельные приспособления обеспечивали крайне высокую точность огня. По-простому эту модель называли «мундом». На вооружении у армии – совсем другие, устаревшие марки. А этот – у «мундиров». У «мундиров» вообще все самое лучшее, чего тут говорить. Такое ощущение, что со своим собственным народом воевать вдвое ответственнее! Мрак, одно слово, в какой стране живем…
Два «мунда» – известно откуда. А третий? Давно хотел спросить у Демона и спрашиваю об этом сейчас.
– Выменял в училище у… одного человека.
– У кого же это? – интересуюсь. – Что за кекс?
– Так-то ты его, конечно, знаешь. Но кто именно – зачем тебе? Не важно.
– И на что выменял?
– На услугу.
– Ох ты, боже ж мой! На какую?
– Устроил ему дружбу организмами с одной жабой, по которой он уже долгое время сходил с ума, а подкатить не удосуживался или остерегался. Она, на удачу, очень хорошо ко мне относилась, и моя щекотливая просьба ее не обременила – только потому, по ходу, что я попросил. Очень выгодная сделка, – Демон выглядел довольным и напыщенным.
– Ты, часом, не про Марго ли говоришь? – задаю я этакий подленький вопрос.
Зачем я спросил? Ведь заранее знаю, что даже по времени не совпадает. Демон показывал нам с ребятами пистолет раньше, чем мы снова с Марго восстановили отношения. Если абстрагироваться, вообще сложно взять в толк, почему люди так устроены, что им нет-нет и вдруг становится необходимым уколоть ближнего. Просто так. Без причины. А я – как все люди. Такой же, ничуть не особенный.
Глаза Демона моментально наливаются кровью, и он готов придушить меня на месте. Но проведя, вероятно, с собой в мыслях короткую и внушительную беседу, приходит в норму. Взгляд его остывает.
– Нет, Гоголь, не про Марго. Марго, пожалуйста, больше не трогай.
– Извини, брат.
Мои извилины вдруг осеняет мысль: зачем спросил. По наитию подбило поквитаться за слова Демона в Ее адрес: за «суку», за «крысу», за «подлую сущность», за все в этом духе. Теперь в расчете?.. Но ведь он же по делу говорил и в нужный момент! – а я?.. На меня накатывает отвращение к собственной персоне. «Как же ты жалок был сейчас… как же жалок…»
– Давай скорее уже постреляем! – выдаю я дурацкий возглас. Мне просто необходимо отвлечься от неприятных на свой счет мыслей.
– Постреляем, постреляем. Не беги впереди паровоза.
– Не бегу я никуда. Ладно, командуй ты.
Демон предлагает мне присесть. Я выбираю место почище и усаживаюсь. Демон – тоже. Абориген бродит где-то неподалеку.
– В первую очередь, постарайся засунуть чувство собственной важности и всезнайство куда-нибудь подальше. Засунь их в задницу, мать-перемать… – выругался Демон и извинительно улыбнулся. – Есть темы, к которым ты относишься с особым трепетом. Есть же такие, правда? У меня то же самое по отношению к этой… Поэтому в виде предисловия я сейчас озвучу некоторые мысли, и мне будет приятно, если ты внимательно их выслушаешь. Лады? Быть может, это равноценно тому, как ты читаешь на людях свои стихи…
– Валяй.
Демон обратил взгляд на пистолет и погладил его. С каким одухотворенным видом он это проделал! Если бы той же рукой в тот самый момент он ласкал грудь прекрасной женщины – богини! – это, казалось, доставило бы ему куда меньшее удовольствие. Хотя он мог просто переигрывать. Сложно судить.
Итак, Демон взял слово:
– Оружие – не обязательно для убийства. Заблуждение! Поэтому во мне, как ничто другое, органично сочетаются любовь к оружию и презрение к войне. Надеюсь, у тебя такой же подход.
Хотя эти слова прозвучали, скорее, в форме пожелания, а не вопроса – я все равно утвердительно киваю головой. Демона, замечаю, переполняет глубокое удовлетворение моим своевременным жестом, и он с еще большим энтузиазмом продолжает:
– Мало кто, наверное, об этом задумывался, но оружие можно использовать с целью понять себя… Да-да, именно. Понять, кто ты есть на самом деле, что за штука такая «твое я». А также понять и многие другие вещи в этом мире. И для этого не надо в кого-то стрелять. Впрочем, не отрицаю ситуации, в которой стрелять все же необходимо. Но это отступление от главного. Пропусти его лучше мимо ушей. Понимание начнет приходить, если ты просто возьмешь его, облепишь ладонью… Возьми.
В общем-то я и так держал пистолет в руке. Не понимаю, как он выпустил это из внимания. Мы с Демоном сидим вплотную друг к другу, почти соприкасаясь лбами, и покачиваем вверх-вниз «мунды», словно пытаемся на вскидку определить их вес.
– Что ты ощущаешь? – задает вопрос Демон, улыбаясь своими пепельного отлива глазами.
У меня такое впечатление, любой мой ответ доставит ему радость, любой он повернет в русло своего экзальтированного рассказа. Сейчас Демон слушает себя. Гоголь, то бишь я, который что-нибудь брякнет – только статист.
– Силу, – говорю.
– Верно. А сила должна быть благородной, точно так же, как добро – с кулаками. Одно другому созвучно. Когда ты чувствуешь за собой силу, ты уже не станешь опускаться до мелочной подлости. Таким образом, оружие вскармливает в тебе дух, формирует лучшие мужские качества.
Демон предложил мне и Аборигену по сигарете и закурил сам. Абориген теперь сидел рядом и слушал.
– Наиважнейший момент: за пистолет не надо хвататься при каждом удобном случае, как заядлый онанист за пиписку. Если какой-то отморозок нагадил у тебя перед дверью – это не повод отстрелить ему задницу. Вовсе нет. Лучше возьми и посади его в этот кал, а выстрел прибереги для настоящего зверя, по которому плачет ад. Холодящий кожу пистолет за пазухой формирует силу твоего характера – вот его подлинное и, по-своему, великое предназначение. Чем меньше повода ты даешь себе за ним потянуться и достать, тем ты сильней. В конечном итоге, когда ты почувствуешь, что сделал себя и свой характер – он тебе уже не нужен. Но если уж ты достал пистолет, то будь готов к тому…
Бла-бла-бла. «Пистолетный гуру», ни дать ни взять! Я засек время: Демон практически без остановок держал свой сказ добрых полчаса. Нет, я вовсе не хочу выставить его чокнутым – он как брат мне, которого у меня никогда не было, и я грудью за него встану, – но то, как в короткий срок он помешался на оружии, сначала вызвало во мне иронию, а затем начало реально пугать. Даже при всем при том, что высказывал он в общем грамотные вещи, со многими из которых я подсознательно соглашался – романтика эта, как ни крути, казалась мне нездоровой. Сколько бы ты ни говорил, что пистолет «не для стрельбы» – он все равно стреляет! Его для этого и создали!
С другой стороны, начало настораживать мое собственное отношение ко всему происходящему – прорезавшиеся отголоски ущемленной гордости, обида на то, что Демон взялся меня наставлять: как, чего и зачем. Было задето мое мужское самолюбие, хоть Демон и предугадывал это, предупреждал. В чем дело? Я что, не такой же курсант военного училища, как он? Что за «ликбез» он мне тут устроил, будто я ствола в руке не держал? Красуется перед Аборигеном? Нет, Абориген не девочка, чтобы перед ним красоваться. А что тогда? «Ну да бог с ним! – разрубил для себя незримый узел в какой-то момент, и мне сразу стало удивительно проще и чуть ли не разбитно и весело на душе. – Я принимаю правила игры!» Несколько лет подряд меня учили по сути тому же – но другими словами, прибегая к совершенно непохожим доводам и примерам, больше заботясь о воспитании во мне чувства ненависти к противнику. Я же обнаруживал в себе ненависть только к самой войне и к тем, кто толкает меня в ее пыл. Остальное доходило до моего разума туговато. Может, поэтому я и не был отличником-курсантом и не раз ловил на себе презрительные взгляды своих военных наставников? Теперь акценты сместились и очень круто.
Ничего хорошего в нашем шаг за шагом приближающемся, сдвинувшем брови будущем я в упор не видел. Но пусть лучше я буду рядом с Демоном в тот самый момент, когда нужно прикрыть тыл, не совершить роковой ошибки. Пусть лучше я буду там – друг я ему, брат я ему, или ни то ни другое, а так, хрен с горы?! – чем прятать свои сопли дома в ожидании призыва и от третьих лиц узнать потом о его гибели… Я пойду. Баста! И поэтому первый раз в жизни мне захотелось почувствовать себя истым солдатом.
Не считая трех полнокомплектных магазинов для каждого пистолета, у нас имелся запасной, четвертый. Его-то мы и решили расстрелять.
Демон не мог удержаться, чтобы не начать наставлять меня еще и в стрельбе – предыдущей лекции ему показалось мало. Я все так же глупо и смешно сержусь, но помалкиваю. Дарю Демону это удовольствие.
– Не души его. Он этого не любит. Ага, вот так. Стоп! У тебя средняя фаланга заезжает на спусковой крючок – ствол будет уводить вправо. Просто он другой формы, с непривычки. Исправляйся.
Вместо этого произвожу выстрел.
– Абориген, что там?!
Абориген бежит к мишени. С таким энтузиазмом, что аж спотыкается.
– Попал! В «голову»! – кричит с тридцати пяти метров.
Я воодушевляюсь. С первого раза и с такого расстояния! Прямо скажем, колдовская удача.
– Молодец, Гоголь, – сбитый с толку, хвалит меня Демон. Кладет руку мне на плечо. – Дальше, знаешь что – попробуй двойным хватом. Нас этому не учили, но в реальной боевой ситуации это удобнее и надежней, поверь мне. Выбери мишень поближе, не выкрутась.
Выбираю отметку «удаление 25».
Теперь Демону действительно есть чем блеснуть. Так стреляют только в фильмах или вправду на войне, но уж никак не на сдаче норматива в училище. Я берусь палить в молоко в лучшем случае через раз – то, что и «надо» моему другу, чтобы самоутвердиться. Сменив меня, он промахивается лишь однажды. Но вернувшись к старому хвату, я попадаю четыре из шести. Скрытое соперничество заканчивается вместе с патронами в магазине.
– А с двух рук смог бы?
– Не-а. Никогда не пробовал.
– Эх, жалко, показал бы. Патроны вот тратить неохота!
– Да не бери в голову. И так нормально.
Настрелялись. Возвращаемся в пристанище, и внутренние ощущения, не совру, как после хорошего сексуального приключения. Мужская природа, природа воина, проснулась – и надо же было стервецу Демону пробудить ее во мне!
Долго и с интересом разговариваем об оружии. Много курим. Между делом Демон намекает Аборигену: мол, заболеем, неплохо бы прогреть внутренности алкоголем и подкрепиться. Тому ничего не остается, как предложить нам содержимое припрятанного пакета, но у меня создалось впечатление, будто Аборигена обескуражил подобный поворот. Подспудно все это время – с тех самых пор, как мы с Демоном появились в «недостройках» – у знакомого нашего, наверное, только и стояло перед глазами, как, спровадив нас, он управится с припасами один. И на тебе – облом! Я лишь невинно мысленно хмыкнул. Мне было невдомек, что это первый отголосок совершенно неприятного открытия, связанного с Аборигеном, которое нам еще предстояло сегодня сделать.
После еды и выпивки появляется расположение к беседе на философские темы. Довольно глупо как всегда. Но куда, скажите, нам, юнцам, покорителям химеры, не знающим бездумного покоя, убежать от этого?
Демон по-прежнему не выпускает пистолет из рук, хоть и убеждал так долго, что ствол должен находиться, холодя тело, за пазухой, и хвататься за него каждую секунду не следует. Вертит временами на пальце как киношный ковбой, но в основном просто завороженно разглядывает. Не отрывая взгляда от предмета своего любования, именно он и начинает разговор первым:
– Не так давно колоритнейшая мысль меня посетила по поводу нашей жизни: что она есть такое.
– И что же она такое? – вынуждены поинтересоваться мы с Аборигеном.
– Мы все чего-то ищем, все куда-то бредем. Но не замечаем, что путь наш упрямо пролегает вдоль беспросветно-нескончаемой Стены. Время от времени, словно по команде чьей-то, останавливаемся, поворачиваемся лицом к этой Стене, нюхаем кирпич, из которого она сложена, и даем поймать свой бестолковый затылок в прицел. Звучит холостой выстрел – мы вздрагиваем и… как зомби бредем дальше. Это происходит не единожды, но когда-нибудь выстрел обязательно будет настоящим, – Демон не упускает возможности сымитировать его, приставив дуло пистолета к кожным складкам своего широкого лба и, гримасничая, откидывает голову назад.
– Талантливая фантазия. Боюсь только, она так и погибнет в твоих извилинах от одиночества, – беззлобно подтруниваю я над Демоном, но шутки моей он не оценивает.
– Разве можно придумать определение нашей жизни точнее? – не очень-то скромно вопрошает Демон.
– Наверное, можно. Только смысл в придумывании этих определений? Приумножать свое ничто?
– Ну давай, попытайся.
Молчу.
– А ты, Абориген, – обращается к Аборигену Демон, сплевывая себе под ноги.
Того застали врасплох – согнутым в крючок безымянным пальцем изучает щербину во рту.
– Не знаю… Одно могу сказать: жизнь стоит того, чтобы бояться умереть. Слишком уж коротка она, чтобы не бояться.
– Эх! У тебя одна все песня, – как от заразного больного отмахивается от Аборигена Демон. – Жили бы мы с тобой в другие времена и в другой реальности, все равно по разным бы тропам ходили… Все понимаю! Но не хочу ничего бояться! Обрыдло!! Да чего я тебе объясняю вообще…
Демон переводит запальчивый взгляд на меня, а я мысленно возвращаюсь к последнему разговору с Ней. Вспоминаю обо всех дурацких недомолвках, обиде, о ширме ничего не значащих слов, за которой я прятался, и как обычно был поднят на смех. А почему, собственно, ничего не значащих?! Может быть, мы только тогда и докапываемся до сермяжной правды, когда хотим прикинуться чудаками, поюродствовать?..
Абориген, не угодивший Демону с ответом, уязвлено помалкивает. А я вдруг забираю обратно слово, от которого отказался минуту назад.
– Может, я не в тему – но мы ведь о жизни что-то говорили… Странно… Кто-то ответит, что жизнь лишь мгновение, но это будут те, кто не умеет проживать каждый ее миг с полной самоотдачей. Не умею этого и я. Но я, в оправдание себе, всегда жаждал постичь, как добиться такого сверхсостояния. А желание достигнуть цели неуклонно должно приближать тебя к самой цели. Это дарит тебе ощущение бесконечности, ты удостаиваешься права прикоснуться к ней… хотя бы только в своих мыслях… гм…
Оба молчат. Что они сейчас думают? Наверное, что я кретин и не умею пить… Не важно. Меня опять захлестывают мысли о Ней, от которых так хотелось отгородиться! Спрятаться как в далекие детские годы в каморке для зимней одежды и, плотно-плотно зажмурив глаза, утопить лицо в ладонях. Никто тебя не видит и не слышит, ты в сотворенных тобою пределах недосягаемости, а значит, ты не существуешь… и все плохое, от чего хотелось плакать, теряет значение…
– Это как чаша с прекрасным напитком, – заставило меня что-то заговорить дальше. – Один выпьет залпом. Крякнет. Размахнется и разобьет на удачу. В этом ― он весь. А другой приспособит к чашке крышечку, запрячет под подушкой и будет отпивать по ночам по капле, подальше от лишних глаз. Напиток потеряет вкус, выдохнется, даст осадок и превратится в конечном итоге в нечто пригодное только для смачивания обезвоженных губ. Но этого он замечать не захочет…
– Занятно, Гоголь, – хлопая меня по плечу пистолетом, отзывается Демон (я краем глаза убеждаюсь, что флажок предохранителя в блокирующем режим огня положении). – Порой мне мерещится, что ты оперируешь моими собственными мыслями, которые уже где-то там затрепыхались в башке, но во что-то законченное вылиться не успели. А ты – бац! – и оформил. Эх…
Пока Демон говорил, случайно натыкаюсь на не поддающийся пониманию колючий взгляд Аборигена. В голову, правда, не беру – со всей своей простотой подмигиваю ему и отвожу глаза в сторону.
– Воспринимать твои слова как комплимент? – обращаюсь к Демону.
– Больше, чем комплимент.
– Спасибо. Ты тоже про Стену и про выстрел неплохо выдал.
– Благодарю.
Мы, не сговариваясь, расхохотались. Может, Абориген и не понял – но такой обмен любезностями для нас с Демоном был не свойствен, а потому от него разило комичностью.
Кстати, моя «любезность» имела некоторое негласное продолжение. Где-то через неделю или около того я написал песню под двумя равнозначными названиями: «Выстрел» и «Цель №X». А авторство с готовностью разделил про себя с Демоном, натолкнувшим на идею сочинения.
Выстрел.
Какой-то Выстрел повалил на землю,
Не дал схорониться.
Заставил извиваться змием
И молиться.
Он обокрал меня
В предвкушении Чуда.
Искал я в мраке Свет,
А повстречался с пулей…
Как мы живем
Под прицельным огнем,
Зачем мы поем,
Если знаем, что умрем;
О том, как раскрывал свое сердце,
А в него швыряли дерьмом —
Пропела пуля мне.
А я слушал, лежа на земле.
Выстрел.
Летела пуля на крылах без перьев,
Небо бороздила.
Кого-то слушалась,
Кого-то не любила.
Кого-то ранила,
Кого-то не задела.
Кому-то жизнь спасла,
А вот меня отпела…
Как мы живем…
… лежа на земле.
Выстрел.
Куски оборванных воспоминаний
Растеребили душу.
Фонтаном бьют стенанья —
Ты проходи! Не слушай.
Иди своей дорогой,
Пока не возвернули.
Быть может, за Тебя
Я принял эту пулю…
Как мы живем…
… лежа на земле.
А Снайпер там, на Небесах,
Затаился в дымке, смотрит вниз.
Камуфляжная совесть
Не позволяет без дела сидеть.
А Снайпер там, на Небесах,
Занят выбором цели Номер Икс.
И новая пуля готова
Кому-то песню пропеть.
О том, как мы живем…
… лежа на земле.
Спеть ее в голос мне не довелось. Она так и осталась в моих мозгах как нечто недоношенное – дорогое, но забракованное. Теперь вот с горем пополам перекочевала на бумагу. Грустно все это, что ни говори. Песни ведь должны петься. И грустно, когда петь их не хочется.
– Гоголь! И ты, Демон! – позвал нас, понуривших головы после недавнего веселья, Абориген.
– Что? – подняли мы на него свои усталые хмельные взоры.
Глаза Аборигена всегда, сколько раз я обращал внимание раньше, были воспалены и слезились. Но сейчас их сырость казалась чрезмерной.
– В каждом вашем слове, каждом жесте, взгляде сквозит презрение к положению, в котором я нахожусь… – из обоих глаз одновременно, точно зеркальное отображение друг друга, вдоль носа, мимо губ и на подбородок скатились две слезы.
– Брось, братан… – кинулись было успокаивать мы беднягу, не понимая что случилось.
– Только вот… – и тут во взгляде Аборигена заплясали огоньки смеха, – что будет осенью?.. На войне вы окажетесь, этой чертовой смертоносной мясорубке, или придете сюда – мерзнуть, голодать, терпеть нужду как я и вместе со мною, но остаться жить?!
Абориген не сдержался и издал булькающий хохоток, мурашками пробежавший по нашим спинам. Мы шарахнулись от него как от черта. Вся эта взлохмаченность, щербатость и неумытость, казавшаяся мне всегда даже чем-то подкупающе милой, превратилась в устрашающую.
– Ответьте!
Естественно, мы были ошарашены и на какое-то время потеряли дар речи.
Что произошло? «В каждом вашем слове, каждом жесте, взгляде сквозит презрение…» Не знаю, как раньше, но с этого момента оно во мне и в самом деле начало оживать – по иному, правда, поводу. «Что будет осенью?..» «Терпеть нужду как я и вместе со мною…» И это, черт возьми, неописуемое злорадство в мечущемся взоре исподлобья!..
Абориген оказался непрост. Ужасно непрост. Вся его прогорклая начинка, о которой мы и подозревать не смели, в одночасье вывалилась наружу, и он ничего не смог сделать, чтобы предотвратить ее нежданное обличение. Насколько это выглядело, он наслаждался нашим внутренним смятением. Он упивался им словно вином.
Демон, точно испугавшись заходившего ходуном в руке пистолета, поскорее спрятал его за пазуху.
– Нет! Никто из нас четверых не появится здесь осенью.
– Уверен?.. – лицо Аборигена перекашивала подергивающаяся на облупленных губах улыбка. Сейчас он был далеко не тем Аборигеном, которого мы знали. С Аборигеном прежним его роднил только страх в маленьких бегающих глазках. О да. Страх того рода, который уже ничем не вытравишь, не спрячешь за халтурной маской внешнего веселья.
Что-то подсказало мне потянуть Демона за рукав, уводя на выход. Бегство? Оно самое. А что еще? Пустить в ход кулаки? Опуститься до такого решения вопроса? Нет. В мозгах царила чехарда, а в спину подталкивала какая-то неведомая моральная угроза для нашего сознания, нуждающаяся только в поводе, чтобы сломать нас, растоптать.
Перед лестницей Демон остановился.
– Никто! Потому что мы… воины!
Последнее, что я успел увидеть ― Абориген закрывал лицо руками и смеялся. Смеялся так, что вводил в заблуждение, смех ли это или приступ надрывного кашля.
Вот и все. Я и Демон ушли.
В пристанище все вчетвером мы появимся еще лишь однажды. И случится это не осенью, а в середине августа. Под утро, 15-го числа.
* * *
Снова стали забредать в парк.
Ребятам объяснили, что находиться рядом с Аборигеном, шутить в его обществе, вести ненавязчивые беседы, тем более изливать душу – больше не сможем. Ребята поняли и приняли наше решение, хотя недоумения своего поначалу не скрыли.
Возможно, Абориген вовсе и не был целенаправленным агрессором в той ситуации. А был, скорее, даже жертвой. Жертвой одиночества и постоянного страха, терзавших юношескую душу, которые довели бы до полоумия любого на его месте. Но мы не собирались копаться в вопросах психологии, заниматься этикой и дешевой благотворительностью. Ожесточились. Зачерствели для всего этого. Научиться слушать, понимать, сопереживать и прощать – то же, что начать жить заново. А такой роскоши мы не имели… Абориген для нас «умер».
Превратиться в предмет долгих и драматичных обсуждений этому происшествию, в общем, и не было суждено. Потому что жизнь не застаивалась на месте, и происходили события, о которых следует рассказать.
А началось вот с чего. Виктория невзначай поведала нам об одном инциденте, случившемся с ней не так давно.
Если задуматься, вполне символично, что главная улица нашего рабочего квартала – тупиковая. Но не стану разглагольствовать не по существу и сразу перейду к делу. Ближе к тупику жилых домов не строили. Обветшалые фабрики, склады, автомобильное кладбище – в такой вот странной компании расположилась и круглосуточно работала аптека «Здоровье 24 часа». Сразу отмечу – не очень популярное среди населения заведение, делающее выручку большей частью в ночное время суток на ежах[2]. Мне редко, но все же доводилось туда захаживать за пластырем, пузырьком йода или другой мелкой чепухой.
Владельцем аптеки был лет тридцати пяти этакий откормившийся, кровь с молоком, наглый да и попросту, извиняюсь, гнилой мудлан. Меня послушать, так кругом одна сволота и мразь, ха! – а что поделаешь. О хороших людях и говорить-то особо нечего, они просто хорошие и все тут, а вот о таких рассказывать-не-пересказать, пока слюна во рту не иссякнет…
Вы, конечно, понимаете, как раздаются прозвища. По самому характерному, чаще – особо бросающемуся в глаза внешнему признаку. Этот тип носил точеную козлиную бородку, поэтому мы называли его… нет, не козлом, что было бы достаточно уместно – называли мы его Бородой. Как «Бороду» его знали многие, а подслушали мы это прозвище еще давно из речи двух ежей, с которыми имели короткое шапочное знакомство.
