Текст книги "Демидовы: Столетие побед"

Автор книги: Игорь Юркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

Семейные заботы последнего года

24 июля 1744 года был дан именной указ о «содержании» Акинфия Демидова в «протекции и защищении», 2 августа аналогичный по содержанию послан из Сената в Берг-коллегию [722]722
  ГАТО. Ф. 55. On. 2. Д. 1533. Л. 1, 1 об.


[Закрыть]. Три дня спустя после первого, основного указа Елизавета Петровна отправилась в Киев, куда днем раньше уже выехали великий князь Петр Федорович и нареченная его невеста Екатерина Алексеевна со своей матерью [723]723
  Соловьев С.М.Сочинения. Кн. 11: История России с древнейших времен. М, 1993. с. 265.


[Закрыть]. Через два дня после второго указа императрица прибыла в Тулу.

Где был в это время Акинфий? «…Я от сибирских моих заводов отлучился давно и ныне обретаюсь в Москве и в Туле для моих необходимых нужд», – сообщал он в одном из июльских своих писем [724]724
  РГАДА. Ф.П. Оп. 1.Д. 95. Ч. 1.Л. 51.


[Закрыть]. Именно так: не только в Москве (где с января этого года пребывала императрица), но и в Туле. Он готовил тульский свой дом к приему самых почетных гостей, которых только мог представить: императрицы и наследника престола. Обратим внимание на то обстоятельство, что обычная дорога от Москвы на Киев пролегала в стороне от Тулы: шла на Белев. Можно не сомневаться, что посещение императрицей и ее свитой Тулы произошло исключительно благодаря усиленным хлопотам Акинфия Демидова. Знакомство с Тулой если и входило в намерения Елизаветы, к целям самостоятельно значимым не принадлежало. Она ехала в гости к Демидову.

Мы еще приведем описание роскошного дома Ахинфия в Оружейной слободе, построенного в непростые для него годы Следствия о партикулярных заводах. Нет сомнения, что он любил этот дом. Его поистине царская роскошь была вызовом невзгодам, которые на него в то время обрушились. После – стала мемориалом железной его несгибаемости, зримым воплощением победы, благодаря этой стойкости одержанной. Только вот некому было в Туле всё это оценить. Теперь достойное (самое достойное в государстве) лицо появилось, а с ним – много других лиц, тоже в своем роде достойных. И скрывать ничего не нужно было – напротив. «В этом-то огромном доме, – писал сохранивший для нас представление о его облике И.Ф. Афремов, – Акинфий Никитич Демидов, в вожделенные для Тулы дни 4 и 5 августа 1744 года имел счастие угощать августейшую гостью и благодетельницу свою – императрицу Елисавету Петровну с наследником престола Петром Феодоровичем, нареченною невестою его, Екатериною Алексеевною, и матерью ее, принцессою Ангальт-Цербскою (теткою наследника), шествовавших из Москвы на богомолье в Киев и потом в сентябре месяце на обратном пути» [725]725
  Афремов И.Ф.Собрание сочинений. с. 300.


[Закрыть].

Императрица вернулась в Москву 1 октября 1744 года [726]726
  Соловьев С.М.Указ. соч. с. 265.


[Закрыть], вскоре двор стал готовиться к возвращению в Петербург. Жизнь входила в обычную колею. Великие перспективы требовали ежедневной великой работы.

Более месяца (август – сентябрь) продолжавшееся пребывание Акинфия в Туле не могло не сопровождаться контактами с родственниками. Возникший вскоре рецидив старого между ними спора, новые и острые в нем реплики – возможное следствие чего-то сказанного между ними в напряженные дни этого уходящего лета.

Акинфий, передав в 1730 году Верхотулицкий завод Даниловым в пользование «бес письменного виду», 14 лет спустя напомнил, кто его истинный хозяин. Его действия спровоцировала попытка Акулины Даниловой закрепить завод в родовой собственности, передав его единственной дочери Прасковье, состоявшей в замужестве за московским купцом Петром Струговщиковым [727]727
  Струговщиковы – выходцы из Мещанской слободы, в XVIII в. московские 1-й гильдии купцы, позднее вышедшие в дворяне. Петр Струговщиков в 1759 г. завел суконную фабрику в Тульском и Алексинском уездах (Аксенов А.И.Генеалогия московского купечества XVIII в. М, 1988. с. 67, 68, 86, 131, 158).


[Закрыть]. В записи духовной, состоявшейся в Московской крепостной конторе 13 ноября 1744 года, внучка Никиты Демидова завещала ей оба свои завода (на Тулице и Рыс-не) с принадлежавшими к ним землями, угодьями и крестьянами, доставшийся от отца двор со строением в Туле, движимое имущество – в общем, всё, «ничего не оставляя» [728]728
  РГАДА Ф. 282. Оп. 1. Д. 4886. Л. 2 об.


[Закрыть].

Помимо Верхотулицкого завода, юридическим владельцем которого оставался Акинфий, из его собственности уплывала земля в Тульском уезде (что-то подсказывает нам, что подлинник украденной у вдовы купчей на землю он по-прежнему хранил в личном архиве). Можно не сомневаться, что пожилой заводчик был возмущен попыткой провернуть операцию с его имуществом у него за спиной. И это после его широкого жеста четырнадцатилетней давности, на память о котором он вправе был рассчитывать! Самой мягкой реакцией было потрепать нервы неблагодарной племяннице. Тремя годами раньше ее хозяйство приросло Сементиновским молотовым заводом в Алексинском уезде, устранившим в ее хозяйстве дисбаланс между производством чугуна и его переделом. Почему бы владельческие претензии предъявить не на один Верхотулицкий, но еще и на новый завод?

16 ноября Акинфий Никитич опротестовал завещание Даниловой. В доношении, поданном в Юстиц-коллегию, он заявил, что она к имуществу Григория отношения не имеет, поскольку еще при жизни отца была отдана замуж «с награждением». Уже этого, по мнению Акинфия, было достаточно, чтобы признать его единственным законным наследником брата. Кроме того, еще при жизни отца и матери он был учинен во всех движимых и недвижимых имениях «по первенству». Последнее, по его мнению, позволяло претендовать и на Сементиновский завод, построенный Акулиной и ее мужем самостоятельно, но на земле, купленной Григорием. Такая аргументация железной не выглядела, но в данном случае Акинфию была важна, вероятно, не столько обоснованность, сколько масштабность претензии. Духовную Акулины он потребовал к совершению запретить.

Спустя полторы недели Акинфий снова обратился в Юстиц-коллегию. Аргументы подкрепил документом – копией старой, от 31 мая 1729 года, сделочной записи, фиксировавшей права и обязательства участников четырехстороннего договора – А.Н. Демидова, вдовы Григория и двух его дочерей. Напомним, что в ней за пять тысяч отступного «железные заводы, которые на купленной вотчинной земли… камисара Никиты Демидовича построены», и всё на них находящееся вдова и младшая дочь «поступились… по наследству той помянутой земли ему, Акинфию Никитичю, и наследникам ево в вечное владение». К Акулине переходило остальное, исключая носильное женское платье [729]729
  Там же. Л. 1, 1 об., 4, 4 об., 6-8 об.


[Закрыть].

Документ, за который в казну было заплачено 670 рублей пошлины, был миной замедленного действия. На нем не было рукоприкладств Акинфия, Акулины и их представителей. Не исключено, что на момент совершения записи вопрос о разделе имущества Григория между Акинфием и Анной не был согласован окончательно. Возможно, решение этого вопроса (в варианте, близком сделочной записи) предполагалось зафиксировать особым двусторонним документом, который и поставил бы окончательную точку.

Но поставлена она не была. Впоследствии это дало Акулине основание заявить (в обращении к Юстиц-коллегии, поданном в декабре 1744 года), что та запись на ее имение Акинфию «к получению онаго не следует», поскольку она ему «отеческого… наследственного имения… никогда не токмо писменно, но и словесно не поступалась». Объяснила почему: «…из-за данной от него отцу моему вышепомянутому с неустойкою записи». Предъявив эту старую, от 10 февраля 1726 года, запись, Акулина просила, несмотря на протест, ее духовную все-таки «совершить», а в случае, если коллегия «того собою учинить не может», – передать дело на рассмотрение Сената [730]730
  Там же. Л. 14, 15 об.


[Закрыть].

Остается гадать, как рассудили бы это дело в коллегии или Сенате. Шансы на победу имели обе стороны. Запись, данная Акинфием Григорию, подтверждала права последнего только на «имение», выделенное при разделе покойным отцом. В благоприобретенное имущество Григория (включая заводы) Акинфий тоже обязывался «не вступаться», но земля под Верхотулицким заводом под это ограничение не попадала, поскольку покупалась не на Григорьево имя. Основания требовать ее у Акинфия Никитича имелись. Слабее были его позиции в борьбе за Сементиновский завод, построенный потомками Григория. Тут и на землю претендовать как будто не было оснований: та покупалась Григорием на себя через много лет после отделения. Характерно, что Акинфий, заикнувшись раз о заводе на Рысне, впоследствии не стал разрабатывать эту линию. А ведь была еще четырехсторонняя запись 1729 года, по которой все заводы Григория отходили к Акинфию. Только вот подписали ее не все, кто был должен.

До судебного разбирательства дело не дошло и на этот раз. Спор прервала неожиданная смерть Акинфия, за которой последовал отказ его наследников от притязаний на заводы, связанные с именем Григория Демидова.

Чем объясняется их выход из далеко не безнадежной борьбы? Оставленное Акинфием наследство было настолько обширным, что даже учетего собственности представлялся делом долгим и трудным (как в действительности и оказалось). Подключение к нему запутанного вопроса о заводах в Тульском и Алексинском уездах (небольших и в качестве промышленных объектов особого интереса не представлявших) еще более усложняло ситуацию. При неясности перспектив спора возникала угроза задержки (возможно, большой) с решением более важных вопросов. Учитывая это, наследники отказались от спора, затеянного отцом.

Дело закрыла сделочная запись, в 1747 году полученная Акулиной Даниловой от вдовы Акинфия Демидова Евфимии Ивановны и трех его сыновей. Они заявляли, что «помирились в том, что помянутому Тулецкому железному заводу со всяким при нем строением, и с мастеровыми, и работными людьми и с протчими принадлежащими к нему угодьи быть за ней, Акулиной, и по ней за наследниками ее». О Сементиновском заводе не упоминается, подразумевается, что вопрос о нем снят. Отказываясь от претензий на Верхотулицкий завод, вдова и сыновья обязывались впредь не обращаться по его поводу в судебные инстанции и определили за нарушение неустойку в 500 рублей [731]731
  Там же. Л. 19.


[Закрыть]. Встречная, вполне мирная по содержанию запись была дана Акулиной Даниловой вдове и детям Акинфия Демидова.

Полюбовное решение долгого спора вокруг наследства Григория Демидова позволило сохранить терпимые (временами – доброжелательные [732]732
  В качестве иллюстрации приведем письмо престарелой заводчицы, написанное ею в Туле двоюродному брату Н.А. Демидову 3 января 1766 г.: «Премилосердый мой государь, братец, Никита Акинфиевич. Хотя в бытность вашу в Туле вы и пожаловали мне подлежащее число на вашу часть на Тульском заводе руду, но токмо ныне племянника вашева Павла Григорьевича прикащик Петр Чирков без писма вашева не верит и оной руды не отпущает. Того ради покорно вас, государя моего, прошу пожаловать тем не оставить и об отпуске оной руды к кому подлежит отписать, ибо я ныне в ней имею нужду. Я ж вам, государю моему всегда пребуду с искренним моим почтением ко услугам готовая сестра ваша Акулина Данилова» (РГАДА. Ф– 1267. Оп. 1. Д. 22. Л. 1).


[Закрыть]) отношения между Демидовыми далеко (в социальном плане) разошедшихся ветвей рода.

Каждому теперь предстояло жить своей жизнью и решать свои проблемы: наследникам Акинфия – 13 лет делить наследство, Акулине – за годом год бороться с трудностями в надежде спасти от краха основанное отцом промышленное хозяйство. Похоже, что в старости ей приходилось заниматься заводами в одиночку – последние известные нам упоминания о ее муже Илье Данилове относятся к 1751 году [733]733
  ГАТО. Ф. 55. Оп. 2. Д. 765. Л. 14; Там же. Д. 766. Л. 34. В документах конца января—февраля 1753 г. по делам, связанным с заводом, разыскивают уже не И. Данилова, а Акулину, называя ее заводчицей, а двор, в котором ее ищут, – «ее, Акулины Даниловой, двором» (Там же. Д. 1354. Л. 5, 6 и др.).


[Закрыть]. Силы слабели с возрастом, истощались с истощением источников сырья (тут и остатки руды на соседнем заводе – подарок). В 1751 году домна простаивала, а доменный оклад, 858 рублей, платить было нужно, ее и служителей разыскивала по этому поводу Берг-коллегия [734]734
  Там же. Д. 1354 и 1367.


[Закрыть]. В 1770 году уже остановленные заводы Даниловой купили братья Андрей и Иван Родионовичи Баташевы (внуки конкурента комиссара Демидова). Скорее всего не собиравшиеся их восстанавливать, вскоре по покупке они добились разрешения на их закрытие и перевели квалифицированных рабочих (самое ценное в этой сделке) на другие свои заводы [735]735
  Павленко Н.И.История металлургии… с. 124.


[Закрыть].

Протянувшаяся через десятилетия история борьбы вокруг имущества Григория Демидова полна отражениями и связями, тянущимися к разным сферам общественного бытия. На первый взгляд перед нами чисто семейно-имущественный конфликт со всеми атрибутами свойственной ему атмосферы: здесь и расчет, и хитрость, и алчность, и милосердие. Но уверенно выделить и квалифицировать каждое из этих качеств оказывается возможным только при учете медленно, но неуклонно развивавшихся процессов в сфере экономики: сквозь семейный конфликт проступает история промышленного предпринимательства, сквозь историю предприятий – сложные связи и отношения их владельцев. Генеалогия переплетается с экономикой, социально-экономическая история – с историей семьи.

История долгих споров вокруг наследства Григория интересна еще и тем, что противоборствующие стороны представляют разные сословия. Но – и в этом ее изюминка – сословный фактор как раз и не играет в ней существенной роли. Перед нами тот интереснейший этап эволюции предпринимательской династии, когда сословный и имущественный статус отдельных ее представителей различается уже существенно, но семейно-родственные связи между ними еще крепки (обе жены Акинфия из посадских родов, брат одной из них его приказчик, жена брата Никиты – купчиха, дочь Акинфия замужем за приказчиком, жена сына Прокофия – из купеческого рода и т. д.). Судьбы потомков Никиты Демидова еще разойдутся (как уже разошлись они с навсегда застрявшими в казенных ремесленниках Антюфеевыми), они освоятся в новых для себя сословных костюмах и докажут свою адекватность сословному стандарту отвечающими его нормам браками. Но этого еще не случилось – длится переходный этап с присущей ему множественностью мезальянсов, причудливостью событийных и сюжетных комбинаций, психологической сочностью лиц, ролей и поступков, пропитанных спаивающими их семейно-родственными связями. (К каким своеобразным результатам это подчас приводило, еще убедимся на примере Прокофия.) Порождаемые ими отношения воздействуют на события не менее существенно, чем перетекание капитала из одной сословной ячейки в другую, чем экономический расчет и целесообразность…

Обострив в 1744 году отношения с племянницей, Акинфий стоял в это же время перед решением куда более важной проблемы – необходимостью отрегулировать отношения с прямыми своими потомками. Принципиальные решения по этому поводу он уже принял, их отразило его завещание. Но дело необходимо было довести до конца. Нужно было обезопасить выбранный им сценарий будущего от потенциальных противников его реализации – от невписавшихся в него старших сыновей. Прежде всего – от Прокофия. Действовать следовало продуманно и осторожно.

В январе – феврале 1745 года Акинфий Никитич отправляет его на сибирские заводы, причем, судя по данной сыну инструкции, надолго. Обращает на себя внимание необычная для автора неконкретность распоряжений. По большей части это общие слова: смотри за исполнением указов казны, за литьем пушек, за ревизией приписных крестьян, за приказчиками и т. д. Автор, складывается впечатление, осознает, что особой надобности в присутствии Прокофия на заводах нет, что, в общем, понятно: в отсутствие хозяина там под присмотром Никиты всем заправляют надежные приказчики. Осознавал Акинфий, возможно, и то, что Прокофий откажется, не поедет. Можно ли говорить, что он его на это провоцировал? Нам кажется, в известном смысле и с оговорками – да. Если предположить, что Акинфий задумал отделение Прокофия (а это в ситуации с завещанием было лучшим сценарием), именно такая реакция была ему выгодна. Приняв к сведению демарш отпрыска, он немедленно выносит сор из избы: 4 февраля пишет письмо о непослушании сына кабинетсекретарю императрицы барону Ивану Антоновичу Черкасову. Сын, жаловался Акинфий, «изволничался»: «ни в чем меня не слушает и никакого от него почтения по должности сыновней не вижу». На возможность восстановления нормальных отношений отец смотрел скептически: «впредь добраго ждать нечего». В случае если ничего не изменится, он обещал применить законную свою власть и использовать радикальные меры. В подробности на этот счет Акинфий в письме не входил, но упоминал о сценарии, прописанном в его завещании [736]736
  РГАДА. Ф. П. Оп. 1.Д. 95. Ч. 1.Л. 288, 286.


[Закрыть].

Конечно, кабинетсекретарю больше нечем было заниматься, кроме как воспитывать чужих детей. Но Акинфию это и не требовалось. Он добивался, чтобы мысль о непокорном и неспособном к заводскому управлению сыне укоренилась у покровителя, а главное – у покровительницы. Укоренится – можно и отделять.

Во второй половине января – начале февраля Акинфий находился в Москве. Возможно, около этого времени он последний раз посетил родовое гнездо в Туле. В конце апреля приказчик Демидова Иван Торопов сообщал горным властям, что его господин в пути и прибытия его на уральские заводы ожидают в скором времени [737]737
  Бородаев В. Б., Коптев А.В.Указ. соч. с. 261.


[Закрыть].

Но прибытие, однако, задерживается – по пути на Урал Акинфий заезжает на нижегородские заводы. Пишет из Фокина 20 июня Черкасову. Тема вроде бы производственно-техническая (проблемы с рабочей силой из-за обременительных строгостей – нанимать работников можно только тех, кто с печатными паспортами [738]738
  РГАДА. Ф. II. Оп. 1.Д. 95. Ч. 1. Л. 71, 71 об.


[Закрыть]), но в переписке с такими корреспондентами всякое лыко в строку. В начале июля он все еще в нижегородской вотчине – сюда пишут ему и приказчики [739]739
  См. упоминающее об этом письмо приказчика И. Торопова от 9 июля 1745 г. (ГАТО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1080. Л. 94 об.).


[Закрыть]. По-видимому, именно в Фокине Акинфий Никитич провел последние месяцы своей жизни.

В середине лета он сообщает приказчикам, что находится в дороге и затребованные горным начальством ведомости о предприятиях «будет сочинять по прибытии своем в те заводы» [740]740
  Цит. по: Бородаев В. Б., Коптев А.В.Указ. соч. с. 262.


[Закрыть]. Обещания он не исполнил. Письмо достигло Невьянска, когда автора уже не было в живых.

Дома Акинфия. Акинфий дома

Первые 24 года своей жизни, почти четверть века, Акинфий Демидов провел в Туле. Нет сомнения, что на какое-то время он уже тогда ее покидал (ездил, допустим, в Москву), но скорее всего покидал ненадолго. С передачей отцу Невьянского завода перебрался на Урал. Оттуда тоже время от времени уезжал – вспомним, как он и отец, протестуя против произвола воеводы, покинули завод осенью 1703 года. Но все же именно Невьянский завод стал на два десятилетия его «штаб-квартирой» – местом, откуда он совершал необходимые «по делу» поездки по Среднему Уралу и Приуралью и куда неизменно возвращался. «Подолгу безвыездно сидит Акинфий Демидов в своей горной столице – Невьянском заводе, как бы изолированный от всего мира… Но из своего невьянского господского дома, похожего на древнерусские хоромы, он видит всё, что ему нужно» [741]741
  Шакинко И.М.Указ. соч. с. 285.


[Закрыть]. Слова писателя наиболее точно подходят именно к этому периоду жизни Акинфия – времени, когда отец освобождал его от забот, связанных с дальними разъездами.

После смерти отца к привычной заводской работе Акинфия добавилась и та, что прежде брал на себя Никита. Теперь он не только менеджер высшего звена, но еще и маркетолог, еще и «связи с общественностью». Акинфий становится более публичным и более… политичным, что ли, – в том смысле, что вынужден работать еще и с представителями высшей власти. Как следствие, немалую часть времени проводит вне Урала. Добавим к этому вынужденные, подчас принудительные, задержки в столицах и Туле в связи со Следствием о заводах в середине 1730-х годов. В этот период обжитое гнездо на Невьянском заводе уже не исчерпывает образ дома в его сознании. Теперь его дом – «не дом и не улица». Во многих городах появляются принадлежащие ему дворы, на них – «хоромы», которым достается частичка нового, совокупного представления о доме.

В 1715 году Никита Демидов получил освобождение от постоя войск для двух своих дворов – московского и тульского. Скорее всего, уже в это время его городская недвижимость ими не исчерпывалась. При Акинфий дворов не просто больше – их много. В 1732—1733 годах от постоя освобождены его дворы в восемнадцати (!) городах – Москве, Туле, Риге, Новгороде, Твери, Ярославле, Нижнем, Арзамасе, Казани, Царицыне, Саратове, Чебоксарах, Лаишеве, Кунгуре, Соликамске, Верхотурье, Тобольске и в Ирбитской слободе. Большинство из них обслуживало водный путь, по которому доставлялось демидовское железо, остальные стояли в торговых центрах или были связаны с крупными демидовскими вотчинами. Но этот список тоже не полон. Еще в 1726 году, в апреле, Акинфий купил у графа П. Апраксина дом в Петербурге, на Васильевском острове, – каменные палаты 26 саженей в длину, 20 в ширину. Их приобретение обошлось ему в десять тысяч рублей [742]742
  Кафенгауз Б.Б.Указ. соч. с. 171, 175.


[Закрыть].

Составляя в марте 1743 года свое завещание, Акинфий отметил в нем «каменные и деревянные дворы в Санкт-Петербурге, в Москве, в Туле и в других городех». Отдельно упомянул четыре двора, определенные им в предстоящем разделе Прокофию и Григорию: первому – «в Москве, в Нижних Садовниках, двор каменной, купленной бывшего купца Федора Подсевалщикова у жены ево, которой двор бывал московскаго ж купца Щученкова», второму – «в Ярославле купленной мой двор, что называется "Под зеленью", да другой мой вотчинной двор же, на котором имеются каменныя мои анбары для складки соли, да в Казане двор же в приходе церкви святых Ярославских чюдотворцев, которой куплен у тулскаго купца Стефана Сопелникова» [743]743
  РГАДА– Ф. 11. Оп. 1. Д. 95. Ч. 2. Л. 302, 303 об.


[Закрыть].

Состояние, в котором со смертью Акинфия остановилось его домособирательство в городах империи, рисуют описи имущества, известные из дел по разделу наследства.

В «Расписании» (программе) раздела упомянуты 24 двора, все с каменными или деревянными постройками. Каменных домов восемь. Два в Москве: один на Балчуге, другой «называемой "Горской"». Еще два каменных в Петербурге: на Васильевском острове и на Фонтанке, в приходе церкви Симеона Богоприимца и пророчицы Анны. В Казани и Ярославле Демидову принадлежали по три двора, по два – в Твери, Нижнем и на Кунгуре, по одному – в Тобольске, Таре, Екатеринбурге, Серпухове, Костроме, Чебоксарах, Тюмени и на Ягошихинском заводе (нынешняя Пермь). Кроме столичных, каменными были немногие – по одному в Казани, Нижнем, Серпухове и Ярославле [744]744
  Там же. Л. 249-253 об.


[Закрыть]. Замечаем, что, хотя некоторые дворы, известные по прежнему их списку, из него выпали, по сравнению с положением на 1733 год он прирос: появились дворы в Екатеринбурге, Серпухове, Костроме, Таре, Тюмени и на Ягошихинском заводе. В то же время в «Расписании» не упомянуты хозяйские дома при заводах (кроме Ягошихинского), а ведь при некоторых они несомненно существовали [745]745
  Помимо каменного господского дома в Невьянске упоминаются «господские хоромы» при Колывано-Воскресенском заводе (Байдин В. И.Как познакомились… с. 194, 201). Следует, однако, учесть, что чем больше становилось заводов, тем реже навещал их владелец. Необходимость строить на каждом специальное жилье для хозяина отсутствовала. Его не было, например, на Барнаульском заводе. Но там существовал дом приказчика, который принадлежал заводу, то есть являлся собственностью Демидова (Бородаев В. Б., Контев А.В.Указ. соч. с. 209).


[Закрыть]. Кроме того, ни в Акинфиевом, ни в принадлежавших его сыновьям планах раздела имущества не отмечены также имевшиеся у него дома в Туле: в Оружейной слободе и при его заводе, первый каменный, каким в начале 1740-х был другой – неизвестно [746]746
  Может быть, их намеревались оставить вдове?


[Закрыть]. С ними общее число домов, оставшихся после Акинфия, увеличивается.

Тульский дом в слободе в сколько-нибудь близком первоначальному виде до нас не дошел (пострадал от пожара в 1779 году, после чего был частично разобран, частично перестроен). К сожалению, современных Акинфию документов, которые бы позволили представить облик и убранство дома, не выявлено. Приведем описание, заимствованное из неоднократно вспоминавшейся нами книги тульского историка-краеведа XIX века Ивана Афремова. Живший в Туле и служивший в кадетском корпусе, расположенном в соседнем от демидовского дома квартале, он, несомненно, застал остатки прежде величественной постройки не в столь удручающем состоянии, какое она имеет сейчас. Слышал и рассказы стариков (в своей книге он подчас ссылается на местные предания). Во всяком случае, в его рассказе, который сейчас приведем, присутствует доля, возможно немалая, правды. Итак, слово Афремову.

«…Акинфий Никитичрешительно изменил свой образ жизни и стал жить вельможею; начал тем, что на отцовском и дедовском месте выстроил огромный каменный дом в три этажа (1730—1734 гг.), который, выключая подземных коридоров, подвалов и кладовых, имел 7 сажень высоты и 30 сажень длины (15,1 и 64,8 метра. – И. Ю.).Дом этот, соответственно колоссальному богатству хозяина, был отделан с дворцовою роскошью, где, как говорится, золото и серебро столы ломило; картины итальянской и фламандской школы украшали штофом и бархатом обитые стены [747]747
  Текст дефектен. В публикации здесь союз «и».


[Закрыть], обставленные богатыми зеркалами и немецкою мебелью; там дивные растения Флоры и Помоны украшали окна и всходы лестниц, златопернатые заморские птицы красовались в золотых и серебряных клетках; всех родов обезьяны и множество других редкостей удивляли посетителей. Тула в первый и, конечно, в последний раз видела у себя такую редкую чудес палату!»

Эти восторги могут показаться заимствованными из волшебной сказки – чем не представший взору Людмилы дворец волшебника Черномора? Но в том, что таким мог быть и реальный дом, убеждаемся, заглянув в опись имущества покойного Акинфия, где только запонок алмазных числилось 85, а алмазных и иных разных перстней – 52. Впрочем, о перстнях Афремов не упоминает. Что ж, вот мелькнувшие в его описании картины – по описи, их от Акинфия осталось 173. [749]749
  РГАДА. Ф.11. On. 1.Д.95.Ч. 2.Л. 327, 368.


[Закрыть]

Пожалуй, самыми памятными событиями в истории демидовского дома-дворца оказались упомянутые посещения его императрицей Елизаветой Петровной, наследником престола Петром Федоровичем, будущим императором, и его невестой Екатериной Алексеевной, тоже в грядущем императрицей. Они случились, когда жить Акинфию оставалось меньше года.

Этажами, поднимавшимися над уровнем земли, пространство дома не исчерпывалось. Афремов: «Под всем домом этим устроенные подземные коридоры и кладовые с железными дверями, конечно, имели назначение к складке здесь железа и меди, привозимых в Тулу с многих заводов Акинфия Никитича».В самом конце XVIII века угловая часть уцелевшего демидовского дома была продана в казну и перестроена. «Разрушенные подземелья под домом этим долго служили предметом нелепых рассказов между оружейниками, где искатели кладов по ночам часто осаждали железные запоры и двери недоступных демидовских подземных кладовых, и рассказам о ночных подвигах этих несть числа» [750]750
  Афремов И.Ф.Указ. соч. с. 299.


[Закрыть]. А в одном из сохранившихся фольклорных рассказов о демидовском доме (публикация 1880 года) присутствуют совсем уж сказочные детали: дувший из подземного хода сильный ветер, не пускавший в него любопытных, и духи, явившиеся, когда туда попытались проникнуть с крестным ходом [751]751
  Кириленко Н.Н.Храмы города Тулы. Тула, 2010. с. 210.


[Закрыть].

Автор книги в начале 90-х годов прошедшего века сам неоднократно слышал от коренных жителей тульского Заречья рассказы о подземных ходах, якобы соединявших связанные с Демидовыми здешние постройки. Что уж говорить о веке позапрошлом, когда эти подземелья – подвалы полуразрушенного дома – действительно существовали и были, возможно, в принципе доступны.

Другой тульский каменный демидовский дом находился на заводе. Когда он был построен – неизвестно, косвенные данные склоняют к предположению, что он моложе дома в слободе. Его изображения также не найдены, но известно о нем больше, чем о слободском. Сохранились поэтажные его планы, а также перечни материалов, заготовленных при его разборке (она произошла в 1779 году). Этого, конечно, недостаточно, чтобы представить облик дома и его интерьеры во всей полноте, но кое-что, причем абсолютно достоверное, сказать о нем можно.

Фасад изображенного на планах жилого дома ориентирован вдоль берега реки Упы, нынешнее русло которой находилось от него примерно в 650 метрах к югу.

В доме два этажа: верхний, господский, и нижний, где располагались «люцкие покои». На верхнем по 14 окон на южном и северном фасадах, по пять на западном и восточном, на нижнем этаже их было меньше. По центру северного фасада находилось крыльцо (под ним две «полатки»), по центру южного – балкон.

Поднявшись на второй этаж, посетитель попадал в сени с выгороженными в них тремя чуланами. Дверь, расположенная напротив входа, вела в зал, самую большую комнату на этаже. Двери слева и справа – в прихожие левой и правой половин. Каждая имела по пять комнат. В правой – две спальни, две «передспальни» и кладовая. Спальни были устроены в угловых комнатах, имели одна четыре, другая шесть окон. Дверь из левой прихожей вела в просторную столовую, занимавшую на втором этаже северо-восточную угловую комнату. Особую зону образовывали еще три помещения в этой части здания: передняя, детская и спальня. В обеих (левой и правой) его половинах находились симметрично расположенные кладовые. В каждой из комнат, исключая кладовые, стояла печь. Спальня в юго-западном и детская в юго-восточном углах имели пристроенные снаружи к боковым фасадам комнатки «нужников», еще один, внутренний, был выгорожен в сенях.

Сохранилось описание дома, выполненное при его продаже в казну в 1779 году. От времени, когда в нем жили, осталось немногое, но кое-что любопытное все же мелькает. Приведем в качестве примера описание зала, находившегося по центру второго этажа: «Зал з железными связми, со входу во оной на правой руке кафелная печь на чюгунных столбиках, под печью выслан пол чюгуном, ачаг для третья чаю кирпичной, два окна, в каждой по одной окончины, железныя затворы на заднее крыльцо, двое дверей створчетых, изнутря деревянные, [с] стеклами, снаружи железные, на крыльце решетка чюгунная, на выходе створчетые двери, обиты сукном зеленным, которое уже ветхо, с медным нутреным замком». Сукном или парусиной были обиты многие двери; чаще всего они были зелеными, но присутствовали и более «веселые» цвета (в описании второго этажа: «…в нужник двери обиты обоем порусинным голубаго, желтаго и белаго цвета»). Ткань использовалась не только для обивки дверей («…небольшее число во оном же покое под сводом обита обоем кругом порусинным с синими и желтыми травами»). В интерьере изобилие металла – кажется, всё, что можно из него сделать, именно из него и сделано. Особенно богаты им вспомогательные помещения: «…кладовая с сводами, в ней два окна глуховых, в одном изнутря затворы железныя, в другом, как изнутря, так и ис покою ж затворы железныя ж, пол выслан чюгуном, на пороге доска чюгунная, двери створчетыя, железныя, как изнутря, так и ис покою, с ну-треными железными замками и с крюком железным» [752]752
  Юркин И.Н.Тульский завод Демидовых… с. 54—56. Планы: Там же. с. 37, 38.


[Закрыть].

Каменный дом соединялся переходом со стоявшим поблизости зданием, названным в описи «покоем о дву этажах». Переход шел от столовой, что подсказывает назначение «покоя». Функциональным его ядром была вынесенная из основного здания кухня, которую дополняли людские палаты, жилые комнаты (вероятно, для персонала), сени и нужники. В северо-западном углу постройки располагалась лестница на второй этаж, соединенная с переходом, ведшим к столовой палате.

Поразительная деталь: «покой» с кухней в нем находился, если верить чертежу, всего в сажени от стены доменной печи, угол господского дома – саженях от нее максимум в пяти. Можно, конечно, предположить, что кухню и дом поставили, когда домна была уже остановлена (что, впрочем, маловероятно). Но ведь ее не снесли – значит, не исключали, что она еще заработает. Жильцов богатого дома такое соседство, видимо, не смущало.

Любопытна деталь, свойственная окружению демидовских домов при Тульском и Невьянском заводах. На обоих, а также на заводе Нижнетагильском, существовали часовые башни – объекты, для той эпохи не принадлежавшие к широко распространенным. Хорошо известна, даже знаменита, только одна из связанных с Демидовыми таких башен – Невьянская, но существовали, внося важный штрих в облик демидовских поселений, и другие.

Вернемся к домам, которые строил и в которых жил Акинфий Демидов. Только нежелание дробить рассказ о тульских домах несколько отодвинуло представление невьянского дома, на протяжении многих лет главного места пребывания заводчика и его семьи.

Большую часть времени, проведенного на «старом» заводе, он прожил в находившемся внутри деревянной крепости деревянном доме. Эту постройку застал И.Г. Гмелин, посетивший завод в августе 1742 года. Рядом стоял другой дом, каменный, построенный, по словам автора записок, «в нынешнем году». (Это был первый из корпусов сформировавшегося позднее ансамбля.) Гмелин ругает здешних каменщиков. Они – «не из лучших: большинство воздвигнутых ими сводов некоторое время спустя имеют обыкновение обваливаться». Доказательство видит в факте наклона возведенной здесь каменной колокольни с часами (Невьянской башни) [753]753
  Gmelin I. G.Reise durch Sibirien von dem Jahre 1733 bis 1743 (цит. по переводу Е. М. Рединой в кн.: Старый Невьянский завод. с. 133).


[Закрыть]. Что демидовские каменщики все же знали свое дело, говорит не только то, что башня до сих пор не обвалилась, но и следующее описание господского дома, относящееся к 1827 году. Его источник – донесение пермского гражданского губернатора, цитирующего записку, полученную от управляющего заводом.