Текст книги "Агентурная сеть"

Автор книги: Игорь Прелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц)

Так и произошло в этом случае: сначала резидент стал знакомить посла с большим опозданием, потом потихоньку утаивать от него некоторые наиболее важные сообщения, а затем и вообще перестал показывать информационные телеграммы. Безусловно, это было не совсем прилично, но, если судить по большому счету, то государственные интересы от этого не страдали, так как вся информация своевременно поступала в Москву и докладывалась, кому следует, а то, что посол чего-то не знал – от этого страдал только он сам, ну и, конечно, его служебная репутация, потому что своей информации, тем более достоверной, у него было недостаточно.

Естественно, посол почувствовал перемену во взаимоотношениях с резидентом и понял ее причину, но его амбициозность достигла той опасной для дела черты, когда человеку кажется, что именно он является центром мироздания, вокруг которого должны вращаться все остальные тела и объекты, а потому и обсудить по-деловому с резидентом создавшееся положение посчитал ниже своего достоинства.

Но очень быстро он убедился, чего он стоит без информации резидента!

По случаю национального праздника в страну прибыла высокая делегация. Ознакомившись попутно с обстановкой в стране и реальным положением дел в посольстве и других советских учреждениях, глава делегации собрал совещание руководящего состава и на нем во всеуслышание заявил, что с недавних пор Инстанция (а именно так на эзоповском языке именовались все структурные подразделения ЦК от отделов до Политбюро включительно) перестала верить информации посла, которая неоднократно опровергалась последующим ходом событий, а ориентируется только на информацию «ближних соседей» (так на том же самом языке именовалась резидентура КГБ), заслуживающую самой высокой оценки.

Когда делегация отбыла в Москву, посол пригласил резидента и, смирив гордыню, признал, что был неправ, после чего предложил мировую.

Почему же не могут порой поладить между собой послы и резиденты? Что может помешать установлению нормальных взаимоотношений между людьми, призванными заниматься одним и тем же делом – укреплением позиций и авторитета своей державы в стране пребывания?

Ответы на эти вопросы надо искать прежде всего в сфере межличностных отношений, столь же многообразных, как и климатические условия.

Иногда это объясняется стремлением посла, особенно пришедшего с партийной работы, самоутвердиться, подмять всех под себя и таким образом компенсировать свою профессиональную некомпетентность. И чем менее компетентен посол, чем меньше он отвечает требованиям, предъявляемым к этой сложной и ответственной работе, чем больше у него амбиций и комчванства, тем с большим энтузиазмом он использует силовые методы для утверждения своего авторитета.

Применительно к резиденту это выражается в том, что он добивается от него прямого и непосредственного подчинения, пытается указывать, чем должны и чем не должны заниматься сотрудники резидентуры, или давать несвойственные разведке задания, досаждать мелочной опекой, то есть стремится превратить резидентуру в один из отделов посольства, а резидента – в послушный инструмент, которым можно манипулировать, как угодно.

Бывают случаи, когда посол вообще считает, что резидентура существует для того, чтобы собирать информацию о положении в посольстве и охранять его персону!

Естественно, какому нормальному резиденту это может понравиться?

Причиной конфликта с карьерным дипломатом, пробившимся в послы, нередко становится его неприязнь к органам государственной безопасности, которые, по его убеждению, когда-то в чем-то его ущемили, помешали его карьере, собрали и сейчас где-то прячут на него компромат, который, как ему кажется, в любую минуту может всплыть и погубить его, – да мало ли каких реальных или мнимых поводов не любить это ведомство может возникнуть у того или иного дипломата на протяжении его длительной служебной карьеры!

К тому же многие послы убеждены, что резидентура КГБ осуществляет за ними слежку, оборудовала их служебный кабинет и резиденцию техникой подслушивания, совершенно забывая о том, что уж если кто следит и подслушивает их, так это в первую очередь спецслужбы других стран, а уж никак не КГБ. Но что такое иностранная контрразведка по сравнению со своей собственной? Чем она может навредить послу? Вот и боятся свою, а на чужую не обращают никакого внимания, словно ее и нет совсем!

И все же мне не хочется, чтобы ссылки на профессиональное пристрастие дали повод думать, что во всех конфликтах между послами и резидентами я занимаю сторону последних. Объективность повелевает мне признать, что и резиденты далеко не всегда бывают безгрешны. Среди них тоже хватает людей амбициозных, чванливых, стремящихся при каждом удобном случае козырнуть своими исключительными полномочиями, особым положением в посольстве, отдельной линией связи с Москвой, что, естественно, только вызывает обоснованное раздражение посла и уж никак не способствует достижению взаимопонимания.

В системе межличностных отношений совершенно особое место занимают жены послов и резидентов. Им можно посвятить отдельную главу, но я пока воздержусь от этого, тем более что в моих взаимоотношениях с Гладышевым Татьяна по причине ее отсутствия никакой роли пока не играла, и все это мне еще предстояло пережить, когда она приедет в страну.

9

Я был искренне заинтересован в том, чтобы наладить отношения с Гладышевым, и поэтому не стал обращать внимания на знаки, которые мне подавал Дэ-Пэ-Дэ. Но в то же время я отлично понимал, с каким риском связано выполнение этой просьбы, и потому попробовал отговорить посла от опасной затеи.

– Евгений Павлович, а может, имеет смысл переждать в резиденции?

– Нет, Михаил Иванович! – твердо ответил посол. – Я отвечаю за посольство и в это трудное время должен быть там!

Меня так и подмывало сказать ему, что к этому решению он пришел с опозданием ровно на два дня. Но я не стал ничего говорить, потому что как раз в этот момент вспомнил об отважных преподавателях, рисковавших своими жизнями ради нескольких чеков «Внешпосылторга», а заодно и их рассказ о том, каким образом они преодолели простреливаемое пространство в районе резиденции посла, поскольку проживали именно там, и пришел к выводу, что судьба, похоже, дает мне подходящий шанс протянуть ему руку помощи.

Решив для полной гарантии посоветоваться с Базиленко, потому что без его помощи в этом деле мне было никак не обойтись, я сказал Гладышеву:

– Хорошо, Евгений Павлович, мы продумаем, как лучше выполнить вашу просьбу, и через пятнадцать минут я вам перезвоню.

Закончив разговор, я вернулся в резидентуру и обсудил с Базиленко наиболее безопасный маршрут, по которому можно было добраться до резиденции и обратно. Мы решили ехать вдвоем и на моей автомашине, хотя мое участие в этой затее было, конечно, определенным безрассудством, если учесть, что я, как и посол, тоже отвечал за большой участок работы. Но чисто по-человечески мне было гораздо легче взять всю ответственность за возможную неудачу на себя, чем подставлять кого-либо из своих подчиненных. Что касается выбора транспорта, то после воскресной поездки под перекрестным прицелом мятежников и сторонников президента я уверовал в то, что моя машина заколдована, и поэтому остановил свой выбор именно на ней.

Разработав план предстоявшей операции, я снова спустился к дежурному и попросил соединить меня с резиденцией. Звонить из кабинета посла, где сейчас восседал Дэ-Пэ-Дэ, я не стал, чтобы снова не выслушивать его доводы о том, что послу лучше находиться в резиденции до разблокирования района.

– Евгений Павлович, – сказал я, когда Гладышев поднял трубку, – мы попробуем доставить вас в посольство. Но ваша безопасность может быть гарантирована при соблюдении одного условия. И я хотел бы заручиться вашим словом, что вы его выполните.

– Какого условия? – перепросил осторожный посол.

– Вы будете беспрекословно, я подчеркиваю – беспрекословно – выполнять все мои указания! – твердо сказал я.

Я думал, что гонористого посла возмутит мое нахальство, но он, истерзанный длительной разлукой со своими подданными, смиренно произнес:

– Хорошо, я обещаю.

– Тогда мы выезжаем, – обнадежил я, – и, если по пути не случится непредвиденных задержек, минут через тридцать-сорок будем у вас.

Мне было слышно в трубку, как посол облегченно вздохнул.

– Да, еще одно, – добавил я. – Пожалуйста, попросите Ольгу Васильевну надеть какие-нибудь брюки.

– Брюки? – удивился Гладышев. – Но Ольга Васильевна никогда не носит брюк!

Честно говоря, продумывая детали предстоящего путешествия, мы с Базиленко как-то упустили из виду комплекцию Ольги Васильевны и то обстоятельство, что брюки на ее фигуре – это такой удар по общественной нравственности, от которого даже ко всему привыкшие африканцы могут оказаться в шоке! Но я представил себе, как она будет пробираться по сточным канавам в юбке или платье, и это придало мне дополнительного нахальства.

– Возьмите джинсы у Сметанина, – посоветовал я. – Я думаю, они ей вполне подойдут.

Человек с такой «съедобной» фамилией являлся поваром посла и вместе с его личным шофером постоянно проживал в резиденции. По комплекции он, как и положено настоящему повару, мало чем отличался от дородной Ольги Васильевны, и поэтому мог выручить свою хозяйку.

– Хорошо, посмотрим, что из этого получится, – хихикнул в трубку посол, и я понял, что его тоже увлекла эта идея.

Через две минуты, дав Хачикяну кое-какие наставления на случай нашей задержки или каких-то происшествий (тьфу-тьфу!), мы с Базиленко выехали из посольства.

За те два дня, что я не выходил из посольства, обстановка в городе заметно изменилась. На улицах появились люди, кое-где работали лавки, улицы и особенно перекрестки патрулировались усиленными нарядами верных президенту солдат и полицейских.

Пока мы ехали по центральной части города, нас несколько раз остановили, проверили документы и осмотрели автомашину. Учитывая накаленную до предела обстановку, мы решили для пользы дела на время забыть о своем дипломатическом иммунитете, по опыту зная, что лучшим пропуском сейчас являются не дипломатические карточки, а лучезарные улыбки, доброжелательное отношение к проверяющим, раздаваемые направо и налево сигареты и готовность по первому требованию открыть багажник, капот, а, если потребуется, то и вообще разобрать машину на части, лишь бы патруль мог убедиться, что мы не перевозим мятежников, оружие, радиостанции и прочие предметы, которые могут способствовать успеху заговорщиков.

На одном из контрольно-пропускных пунктов начальник патруля, проверив наши документы, попросил нас подвезти двух его солдат до штаба. Поскольку штаб располагался неподалеку от резиденции, мы охотно согласились, резонно полагая, что нахождение в нашей машине солдат облегчит нам проезд по городу и последующие проверки.

Начальник махнул рукой, и на заднее сиденье быстренько уселись два симпатичных аборигена в пятнистой униформе. В руках одного из них был старенький автомат «стерлинг», причем затвор был взведен, и в прорези виднелся 9-миллиметровый патрон: достаточно было сильного толчка или неосторожного движения пальца, постоянно находившегося на спусковом крючке, и автоматная очередь прошила бы крышу моего «пежо», а то и что-нибудь посущественнее.

Второй солдат был вооружен карабином неизвестного мне происхождения, который стрелял одиночными выстрелами и хотя бы поэтому представлял для окружающих меньшую угрозу, чем «стерлинг», но зато на груди и поясе этого солдата висела целая гроздь «лимонок». Прицепил он их за кольца, которыми выдергивают чеки, а потому, сам того не сознавая, превратился в ходячий фугас.

Так мы и доехали до штаба, постоянно рискуя получить случайную очередь в спину, а то и вообще взорваться к чертовой матери. Однако, ощущение постоянной опасности не помешало нам по дороге расспросить солдат об обстановке в городе и выведать довольно любопытную информацию о происходящих событиях.

Высадив солдат и выполнив таким образом свой гражданский долг, мы вздохнули с облегчением и тронулись в дальнейший путь.

Но не проехали мы и километра, как Базиленко по привычке оглянулся, чтобы посмотреть, что творится позади нас, и увидел на заднем сиденье забытый карабин. Первым нашим желанием было выбросить его на шоссе и продолжать свой путь, но потом мы сообразили, что рано или поздно солдаты вспомнят о карабине и будут нас искать, а в условиях мятежа это не сулило нам ничего хорошего.

Пришлось возвращаться и сдавать карабин дежурному по штабу, потому что солдаты уже успели куда-то испариться, так и не вспомнив о пропаже. Мы внимательно осмотрели салон, чтобы убедиться, что где-нибудь между сиденьями не завалилась «лимонка», и только после этого поехали в сторону резиденции нашего посла.

Однако через каких-нибудь полтора километра снова пришлось остановиться и на этот раз окончательно, поскольку дальнейшая дорога была небезопасна: мы находились всего в нескольких сотнях метров от казарм воздушно-десантного батальона, которые, как подтвердил солдат, забывший свой карабин, как раз и являлись одним из опорных пунктов мятежников, а потому все прилегающие улицы были блокированы верными президенту войсками.

И здесь мы стали свидетелями довольно забавной картины: солдаты, спрятавшись за различными естественными укрытиями, кто лежа, кто встав на колено, направили свои карабины и автоматы в сторону казарм и выцеливали невидимых мятежников, а у них за спиной, совершенно не прячась ни за какие укрытия, в полный рост стояли толпы зевак и оживленно комментировали боевые действия.

Когда со стороны казарм раздавался выстрел или автоматная очередь, зевак как ветром сдувало, однако вскоре они снова как ни в чем не бывало занимали прежние позиции. Ничего не поделаешь – африканцы народ особенный, их любопытству нет предела, и никакие опасности не могут остановить африканцев, если какой-то предмет или событие завладели их вниманием!

Чтобы преодолеть блокированный район и добраться до резиденции, у нас с Базиленко было две возможности: уподобиться преподавателям русского языка и пробираться кратчайшим путем по сточным канавам или выбрать неизведанный кружной путь, где нас могли поджидать любые неожиданности.

Идти по канавам было унизительно, и потому мы решили рискнуть. Спрятав машину за каменным забором госпиталя, где ползком, где перебежками от кустика до кустика, где прячась за различные укрытия, но зато в гораздо более благоприятных санитарных условиях, мы обошли опасный участок и, измазанные, по счастливые вышли к месту, откуда до резиденции было уже рукой подать.

На наш звонок от калитки из одного из подсобных помещений выглянул бледный, не в меру перепуганный шофер посла. Крадучись и постоянно озираясь по сторонам, он приблизился к калитке. Наш уверенный вид несколько его успокоил, и, открывая нам, он даже позволил себе улыбнуться.

Вспомнив его панический телефонный разговор, мы внимательно оглядели территорию резиденции и все находившиеся на ней сооружения. Не заметив следов ни от пуль, ни от осколков и не обнаружив ни одной воронки от снаряда, Базиленко не без издевки спросил:

– А где же следы обстрелов?

Шофер не успел ответить: в это время неподалеку раздалась длинная пулеметная очередь, и он, бросившись на землю, быстро пополз по дорожке на четвереньках.

Мы оставили его в покое, подошли к двери резиденции и еще раз позвонили. Нас долго разглядывали в глазок, потом дверь открылась ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель мог проскользнуть человек более чем хрупкого телосложения, и нам пришлось протискиваться.

За дверями нас встретил не менее напуганный Сметанин.

– Где Евгений Павлович? – спросил я, и он указал нам на одну из многочисленных дверей.

Однако мы не успели сделать и двух шагов, как дверь отворилась и появился посол. В отличие от своей прислуги он держался молодцом и был готов к опасному путешествию: в руках у него был элегантный кейс и солидных размеров чемодан.

Следом за ним с объемистой сумкой в руке вышла Ольга Васильевна. Я оглядел ее и с трудом одержал приступ смеха: она действительно напялила на себя джинсы Сметанина, но они, видимо, все же не сошлись то ли на поясе, то ли где-то пониже, и ей пришлось идти на какие-то ухищрения. Не знаю уж, что она придумала, чтобы они с нее не свалились, но только поверх джинсов в целях маскировки была надета навыпуск фирменная майка с надписью на английском языке, которая в переводе на русский гласила нечто вроде «люби меня, как я тебя».

– Вы готовы? – спросил я, умоляя Всевышнего, чтобы Базиленко не расхохотался и не испортил так хорошо складывавшуюся диспозицию.

Но я напрасно опасался: у Базиленко хватило воли и разума сдержать свои эмоции, и мы с подобающим тревожной обстановке видом выслушали короткий рапорт посла:

– Мы готовы!

– Тогда вперед! – бодро сказал я, взял из рук посла чемодан и направился к выходу.

Базиленко выхватил у Ольги Васильевны сумку и занял место в арьергарде. У выхода из резиденции нас поджидали Сметанин и шофер. Они смотрели на нас так, как будто мы бросали их в тылу врага, обрекая на верную погибель.

Я посоветовал им без нужды не высовываться, посол пожелал удачи, Ольга Васильевна мило улыбнулась, Базиленко рекомендовал в случае чего звонить в посольство, и мы, провожаемые их томными взглядами, покинули резиденцию.

Без особых приключений мы проделали путь до того места, где начинался забор госпиталя, служивший нам укрытием по дороге в резиденцию, но на этот раз вместо того, чтобы скрыться за его спасительной толщей, а затем где ползком, где перебежками от кустика до кустика, где прячась за различные укрытия пробираться к тому месту, где мы запарковали нашу машину, я свернул в сторону разветвленной сети сточных канав.

Еще по дороге в резиденцию я предупредил Базиленко, что обратно мы, невзирая на такие неприятности, как грязь и невыносимый запах, будем пробираться по сточным канавам. Это решение я принял даже не столько безопасности ради, сколько потому, что посол, а особенно его рано располневшая супруга вряд ли сумели бы преодолеть ту «полосу препятствий», которую представлял собой пройденный нами маршрут.

А еще я пошел другим путем из чисто педагогических соображений, чтобы продемонстрировать заносчивому послу и его не менее заносчивой супруге, что профессия дипломата – это не только протокольные мероприятия, встречи с президентом, премьер-министром, послами дружественных и недружественных государств, не только проход без таможенного досмотра, но и такие неприятные вещи, как путешествие по сточным канавам.

Ну что ж, как сказал бы в аналогичном случае один французский король: «Париж стоит обедни!»

Однако, сделав несколько шагов по канаве, я пожалел о принятом решении и едва не повернул назад, чтобы воспользоваться однажды проверенным маршрутом. И дело было даже не столько в ужасном запахе или опасности поскользнуться на неровных и скользких склонах и вместе с чемоданом провалиться по колено, а то и по пояс в зловонную жижу, сколько в том, что канава оказалась недостаточно глубокой, и чтобы наши головы не стали мишенью для засевших в военном лагере мятежников, нужно было основательно пригибаться.

Идти в этом положении даже нам с Базиленко, не страдавшим избыточным весом и поддерживавшим спортивную форму, было очень нелегко. Каково же было Гладышеву, который, насколько я знал, никогда спортом не увлекался, и тем более Ольге Васильевне?

Я оглянулся и заметил, что она уже почти выбилась из сил и теперь передвигается, помогая себе руками.

Где-то на середине пути нас обстреляли, а может и не нас совсем, потому что пулеметная очередь полоснула по бетонному забору метрах в двадцати позади, однако пули ударились с таким звуком, что было полное ощущение: чуть пониже, и все!

Ольга Васильевна испуганно вскрикнула и едва не плюхнулась на дно канавы.

В отличие от своей слабонервной супруги, посол в этот критический момент проявил недюжинную храбрость и даже не пригнул головы.

– Нагнитесь, Евгений Павлович! – совершенно забыв о субординации, скомандовал шедший последним Базиленко.

– Советские послы вражеским пулям не кланяются! – не то пошутил, не то на полном серьезе изложил свое жизненное кредо Гладышев, но все же благоразумно присел на корточки и так, на полусогнутых, проделал оставшуюся часть пути.

Добравшись до автомашины, мы, взмокшие и противные самим себе от исходившего от всех нас запаха, плюхнулись на чистые сиденья и несколько минут приходили в себя не столько от недавней угрозы нашим драгоценным жизням, сколько от пережитого унижения.

Останавливавшие нас на обратном пути патрули, приступая к проверке документов, сначала удивленно принюхивались, а потом, заглянув в салон, испуганно шарахались в сторону, как будто это была не дипломатическая, а мусороуборочная машина.

Подъехав к посольству, я специально остановился у служебного входа. Посол и послиха выскочили из машины и, стараясь остаться незамеченными, наперегонки бросились в свою резервную квартиру отмываться и приводить себя в порядок.

Базиленко помог мне содрать чехлы с сидений и понес их в общественную прачечную. Я же тем временем зашел в туалет, слегка почистился, умылся и поднялся в резидентуру, решив немедленно провести оперативное совещание.

Как бы ни сложилась обстановка в последующие дни, было очевидно, что рано или поздно нам придется возобновить разведывательную работу, а для этого всем сотрудникам, кроме Ноздрина, придется регулярно выезжать в город. Насколько я знал, только у меня был какой-то опыт работы в условиях чрезвычайного положения (мне в этом смысле везло в предыдущих командировках!), да еще в бытность Хачикяна в Марокко там произошло покушение на короля. Остальные в такой обстановке оказались впервые. Поэтому я решил, не дожидаясь рекомендаций Центра, сам провести необходимый инструктаж.

Окинув взглядом сосредоточенные лица подчиненных, я начал свой монолог.

– Сложная агентурно-оперативная обстановка, в которой нам придется работать в обозримом будущем, потребует от всех нас без исключения максимальной собранности, бдительности, дисциплины, ответственности за каждый свой поступок, за каждое принятое решение.

В кабинет вошел задержавшийся Базиленко и тихонько сел на свободный стул. Это несколько отвлекло меня, и следующая фраза получилась какой-то заумной:

– Те рекомендации, которые я сейчас изложу, учитывают не только уже произошедшие изменения в агентурно-оперативной обстановке, но и ожидаемые или вероятные изменения, о которых свидетельствуют тенденции развития кризиса.

Я заметил, как у Выжула округлились глаза от усилия вникнуть в смысл сказанного, и решил выражаться предельно доходчиво.

– В условиях комендантского часа и других чрезвычайных мер безопасности работать в городе будет намного сложнее. Выезжая в город, обязательно проверять наличие водительских прав, дипломатической карточки или консульского удостоверения. При движении по городу строго соблюдать все правила дорожного движения, не превышать скорость, в темное время не пользоваться дальним светом. И вообще лучше ездить только с включенными подфарниками.

Все это были, конечно, азбучные истины, но сколько наших сотрудников пострадало от пренебрежительного к ним отношения! Я вспомнил свою утреннюю поездку в день начала переворота, едва не стоившую мне жизни, и продолжил:

– Окна автомашины должны быть постоянно открыты, чтобы вовремя услышать и среагировать на окрики, свистки и другие звуковые сигналы военных патрулей и дорожной полиции.

– А как вести себя при проезде через КПП? – нетерпеливо спросил Выжул.

В другое время я непременно сделал бы ему замечание, но сейчас, учитывая общее возбуждение и накопившуюся за эти дни усталость, не стал, как говорится, «качать права» и спокойно ответил:

– При остановке патрулем вести себя спокойно, без суеты и спешки выполнять все указания. Тем, у кого на машине дипломатический номер, советую не козырять своим иммунитетом. Если требования патруля приемлемы, лучше без лишних разговоров подчиниться. Захотят осмотреть салон или багажник, откройте и покажите все, что они требуют. Ничего страшного не произойдет. Если же по каким-то соображениям вам нужно избежать этой процедуры, пригласите офицера и спокойно разъясните ему, кто вы и почему вас не следует досматривать. Офицеры – люди грамотные, и есть надежда, что они вас поймут.

На что еще может надеяться разведчик, если у него в машине лежит нечто, представляющее угрозу его безопасности, и нет никакой возможности прорваться?

– Особенно осмотрительно нужно вести себя при проверке документов. Документы доставайте плавно, без резких движений, держите их только в нагрудном кармане сорочки. Кстати, в пиджаках и куртках советую пока не ездить. Белая сорочка и галстук производят на военных благоприятное впечатление и не вызывают настороженности. Разговаривать с патрулем надо предельно вежливо, корректно, не повышать голос. В любой ситуации проявляйте такт и выдержку, стремитесь завязать непринужденную беседу. Избегайте сложных объяснений, особенно когда имеете дело с малограмотными солдатами. Представляйтесь так, чтобы они сразу поняли, с кем имеют дело. Например: «Я из советского посольства» или «я – советский дипломат». Избегайте появляться или проезжать в местах скопления людей, в районах, где расположены увеселительные или зрелищные заведения, стадионы. Выбирайте малолюдные, тихие улицы, где нет правительственных учреждений, штабов воинских подразделений и других охраняемых объектов.

Я умолк, и Выжул, как школьник, поднял руку.

– Михаил Иванович, а если остановит какая-то вооруженная группа и потребует отдать им автомашину?

– Ни в коем случае не следует оказывать сопротивление! Черт с ней, с машиной!

Когда я закончил, своими соображениями поделился Хачикян, потом, как водится, произошел общий обмен мнениями, а я подвел окончательный итог:

– Прошу принять все указания к неукоснительному исполнению! Хочу особо подчеркнуть – несоблюдение этих рекомендаций может спровоцировать патруль на применение оружия и другие нежелательные действия, в том числе задержание или арест…

После ухода оперативных работников я собрался было пойти к послу, но меня остановил телефонный звонок. Звонил Ноздрин:

– Михаил Иванович, у вас есть на отправку какие-нибудь телеграммы? А то через сорок минут у меня сеанс связи.

– Нет, Алексей, – ответил я и тут вспомнил, что у меня в папке лежит срочная телеграмма, на которую обязательно нужно ответить.

Получив позавчера указание провести обсуждение, повести «Малая земля», я подумал: «Ну, вот, нашли время!» и едва не психанул из-за того, что в такой исключительно трудный для нас момент Центр не придумал ничего лучше, как заставлять нас заниматься всякой ерундой.

Но потом я сообразил, что это не персональное указание, а циркуляр, разосланный по линии парткома Первого главного управления в резидентуры по всему миру. Правда, от осознания глобальности этого мероприятия мне нисколько не полегчало, так как это не избавляло меня от необходимости отчитаться за его проведение.

Перед выездом в командировку я уже был свидетелем необычайного ажиотажа, поднятого по всей стране в связи с выходом в свет бессмертного творения генерального секретаря. Апофеозом этого ажиотажа, с моей точки зрения, была состоявшаяся в доме Советской Армии и широко разрекламированная по телевидению и в прессе научно-практическая (!) конференция, на которой офицеры Генштаба и слушатели военных академий рассматривали «стратегические аспекты» малоземельной эпопеи.

Помнится, тогда был очень популярен анекдот, в котором на вопрос, какое место в истории Великой Отечественной войны занимала Сталинградская битва, следовал ответ, что это был всего лишь незначительный эпизод в великом сражении за «Малую землю»!

Возможно, я так никогда и не прочитал бы эту повесть, однако накануне утверждения моей партийной характеристики меня специально предупредили, что на парткоме может быть задан соответствующий вопрос. Так и произошло: когда все вопросы, относящиеся к моей служебной и общественной деятельности были исчерпаны, один из членов парткома поинтересовался, читал ли я повесть «Малая земля».

Я ответил утвердительно, и тогда он спросил, какой эпизод оставил в моей душе неизгладимый след.

Обдумывая свой ответ, я обратил внимание, как некоторые наиболее уважаемые мною члены парткома опустили глаза, давая понять, что они не имеют никакого отношения ни к этому вопросу, ни к той шумной кампании, которая развернулась вокруг самой книги.

Я мысленно перелистал небольшую книжицу, отыскал в ней нужное место и вполне искренне ответил, что самое сильное впечатление на меня произвело описание дня рождения одного из защитников «Малой земли»: по этому случаю его друзья скинулись и подарили ему столько автоматных патронов, сколько, ему исполнилось лет.

При этом я пояснил, что, на мой взгляд, в этом истинно мужском поступке наиболее наглядно проявились лучшие черты характера советского человека, готового отдать товарищу последнее, что у него есть, и что в той ситуации лучшего подарка нельзя было и придумать.

Не знаю, удовлетворил ли мой ответ членов парткома, возможно, некоторые из них ожидали, что я буду восхвалять полководческие таланты начальника политотдела 18-й армии, но тем не менее других вопросов на эту тему не последовало.

И вот теперь партком решил, видимо, провести «выездное заседание» и одним махом допросить всех, кто по причине нахождения за рубежом был лишен возможности лично засвидетельствовать свое восхищение подвигами полковника Брежнева. Но заставлять меня дважды высказываться по этому поводу – это было уже слишком!

– Впрочем, одна телеграмма все же будет, – обдумывая ее текст, сказал я радисту-шифровальщику.

– Тогда я сейчас поднимусь, – ответил Ноздрин и положил трубку.

Когда радист-шифровальщик вошел в кабинет, я предложил ему сесть, достал из папки циркулярную телеграмму и после небольшой паузы, посмотрев ему в глаза, спросил:

– Как ты думаешь, Алексей, что будет с этой книгой, – при этом я помахал телеграммой, как будто это была «Малая земля», – и другими ей подобными, когда Брежнева не станет?

Я умышленно не уточнил, как именно «не станет» Брежнева, предоставляя Ноздрину право самому домыслить возможные варианты.

Ноздрин тоже пристально посмотрел мне в глаза, стараясь, видимо, определить, что это: провокация, проверка на лояльность или попытка вызвать на «откровенный» разговор.

Очевидно, мой взгляд выражал именно тот смысл, который я вложил в свой вопрос, потому что Ноздрин ответил так, как я и рассчитывал: