Текст книги "Агентурная сеть"

Автор книги: Игорь Прелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

Повозившись под столом, Копленд поднял руку, взял вилку и сказал:

– Видишь ли, Майк, у Рэнскипа были знакомые среди твоих соотечественников. Я допускаю, что вы могли отрицательно относиться к этим контактам и предпринять какие-то меры, чтобы их пресечь.

– Ценой жизни человека? – уточнил я.

– А почему бы нет? – глядя мне прямо в глаза, сказал Копленд.

Теперь, когда я был почти уверен, что Копленд отключил свой аппарат, я испытывал большое желание сказать ему все, что я думаю о нем и учреждении, в котором он работает. И я едва не сделал это! Но потом подумал, что меня вряд ли поймут и одобрят те, кто будет слушать запись нашего разговора в Москве. Ведь смотреть в глаза своему противнику – это одно, а слушать запись – совсем другое!

Отказав себе в маленьком удовольствии, я спросил:

– Тебя кто-нибудь уполномочил провести со мной эту беседу?

– Нет, это моя личная инициатива, – поспешил заверить меня Копленд, и я еще раз подумал, что он не зря отключил свой аппарат: начатая им дискуссия могла закончиться самым неожиданным образом!

– Тогда я вот что тебе скажу, Гэри. Ты обратился не по адресу. И вообще зря затеял этот разговор. Время для него еще не пришло.

Говоря о времени, я имел в виду не только осложнившуюся из-за ввода наших войск в Афганистан международную обстановку и начавшийся очередной виток холодной войны, что само по себе не располагало к интимным встречам между резидентами двух, противоборствующих разведок. Я очень надеялся, что с помощью установленного в кабинете американского посла микрофона нам удастся получить кое-какую полезную информацию, а уж тогда мы придумаем, о чем и как нам поговорить с Коплендом!

Я очень люблю омлет с шампиньонами. Не знаю, как поступил мой американский коллега, но я ушел, даже не притронувшись к этому изысканному блюду.

36

Люди, выбравшие профессию разведчика по призванию, независимо от их политических взглядов и приверженности той или иной идеологии, должны быть убежденными интернационалистами.

С кем только им не приходится встречаться! Кого только не приходится вербовать? И белых, и черных, желтых, и сереньких, и в полосочку! И всем нужно понравиться, со всеми нужно установить хотя бы нормальные человеческие отношения, а еще лучше дружбу, потому что от дружбы всего один шаг до делового партнерства, то есть до того самого сотрудничества, которое и является конечной целью взаимоотношений разведчика с интересующим его иностранцем.

Каждому известно, что хорошие личные отношения складываются на основе обоюдной личной симпатии, умения выслушать человека и вникнуть в его проблемы. Этими качествами и должен обладать настоящий агентурист. А еще он должен быть начисто лишен расовых и национальных предрассудков, он должен искренне верить в то, что дети разных народов, независимо от цвета их кожи и разреза глаз, отличаются друг от друга только характерами, но никак не умственными или иными способностями.

Вы можете сколько угодно пить с нужным вам человеком на брудершафт, но он не проникнется к вам доверием и не станет вашим другом до тех пор, пока не увидит в глазах ваших искреннее, а не наигранное дружелюбие, пока не убедится, что вы считаете его по меньшей мере равным себе и без всяких комплексов воспринимаете его таким, каков он есть.

На своем личном опыте я убедился, что все так называемые «цветные», а особенно представители черной расы, генетически, как-то нечеловечески (я бы даже сказал по-звериному) чувствительны к любой фальши во взаимоотношениях с белым человеком, к любым проявлениям расового превосходства, неуважения или дискриминации. И любая попытка обмануть их, попробовать за счет актерских способностей изобразить то, чего нет на самом деле, все равно обречена на неудачу.

Я рискую повториться, но разведывательная работа в Африке имеет еще одну особенность. Она состоит в том, что основное общение с полезными связями и даже часть агентурных встреч происходит на квартире разведчика, и таким образом члены его семьи тоже оказываются втянутыми в оперативную деятельность. А потому многие требования, которые предъявляются к разведчику, распространяются также на его жену и даже на малолетних детей.

Предположим, что вчера, встретив нужного вам африканца в каком-нибудь правительственном учреждении или на протокольном мероприятии, вы с обворожительной улыбкой распинались ему в искренней дружбе, а сегодня он пришел к вам в гости и увидел недобрый или брезгливый взгляд жены. Или ваш ребенок при виде чернокожего гостя закричал от ужаса и забился в дальний конец квартиры. Можете быть уверены, что после этого никакой дружбы у вас с этим африканцем не получится! И не старайтесь!

И наоборот: жена ваша встретила его широкой, доброжелательной улыбкой, без всяких предубеждений протянула ему руку, села с ним за один стол, да еще села так, чтобы он имел возможность насладиться белизной ее длинной ноги, выглядывающей в разрез юбки или платья! А ваш сын или дочь с разбега бросились ему на колени, обняли за шею, а потом показали ему свои игрушки или рисунки. И он ваш! Вместе со всеми своими потрохами и информацией, которой он владеет и ради которой вы и пригласили его к себе.

И неважно, что члены вашей семьи не владеют языком, на котором говорит ваш гость. И вообще, незнание иностранного языка имеет как минусы, так и плюсы.

Плюс состоит в том, что жена по договоренности с вами может учинить гостю настоящий допрос и проявить интерес к таким интимным подробностям его бытия, о которых вам спрашивать просто неудобно! И не беда, что задавать вопросы она будет по-русски! Переводить-то все равно придется вам, и уж тут вы дадите волю и, прикрываясь святой женской любознательностью, сформулируете их таким образом, чтобы получить всю интересующую вас информацию.

А минус состоит в том, что вам ни в коем случае нельзя делать в адрес гостя каких-либо критических замечаний, а тем более осуждать его за какие-то действия. Он может не знать ни слова по-русски, но уловить интонацию, увидеть гримасу неприязни на лице, и этого будет достаточно, чтобы он догадался о вашем истинном к нему отношении.

И дети разведчика (вольно или невольно) тоже являются активными участниками вербовочного процесса! Особенно, когда требуется выяснить, созрел ли ваш клиент, чтобы принять от вас какое-нибудь подношение.

В азиатской стране, когда Иришке было всего пять лет, она как-то по своей инициативе подошла к гостю и спросила, есть ли у него маленькая дочка. Когда гость ответил утвердительно, она притащила свою любимую куклу и попросила подарить ее незнакомой подружке. Гость не смог отказаться, и на последующих встречах за куклой пошли более дорогие подарки, теперь уже от родителей: сначала от Татьяны жене по случаю рождения очередного ребенка, а потом и я включился в этот процесс.

Не прошло и нескольких месяцев, как мой гость настолько привык на каждой встрече получать какой-нибудь подарок, что сам заговорил о том, как бы придать нашим отношениям деловой характер!

Только тот, кто подолгу жил за границей в одиночестве, поймет, с каким нетерпением я ждал приезда в страну жены и дочери. Помимо избавления от всяческих житейских неудобств и опостылевших бытовых проблем, сопутствующих холостяцкому существованию, я рассчитывал на их помощь в моей профессиональной деятельности: за время зарубежных странствий Татьяна и Иришка приобрели большой опыт общения с иностранцами всех мастей, и их присутствие должно было значительно расширить мои возможности в работе с полезными связями.

В течение двух дней, предшествовавших их приезду, я посвящал все свободное время уборке квартиры и наведению в ней надлежащего порядка. Не могу сказать, что до этого она имела захламленный или неопрятный вид, и тем не менее до глубокой ночи я мыл, чистил, драил, доводил до блеска и вообще старался вовсю. Излишне говорить, что с самого утра в день рейса Аэрофлота я находился в приподнятом настроении. С этим же настроением я отправился в аэропорт…

Стоя на открытой террасе аэровокзала и глядя, как заходит на посадку элегантный Ил-62, я волновался почти так же, как четырнадцать лет назад, когда в аэропорту Внуково впервые встречал Татьяну. Только в тот раз у меня был заготовлен целый монолог, в котором смешались извинения за мое поведение в Сочи, признание в любви, предложение руки и сердца и многое другое, что говорят в подобных случаях, а сейчас никаких речей я не готовил, да и ситуация была несколько иной.

Когда на трапе показались Татьяна и рядом с ней длинноногая пигалица в модных брючках и вышитом батничке, я почувствовал себя самым счастливым человеком на всем африканском континенте.

Теперь, когда были созданы необходимые гарантии безопасности, и мою квартиру едва ли не ежедневно стали посещать самые разнообразные люди, появилась возможность под их прикрытием проводить личные встречи с агентами. Особенно в тех случаях, когда требовалось поставить агенту новое задание и в спокойной обстановке, детально обсудить способы его выполнения.

Первым я привел на квартиру «Рокки». К этому времени легенда с его лечением окончательно себя изжила, в машине долго не поговоришь, да и совместные поездки, как я неоднократно убеждался, были чреваты всякими осложнениями. И потому мне ничего не оставалось, как познакомить Татьяну и Иришку с одним из моих агентов.

«Рокки» приходил, как правило, незадолго до полуночи и мы засиживались с ним до двух, а то и до трех часов ночи. Одной из тем наших бесед была, конечно, работа специальной секции «Руссо» по «Бао».

«Рокки» докладывал, что установленный по указанию «Атоса» контакт с Конде развивается нормально. Стало ясно, что «Бао» весьма заинтересован в углублении отношений с пресс-секретарем министерства иностранных дел, и с этой целью стремится расположить его, делает подарки, приглашает в рестораны.

С разрешения «Рокки» Конде принял несколько таких приглашений, и каждый раз «Бао» подвергал его активной обработке в прокитайском духе. Это существенно портило Конде аппетит, тем более что «Бао» допускал критические высказывания в адрес президента страны и проводимой им профранцузской политики.

Опять-таки выполняя указания «Атоса» (то есть наши указания), «Рокки» порекомендовал Конде продолжать встречи с «Бао» и вести себя таким образом, чтобы у китайца сложилось мнение о перспективности этой разработки.

Доложив мне о работе с Конде, «Рокки» однажды спросил:

– А что вы посоветуете мне?

– Мой совет – строго выполнять все указания Сервэна.

Я мог бы, конечно, дать кое-какие рекомендации, но предпочел сделать это через «Атоса», чтобы «Рокки» не понял, кто на самом деле стоит за дирижерским пультом, и не догадался, что его шеф тоже работает на советскую разведку.

На очередной встрече «Атос» почти слово в слово повторил то, что я уже знал от «Рокки». А заодно рассказал, что его друг Жиро продолжает обследование «Бао», используя каждый его визит для выяснения различных вопросов, чтобы составить более полное представление о характере «Бао» и его личных качествах. Будучи неплохим психологом, Жиро пришел к убеждению, что «Бао» весьма скрытен, честолюбив и очень высокого мнения о своих достоинствах.

Все эти наблюдения, словно кирпичик к кирпичику, легли в специальную анкету, заполняемую на каждого иностранца, изучаемого с целью вербовки.

Если верить китайской пословице, то подниматься вверх по реке легче всего, плывя по течению!

Видимо, Центр руководствовался другими пословицами и поговорками. Декабрьской почтой он разродился большим оперативным письмом, в котором, надо отдать ему должное, скрупулезно проанализировал все добытые на «Бао» материалы и, как и полагается, подверг действия резидентуры нелицеприятной, но доброжелательной критике.

В первую очередь были отмечены все недостатки в разработке «Бао», главный из которых, по мнению Центра, заключался в том, что резидентура недостаточно полно выяснила его взгляды на современное положение КНР и не сумела всесторонне изучить его отношение к СССР.

Мне бы и самому очень хотелось в полной мере выяснить, а тем более всесторонне изучить, и, будь у нас такая возможность, мы давно бы это сделали. Но, увы, таких возможностей у нас пока не было. А еще Центр подметил, что нами совершенно не изучен вопрос о возможном присвоении «Бао» части средств, идущих на оперативные нужды, хотя это могло бы явиться серьезным компрометирующим его обстоятельством.

И опять Центр был совершенно прав, потому что сложившаяся ситуация могла толкнуть «Бао» на такой некрасивый поступок. Но чтобы узнать, запустил ли «Бао» руку в государственный карман, одной правоты было недостаточно.

Но жаловаться на объективные трудности и искать оправданий – последнее дело! Тем более что концовка письма звучала достаточно оптимистично:

«Проанализировав все имеющиеся материалы, Центр полагает, что их вполне достаточно, чтобы приступить к составлению плана вербовки „Бао“ с использованием в сочетании материальной и морально-психологической основ».

Дочитав письмо до конца, я задумался. Признаюсь, оно вызвало у меня противоречивые чувства.

Действительно, с материальной основой не было особых проблем, поскольку, попав в страну, где отсутствовала китайская колония, «Бао» лишился побочного (и притом, весьма значительного!) источника дохода и теперь не мог, как прежде, помогать своим родственникам в КНР и сыну на Занзибаре, к которому, суля по всему, он испытывал большую привязанность. Кроме этого, наряду с укоренившейся привычкой тратить деньги на светские удовольствия, у него возникли непредвиденные расходы в связи с беременностью любовницы и необходимостью самому оплачивать счета за лечение у французского врача.

И с морально-психологической основой тоже была довольно полная ясность. Нам было известно о принадлежности «Бао» к спецслужбам КНР, а это для разведчика, особенно работающего под прикрытием журналиста, чрезвычайно неприятное обстоятельство.

Было также установлено, что «Бао» занимается спекуляцией и незаконными валютными сделками, а поступки такого рода никак не украшают официального представителя иностранного государства.

Наличие внебрачного сына на Занзибаре подрывало его моральный облик, а интимная связь с Алисией Рибейра, ожидавшей от него ребенка, свидетельствовала, что речь идет не об ошибках молодости, а об устойчивых и к тому же порочных наклонностях, которые совершенно недопустимы в таком пуританском коллективе, каким было китайское посольство.

Что касается переписки с Ваном, фирму которого «Бао» использовал для нелегальной связи с родственниками, проживающими в КНР, то здесь был целый букет нарушений законов и инструкций, и за каждое подобное нарушение было предусмотрено соответствующее наказание.

И, наконец, установленное нашей резидентурой в Токио членство «Бао» в прошлом в полуфашистской организации «синерубашечников», в сочетании со всеми его проступками, могло положить конец его карьере и иметь для него самые тяжелые последствия.

Сделав эти выкладки, я обнаружил в них одну явную закономерность: все эти факты были не чем иным, как компроматом, а потому морально-психологическая основа сводилась к тривиальной угрозе компрометации. А такая угроза, как свидетельствовала оперативная практика, была не самым лучшим аргументом и далеко не всегда гарантировала успех вербовочной разработки.

У меня еще свежи были воспоминания об участии в одной подобной операции. Проведена она была в африканской стране в те недоброй памяти годы, когда советско-китайские отношения достигли пика конфронтации, а посему информация о том, что творится в КНР и какие мероприятия затевают китайские руководители, чтобы покрепче насолить своему «брату навек», была на вес золота. Охота за этой информацией была главнейшей задачей многих наших резидентур, в первую очередь, конечно, в тех странах, где были многочисленные китайские колонии.

И вот объектом наших устремлений стал скромный переводчик китайского посольства по имени Кан Шулин. Попался он нам на глаза, когда началась сильная миграция китайских специалистов, работавших в Африке, и китайское посольство было вынуждено обратиться к услугам Аэрофлота: вражда враждой, а другой возможности доставить в страну своих специалистов и после окончания работы отправить их обратно в Китай у верных учеников Мао Цзэдуна не было! Китайские самолеты в Африку не летали, за услуги западных авиакомпаний нужно было платить в твердой валюте, а потому, сцепив в идеологическом экстазе зубы и держа наготове цитатники, летали китайцы по маршруту Пекин – Москва и далее по столицам африканских государств. Ну и, естественно, обратно – не оставаться же им в Африке на веки вечные!

Вот и занимался переводчик авиабилетами, а его соотечественник из консульского отдела, с которым я безуспешно пытался наладить хоть какой-то контакт – транзитными визами.

В отличие от вице-консула, разработка переводчика пошла более успешно, и это как-то компенсировало мою неудачу с неуступчивым и не в меру дисциплинированным вице-консулом.

А началось все с того, что представителю Аэрофлота, в течение многих лет являвшемуся верным помощником в многообразных делах КГБ, пришла в голову мысль втянуть переводчика в то, что на языке советского уголовного кодекса называлось злоупотреблением служебным положением и хищением государственных средств в особо крупных размерах. Нам никогда не приходилось читать китайский уголовный кодекс, но не надо было быть слишком умными, чтобы догадаться, что во всех странах, вставших на путь строительства светлого будущего, примерно одинаково относятся к подобного рода деяниям. Разве что в наказаниях за содеянное, как говорится, возможны варианты, да и то не слишком разнообразные – где-то между десятью годами тюрьмы и смертной казнью.

Что касается КНР, то в годы «культурной революции» второму наказанию отдавалось явное предпочтение.

На столь оригинальную идею представителя Аэрофлота натолкнуло то обстоятельство, что переводчик примерно раз в две-три недели закупал от двух до трех десятков авиабилетов, каждый раз расплачиваясь наличными в местной валюте, и это составляло столь значительные суммы, что даже пятипроцентная скидка была сопоставима с его годовым жалованьем.

Получив «добро» на эксперимент (а было это как раз накануне Нового года), представитель Аэрофлота при очередном визите переводчика пригласил его к себе в кабинет и сказал:

– Дорогой Кан Шулин, вы у нас солидный клиент, и я хочу к празднику сделать вам подарок!

Кан оживился. Мы давно подметили, что он падок на подношения, и до этого представитель Аэрофлота уже неоднократно одаривал его всяческими безделушками, которые он частью брал себе, а некоторые с несомненной выгодой для себя отдавал своим покровителям. В этом мы убедились с абсолютной достоверностью, когда представитель Аэрофлота подарил переводчику ярко-желтый кожаный портфель: уже через день мы увидели этот портфель у советника китайского посольства!

– Вы отправляете авиапассажиров большими группами, – продолжал представитель Аэрофлота, – а для групп у нас предусмотрена скидка. Вот я и хочу взять с вас меньше на пять процентов, но платежные документы оформить со скидкой в три процента. Разницу можете взять себе в порядке поощрения за вашу работу.

– Спасибо, спасибо, – улыбаясь и кланяясь, сказал переводчик и радостно потер руки.

Нам оставалось убедиться, что он действительно взял разницу себе, а не внес ее в кассу своего посольства, как должен был поступить каждый честный сотрудник, оказавшийся невольной жертвой иностранного «благодетеля».

В следующий визит представитель Аэрофлота предложил новый вариант.

– Мне тоже хочется извлечь какую-то пользу из нашей дружбы, – сказал он, угощая переводчика пивом. – Поэтому, если не возражаете, давайте сделаем так. Вы получаете авиабилеты с десятипроцентной скидкой, а в платежных документах скидка будет всего в пять процентов. А разницу разделим пополам: каждому по два с половиной процента. И вашему посольству выгодно, и нам!

И в самом деле, выгода от этого предложения была столь очевидна, что переводчик, не колеблясь, согласился. Это окончательно убедило нас в том, что всю разницу от предыдущей скидки он присвоил себе или, что тоже было вероятно, разделил ее с кем-то из дипломатов.

Что касается представителя Аэрофлота, то он, естественно, себе ничего не брал. Более того, чтобы не вводить Аэрофлот в непредусмотренные расходы, всю так называемую «скидку», уплывавшую в карман Кан Шулина, мы возмещали за счет бюджета КГБ. Хотя разницы, конечно, не было никакой: в любом случае платил наш многострадальный налогоплательщик! Но разведка – дело чрезвычайно дорогое, и платить приходится не только за информацию, но даже за перспективу ее получения! И еще неизвестно, что обходится дороже!

Теперь, когда разработка Кан Шулина заметно активизировалась, мы приступили ко второму, более дорогостоящему и рискованному этапу.

Используя его любовь к подаркам, представитель Аэрофлота в день ведомственного праздника, который отмечался в феврале, преподнес переводчику изделие местных кустарей – большую ритуальную маску из красного дерева, начиненную электроникой и элементами питания на манер малахитовой подставки, установленной нами в кабинете американского посла. Но, в отличие от «Армана», переводчик повесил маску не там, где бы нам хотелось, а в каком-то вспомогательном помещении посольства, где никаких интересных разговоров не происходило. А если и удавалось что-то записать, то, как назло, на каком-нибудь редком диалекте, так что наши переводчики только матерились, но понять, о чем идет речь, очень часто просто не могли.

Мы погоревали какое-то время по этому поводу, но долго горевать у нас не принято. К тому же настоящие профессионалы умеют извлечь пользу даже из неудач, если, конечно, в них бьется живая творческая мысль.

В следующий раз представитель Аэрофлота подарил переводчику статуэтку, в которую тоже была вмонтирована электроника, но не та, что делают в лабораториях КГБ, а изготовленная в ЦРУ и за несколько месяцев до этого обнаруженная в одном из наших посольств. Она была в нерабочем состоянии, но от нее и не требовалось улавливать и передавать в эфир труднопереводимую китайскую речь, потому что в наших планах ей отводилась совсем иная роль.

Таким образом, переводчик получил от представителя Аэрофлота и рассовал в разные помещения и закоулки китайского посольства несколько изделий местных мастеров, начиненных неработающей электроникой иностранного производства.

Мы уже готовили завершение этой операции, как вдруг неугомонный представитель Аэрофлота вспомнил, что переводчик давно «положил глаз» на стоявшую в офисе небольшую модель «Боинга». Конечно, это было непатриотично, по всем правилам полагалось выставить в представительстве Аэрофлота модель советского самолета, но за неимением таковой в офисе в течение нескольких лет красовалась модель «Боинга», подаренная в свое время по случаю годовщины Аэрофлота авиакомпанией САС.

А вспомнил об этом представитель Аэрофлота потому, что когда-то, правда, в шутку, пообещал Кан Шулину списать и подарить «Боинг», как только получит модель советского самолета. И вот недавно ему сообщили, что в ближайшее время поступит модель Ил-62. Именно такие самолеты выполняли рейсы в страну.

Мы быстренько связались с Центром, где-то в Америке или в Европе была приобретена модель «Боинга», аналогичная той, что стояла в представительстве Аэрофлота, и наши умельцы начинили ее стандартным набором электроники. А еще спустя некоторое время «Боинг», в течение нескольких лет украшавший офис, был отправлен в Москву (там тоже хватало своих «коллекционеров»), его место заняла модель, прошедшая соответствующую обработку в секретной лаборатории КГБ, а рядом с ней раскинул двухметровые крылья красавец Ил-62.

При очередном визите переводчик сразу обратил внимание на появление в офисе модели советского самолета, а когда представитель Аэрофлота напомнил ему старый уговор и разрешил взять «Боинг», его радости не было предела!

В тот же день «Боинг» отправил в эфир первую информацию из кабинета китайского посла, куда его затащил услужливый Кан Шулин.

Прошло еще несколько месяцев, и когда улеглись страсти, связанные с внедрением «Боинга» в китайское посольство, мы решили душевно побеседовать с переводчиком. В один из его визитов я уединился с ним в кабинете представителя Аэрофлота и после небольшого вступительного слова показал ему несколько фотографий.

А на фотографиях этих были запечатлены подаренные ему маски, статуэтки и прочая кустарщина в разобранном виде, то есть с электронной начинкой, из чего безоговорочно следовало, что он своими руками занес в китайское посольство советскую технику подслушивания и фактически уже стал нашим сообщником.

Эту демонстрацию я закончил такими словами:

– Нам бы хотелось, чтобы вы продолжили эту работу, только устанавливали наши микрофоны не где попало, а там, где мы вам посоветуем. Естественно, все ваши усилия будут хорошо вознаграждены.

Меня удивило, что переводчик уж очень спокойно реагировал на фотографии и мое деловое предложение. Но, приглядевшись к нему повнимательнее, я понял, что от всего увиденного и услышанного он впал в какую-то прострацию: его взгляд застыл на фотографии, где рядом с высверленной ритуальной маской лежали электронные платы и блоки питания, лицо словно закаменело и превратилось в маску из китайского народного театра, кулаки были сжаты так, что побелели костяшки пальцев.

Видимо, истинный смысл происшедшего доходил до него долго, но все же дошел, и животный страх перед возможной карой сменился бурным всплеском эмоций. Сначала он покрылся обильным потом, затем лицо его исказила страшная гримаса, он что-то возбужденно залопотал по-китайски, а закончил воплем на французском языке:

– Это изощренное коварство!!

Несколько раз он пытался встать, но ноги, судя по всему, его не слушались, поэтому он сполз со стула и на полусогнутых поплелся к двери. Дверь, как ей и полагается, открывалась наружу, но Кан Шулин почему-то стал тянуть ее на себя. Естественно, дверь не открылась, и тогда он, несколько раз дернув ее, закричал:

– Вы не смеете меня задерживать! Немедленно выпустите меня отсюда!

Когда я пошел к двери, он отпрянул в сторону и занял боевую стойку, ожидая, видимо, что я попробую схватить его за руку и снова усадить на стул. Но я лишь легким движением толкнул дверь, она открылась, и переводчик, как пуля, вылетел в зал для посетителей, а затем на улицу…

Мы, честно говоря, не ожидали, что он поведет себя именно таким образом, но тем не менее приготовились взять его под наблюдение и зафиксировать все его последующие действия. И вот наши наблюдатели установили, что, выскочив из представительства Аэрофлота, Кан Шулин направился в китайское посольство. Спустя какое-то время он вышел из посольства с небольшим свертком в руках, сел в машину, доехал до ближайшей свалки (а таких свалок в городе было великое множество), вынул из свертка статуэтку из красного дерева и какую-то железяку, похожую на мачете, и с остервенением принялся ее кромсать!

Убедившись, что я его не обманул и в статуэтке действительно находится электроника, Кан Шулин спрятал мачете и снова вернулся в посольство. В течение дня он вывез на свалку все наши подарки. Как отметили наблюдатели, в своем неистовстве он был похож на отца Федора, который на черноморском побережье Кавказа изрубил в капусту двенадцать стульев из гостиного гарнитура генеральши Поповой!

Вся его деятельность и оставшиеся после нее следы были сфотографированы.

Но кроме масок и статуэток был еще «Боинг»! Он красовался в кабинете посла, и забрать его оттуда без соответствующих объяснений Кан Шулин никак не мог! А такие объяснения дорого бы ему обошлись!

Возможно, в его разгоряченную голову не пришла мысль, что мы напичкали электроникой не только изделия из ценных древесных пород, но и такую хрупкую вещь, как модель авиалайнера. Ведь фотографии «Боинга» я ему не показал! Как бы то ни было, но из наших наблюдений мы сделали вывод, что Кан Шулин постарался (на свой манер!) лишить нас возможности заниматься подслушиванием (откуда ему было знать, что вся эта электронная начинка была липой?), но не решился доложить послу о том, что стал жертвой коварных искусителей, которые не только превратили его в слепое орудие, но и пытались завербовать.

Не знаю, как ему удалось решить эту проблему, но после этих событий переводчик перестал заниматься авиабилетами, очень редко появлялся в городе и то, как правило, в сопровождении других сотрудников посольства. Вскоре он вообще исчез из страны…

Отказываться от своих поражений так же бессмысленно, как и от своих побед.

Я долго переживал неудачу с Кан Шулином, снова и снова анализировал все нюансы состоявшейся беседы и пытался определить, в чем состоял мой главный просчет.

Может быть, в том, что я не учел характера советско-китайских отношений и слишком жестко построил беседу, забыв, что преданность китайцев режиму Мао Цзэдуна порой доходила до фанатизма. Или в том, что сразу ошарашил его фотографиями масок и статуэток, не попытавшись для начала сыграть на обычных человеческих слабостях, ну хотя бы на любви к деньгам и стремлении иметь их побольше.

А может, мне просто не хватило опыта, чтобы доказать ему всю безвыходность ситуации, в которой он оказался? Как бы то ни было, но это была неудача, тем более обидная, что предшествующая разработка была проведена на достаточно высоком уровне и, казалось бы, гарантировала успех.

И все же в конце концов все закончилось благополучно, и операция по вербовке Кан Шулина пришла к логическому завершению. Правда, уже без моего участия.

Через полгода он объявился в одной из африканских стран, на этот раз в ранге вице-консула. К этому времени батарейки в «Боинге» окончательно сели, и модель авиалайнера превратилась просто в изящную и безобидную игрушку. Теперь нам нечего было опасаться, что в случае повторной неудачи мы лишимся возможности получать ценную информацию из китайского посольства. И мой коллега еще раз побеседовал с Кан Шулином.

На этот раз он напомнил ему о присвоении крупных сумм при оформлении авиабилетов, а заодно показал и фотографию электронной начинки «Боинга». Добраться до него и вывезти на свалку Кан Шулин не мог, и над ним нависла вполне реальная угроза уголовной ответственности за совершенные проступки. Поломавшись для приличия, но не так бурно, как во время первой беседы, он сдался.

Несмотря на удачное завершение разработки Кан Шулина, я с той поры стал с определенным предубеждением относиться к попыткам привлечь иностранца к сотрудничеству с советской разведкой путем оказания на него грубого давления. Независимо от того, какие аргументы при этом использовались, угроза компрометации, на мой взгляд, была приемлема только тогда, когда объектом наших вербовочных устремлений оказывался, что называется, ярый враг, которого надо было не уговаривать, а ломать, чтобы даже в случае отказа навсегда отбить у него охоту работать против нашей страны!