Текст книги "Агентурная сеть"

Автор книги: Игорь Прелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

16

Приехав к восьми утра в посольство, я сразу поднялся в резидентуру. Прочитав поступившие за ночь телеграммы, я отпустил Ноздрина и вызвал Базиленко.

Первым делом я поинтересовался, родилась ли у него какая-нибудь продуктивная идея относительно того, как завербовать «Рокки».

– Пока нет, – смущенно признался Базиленко. – Зацепок всяких много, но, чем больше я думаю, тем все больше прихожу к выводу, что ни одна из них не гарантирует успех. Какая-то тупиковая ситуация: и ждать дальше глупо, и не знаешь, что предпринять!

– А его стесненное материальное положение тебе ничего не подсказывает?

Мне очень хотелось, чтобы Базиленко сам вышел на ту идею, которая прервала мой сон. Это помогло бы мне убедить его в правильности намеченного мной варианта.

– Предложить ему деньги? – удивился Базиленко. – Это слишком банально! Он, конечно, нуждается, но это, как говорится в одном анекдоте, вовсе не повод для знакомства!

– Деньги тоже можно предлагать по-разному, – назидательно сказал я и, сам устыдившись этой назидательности, изменил тон. – Ведь «Рокки» уже сделал полшага. Почему не помочь ему шагнуть широко? И деньги предложить не прямо, не в качестве платы за сотрудничество, а как бы косвенно, например, в качестве материальной помощи? Нужно поставить его в положение, когда он сам должен будет сделать выбор: принять нашу помощь или отказаться! Тогда и сотрудничество будет для него не чем-то экстраординарным, а естественной благодарностью за то, что мы поддержали его в трудную минуту.

– А к чему все эти сложности? – все еще не понимая хода моих мыслей, спросил Базиленко.

– А к тому, что «Рокки» трудно решиться на то, чтобы работать против своей службы! В его положении человек всегда ищет оправдание своим действиям, и мы должны ему в этом помочь, подсказать убедительный мотив для сотрудничества с нами.

– Как же это сделать? – В глазах Базиленко зажегся знакомый мне огонек: такой огонек загорается в глазах охотника, вышедшего на звериную тропу.

– А вот так! – словно фокусник, вытянувший из колоды нужную карту, сказал я и изложил Базиленко итог моих ночных размышлений.

Выслушав меня, он сразу заявил, что придуманный мной план ему нравится, и что вербовать «Рокки» должен, конечно, я, поскольку никому другому не удастся органически вписаться в разработанную мной легенду. Не скрою, я был весьма доволен, что Базиленко с энтузиазмом принял мою идею и избавил меня от необходимости употреблять власть резидента для принятия наиболее разумного с моей точки зрения решения. Когда подчиненные сознательно воспринимают идеи своих начальников, конфликты на служебной почве возникают намного реже.

Мы обсудили все детали предстоящей вербовки, в которой и Базиленко отводилась немалая роль, наметили, какие подготовительные мероприятия нам необходимо провести.

Затем на трех листах из шифроблокнота изложили все в телеграмме на имя начальника управления внешней контрразведки, в компетенцию которого входила дача санкции на вербовку сотрудника иностранной спецслужбы.

Отдав шифртелеграмму Ноздрину, я, находясь в несколько благодушном настроении от удачно начавшегося рабочего дня, задержал Базиленко, чтобы заодно обсудить с ним ход разработки Франсуа Сервэна.

Если бы в этот момент я знал, какие последствия будет иметь эта задержка!

Мы еще раз внимательно прочитали поступившую накануне дипломатической почтой справку. Она была составлена на основании материалов, полученных резидентурой КГБ в Париже.

В ней говорилось, что в годы войны отец Сервэна был содержателем явочной квартиры, а его мать – связной «пятерки», входившей в состав подпольной группы известного борца Сопротивления коммуниста Фабиена, впоследствии, расстрелянного фашистами. После провала группы Фабиена «Маркиз» сумел скрыться, а затем с большим трудом, постоянно рискуя быть схваченным гестапо, добрался до партизанского отряда «Коммунар» и сражался в нем до высадки союзников в Нормандии, пока в одном из боев не был тяжело ранен.

После войны связь с ним оборвалась, «Маркиз» ни разу не приезжал на традиционные встречи ветеранов Сопротивления.

Из официальной истории французского Сопротивления было известно, что отряд «Коммунар» являлся одной из самых крупных боевых единиц возглавляемого коммунистами Национального фронта, созданного в 1941 году и спустя два года преобразованного в Национальный совет Сопротивления. Среди бойцов этого отряда было много бежавших из фашистского плена красноармейцев, отряд поддерживал постоянную связь с руководством французской компартии и со штаб-квартирой Коминтерна в Москве.

Впоследствии некоторые бойцы этого отряда, в том числе коммунисты, стали видными общественными и политическими деятелями, мэрами городов, депутатами Национального собрания Франции.

Кроме этого, резидентура КГБ в Париже попыталась собрать сведения на отца Франсуа Сервэна по Тулону. Правда, прямых подходов к нему найти не удалось, однако собранные через различные источники сведения позволили сделать вывод, что после окончания войны он не утратил симпатий к коммунистам, но вынужден был отойти от них, чтобы не испортить служебную карьеру сына. По мере того, как Франсуа Сервэн занимал в контрразведке все более высокие должности, его отец вел себя все более осмотрительно и осторожно, поскольку служебное положение сына просто обязывало его к этому!

Одновременно с этим Центр распорядился собрать дополнительные сведения на родственные и прочие связи Франсуа Сервэна и его отца в Алжире, однако сделать это без риска расшифровки нашей заинтересованности перед алжирскими спецслужбами не удалось, и от этой затеи пришлось отказаться.

Мы потратили примерно полчаса на анализ этой информации, наметили план дальнейших действий на ближайшее время, и я отпустил Базиленко, попросив его пригласить ко мне Хачикяна.

Но едва мы успели с Хачикяном обсудить кое-какие текущие вопросы, как у меня на столе зазвонил внутренний телефон.

Я поднял трубку и услышал взволнованный голос Базиленко:

– Михаил Иванович, прошу вас немедленно меня принять!

С подобной просьбой Базиленко мог обратиться только в том случае, если произошло нечто чрезвычайное. А чрезвычайным для сотрудника, отвечающего за безопасность, могло быть какое-то происшествие в советской колонии или в резидентуре.

– Заходи! – коротко сказал я и, не зная еще, в чем дело, почувствовал, как сердце мое учащенно забилось, словно после чашки двойного кофе, который я иногда заваривал себе, когда работал по ночам.

– Давай прервемся, – обратился я к Хачикяну. – У Базиленко какое-то важное сообщение.

– Мне выйти? – спросил Хачикян, так же, как и я, предположивший, видимо, что речь пойдет о каком-то чрезвычайном происшествии.

– Подожди, – на всякий случай задержал его я. – Может, ты понадобишься.

Вошел Базиленко. В руках у него был кассетный магнитофон. Он глянул на моего заместителя и ничего не сказал. Из этого следовало, что повод, побудивший его добиваться срочной встречи с резидентом, мог и к заместителю иметь самое непосредственное отношение.

Так оно и оказалось.

– Я только что прослушал запись вчерашних телефонных разговоров Сервэна, – с этими словами Базиленко поставил кассетник на стол. – Похоже, у нас произошел провал!

Не теряя времени на объяснения, Базиленко нажал на клавишу. Через несколько секунд послышались длинные телефонные гудки, потом характерный щелчок снимаемой трубки и знакомый голос нашего французского коллеги:

– Франсуа Сервэн слушает!

– Добрый вечер, месье Сервэн! – донесся из кассетника мужской голос. – Говорит адвокат вашего отца – мэтр Гриняк.

– Добрый вечер, месье Гриняк. Что случилось? – В голосе Сервэна послышалось беспокойство.

– Мне выпала печальная обязанность сообщить вам о скоропостижной кончине вашего отца. Примите мои самые искренние соболезнования!

– Как это случилось? – дрогнувшим голосом спросил Сервэн.

– Ваш отец скончался три часа назад от сердечного приступа. Сейчас я занимаюсь необходимыми формальностями. Я хотел бы знать, когда вы сумеете прибыть в Тулон?

Последовала довольно длинная пауза. Видимо, Сервэн прикидывал, когда он сможет вылететь во Францию. Наконец, снова раздался его голос:

– Я вылечу в Париж завтра. Послезавтра утром постараюсь быть в Тулоне.

– Хорошо, я буду ждать вас, месье Сервэн. До встречи! – сказал мэтр Гриняк и разъединился.

Я с нетерпением посмотрел на Базиленко.

– Послушайте все разговоры, – сказал тот, – иначе будет трудно понять, как развивались события.

После разговора с Тулоном Сервэн выдал несколько звонков.

Сначала он набрал номер своего непосредственного начальника – старшего французского советника дивизионного комиссара Фердана. Доложив о смерти отца, он заручился его разрешением вылететь на похороны.

Затем Сервэн позвонил в авиакомпанию «Эр-Африк» и поинтересовался, есть ли завтра утренние или дневные рейсы в Париж. Получив отрицательный ответ, заказал два билета на вечерний рейс.

После этого он пытался дозвониться дочери в Париж, но телефон не ответил. Тогда он позвонил ее жениху, но того тоже не оказалось дома.

И вот после этого Базиленко сделал нам знак, что сейчас последует тот разговор, из-за которого он попросил немедленно его принять.

Из кассетника снова донесся характерный щелчок поднятой трубки и традиционный ответ:

– Франсуа Сервэн слушает!

– Месье Сервэн, с вами говорит дежурный офицер «Руссо» подлейтенант Морис Сейду. Только что «Флеш-три» сообщила, что она зафиксировала контакт «Тунца» с местным гражданином, продолжает наблюдение и ждет указаний.

Мы с Хачикяном переглянулись: «Тунцом» в радиопереговорах местной контрразведки именовался Лавренов!

– Как произошел этот контакт? – спросил Сервэн, и в его голосе я уловил какое-то безразличие к этому сообщению. Видимо, сейчас Сервэну было не до специальной бригады «Флеш» и ее оперативных удач!

– «Тунец» подсадил его в автомашину и сейчас следует по набережной, – отрапортовал дежурный офицер.

Сервэн надолго замолчал, видимо, решая, как лучше поступить в этой ситуации. А мне в этот момент подумалось, что если бы не известие о смерти отца, то он, наверное, соображал бы значительно быстрее.

– Может быть, задержать их? – спросил подлейтенант, которого, очевидно, торопили находившиеся с ним на связи сотрудники «Флеш-три».

– Нет, ни в коем случае! – возразил Сервэн. – Пусть продолжают наблюдение, установят личность этого человека, но не предпринимают никаких действий! С утра я буду занят, а в три часа соберемся и решим, что делать дальше!

– Будет исполнено, месье Сервэн! – ответил Морис Сейду и отключился.

Я остановил запись и посмотрел на часы: было четверть одиннадцатого! До начала оперативного совещания в местной контрразведке оставалось еще четыре часа сорок пять минут, но это было совсем немного, если учесть, какую работу нам предстояло проделать за это время!

– Почему ты не прослушал запись утром? – с заметным акцентом, который всегда у него проявлялся при сильном волнении, спросил Хачикян.

– Меня вызвал Михаил Иванович, – после некоторой паузы ответил Базиленко.

– Надо было сказать мне, что ты не успел прослушать пленку! – с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться, сказал я.

– Откуда я мог знать, что там такой разговор? – пожал плечами Базиленко. – Обычно там не было ничего существенного…

– Где Лавренов? – перебил я, обращаясь к Хачикяну.

Обычно Лавренов появлялся в резидентуре часам к десяти, после того, как заканчивал первоочередные дела по прикрытию. Но сейчас шел уже одиннадцатый час, и ждать, когда он заявится, было нельзя.

– Я думаю, в бюро АПН, – ответил Хачикян.

– Вот что, Павел Игнатьевич, – повернулся я к Базиленко, – срочно вызови его в посольство. Только аккуратно, без паники, понял?

Базиленко понимающе кивнул и встал.

– А вы все же дослушайте кассету, там есть еще несколько разговоров, – сказал он, выходя из кабинета.

– Гагик Артаваздович, принеси, пожалуйста, график встреч, – попросил я Хачикяна, хотя отлично помнил, что вчера вечером Лавренов должен был встречаться с «Дожем» – тем самым агентом из канцелярии премьер-министра, которого он получил в наследство от Матвеева и работу с которым мне было приказано держать под особым контролем.

Пока Базиленко и Хачикян выполняли мои просьбы, я дослушал запись до конца.

Закончив разговор с неведомым нам Морисом Сейду, Франсуа Сервэн позвонил дежурному по ДСТ в Париже, попросил разыскать свою дочь и предупредить, что завтра он с женой прилетает в аэропорт Шарля де Голля и просит их встретить.

Затем он сразу же набрал номер американского посольства и попросил дежурного морского пехотинца передать Гэри Копленду, что завтра он вылетает во Францию на похороны отца и поэтому откладывает назначенную ранее встречу до своего возвращения.

Это было уже не первое подтверждение, что французский советнический аппарат в местных спецслужбах поддерживает деловые контакты с резидентурой ЦРУ и проводит какие-то совместные мероприятия, и мне, конечно, не стало от этого легче.

Но основной моей заботой сейчас была, конечно, локализация провала «Дожа»!

Первым возвратился Хачикян с толстым блокнотом в темно-вишневом переплете, на лицевой стороне которого золотым тиснением было выдавлено слово «Техноэкспорт»: это был новогодний подарок экономсоветника, который мы использовали для учета встреч с нашими оперативными контактами.

Я открыл страницу за вчерашнее число и убедился, что в двадцать два часа Лавренов действительно должен был проводить личную встречу с «Дожем». Отметки о том, состоялась она или нет, пока не было. Только я закрыл блокнот, как в кабинет в сопровождении Базиленко вошел Лавренов.

– Я встретил его внизу, – предвосхищая мой вопрос, пояснил Базиленко.

– Оставь нас, – попросил я и, когда Базиленко вышел, обратился к Лавренову: – Садись, есть разговор…

Лавренов сел в кресло и настороженно посмотрел сначала на меня, потом на Хачикяна.

Я не стал тянуть из него жилы и сразу сказал:

– Нам стало известно, что вчера служба наружного наблюдения зафиксировала твой контакт с «Дожем»!

Лавренов побледнел и заерзал в кресле.

– Ты хорошо проверялся перед встречей, Сергей? – спросил Хачикян.

Лавренов опустил глаза, и я понял, что он по каким-то причинам отступил от согласованного плана проведения этой ответственной встречи.

– Ну ладно, рассказывай, как дело было, – сказал я и приготовился выслушать грустную историю о том, как опытный оперработник, майор, пренебрег тем, чем не имел права пренебрегать.

– Я провозился с подготовкой очередного бюллетеня, – тусклым голосом начал Лавренов, – а тут еще Акуфа, наш переводчик, пришел со своими проблемами. У него истекает срок годичного контракта, и он беспокоится, оставим ли мы его в бюро. В общем, когда я освободился, до встречи с «Дожем» оставалось минут тридцать…

В разведке, как и в любом деле, полно всевозможных случайностей, притом не всегда полезных и счастливых, но, если судить о ней по большому счету, все происходит закономерно! И судьба безжалостна по отношению к тем разведчикам, которые нарушают законы своей профессии, полагая, что маленькие прегрешения не приводят к серьезным ошибкам, за которыми следуют провалы.

Разгильдяйство и провал всегда взаимосвязаны, как иголка с ниткой, и причиной большинства провалов является, как правило, нелепое нагромождение мелких и крупных отступлений от самими же разведчиками составленных планов проведения оперативных мероприятий.

Так было и сейчас! Один не успел до вызова к резиденту прослушать пленку, полагая, что в ней нет ничего, заслуживающего внимания, и потому можно не спешить; другой поздно выехал на встречу и не успел как следует провериться; третий, то есть я, не проявил должной требовательности к своим подчиненным, что привело к снижению оперативной дисциплины и сделало возможным разгильдяйство первого и второго!

Конечно, сейчас было не время заниматься самоедством и искать виновных в этом провале, а надо было принимать решительные меры для его локализации. Поэтому я постарался взять себя в руки и как можно спокойнее спросил:

– И ты во время проверки не заметил ничего подозрительного?

Мой вопрос был чистой формальностью: и так было ясно, что, заметь Лавренов слежку, нам не пришлось бы сейчас разговаривать на эту тему! Он просто сошел бы с проверочного маршрута и встречаться с «Дожем» не стал!

– Вертелись какие-то мотоциклисты. Но когда я по «серпантину» спустился на набережную и подсаживал «Дожа», ни мотоциклистов, ни машин не было.

«Серпантином» мы называли извилистую часть шоссе, которое вело из европейской части города к океану. Это было одно из наших излюбленных мест для проведения встреч в автомашине.

– И тем не менее они как-то зафиксировали этот момент, проследили, пока ты ездил с «Дожем» по городу и, видимо, проводили его затем до дома, – «обрадовал» я Лавренова. – Где ты его высаживал?

– Возле мечети, как и было предусмотрено. Там в это время было очень много верующих, они даже улицу перегородили. Так что мне пришлось разворачиваться, поскольку проезд прямо был невозможен.

– Ты и здесь никого не видел? – спросил Хачикян.

– Следом за мной ехала какая-то машина. Когда я стал разворачиваться, ей пришлось сдать назад, чтобы освободить мне дорогу.

– Что за машина? – уточнил Хачикян.

– «Рено-14» с местным номером 32–16, серого цвета. Хотя цвет может быть другим – там было темно.

Я открыл свою рабочую тетрадь: в списке из более чем трех десятков номеров, используемых автомашинами специальной бригады «Флеш», был и номер 32–16!

– Это они! – С досады я даже стукнул ладонью по столу. – Что же ты сделал дальше?

– Высадив «Дожа», я поехал в бюро АПН, спрятал в сейф полученные от него документы и уехал домой.

– Где эти документы? – спросил я и почувствовал, как у меня защемило где-то в районе селезенки.

Лавренов открыл кейс и выложил на стол крупноформатный конверт. Из-под оттопыренного клапана было видно листов сорок-пятьдесят документов с реквизитами канцелярии премьер-министра. Это была обычная порция, которую «Дож» приносил на такие встречи.

Я набрал номер рабочей комнаты резидентуры и, услышав голос Базиленко, спросил:

– Колповский на месте?

– Да, Михаил Иванович.

– Пусть зайдет ко мне!

Положив трубку, я снова обратился к Лавренову:

– Когда и где ты должен вернуть эти документы?

– Сегодня вечером, в двадцать два часа, возле магазина «Скор».

Я понял, почему у меня защемило в районе селезенки: ситуация для «Дожа» складывалась, как говорится в таких случаях, «в решеточку!» Если контрразведка организует в канцелярии премьер-министра проверку секретного делопроизводства и обнаружит отсутствие находящихся сейчас у нас документов, то ему грозит суровая кара! Тогда «Дожу» не удастся воспользоваться легендой и представить дело так, как будто он хотел воспользоваться попутной машиной, чтобы добраться до мечети, и по чистой случайности подсел именно в машину Лавренова. Спасти «Дожа», да и то чисто теоретически, можно было только в том случае, если нам удастся возвратить полученные от него документы до того, как контрразведка проверит, все ли они находятся на месте.

Оставалось надеяться, что такая проверка будет организована после оперативного совещания, то есть после трех часов, и благодарить судьбу за то, что смерть отца отвлекла на какое-то время Сервэна от выполнения его непосредственных служебных обязанностей! Если бы он провел совещание сразу после прихода на работу, то к половине десятого или самое позднее в одиннадцать на руках «Дожа» уже защелкнулись бы наручники!

А пока у нас было какое-то время, чтобы придумать, как побыстрее и побезопаснее вернуть «Дожу» все до последнего листочка.

– Сфотографируйте эти документы, Геннадий Яковлевич, – обратился я к вошедшему Колповскому и протянул ему конверт: провал провалом, а выпускать из рук важные документы, не оставив себе копии, было бы просто неразумно!

– Мы должны не позднее двух часов вернуть «Дожу» документы, – сказал я, когда за Колповским закрылась дверь, – предупредить его об опасности и временно, до выяснения обстановки, прервать с ним связь. Если он попадет в разработку, связь с ним придется прекратить навсегда! А если его арестуют… – я не закончил фразу и выразительно посмотрел на Лавренова.

– Давайте думать, как это все проделать, – снова с сильным акцентом сказал Хачикян.

– Условиями связи с ним предусмотрен сигнал о временном прекращении встреч, – напомнил Лавренов. – Матвеев несколько раз пользовался им, когда осложнялась внутриполитическая обстановка. Этот сигнал ставится на осветительном столбе по ходу его движения из дома на работу. Я могу сейчас поехать и нарисовать условную метку.

– Ты можешь быть под наблюдением, – возразил я, – поэтому от проведения каких-либо оперативных мероприятий и встреч с агентами тебе придется воздержаться. Занимайся делами по прикрытию и всеми своими действиями демонстрируй, что ты чист, как стеклышко для анализа крови на малярию!

– А «Люси»? – удивился Лавренов. – Ее же нельзя оставлять без связи. Это приведет к задержкам с получением корреспонденции от нелегалов.

– «Люси» придется передать… – я на мгновение задумался, перебирая в уме имевшихся в моем распоряжении сотрудников. – «Люси» мы передадим Выжулу.

– Кому? – воскликнул Хачикян. – Уж лучше мне или Базиленко.

– Вам нельзя, вы сотрудники посольства. А Выжул по линии торгпредства отвечает за «Международную книгу». У него хорошая легенда для посещения магазина.

– А что, дипломат не может покупать книги? – не сдавался Хачикян, которому явно не хотелось, чтобы с «Люси» работал Выжул, у которого, что ни день, происходили всевозможные накладки.

– Я понимаю твое беспокойство, Гагик Артаваздович, но другого выхода у нас нет, – твердо сказал я. – В конце концов не такое уж это сложное мероприятие – зайти в книжный магазин, получить корреспонденцию и доставить ее в посольство.

– Но «Люси» занимается Сервэном, – напомнил Хачикян. – Зачем Выжулу знать, что мы его разрабатываем?

– У тебя что, есть основания не доверять своему товарищу? – спросил я.

– Никаких оснований у меня нет, – недовольно сказал Хачикян. – Но если он загубит агента и провалит ценную разработку, отвечать-то придется вам!

– Вот потому, что отвечать придется мне, я и решаю! – сказал я и подумал, что Хачикян прав, но от его правоты мне нисколько не легче: как ни крути, а другого подходящего работника для этого дела в резидентуре не было.

Пока мы обсуждали вопрос о консервации «Дожа», Колповский закончил фотографирование документов и принес их в мой кабинет. Вместе с ним зашел приглашенный мной Базиленко.

– Теперь давайте думать, как будем возвращать документы, – напомнил Хачикян. – Возврат по месту работы исключается!

– Это и так ясно, – согласился Лавренов. – А что, если перехватить «Дожа», когда он пойдет домой обедать?

– Кто это может сделать? – спросил я. – Тебе нельзя, а больше никого из нас он не знает. Примет за провокатора, что будем делать? Да и вполне может так случиться, что он уже взят под наблюдение. Мы же не знаем, какие распоряжения отдал Сервэн, придя утром на работу.

– А где он живет? – спросил Базиленко, который явно хотел загладить свою оплошность и потому проявлял большую активность.

– Рядом с площадью Независимости. В том доме, где находится дирекция таможни, – объяснил Лавренов.

– А, знаю, – сразу сориентировался Базиленко. – Там еще страховая компания, где мы страхуем посольские автомашины. И несколько авиакомпаний.

– Можно опустить конверт с документами в его почтовый ящик, – не слишком уверенно предложил Лавренов.

– Это рискованно, – сразу отверг я это предложение. – Квартира может быть под наблюдением. Надо найти возможность передать документы ему лично. Только в этом случае мы будем уверены, что они попали к нему в руки.

– А кто с ним живет? – снова обратился к Лавренову Базиленко.

– Жена, трое детей, ну и, наверное, еще кто-то из его родственников, – подумав немного, ответил Лавренов, который, видимо, не придавал большого значения семейному положению агента.

– Кто конкретно? – не отставал от него Базиленко.

– Да какое теперь это имеет значение? – удивился Лавренов. – Точно знаю, что семья у него большая.

– А что, если отнести документы прямо к нему домой? – неожиданно предложил Базиленко.

– Ничего себе – прямо на квартиру! – воскликнул Лавренов, который теперь, обжегшись, как говорится, на молоке, похоже, стал дуть на воду. – А если там засада?

– А откуда им знать, что мы наберемся такого нахальства и заявимся к агенту домой? – поддержал предложение своего молодого коллеги Хачикян. – Да и какие у нас основания считать, что «Дож» уже арестован, а в его квартире засада?

– А если мы не застанем его дома? – задал Лавренов каверзный вопрос.

– Ну и что? – парировал Базиленко. – Отдадим документы родственникам.

– Я тоже думаю, – сказал Хачикян, – что в нашем положении это самый надежный способ. Да и родственники никогда не предадут – таковы африканские обычаи! По крайней мере, до тех пор, пока их не станут пытать!

Хачикян не заблуждался: у всех народов, населяющих Африку, самыми прочными являются родственные узы. Поэтому использование родственника в таком деликатном и опасном деле, как возврат секретных документов канцелярии премьер-министра, было вполне допустимо.

– Матвеев или ты когда-нибудь посещали квартиру «Дожа»? – поинтересовался я у Лавренова.

– Никогда! – уверенно ответил Лавренов.

– Тем более, – обрадовался Базиленко. – Михаил Иванович, поручите мне это дело, и я сделаю все в лучшем виде!

– Нет, на квартиру должен идти я, – выдвинул свою кандидатуру Хачикян.

– Это почему? – спросил Базиленко, который, предложив идею, вполне резонно рассчитывал, что у него больше прав на участие в этом мероприятии.

– Потому, что я не похож на тебя, – улыбнулся Хачикян. – Если «Дожа» подозревают, и контрразведка узнает о визите человека, похожего на русского, он сгорит, как свечка! А на меня могут и не подумать.

И в самом деле, Хачикяна можно было принять за кого угодно: за араба, за ливанца, которых в стране было очень много, за испанца или француза, но только не за русского! К тому же на его стороне был опыт, тот самый драгоценный опыт, которого пока так недоставало Базиленко и отсутствие которого я принимал во внимание, решая вопрос, кому вербовать «Рокки».

Базиленко можно было поблагодарить за идею, однако и на этот раз он должен был уступить дорогу старшему по званию и должности!

Вот только одна тонкость: не в моих правилах было перекладывать бремя ответственности на подчиненных! И хотя резидентам не рекомендуется самим влезать во все подобные дела, как не рекомендуется делать кое-что еще, я решил и на этот раз не менять своих привычек. Отвечать, так сразу за все!

– Поедем к «Дожу» вдвоем, – сказал я, посмотрев на Хачикяна. – Ты извини меня, Павел Игнатьевич, но, как говорилось в одном популярном кинофильме, на это дело пойдут одни старики!

Базиленко заметно погрустнел, но я все же немного поднял ему настроение, сказав:

– Я прикрою Гагика Артаваздовича в подъезде, а ты прикроешь нас на площади. А по дороге поставим сигнал о временном прекращении связи. И будем надеяться, что все обойдется, «Дож» догадается, что к чему, и не будет искать нас, пока мы сами не вызовем его на встречу…