Текст книги "Агентурная сеть"

Автор книги: Игорь Прелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

– Я думаю, их ждет судьба произведений всех его предшественников.

Этот внешне довольно уклончивый, но в то же время достаточно ясный ответ позволил мне определить его отношение к установившейся в нашей стране традиции, в соответствии с которой после отстранения или смерти какого-либо партийного или государственного деятеля все его «бессмертные» труды, которые еще вчера цитировались или с необычайным усердием изучались в сети политической учебы, немедленно изымались из всех библиотек и предавались забвению, как будто их никогда и не существовало.

– Я тоже так думаю, – поддержал я точку зрения радиста-шифровальщика. – А потому не будем знакомить с этой телеграммой других сотрудников и тратить наше драгоценное время на обсуждение книги, которую завтра все забудут. В том числе и те, кто писал эту телеграмму.

Заметив, что Ноздрин с явным одобрением кивнул головой, я взял бланк шифртелеграммы и написал:

«Докладываю, что обсуждение книги Л. И. Брежнева „Малая земля“ было проведено по инициативе сотрудников резидентуры до получения указания №… от…»

Поставив дату и подпись, я передал телеграмму Ноздрину, и он пошел в референтуру.

Это был единственный случай за тридцать лет работы в органах госбезопасности, когда я не выполнил приказ и обманул руководство.

10

Жизнь в Африке не только прекрасна и удивительна, но и полна всяческих неожиданностей. Можно полжизни прожить в любой вдоль и поперек исхоженной европейской стране, но не изведать и десятой доли тех необыкновенных приключений, свидетелем или непосредственным участником которых становится человек за каких-нибудь три-четыре года пребывания в Африке. Выходя утром из дома, никогда не знаешь, что ждет тебя уже через пять минут, иногда за ближайшим углом пли поворотом дороги.

Вот и в это ноябрьское утро, садясь в «ситроен» корреспондента «Известий» Лени Кулика, я и предположить не мог, свидетелями какого события нам предстоит стать. А сел я в машину Кулика, проживавшего со мной по соседству, потому, что накануне отогнал свой старенький «пежо» на профилактику, однако одной профилактикой дело не обошлось, и пришлось оставить машину для более обстоятельного ремонта.

Конечно, я мог бы попросить заехать за мной кого-нибудь из моих «бойцов», но совместная поездка людей, проживающих в различных районах города, могла привлечь внимание местной контрразведки, а у нее после мятежа и своих забот было по горло, и потому не стоило злить ее и заставлять разгадывать загадки, за которыми на самом деле не скрывалось ничего, кроме невинной дружеской услуги.

Вот и пришлось мне воспользоваться оказией, поскольку Леня каждое утро отвозил свою жену в школу, где она преподавала русскую словесность.

Когда Кулик подъехал к моему дому, на заднем сидении его машины, как и каждое утро, уже сидели Людмила и два ее ученика лет по десяти. Видимо, мальчишки не отличались спокойным нравом, и потому Людмила всегда садилась сзади и между ними, чтобы они не устраивали возню и не мешали Лене вести машину. Но, как я вскоре убедился, даже этот живой барьер не мешал им время от времени задирать друг друга и поднимать такой гвалт, что в ушах звенело.

В общем, поездка обещала быть веселой и до предела насыщенной урегулированием всевозможных конфликтов, вспыхивавших на заднем сидении. К тому же городская жизнь, слегка нарушенная недавними кровавыми событиями, уже успела войти в свое обычное русло, и ее созерцание тоже настраивало на оптимистический лад.

Леня поехал той же дорогой, которой я воспользовался в то памятное воскресенье, когда в столице начался мятеж.

Обычно, находясь за рулем автомашины, я внимательно слежу за дорожным движением и контролирую все, что происходит вокруг, потому что при езде в африканских городах недостаточно смотреть только вперед. Напротив, перед собой надо смотреть в последнюю очередь, потому что основные события всегда происходят сзади и по сторонам, и именно оттуда всегда грозит главная опасность. Причем не столько от службы наружного наблюдения, сколько от других машин, мотоциклов и особенно велосипедистов, полчище которых создают основную угрозу безопасности дорожного движения. Сколько раз мне удавалось избегать различных столкновений только потому, что я своевременно замечал, как какой-нибудь велосипедист выскакивает откуда-то сбоку прямо под колеса или какой-нибудь водитель явно не справляется с управлением или неправильно рассчитал тормозной путь!

На всю жизнь мне врезался в память случай, когда я, включив левый поворот, мирно стоял у осевой, ожидая, когда пройдет встречный транспорт, чтобы развернуться и поехать в обратном направлении. Этот нехитрый, но весьма эффективный трюк понадобился мне для того, чтобы окончательно убедиться в отсутствии слежки, потому что я ехал на ответственную встречу и должен был быть уверен, что за мной абсолютно чисто.

И вот, машинально поглядывая в зеркало заднего вида и наблюдая, какие машины как себя ведут, пока я готовлюсь выполнить разворот, я заметил мчавшийся на большой скорости автофургон. Я точно знал, что контрразведка не использует для наблюдения большегрузные автомобили, однако бессознательно насторожился, потому что автофургон держался вплотную к осевой линии, хотя дорога была достаточно широкой и он вполне мог проехать в правом ряду. Сначала я подумал, что он тоже намеревается сделать разворот, но когда нас разделяло каких-нибудь тридцать метров, а он и не думал сбрасывать скорость, я понял, что его влечет какая-то неведомая сила и притом с такой неотвратимостью, что затормозить и избежать столкновения он уже явно не успеет.

На мое счастье, как раз в этот момент во встречном потоке образовалось небольшое «оконце», я судорожно врубил скорость и так газанул, что машина в одно мгновение проскочила полосу встречного движения и на противоположной стороне шоссе зарылась в песок.

Автофургон же тем временем проскочил мимо, похоже, даже не заметив, что еще секунду назад на его пути было какое-то препятствие!

Наблюдавшие за этой сценой африканцы, несколько разочарованные тем, что им не удалось увидеть, как автофургон вдребезги разнесет дипломатическую легковушку, дружно бросились мне на выручку и с веселыми прибаутками в считанные мгновения вытащили застрявшую в песке автомашину…

И вот теперь, сидя на месте пассажира в чужой машине, я с сожалением подмечал, как много интересного остается вне поля зрения человека, обремененного водительскими проблемами и не имеющего поэтому возможности наблюдать за тем, что происходит за пределами дорожного полотна! Да разве можно увидеть что-нибудь стоящее из быстро едущей машины? Только тот, кто не отказывает себе в удовольствии ходить пешком, кто не боится и не брезгует входить в лабиринт африканских кварталов, может увидеть подлинный быт, неповторимый по своему колориту и разнообразию.

Особенно это касается кварталов, расположенных вокруг рынка, мимо которого мы сейчас проезжали. Здесь не было ни одного свободного метра, поскольку не только в строениях, но и в узких проходах между ними, а то и прямо на тротуаре, под открытым небом, кипела жизнь. Здесь располагались лавки ремесленников, мастерские по изготовлению африканской бижутерии, здесь шили все, что угодно, от национальной одежды до европейских костюмов, от сорочек до шикарных «бубу», главным достоинством которых, помимо тканей самых невероятных расцветок, являлась великолепная машинная вышивка.

Здесь, усадив своих клиенток на ящики, искусные парикмахеры заплетали местным красоткам десятки косичек, которые свободно свисали вокруг их головок, или выкладывали из этих косичек причудливые узоры; мужчинам же выстригали пижонские проборы или делали прически «а ля Анджела Дэвис».

Но самой большой достопримечательностью этого района были, конечно, авторемонтные мастерские, в которых народные умельцы превращали проржавевшие рыдваны во вполне приличные средства передвижения. Казалось, для них не было ничего невозможного, потому что они могли с помощью паяльной лампы и обычного молотка выправить кузов автомобиля, побывавшего не то что в дорожном происшествии, но даже извлеченного из-под пресса!

От созерцания африканской экзотики меня отвлек удивленный голос Кулика:

– Куда это они все побежали?

Я посмотрел прямо по ходу машины и увидел, как толпа отхлынула от рынка и устремилась туда, где улицу, ведущую к центру города, пересекал виадук, по которому проходила узкоколейная железная дорога, соединявшая порт с внутренними районами страны.

По рядам торговцев, лавкам ремесленников и прочему рыночному люду тоже прошла какая-то волна, и многие из них, побросав свои занятия, кто быстрым шагом, кто бегом направились в сторону виадука.

– По-моему, там какое-то народное гулянье, – высказала предположение Людмила, приглядевшись к тому, что происходило впереди.

– В такой ранний час? – удивился ее муж. – Да и повода вроде нет.

Повода действительно не было, тем более что в столице все еще не отменили чрезвычайное положение и действовал комендантский час.

Мальчишки прекратили возню и тоже с интересом стали смотреть вперед.

А там и в самом деле происходило нечто, напоминавшее народное гуляние: то в одном, то в другом месте гастролировали самодеятельные оркестры народных инструментов, состоящие из набора тамтамов, разных трещоток и пищалок, напоминавших шотландские волынки, пели и танцевали школьные ансамбли, и в это всеобщее веселье постепенно вовлекались любопытствующие прохожие.

Улица постепенно заполнялась ликующим народом, и машины, снижая скорость, ехали по все сужавшемуся людскому коридору, сдерживаемому полицейскими и солдатами с оружием в руках.

Внезапно ехавшая впереди нас машина, за рулем которой находился европеец, остановилась и стала делать попытки развернуться.

– Чего это он мудрит? – удивился Кулик и тоже остановился.

Я посмотрел в сторону виадука, до которого оставалось не более ста метров, и вдруг увидел, что под ним на длинных веревках раскачиваются пять трупов. И тут я вспомнил, что вчера по радио был оглашен смертный приговор, вынесенный верховным трибуналом руководителям переворота. В этом сообщении не говорилось, когда и где он будет приведен в исполнение, и вот только что их, видимо, и казнили, накинув на шеи веревки и под восторженный рев толпы и народную музыку сбросив прямо с виадука, под которым двигался автомобильный поток.

Я глянул на Кулика. Он тоже увидел повешенных, и, застыв в оцепенении, сжимал руль побелевшими пальцами.

– Леня, поворачивай назад, – тихонько сказал я, стараясь, чтобы Людмила и дети, сидевшие на заднем сиденьи, не догадались, что заставило нас остановиться.

Но любопытная, как и все женщины, Людмила протиснулась между передними сиденьями и со словами: «Что там случилось?» – стала вглядываться в бесновавшуюся вокруг нас массовку. Разглядев под виадуком пять трупов, она дико вскрикнула и едва не забилась в истерике, но ее привел в чувство резкий окрик мужа:

– Уймись, Людмила! Закрой ребятам глаза!

Последнее указание пришлось очень кстати, потому что улица была основательно запружена веселящимся народом, развернуться сразу было невозможно, и пока Леня пытался бы что-то сделать, не менее любознательные, чем Людмила, мальчишки наверняка успели бы увидеть то, что им совсем незачем было видеть.

Людмила, продолжая нервно всхлипывать, зажала головы своих учеников под мышками, и те, то ли напуганные грозной командой Кулика, то ли сообразив, что произошло нечто ужасное, раз уж их учительница сотрясается от рыданий, безропотно затихли.

С большим трудом, поминутно рискуя придавить кого-нибудь или помять свою или чужие машины, Кулик все же сумел развернуться, и мы, потрясенные сценой казни, свидетелями которой неожиданно оказались, в полном молчании доехали до самой школы…

Публичная казнь руководителей неудавшегося переворота подвела своеобразный итог этим кровавым событиям, в течение целой недели державшим в напряжении всю страну. Мятеж наверняка продолжался бы еще дольше, если бы не вмешательство французских десантников из бригады быстрого реагирования, спешно переброшенных откуда-то из-под Марселя и быстро локализовавших очаги сопротивления мятежников. Именно локализовавших, потому что французские десантники в боевые действия непосредственно не ввязывались, предоставив возможность правительственным войскам самим расправиться с заговорщиками.

Но и этого было немало, потому что после их внешне пассивного, но тем не менее решительного вмешательства эти самые очаги были довольно быстро подавлены. Уцелевшие мятежники были арестованы, и началось расследование причин и обстоятельств переворота.

В последующие недели в прессу несколько раз просачивались сведения о ходе следствия, в которых со ссылкой на показания арестованных офицеров вновь содержались утверждения об их «преступных связях» с советским посольством.

Когда этот вопрос в очередной раз рассматривался на совещании у посла, Гаманец, у которого на этот счет имелась кое-какая информация, так прокомментировал эти утверждения:

– Офицеров бьют палками, обмотанными колючей проволокой! После таких «процедур» можно признаться в чем угодно!

Гаманец был по-своему прав, и его доводы произвели большое впечатление на некоторых участников совещания. Я же только принял их к сведению, но не больше, потому что как раз накануне вечером по специальному разрешению Центра, согласованному с ЦК, мы провели встречу с руководителем Партии независимости.

Специальное же разрешение понадобилось нам потому, что еще в одной из первых телеграмм, поступивших на третий день переворота, Центр приказал временно, то есть, до особого распоряжения, прекратить встречи с оперативными контактами, поскольку в сложившейся напряженной обстановке, усугубляемой нараставшими антисоветскими настроениями, можно было ожидать любых провокаций.

Но руководитель Партии независимости настоятельно просил о встрече, и Центр санкционировал нам ее проведение, одновременно потребовав обеспечить ее максимальную безопасность.

Обычно такие встречи я проводил один, после тщательной проверки подсаживая «Странника» (такой псевдоним ему придумали в ЦК) в автомашину на одной из улочек предместья и кружа с ним затем по городу. Это было довольно хлопотно, так как мне приходилось одновременно вести автомашину, проверять, нет ли за нами слежки, и разговаривать. А надо сказать, что беседа со «Странником» всегда требовала большой собранности и напряжения, потому что нужно было запомнить массу всевозможных сведений о нелегальной деятельности возглавляемой им партии.

Чтобы облегчить свою задачу, на этот раз я поехал на встречу вместе с Базиленко, который основательно изменил свою внешность и выполнял функции оперативного шофера, давая мне возможность полностью сосредоточиться на беседе.

«Странник» был несколько удивлен тем, что я приехал не один, и даже не сразу решился сесть в автомашину, но, выслушав мои доводы о необходимости обеспечить его безопасность в чрезвычайно сложной обстановке и поверив мне на слово, что шофер не говорит по-французски, успокоился и перестал обращать на Базиленко внимание.

От него-то я и узнал, что в числе заговорщиков оказалось несколько левацки настроенных офицеров, не так давно являвшихся членами Партии независимости, однако затем покинувших ее ряды и с тех пор действовавших по собственной инициативе. Естественно, они ничего не знали о том, что руководитель партии регулярно встречается с представителем советского посольства. Конечно, для контрразведки, а тем более для западных спецслужб этот факт вряд ли является большим секретом, поэтому ниточку, тянувшуюся от арестованных офицеров, при желании всегда можно было протянуть до советского посольства и устроить всевозможные провокации.

В общем, ситуация была довольно деликатная, и поэтому, когда Дэ-Пэ-Дэ предложил заявить протест по поводу необоснованных обвинений советского посольства в связях с мятежниками, посол, проинформированный мной о сведениях, полученных от «Странника», с ходу отверг это предложение, хорошо понимая, что в таких случаях лучше проявить сдержанность и сделать вид, что нас это никоим образом не касается, чтобы не давать повода для более конкретных обвинений.

А такой повод кое-кому был просто необходим! Это подтвердил агент «Монго», с которым Лавренов встретился в пресс-клубе и перебросился несколькими фразами, не имея возможности провести обстоятельную беседу. Но даже из нескольких фраз стало очевидно, что увеличение числа антисоветских публикаций объясняется еще и тем, что американское посольство щедро финансирует проведение выгодных США пропагандистских мероприятий, направленных против СССР. В частности, «Монго» привел известный ему случай, когда Гэри Копленд лично приходил к редактору его газеты, который за приличное вознаграждение согласился опубликовать «разоблачительную» статью о связях заговорщиков с советским посольством.

На том же совещании, где рассматривался вопрос об антисоветских публикациях в местной прессе, обсуждалась еще одна проблема, на этот раз возникшая по вине советской прессы. А состояла она в том, что из МИДа и других ведомств поступила масса запросов, в которых со ссылкой на некоторые газеты, особенно на «Известия», имевших в стране собственного корреспондента, высказывалась тревога по поводу судьбы находившихся в стране советских граждан. Конечно, поводом для этих запросов была не столько озабоченность самих ведомств, располагавших всей необходимой информацией о положении в стране, сколько стремление отреагировать на многочисленные просьбы со стороны родственников командированных сюда специалистов.

Эти запросы вызвали определенное недоумение в посольстве, поскольку за весь период мятежа ни разу, если не считать двух путешествий по сточным канавам, жизнь советских граждан не подвергалась реальной опасности, о чем неоднократно сообщалось в Москву.

Но вот, как обычно с некоторым опозданием, мы получили газеты, и причина этого неоправданного беспокойства сразу прояснилась.

Так, в информации корреспондента «Известий», которая и явилась главной причиной переполоха, была такая фраза: «Районы столицы, находящиеся под контролем мятежников, блокированы танками и подвергаются интенсивному обстрелу, над городом постоянно барражируют вертолеты и штурмовики».

Естественно, подобные сообщения вызвали панику среди родственников! Где им было знать, что в блокировании принимали участие всего три легких танка, которые и танками-то можно было назвать с большой натяжкой, потому что были они на колесном ходу, а один вертолет и пара самолетов береговой охраны, почему-то названных штурмовиками, летали над городом регулярно, а не только в дни неудавшегося переворота.

Когда на совещании Гладышев потребовал от Кулика объяснений по поводу направленной в газету информации, тот в свое оправдание предъявил оригиналы собственных сочинений, в которых совершенно объективно описывались происходившие события. Одновременно он пояснил, что и паника, и запросы, и прочие недоразумения целиком лежат на совести редакторов, которые ради экономии места по своему разумению сокращали его материалы, выбрасывая из них ненужные, как им казалось, детали и подробности.

При этом им и в голову не приходило, что в до предела милитаризованном сознании рядового советского гражданина один танк может ассоциироваться, если не с танковой дивизией, то с танковым полком наверняка, а уж если упомянуто об авиации, то это не просто какое-то там столкновение, а настоящая война!

Примерно в те же дни, когда состоялось это совещание, прояснились обстоятельства гибели корреспондента Франс Пресс. Один западный журналист рассказал Кулику, что после словесной перепалки со мной корреспондент был до такой степени расстроен своим поражением и к тому же подвергся таким измывательствам со стороны коллег, что еще на самом приеме успел принять несколько лишних рюмок женьшеневой водки. Эти рюмки и сыграли с ним злую шутку, потому что женьшеневый корень хоть и обладает невероятными лечебными свойствами, но настоянная на нем водка мало чем отличается от других подобных напитков, и потому, покидая прием, корреспондент был прилично навеселе.

А тут еще напоследок кто-то снова напомнил ему, что целый месяц он будет совершенно бесплатно «работать» на советскую разведку, и предложил взять отпуск, чтобы не надрываться зазря.

Тут уж корреспондент не выдержал, облаял советчика, после чего, с трудом найдя свою машину и едва не посшибав витрины агентства Синьхуа, стоявшие напротив китайского посольства, куда-то умчался.

Дальнейшее расследование провели местные журналисты. Они обнаружили следы корреспондента в одном из портовых кабаков, где он в обществе темнокожей красотки просидел до двух часов ночи, проклиная на чем свет стоит советскую разведку и доказывая, что женьшеневая водка ничем не хуже других алкогольных напитков, особенно, если ее выпить много.

В общем, из бара он вышел как раз за несколько минут до начала переворота, а к генштабу подъехал в тот самый момент, когда началась стрельба, став таким образом одной из первых жертв ночного столкновения.

Вот так и случилось, что неосторожная шутка в мой адрес стоила ему жизни. Самое интересное, что это трагическое происшествие дало повод некоторым нашим недоброжелателям утверждать, что гибель корреспондента была далеко не случайной, а явилась частью зловещего плана заговорщиков, согласованного с советской разведкой. Так этот эпизод послужил еще одной иллюстрацией к весьма популярным за рубежом инсинуациям о «длинной руке Москвы».

После публичной казни руководителей переворота последовала расправа над их немногочисленными, оставшимися в живых сторонниками: небольшими группами их развезли по военным гарнизонам и в назидание другим военнослужащим расстреляли перед строем.

Несмотря на разгром мятежа и ликвидацию его участников, в столице еще несколько месяцев сохранялось чрезвычайное положение и действовал комендантский час. На нашей оперативной работе, правда, это никак не отражалось, потому что, за исключением руководителя Партии независимости, больше ни с кем мы не встречались и были практически неуязвимы.

Но это совсем не значит, что мы сидели без дела! Воспользовавшись неожиданной паузой, мы проанализировали всю нашу работу, расстановку агентуры, выявили слабые места в организации связи с ней, а заодно наметили меры по укреплению и совершенствованию нашей агентурной сети.

К началу декабря через различные каналы мы выяснили, что никто из наших источников ни прямо, ни косвенно не оказался замешан в попытке переворота и поэтому не пострадал. И хотя из-за этого мы были лишены возможности получить упреждающую информацию о предстоящих событиях, и это был, конечно, определенный минус в нашей работе, но зато ни у местных властей, ни у французов, ни тем более у американцев не могло быть конкретных фактов, подтверждающих версию о причастности СССР к попытке свергнуть законного президента. То, что среди мятежных офицеров оказалось несколько бывших членов марксистской партии, было, конечно, неприятно, но ни один из них непосредственных контактов с советскими представителями не имел, а все остальное было уже из области бездоказательных домыслов, годившихся разве что для бульварной прессы.

На фоне этих в значительной мере неожиданных и непредсказуемых событий, произошло все же одно событие, которое я предвидел и с нетерпением ждал: в Москве у меня родился сын!

То ли от оторванности от места, где произошло это событие, то ли от навалившейся на меня невероятной усталости, к моему собственному удивлению я довольно спокойно воспринял это известие и поздравления моих коллег. Скорее все же главной причиной была усталость: находясь в постоянном напряжении в течение многих недель, работая без выходных и не имея возможности по-человечески отдохнуть, поскольку вся светская жизнь в столице была приостановлена, а выезд на отдых за город закрыт, я настолько вымотался, что находился в состоянии если не крайнего, то во всяком случае сильного нервного истощения. Впрочем, в таком, а иногда еще более тяжелом положении, находились и остальные мои соотечественники, волею судьбы оказавшиеся в эпицентре событий.

Но какой бы сложной и напряженной ни была обстановка в стране, разведка не может бездействовать до бесконечности. Да и нам самим до чертиков надоело это вынужденное безделье, потому что никакая визуальная разведка, никакой радиоперехват, никакой анализ открытых источников информации не заменит настоящему профессионалу агентурную работу.

Центр тоже нуждался в нашей информации и потому, надавав нам рекомендаций на все случаи жизни и предупредив о соблюдении максимальной осторожности при проведении встреч, согласился с нашим предложением отменить «мораторий».

А еще через несколько дней Базиленко докладывал мне о встрече с «Артуром».

– Между прочим, в первую ночь погиб не только корреспондент Франс Пресс, – сообщил он после того, как пересказал всю полученную от «Артура» информацию, имевшую отношение к неудавшемуся перевороту.

– А кто еще? – спросил я, мысленно перебрав всех своих знакомых иностранцев и не обнаружив среди них ни одного, чья судьба была бы мне неизвестна.

– Еще погиб Мустафа Диоп – заместитель начальника службы безопасности.

– «Рок»? – уточнил я. – А как это случилось?

– «Артур» рассказал, что как только стало известно о начале мятежа, «Рок» и группа возглавляемых им сотрудников службы безопасности, в которую входил и его брат Сайфулай, отправились к казармам воздушно-десантного батальона. Там их машины обстреляли из крупнокалиберного пулемета. «Рок» был ранен в область таза, доставлен в госпиталь и через неделю скончался.

– А Сайфулай? – из чистого любопытства поинтересовался я, потому что судьба Сайфулая, как и его старшего брата, говоря по правде, меня мало интересовала.

– Его тоже зацепило, – ответил Базиленко, и по его интонации я понял, что происшествие с Сайфулаем, которого он знал гораздо лучше меня, взволновало его значительно больше. – Пуля раздробила ему голень, и он тоже попал в госпиталь. Там ему хотели ампутировать ногу и даже положили на операционный стол. Местные врачи знаете, как лечат? Нога болит – режут ногу, голова болит – отрезают голову!

– Ну и что же было дальше?

Я почувствовал, что Базиленко не зря так подробно расспросил «Артура». Не стал бы он тратить драгоценное время на встрече с агентом, если бы все случившееся не представляло для нас никакого интереса.

– К счастью для Сайфулая, в этот день дежурил кто-то из советских хирургов и уговорил не делать ампутацию. В общем, он почти два месяца провалялся в госпитале, но зато выписался на двух ногах.

– И чем же он теперь занимается? – спросил я, будучи уверенным, что сейчас-то Базиленко и объяснит, почему он так дотошно копался в этой истории. – По-прежнему работает в иммиграционной службе?

– Нет! – с оттенком легкого торжества, словно фокусник, после многочисленных манипуляций вытаскивающий, наконец, загаданную карту, ответил Базиленко. – Его произвели в лейтенанты и перевели на работу в контрразведку.

– А как «Артуру» стало об этом известно?

Теперь меня тоже заинтересовала эта история, потому что не каждый день рядовому инспектору дорожной полиции удается узнать о кадровых перемещениях в контрразведке.

– Он встретил Сайфулая в госсекретариате внутренних дел и безопасности. Точнее, в том его здании, где располагается контрразведка, – пояснил Базиленко.

Меня так и подмывало спросить, какие дела привели нашего агента в подразделение, где до этого у него не было никаких дел, но я промолчал, дожидаясь, когда Базиленко насладится произведенным на меня впечатлением и закончит свой рассказ.

– Неделю назад «Артура» вызвали в госсекретариат, где с ним беседовал начальник отдела кадров Камара и французский советник Франсуа Сервэн. Они предложили «Артуру» перейти на работу в специальную группу под кодовым названием «Флеш».

– Это еще что за группа? – насторожился я, поскольку слово, которым была закодирована специальная группа, в переводе с французского соответствовало фехтовальному термину «атака стрелой!», а когда в контрразведке придумывают такие названия, то это не сулит ничего хорошего.

– Как понял «Артур», эта группа будет осуществлять слежку исключительно за сотрудниками советского посольства, и посольств других соцстран, – подтвердил мои опасения Базиленко.

– Ну и какое решение принял «Артур»?

– Естественно, он согласился, – успокоил меня Базиленко, потому что упустить возможность внедрить нашего агента в такую группу было бы с нашей стороны непростительной глупостью. – Я же всегда ставил перед ним задачу при первой возможности перейти на работу в контрразведку!

– Хорошо, – подвел я итог этой части разговора. – А откуда взялся этот Сервэн? Я что-то о нем раньше ничего не слышал.

– Я тоже, – признался Базиленко. – Хотя «Артур» полагает, что он находится в стране уже довольно давно. Во всяком случае, он не произвел на него впечатления новичка в госсекретариате.

– Ну что ж, будем разбираться, – сказал я, прикидывая в уме, кто из имеющихся в нашем распоряжении агентов может собрать более подробные сведения об этом человеке.

В тот же день я переговорил по этому вопросу с Хачикяном и Лавреновым. Разговаривал я с ними, конечно, порознь, чтобы каждый знал только то, что ему было положено знать. Кто знает, как будут развиваться дальнейшие события и что из всего этого получится! В нашем деле возможны самые неожиданные повороты.

Хачикян сразу же ответил, что находящийся у него на связи технический сотрудник французского посольства вряд ли сможет добыть на Сервэна какие-нибудь дополнительные сведения. Он уже неоднократно опрашивал его по поводу французских советников, работающих в местных спецслужбах, однако агент был весьма далек от них и поэтому никакой информацией не располагал. Заставлять же его специально этим заниматься было бы неразумно и опасно, поскольку такая «самодеятельность» вполне могла насторожить французскую (не местную!) контрразведку и навлечь на агента серьезные подозрения.

Против таких доводов трудно было что-нибудь возразить: никакая информация не стоит того, чтобы ради ее получения ставить агента под удар!

Зато с «Люси», контакт с которой поддерживал Лавренов, нам повезло значительно больше. И это было не только приятно, но и неожиданно, поскольку мы даже не предполагали, что она еще способна выполнять подобные задания.

Дело в том, что «Люси», довольно пожилая дама, содержала большой книжный магазин, с которым бюро АПН поддерживало тесный деловой контакт: через этот магазин АПН сбывало кое-какую издаваемую в СССР литературу на французском языке и даже умудрялось сплавлять за бесценок произведения классиков марксизма-ленинизма, и уж совсем задаром брошюры с речами тех, кто только еще претендовал на эту роль.