Текст книги "Агентурная сеть"

Автор книги: Игорь Прелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц)

Хирург осмотрел меня и сразу же определил, что меня укусила манговая муха, и не просто укусила, а по своей подлой привычке, дарованной ей природой, внедрила мне под кожу свою личинку, из которой со временем должна была получиться такая же манговая муха. Но прежде чем эта личинка созреет, вылезет наружу и улетит по своим делам, я был обречен переносить длительные мучения, рискуя тем, что личинка может потерять ориентировку в моем организме и вместо того, чтобы пробираться на свет Божий, где ее ждут манговые деревья, заберется в брюшную полость и набедокурит в моем кишечнике.

Это было чревато, и потому хирург пожелал немедленно меня прооперировать, заодно обозвав меня идиотом: стоило мне обратиться к нему на второй день после укуса, и никакой операции не потребовалось бы! Он помазал бы мне укушенное место скипидаром или просто заклеил пластырем, личинка бы нанюхалась или задохнулась и сама высунула головку! Тут ее и можно было бы безболезненно подцепить пинцетом и удалить к чертовой матери!

Но делать было нечего, время для такой процедуры было безнадежно упущено, и пришлось лечь на кушетку.

Чтобы хоть как-то наказать себя за идиотизм, я потребовал, чтобы хирург резал меня без обезболивания: в то время я еще занимался самоизучением, а потому время от времени устраивал себе маленькие испытания и проверял свой характер на прочность.

Хирург, конечно, удивился, в очередной раз назвал меня идиотом, но принял мои условия. Он дал мне какую-то резиновую штуковину, я закусил ее зубами, потом повернулся на бок и стал наблюдать за его действиями.

В одну секунду он сделал надрез, извлек эту проклятую личинку, вставил дренажную трубку для оттягивания той пакости, что осталась в покинутом ею лежбище, прихватил рану несколькими скобками, и все было кончено.

Самое смешное, что все это происходило восьмого марта, когда все нормальные мужики преисполнены желания хорошенько отметить свой самый любимый праздник!

И вот, находясь под впечатлением от предстоящего праздника, только что перенесенной операции и предвкушая удовольствие, я вышел из медпункта и направился к автомашине. И тут ко мне обратилась какая-то молодая советская гражданка и попросила подбросить ее к месту жительства.

Я и в обычный день не стал бы ей отказывать, а тут еще и день оказался международным, женским, и я пригласил ее в машину, предупредив, что по пути должен буду заехать в цветочный магазин, чтобы выполнить поручение посольского месткома и забрать заказанные для наших женщин цветы.

Я подъехал к магазину, забрал приготовленные розы и купил еще одну розочку для своей попутчицы; везти целую охапку и не поздравить ее с праздником было бы верхом бестактности!

Естественно, после этого трогательного жеста мы разговорились.

Моя спутница была тронута оказанным вниманием и рассказала, что замужем за африканцем, закончившим юридический факультет Университета дружбы народов, что этот самый африканец работает в генеральной прокуратуре и что у него есть старший брат, который служит в генеральном штабе. Так за разговором мы доехали до ее дома, располагавшегося в африканской части города, и она с розочкой в руке выпорхнула из автомашины.

А на следующий день меня вызвал резидент и, не скрывая своего беспокойства, поинтересовался, кого это я вчера подвозил, о чем беседовал и что намерен делать дальше. Слегка поразившись его осведомленности, я не стал темнить и чистосердечно рассказал ему эту невинную историю, в которой не было абсолютно ничего предосудительного, но которая могла иметь перспективное продолжение, поскольку оба африканца имели неплохие разведывательные возможности.

И тогда резидент, несколько успокоившись, поведал, что муж советской гражданки, которому кто-то настучал, что его супруга подъехала к дому на посольской автомашине да еще с розочкой, устроил ей скандал с рукоприкладством и потребовал объяснений. Не знаю уж, что она ему рассказала и как интерпретировала мой безобидные вопросы о ее житье-бытье и родственных связях, но только ревнивый муж заподозрил, что все это неспроста, назвал меня «грязным шпионом» и пообещал о моем контакте с его женой сообщить генеральному прокурору.

Если бы он так поступил, дело наверняка приняло бы нежелательный оборот и могло кончиться для меня большими неприятностями, потому что, хоть я и не давал повода подозревать меня в шпионаже, но действительно имел к этому роду деятельности самое непосредственное отношение, и ревнивый муж попал в самую точку.

Но, к моему счастью, прежде чем пойти к генеральному прокурору, он решил посоветоваться со своим старшим братом, служившим в генштабе, и тот отговорил его, сославшись на то, что ему могут не поверить, и своим заявлением он только навлечет на себя ненужные подозрения, которые могут отразиться на его служебной карьере.

На самом же деле, давая такой совет, генштабист заботился не столько о своем ревнивом брате, сколько о самом себе, поскольку давно уже сотрудничал с советской военной разведкой и находился на связи у резидента ГРУ. Уладив этот семейный конфликт, он вызвал резидента ГРУ на экстренную встречу и попросил прекратить мой контакт с женой его брата, чтобы не ставить его под удар.

Резидент ГРУ одобрил действия своего агента, обещал выполнить его просьбу, и в тот же день проинформировал о случившемся моего шефа.

Естественно, я отказался от каких бы то ни было намерений продолжать разработку сверхбдительного сотрудника генеральной прокуратуры. С тех пор я терпеть не могу советских гражданок, вышедших замуж за иностранцев, и избегаю любых внеслужебных контактов с ними.

И вот теперь мне предоставилась возможность отплатить добром за добро и оказать ГРУ ответную любезность.

Раздался негромкий стук в дверь.

– Входите, – разрешил я.

Вошел Гаманец и с озабоченным видом сел в кресло. Я не стал терять времени на пустые разговоры и сразу приступил к делу.

– Николай Викторович, тебе известен офицер генштаба по фамилии Ндоу?

По тому, как Гаманец вздрогнул и стрельнул на меня глазами, я понял, что он великолепно знает, кто такой Ндоу. Однако Гаманец не стал торопиться с ответом, а сделал вид, что перебирает в памяти известные ему фамилии офицеров генерального штаба. Затем он сказал:

– Надо посмотреть нашу картотеку. Но если память меня не подводит, в отделе внешних сношений генштаба есть такой человек. Кажется, майор…

Меня не удивил его уклончивый ответ: ни один уважающий себя профессионал не придет в восторг от того, что другой профессионал, пусть и из родственной спецслужбы, вот так сходу назовет фамилию человека, контакт с которым он так старательно прятал и о дружбе с которым, как он полагает, никому не известно. Да и вообще, я заметил, сотрудники ГРУ имеют склонность «темнить» даже тогда, когда все уже абсолютно ясно и самое время добровольно раскрыть карты.

С подобным случаем я столкнулся во время моей работы в азиатской стране. Как-то находившийся у меня на связи агент передал годовой отчет контрразведки, в котором подробно описывались все ее достижения в борьбе с советской разведкой.

Из этого отчета мы узнали много интересного, в том числе и то, кто из наших контактов связан с контрразведкой или работает под ее контролем. Но в числе тех, кто упоминался в этом отчете, наряду с нашими контактами, были лица, нам совершенно неизвестные, из чего мы вполне резонно предположили, что с ними работает резидентура ГРУ.

Руководствуясь самыми лучшими побуждениями, мой шеф встретился с резидентом ГРУ и поинтересовался, известны ли ему такие-то и такие-то лица, которые, по имеющимся у нас данным, сотрудничают с контрразведкой. При этом он сообщил кое-какие детали, позволяющие с достаточной точностью их идентифицировать.

Несмотря на то, что их связь с военной разведкой была очевидна и надо было принимать срочные меры для предотвращения провалов, резидент ГРУ, то ли спасая честь мундира, то ли играя в конспирацию, хотя и то, и другое было глупо, раз уж об этом знала контрразведка, стал категорически отрицать, что указанные в отчете контрразведки факты имеют к нему хоть какое-то отношение! Хорошо, что он все же сделал надлежащие выводы из беседы с моим шефом и предпринял необходимые меры, а то не избежать бы ему крупных неприятностей!

Вот и Гаманец подумал-подумал, а потом спросил:

– Если не секрет, в связи с чем он тебя интересует?

«Вот хитрец! – подумал я. – Мои секреты он знать хочет, а свои раскрывать не собирается!»

– Да он меня не интересует, – как можно равнодушнее ответил я. – Просто я хотел тебя на всякий случай предупредить, что он связан с контрразведкой.

– Этого не может быть! – вырвалось у Гаманца и он побледнел.

Я подождал, надеясь, что теперь-то он признается в знакомстве с Ндоу, но Гаманец быстро взял себя в руки, всем своим видом показывая, что по-прежнему не расположен к откровенности.

– В нашей профессии все может быть, – философски заметил я и добавил: – послушай моего совета: не вступай больше в контакт с этим человеком!

– Это надежная информация? – все еще, видимо, надеясь, что я пошутил, спросил Гаманец.

– Чтобы ответить на этот вопрос, я должен знать, может ли его связь с контрразведкой навредить тебе или твоим «орлам».

– Это мой контакт, – наконец признался Гаманец. – Я его уже почти завербовал.

Теперь, когда я получил подтверждение достоверности полученной от Диопа информации, у меня было больше оснований ему верить. А потому я сказал:

– Тогда я могу ручаться, что это надежная информация!

– Вот…! – выругался Гаманец. – Я был уверен, что за ним все чисто.

Он подумал немного, потом, отбросив в сторону свой гонор, спросил:

– Как бы ты поступил на моем месте?

И я, и мои коллеги уже неоднократно попадали в подобные ситуации, поэтому я моментально дал ему ценный совет:

– Я бы аккуратно свернул этот контакт или перевел его на официальную основу.

– А чем я мотивирую это перед руководством? – воскликнул Гаманец. – Не могу же я написать, что прокололся или что получил от тебя предупреждение.

– Извини, но это твои проблемы, – сказал я. Не хватало еще, в самом деле, учить его, как оправдываться перед начальством за допущенный просчет! Тем более что он, судя по всему, не был склонен излагать истинную причину провала. – Я сделал для тебя все, что мог, и только то, что должен был сделать.

– Ты будешь сообщать об этом в ГРУ по своей линии? – заискивающим голосом спросил Гаманец.

– Нет, в ГРУ не буду, – пообещал я ему. – Но своим я обязан сообщить.

– Ну ладно, и на том спасибо, – унылым голосом произнес Гаманец и встал…

14

Теперь, когда Гаманец подтвердил достоверность сообщения Сайфулая Диопа, было просто неразумно отказываться от попытки привлечь его к сотрудничеству.

Но прежде чем предпринять какие-то практические шаги и начать его активную разработку, в том числе с использованием возможностей Центра, необходимо было выяснить главный вопрос: не является ли вся эта затея стремлением Франсуа Сервэна и фактически руководимой им специальной секции «Руссо» внедрить в нашу агентурную сеть своего сотрудника?

Тот факт, что Диоп передал нам достоверную информацию и помог предотвратить большие неприятности, значил, конечно, многое, но далеко не все. И тем более не исключал возможность, что французская контрразведка (именно французская, потому что местная, при всем моем к ней уважении, вряд ли смогла бы так тонко все рассчитать!) преднамеренно продвигала Диопа в поле нашего зрения и с этой целью стремилась укрепить к нему доверие, пожертвовав по каким-то только ей ведомым причинам контактом Ндоу с Гаманцом.

Впрочем, эти причины тоже не были так уж неведомы, при желании поступку Диопа можно было найти подходящее объяснение. Пути любой контрразведки неисповедимы, а французская в особенности взяла себе за правило действовать нешаблонно, отступать, если нужно, от требований голой целесообразности, а, напротив, предлагать иррациональные решения и тем ставить в тупик своих противников.

И все же чем больше я размышлял над поступком Диопа, тем все более склонялся к выводу, что его намерение предотвратить назревавший провал было вполне искренним. Уж очень удачной для любых провокаций была сложившаяся в стране политическая обстановка, и только полный идиот мог отказаться от немедленного получения убедительных доказательств «подрывной деятельности» СССР и отдать предпочтение весьма проблематичной перспективе внедрить сотрудника контрразведки в нашу агентурную сеть.

Не говоря уже о том, что использование Ндоу не требовало таких усилий, как подстава Диопа, поскольку Ндоу, если верить Гаманцу, был уже практически завербован, и это было как раз то, что нужно, потому что он был военным, а именно в связях с военными, поднявшими мятеж, кое-кому очень хотелось уличить советское посольство!

В пользу довода об искренности поступка Диопа свидетельствовало и то, как тщательно он продумал свои действия и насколько удачно вступил со мною в контакт. Я поставил себя на его место и нашел вполне убедительные объяснения каждому его поступку. С моей точки зрения, это могло выглядеть так.

Сначала он выбрал момент, когда совершенно точно знал, что за мной нет слежки. Перехватив меня на обычном маршруте, он на всякий случай заготовил объяснение, что якобы случайно увидел меня в городе и решил проследить, чем я буду заниматься во внеслужебное время.

Затем, когда я, по его версии, «обнаружил» слежку, он сознательно пошел на контакт, чтобы «зашифровать» свои действия, успокоить меня и усыпить мою бдительность.

Безусловно, эти выводы носили сугубо гипотетический характер. Чтобы подтвердить или опровергнуть их, необходимо было досконально разобраться в мотивах его поступка и нащупать ту единственную струну в его африканской душе, которая и должна была издать истинный, а не фальшивый звук. Должна же быть у него такая струна! Ведь не забавы же ради пошел он на такой риск, выдав иностранному дипломату служебную тайну!

На то, чтобы выяснить все, что прямо или косвенно относилось к Диопу и могло каким-то образом прояснить ситуацию, потребовалось несколько недель.

Но работа того стоила!

И на этот раз наиболее ценная информация была получена от «Артура». После того, как он был включен в состав специальной бригады «Флеш», «Артур» стал гораздо чаше встречаться с Диопом по служебным делам, и это заметно облегчило его задачу.

Так, в одной из бесед Диоп поделился с ним своими трудностями, поскольку после смерти «Рока» на его плечи легли дополнительные заботы. А случилось так потому, что жена «Рока», узнав о смерти мужа, бросила детей, уехала в другой городок к своим родственникам и там вскоре вышла замуж.

Покинутые непутевой матерью, дети «Рока» жили теперь вместе с Сайфулаем, на иждивении которого таким образом стало семь едоков. И хотя детям «Рока» была назначена пенсия за погибшего отца, этих денег вместе с лейтенантским жалованием Сайфулая, едва хватало, чтобы сводить концы с концами.

Свалившиеся на него материальные проблемы были столь значительны, что Диопу пришлось продать автомашину брата и даже отложить запланированную свадьбу, из-за чего произошла ссора с родителями невесты, воспринявшими его поступок как личное оскорбление.

По словам «Артура», после всего пережитого Диоп находился в удрученном состоянии и не видел выхода из создавшегося положения.

Кроме этого, по некоторым репликам Диопа, касавшимся участия Франции в подавлении антиправительственного выступления, «Артур» сделал вывод, что его бывший однокашник весьма критически настроен по отношению к правящему режиму.

Эти настроения, по мнению «Артура», объяснялись также тем, что Диоп лично знал некоторых мятежников, особенно из числа молодых офицеров, и жестокая расправа над ними потрясла его воображение.

Не менее интересные сведения были получены и через другие каналы.

В дружном коллективе советских врачей, впрочем, как и во всех других коллективах советских специалистов, у Базиленко были «свои люди». И вот через этих «своих людей», а точнее, через того самого хирурга, который оперировал Диопа, а затем по методу Илизарова лечил его израненную ногу, Базиленко, выяснил немало подробностей, относившихся к пребыванию в госпитале Диопа и его покойного брата. Пригодятся ли нам когда-нибудь эти подробности, сказать было трудно, но в нашем деле мелочей не бывает, любая информация может для чего-нибудь сгодиться и в самый неожиданный момент оказаться очень кстати.

Вспомнив наш давний разговор, Базиленко сговорился с бухгалтером торгпредства, и тот под предлогом сверки финансовых документов, посетил посредническую фирму и просмотрел все досье на реализованные советскими учреждениями автомашины. Среди этих досье он обнаружил материалы на приобретенного «Роком» «жигуленка» и даже скопировал несколько документов, в том числе таких, на которых был его почерк и подпись.

А тем временем заведующий языковыми курсами Косарев, продолжавший по просьбе все того же Базиленко контролировать поведение Диопа в советском культурном центре, пришел к выводу, что главной целью его регулярных посещений является не совершенствование русского языка, а наблюдение за контингентом слушателей курсов и общей направленностью проводившихся в СКЦ мероприятий.

Это сообщение не слишком нас встревожило, потому что ни сам центр, ни функционировавшие при нем курсы русского языка ничем предосудительным, что могло бы вызвать претензии со стороны властей, не занимались. И все же полностью игнорировать его мы не могли. Правда, мы и раньше не сомневались, что служба безопасности проявляет вполне естественный интерес к деятельности СКЦ, однако теперь она закрепила за ним постоянного «куратора», а это могло значить лишь одно: СКЦ стал объектом пристального внимания контрразведки!

И, наконец, Базиленко покопался в архивных документах аппарата ГКЭС и выяснил, кто преподавал русский язык в лицее в те годы, когда там учился Диоп.

Конечно, эту работу можно было проделать и в Москве, но на это ушло бы значительно больше времени, а затягивать разработку Диопа не имело никакого смысла. И к тому же я ужасно не люблю, когда на плечи коллег в центральном аппарате разведки перекладывается то, что может быть сделано на месте. У них и без того забот хватает и поэтому теперь, когда волею руководства мне были даны соответствующие полномочия, я стал требовать от подчиненных, чтобы они как можно больше делали сами.

И вот к тому моменту, когда мы завершили сбор всей необходимой информации, из Центра поступила шифртелеграмма следующего содержания:

«Установлено, что в течение последних двух лет обучения „Рокки“ (эту уменьшительную кличку Сайфулай Диоп унаследовал от своего брата) в лицее русский язык ему преподавала Г. Ф. Устименко, работающая в настоящее время в одной из школ г. Минска. Она сообщила, что „Рокки“ был самым способным из всех учащихся, „дважды занимал призовые места на олимпиадах, проводившихся в Москве Институтом русского языка им. А. С. Пушкина“.

В период учебы „Рокки“ с симпатией относился к СССР, проявлял интерес к жизни советского народа, неоднократно просил дать ему литературу по марксистско-ленинской тематике. Устименко отказывала ему под тем предлогом, что чтение политической литературы не входит в программу обучения. Она отметила хорошее общее развитие „Рокки“, его сообразительность, эмоциональность и отзывчивость на добро».

Эта довольно неожиданная, но, без сомнения, заслуживающая внимания информация, полученная от работавшей в стране задолго до нас минской учительницы, прибавила нам оптимизма, поскольку давала серьезный повод порассуждать о возможности вербовки «Рокки» на идейной основе.

Не только спецслужбы – любая организация, партия, движение или коммерческая фирма заинтересованы в том, чтобы их ряды или штаты состояли из людей, сознательно отдающих им свои силы и способности, полностью разделяющих цели и готовых верой и правдой служить общему делу. И все же для спецслужбы, где на первом плане всегда стоит надежность кадровых сотрудников и агентов, эти требования имеют особое значение, поскольку именно идейная убежденность является тем цементирующим раствором, который скрепляет все ее звенья и делает эффективной и неуязвимой ее деятельность.

По причине недостаточной осведомленности не берусь судить, какое место занимает идейная основа в вербовочной деятельности западных разведок, но то, что большая и лучшая часть агентуры советской разведки была завербована именно на идейной основе – бесспорный факт.

Не каждая разведка может похвастаться тем, что иностранные граждане идут на сотрудничество с нею по идейным соображениям.

Советская разведка может!

Более того, самые надежные агенты, добывавшие для нашей страны наиболее ценную информацию, готовые идти на любые жертвы и даже на смерть, работали на советскую разведку как раз по идейным соображениям! Они составляли ее цвет и гордость, они были ее легендой, и им советская разведка обязана самыми крупными своими успехами! И это при том, что немалая часть этих успехов спрятана в сейфах разведки и широкой общественности пока неизвестна, как неизвестны и имена тех, кто бескорыстно сжег себя в пламени тайной борьбы, один раз и на всю жизнь поверив в нашу страну.

Почему же не каждой разведке выпала такая высокая честь и право вербовать людей на идейной основе? А потому, что не каждая разведка представляет страну, олицетворявшую какую-то идею вообще, а тем более идею, способную завоевать себе сторонников во вражеском стане и послужить побудительным мотивом для такого ответственного и рискованного шага, как сотрудничество с иностранной разведкой.

А когда нет привлекательной идеи, в дело вступают деньги!

Советской разведке такая высокая честь и право достались, потому что она представляла страну, взявшуюся реализовать на практике весьма заманчивую, а потому еще с библейских времен завоевавшую умы миллионов людей идею – построить справедливое общество! И советская разведка извлекла из этого максимум пользы.

Конечно, идейная основа, как побудительный мотив сотрудничества иностранцев для блага СССР, что иногда, правда, шло на пользу, но гораздо чаще в ущерб своей собственной стране, за годы советской власти претерпела большие и порой непредсказуемые изменения. Ее стержнем, безусловно, всегда была коммунистическая идеология, но поскольку эта самая идеология никогда не была чем-то неизменным, устойчивым, а подвергалась постоянным метаморфозам и колебалась вместе с пресловутой «линией партии» или менялась в зависимости от воззрений очередного вождя, то и идейная основа тоже чутко реагировала на события, происходившие в нашей стране, и на отношение к ним в окружающем мире.

В первые послереволюционные годы идейная основа базировалась на наивной, но твердой вере в неизбежность «мировой революции». Ее подготовкой в глобальном масштабе занимался Коминтерн, и под флагом этой организации долгие годы собирались идейные борцы «за светлое будущее всего человечества».

В этот период советская разведка имела колоссальную базу за рубежом, поскольку большевики длительное время работали в эмиграции, наладили за границей разветвленные нелегальные структуры и имели там несметное число своих явных и тайных сторонников в самых различных кругах. В те годы создание агентурной сети едва ли не в любой стране мира не было связано с непреодолимыми трудностями: достаточно было сотруднику разведки перед выездом в эту страну обойти старых большевиков-подпольщиков, и они могли дать ему координаты и условия связи с десятками своих друзей и единомышленников!

Разведчику оставалось только навестить любого из них, передать привет, и одно из звеньев разведывательной сети было готово!

Серия таких визитов – и из отдельных звеньев складывалась надежно функционирующая цепочка, способная добыть и передать в Москву самые сокровенные секреты чужого государства!

В предвоенные годы основным содержанием идейной основы стал антифашизм. Именно антифашизм привел в ряды советской разведки не только тех, кто разделял коммунистические убеждения, но и тех, кто был далек от марксизма, но искренне симпатизировал СССР, как единственной стране, сначала противостоявшей фашизму, а затем вступившей с ним в смертельную схватку.

Ненависть к фашизму заслонила от этих людей даже ужасы сталинских репрессий, заставила их либо не верить тому, что становилось известно, либо просто закрыть глаза на то, что происходило в СССР, ради борьбы с гораздо большей опасностью.

А потом началась вторая мировая война, и все издержки социалистического бытия, в том числе и его самые трагические эпизоды, вообще утратили на время свое значение перед угрозой фашистского порабощения.

Предвоенные и военные годы были «золотым веком» идейной основы в вербовочной работе советской разведки. Именно тогда были завербованы выдающиеся агенты, деятельность которых на благо нашей страны не имеет аналогов в истории шпионажа!

Победа в Великой Отечественной войне создала Советскому Союзу колоссальный авторитет во всем мире. И хотя фашизм был ликвидирован, и, казалось бы, отпала необходимость в ведении тотальной разведки по всем направлениям и во всех странах, образ страны-освободительницы, одержавшей победу над гитлеровской Германией, еще какое-то время привлекал в ряды советской разведки все новых и новых агентов.

Однако начавшаяся вскоре «холодная война», возобновившиеся репрессии и прочие недостатки сталинского режима вызвали разочарование у одних, активное неприятие у других и весьма неблагоприятно сказались на отношении к нашей стране даже самых преданных ее друзей. И все же еще находились люди, продолжавшие верить в могущество и жизнеспособность СССР. Их вера эпизодически подкреплялась такими событиями, как создание советской атомной, а затем и водородной бомбы, особенно, если не знать, чего это стоило советскому народу и какая цена была уплачена за подобные достижения!

Но постепенно все пошло сначала «по синусоиде», когда общественное мнение то восторгалось нашими успехами, то проклинало на чем свет стоит, а потом и вовсе покатилось под откос!

Первый и весьма ощутимый удар по идейной основе нанесло разоблачение культа личности Сталина, развеявшее миф о его непогрешимости и открывшее человечеству глаза на истинный характер установленного им репрессивного режима.

Вскоре произошли «венгерские события», в которых наша страна выступила в роли околоточного жандарма, любой ценой стремящегося поддержать «порядок» на вверенной ему территории.

Оба эти близких по времени события лишили нашу страну большей части симпатизировавших ей людей, и в эти годы советская разведка впервые столкнулась с серьезными трудностями в вербовке своих идейных сторонников, поскольку число их заметно сократилось.

Именно с этого момента в профессиональной среде все чаще и откровеннее пошли разговоры о том, что идейная основа постепенно изживает себя и надо активнее использовать другие рычаги для привлечения к сотрудничеству, в первую очередь материальную заинтересованность людей, стремящихся продать имеющиеся у них секреты.

Об истинных, глубинных причинах сокращения числа вербовок на идейной основе открыто не говорили, это не приветствовалось и потому было не принято, но разведчики, конечно, понимали, что к чему, и, несмотря на заклинания руководства пополнять агентурный аппарат за счет «идейно близких нам людей», все чаще стали ориентироваться на банальный подкуп обладателей чужих секретов.

Несколько поправили дело запуск первого искусственного спутника и особенно космический полет Гагарина, в последний раз и ненадолго продемонстрировавшие всему миру «преимущества» социалистической системы. Но эйфория от этих достижений, подлатавших пошатнувшийся авторитет нашей страны, от которого, главным образом, и зависит эффективность идейной основы, оказалась кратковременной: ее быстренько нейтрализовали волюнтаризм очередного вождя, его анекдотические угрозы показать всему миру Кузькину мать, а затем не менее анекдотическое отстранение от власти.

Последовавший спустя несколько лет ввод советских войск в Чехословакию явился закатом всего того, на чем держалась идейная основа, потому что после этого события и до наших дней ничего стоящего, что могло бы хоть как-то поддержать таявший буквально на глазах престиж еще совсем недавно великого государства, безуспешно пытавшегося выбраться из нараставших экономических трудностей, больше не произошло.

Я это ощутил на себе, потому что как раз в эти годы впервые оказался в Африке и занялся там вербовкой агентуры. Уже тогда мы стали изобретать всевозможные «разновидности» идейной основы, и в документах на вербовку появились такие хитроумные выражения, как «элементы идейной близости», «симпатии к советскому внешнеполитическому курсу», «совпадение интересов в борьбе с колониализмом и неоколониализмом за полное национальное освобождение», «единство целей в антиимпериалистической борьбе» и прочая казуистика, единственный смысл и назначение которой заключались в том, чтобы скрыть от самих себя тот печальный факт, что наша идеология потеряла свою притягательность, что нашу страну любят все меньше людей и все меньше людей желают рисковать своей жизнью ради ее безопасности и процветания!

Ну, а интервенция в Афганистан окончательно добила то, что когда-то называлось «авторитетом великой державы» и на чем в течение более полувека держалась идейная основа.

Поговорите с любым разведчиком, которому выпало профессиональное счастье вербовать агентов и работать с ними, и они скажут, что вербовка на идейной основе – это своеобразная лакмусовая бумага, на которой всегда проверялся престиж и авторитет нашей страны в глазах мировой общественности, из которой и формируется агентурная сеть советской разведки.

Характер работы разведчиков таков, что они первыми чувствуют, какую «погоду» предсказывает барометр общественного мнения, насколько высок престиж представляемого ими государства, потому что никто, пожалуй, так чутко не реагирует на происходящие в нем процессы, на его положение в мире, как люди, которых они привлекли к сотрудничеству с разведкой этого государства или которых намереваются привлечь!

Но это, так сказать, история вопроса, охватывающая если не всю проблему в целом, то, по крайней мере, прослеживающая определенные тенденции в вербовочном процессе. А если наложить все эти рассуждения на какую-то конкретную личность и исходить из ее индивидуальных особенностей, то вполне может оказаться, что ей нет никакого дела ни до истории, ни до тенденций, потому что на то она и личность, чтобы в любой ситуации руководствоваться прежде всего своими личными интересами.