Текст книги "Пророки и поэты"

Автор книги: Игорь Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

и проч.

NB. Всех оклеветал, перед всеми интриговал, добился, деньги взял

и невесту и отступился".

Таким образом. "Идиот" сперва представлялся Достоевскому неким

коварным интриганом и авантюристом. Дальнейшие записи, уточняющие и

развивающие характер и поведение Идиота-Яго, показывают, как,

отталкиваясь от шекспировского героя, писатель старался психологически

обосновать его ненависть к людям. Особенно интересовало его раскрытие

душевных движений и поведения "русского Яго" в новом аспекте,

отсутствующем в трагедии, – в любви. Однако эти поиски не были

завершены в связи с полным изменением замысла и переориентировкой

героя на Христа и Дон Кихота.

К шекспировским реминисценциям принадлежит и сравнение героя

"Бесов" Николая Ставрогина с принцем Гарри, наследником престола, а

затем английским королем Генрихом V в исторической хронике "Король

Генрих IV". Одна из глав так и названа "Принц Гарри. Сватовство" (ч.

I, гл. 2). Сравнение это делает другой герой романа – Степан

Трофимович Верховенский, идеалист 40-х годов, убежденный западник и

страстный поклонник Шекспира. Желая утешить мать Ставрогина – Варвару

Петровну, взволнованную слухами о "безумных кутежах", о "какой – то

дикой разнузданности" и бретерстве сына, "Степан Трофимович уверял ее,

что это только первые, буйные порывы слишком богатой организации,

что море уляжется и что все это похоже на юность принца Гарри,

кутившего с Фальстафом, Пойнсом и мистрис Квикли, описанную у

Шекспира".

Чаще всего мы встречаемся у Достоевского с Отелло, Гамлетом и Фальстафом. Увлечение "Отелло" было столь велико, что в 1879-1880 годах Достоевский несколько раз предлагал в салоне Штакеншнейдеров поставить любительскую пьесу и себя в роли Отелло. Тема Отелло – одна из центральных в "Подростке".

У Версилова тоже "разможжена душа", потому что он лишился идеала:

обожая Ахмакову, он испытывает "самое искреннее и глубочайшее неверие

в ее нравственные достоинства". Между тем Ахмакова. как и Дездемона,

представлена идеалом нравственного совершенства, ума, красоты.

Параллельность финальных сцен очевидна: подобно тому как мавр целовал

перед убийством спящую жену свою, Версилов дважды целует лежащую без

чувств Ахмакову и затем пытается застрелить ее и застрелиться сам. Но

Версилов не Отелло, не цельная чистая душа, а "рефлексер",

переживающий раздвоение личности. Он действует импульсивно, почти

теряя рассудок, и ему не удается ни убить, ни покончить с собой.

Тема Фальстафа занимает в творчестве Достоевского меньшее место: m-r M в "Маленьком герое", купчик Архипов в "Униженных и оскорбленных " ("Бестия и шельма... Иуда и Фальстаф, все вместе"), чиновник Лебедев и генерал Иволгин в "Идиоте", Лебядкин в "Бесах". Фальстафы Достоевского – мерзость мира, "особая порода растолстевшего на чужой счет человечества, которая ровно ничего не делает, которая ровно ничего не хочет делать и у которой, от вечной лености и ничегонеделания, вместо сердца кусок жира".

Академик Е. В. Тарле писал А. Г. Достоевской: "Достоевский открыл в человеческой душе такие пропасти и бездны, которые и для Шекспира и для Толстого остались закрытыми". Психологический анализ у Достоевского тоньше, значительнее, глубже, нежели у Шекспира: то, что Шекспир только обозначил, наметил, изобразил извне, Достоевский показал изнутри. Что у Яго или Макбета преступная воля или страсть, то у Раскольникова, Свидригайлова, Смердякова, Верховенского – структура сознания, анатомия подкорки, патологоанатомия, болезненные состояния, психиатрия.

По мнению Тарле, шекспировские заветы и традиции осуществил вполне только Достоевский, и за 250 лет, их разделяющих, не было никого, кто бы понял и оценил Шекспира так хорошо, как Достоевский. Именно Достоевский продолжил и развил психологизм "знатока человеческого сердца", дав блестящее в художественном отношении изображение человеческой ненависти, жестокости, честолюбия, гнева, ревности, корысти, безумия...

ШЕКСПИР И ЧЕХОВ

И все же в российской словесности дух Шекспира был ближе всего духу Чехова. Речь идет не о пересечениях призрака "черного монаха" с тенью отца Гамлета или зависимости хамелеона от Озрика, даже не о многочисленных шекспировских аллюзиях в рассказах и повестях А. П. Чехова ("Барон", "Колхас", "Пари", "Рассказ без конца", "Три года", "Моя жизнь" и т.д.), а о гамлетизме и шекспиризме Чехова, его шекспировском видении жизни, контрасте высокого строя шекспировских трагедий и пошлости российской жизни, пародировании и фарсовом снижении Шекспира на русской почве: "Но я гнилая тряпка, дрянь, кислятина, я московский Гамлет. Тащите меня на Ваганьково". Чехов довел тургеневский уровень снижения русского гамлетизма до леонидандреевского, до беловского, до бальмонтовского. Чехов хотел видеть людей необыкновенными – как Отелло или Гамлет, – а видел юродивыми, жалкими, ничтожными, и в этом видении не отдалялся, а сближался с Бессмертным Уильямом. "По капле выдавливать из себя раба" – это тоже влияние Шекспира на Чехова.

Рассказы Чехова 80-х годов изобилуют шекспировскими реминисценциями: "Талант", "Писатель", пьеса "Леший", "Рассказ старшего садовника", "Огни", "Скучная история" – и др. Платонов в "Пьесе без названия" и главный герой "Иванова" – из породы русских Гамлетов.

Станиславский считал Чехова продолжателем шекспировских традиций и говорил, что Шекспира надо играть как Чехова – не стилистически, а артистически, играть полутона и паузы, играть молчание Шекспира. И сам "разрабатывал" Шекспира по чеховским канонам.

Артур Миллер считал, что Чехов ближе к Шекспиру, чем кто бы то ни было другой. Критики называли "Чайку" шекспировской пьесой Чехова и улавливали в сцене представления пьесы Треплева сходство со "сценой мышеловки".

А. П. Чехов-М. В. Киселевой:

Я не знаю, кто прав: Гомер, Шекспир, Лопе де Вега, вообще

древние, не боявшиеся рыться в "навозной куче", но бывшие гораздо

устойчивее нас в нравственном отношении, или же современные писатели,

чопорные на бумаге, но холодно-циничные в душе и жизни. Я не знаю, у

кого плохой вкус: у греков ли, которые не стыдились воспевать любовь

такою, какова она на самом деле в прекрасной природе, или у читателей

Габорио, Марлита, Пьера Бобо (П. Д. Боборыкина)?

Путь Дж. Гилгуда к Шекспиру лежал через Чехова, в свою очередь истолкованного им в шекспировских традициях английской сцены. Треплев был для Гилгуда "Гамлетом в миниатюре". Гилгуд начинал с Треплева, а кончал Макбетом.

МЫ

Не только мы обязаны ему, но и он кое-чем обязан нам.

С. Джонсон

Шекспировская традиция пронизывает постшекспировскую культуру. По силе шекспировских влияний можно судить о ее мощи. По степени воздействия Шекспира можно определить ее развитость. По отсутствию...

Мы много написали о Шекспире, пьесы Шекспира не сходили с наших сцен, русская культура XIX века находилась под интенсивной шекспировской иррадиацией. Но вот он, главный симптом нашей культуры: значение шекспировского наследия в развитии советской литературы – пшик. Даже наши служивые не смогли выполнить заказ партии: проследить влияния. Много наговорено о "реализме" и "жизненности" Шекспира, но вот незадача: социалистическому реализму он был ненужен, "реальному гуманизму" гуманизм Шекспира пришелся не ко двору, социалистическому человековедению шекспировская правда о человеке не потребовалась... "Марксисты находили в творчестве Шекспира могучую опору", но предпочитали не опираться на нее. Высоко держа "знамя Шекспира", верные Русланы водружали его на вышках ГУЛАГа...

Читаю: "К сожалению, литературоведы еще почти не исследовали значение шекспировского наследия в развитии советской литературы". Но нет этого значения! Нет! Разве что – сама жизнь наишекспировского из времен... Оказалось, что самое шекспировское время вполне может обойтись без Шекспира, подменив его "закалкой стали", "цементом" и "брусками". Это говорю не я наши вожди:

Без нас, без нашей эпохи, которая, согласно слову Маркса,

действительно переделывает мир, переделывает его согласно велению

интересов пролетариата... такие явления, как Шекспир, были бы как бы

бессмысленны.

Да, мир вообще обрел смысл с появлением нас. Это наш субъективный идеализм: без нас – пустота... И Шекспир без нас – не Шекспир, и история не история, и человек – не человек, а...

Горький:

Исторический, но небывалый человек, Человек с большой буквы,

Владимир Ленин, решительно и навсегда вычеркнул из жизни тип

утешителя, заменив его учителем революционного права рабочего класса.

Вот этот учитель, деятель, строитель нового мира и должен быть главным

героем современной драмы. А для того, чтоб изобразить этого героя с

должной силой и яркостью слова, нужно учиться писать пьесы... у

Шекспира.

Ну, и с кого же писать? Кого Горький выше всего ценил в Шекспире? Калибана! Не верите? Что ж, откройте книгу "Шекспир в мировой литературе", откройте на странице 23, читайте...

О том же и в том же "ленинском" стиле писали и другие наши корифеи, хоть тот же Л. Леонов:

Железная поступь наших будней требует монументальности,

"шекспировской площадности"...

Вот и ровняли площадки для строительства ГУЛАГа...

Удивительно, что наши вообще не отвергали обскуранта и демофоба Шекспира, как это с коммунистической прямолинейностью делали Фриче, Вишневский, а у них – Эрнст Кросби, прямо назвавший Шекспира антинародным. Да, это так: менее всего лгали борцы с "буржуазным искусством" первого призыва – Фриче, Погодин, Вишневский и иже с ними. Именно Фриче и Вишневский, Шекспира отвергающие, сказали правду о нем, а именно, что "Шекспир и реализм несовместимы", что "Шекспир насквозь гиперболичен, чрезмерен, сверхреален или уходит куда-то всегда в сторону от реального", что Шекспир изображал народ как слепую и тупую чернь.

Как там у В.Вишневского? – ""Гамлет" – порождение нисходящего класса", "линия Гамлета – это линия реакционная, линия нисходящего класса, линия гибнущей аристократии".

В. Фриче объявил Шекспира идеологом деградирующего дворянства и защитником колониальной экспансии, восславившим "угнетателя и колонизатора" и идеализирующим аристократию. Согласно Фриче, пока феодализм был еще крепок, в пьесах Шекспира преобладали жизнерадостные мотивы, когда же он понял, что мир этот обречен, он впал в глубокий траур и создал образы Гамлета, Отелло и Лира.

Насколько Шекспир любил старый мир даже в его отрицательных

сторонах, настолько он ненавидел новый, даже в его положительных

проявлениях.

Герцог Просперо, подающий в отставку, прощающийся с искусством и

публикой, это весь старый аристократический мир с его блеском и его

поэзией, который был так дорог поэту и который на его глазах тускнел и

гас под напором серой и однообразной жизни демократии.

Если его ранние пьесы были праздником роскоши и наслаждения, то в поздние врываются зловещие нотки тоски и мрачных предчувствий – плачей по уходящему миру.

И это мрачное настроение все разрастается, становится грозным

кошмаром и поглощает, как черная туча, голубой, сиявший солнцем

небосвод. Там, где раньше виднелись светлые лица богов и богинь,

выступают в сгущающемся мраке мертвенно-бледные маски привидений и

дьявольские лики ведьм, освещенные отсветом адского огня.

Луначарский и Горький как в воду глядели, говоря о Шекспире, что он "не может устареть для нас" – все демонстрируемые им мерзости человека – наши. И еще, говорил Луначарский, "его время было такое, когда человек мог выявить особенно ярко всю многогранность своего существа". Наше время куда многогранней: что там шутовские и бутафорские страсти – мордасти Страстного Пилигрима по сравнению с почвой, унавоженной человечиной. Даже шекспировской фантазии вряд ли хватило бы, чтобы представить себе путь из трупов длиной в сто тысяч километров. А ведь именно столько уложили...

В. Шкловский сказал пророческие слова: трагедия Шекспира – это трагедия будущего. И хотя Шекспир не провидел масштабов трагедии, концентрированность трагического в Шекспире – это предвидение нас, ибо наша трагедия – трагедия нравственности, а это и есть главная тема Шекспира, заимствованная им у Данте и Средневековья.

Маркс обнаружил в творчестве Шекспира яростный бунт человека против бесчеловечности товара, и здесь сведя полноту жизни и широту искусства к товарноденежным отношениям. Наш демиург только то и разобрал в Шекспире, что он "превосходно изображает сущность денег". А вот мало кому в нашей стране известный р-р-р-реакционный поэт Колридж восторгался в Шекспире не силой вообще, а силой единения alter et idem, меня и ближнего моего. Такова разница между "великим вождем" и "реакционным поэтом".

Советское шекспироведение – во многом "пролетаризация" Шекспира, бесконечное "доказательство" того, что он наш, то есть борец за социальную справедливость, влюбленный в человека труда и красоту жизни. Другая сторона такого рода "доказательств" – "опровержение" символизма, модернизма и экзистенциализма Пророка бездн. Впрочем, первое и второе – одно: наша социальная справедливость и красота нашей жизни – достойны пера Шекспира. Рисуя Калибана, Шекспир упреждал Кафку и Беккета, рассказывая о том, каким может стать мир, когда Калибан расправится с Просперо.

Социальные причины трагизма Шекспира, пишут наши, – в несправедливой общественной формации, в реакционности правительства, бедствиях ремесленников и крестьян, в засилии торговых монополий. Основы трагического связаны не с сущностью человеческого, а с мистикой социального, существующего как бы вне людей. Так и говорится: магистральный сюжет шекспировских трагедий – судьба человека в бесчеловечном обществе. Человек прекрасен, общество бесчеловечно...

Даже Троил велик потому, что преодолел личный интерес. Даже у Кориолана – не презрение к плебсу, а "презрение к классовому миру":

Шекспир сделал борьбу двух классовых сил не просто фоном, на

котором действует главный герой, но основным содержанием [Кориолана].

Спасибо и за то, что "нельзя утверждать, что Шекспир выразил в "Кориолане" идею о неизбежности гибели феодального порядка". А почему, собственно, нельзя? Если ложь глобальна, утверждать можно все!.. И вот уже оказывается, что Шекспир демонстрировал не гнусности черни, он показывал "истину народа и его попранные права". И еще: "видимость народа не совпадает с его существом". Мол, видимость отвратительна, а сущность божественна... И вот уже народник Шекспир – предтеча революции и коммунизма...

Народность шекспировских героев питала буржуазно-демократическую

мысль нового времени. Ибо прогрессивно-освободительная борьба в новое

время была... борьбой за более органические и народные формы жизни, за

демократию на более широкой основе. Эта борьба решается, однако,

только в социалистическом обществе, как первой подлинной форме

органической всенародной жизни.

Но ложь столь вопиюща, что требует пояснения в виде еще большей лжи:

Своеобразие шекспировской народности обнаруживается в отношении

между героем и народным фоном. В трагедии Шекспира мы никогда не

находим ситуации героя, возглавляющего народное движение, в отличие от

автора "Разбойников" и "Вильгельма Телля". Изображение восстания Кеда

в "Генрихе VI" дано в целом в отрицательном и гротескном свете.

Сознательно-демократическое, отрешенное от личного, прямое служение

угнетенному народу – не тема Шекспира.

Вот видите, как все просто: не тема – и все. А вот стань служение угнетенному народу темой Шекспира...

Некогда Тургенев с пафосом говорил: "Для нас Шекспир не одно только громкое, яркое имя, которому поклоняются лишь изредка и издали: он сделался нашим достоянием, он вошел в нашу плоть и кровь".

Правда ли это? Стал ли Лебедь Эйвона российским орлом? Возможно ли вообще "вхождение в плоть и кровь" несовпадающих менталитетов? Реально ли втиснуть безбрежность Шекспира в рабство XIX-го или фаланстеры ХХ-го? Можно ли полноценно ставить и играть Шекспира, если все, что дозволено сказать о жизни и о человеке, так это "человек звучит гордо"?

Сложные вопросы. Ведь и в наших фаланстерах жили и творили Белый, Булгаков, Ахматова, Цветаева, Платонов, Пастернак. Ведь и Шекспира играли Остужев, Чехов, Хорава, Михоэлс. Человек сильнее самой страшной тоталитарной системы, и личность неангажированного художника – единственный критерий мощи воплощения Шекспира.

Но сколько их – неангажированных? И не потому ли, что раз-два – и обчелся, наш Шекспир столь убог? Во избежание обвинений в предвзятости процитирую не до конца ангажированных наших из самого авторитетного источника. Всесоюзной шекспировской конференции ВТО: "выдающихся шекспировских спектаклей, к сожалению, не создано"; "существует вопиющий разрыв между содержанием шекспировских пьес и той сценической формой, которая им придается"; "наш театр отвык поднимать большие философские, коренные вопросы бытия и человеческого существования"; "не рефлексия, не избыток мысли у актера и режиссера, а ее недостаток и мелкотравчатость ведут к снижению реализма Шекспира"; "бессильное, фальшивое, "дурное" обобщение, как правило, связано со стремлением к пышности и чисто декоративной грандиозности"; "вялая, бескрылая иллюстративность, с одной стороны, и прямолинейное плоское абстрагирование каждой жизненной темы и ситуации, превращение образов в "рупоры идей"; "отказ от фантастики, поэзии, героического стиля, от поисков яркой впечатляющей формы, от потрясающих душу зрителя страстей"; "отсутствие поэтической приподнятости и обобщенности"; "излишняя парадность, помпезность спектакля, заглушающие шекспировскую мысль"; "примитивная иллюстративность"; "оперная слащавая красивость, навязчивая иллюстративность"; "сползание с высот шекспировского реализма в натурализм"; "чрезмерная рассудочность и вялость современного актера": "нищета замысла, нищета философии"; "эпигонство, сектантская узость, догматизм, косность и ожирение творческой мысли...".

Продолжать?..

Сказано, казалось бы, много и верно, но не сказано главного, не названы причины. А причины – долголетняя стерилизация духа, синдром длительного сдавливания, атрофия, античеловечность, ангигуманизм, оскудение забитых источников... Дело не в "неверном прочтении" Шекспира – дело в тотальном обескультуривании, в деградации элиты, во всеобщем вырождении...

А Шекспиру необходимы раскрепощение, свобода, мощь! А какая же свобода в лагере – от океана до океана, лагере, огражденном семью рядами колючей проволоки, дабы не только мышь – мысль не проскочила...

Бедный, изнуренный, обворованный, обездуховленный, замороченный народ... Несчастные люди...

Читая "Шекспира в меняющемся мире" – книгу английских марксистов, – я еще раз убедился в том, что утюг марксизма одинаково разглаживает извилины в русских и английских мозгах. А чем иным объяснить эти "перлы"? – "Шекспир показал конфликт между феодальными и буржуазными идеями"; "открытая критика общества"; "самое важное в "Отелло" – это цвет "кожи""; ""Троил и Крессида" и дух капитализма" и проч.

Вся буржуазная шекспирология – "не поняла", "не сумела", "не выявила", зато у нас – "могущество самого метода советского искусствоведения". В чем же это могущество? В том, отвечает автор статьи "Шекспир, прочитанный заново", что Лир "еще не понял несправедливости строя, за которую и сам нес вину" ("Нева". 1960. э 6. С. 203). В том, что "подземные толчки сотрясают застывший авторитарный строй" и что "шекспировская поэзия отразила огонь молнии, ударившей в этот недвижимый порядок". В том, что в "прочитанном заново" Шекспире служивый узрел "шедшую будущую армию наемного труда". Впрочем, с одной мыслью верного Руслана можно согласиться: "Подле повелителя, не ограниченного в своей власти, непременно существуют люди, изо всех сил раболепствующие, готовые обожествить тиранию". – Как в зеркало...

Додумались до того, что "западное шекспироведение в принципе отказывает Шекспиру в самостоятельных исторических воззрениях", зато наше не только не отказывает, но обнаруживает в нем чуть ли не предтечу Маркса, увидевшего в истории "определенные закономерности, которые способен постичь человеческий разум": "его творчество буквально пронизано ренессансным историзмом".

Додумались до того, что, хоть "все мерзостно, что вижу я вокруг", причина тому – не человек, не грехопадение, не животность, а... монархический строй. Жажда власти и жажда богатства – не от человека, а от социума, от мистического общественного, существующего как бы вне и без людей.

Додумались до Шекспира – демократа, усматривающего в массе "источник высших моральных и духовных ценностей, в том числе и политической мудрости", "решающую движущую силу истории". Додумались до того, что "восстание Кеда инспирировано реакционными феодалами" и что главное в творчестве Шекспира демонстрация "гибнущего феодального мира".

Шекспир обнажает разложение высших правящих кругов, картину

гниения всего государственного правления, он показывает, что все

несчастья страны идут от феодальной аристократии и от

капитализирующегося дворянства, которые грабят народ, ввергают его в

нищету и бедствия, попирают его человеческие права.

Вот они, перлы наших, малая толика, демонстрирующая "могущество самого метода советского искусствоведения":

Зарубежные шекспироведы, слыша об этом единстве, нередко

испытывают нечто близкое к чувству зависти.

...внося в его трагедии идейную целенаправленность, делая их

оружием в современной борьбе, советский театр вводит Шекспира в мир

социализма.

Право, чего только не способен "доказать" буржуазный

исследователь!

А коммунистический?..

Книжка Бетэля... показывает с чрезвычайной убедительностью, к

каким реакционным выводам приходит, и совершенно неизбежно,

современное квазинаучное шекспироведение.

Позиция, занятая советскими шекспироведами, представляется нам

единственно научной.

Антинаучное буржуазное шекспироведение последних десятилетий...

У них, видите ли, мертвый Шекспир, у наших – самый живой, почти как Ленин...

В угоду своим реакционным задачам большая часть современных

буржуазных шекспироведов, исследующих елизаветинскую эпоху, проходит

мимо...

Существеннейшая, принципиальнейшая разница между нашим, советским

шекспироведением и шекспироведением буржуазным заключается именно в

диалектическом подходе к явлениям.

"Типичное разложение буржуазной науки позитивистского типа"; "скользкая тропинка экзистенциального мышления, ведущего к пропасти небытия"; "худосочные истины символической интерпретации"; "символические трактовки обедняют сами пьесы"; "произвольные манипуляции Найта, Джеймса и Траверси"; "Найт закоснел в своем методе"; "идейное оскудение и извращенность новейших буржуазных и реакционных течений"; "Тильярд уплатил дань реакционным попыткам некоторой части буржуазной интеллигенции найти в религии опору для борьбы против порочных элементов современной капиталистической цивилизации"; переодетый в Гамлета Валери боится "прогрессивных социальных перемен", ему свойствен "вялый скепсис буржуазного интеллигента"...

Вот характерная реакция наших на утверждение Лоуренса, что Шекспир дает зрителю тем больше, чем выше его умственное развитие, – "высказывание, проникнутое зоологической ненавистью к народной массе".

Наши любят шекспировские гимны человеческому разуму, часто цитируют монологи Просперо "затмил я солнце, мятежный ветер подчинил себе..." или Гамлета "что за мастерское создание человек", но не терпят заключительной части этих гимнов: "А что для меня эта квинтэссенция праха?" Наши не терпят трагедию расставания шекспировских героев с идеалами, их разочарование в могуществе и разумности человека, осознание глубины человеческого зла, понимание легкости перехода к зверству и вероломству: "...в нем мое безмерное доверие взрастило вероломство без границ". Какова сквозная тема "Гамлета", "Отелло", "Лира", "Бури? – Обманутое доверие, поруганная любовь, попранная справедливость, оскорбленная человечность, оплаченное злом добро... "Я разбудил в своем коварном брате то зло, которое дремало в нем...".

Это же надо – после Китса, Колриджа, Блейка, Шелли, Шлегелей, Гете, Пушкина, Достоевского, Брандеса, Джойса, Элиота, Найта, Уилсона, Столла, Тильярда, Сперджей – заявлять, что "только советское литературоведение внесло ясность в такое многогранное творение, как шекспировский "Гамлет"".

Оно отбросило упадочные теории о квелом, нерешительном принце,

который верит во всесильную волю и провидение, не способного на

какие-либо действия.

Это же надо – рассматривать "Гамлета" как революционную трагедию и приписывать мировое зло "буржуазному порядку", против которого восстает "р-р-р-революционный прынц". А ведь именно такова ключевая идея главного шекспиролога Страны Советов...

Как известно, А. Смирнов узрел в Калибане настоящего революционера. Ничего не скажешь: точное наблюдение! Как и это: "неразрывность эстетики с классовой борьбой". Точно подмечено: где классовая борьба, там эстетика пулемет...

Калибан есть, по моему мнению, сердце всей пьесы для современной

аудитории. Что он такое, если не символ людей, окруженных прекрасным

миром, но не могущих пользоваться им, не могущих наслаждаться им,

потому что им даны лишь те знания, которые нужны для услужения. Но в

неуклюжем существе Калибана заложено чувство прекрасного. Калибан

протестует против волшебника, который обучил его только в той степени,

чтобы сделать рабом.

Это же надо – отрицать "жизненную правду" в самых глубоких произведениях Шекспира, "романтических драмах" 1609-1612 годов! И кто? Второй шекспировед страны, отдавший весь свой талант Великому Вилу...

Это же надо до такого додуматься – идеологическое единство как мерило реализма Шекспира, полнее всего раскрывающее своеобразие его художественного стиля...

Это же надо – трагическое у Шекспира как стадия в живой смене общественных форм... "Гамлет", "Лир" – как "стадия в смене"...

Это же надо до такого додуматься – "от всех трагедий Шекспира веет бодростью, мужественным призывом к борьбе, хотя бы эта борьба и не всегда сулила успех"...

Калибанизируя Шекспира до собственного уровня, наши отрицали не только его экзистенциализм, но его религиозность: "безрелигиозность его свободомыслия", "тезис о пуританской позиции Шекспира в последний период его жизни не более убедителен, чем доказательства англиканской или католической веры драматурга".

Запад пытался идти к Шекспиру, постичь его, "передовое шекспироведение" не скрывало намерений заставить Шекспира идти к нам: "Почему современный театр всегда должен идти к Шекспиру, пусть и Шекспир к нему подойдет!"

Господство "поддельных идей" и "поддельных людей" превращает в подделку самое жизнь. Для лировского Эдмунда все люди – "они", орудия его интересов. "Он фальсифицирует все, на чем стоит человеческий мир в целом, его общественные формы, гражданский долг, патриотизм и т. д.". Будто о наших...

Нет большей противоположности, чем шекспировская и горьковская культуры. В огромной, без малого тысячестраничной томине "Шекспир и русская культура" наши нудно высасывали из пальца "органические" связи с антиподом. Почему антиподом? Потому что шекспировское искусство – минимально идеологизировано, минимально утопично, минимально дидактично, у наших же, по долгу службы, на первом плане были "инженерия человеческих душ", "исторический оптимизм", "воспитание человека новой формации", "пасьба народов"... Шекспир приучал англичан к суровой правде жизни, наши пасли народы... Потому и травили Гоголя, Николая Успенского, Достоевского, Булгакова, что те не желали участвовать в оболванивании масс, развращаемых двойной ложью – правительственной сверху и писательской снизу. Нас, видите ли, щадили. Рабов щадили, именуя самыми свободными людьми на земле. Пьяниц щадили, заливая им глотки водкой и ложью. Забитых и невежественных щадили, забивая им головы "передовизной рабочего класса". Недоучек щадили, вбивая в незрелые мозги мессианство и передовизну.

Шовинизм свойствен всем культурам – не минул его и Шекспир. Но среди причин наших сегодняшних бедствий на первые места выступают культивирование "всемирности", "всечеловечности", исторического оптимизма, лжегуманизма, "типичности" исключений, возвеличивание голытьбы, идеализации жизни и человека – грубо говоря, наглая ложь интеллигенции ("Нечто о вранье") своему народу. Всем этим мы и отличаемся от нашего антипода Шекспира, говорящего народу всю правду о нем и тем самым приучающего его к трезвости и стойкости в мире.

ВРЕМЯ

Не хвастай, время, властью надо мной.

Шекспир

Я знаю: время

Рассудит всех. Конец венчает дело.

Шекспир

... жизнь – игрушка

Для Времени, а Время – страж вселенной...

Шекспир

Как и сам Шекспир, шекспировское время многолико, многомерно, многозначно, амбивалентно. Время как выбор, деятельность, активность, ценность, свобода, недуг, воля, власть, горе, возмездие, страж, обидчик, судья...

Ваш обидчик – Время, не король...

Ход времени – роковой, трагический, торжественный, смутный, непостижимый, мистический. Время завистливое, вывихнутое, смердящее, всеобесценивающее и всепожирающее, hideous, ragged, bloody, tyrant, devouring, slittish, cruel, injurious, fell, etc.

Make war upon this bloody tyrant Time

Devouring Time, swift-footed Time, old Time.

Забываются легко

Былая доблесть, красота, отвага,

Высокое происхожденье, сила,

Любовь и дружба, доброта и нежность.

Все очернит завистливое время...

У шекспировского времени есть начало, конец, дно: "мелко прозондировали дно времени". Вообще вряд ли найдутся свойства времени, не подмеченные Шекспиром.

Многозначность слова "время" позволяет перейти к другому образу

время как весь строй жизни. Король растратил свое время, и оно

отплатило ему за это, растратив, опустошив его. Потом возникаем мысль

о счете времени, о часах, отмеряющих его и, наконец, о колоколе, не

только возвещающем о времени, но и о конце его. Вот эта сложная цепь

образов:

Я долго время проводил без пользы.

Зато и время провело меня.

Часы растратив, стал я сам часами:

Минуты-мысли; ход их мерят вздохи;

Счет времени – на циферблате глаз,

Где указующая стрелка-палец,

Который наземь смахивает слезы;

Бой, говорящий об истекшем часе,

Стенанья, ударяющие в сердце,

Как в колокол. Так вздохи и стенанья

Ведут мой счет минутам и часам...

Время и пространство Шекспира экстенсивны – они выходят за пределы действия, обладают свойством "поперечного расширения", разветвления, искривления, они соответствуют не Ньютону, а Лобачевскому, Гильберту, Эйнштейну.

Время в трагедиях Шекспира приобрело добавочные измерения. Каждый

персонаж и все отношения у Шекспира многомерны во времени. Они

означают одно на сегодня, и они же означают иное, если удлинить