Текст книги "Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Нет, – махнула рукой Елена. – Свод законов надо будет не изменить, а написать заново. Если уж закладываться на такую перестройку, нет нужды ставить очередные подпорки под ветхое здание. Придется его снести начисто. А на пустыре воздвигнуть новое, красивое, просторное, устойчивое.

– Но… кто?.. – мальчик-император умолк на полуслове.

– Юристы, конечно, – вновь пожала плечами Елена. – Церковники обоснуют, почему новый суд и новый закон угодны Господу нашему, Пантократору, единому в шестидесяти шести атрибутах. А глоссаторы и юстициарии придумают судебник, который станет обязательным и единственно употребимым в каждом уголке Ойкумены, от моря до моря.

«Кодекс Наполеона…» – Елена в очередной раз горько пожалела, что никогда не любила историю. Женщина отчетливо помнила, что великий француз… или корсиканец?.. впрочем неважно – великий деятель считал Кодекс своим величайшим успехом и творением, превыше военных побед. Но чем был так велик сборник законов? Кто бы знал… и вспоминать бесполезно, нельзя вытащить из памяти то, чего не знала.

– Они не согласятся, – предположил Артиго. – Великие правоведы извлекают пользу и выгоду из сложившегося порядка вещей. Зачем его менять?

– Значит мы обратимся к не столь великим правоведам, – пожала плечами Елена. – К тем, кто за хорошую плату обоснует все, что нам нужно. Сославшись на все, что угодно. И соответственно наши юристы станут великими творцами нового Закона Империи.

Лицо Артиго напомнило Елене мордочку котика перед миской, где лежит хозяйская колбаса. Ужасно хочется куснуть, лапка сама собой тянется, но меж треугольных ушек живет четкое понимание, что последствия не порадуют.

– Не получится, – глухо сказал он.

– Сейчас – да, – согласилась Елена. – И после тоже. Через неделю, через месяц. Может быть и через год. Но когда Империю встряхнет до самых основ. Когда «люди чести», – эти слова она вымолвила с отчетливым презрением, которое не ускользнуло от мальчика. – Покажут всем, что вместо чести они полны лишь скотством и алчностью… Тогда…

– Что будет тогда? – тихонько спросил, почти шепнул император без империи.

– Тогда придет время чудес, – улыбнулась Елена, и улыбка эта была нехорошей. – Невозможное станет возможным. Мы предъявим граду и миру великую идею. Ее обоснование. И того, кто гарантирует эту идею. Первого после Бога. Ойкумене давно нужен имперский абсолютизм.

Она перевела дух. Импровизация плохо началась, однако в итоге получилась не такой уж и скверной. В энергичной речи объединились как давно обдуманные идеи, так и новые задумки, вспыхнувшие метеорами творческого экспромта.

– Имперский… – Артиго запнулся.

В общем языке Ойкумены не было подходящего аналога для слова «абсолют» в его политическом значении, так что женщина опять сымпровизировала, составив конструкт. В переводе что-то наподобие «превосходное превосходство».

– Но это не все, – продолжала рассуждать Елена, которая, что называется, «поймала волну». Полезное дело – обсуждать мысли вслух, многие вещи предстают в новом свете, многое приходит на ум того, что раньше не приходило.

Бьярн заспешил вперед, измеряя тракт длинными ногами, словно циркулем. Хель не обратила на это внимания, поглощенная только что пришедшей в голову мыслью.

– Не все, – Артиго не спрашивал, а скорее отмечал, будто ставя запятую.

– Не все, – повторила Елена. – Если так вот рассудить… Должна быть…

Она запнулась. Больше всего здесь подошло бы слово «узда», однако использовать его применительно к малолетнему правителю было бы… как-то нескромно и невежливо.

– Если закладывать дом на века, следует ограничить и власть императора. Иначе из всего этого великолепия вырастет обычное самодурство правителя. Оно, конечно, лучше произвола многих. Но так и начинают рушиться государства.

Черт возьми, снова подсказал ей внутренний голос. Опять прокол. Ведь с точки зрения местного жителя, да еще образованного (каковым Артиго определенно является), нет и не может быть никаких «государств». Держава была и остается единой – Империя, которая есть непосредственный преемник Старой Империи, процветавшей тысячу лет. «Королевства» хоть, по сути, являются самостоятельными образованиями, но формально это лишь самоуправляющиеся губернии.

Надо следить за языком! Привычка оперировать старыми понятиями, механически переводя их на местный язык, к хорошему не приведет.

Артиго молча ждал продолжения, и по его лицу нельзя было понять, о чем думает мальчишка, заметил ли он какую-то несообразность. У женщины язык чесался от желания попробовать перевести на местное наречие и объяснить патрону, что такое «конституционная монархия». Но нет… пока не стоит.

– У меня есть кое-какие мысли по этому поводу, мой господин, – сказала она, приложив к сердцу ладонь. – Но их следует обдумать. Сейчас они были бы преждевременны, обрывочны и скорее запутают, чем прояснят какие-то вопросы.

«И вообще мечтать не вредно. Тут непонятно, будет ли что положить в котел через неделю…но чаяния уже о смене общественно-экономической формации, а также организации устойчивой власти в масштабах континента»

Артиго еще помолчал, топая ножками в детских ботинках. Следовало отдать ему должное, мальчишка хоть выглядел аутичным и слабым, оказался вполне жилист и вынослив для пеших переходов.

– Не нужно, – глухо вымолвил он, уставившись куда-то в сторону.

– Что? – не поняла женщина.

– Ты говоришь меньше, чем знаешь. Намного меньше. И не умеешь лгать, – теперь маленький император уставился на нее, и у Елены мороз по коже скользнул, настолько недетским был тот взгляд. Взгляд человека, два года живущего в осознании, что половина мира хочет его убить, а вторая половина – надеть на палку в качестве марионетки.

– И не умеешь высказывать хотя бы тень уважения к тем, кого не уважаешь, – закончил маленький император. – Так что не пытайся скверно притворяться.

– Это не отсутствие уважения, – покачала головой Елена. – Ваше… Высочество.

– Величество, – безрадостно усмехнулся мальчик со взглядом старика.

– Ваше Величество, – поправилась женщина. – Просто…

Эх, а и черт с ним, была не была.

– Просто в тех краях, откуда я родом…

«Так не принято»?.. Нет, плохой вариант.

– Я очень мало общалась с благородными особами. У меня нет в крови этих знаний и привычек.

«Интересно, а как меня воспринимала Флесса? Она ведь тоже пренебрегала всеми условностями»

Елена ожидала, что сейчас последуют неминуемые вопросы и уже приготовилась рассказывать наспех придуманную историю о каких-нибудь далеких местах, может быть даже за океаном. Отличный, кстати, повод аккуратно заложить в голову Артиго идею о мире за пределами Ойкумены. Крошечная мысль из которой, глядишь, со временем родится эпоха географических открытий.

Однако мальчик не стал ничего спрашивать. Он подумал и со вздохом произнес:

– Тебе нужно учиться этикету. Может быть, мы все умрем еще до заката. Но может быть Пантократор даст нам шанс вознестись. Будет странно и нехорошо, если ты станешь проявлять давние привычки в новом положении моего фамильяра. Строптивый и невоспитанный слуга отбрасывает дурную тень на господина.

Елена хотела ответить, однако не успела. Выдвинувшийся вперед Бьярн возвращался, спеша и определенно готовый сообщить нечто важное.

– Впереди мост, – сказал покалеченный искупитель. – И застава какая-то.

– Бандиты? – Кадфаль сориентировался первым.

– Нет. Они тут давно, место обжитое. На рвачей и бетьяров не похожи.

– Достаем флаг? – Гамилла посмотрела на Елену и Артиго, будто не могла сразу решиться, чье указание исполнять в случае противоречия. Однако и мальчик, и женщина кивнули разом, не сговариваясь. Арбалетчица достала из седельной сумы аккуратно сложенное полотнище с рядом тесемок для крепления. Хель молча вытащила из поклажи сапоги, начала переобуваться. Гаваль задумался, к чему это, затем сообразил, что в сапогах скакать и прыгать удобнее, то есть рыжеволосая готовится к драке. Юноша побледнел, чувствуя, как подкатывает к горлу скудный обед. Гамилла и Марьядек тем временем развернули белое полотно.

Флаг Несмешной Армии императора Артиго представлял собой хоругвь, то есть прямоугольник, не развевающийся горизонтально, а прикрепленный к перекладине на древке в буквы «Г», так что материя свободно висела. К белому полотну были пришиты девять значков из темной ткани – восемь треугольников, расположенных в два столбика, и один квадрат, венчающий композицию. Круги смотрелись бы лучше, однако такая символика свидетельствовала о вероятной принадлежности к Церкви, это, скорее всего, повлекло бы лишние вопросы.

Когда «прорабатывали концепт», сначала у Елены возникла мысль повторить знамя, которое она видела однажды то ли в галлюцинации, то ли видении. Прямоугольный штандарт с тремя символами – литиры, означающие «закон», «плуг» и «меч». Однако, во-первых сон был однозначен: белые символы на черном поле. Во-вторых, Елену охватывала дрожь при одной лишь мысли о том, чтобы оказаться хоть как-то причастной к этому образу возможного будущего. Поэтому, чуть-чуть подумав, она решила, что сделать «изысканно и многозначительно» можно другим способом. Тут и вспомнился старый-старый фильм, который Дед считал если не лучшим из всего, что когда-либо снималось на пленку, то одним из. Так земная классика обрела воплощение в совершенно ином пространстве-времени.

– Ну, двинулись, – проворчал Бьярн, критически обозрев дизайнерский флаг.

Река была неширокой, метров двадцать шириной, может тридцать. Течение довольно медленное, вода умеренно чистая, не как в озере, однако дно рассмотреть можно. На полупрозрачной глади отражались розово-желтые блики солнца. Пару раз что-то шумно плеснуло, вызвав оживление у Гаваля, который от внезапно открывшейся возможности порыбачить даже перестал бояться, во всяком случае, на время.

Мост был каменный, однако сильно, очень сильно изношенный, со следами энергичной эксплуатации при минимальных вложениях на амортизацию. Часть камней то ли вывалилась естественным образом, то ли была вытащена для строительных надобностей. Покрытие в середине постройки давно заменили на дощатое, несколько бревен подпирали конструкцию, показывая, что «быки» уже не справляются.

Застава представляла собой два сарая, побольше и поменьше, коновязь, а также сторожевую башню, почерневшую от времени.

Поленница дров, кострище, обложенное битыми кирпичами, и большой котел, похожий на кувшин с обрезанным горлышком. Здесь явно обосновались прочно и надолго. Личный состав, из тех, кого видно, был укомплектован четырьмя пехотинцами, а также сержантом. Последний тоже пребывал в пешем состоянии, однако привязанный конь был сильнее на вид и повыше рядовой крестьянской лошади, да и копье, прислоненное к сараю, казалось настоящим. Не рыцарская пика, которая прошивает два ряда пехоты, но тоже штука грозная.

Огонь теплился, котел парил, источая запах вареной брюквы, капусты и солонины. Пехота занималась хозяйственной деятельностью, сержант, озирая окрестности строгим взором, громоздился на стуле из полена с водруженным поверх седлом. У коновязи сидел грустный мужчина в городском платье, с колодкой на шее, покрытый синяками. Видимо злостный неплательщик пошлины. Какой-либо символики пункт досмотра и сбора не имел, что маркировало его как, вероятнее всего, самоуправный.

Завидев нестройное, но сплоченное воинство, да еще под непонятным флагом, сторожевая общественность обозначила некую деятельность. Стражники засуетились, что-то уронив, понатягивали сброшенные ватники, вооружились копьями немногим выше человеческого роста. Сержант ограничился тем, что поправил на поясе кожаную портупею с кавалерийским шестопером. Елена уже запомнила – если оружие выглядит маленьким, несерьезным, значит для всадника, который обычно воюет лишь одной рукой.

Компания приближалась к мосту, стараясь двигаться быстро и в то же время с достоинством, как положено свите значимого человека. Первым шагал Раньян, которого лекарка, наконец, побрила. Так что бретер, бледный и похудевший, выглядел сурово, зловеще, уже не как мушкетер, а скорее вампир. За спину Раньян повесил меч Хель, а дареную королевскую саблю подвесил к поясу и выставил напоказ, чтобы темный рубин в рукояти светил на все деньги, внушая почтение. Следом вышагивала Гамилла, торжественно вздымавшая хоругвь безымянного повелителя. Бок о бок с ней торопился Гаваль, не понимавший, отчего при равной длине шага ему приходится семенить, чтобы угнаться за спутницей. Менестрель играл на флейте, потому что неприлично знатному человеку странствовать без герольдов и музыкантов. Кстати, получалось неплохо – юноша набрался практики, поучился у столичных деятелей искусства, поэтому его мелодия звучала достойно.

Далее тяжело ступал Бьярн, как обычно, с длинным клинком на плече. Артиго восседал на лошади, которую вел под узцы Марьядек, состроив наиболее свирепую из своих физиономий. Сразу за конем шагал Кадфаль, держа в одной руке дубину, в другой кольцо Пантократора. Искупитель с набожным видом то и дело смотрел в небо, что-то бормоча под нос. Елена и Витора замыкали шествие. Женщина с Земли выставила напоказ писчие принадлежности, а на лице Виторы и так аршинными буквами начертано было «прислуга».

Паноптикум, решила Елена, прикинув, как все это выглядит со стороны. Идея обставить подобным образом «путешествие дворянина инкогнито» уже не казалась такой хорошей, как при ее рождении. Вместо внушительного кортежа получился цирк на пешей тяге. С другой стороны – много ли надо сельским пролетариям военного труда? Протоколы благородных они вряд ли знают, люди чести для простолюдинов – как пришельцы с другой планеты. Разношерстность компании (наверное) сыграет в пользу ее правдоподобия, ведь каждый знает, что благородные путешествуют со свитами, где полно бездельников и странных дармоедов.

Авось и так сойдет… Или не сойдет. Тогда случится драка, в которой…

Елена прикинула шансы. Шестеро с одной стороны, пятеро с другой. Вернее четыре с половиной, потому что Раньян в лучшем случае ограниченно боеспособен. Но вряд ли собиратели пошлин ровня прожженным убийцам вроде Кадфаля и Бьярна. Да и она сама по себе кое-чего стоит.

Отгавкаемся, решила Елена, и небольшой отряд из девяти человек продолжил шагать под мерный топот изношенных подошв и завывание дудки Гаваля. Ветер дергал и трепал белое знамя из драгоценного габардина с нашитыми значками обычного сукна.

Глава 6

Глава 6

Пехотинцев оказалось не четверо, а пятеро, выглядели они в меру боевито, в точности как положено людям, что не бредут по колено в крови от сражения к сражению, однако занимают ответственный пост, где расслабляться нельзя. Чуть в стороне виднелось небольшое кладбище, могилки выглядели относительно свежими, так что если путники не спешили умирать именно здесь, застава и впрямь была неспокойной. Два коровьих черепа болтались на веревке, подвешенные к площадке башни, они сухо перестукивались, навевая соображения о бренности земной жизни, а также иные оптимистичные мысли.

В стороне бегал ребенок лет семи, блондинчик в зеленой курточке по самые щиколотки, а также темно-красном шапероне. Наверное, сын кого-то из стражников. Елена отметила, что парнишка слишком уж хорошо и одновременно не по росту одет, будто напялил заведомо чужое платье, притом недавно – подшить не успели.

Командир вышел вперед, корча рожи, однако не ради демонстрации. а скорее как близорукий человек, силящийся рассмотреть мелкую мелочь. Один из подчиненных, тот, что выглядел моложе всех, подобрался к уху начальства и зашептал, должно быть, расписывая происходящее. Начальник заставы кивнул, просветлел и стал отдавать какие-то указания.

Гаваль боялся – по-настоящему опасался – стрелков. Несмешная Армия, после того как арбалетчица поломала баллестер, оказалась полностью беззащитной перед метательным оружием. Несколько человек (включая лекарку, а также самого менестреля) могли худо-бедно швырять камни пращами, однако у заставников имелось, по меньшей мере, два самострела, хоть и с деревянными дугами, но все же смертельно опасных для оппонентов без брони.

Проход на мост загораживала шипастая «рогатка», судя по цвету и виду, служившая не одному поколению дозорных. Стража частично укрылась за преградой, остальные расположились по сторонам. Ребенок дисциплинированно спрятался за сараем. Командир выпятил грудь колесом и встал, заложив руки за спину, прямо на пути компании. Это весьма обнадеживало – если бы ожидалась драка или безыскусный грабеж, местные наверняка подошли бы ответственнее к вопросам безопасности. Впрочем, самострелы были натянуты, и владельцы их стояли так, что сразу набежать не вышло бы.

Интересно, подумал Гаваль, это у них в целом такое расслабление или нас не воспринимают как угрозу? Учитывая дымы по всей округе от сожженных деревенек, скорее второй вариант.

Когда отряд подошел к мосту, Гаваль прекратил играть. В наступившей тишине отчетливо было слышно, как холодный ветер шуршит высохшим ковылем, подвывает над рекой.

– Благородный господин изволит странствовать в сопровождении свиты! – провозгласила Гамилла. Дальше арбалетчица протараторила заранее выученную легенду о юном аристократе, путешествующем инкогнито в поисках знаний, приключений и ценного опыта.

– Пропустите нас, – закончила речь женщина с нажимом, однако без явного вызова, как человек, имеющий некое право.

Командир заставы поглядел на юного и безымянного аристократа, затем обозрел его свиту и в конце концов уставился на хоругвь. Артиго держался идеально, в точности как дворянин, презирающий скопом и по отдельности абсолютно все, за что цепляется благородный взор. Заставники смотрели в основном на Бьярна, который выглядел самым страшным.

– Хе, – произнес, в конце концов, старший заставы. Он, видимо, пришел к некоему решению, однако не спешил его реализовать. Судя по хмыканью и отсутствию подобострастия на широком лице, седоусого дядьку маскарад и фальшивая хоругвь из дорогущей материи не убедили.

– Да? – приподняла бровь Гамилла.

– А че железку таскаешь без обертки? – спросил командир вместо того, чтобы впечатлиться, осознать свое ничтожество и отступить. – Ржавеет ведь!

– Обет, – проворчал Бьярн. – Не заключать сталь в ножны, пока то и это.

– А чего, того и этого?

– Семейная тайна, – отрезал искупитель.

Гаваль как бы невзначай отступил, крутя в трясущихся пальцах дудку. В детстве будущий Потон-Батлео, как положено мальчишке, грезил об участии в великих сражениях, поближе к славе, однако подальше от риска. Мечтая о будущем, Галли, как звала его мать, странствовал рука об руку с людьми благороднейшего происхождения, участвовал в значимых событиях, вдохновлял воинов чудесной музыкой. Действительность, надо сказать, примерно соответствовала мечтам, здесь нашлось место и путешествиям, и встречам с носителями чистейшей крови, а уж значимых событий выдалось, пожалуй, с перебором. Однако воплощенные чаяния не радовали, скорее наоборот, пугали. Жизнь будто смеялась над юношей, не иначе произволом Темного Ювелира. Гаваль крепче сжал непослушные пальцы и стиснул зубы, чтобы те не клацали от страха.

– Ну да… Обеты, оно важное. Это дело полезное… А какие новости на югах? – спросил командир, не спеша представиться.

Бьярн шмыгнул носом, переложил меч с левого плеча на правое и добродушно спросил:

– Не обманули?

– Не-а, – качнул головой широколицый, тоже без какой-либо злости, будто собеседники деловито обсуждали ярмарочные цены или качество сала на продажу.

Видя, как спокойно развивается беседа, представители двух компаний немного расслабились, по крайней мере, внешне. Хель как бы невзначай продвинулась вперед, ссутулилась, глядя в землю.

– Хорошо придумали, – одобрил заставник. – Быдлу всякую, пожалуй, обманет, – он подумал несколько мгновений и великодушно сообщил. – Да чего уж, точно обманет!

– А ты не быдла всякая, – предположил Бьярн.

– Не-а, – подтвердил круглолицый. – Меня жызня покатала, пообтерла. Это я щас тут в теньке спокойствиям радуюсь. А до того разное повидал.

Он сделал витиеватое движение рукой, долженствующее показать удивительные хитросплетения жизни.

– На чем спалились? – деловито спросил порубленный искупитель.

– Наглые больно, – с прежним великодушием поделился мудростью заставник. – Морды в землю не утыкаете, на господина юного смотрите без должного почтения. И нет промеж вас капитана. А быть должон, ведь парнишка сам команды не раздает, моложавый больно.

– Ну да, – почесал плешивый затылок Бьярн. – И то верно…

– Так что, думаю, вы мальчонку от большой напасти увозите. И мальчонка не купеческий, – командир искоса глянул на Гамиллу, оценив ее узнаваемую татуировку на лице.

– А чего так? – это спросил уже Кадфаль.

– Да бросьте, – аж поморщился усатый. – Стать не торгашеская. Такую морд… физиономию толстый кошель не дарит. Ее только по рождению Боженька выдает. И не стала бы Госпожа стрел наниматься к аршиннику. А благородный не взял бы в свиту бретера.

Гамилла промолчала, сохраняя на лице выражение строгой насупленности. Раньян с отсутствующим видом тронул рукоять сабли, заставив оружие качнуться на перевязи. Гаваль аж удивился, несмотря на липкий страх. Какое тонкое наблюдение, тем более сделанное обычным сержантом из дикой глуши! Видать, на самом деле жизнь пообтерла, если человек с одного взгляда может различить спесь купца и аристократическое превосходство.

– Ну да ладно, чегось там на югах? – напомнил заставник. – Баяли тут прямоезжие, в Пайте снова буза да погромы случились?

Его славное воинство немного расслабилось, хотя самострелы оставались взведенными. Ребенок вернулся из-за сарая и снова затеял игру с разноцветными камушками, выбивая одни другими по каким-то неизвестным правилам. А может и без правил вообще, веселья ради. Судя по развороту головы, Хель попеременно смотрела то на заставника, то на малыша, и это Гавалю не понравилось. Ужасно не понравилось. Впрочем, что здесь и сейчас могло понравиться?..

– Ничего хорошего, – двинул широкими плечами Бьярн. – Кто-то кому-то снова по мордасам навешал. Вроде как графья бунт с прочими раздорами учинили. Но мы люди маленькие. Так, побоку монеток перехватываем. Заказали отвезти куда подальше, вот и везем.

– Ага, – кивнул заставник, даже не пытаясь скрыть добродушное недоверие. Вздохнул, будто подведя черту и сокрушаясь, что пора заканчивать душевную беседу с хорошими людьми. Затем почесал давно небритый подбородок и сообщил с прямо-таки крестьянской рассудительностью, не быстрой, но цепкой. – Ну, с флажком хорошо придумано, прям уважаю. Но денежку отсыпать все ж придется. И эту… перемию.

– За что? – уточнил Бьярн.

– За нашу короткую память, – осклабился заставник, опуская руки на широкий пояс с медными бляхами. Следует отдать сержанту должное – командир заставного ополчения не дрогнул ни голосом, ни телом, хотя у порубленного искупителя меч уже покоился на плече, готовый к бою.

– И сколько?

– Ну, щас пощетаем, – командир возвел очи к небу, затем снял с пояса счетный шнурок, на котором было завязано несколько узелков. Он старательно перебирал узлы, бормоча под нос заученное. – Во исполнение древняго долга всех земляных и дворных владельцов…

Гаваль чуть было не поправил «земельных», но прикусил язык. Ветер ослаб, и хоругвь красиво повисла, чернея нашитыми символами.

– … строить, поправлять дороги и мосты или уплочивать этот долг деньгами. Взымаеца «мостовщина». Она же пошлина за проезд и провоз между берегами реки. Обязательная для всех. Окроме людей служилых, императорских. Гонцов. И дворян.

Командир торжествующе посмотрел на компанию, словно предлагая восхититься тем, как ловко он все затвердил и соблюл порядки. Армия энтузиазма не проявила, и Гавалю не понравилось, как сдвинулась Хель, становясь по правую руку оратора. Менестрель вспомнил, что лекарка-убийца предпочитает действовать ножом с левой руки.

– Не вижу промеж вас ни императорских слуг, ни гонцов, ни… дворян, – командир внимательно посмотрел на обираемых и быстро добавил. – Коих пришлось бы называть, в особый проезжий свиток записывать и вообще все такое.

Гаваль не смотрел на Артиго, но готов был поклясться, что мальчишка побледнел еще сильнее обычного, получив такую шпильку прямо в родовую гордость. Однако, судя по всему, наука Хель даром не прошла, и юный император не издал ни звука.

– Бочек у вас нет, значица бочковый сбор не взымается, – рассуждал меж тем счетовод. – Телег нет, полотно колесами не разбиваете… То бишь и тележный сбор не в жилу. А лошадки есть, значица подковный сбор. Подковы, они даже камни стирают, а уж доски в щепу дробят на раз. Зерна и муки на продажу нет… Эта, цените нашу доброту, ваши припасы торговыми не обзываем. А там специальная подать. Девять вас всего…

Командир пересчитал еще раз, на всякий случай.

– Точно, девять как один. Итого… И еще столько же сверху… Перемия, как и договаривались. Ну, думаеца ровным счетом четыре полновесных копы будет в самое то. Можно стертыми и обрезанными денежками, но по весу чтобы четыре ровных «серебрушки» набралось.

– А пику тебе салом не помазать? – осведомился Бьярн. – На премию уговора не было. Словами не менялись, по рукам не ударяли.

– Я же сказал, за короткую память, – терпеливо напомнил командир, и его славное воинство заулыбалось, кивая. – Это чтобы когда поскочут за вами, мы про вашу честнУю шай… собранию не припомнили. А ведь поскочут. Парнишка то наверняка из проигравшей семьи. Отправили подальше и абы с кем, лишь бы скорее. Победители немалую награду всяко назначат.

– За нами не поскочут, – проворчал Бьярн, обменявшись взглядами с Гамиллой. – И дороговато выходит. Все ж не рыцаря нанимаем. На мздоимстве свет стоит, но как-то и совесть иметь надо.

– Ну, байлю, то бишь мне, по чину меньше не полагается. А если деньгов нет, провизией возьмем, – хмыкнул мздоимец. – Вот не поверю, что без малого десяток при двух лошадках бредет средь холмов. И в сумах не бултыхается чего пожрать. Еда, овес, ссыпайте сюда и гуляйте себе дальше, куда хотели. Токмо не затягивайте, а то и до семи коп щас доторгуемся.

Бьярн и Гамилла переглянулись. Гаваль уже неплохо выучил манеры спутников, потому выдохнул и расслабился, поняв, что скорее всего компания без изысков откупится.

– Вообще можем и камушком взять, – командир присмотрелся к сабле Раньяна. – От красивой блестяшки с вас не убудет. Там и янтарь вроде?

А теперь Гаваль увидел, как посмотрели друг на друга Хель с Раньяном, и выронил дудочку. Этого никто не заметил, потому что спутники привыкли созерцать криворукость музыканта, а стражников парень с дуделкой не интересовал.

– Умно, – покачал головой Раньян. – Ну, что ж, Ищите клещи, будем камень вытаскивать.

Он снял оружие с перевязи, закинул саблю на плечо, как Бьярн, только не вынимая из ножен, похромал к «рогатке». Пехота оживилась и, сохраняя разумную осторожность, начала подбадривать бретера, одобряя правильный выбор.

– Эй, там, – без особой угрозы, однако с нажимом приказал командир. – Пусть баба ножик возьмет и поднесет парням. Не доверяю я ентим бретерам городским. Вона как обвешался заточенными железками, аж глаза слепит от блеска. Как начнет еще бритвой своей махать, кому это нужно?

– Нам сдача полагается, – буркнул Раньян. – За этот камешек всех вас купить можно. И не по одному разу.

– Сдачу добрым словом и праведным напутствием получите, – отозвался мздоимец.

Хель пожала широковатыми для женщины плечами, что казались еще шире из-за мужской куртки, прилично выглядевшей главным образом стараниями Виторы и ее иглы. Подошла к Раньяну, взяла саблю и направилась к «рогатке», держа саблю неловко и нелепо, едва ли не за конец ножен, словно боясь прикоснуться к убийственной стали. Народ лыбился, мальчишка в красном продолжал кидать камешки. Судя по запаху, еда в котле начала подгорать, однако никто на это внимания не обращал.

Артиго посмотрел на Хель, затем на Раньяна, который с расслабленным видом заложил руки за спину. Перевел взгляд на Гамиллу – женщина, избавленная от необходимости соблюдать маскарад, передала хоругвь Марьядеку и что-то искала в объемной суме.

– Эх, – с искренней печалью вздохнул Бьярн. – Не вышло у нас, значит, друг дружке очи зассать.

– Чего? – недоуменно спросил усатый.

Хель обошла заграждение и протянула саблю стражникам. Увидев, что здесь никакой хитрости нет, те залыбились вовсе уж радостно. На свет появились клещи, причем не простые, кузнечные, а маленькие, как у ювелира. Хель посмотрела на Раньяна, бретер оглянулся на Бьярна, рыцарь покосился на Гамиллу, которая достала из сумки обрывок хитро вывязанной веревки. Артиго, ни слова не говоря, слез с лошади, попрыгал немного, разминая уставшие от долгого сидения ноги. При этом он удерживал поводья и встал так, чтобы лошадиный корпус загораживал его от стрелков. Гаваль ползал на коленях, стараясь подобрать инструмент, но дудочка вываливалась из дрожащих пальцев.

– «Байль» – это больше про судебное, – пояснил Бьярн, улыбаясь одной стороной лица. – Пошлины байли сроду не брали. Ты городской и замковую службу не тянул. Знаешь, кто такие бретеры и как они выглядят. Речь простолюдина у тебя поддельная. То бормочешь, как слабоумный, то забываешься и говоришь, как грамотный. Но главное, по всей округе дымы, шляются банды и прочие отбросы. А ты стоишь себе как в почетном карауле. Допустил вплотную человека с мечом наголо и даже задницу не почесал. Почему не боишься, что мы злодеи? Потому что знаешь, кто здесь мастер по грабежам. И откуда нищебродскому сержанту знать, как выглядит рубин и тем более речной янтарь? Драгоценности – господская добыча. Когда Красная луна разнесла герцогское войско в Тяжелом Урочище, горцы выбрасывали изумруды с бриллиантами в грязь, думали, это стекляшки. Вот я и говорю, ни мы тебя не обманули, ни ты нас. Ничья выходит.

С пару мгновений они молча смотрели друг на друга. Командир чуть дернулся, опустив руку на шестопер. Пальцы Бьярна сжались на рукояти меча, старая кожа оплетки чуть слышно заскрипела, будто нашептывая «не успеешь…»

– Разойдемся? – напряженно и тихо предложил усатый, который, очевидно, и в самом деле был тертым калачом, быстро думал и так же решал. – Валите на хер, коль хитрозадые, – он спохватился и добавил. – Но камешек наш! Вам драться не с руки, половину своих растеряете.

– Могилки свежие, – подумал вслух Бьярн, как будто не слыша предложение. – Мне так видится, вы там настоящих сборщиков и закопали. Решили постоять здесь, перехватить, что получится. Нас пропустили бы за мзду без вопросов, чтобы не рисковать. А после отправили бы вдогонку подельников. Те, небось по округе шарятся, верно?