Текст книги "Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Тем временем гетайры под визг и писк очаровательных защитниц сумели взойти на стены и башню замка, водрузив личный стяг Оттовио. Среди юношей больше всего выделялся подтянутый, сложенный как юный языческий бог молодой человек, протеже Шотана. Парень, по слухам, отличался невероятными боевыми кондициями, однако предпочитал объятиям красавиц то, что Курцио с непередаваемой иронией называл «крепкими узами подлинного воинского братства».

Устроили, паршивцы этакие, наигнуснейший разврат, сварливо подумал Вартенслебен. Мысль оказалась тем более горькой от понимания, что герцогская семья тоже не без греха.

Император благосклонно кивнул, по его знаку загремели серебряные трубы, возвещая конец штурма и начало празднества. Пара часов и зеленая резиденция превратится в обычный, хотя и безумно дорогой, изысканный вертеп. А также кабак с реками вина, в том числе «мертвого», ужасающей и новомодной отравы для презренного мужичья. Когда Оттовио поднялся, создалось впечатление, что император – скала посреди моря ярких цветастых одежд. Окружение качнулось к нему единой волной, стремясь – пусть и в рамках приличий – протиснуться ближе к повелителю, поймать, выгрызть зубами хоть малую толику царственного внимания.

Герцог ухмыльнулся краешками губ и с достоинством поднялся. Ох… легко демонстрировать благородную неспешность, когда изношенные, слабые колени трясутся, едва удерживая тело. Недаром Вартенслебен уж несколько лет надевал свободные одежды до самой земли. Под ними удобно скрывать немощь и дрожь членов.

Оттовио поискал глазами герцога и слегка кивнул, подав уже привычный знак – юный правитель желал пообщаться с верным советником наедине. Если бы взгляды могли убивать, Вартенслебена испепелило бы на месте коллективной завистью, обжигающей злобой толпы, которая подобной чести, увы, не удостоилась.

Выкусите, твари, злорадно подумал герцог, сохраняя на лице постное выражение легкого, естественного высокомерия. Сожрите, как зерно, что пихают из ладони в гусиную глотку. Вы можете сколько угодно виться у тела Императора, подобно вшам и тараканам, в алчной надежде перехватить хоть малую крошку благодеяний. Но в минуту подлинной нужды помысли императора обращаются к истинным друзьям. Главное, чтобы Оттовио не забывал, кто дает наилучшие советы, что всегда мудры, справедливы и точны.

На этот раз император пожелал беседовать в библиотеке. Ее скромное, но дорогое убранство как нельзя лучше годилось для обсуждения значимого. За окнами шумело праздничное веселье, за крепко запертыми дверями, а также алебардами гвардии Оттовио и личной охраны герцога шумно топталось, дышало, бормотало многоглавое чудище придворной толпы, алчущее возвращения повелителя, чтобы снова лезть на глаза, просить, молить и клянчить.

– Мне так не хватает покоя… – признался Оттовио с почти детской откровенностью. – Я привык, что не нужен никому. Это унижало, оскорбляло. А теперь вспоминаю минувшее и нахожу, что были в том положении некоторые светлые моменты. Например… одиночество.

– Одиночество? – переспросил герцог.

– Да. Возможность побыть одному, наедине с мыслями, заботами… грустью, наконец. Я не ценил одиночество, теперь же тоскую по нему.

– Ноша повелителя всего мира, благословленного Пантократором, тяжела, – дипломатично заметил герцог.

– Да, – грустно поджал губы император. – Я всем нужен, всем необходим… Ни мгновения покоя! Потому я так ценю редкие минуты общения с моими подлинными друзьями. Вокруг меня не скачут, будто скоморохи, жаждущие одобрений, подписей, за спиной не толпится орда писцов, нагруженных бумагами. Оказывается, это роскошь – вести неспешную беседу лишь с одним человеком, лицом к лицу.

Боже, какой слог, поразился герцог. Определенно, занятия с Биэль даром не прошли. Год назад юноша блеял, не в силах произнести две сложные фразы подряд. Теперь же он говорит затейливо и притом с абсолютной естественностью, как настоящий проповедник, чей хлеб – отменно подвешенный язык.

– Возьму смелость предложить, Ваше Величество, устройте себе отдельную молельню. Пусть это будет особая комната, не слишком большая, но и не малая. Обитая деревом и бархатом, чтобы не допускать сторонний шум.

– Молельню? – переспросил Оттовио.

– Да. Это удобно и практично. Человек, уединяющийся помыслами один на один с Господом, выглядит естественно, как богобоязненный верующий.

Удолар не стал развивать намек на недавний переход Оттовио в истинную веру и связанную с тем необходимость подчеркивать искренность сего деяния. Как говорили древние, умному достаточно пары слов, дурак не поймет и долгую речь. Оттовио дураком определенно не был.

– И я не думаю, что Пантократор настолько мелочен, чтобы наказывать человека за то, что после благочестивой молитвы он подумает о чем-нибудь еще.

– Молельня… личная… обустроенная для размышлений, – задумался вслух император. – Да, это звучит интересно. Хотя… – он вздохнул. – Все равно как-то… неправильно. Я владею всей Ойкуменой. И не хозяин собственному одиночеству.

– Увы, мой повелитель, – слегка развел руками герцог. – Господь учит нас отдавать, надеясь, и отказываться, обретая.

– Забавно, – совсем простецки хмыкнул Оттовио. – Прежде меня учили тому же. Только служители Двух и другими словами. Нельзя быть адептом исключительно Света или Тьмы, нельзя обрести одно, не уступив в чем-то ином.

– Мудро сказано, – одобрил Вартенслебен и добавил, понизив голос, хотя все равно их никто не мог подслушать. – Однако, позволю себе попросить никому и никогда более подобного… не говорить. Вас могут неверно понять… А слухи порой беспощадны. особенно когда они касаются…

Он красноречиво умолк.

– Да, понимаю.

Короткий разговор неожиданно и неприятно утомил герцога. Появилась легкая одышка, ноги чувствовали тянущую усталость от ходьбы и просто стояния на месте. Проклятое тело, подумал Удолар. Больное, дряхлое, лишенное сил. Отвратительный сосуд, который вот-вот окончательно растрескается, выплеснет драгоценное содержимое блестящего разума, чтобы песок алчного Времени без остатка впитал, уничтожил все, что было сущностью великого правителя. Сколько возможностей, сколько замыслов – и все они растворятся, исчезнут без следа.

Ярчайшая вспышка гнева накрыла владетеля, заставила потерять выдержку и самообладание. Вартенслебена поглотило чувство абсолютной зависти вкупе со столь же всеобъемлющей ненавистью к собственным детям.

Его не станет, душу приберет Господь, тело развеется пеплом, череп же упокоится в гробнице, украшенный драгоценной гравировкой. Имя будет вписано в летописи Истории чернилами, разведенными на золоте величия и славы. Но что с того мертвецу? На том свете все земное – тлен. А дети останутся жить, наслаждаться годами правления, удовольствиями, что способны дать высокое положение и деньги. И никто даже не вспомнит о том, кому обязаны всем. Это несправедливо! Это… Так не должно быть! Только не теперь, когда жернова непознаваемой воли Господней пришли в грандиозное движение, сокрушая одно, казавшееся незыблемым, и вознося иное, пребывавшее доселе в ничтожестве, умалении. Именно сейчас открываются перспективы, появляются шансы, которых бесплодно ждут – не дождавшись! – поколения. И разум, искушенный во всех мыслимых испытаниях, получает возможность добиться невероятного. Но герцог Вартенслебен, умнейший из великих, величайший из мудрых, сдохнет, как обычный смерд, в луже старческой мочи, сипя и задыхаясь, когда сил не хватит на то, чтобы вдохнуть. А недостойные ублюдки, которые наверняка даже не его кровь, а выношенные в утробах неверных шлюх мусорные выплески, они пустят по ветру все, все!

Нет!!! Нечестно!!!

Убрать их?.. Избавиться от неблагодарных скотов, забывших о почитании старших и умнейших?.. Это так легко. Так просто…

Убить!

– Мой любезный герцог, со мной ли вы? Кажется, помыслы ваши сейчас далеко отсюда.

Участливый вопрос дернул Вартенслебена, вырвал из омута ненависти.

– Прошу простить меня, Ваше Императорское Величество, – проскрипел герцог, чувствуя, как слова буквально продираются через пересохшее горло. – Я… задумался. О значимых вещах.

– Каких?

– Мои помыслы давно заняты разными возможностями пополнить казну, – вполне искренне сообщил герцог, умолчав, впрочем, что на первое место неизменно ставит «мою», а затем уж «императорскую». – И сейчас я готовлю небольшой трактат, посвященный учреждению так называемых «денежных феодов».

Оттовио со значимым видом кивнул, будто высказав одобрение потребности верного помощника мыслить о великом.

Как славно, что этот мальчишка не искушен в чтении лиц, подумал герцог. Многому выучился Оттовио, «восьмой сын», многому… Однако не всему. Еще не всему. Есть навыки, кои постигаются годами, десятилетиями. Курцио, проклятый изменник, злоехидный змий прочитал бы мгновение герцогской слабости, как страницу в книге. Шотан и князь Гайот просто заметили бы. Молодой император не увидел ничего – к счастью.

– В чем суть? – нахмурился Оттовио, но гримаса его была вызвана сосредоточенностью и любопытством, а не раздражением.

– Жалование за военную службу не землей, а денежной рентой. Это решит многие вопросы, в том числе позволит императору завести постоянную армию, обширную и пригодную для использования в каждое время. Армию, где вооруженный человек станет исполнять приказы. а не мериться старшинством по рождению.

– Однако я предвижу и много проблем, – проницательно заметил Оттовио. – Участь ловага, кавалера без земли, считается на материке постыдной, недостойной человека чести. Не так ли?

Удолар вновь почувствовал укол душевной боли. Ну отчего Пантократор столь избирателен и непостижим в своих дарах⁈ Этому мальчишке, который стал чем-то большим, нежели безвестный и нищий дворянчик, лишь по воле случая, достался острый ум прирожденного владетеля. Образования и опыта «восьмому сыну» пока не хватает, однако парень быстро учится и схватывает на лету все, что касается управления, как людьми, так и деньгами. А сын герцога, Кай… Этот, имея с рождения все возможности проявить себя, желает лишь воевать. Его не волнует, откуда берутся серебро и вооруженные люди, главное – схватки, победы, триумф. Это важно, это полезно… но все Герцогство Запада нынче держится на плечах старика и девчонки. Вернее двух девчонок. И, судя по всему, двенадцатым правителем Малэрсида станет матриарх.

– Это так, – согласился герцог. – Но, к сожалению, я не вижу иного пути. Сейчас империя ежегодно тратит огромные деньги, оплачивая кавалерам военную службу за пределами уговора вассальной клятвы. Однако все равно, по большому счету, не имеет постоянного войска. Сбор вооруженной силы, учет взаимных обязательств, составление графиков прибытия и возвращений, все это занимает не менее сезона. Мы можем позволить себе один большой поход в год.

Ну ка, посмотрим, заметит ли мальчишка это как бы невзначай оброненное «мы»? Точнее, прокомментирует ли? Нет, промолчал. Это хорошо!

– Но, глядя, к примеру, на поведение конге Рассветного севера, – продолжил Вартенслебен. – Я с печалью думаю, что нам придется воевать чаще и… энергичнее. Империи нужно войско, готовое беспрекословно выполнять приказы круглый год.

Оттовио ничего не сказал, но стиснул челюсти до желваков. Герцог попал в центр мишени, самое больное место – вызывающее поведение короля Северо-востока, на чьей территории находился Мильвесс. Проблема, которую придется решать, притом не позднее грядущего года. Иначе подлая свора – три короля из четырех, а также их приспешники – увидят, что слабость нового Двора не кажущаяся, а подлинная. И нынешняя легкая фронда обернется настоящей смутой.

– Способов завести такое войско много и все они плохи, поскольку нарушают установления почтенной старины. Однако некоторые чуть лучше других. И если нет возможности где-нибудь найти много пустующих земель, наши неприятности так или иначе придется решать деньгами.

– Звучит разумно, – кивнул император. – Только в деньгах не имеем достатка, звон благородный металла слух наш давно не ласкал…

Прозвучало это нараспев, как цитата из пьесы. Удолар вспомнил, что с подачи старшей дочери юноша увлекся классической литературой.

– Это в любом случае звучит лучше нежели писулька скверных Эфитуалей… Та, что подталкивает нас к войне всех со всеми, – решил Оттовио. – Я хотел бы ознакомиться с вашими размышлениями, когда они обретут завершенную форму.

– Как будет угодно Вашему Величеству, – Удолар склонился в сдержанном поклоне. – Вы сможете оценить мой скромный трактат в тот же день, когда просохнут чернила переписчиков на последней странице.

– Хорошо, – отрывисто бросил император. – Теперь же…

Он помолчал немного, машинально закусывая край губы. Золотой ободок «короны всякого дня» на императорской голове ненавязчиво напоминал, что думы под светлыми локонами хоть и невесомы, однако имеют безграничную ценность, ибо решают судьбу Ойкумены. Вартенслебен терпеливо ждал. Сквозь толстые стекла пробивался далекий шум – начиналось эпическое гуляние. Учитывая, что юноши-победители все как один молоды, сильны, искушены в ратных науках и приближены императором, надо полагать, немало потомков будет зачато сегодня в спальнях жен и юниц из хороших семей… Любопытно, сколько малышей обретут фамилии отцов, не являясь их детьми по крови?

Наконец Оттовио решился.

– Я хочу, чтобы вы ознакомились с одним… документом. Конфиденциально. Не предавая огласке даже сам факт созерцания оного.

– Как будет угодно Вашему Величеству, – вторично склонил голову герцог.

– Прошу вас, – император указал на стол и кресло. Опережая немой вопрос, добавил. – Не смущайтесь, присаживайтесь смело, я привык ходить, когда жду или думаю.

Разумеется, Вартенслебен был осведомлен о привычке императора, к тому же, имел привилегию сидеть в присутствии Его Величества. Но всегда лучше заручиться позволением…

Кресло уютно скрипнуло, приняв старческое тело. Герцог невольно вспомнил, что младшая дочь после свержения предыдущего императора привезла из столицы некие странные идеи, касающиеся телесного оздоровления через питание особым образом, воздержание от одних продуктов и благоволение иным. Любопытно… бред, конечно, кто в здравом уме откажется от красного мяса в пользу пресных овощей. Но… чувствуя, как хрустят, подкашиваясь, колени, как обрюзгшее тело едва втискивается меж подлокотников, герцог подумал, что, быть может, следует хотя бы ознакомиться с пищевой ересью. Шпионы доносят – Флесса ежедневно делает непривычные, невиданные упражнения, называя их загадочным словом «полатезз», ест как нищенка, однако не жалуется на здоровье и упадок сил, наоборот, лишь расцветает, по крайней мере, телесно. Вот еще бы девчонка избавилась от непреходящей тоски пополам с меланхолией… И как-нибудь упорядочила альковные дела. Может быть все же следует выдать ее замуж?

Герцог снова поймал себя на том, что мысли убежали куда-то в сторону, плавно и легко, как весенний ручеек, напоенный талыми водами. Второй раз подряд и снова чудом удалось скрыть предательскую рассеянность.

Он воспользовался старым проверенным средством – крепко сжал пальцы на ноге, под туфлей из кожи ската. Концентрация и усилие позволили сосредоточиться на большой шкатулке, которая походила на церу с крышкой, только вместо восковой заливки внутрь укладывались аккуратно обрезанные листы бумаги. Почерк был хорошо знаком, и в душе герцога вновь колыхнулось раздраженное недовольство.

Опять этот Монвузен… Назойлив и вреден, словно камешек, провалившийся в сапог – мешает постоянно, забыть невозможно. Но мерзавец умен, этого не отнять, написанное островным выродком в любом случае полезно будет прочитать. К тому же именно герцога Вартенслебена правитель Ойкумены счел достойным выступить в качестве рецензента. Хотя, конечно, вполне может быть, что герцогский трактат об учреждении денежных феодов и содержании постоянных конных рот по образцу отряда графа Шотана император отдаст на прочтение тому же Курцио…

Герцог просмотрел записки означенного Курцио быстро, опытным взглядом человека, привыкшего десятилетиями всматриваться в строчки, полные обмана, недоговорок, умалчиваний с редкими крупицами действительно полезных сведений. Просмотрел, отметил для себя важнейшие моменты, затем прочитал значимые листы и абзацы более внимательно, разбираясь в каждом слове. Составив в уме полный образ прочитанного, герцог откинулся на спинку и задумался, прикрыв тяжелые, набрякшие веки под кустистыми бровями. Очень хотелось прочистить дыхание щедрой дозой перца из верной бутылочки на шее, однако в присутствии Оттовио демонстрировать зависимость не следовало. Император, судя по мягким шагам за спиной, ходил по кабинету от стены до стены, как обычный смертный, что не в силах скрыть нетерпение и чувства.

Сколь многому еще придется выучиться этому юноше! Под благожелательным и ненавязчивым присмотром верных друзей, конечно же.

И как же хорошо быть молодым…

– Ваше Величество… – герцог воззвал в пустоту, аккуратно сложив листы по порядку и положив их в шкатулку.

– Говорите, – Оттовио вернулся к столу, по-прежнему стоя. Судя по всему, юноша понимал, что рушит все традиции, но с великолепным безразличием пренебрегал устоями.

Как же ответить повелителю?.. Вновь заныл старый шрам на животе, ужалил болью внутренности, слабенько, и в то же время ощутимо, напоминая о той ночи, много лет назад. Можно связать паутину осторожных слов, намекнуть и опорочить Монвузена в глазах высочайшего покровителя. Молодой император все еще наивен и доверчив, заронить семя тревожных сомнений в его разум будет несложно. Однако стоит ли делать это?.. Не обязательно – по многим причинам, от соображений чести (ха! пустая мишура красивых слов… но временами полезная) до рассудочных доводов.

Да, пожалуй, следует воздержаться от ядовитых клинков. Лучше всего – поиграть в благородство и достойную честность. Тем более, что правда время от времени жалит больнее самой отъявленной лжи. И сейчас именно тот случай.

Да, так и следует поступить.

– Это решение задачи? – нетерпеливо подстегнул Оттовио.

– Это хороший план, Ваше Императорское Величество, – сказал герцог. – Очень хороший. Читая… заметки, я даже отчасти завидую острому разуму, что породил их. В других обстоятельствах план Курцио аусф Монвузена стал бы нашим спасением.

– Но?..

– Но исполнить его невозможно.

– Почему?

Удолар задумался, перебирая в голове мысли, будто карточный шулер свою колоду. Ах, какое искушение… Нет, все же прекрасная возможность влить императору в ухо сладкий яд! Нужно всего-то малую малость, чуть-чуть словесной изобретательности.

– Ваше императорское величество, – голос герцога звучал негромко и в то же время благородно, как отточенное годами практики оружие слова. – При всем почтении к Вам и Вашей воле…

Он сделал короткую паузу, ровно настолько, чтобы Оттовио скорчил нетерпеливую гримасу, однако не успел что-нибудь сказать.

– … Заметки уважаемого Курцио аусф Монвузена слишком значимы, важны, и охватывают крайне… болезненные аспекты организации Империи. Они спорны, и потому я не считаю достойным подвергать критике тезисы моего доброго друга, не дав ему возможность защиты.

– Вы отказываетесь от критики?

– Ни в коем случае, – Удолар склонил голову, подчеркивая уважение. – Но я хотел бы не столько одноголосой критики, сколько… диспута.

Оттовио задумался, впрочем, ненадолго. И решил:

– Хорошо. Завтра депутация Северо-Востока вручит некое послание своего короля. Сомневаюсь, что его содержание порадует меня. Мы обсудим его, а также сопутствующие вопросы. Пусть же будет созван совет.

– Как пожелает Ваше Величество, – склонился в очередном поклоне герцог, думая, что как обычно поступил наилучшим образом, выбрав самый верный путь.

Завтра… Да, завтра будет интересно. Наверное, грядущий день окажется из тех, что записывают в хроники чернилами красного цвета, разделяя историю на «до» и «после».

* * *

Очень приятная версия «Зеленых рукавов»

https://www.youtube.com/watch?v=YkhMUyNrAFA

Глава 8

Глава 8

я пшу все чо вижу я страюсь

пшу мое имя безошбк

втора втора втраа вит ра витра витора витора витора

я магу магу могу я могу я могу пист псть писать

я могу писать имя

мо сво моя моя имя мое мое имя

я могу писать мо мое имя

малы гасподн тож добр добрый

малый малой малькй

его звут ариго говорят он большй гасподн

но хль лучша бльша больша больше

Опись АА105062, текст 4

* * *

Перекресток ничем не отличался от множества иных, уже встреченных компанией в ходе странствия. Две обычные дороги, даже не «колейки» с гравийной засыпкой. Довольно-таки кривые, хотя объективных причин для этого не наблюдалось. Покосившийся указатель стар, источен жучками, почернел до полной неразборчивости глубоко вырезанных букв. Дорога, идущая прямо на север, заканчивалась дымками, непохожими на пожары – слишком жиденькие и упорядоченные. Там, судя по заверениям Шапюйи, находилась искомая деревня. Или село. Елена до сих пор (как и с кабаком– трактиром-харчевней-корчмой) не могла понять, в чем различие. Кажется, что-то связанное с наличием церкви. У перекрестка стояла небольшая капличка, то есть часовенка, пустая и, вроде бы, даже не запертая. В целом ландшафт, хоть и был полностью лишен человеческого присутствия, носил признаки обжитого места. Земля «голая», даже веточек нет, ничего, что могло бы считаться мусором и в то же время гореть. Значит, кто-то регулярно собирает все топливо.

– Неосторожные, – цыкнул зубом Кадфаль. – Когда в округе шастают разные мудозвоны, разумные хозяева жгут очаги в темноте.

– При луне дым все равно заметно, – пожала плечами Елена.

– Ага, – согласился искупитель. – Когда небеса чистые. А так, глядишь, пронесет. Я и говорю, неосторожные…

– Или под хорошей охраной, – предположила Елена.

– Не вижу пейзан, – подумала вслух Гамилла, оглядываясь направо и налево. – А места вроде обжитые.

– Дело к закату, – ответил более сведущий в крестьянских вопросах Кадфаль. – Полевой работы до весны мало, отходные работники давно разошлись по городам, так что за ограду никто лишний раз носа не покажет. Да и чего шататься на ночь глядя, судьбу пытать? Бывает же как – придет кто-нибудь в сумерках, рожа знакомая, а это и не человек уже…

– А кто? – заинтересованно спросила Елена.

– Кто-то другой, – исчерпывающе ответил искупитель.

– М-да… – протянул Бьярн, глядя на капличку, изрядно покосившуюся, с выщербленной черепицей. – Что-то не хочется мне сюда идти.

Маленькая часовня Пантократора действительно производила довольно жалкое впечатление. Здесь ступала нога человека и, возможно, появлялась рука с веником, однако не часто и без старания. Стены оплел сухой плющ, промасленная бумага на окнах казалась целой, но ее покрывала толстая корка пыли, сцементированной дождями. Дверь покосилась на деревянных петлях, изнутри шел запах сырой плесени.

– Это кто же так не любит пристанище Господа нашего? – нахмурился Кадфаль, поправляя дубину на плече.

– Местный попик умер в прошлом году, мор унес. Деревенские пока, ежели чего нужно, зовут соседнего, совершать потребные действия. За пару монеток пожертвований. Но уверяю, почтенный господин! – заторопился Шапюйи. – Это очень хорошее место. Здесь можно с легкостью обрести достойный ночлег и приют! Деревня довольно-таки богата, видите, у нее даже своя часовня имеется, еще пара-другая лет, и жители построят церковь, экзарх пришлет настоятеля. Тогда место сие будет вписано в учетные книги как настоящее село. А там, глядишь, и городок поднимется.

Кадфаль поджал губы и безапелляционно сообщил:

– О церкви мечтают, но часовню в порядке содержать не могут. Я бы таких мудаков стороной огибал.

Шапюйи поник и выглядел совсем жалко, понимая, что по-прежнему ходит по земле на правах условно живого.

– Ладно, – смилостивился Бьярн. – Ну-ка, повтори еще раз, что ты там свистел насчет приюта и всего прочего?

Елена отступила на несколько шагов, поправляя кепку и меч за спиной. Кинула взгляд на окрестности, слушая вполуха разливающегося соловьем Шапюйи. Рядом семенила Витора, глядящая на госпожу с преданностью… сложно даже сказать, кого именно, учитывая, что собак здесь давно уж не водилось. Теперь у служанки на шее постоянно висела небольшая торба, в которой девушка хранила писчие принадлежности, а также свои опыты в чистописании.

Шапюйи вещал хорошо поставленным голосом человека, привыкшего общаться со всевозможными людьми по разнообразным делам. И понимающего, что жизнь его крутится на очень тонком волоске.

– Прямо пойдем, совсем недолго, – настаивал горожанин. – Там и кров, и банька.

– Не богобоязненные люди тут живут, – отозвался Бьярн с мрачным скепсисом. – Ежели приют Господень в запустении, то и в душе окаянство пристанище свило. Так всякими людоедами и становятся. Днем привечают путников, а ночью… – искупитель сделал драматическую и, надо признать, очень эффектную паузу. – Нечего нам здесь делать. Обойти бы от греха подальше.

И опять надо что-то решать, подумала Елена. Балансировать на крайне остром лезвии возможностей и рисков, когда судьба в твоих руках очень условно, и многое зависит от чистого везения.

Взять хотя бы все это…

По словам нежданно спасенного Кондамина Шапюйи, дело обстояло так.

Дальше на севере, примерно в неделе пешего пути, располагался вольный город, именуемый Дре-Фейхан. Кстати, называть его полагалось, обязательно добавляя «славный». «Вольный» означало, что селение отчисляет подати напрямую императору или королю и подчиняется (формально) ему же, а местным властям, соответственно, не подчиняется и не платит. Город был аномалией – рядом не имелось реки, по которой шел бы стабильный поток разных товаров, однако под защитой стен обитало по меньшей мере три тысячи жителей, что вполне тянуло на региональную столицу. Основой благополучия Фейхана был перегон скота и кожевенное производство, судя по всему, они давали очень хорошую прибыль. А заодно привлекали зоркое внимание всяческих проходимцев, бетьяров и другого криминального элемента, вечно алчущего добра в чужих карманах. Так что славный вольный город имел прочные стены, а также не вылезал из многочисленных тяжб, содержа за счет казны сразу двух юристов с грамотами столичных университетов. Городские посланники со всяческими прошениями добирались аж до Мильвесса, где, собственно, один из них к своей неудаче созерцал воочию Артиго Готдуа.

Наиболее энергичным и опасным противником города был некий Ауффарт Молнар, барон с неплохой родословной и положением, который уже лет десять судился с Фейханом относительно старинной родовой привилегии «ростовой меры». Суть ее была проста – давным-давно баронский предок в порядке взаимозачетов выкупил у города участок стены длиной в рост человека плюс вытянутая рука. По запутанным канонам многоукладных законов Ойкумены и городским правилам это накладывало обязательства по защите населенного пункта и, с другой стороны, гарантировало существенную скидку при покупке городских товаров. Нынешний барон подумал и творчески подошел к реализации привилегии – он вознамерился попросту снести «свой» участок и выстроить там полноценные ворота, опять же личные. Фокус заключался в том, что городские пошлины и досмотр оружия организовывались у городских ворот, а про частные ничего не говорилось. Поэтому, формально барон мог обрести собственную калитку внутрь города и возить через нее что угодно, не отчитываясь ни перед кем.

То есть хитрый план обещал как минимум шантаж Фейхана с требованием выплаты регулярного подношения, а в перспективе неприятности посерьезнее. Вольный статус города, отчисляющего подати непосредственно императору, в данном случае играл против Фейхана – император далеко, а хозяину графства не было никакого резона вступаться за инородный экономический объект. Поэтому город оказался один на один с напастью в виде предприимчивого, энергичного человека чести с неплохой дружиной, а также правовыми основаниями для всяческих демаршей.

Видя остроту ситуации, сосчитав армию барона, способного выставить не менее двух сотен вооруженных людей, городское правление всерьез задумалось – не пора ли нанять отряд горских пехотинцев численностью хотя бы в полсотни алебард. А Шапюйи-старший, будучи одним из правоведов на жаловании, внес дополнительную рекомендацию – найти какого-нибудь дворянина, готового принять славный город Дре-Фейхан под свое покровительство. Хитрыми и сложными путями толкования законов это лишало веса намерения барона реализовать претензии силовым путем, конфликт имел хорошие шансы вернуться в колею чисто судебных боданий, где Фейхан был куда сильнее.

Идея, как ни поверни, хорошая: частное противоборство людей чести даже на фоне потихоньку разворачивающейся петли всеобщего беззакония выглядело совершенно иначе, нежели выступление благородного против какой-то городской черни, среди которой даже кавалеров не имелось. Проблема в том, что абы какого покровителя брать нельзя, он должен был с одной стороны иметь весомое положение, с другой – не оказаться настолько весомым, чтобы забрать город себе. Шансов найти такого замечательного человека имелось крайне мало, и Шапюйи-младший (во всяком случае, по его словам) отправился на поиски кандидатуры без особого энтузиазма. Так что все происшедшее он воспринял как подарок Господа. Найти буквально на дороге аристократа с родословной длиннее копья и притом без личной армии за спиной – это было почище золотой монеты, блеснувшей средь навоза. В общем, если принять на веру горячие уверения Шапюйи, тут все разом вытянули счастливые билеты. От Артиго в данном случае требовалось проследовать в город, оговорить привилегии с обязанностями, подписать договор о принятии Фейхана под свое имя и защиту, после чего умеренно прожигать жизнь, памятуя, что городская казна существенно меньше фамильной сокровищницы. Ну и продержаться в таком положении до следующей весны, а лучше лета, когда город наберет военный отряд в поддержку ополчения. После этого все раскланиваются и расходятся по своим делам. Или нет – тут уж как договорятся.

Елене махинация сразу не понравилась по многим причинам, начиная с главного вопроса: кто гарантирует добросовестность со стороны Фейхана? Кто поручится, что лучшие люди города честно выполнят уговор и не постараются, как многие до них, продать юного аристократа? Например, тому же барону Молнару, обменяв на отказ от всех претензий. Хотя мелко, мелко… голова Артиго стоит подороже.

Не последним также являлась близость Дре-Фейхана к герцогству Вартенслебенов, где бывшая любовница творила всяческий террор и прочие непотребства. Да и в целом казалось довольно глупым «светить» именем и титулом Артиго после бегства через пол-мира от самого Мильвесса. Таким образом, набор весомых аргументов подсказывал, что, как ни грешно и грустно лишать жизни случайного встречного, Кондамину Шапюйи лежит прямая дорога вслед за фальшивыми сборщиками пошлины.