Текст книги "Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Изначально герб Монвузенов был очень прост (что выдавало древность рода или претензию на таковое прочтение) – одна фигура, два цвета. Курцио им не пользовался, потому что принадлежал больше к ветви Мальтов семьи Алеинсэ. После того как островной шпион дезертировал, сменив хозяина, апелла Сальтолучарда, безукоризненно соблюдя все формальности, лишила ренегата дворянского достоинства и личного герба. Однако по материнской линии Курцио был Монвузеном и, соответственно, имел определенные права. Апелла Сальтолучарда не имела возможности эти права отобрать, однако внесла официальное представление об умалении символики и перечеркивании герба желтой полосой, в данных обстоятельствах и в таком виде – цветом измены. Оттовио лично рассмотрел вопрос, посоветовался с лучшими пурсиванами геральдической коллегии, а затем принял решение. Он утвердил представление Алеинсэ и тут же личным указом добавил поверх желтой полосы более узкую, красного цвета – знак достоинства и доблести. Толковать это можно было разными способами, но Курцио предпочитал о них вообще не думать. Тем более, что вместе с красной полосой на щите получил приставку «аусф» и пожалования от императора. Куда больше геральдических закорючек ренегата интересовало – когда материковые Монвузены явятся, чтобы выклянчить себе привилегий и выгод из внезапного вознесения далекого, презираемого родственника.

Лодка приближалась к кораблю, над бортами виднелись головы экипажа и охраны сразу трех благородных персон. Лица под шляпами и шлемами выражали самые разные эмоции, от явной тревоги до неприкрытого восторга. Наиболее злобной и неприятной выглядела Флесса аусф Вартенслебен. Впрочем, она и на борт взошла уже с таким видом, будто выпила чистого уксуса. Кажется, план Биэль развлечь младшую сестру изначально был обречен. «Срубая» парус, мужчина покосился на спутницу и обнаружил ее вполне довольной жизнью. Маркизе было не свойственно энергичное проявление чувств, но сейчас Биэль искренне улыбалась, а взгляд ее темных глаз казался лукавым, будто у сказочной лисы.

Когда Монвузен вскарабкался на борт по веревочной лестнице, Флесса шагнула к нему с таким видом, будто собиралась дать пощечину. Намерение вице-герцогини было однозначным и сулило большие неприятности, потому что стало бы оскорблением через действие по отношению к аристократу. Причем не какому-нибудь захудалому «цин», а дворянину высокого полета, другу императора. Сопровождающие как-то сразу подобрались, руки оказались в опасной близости к оружию. Положение спас Мурье, который на редкость удачно поскользнулся и, неловко взмахнув тростью, как бы случайно задел руку госпожи. Флесса гневно развернулась, готовая излить бездну ярости на столь нелепого слугу. Мурье подобострастно склонился, прижимая к сердцу правую руку. Тем временем через борт перебралась и Биэль.

– О, моя дорогая сестра, – маркиза даже не пыталась скрыть того, что приключение доставило ей громадное удовольствие. – Достаточно гнева! Я оценила твою родственную заботу, не стоит больше сеять досаду.

Не смущаясь чужими взглядами, Биэль распускала крепко затянутые ремни на охотничьем костюме, и там где промасленная кожа задубела, в ход шел кинжал.

Флесса хотела, было, разразиться гневной тирадой, но тут подумала, что в этом случае до крайности походила бы на отца. Он так же ярился, когда младшая дочь искала приключений и разных испытаний на свой изящный зад. Только вместо пощечин использовал для вразумления кнут. Поэтому Флесса лишь покачала головой, ухитрившись вложить в это движение бездну выразительного смысла.

– Дорогая, – Биэль улыбнулась. Теперь, когда она сбросила верхнее облачение, на маркизе остались только шерстяная фуфайка и чулки. То и другое вымокло насквозь, и холодный ветер уже вытягивал тепло, кожа старшей Вартенслебен покрылась мурашками. Подскочивший слуга накинул на плечи госпожи толстый плед.

– Милая сестра, – Биэль, по-прежнему не стесняясь свидетелей, порывисто обняла младшую. – Не сердись!

– Ты могла… замерзнуть, – Флесса будто устыдилась собственных тревог и удержала на языке готовое сорваться «погибнуть».

Биэль чуть отстранилась и внимательно поглядела в бледное лицо младшей сестры. Маркиза искала следы искренней заботы, а не злость того, на чью семью посягнули без позволения. Нашла или нет – кто знает… В любом случае маркиза поправила шерстяной плед и жизнерадостно сообщила:

– Холод полезен моей коже. Любезный Курцио аусф Монвузен предоставил мне самую большую и холодную ванну на свете. За что я ему искренне благодарна.

На последней фразе голос Биэль ощутимо звякнул сталью, четко и ясно показывая, как следует понимать сегодняшнее приключение всем без исключения свидетелям.

– Как пожелаешь, – буркнула Флесса.

Старшая сестра снова глянула на собеседницу с таким видом, будто хотела вновь заключить младшую в порывистые объятия, унять тревоги, заставить рассмеяться, как в детстве. Когда юные души не имели греха пред Господом, а тяжкая ответственность пред миром и семьей была всего лишь пустыми словами.

Взгляды темно-синих и светло-синих глаз соприкоснулись, на мгновение показалось, что вот-вот произойдет нечто хорошее, удивительное… Однако не произошло. Фаворитка вице-герцогини то ли не поняла, что это лишь пауза в разговоре, то ли решила – вот наступил удобный случай воспользоваться паузой и продемонстрировать госпоже верность. Девушка вклинилась со словами участия, и Биэль недоуменно приподняла бровь.

– Заткнись, – бросила Флесса, и девица послушно замолкла, часто моргая.

Курцио тем временем снял и костюм, и шерстяное белье, оставшись на продуваемой палубе в одной лишь повязке, прикрывавшей чресла на манер (как выразилась бы одна пришелица из очень далеких мест) японских трусов.

Шпион и маркиза обменялись такими взглядами, что, казалось, воздух между ними раскалился и осыпался искрами. Курцио, манерный и достодолжный как островной нобиль на балу, хотя стоял почти обнаженный на ледяном ветру, изящно склонился, подав руку маркизе. Биэль, похожая на северную морячку, обозначила реверанс и вложила холодные пальцы в крепкую ладонь Монвузена.

Им не понадобилось ничего говорить, изысканная и грациозная пара прошествовали рука об руку к каюте, провожаемая горящими взорами команды, равнодушная к чувствам окружающих. Флесса закусила губу, глядя им в спину и делая вид, что не замечает, как малочисленная охрана и моряки тяжело задышали, глотая слюну.

– Что скажешь? – вполголоса спросила вице-герцогиня, не поворачивая голову к Мурье. Впрочем тот все понял верно и ответил без малейшей заминки, столь же тихо:

– Несколько шрамов от оружия. Немного для такого возраста. Очень, очень искусен или редко сражается.

– Или и то, и другое, – подумала вслух вице-герцогиня.

Мурье чуть помолчал и добавил:

– Не уверен, но я бы сказал, что в молодости его ударили стилетом в спину. Исподтишка. Очень особенный след.

– Ясно. Приведи этих скотов к порядку.

Флесса опять же не уточняла, каких именно скотов она имеет в виду, но верный помощник и тут все понял верно. Как обычно. Горбун обрушился на матросов с проклятиями и руганью, а свиту благородных персон призвал к порядку и достоинству. Пока Мурье наводил дисциплину, Флесса глянула на фаворитку, и в глазах коротко стриженой брюнетки сквозила зимняя стужа. Девушка на всякий случай сделала самый глубокий реверанс и подобострастно склонила голову.

– Ты наглая, дурно воспитанная девка, – вымолвила Флесса.

– Как прикажет моя госпожа, – с готовностью согласилась девушка. Если у нее и были какие-то сомнения по данному поводу, подаренное на днях кольцо с рубином охватывало палец приятной теплотой и нашептывало, что терпеливым воздастся сторицей.

– Ты шлюха. Алчная и глупая.

– Что, моя госпожа?.. – растерянно пробормотала девица.

– Я оскорбила тебя, – сухо вымолвила вице-герцогиня. – Почему бы тебе, скажем, не дать мне пощечину?

– Чт-то?.. – проблеяла шатенка. Она понимала: разворачивается катастрофа, однако не могла сообразить, что именно происходит и как себя надо вести.

– Ты ведь не простолюдинка, – с холодным, отстраненным любопытством, глядя как на диковинную вещь, отметила вице-герцогиня. – Почему ты с готовностью терпишь унижение? Ответь мне должным образом!

Девушка мялась, ломала пальцы в мокрых перчатках и страдала, глядя снизу вверх на всесильную Вартенслебен. Грозовой фронт согнал тучи в одну плотную массу, которую осветило солнце. Мир окрасился в свинцово-синие цвета, снова пошел мелкий осенний дождь. Флесса стояла, скрестив руки на груди, будто не замечая, как ледяная вода пропитывает стеганую куртку, шляпу с очень маленькими полями, расшитыми бисером, красные чулки.

– Прекрасная… госпожа… – прошептала спутница.

– Нет… Ты не она, – протянула Флесса с видимым разочарованием, глядя на фаворитку, чья шапочка вымокла и покоробилась, открывая волосы цвета кленового сиропа.

– Пошла вон. Отправляйся в трюм и не показывайся мне на глаза, пока мы не причалим к пристани. После, впрочем, тоже не показывайся. Мурье, заплатишь ей. И напомнишь, чтобы я одарила семью…. скромно. Их дочь не порадовала меня.

Горбун молча склонился. Девушка жалко забормотала скомканные извинения, все еще надеясь как-нибудь исправить случившуюся беду. Тщетно. Мурье, у которого по всеобщему мнению, сердце выели мыши, подхватил бывшую фаворитку за руку и настойчиво повлек в сторону. Надежды очередной претендентки на привилегии, дарения и прочие выгоды раскололись вдребезги.

Повинуясь слаженным действиям команды, корабль отворачивал, уходя в сторону холодного солнца, чьи лучи уже не грели. Часть свиты осталась не при делах, часть боролась с дурнотой, достигая разной степени успеха. Ветер гудел в натянутых парусах, и скрипело дерево.

Флесса прошла на корму, чувствуя, как палуба под мягкими подошвами сапожек ходит из стороны в сторону наподобие маятника, одновременно и легкого, и неотвратимого в своем движении. Дождь прекратился, шторм лишь задел краешком судно и ушел дальше, оставив за собой взбаламученную воду. Рулевой, мимо которого прошла Флесса, дисциплинированно опустил голову, понимая, что рядом с такой особой лучше превратиться в тень. Молодая женщина постояла, глядя на пенный след за плавником руля. Моряки, тем временем, зажигали, на всякий случай, сигнальные фонари. Воздух был так насыщен влагой, что вот-вот ожидалось явление густого тумана.

Вспомнив некие события прошлого, Флесса подавила желание раздеться и прыгнуть в море, чтобы охладить внутренний жар стылой водой. Задрала голову, пытаясь рассмотреть далекие звезды в пелене туч. Безуспешно, лишь серебристый свет луны с трудом пробивался к морю, как сметана через мелкое сито.

Флесса достала из-за пазухи два листа пергамента, которые почти не пострадали от влаги. Столичные астрологи готовы были вывернуться наизнанку, чтобы угодить дочери одного из Ужасной Четверки, правившей Империей от имени Оттовио Доблестного. Они воспользовались лучшими чернилами, так что буквы и чертежи сохранили первозданную ясность.

Два листа, два гороскопа, составленные разными мастерами, представителями двух соперничающих школ. Один астролог несколько лет назад прорицал императору Хайберту Готдуа, что его судьба подобна колосу, который вознесся, ослепляя мир золотом спелого зерна в готовности прорасти стеблями удивительных событий. Так и случилось – смертоносный серп в руках наймитов Острова прервал жизнь правителя, срезав ее начисто, и множество удивительных событий произошло вслед за тем. Второй астролог также был точен в предвидении грядущего, и пусть оба мастера использовали разные каноны, итог оказывался достойным внимания.

Флесса получила заказанную работу перед отплытием и, приняв сестринское приглашение, до сих пор не ознакомилась с результатом. Теперь все же решилась, подумав, что самое время развернуть пергамент и узнать судьбу. Точнее предвидение судьбы двух человек в их взаимосвязи.

Один заказ был выполнен в традициях «Зодиакального человека», когда путь светил и эзотерическая символика соотносятся с телом человека, ибо как живое тело представляет совокупное множество частей и сущностей, от Движения до Субстанций, так и в сотворенном Пантократором мироздании по воле Его все целостно и взаимосвязано. Другой же представлял собой круг, разбитый на множество секторов с длинными формулами, а также многоступенчатыми обозначениями на основе магических литир. Его чертили по канонам «оптико-геометрической» традиции, исходившей из примата «кругов свечения небесных светил», которые оказывают преимущественное, а зачастую исключительное влияние на судьбу человека.

Молодая правительница Герцогства Запада смотрела на драгоценные предсказания, сделанные лучшими из лучших за баснословные деньги. Лицо ее сохраняло каменную неподвижность и бесстрастие. Затем Флесса достала кинжал и медленно разрезала в клочки оба листа, бросая их в море, чтобы отныне лишь рыбы имели возможность прочитать написанное, да и те – не больше одной буквы.

Губы Флессы шевельнулись, немо повторяя слова, выжженные в памяти наряду с иными:

«… и Красная Королева, властвующая над Севером, повергнет ниц Королеву Черную, чья десница простерта над Западом, однако сделает она сие не мечом, не копьем или любым иным оружием, и случится это не на поле брани…»

Глава 5

Глава 5

псть очен трдно

я страюсь

надо больш стртся

гаспжа гврт нада псть о всем

гаспжа гврт птом буде легче

гаспжа гврт незя прпскать гласне

да да

я будеть грамотна

я будеть как гаспжа хль

Опись АА105062, текст 3

* * *

– Красиво…

Открывающийся вид и в самом деле был удивителен и фантастичен. По правую руку высилась далекая и одинокая гора, чьи склоны припудрил белый цвет снега и ледников. А перед странниками раскинулось широкое и неглубокое озеро с каменистым дном. Крупная галька неправильной формы имела яркие и разные цвета – карминово-красный, золотисто-березовый, земляничный, сангиновый, бирюзовый всевозможных оттенков и другие. Однотонные, двухцветные, полосатые – и притом на берегу не имелось ничего подобного. Будто некая волшебная сила создала котлован и заполнила его галечной подушкой, не проронив ни единого камешка на сторону.

– Очень красиво, – со всей искренность повторила Елена и опустила руку в прозрачную воду, похожую на жидкий хрусталь голубоватого оттенка.

Оказалось, это была ошибка. Пальцы обожгло так, что женщина торопливо отдернула кисть. Создавалось впечатление, что вода имеет температуру жидкого азота, но почему-то сохраняет жидкое состояние.

– Черт возьми! – от всей души высказалась Елена, встряхивая онемевшей кистью.

– Чудо света, – прокомментировала Гамилла. – Я слышала о таких местах. Про них говорят… разное. В основном, что это кусочки прежнего мира. Мира волшебства, когда люди умели больше нынешнего. Они переделывали землю и воду по своему желанию.

Пока женщины говорили, подошел Гаваль, тащивший на плече Г-образную конструкцию из древка с перекладиной на вершине.

– Но почему эту красоту не растащили на всякие постройки? – удивилась Елена. – Бесплатный камень.

– Говорят разное, – повторила Гамилла.

Елена обдумала эти слова и обратила внимание на полное отсутствие в пределах видимости каких-либо построек. Это было неправильно – где вода, там всегда живут люди. Или хотя бы работают. Видать и в самом деле что-то не в порядке с этой неземной красотой.

– Дурное место, – негромко и решительно вымолвил Бьярн. – Не нужно тут нам быть.

– А рыба здесь есть? – задался практическим вопросом Гаваль, которому не терпелось опробовать удочку. Он положил ношу и озирал водную гладь с видом хозяина-добытчика.

– Ищи, что поймаешь, все твое, – арбалетчица широким жестом обвела чудо света, и менестрель обиделся. Но в меру, памятуя, что целиком зависит от спутников, и насмешница не раз помогала ему. Кроме того, прозрачная вода казалась совершенно безжизненной.

Елена потерла медленно отогревающиеся пальцы и восхитилась чистотой воды. Озеро было широким, и гора отражалась целиком, без малейшего изъяна. Казалось, что перед странниками не подлинный мир, а искуснейшая иллюзия, обработанная на компьютере. Вновь Елена подумала, что таких красок на Земле не увидеть – даже самые обыденные вещи казались странными и удивительными на рассвете и закате, в объединенном свете луны и солнца.

И тут Елене подумалось, что гигантская луна вызывает огромные по сравнению с земными приливы и отливы. Но физика есть физика, на другие жидкости ночной колосс должен влиять соответственно. Соки растений, кровь… Логично предположить, что пришелец из другого мира обязан чувствовать это влияние, поскольку не приспособлен к нему. Но женщина с Земли ничего подобного не ощущала. Странно…

Здесь, наверное, было над чем поломать голову, но Елена решила, что этим она займется как-нибудь в иной раз. Сейчас требовалось определиться, куда следовать дальше. Дорога, по которой они пришли, раздваивалась, огибая чудесное озеро. То есть опять нужно было решать – налево или направо.

Гаваль щурился, пытаясь высмотреть в хрустальной глади какие-нибудь признаки рыбы, но тщетно. Здесь даже водорослей не было, потому галька удивляла чистыми цветами без всяких помех.

– Кажется, тут я ничего не поймаю, – решил, в конце концов, незадачливый рыбак.

Кадфаль, вспомнив увиденное и услышанное в долгих странствиях, предположил, что это «бисерное» озеро, то есть водоем, образованный на реке или притоке, соответственно у него должен быть вход и выход. В какую сторону ни поверни, все равно будет какая-то водная преграда и мост. А где мост, там всегда кто-нибудь сидит на взимании платы. Можно, конечно, двинуться параллельно реке в поисках брода…

Елена хотела было подбросить монетку, затем решила, что не стоит отдавать судьбу в руки случайности, по крайней мере, теперь. Коль сошлись на том, что следует идти «по левую руку» и пока что удается более-менее – следует продолжать.

Так и сделали, не то, чтобы с энтузиазмом, скорее понимая, что здесь лишь Бог располагает.

Они прошли, наверное, часа два, изрядно притомившись. По пути встретилось несколько одиноких путников и две группы побольше. Одиночки, завидев отряд в неполный десяток людей, к тому же неплохо вооруженных, торопливо уходили с дороги, укрываясь подальше в холмах или на равнине. Первая компания была крестьянской, судя по всему, люди возвращались с торга, имея две телеги с тщательно прикрытым грузом. Кадфаль присмотрелся, живо пошевелил носом и вынес приговор: «зерно». Серьезного оружия у пейзан не имелось, зато хватало посохов и топоров. Елене очень кстати вспомнились сентенции учившего ее Раньяна о том, что шест в любых ипостасях есть господин всего оружия. Если умеешь им пользоваться.

Две группы разошлись, настороженно косясь друг на друга, и Елена готова была поклясться, что под рогожей на телеге скрывался, по меньшей мере, один взведенный самострел.

Вторые были откровенными беженцами, ничем не отличающимися от многих и многих, что встречались Армии прежде. Судя по всему, большая семья из трех поколений, которая целиком снялась с одного места и отправилась наугад, в поисках лучшей доли. Двухколесную повозку «одноколку» тащили впрягшиеся мужики, а женщины нагрузились прочим скарбом. Дети катили в тачке старуху, очевидно матриарха семьи. Когда Елена посмотрела на их грязные, покрытые пылью лица, уже отмеченные голодом, выражающие лишь безмерное отчаяние, когда увидела рожицы детей, похожих на старичков с воспаленными веками, атритными пальцами – рука сама собой потянулась к мешочку с сухарями.

– Нет.

Ладонь бретера в штопаной перчатке легла поверх ее пальцев, крепко сжала.

– Но… пусти! – Елена попробовала вырваться, Раньян усилил хватку, стиснув челюсти от боли. На высоком лбу проступили бисеринки пота.

– Нет, – повторил он сквозь зубы, резко и жестко. – Нельзя.

Елена посмотрела на него диким взглядом и открыла рот, чтобы высказать энергичные мысли, подходящие моменту. Скорее всего на этом ее связь с бретером и закончилась бы, потому что усталость, ответственность, обычный страх, сумма людских страданий и горя. увиденных по пути – все это за одно мгновение переплавилось, как в тигле, обернувшись вспышкой ярости. В таком состоянии говорят, не задумываясь о последствиях, и сказанное не часто удается простить, а Раньян был горд.

Но…

– Он прав, – Бьярн «поджал» Елену с другого бока, вроде бы и не напирая, но притом ощутимо нависнув.

– Он прав, – эхом повторил Кадфаль. Чуть подумал и добавил. – Уж поверь, я это знаю лучше всех.

Елена оглянулась на беженцев, что тащилисьдальше, не обращая внимания на вооруженных людей, с которыми только что разминулись. Женщина зашипела сквозь зубы, как настоящий тагуар, в глазах ее пылала злость.

– Много ртов. Отдадим еду, им хватит на считанные дни, – с хладнокровной безжалостностью разъяснял арифметику голода Кадфаль. – Не поможет. А у нас убудет. Где добыть провизию?

– Забрать, – проскрипел Бьярн, дергая рассеченным кадыком. – У других таких же бедняг.

– Купить… обменять… – выдавила Елена, чувствуя. как спазм перехватывает горло. Подступало мерзкое, уже знакомое ощущение, когда хочется рыдать, но слез нет.

– А что у нас есть на продажу или обмен? – с той же спокойной рассудительностью вопросил Кадфаль. – То, без чего мы не обойдемся?

Елена опустила голову, скрежеща зубами от ощущения космических размеров бессилия. Разум оценивал, взвешивал аргументы спутников и признавал их тяжелыми. Однако не все отмеряется холодным рассудком… Или все?

Елена оглянулась вслед беженцам, стиснув кулаки так, что коротко стриженые ногти впились в ладони. Лицо женщины превратилось в бледную маску. Раньян держал ее за руку, не ослабевая хватку.

– Достаточно, – глухо сказала Елена. – Отпусти.

Бретер повиновался, не говоря ни слова. Они зашагали дальше, и процессия снова растянулась длинной змеей, будто каждый странник хотел остаться наедине с собственными мыслями. Солнце карабкалось в небо, яркое, однако уже не слишком теплое.

Бьярн ушел вперед, исполняя роль дозорного. Елена мерно ступала, глядя перед собой.

– О чем ты думаешь?

Артиго подошел незаметно, и от вопроса женщина вздрогнула, едва не схватилась за меч.

– Что?

– О чем твои помыслы? – очень серьезно, не отводя пристальный взгляд, повторил мальчик.

– О справедливости.

– Для всех?

– Да. Я думаю, как ее можно обеспечить среди людей, которые считаются неравными от природы. По божьему установлению.

– Ты придумала что-нибудь?

Тон и слова мальчика казались… жутковатыми. Так сильно они контрастировали с видом чумазого отрока с неровно остриженными волосами.

Надо с ним поиграть во что-нибудь, невпопад подумала Елена. А то сплошные бегства и кровопролитие. Пусть Артиго во многом и похож на старичка в теле мальчишки, он все-таки ребенок то ли десяти, то ли одиннадцати лет. И, помнится, гонял тряпичный мяч с огромным удовольствием. А потом это едва не стоило жизни уже самой лекарке.

– Да.

Ответ ее был кратким и резким. Артиго помолчал немного, красноречиво давая понять, что ему этого недостаточно.

«Ну да, он же мой император, а я его фамильяр…»

– Я вспоминала… – Елена осеклась, поняв, что слишком глубоко задумалась и потеряла бдительность. Какие тут, к черту, воспоминания!

– Я думала, как привить идею справедливости для всех, когда мир изначально несправедлив, – повторила она, стараясь, чтобы это прозвучало естественно. – Когда справедливость отмеряется по происхождению. Следует внушить людям эту мысль, дабы те поверили в нее, приняли в качестве жизненного правила. И обеспечить веру… практически.

Артиго молчал, с терпеливой снисходительностью ожидая, когда его непосредственный вассал и фамильяр исполнит свой долг, посвятив господина в суть размышлений. Елена же с удивлением открывала для себя новое состояние формального подчинения вышестоящей инстанции, когда тебя удерживает не связь нанимателя и работника. Что-то подобное она переживала на Пустошах, но там всегда чувствовалась невидимая цепь угрозы. Подчиняйся – или будет плохо. Сейчас же…

Нет, серьезно, вот этот смешной и нелепый шкет – ее повелитель по всем писаным и неписаным правилам жизни Ойкумены? Тот, кто в принципе может приказать все, что угодно, хоть умереть за него – и она обязана выполнить указание? Это было… забавно. Снова рассудочное понимание местных устоев сталкивалось с укорененными в душе принципами, рождая ощущение несерьезности, карнавальности происходящего. Казалось, вот-вот мальчик рассмеется, тряхнув отрастающими вихрами, воскликнет «прикол! смешно ведь, да?» и все отправятся играть в тряпичный мяч.

Но Артиго не смеялся. Он внимательно смотрел на Елену взглядом непроницаемо-темных глаз и ждал как господин. Терпеливый, незлобивый, но все же господин, который задал вопрос и не допускал даже мысли о том, что его волю могут проигнорировать. Елена прокашлялась и решила сделать вид, что она и в самом деле настоящий фамильяр настоящего императора. Так сказать, потренироваться в новом положении. Заодно проговорить вслух общие мысли насчет идеологического элемента предстоящей борьбы.

– Объявить всех людей равными нельзя… Однако сделать это необходимо.

За двумя короткими фразами стояли многие дни напряженных размышлений. Как русский человек, воспитанный советским человеком, Елена, разумеется, верила во всеобщее равенство и общественную справедливость. Три с лишним года назад (или уже почти четыре?.. время не просто бежит, оно летит птицей… или убийственной стрелой, ежели с поправкой на местный антураж) девочка Лена, вероятно, попыталась бы как-то привить идею равенства и братства на локальные почвы. Однако с той поры утекло немало воды, Елена сменила много имен, обзавелась шрамами в ассортименте и основательно растеряла юношеский идеализм. Теперь она хорошо понимала концепцию сменяющих друг друга социально-экономических формаций и невозможность прыгать через ступеньки этой лестницы. Нельзя вещать про всеобщее равенство там, где каждый, безусловно, нерассуждающе верит в бога и установленное самим господом изначальное неравенство. Во всяком случае – нельзя вещать привычными Елене определениями. Здесь требовалось что-то иное, адаптированное под мировосприятие аборигенов…

– Значит, надо их как-то уравнять иными способами, – сообщила она.

– Какими? – все с тем же пронзительным вниманием спросил Артиго.

– Через единый закон для всех. И персону императора, как становой хребет системы справедливого, понятного, общеобязательного правосудия.

Мда… в мыслях это казалось намного весомее и внушительнее. Проговоренное вслух звучало как-то путанно и не слишком убедительно.

– Не понимаю, – сказал после краткого раздумья мальчик.

«Я тоже» – хотела признаться Елена, однако решила не искать легких путей. И тут ей вспомнилась давным-давно услышанная концепция «рабов божьих». Есть ли что-то подобное в церкви Пантократора женщине было неизвестно. Но терять то все равно нечего, так ведь?

– Кто есть власть после Бога? – начала она рассуждать вслух, отчасти укладывая кирпичиками прежние мысли, отчасти импровизируя. – Император. Он высший и лучший из всех людей.

Артиго молча склонил голову, признавая очевидную вещь.

– А коли все прочие стоят ниже властителя, они, так или иначе, являются его слугами. И вассалами. Прямо или через несколько звеньев.

Артиго нахмурился и почесал нос. Елена прокляла себя за то, что пренебрегала уроками ойкуменской жизни. Работает ли в местной системе феодального подчинения правило насчет «не моего вассала»? Хрен бы знал…

– Соответственно император, как высшая инстанция, вполне может провозгласить единый и справедливый закон для всех. И в дальнейшем быть золотым гвоздем, вокруг которого вращается весь механизм. Император станет опорой и гарантом праведного суда, где каждый найдет защиту. Хм…

Елена скорчила гримасу и выдала пришедшую на ум красивую фразу:

– Один император для всего мира и единый закон для всех людей!

– Все люди не равны перед Богом, но равны перед императором и законом? Не является ли это покушением на устои, дарованные самим Господом нашим Пантократором? – Артиго сразу и безошибочно заметил слабое место в логике реформации.

– А где сказано, что люди не равны перед богом? – вдохновенно парировала Елена и тут же отступила на шажок, убоявшись заходить на опасное поле теологии. – Надо священные тексты почитать внимательно.

Вот и обозначилась главная уязвимость идеи, а также первоочередное направление деятельности. Начинать благое дело следует не от солдат, права и юристов. А от Веры. От вдумчивых разговоров с теологами, подведения под каждый тезис новой идеологии соответствующих цитат из «Первооснов», местной Библии. Потому что хватит одного вопроса наподобие того, что сейчас задал Артиго – и любая конструкция, не основанная на «Бог разрешает» рассыплется. Запомним это…

В голове настойчиво крутились скудные обрывки школьных знаний, какие-то прокламации насчет того, что будь люди не равны, бедняки рождались бы с седлами на спинах, а дворяне в коронах. Хм… А хорошее воззвание получится. Можно сказать, что бедный и богатый, будучи ранеными, одинаково страдают, истекая кровью, потому что Пантократор создал их равными. А если раздеть донага крепостного и дворянина… хотя нет, вот это сомнительный момент. Потомственные богачи и бедняки зачастую выглядят как представители разных видов – отличие в труде и питании. На это упирать не стоит. Где бы найти хорошего церковника, чтобы побеседовать о религии, проверить границы дозволенного в толковании священных текстов, не рискуя обвинением в ереси? Кадфаль не годится, он боец, далекий от теологии.

– А как же суды королевств? Привилегии отправления правосудия властителями, надорами, фо-ишпанами и князьями? – не унимался мальчишка.

– Их следует упразднить, – пожала плечами Елена. – Суды должны судить по единому своду законов и быть организованы по единому образцу, не подчиняясь никому. Где бы они ни находились. Лишь император властвует над блюстителями, а больше никто. Император выплачивает им содержание, назначает, отстраняет служителей. И жестоко наказывает всех, кто покусится на судебную пирамиду. Тогда в руках повелителя окажется инструмент власти над миром.

– Неужели?

– Страшна не жестокость, – теперь Елена говорила вполне уверенно, основываясь на практическом опыте и личных наблюдениях, так что слова буквально сами собой укладывались в красивую линию. – Страшен произвол. Суд, который неподвластен местным князькам и вельможам, это становый хребет, который сцепит, сошьет воедино Империю.

– Но… – Артиго замялся, то ли пораженный величием концепции, то ли подбирая не слишком ранящие слова для критики безумных мечтаний. – Чтобы сделать это былью, надо переписать все законы?.. Единый суд не может судить по разным правилам.