Текст книги "Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Конец почкам, не сейчас так скоро, – тихонько прокомментировала Хель, аж поморщившись. – Нет, точно пьянство суть зло.

Марьядек вышел вперед, вслед за ним, не дожидаясь понукания, шагнул и Кондамин Шапюйи.

– Ваше дитя? – громко вопросил Марьядек, показывая тельце, закутанное в плащ.

За воротами шушукались, бормотали, шуршали. Те, кто выглядывал из-за тына, глядели попеременно внутрь и наружу. Луки по-прежнему оставались в готовности, однако, без стрел на тетиве.

– Девку на жратву не меняем! – ответили, наконец, из-за ворот. Звучало, впрочем, именно как намек на переговоры, дескать, меняем, куда ж деваться, однако не задорого, и не надейтесь.

– А мы и не продаем! – отозвался браконьер, то ли хорошо изобразив праведное возмущение, то ли впрямь гневаясь. – Девчонку забирайте. Мы добрые дела по зову сердца делаем. Потому что Господь так велел!

– От ночлега не откажемся! – тут же влез Шапюйи, которому, судя по всему, категорически не хотелось оставаться один-на-один со случайными компаньонами.

– Трепло, – фыркнул в жидкие усы Бьярн и тихо добавил что-то похожее на «все-таки надо было тебя раньше замочить».

Потянулась долгая немая сцена, на протяжении которой обе стороны гадали, что будет дальше и не закончится ли дело, наконец, хорошей дракой.

– Эй! – гаркнул Шапюйи, не теряя надежду. – Я не к такому привычен! Где достойный прием? Где стол и баня? Глаза протрите, это ж я!

Лица деревенских были все, как одно, помечены сердитой недоверчивостью и подозрением. За воротами шушукались и бормотали, однако ни единого слова разобрать не получалось. Ну, ладно, хоть луки не натягивали… уже хлеб.

– Эй, ты, – отозвался, наконец, один из селян, широкий, кряжистый, похожий на медведя с бородой. – Рожа знакомая. Племяш законника из города?

Какой именно город бородач не пояснял, очевидно, здесь большое селение могло быть только одно.

– Ну, я! – обрадовался Кондамин. – Я же тут заместо писаря был весной-летом, когда вашего лихорадка пришибла, забыли уже?

– А, Шляпа! – узнал, наконец, деревенский. – Чего приперся? Кого привел?

– Шляпа? – удивился вполголоса Раньян, доселе молчавший. Бретер стоял, завернувшись в плащ, под которым держал саблю, однако рост и осанку никакое одеяние скрыть не могло. Кондамин покосился через плечо, видимо чувствуя неловкость за прозвище. Очевидно у «Шляпы» имелась занимательная и обидная предыстория.

– Это славный… – Шапюйи вдруг замялся, наверное, поняв, что за всей суетой и молениями все забыли согласовать – как представляют Артиго, под своей фамилией или безымянно. Он сглотнул, нервно качнул головой и продолжил, импровизируя. – Мой славный друг и попутчик! Со свитой!

– Мы таковских не знаем! – проблеял второй пейзанин, в самом деле, похожий на старого козла. Впрочем, лук у него был наиболее длинным и боевитым на вид. – Идите своей дорогой! И свитов забирайте!

– Да вы ослепли, что ли?!! – гневно заорал Шапюйи. – Что за дела!

Раньян, прихрамывая, шагнул вперед, решительным движением отодвинул городского назад, не слишком громко, но веско произнес так, что слышали все:

– Мы зла не хотим. И за плечами его к вам не тащим. Нам нужно переночевать, запасы обновить и почиститься. Потом уйдем. А девочку забирайте. Наша лекарка, – бретер указал на Хель. – О ней позаботилась. Послушайте только ее, как дальше за больной ходить. Не повредит.

– Кажется, не видать нам тут роздыху, – проворчал Кадфаль.

– Терпение, брат, – вполголоса окоротил его Бьярн. – Бог с нами.

В темнеющее небо взмыл истошный женский вопль, нечленораздельный и жалостный. Шапюйи навострил ухо, прислушался и пояснил через плечо:

– Вдовица. Про девчонку, видать, прознала.

Прошло еще несколько минут. Компания терпеливо ждала, деревенские шуршали и неразборчиво переговаривались. Небо темнело, кислый дождь прекратился, однако тончайший слой пыли запорошил все.

Наконец с забора кинули лесенку из жерди с перекладинами. Похожий на медведя крестьянин слез по ней, немного потоптался, отряхивая штаны от несуществующего мусора, подошел, близоруко щурясь. Он оглядел каждого из Армии, очень внимательно, будто измеряя и взвешивая на ярмарочных весах с проверенными байлем гирьками. За воротами, тем временем, в голос причитали бабы. Гаваль удивился – вроде бы упоминалась одна лишь вдовица, голосило же, по крайней мере, три женщины, может и больше. Но загадка тут же получила ответ.

– С девчонкой двое тележных были, – прогудел, наконец, мужик сквозь бороду. – Они где?

– Не знаем, – ответил Раньян и кратко пересказал события минувших дней, опуская сомнительные моменты вроде убийства фальшивых заставников и намерения прикончить Шапюйи. Кондамин поддакивал и кивал.

«Медведь» снова подумал, расчесывая бороду, точнее бороздя ее пальцами. При этом он тревожно косился на Бьярна, который идеально соответствовал образу подонка и мародера без принципов и морали. Рыцаря это, похоже, искренне забавляло.

– Ладно, – решил он, в конце концов. – Вы вроде как по-божески. И мы тем же ответим. Как Бог велел. Девку отдайте. Внутрь не пустим, уж не серчайте. Хоть Господом Богом и всеми атрибутами клянитесь, не отворим.

– Да не больно то и надо, – задрал подбородок Бьярн, видимо решивший взять реванш за косой пригляд. – Видели мы вашу часовню. Позор, мерзость и запустение! Люди честные, богобоязненные с божьим домом не поступают. Клясться именем Его тут – срамно и стыдно!

Медведь нахмурился. Судя по всему, в кудлатой голове за один раз помещалась только одна мысль, которую мужик думал полностью, от начала до конца, и лишь затем переходил к следующей

– Болтаете как попы… А халатов нет… И бошки небритые… Во! – наконец просветлел он. – Вы… эти… скупидотели⁈

– Искупители, – с достоинством поправил Кадфаль.

– Ну… тогда… оно то конечно так наверное… да только… – селянин еще немного помолчал и решительно заявил. – Но за ворота не пустим. А ночлег да, дадим, нешто мы злодеи какие… да божьим людям…

Артиго искоса глянул на Хель с торжествующим выражением лица, дескать, вышло по-моему, а ты сомневалась… Если женщина и заметила это, вида не подала.

– Завтра нужны бабы, числом трое, не меньше, – сурово приказал Кадфаль.

– Это че еще за такое⁈ – вскинулся опять с недоверием и опаской человек-медведь. – Про баб не было уговору! Тебе может и женок оприходовать⁈

Кадфаль выпрямился, расправил плечи, оперся на дубину с великолепной небрежностью эпического героя со словами:

– Часовню подметать и мыть станем. Как можно Пантократору, Отцу нашему возносить молитвы средь пыли да грязи нечистотной⁈ Закоснели вы тут во грехе и свинстве. Будем исправлять!

– Геракл, – тихонько проговорила Хель очередное незнакомое слово. – Только без шкуры.

Сраженный наповал мощным обвинением, бородатый как-то стушевался, опустил широкие плечи, сказал упрямо, хоть и без прежней уверенности:

– В сарае можете разместиться. Покажу. Харч принесут. Баньку бабы протопят, погодить придется. И, эта, девку кладите. Мы ее заберем.

– А я? – жалостливо пискнул Шапюйи.

– А ты окажешь нам честь и составишь компанию, – вежливо сообщила Хель, опережая долгую думу человека-медведя. – Я хочу побольше узнать насчет славного вольного града Дре-Фейхан…

И так получилось, что Несмешная Армия, пролив некоторое количество крови, обрела ночлег и приют на какое-то время, хоть и не самый удобный, но вполне приемлемый. У этого малозначительного в общем то события оказалось много неожиданных последствий, однако встретиться с ним компании только предстояло…

* * *

Гаваль поет немецкую балладу «Крестьянин и рыцарь» в переводе Льва Гинзбурга. Я чуть-чуть адаптировал перевод под реальность Ойкумены, убрав упоминание крестового похода и проч.

Глава 10

Глава 10

«Не люблю альтернативную историю. Не сказать, чтобы я питал какие-то принципиальные возражения против жанра, скорее это профессиональное неприятие. История – точная наука, имеющая дело с конкретными материальными свидетельствами, которые отражают в своем существовании однозначно свершившиеся события. Свидетельство, то есть некий факт, либо есть, либо нет. Поэтому я счастливо избегаю бесплодных мыслей и догадок о неслучившемся в истории 'континента призраков».

Однако… Признаюсь честно, поскольку я не чужд людских слабостей, временами тоже поддаюсь соблазнительной игре ума «что было бы, если?..» Только мои размышления, так сказать, узкоспециализированы, касаются одной лишь концепции, привлекающей не столько научной выразительностью, сколько эстетическими аспектами.

Я смотрю через минувшие века на истоки Войны Гнева и задаюсь безответным вопросом, а точнее сказать – красивой мечтой, более подходящей для продукта масс-медиа: если бы Хелинда су Готдуа вошла в ряды сподвижников Оттовио Доблестного?

Ее способность делать глобальные обобщения, видеть и читать сложные связи событий, придумывать всеохватные концепции, подниматься над «удельным» вИдением сути вещей, в конце концов, нескрываемое презрение к сословной организации общества – эти качества принадлежат человеку скорее нового времени. Таким был сам «подслух императора», во многом избавленный в силу воспитания и жизненных перипетий от уз, накладываемых происхождением и классовыми интересами даже на лучших сподвижников императора Оттовио. Без сомнения, Хелинда поняла бы суть «Плана Курцио», а также его перспективы для установившегося порядка в контексте надвигающейся синкретической катастрофы. Поняла – и, безусловно, стала бы воплощать в жизнь со всей энергией бескомпромиссного сокрушения любой оппозиции. Окажись Красная Королева тем или иным образом включена в состав Четверки с ее административным аппаратом, объединись два блестящих ума – будущая Великая Герцогиня и Король Шпионов – кто знает, по какой колее двинулось бы дальше колесо истории?

Этого не случилось, но… что было бы?

А случиться могло, особенно принимая во внимание новые данные, проливающие свет на малоизученный период истории дома Вартенслебенов после их сговора с правящей семьей Сальтолучарда и до убийства императора Хайберта Несчастливого. В первую очередь это счетные книги вице-герцогини времен ее пребывания в столице как эмиссара и одного из кураторов финансовой стороны заговора. Записи повседневных расходов, в том числе жалований и даров, позволяют еще не сделать однозначный вывод, но уже выдвинуть обоснованную теорию о том, что Флесса Вартенслебен и Хелинда Готдуа были знакомы лично задолго до осады Малэрсида и морской Битвы Красных Волн'

Из рабочих материалов конференции «Исследователи – писателям, мост из прошлого в будущее», доклад № 13 декана Маше Мак-Ферросона «К вопросу о пределах допущений в историко-фантастических альтернативах»

* * *

Ужасная Четверка собралась в почти пустом зале, где обычно устраивались балы. Оттовио все еще не мог выбрать себе постоянное место для той или иной работы, так что перебирал дворцы и комнаты в поисках совершенства. Главным элементом зала, можно сказать, осью всех событий был здоровенный стол – культурный реликт, переживший века невзгод. Восьмиугольное сооружение покоилось на трех опорах-гермах, а столешницу покрывали искусно отполированные досочки розового мрамора. В центре стола располагался выложенный платиной и золотой проволокой контррельеф с изображением герба Третьей Династии, последней в череде правителей Старой Империи. Сидение за этим чудом резного и ювелирного искусства заранее придавало соответствующий настрой и вдохновляло на глубокие мысли.

Хотя, справедливости ради, в этот день Четверку следовало назвать Пятеркой, ведь на сей раз Оттовио счел полезным пригласить маркизу Вартенслебен, как человека, играющего важную роль в денежном обеспечении всевозможных предприятий Короны.

Ближайшие сподвижники императора давно уж не собирались в полном составе – осень выдалась тяжелой, обильной вызовами и неприятностями, кои требовали наискорейшего решения. Судя по лицам, которые иное, плебейское перо живописало бы как «мрачно-кислые», с решением не ладилось, притом у всех.

Вартенслебен что-то задумчиво отмечал свинцовым карандашом в книжечке, то и дело вытирая пот со лба изящно вышитым платком. Герцог выглядел болезненным и несчастным. Князь, развалившись на стуле, пил крепленое вино с опытностью мудрого пропойцы, скользя по узкой грани между хмельной элегией и косным опьянением. Курцио Монвузен более обычного казался не человеком, а деревянной куклой, что и пальцем не шевельнет без крайней надобности. Против обыкновения глава имперских шпионов основательно припудрил вытянутое лицо, скорее всего, чтобы скрыть несвежесть от многонощных бдений. В основном Курцио глядел на шпалеру, изображавшую Фортуну. Женщина с повязкой на глазах, вышитая в пять цветов, вращала колесо, произвольным образом помещая людей в райские сады или отправляя в ледяной ад.

Один лишь Безземельный казался хоть и невеселым, но, по крайней мере, бодрым. Внешний облик графа соответствовал последней моде и явно был сформирован под влиянием девицы Фийамон – отказ от материи в пользу хорошо выделанной кожи преимущественно красного и бордового цвета, высокие сапоги под колено с длинным носком, а главное – фантастическое обилие застежек-крючков. Они шли буквально от пальцев ног до неснимаемого капюшона, декорированного в виде складчатого воротника с многочисленными пуговицами, так что «упаковаться» в это самостоятельно, без помощи слуг, не было никакой возможности. Боевой, не «костюмный» меч на старой перевязи без украшений, казался чужеродным и нелепым на сем чуде замшевого искусства. Подобный стиль требовал, чтобы правая кисть была свободна от перчатки (кою следовало изящно заткнуть за пояс) и сверкала драгоценными перстнями. Будучи воином и правшой, Безземельный освободил и украсил другую, левую руку, чем вызвал в сообществе столичных модников форменный ураган споров – допустима ли подобная вольность, следует ее считать экстравагантным чудачеством или позорным афронтом?

Глядя в окно, герцог словно бы нехотя и в пустоту осведомился, обращаясь ко всем сразу и никому отдельно:

– Хотел бы я знать, откуда средь молодежи столичного града пошла традиция раскрашивать лица?

– Что? – не понял князь Гайот. Горец уже «накидался» до состояния, когда начинают пропускать мелкие элементы этикета и, судя по решительно отодвинутому бокалу, отчетливо это понял, сочтя за лучшее остановиться. Одной рукой князь перебирал массивные звенья серебряной цепи, перекинутой через плечо.

– Молодежь красится, будто в театре, – безжизненно-механическим голосом пояснил Курцио, старательно глядя мимо Биэль. Монвузен и маркиза делали вид, что даже не знакомы.

– В низкопробном театре! – добавил герцог, кривясь пуще обычного. – Нанимают актеришек, чтобы по их подобию размалевывать физиономии недостойным образом. Уподобляются шлюхам из притонов!

– Быть может, нам разъяснит сей вопрос любезный Курцио? – предположил Шотан. Судя по выражению бледного лица, которому не требовалась пудра, граф как раз не имел ничего против шлюх, даже из притонов.

– Увлечение это происходит из новых традиций, установленных Его Императорским Величеством, – четко и кратко вымолвил означенный Курцио. – Император супротив давних обычаев стремится держать при себе лишь необходимых людей…

Герцог улыбнулся краешками губ, вспоминая давешний разговор с Оттовио и жалобы юного императора на суету вокруг царственной особы. Интересно, что сказал бы мальчишка, живи он как отец покойного Готдуа, у которого за право вынести ночной горшок поутру боролись, по меньшей мере, три барона или два графа.

– … Те, кто раньше питал надежды как-то пробиться в ближний круг, этих чаяний теперь лишен, – продолжал меж тем Курцио. – А потребность и желание весьма велики, особенно у дам. Ведь император не женат и не помолвлен. Поэтому жаждущие стараются подчеркнуть себя на расстоянии. Как актеры. Женщины рисуют на лицах очарование и прелесть, мужчины – выразительную мужественность.

Князь и граф, которым «выразительную мужественность» подчеркивать надобности не было, одновременно хмыкнули. Шотан – изящно, прикрывая рот пальцами в блеске золота и каменьев, Гайот по-мужицки, хрюкнув от избытка чувств.

– И пошла же откуда-то этакая дрянь, – буркнул Вартенслебен.

– Если верить досужим слухам, такие обычаи происходят с юго-запада, – так же ровно и невыразительно сообщил шпион. – Там неожиданно укоренилась невиданная прежде традиция общественных представлений для простонародья. Новые истории, новые манеры.

Герцог поджал губы, словно желая плюнуть на указанные манеры и обычаи, но сдержался.

– Воистину, дорогой друг, нет вопроса, на который у вас не имелось бы ответа, – негромко и мелодично произнесла маркиза. То была первая законченная фраза, сказанная Биэль после церемонного приветствия в начале встречи.

Монвузен (под обжигающим злобой взглядом герцога, на которого в свою очередь с иронией взирал Шотан) хотел изящно поклониться, сказать что-нибудь соответствующее моменту и комплименту, однако не успел. В коридоре застучали подкованные сапоги дворцовой охраны и гетайров-телохранителей. Герольд, захваченный врасплох, замешкался и не сумел, как положено, сообщить под звон малой трубы о явлении правителя. Император отослал нерадивого легким взмахом и быстро подошел к столу. Пока сидевшая пятерка вставала, чтобы надлежащим образом поклониться, Оттовио так же молча отправил восвояси дворцового гофмейстера, охрану и слуг.

– Господа, приветствую вас, – сказал император и провел рукой, приглашая всех сесть. Сам он, как обычно, остался на ногах, меряя шагами немалый зал от стены к окнам и обратно. Сегодня Оттовио надел сплошь белое, самую малость разбавленное золотом колец и «цепи достоинства».

Компания доверенных сподвижников приветствовала, в свою очередь, господина.

– Если вы не против, я хотел бы назвать вопросы, требующие мудрого совета моих друзей. Некоторые вам известны. Другие пришли мне на ум недавно и определены неустанными думами о благе Империи, – сказал император таким тоном, что сразу было ясно – это не предложение и тем более не просьба.

Ого, подумал герцог, щенок начал показывать зубы. Он уже не спрашивает совет, глядя снизу вверх, а ставит «друзей» в известность, что все будет именно так, не иначе.

– Как пожелает Ваше Величество, – единогласно ответствовали верные друзья и подруга.

– Хорошо…

Император сделал в задумчивости несколько шагов, пятерка сдвинулась на стульях таким образом, чтобы ни в коем случае не повернуться к повелителю боком, тем более спиной.

– Вопрос первый, – вымолвил Оттовио. – А сколько у меня вообще свиты? Какое количество человек в данный момент служит при Дворе?

Взгляды присутствующих одновременно сошлись на герцоге. Курцио, наверняка знавший искомое число с точностью до последней сторожевой свиньи, едва заметно улыбнулся. Однако, дала ответ неожиданно маркиза, притом по памяти:

– Согласно положениям ордонанса о свите Его Императорского Величества, а также спискам обязанностей и жалований, постоянное содержание из казны получают ровно пятьсот человек ординарных придворных и тысяча двести шесть слуг. Еще три с небольшим тысячи во исполнение дарованных им привилегий содержат избранные представители бономов. Из указанного числа дворян сто тридцать шесть человек, остальные выходцы прочих сословий.

– Люди чести пользуются привилегией содержать моих слуг? – поднял брови Оттовио.

– Да. За возможность подавать прошения в особом порядке, за приглашения на праздники, а также иные не слишком обременительные для Двора, но значимые вольности.

– Понятно. И сколько это мне стоит?

– Годовое жалование всей свиты, а также сопутствующие расходы по их содержанию, включая разнообразные подарки, определено в сорок тысяч безантов, – сразу жеоткликнулась маркиза.

– То есть… – Оттовио посмотрел в кремово-розовый потолок, считая в уме. – Это же почти четверть всех расходов Короны? Даже больше.

– Да, без учета новых трат на оплату войска.

– Понятно… – император задумался, положив руки на шитый золотом пояс белой кожи. – Любезный граф, а какую вооруженную силу можно было бы нанять, имея подобную сумму наличной монетой?

Шотан ответил также, без раздумий, мгновенно пересчитав в уме:

– С поправкой на рост стоимости золота я бы сказал, что, имей Двор эти средства, будущей весной и летом вполне можно было бы нанять пять тысяч конных латников на полный год службы. Может быть шесть.

Император молча глянул на Гайота, тот пробасил:

– Пятнадцать тысяч копий Столпов.

– Один жандарм стоит всего лишь трех пехотинцев? – удивился Оттовио.

– Нет, – сумрачно отозвался князь – Просто больше не нанять… к сожалению. У нас там…

Он замялся.

– Хорошо, позже обсудим, – решил император, затем вновь обратился к маркизе. – Это число можно сократить?

– Как прикажете, Ваше Величество. Я посмотрю и посчитаю возможное сокращение в разных вариантах. Полагаю, можно урезать расходы, по крайней мере, на треть. Но здесь потребуется дотошная проверка.

– Всего на треть? – вновь удивился повелитель. – Но мне столько людей не нужно!

Зеленый мальчишка, хмыкнул про себя герцог. Все-таки это пока молодой щенок с мягкими зубами… Уже хочет кусаться, однако не очень соображает, в чью глотку можно вцепиться.

– Сто тридцать шесть бономов, – напомнила Биэль. – Все из хороших семей.

– Ясно, – император сморщился, будто раскусил наикислейшее яблоко. – В таком случае, окажите мне любезность, обдумайте, кого можно рассчитать, а кому сократить содержание. Не вижу смысла тратить деньги в преддверии великих и значимых событий.

– Мне понадобится приказ Вашего Величества, – сказала маркиза. – И три недели, чтобы провести дотошный аудит.

– А счетоводы?

– Благодарю, Ваше Величество, – Биэль обозначила вежливый поклон. – В моей свите найдутся соответствующие мастера.

– Хорошо. Составьте эдикт, который наделяет вас наибольшими полномочиями, я его прочитаю и подпишу. Сочтите все до последней четверти монетки.

Шотан, как один двух наиболее вероятных выгодоприобретателей грядущей экономии лучился довольством и не скрывал этого. Князь наоборот, помрачнел. Судя по всему, его старания обеспечить Двор пехотой были далеки от безоговорочного успеха.

– Будет исполнено, – приняла указание Биэль.

Сделав три шага в одну сторону, затем в другую, Оттовио продолжил необычный совет вопросом уже к Гайоту:

– Любезный друг, соблаговолите сообщить, как прошли переговоры с вашими старейшинами, а также советами тухумов?

Морщинистая кожа на лысине горца покраснела, он кашлянул, однако на вопрос ответил с военной четкостью и прямотой:

– Постольку-поскольку. Я не добился успеха и не потерпел поражения. Договоры с уже нанятыми полками будут перезаключены, однако, с повышением жалования. Новые воины будут, однако не ранее следующей осени.

– То есть в сражениях весны и лета, ежели таковые случатся, на ваши подкрепления рассчитывать не стоит, – уточнил император.

– Увы, нет, – опустил взгляд князь.

– Почему? – строго вопросил Оттовио. Шотан криво ухмыльнулся, демонстрируя аккуратно, на самой границе допустимого, пренебрежение к «гряземесам» и удивление – дескать, не много ли чести договариваться с какими-то пешцами? Герцог Вартенслебен лишь нахмурился, ему, в отличие от кавалерийского командира, была куда более очевидна польза хорошей пехоты в затяжных кампаниях. Соответственно Удолар отчетливее сознавал неизбежные проблемы для Двора.

– Остров, – столь же лаконично и деловито сообщил Гайот. – Посланники соленого нужника предлагают жалование на треть больше, чем в состоянии позволить себе Корона. Сразу на два года. И монета у них получше.

– Хорошей монетой уже расплачиваются или пока лишь обещают? – быстро уточнил Курцио.

– Обещают, – озадаченно сказал Гайот. – Сейчас ведутся переговоры о номинале с взвешиванием и опечатыванием эталонов.

– Значит, готовятся открыть запечатанные сундуки «черного дня» с денежным резервом, – негромко прокомментировал Курцио.

– Это хорошо? – вклинился в разговор Шотан.

– Это интересно. Неприкосновенное золото – своего рода жертва богам, добровольный отказ от существенной доли богатства ради благосклонности Двух. И в то же время крайняя мера на тот случай, коль основы будут потрясены, и существование Острова окажется под угрозой. Этот резерв опечатали свинцом более двухсот лет назад и с той поры не трогали. Если Тайный Совет готовится оплачивать военные расходы из такого источника, значит казна опустела. С другой же стороны, Сальтолучард может бросить на свою чашу весов запас хорошего золота…

«… а мы – нет» не прозвучало, однако все в зале хорошо расслышали непроизнесенное.

– Любопытная новость. Благодарю, я приму ее к сведению, – подытожил шпион.

– Всегда к вашим услугам, – отозвался Гайот и вернулся к пояснениям. – Часть тухумов колеблется.

– А как же нерушимое слово горских наемников? – ядовито спросил Шотан. – Неужто старые договоры больше ничего не стоят?

Красноречивый взгляд князя исчерпывающе показал все, что горец подумал о наглом аристократе, вслух же Гайот промолвил:

– Прежние договоры заключались с покойным императором, а затем с регентами… тоже покойными. Если подойти к толкованию грамот… изобретательно, то с императором Оттовио у Столпов нет никакой писаной договоренности. Лишь «право традиции», но не обязанность службы. Кроме того, есть немало тех, кто жаждет продавать копья мимо союзной казны, по договору с нанимателем один-на-один.

– Не ваша ли это забота, избавить Двор и нашего Императора от хлопот, причиняемых строптивцами? – Шотан, разумеется, снова не упустил возможность провернуть нож в ране.

– Моя, – набычился Гайот, – и я выполняю ее хорошо.

– Неужели?

– Да, – еще мрачнее отозвался горец. – Поэтому Столпы нынче воюют сами с собой, а не на стороне наших врагов.

– То есть пехота истребляет самое себя, – злорадно уточнил граф.

– Да. В то время как могла бы дружно маршировать под знаменами Алеинсэ.

– Достаточно! – Оттовио поднял руку в белой перчатке с золотыми ободками перстней поверх тонко выделанной замши. – Хуже всего, когда начинается раздор меж добрыми друзьями. Этого я не потерплю.

Герцог сделал пометку в блокноте, будто записывая обещание повелителя, чтобы не забылось.

– Мой Император… – князь говорил медленно и через силу, преодолевая откровенное нежелание, однако подчиняясь нужде.

– Да?

– Избранные люди… те, кто принимают окончательные решения, оставаясь в тени, из старых родов, безвестные для обычного взгляда, но влиятельные… донесли до моего внимания, что есть одно обстоятельство… которое могло бы сильно подкрепить желание Императора.

– Желание? – не понял Оттовио. – Подкрепить?

– Пожелание Вашего Величества иметь в своем распоряжении хорошо вооруженные и обученные полки в полной готовности и во всякое время. По прежней цене и условиям, на которых заключались договоры минувших лет. Это возможно. Но…

Князь умолк, вытирая платком затылок. Тощий хохолок седых волос промок, слипся и казался мышиным хвостиком, приклеенным ради забавы.

Оттовио стиснул зубы, рассерженно дернул кистью и поджал губы.

– Брак? – спросил он.

– Да, – Гайот буквально выдохнул слово, радуясь тому, что произнес его кто-то иной. – Если бы Император счел возможным оказать честь Столпам и породниться… выбрав из перечня наилучших, чистокровных девиц… Это решило бы многие проблемы. Родственные связи имеют значение в наших краях. Зачастую намного больше чем на… плоских землях.

– И, разумеется, эта девица, наилучшая, чистокровная, в родстве с вами? – отрывисто и без всякой куртуазности уточнил Оттовио.

Князь выпрямился, резко и оскорбленно, поджал губы, ответил, впрочем, с вежливой холодностью, не позволив раздражению выплеснуться на сюзерена:

– Так было бы лучше всего, разумеется. Мне казалось, моя служба вполне угодна моему Императору и радует его сердце. Но это необязательно. Сгодится любая иная девушка, коль будет соответствовать определенным требованиям. И происходить из достойного рода, который имеет значимое положение. Все мы, в конце концов, ведем имя свое от Инала Светлого и Матери Луны.

Князь отчетливо выделил голосом слово «значимое», намекая со всей откровенностью на то, что «значимость» подразумевается отнюдь не для равнинного дворянства. Курцио слабо улыбнулся – он единственный в совете понимал смысл поговорки Гайота насчет Луны. Суть ее заключалась в том, что на заморочки с древностью рода, столь значимые для «плоских земель», горцы клали всяческие оскорбительные предметы и не считали себя хоть в чем-то ниже прочей аристократии.

Шотан открыл и закрыл рот, граф явно собирался в очередной раз съязвить, но глядя на хмурый профиль императора, неожиданно передумал.

– Я подумаю над этим, – негромко вымолвил Оттовио. – В свое время.

Он развернулся к сподвижникам, будто хотел резкостью движения закончить обсуждение предыдущей темы, не дав никому повод вставить еще хоть слово.

– «Турнир Веры». Что вы думаете о нем, как способе пополнить скарбницу? – быстро и напористо вопросил император. – Церковь указывает, что традиция была прервана в силу… известных событий. Это создает кривотолки, искажает образ преуспевающей монархии. Ибо в традициях и преемственности коренится устойчивость.

– Не вижу в этом смысла, – осторожно заметил Курцио. – Очень, очень дорогое мероприятие. Чтобы его должным образом провести, надо будет тратить деньги в течение года. Это ведь осеннее событие, не так ли? Позволю напомнить уважаемому собранию, что мы до сих пор не можем свести доходы с расходами. И это без учета постройки новых кораблей, которые следует заложить как можно скорее. А еще предстоит ремонтировать стены и прибрежную крепость, чтобы Сальтолучард не высадил десант прямо на причалы Мильвесса.

Биэль с преувеличенной аккуратностью сложила руки на столе, ладонь поверх ладони, выпрямилась еще больше, накинув маску вежливой холодности. Курцио с непростительным опозданием сообразил, что сказанное можно было истолковать как выпад в сторону маркизы. Ведь это Биэль вела сложнейшие переговоры о новом большом займе, который покрывал бОльшую часть будущих расходов на войну. И хотя основные условия давно были оговорены и приняты, деньги пока запаздывали. Неловко вышло, несуразно…

– Это потому, любезный друг, что вы непривычны к такого рода времяпровождениям, – тут же высказался герцог Вартенслебен.

– Увы, – сардонически поджал губы шпион. – Подобный опыт мне чужд.

– Моя же младшая дочь имеет некоторые навыки и познания в работе ярмарок, – напомнил герцог. – С весьма успешным итогом.

– Разве Турнир – это ярмарка? – приподнял брови Курцио. Судя по выражению лица Оттовио, император тоже удивился, хоть и молча.