Текст книги "Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– Сколько? – спросила меж тем Гамилла, явно имея в виду не численность.

– Кто знает? – вновь пожал плечами рыцарь. – Я бы на их месте особо не спешил.

– Правда?

– А куда торопиться? – неприятно, криво ухмыльнулся Бьярн, и Елену аж передернуло. Если так выглядел бандит на пути искупления грехов, то на кого же был похож в свое время бандит отъявленный, еще не раскаявшийся?..

– Я бы не спешил, – сказал искупитель. – Хороший грабеж – дело основательное, оно требует обстоятельности, а спешку не любит.

– До завтрашнего рассвета они, – Марьядек указал на баб с корзинами, мужиков с мешками. – Растащат все добро. Зерно в ямы. Животину в лес. И сами уйдут, переждут напасть.

Словно в иллюстрацию его слов мимо провели тощую корову с выпирающими сквозь шкуру позвонками. Животное подгоняли две девчонки с хворостиной, одна, не скрываясь, плакала и упрашивала «Тяпку» шагать быстрее.

– Не поможет, – качнул головой Бьярн.

Кадфаль вздохнул и через силу повторил жест рыцаря, только в другую сторону, зеркальным отражением Бьярна. Объяснил, кажется специально для Елены:

– Дома, амбары. Лесопилка. Прочие постройки. Имущество в домах. Все это пустят по ветру с дымом. Даже если удастся сохранить животину и зерно, зима близко. Где жить, держать скотину? Это смерть. Ну… или всем обществом идти на поклон к соседям. Или господину какому. Чтобы он позволил где-нибудь обосноваться, перебедовать до тепла. Только…

Кадфаль вновь тяжело вздохнул и умолк.

– Только что? – не отставала Елена.

– Отдать придется все, – прогудел крестьянин-искупитель. – Вообще все. И на цельную деревню места не хватит. Всяко. Так что пригреют семьи с крепкими мужиками, здоровыми бабами, девками, мальчишками. Теми, кто здоров, молод, способен хорошо, много работать. Или хотя бы знает ремесло. А прочие не нужны. Слишком старые, слишком юные, больные… Эти зиму не переживут.

Кадфаль красноречиво глянул на Елену, в его взоре отчетливо читалось «ну теперь то поняла?». Женщина и в самом деле поняла.

– Интересно девки пляшут, – сказал Марьядек. – У нас все попроще. Пашен то нет почти, сплошные овцы. Тогда что, будут откупаться?

– Не поможет, – вновь ухмыльнулся Бьярн. – «Живодеры» не местные и никому не служат. Им эта земля чужая, портить отношения ни с кем не забоятся. Эти частью не удовольствуются, они заберут все. А деревню все равно сожгут.

– Зачем? – как это уже случалось не раз, Елена сначала задала вопрос, а затем поняла его наивную глупость.

– Потому что весело, – исчерпывающе ответил рыцарь, поправив меч на плече. – Ты когда-нибудь видела, как в сумерках горят крестьянские дома?

– Нет.

Елена неожиданно почувствовала, как желчная горечь подступила к основанию языка, так что пришлось сглатывать рвотный позыв.

– Очень красиво, – вымолвил Бьярн, глядя куда-то вдаль затуманенным взором, будто уйдя вглубь воспоминаний. – А поле горит еще красивее. Перед жатвой, когда стебли и листья уже высохли. Особенно когда нет луны, и ветер дует, колышет стебли. Кажется, что пылает неспокойное море.

Кадфаль стиснул зубы до скрипа, руки его сами собой сжались на дубине.

– Красиво, – повторил Бьярн и кивнул, будто вернувшись из далекой страны грез и воспоминаний. – Если не думать о том, каково будет выживать на пепелище тем, кому повезло выжить. Или не повезло.

Кадфаль со свистом выдохнул и разжал пальцы на полированном дереве. Кажется, искупитель был в шаге от того, чтобы проломить (или попытаться хотя бы) череп раскаявшемуся бетьяру. Но сдержался.

– Ты однажды задумался? – неожиданно спросил Гаваль, который сидел так скромно и тихо, что про него все забыли (в очередной раз).

Зная нрав и склочный характер Бьярна тут можно было ждать чего угодно, начиная с оплеухи. Однако рыцарь с неожиданным спокойствием вымолвил:

– Нет. Мой путь был иным.

Он машинально провел кончиками пальцев по толстым шрамам на лице и умолк, всем видом показывая, что дальше ничего рассказывать о себе не намерен.

– Так сколько времени нужно? – вернулась к прерванной теме Гамилла. – Чтобы дойти сюда.

Вместо ответа Бьярн дернул резаной щекой и в свою очередь спросил у Кадфаля:

– Известно, как далеко накрыли соляных воров?

– Они ничего не воровали, – огрызнулся бывший крестьянин и уже спокойнее припомнил. – Место не называли. Девочка упоминала, что нападение случилось на восходе.

– Угу… – Бьярн задумался, шевеля пальцами свободной руки. – А мы ее встретили ближе к закату. Мул скачет не быстро, но долго. Животное не было ранено, поклажа легкая. За день полный переход вполне пройти мог, а при удаче и полтора.

Елена перевела в уме расстояния, получилось километров тридцать, но с огромной погрешностью, могло быть и двадцать, и все пятьдесят.

– Полсотни рыл, к тому же обшаривают округу насчет пограбить… с обозом наверняка, и немалым. Ту же соль, овес, жратву и другой профит как-то надо тащить.

Елена опять вздрогнула, теперь от слова «профит». Женщина привыкла, что так называют честную добычу, взятую с большой опасностью в страшных местах.

– Я бы сказал, пойдут не быстрее одной перемены лошадей за день.

Рыцарь использовал специфический оборот, подразумевающий расстояние между «лошадиными станциями» в тех местах, где имелась курьерская или почтовая служба. По прикидкам Елены это составляло что-то около десяти километров.

– То есть понадобится им от четырех дней. Скорее полная неделя или даже больше.

– А они не поспешат, чтобы крестьяне растащили по схронам поменьше? – уточнила Гамилла.

– Это неважно, – опять же со знанием дела отмахнулся Бьярн. – Что спрячут, обо всем расскажут. Эти спрашивать будут умеючи.

– Я слышала, крестьяне к такому привычные, – задумалась вслух арбалетчица, притом с абсолютной серьезностью. – А зерно отдавать нельзя, без него до весны не доживет никто. Перетерпят мучения?

Бьярн посмотрел на нее, и единственный глаз рыцаря светился печальным знанием. Искупитель вздохнул, продолжил практический ликбез:

– Мужики привычные к обычным лиходеям. Тем, кто злодействует с оглядкой. А то вдруг егеря подоспеют. Вдруг баронская дружина придет. Вдруг еще кому наниматься тут будет оказия. Так что рыло мужику начистить до крови, ну, может палец-другой отрезать, бабу на сеновале оприходовать толпой… это нормально. Зашибить кого-то даже, но без излишеств, по необходимости. А бывшие наемники, ставшие на путь разбоя… – он помолчал немного. – Уж поверь, они не люди. Похожи на людей, да, внешне. Но в сути своей – поганые твари, для которых нет ничего святого или запретного. Мужик может крепиться, но когда станут навоз в глотку через воронку лить… детишек пятками в огонь совать. Или головами… Все начинают говорить. Скотину приведут, зерно выкопают – и будут молить, чтобы еще согласились взять.

– Сегодня третий день. Значит, у нас есть время? – отметил главное практичный Марьядек. – До заката выйдем, всяко успеем подальше свалить. Дорога приличная, дождями не размытая. Идти будем всю ночь под фонарем и весь завтрашний день. Оторвемся, а там уже этот ваш… Дрефехан.

– Да-да! – заволновался Шапюйи, про которого тоже забыли, а он сидел рядом, тихий, как мышь под веником, внимательно слушая умудренных опытом спутников поневоле. – Пойдемте скорее!

– Не пришпоривай, не седлал, «Шляпа», – укоризненно оборвал его Бьярн. – Дай обтолковать это все.

Елена оглянулась на деревню, где уже, видимо, забыли, что надо сторожить ворота и не пускать пришлых. Суета умножалась, кажется, в лес уводили не только скотину, но и малых детей. Очевидно, страшная мудрость бывшего злодея с мечом была ведома и селянам.

И что же делать?..

– Славный город Дре-Фейхан поможет? – прямо спросила Елена. – На любых условиях. Это же в его интересах.

– Нет, – сразу и без колебаний ответил Шапюйи. – Даже если согласятся, то спор на неделю, самое меньшее. Сколько сил можно отправить. Кто заплатит и как можно сэкономить. Сбор. Провиант и другой запас. Поход сам по себе. Но скорее все решат, что деревней больше, деревней меньше, это неприятно, но благополучие города прежде всего. Ослаблять наши силы в виду происков Молнара… нет. Точно нет.

– То есть недели две, скорее три, – подытожил практичный Кадфаль, судя по всему, полностью согласный с арифметикой горожанина. – Тут и думать не о чем.

Елена и не ждала иного ответа, однако считала своим долгом проверить. Что ж, проверила… Лекарка поймала взгляд Виторы. Служанка убрала буквицы в мешочек, лицо крестьянской девушки побелело, зрачки расширились, превратившись в темные кружки почти без просветов. Кадфаль перебирал пальцами по дубине, словно полируя и так выглаженное дерево заскорузлыми ладонями. Ладонями бывшего крестьянина. Бьярн помрачнел, перекладывая оружие с одного плеча на другое, искупителя определенно что-то мучило, какие-то потаенные мысли.

– Девять самураев, – внезапно сказала Елена. Чуть подумала и добавила, посмотрев на Витору. – Хотя скорее восемь.

– Дза-му-ра-ифф? – переспросила Гамилла, переиначив с учетом местного произношения.

– Ага, – согласилась лекарка, фехтовальщица и немного писарь.

– Кто это?

– Храбрые люди, которые однажды попали в такое же положение.

Елена решительно подошла к Артиго. Мальчик не проронил ни слова за время энергичного разговора, ограничившись ролью слушателя. Очень внимательного слушателя. Вообще после бегства из Пайта у малолетнего императора внутри словно переключили рычажок, переведя в режим восприятия информации. До того юный дворянин вел себя как отстраненный наблюдатель за толстым стеклом, теперь же, осознав, что будущее и саму жизнь придется выгрызать у бессчетных противников с боем и кровью, наблюдал и запоминал все, как живой компьютер.

– Господин, дозвольте поговорить с этими людьми, – Елена указала на ворота. Там валялась на коленях женщина средних лет, сорвав платок с головы, размазывая по лицу грязь. Ветерок трепал жиденькие, как у старухи, волосы – верный признак неоднократных родов. Селянка выла без слов, как умирающее животное, и выглядело это по-обыденному страшно. Наверное, то была жена одного из тех, кто сгинул в тайном походе за солью. Кадфаль опять стиснул дубину до скрипа в твердом, как железо, дереве.

– Зачем? – осведомился мальчик.

– Я хочу им помочь.

* * *

Подобное состояние лесов упоминается исследователями средневекового хозяйства, в частности Эммануэлем Ле Руа Ладюрье. Кора и в самом деле была товаром буквально стратегического значения.

Изготовление простого самострела, один из вариантов:

https://www.youtube.com/watch?v=Qxpgtdi5g4U

Роды без нормальной медицины и последующей реабилитации очень сильно «сажают» женский организм (впрочем, и с ними тоже). В числе прочего обильно выпадают волосы. Отсюда, по мнению многих исследователей, давняя традиция носить платки, заматывая всю голову – чтобы скрыть плачевное состояние шевелюры.

Глава 12

Глава 12

Раньян поджал губы и чуть сощурился. Идея совершить что-то сверх немедленного бегства ему не понравилась, однако бретер смолчал. Шапюйи заволновался еще больше и хотел что-то сказать, но Бьярн положил ему на плечо изувеченную руку и с неожиданным спокойствием, без тени насмешки посоветовал:

– Молчи. Или уходи.

– Для чего это мне? – холодно спросил Артиго. – Я не вижу причин заботиться об этих людях. Мы вернули им раненого ребенка. Ты лечила его. Ты писала для них торговые письма. А они не проявили к нам должного почтения. Они даже не открыли ворота, не отдали должное правилам гостеприимства. Так зачем заботиться о тех, кто нам не нужен?

– Зачем… – повторила Хель с очень странным выражением, не спрашивая и не соглашаясь.

Женщина и мальчик не то, чтобы мерились взглядами… Скорее, это было похоже на безмолвную беседу по принципу «я знаю, что ты знаешь». Хель склонилась в полупоклоне, как и положено вежливому слуге значимого господина, однако в голосе рыжеволосой женщины отчетливо звякнула сталь. Было ясно, что лекарка приняла решение и отступать не намерена, поэтому разрешение сюзерена для нее лишь необходимая формальность, которую надо исполнить ради приличий. Вопрос в том, что думает по этому поводу сам сюзерен… Гаваль по личному опыту знал – в такой ситуации обычный господин сразу же запретил бы – просто чтобы слуга знал свое место и в будущем просил, а не ставил в известность о намерениях.

Только Хель – это Хель. Жуткая дева, которая, отлично понимая риск, без тени сомнений вызвала на поединок четырех убийц лишь потому, что решила – это правильно и так должно сделать. С нее станется защищать навозных червей…

– Потому что это ваши люди, – неожиданно сказала Хель, и железо странным образом покинуло голос императорского фамильяра. Осталась только убежденность и, кажется, искреннее желание убедить в своей правоте. Или, по крайней мере, исчерпывающе объяснить собственные мотивы.

– Они живут на земле Ойкумены. Вашей земле, где сейчас правят беззаконие и произвол. Наша цель – положить этому конец. Когда-то придется начинать. Почему бы не попробовать сейчас? Если мы поглядим, имеются ли какие-то возможности уберечь этих несчастных людей, худого не случится.

– Четверть сотни убийц, – напомнил Артиго. – У нас нет сил, чтобы драться с ними. Мы не победим. А если бы шансы и были… – мальчик обвел немигающим взором Несмешную армию. – В бою кто-то непременно сложит голову. У меня мало верных… друзей, чтобы рисковать их жизнями без достойной цели.

Гаваль счел это в высшей степени разумным, но смолчал, понимая, что здесь идет разговор лишь двоих. Кроме того юноше не нравились физиономии обоих искупителей. Кажется, эта парочка некстати припомнила, что их долг – причинять страдание обидчикам слабых. Ну и кто сказал, что жажда благих свершений – это хорошо⁈..

– У меня в мыслях не было предлагать схватку, – женщина склонила голову, рыжие волосы качнулись медной волной. – Я хотела бы сначала поговорить. Дать пару советов. Может, им вообще наша помощь не нужна? Тогда и беспокоиться не о чем. Кроме того… Господин, вы сами решили, что Господь направляет нас именно сюда. Те знамения… Может быть это и есть важное испытание, кое нам следует пройти? Великое начинается с малого. Чтобы забрать весь мир, начинать придется с таких вот деревенек.

Гаваль смотрел на лицо рыжей стервы, и юноше казалось, что у него проснулся дар чтения мыслей. Менестрель явственно читал в глазах лекарки невысказанное:

«Я все равно это сделаю, можешь соглашаться, можешь не соглашаться, и я посмотрю, кто попробует меня остановить»

– Хорошо, будь по-твоему, – сказал мальчик, и его согласие прозвенело в ушах Гаваля трагическим набатом. – Биться с разбойниками неразумно. Но бежать от испытания Господнего, пренебрегая знамениями, просто глупо. Идем, я хочу послушать твои советы.

Елена бросила мимоходом Виторе:

– Приготовь наши вещи. Если что, уходить станем быстро.

Шапюйи жалостно пискнул, желая выразить категорическое неприятие, однако Бьярн крепче сжал пальцы на его плече, и племянник лишь вздрогнул со страдальческим выражением лица. Гавалю неожиданно подумалось, что все-таки он – менестрель – будет малость похрабрее. Вот, что значит закалка путешествием в особенной компании.

– Что-то мне это не нравится… – проворчал Марьядек. – И где-то я это уже видел… В прошлый раз остался без кабака и бабы.

Браконьер и капитан еще не созданного отряда немного поколебался и все-таки шагнул следом за спутниками.

Гаваль с малолетства жил в городах, познавая «дярёвню» лишь проездом. Познавая сугубо вынужденно и по необходимости, потому что бедность и убожество сельской жизни сызмальства наводили на юношу тоску. А когда молодой человек (опять же вынужденно) стал зарабатывать пением и музыкой, оказалось, что ему просто нечем привлекать таких слушателей. Гаваль не умел энергично импровизировать на любую тему, его отвращали похабные частушки, скоморошьи «запевки», до которых был охоч простой люд. Поэтому юноша знал, что в деревнях есть старший (собственно староста) – и прочие. Оказалось, все устроено куда хитрее, и грубое, дикое сообщество земледельцев представляет собой весьма сложный организм.

Когда Хель от лица юного господина сообщила, что новоприбывшие желают говорить и, быть может, оказать помощь, их после некоторой паузы отвели к тому самому дому, что был и наблюдательным пунктом, и средоточием деревенской жизни. Дом старосты имел не один и не два, но целых три этажа, первый из камня, остальные деревянные, с толстыми стенами, без надстроек из прессованного мусора в каркасах. Внизу почти все пространство занимал большой зал с очагом, да не как обычно – посередине жилого помещения – а «по-господски», в виде камина и таких размеров, что внутри можно было запекать свинью целиком. На стене висел настоящий меч в ножнах, притом «господский» – длинный, узкий, с рукоятью на одну ладонь. Оружие кавалериста, не поделие рядового кузнеца, с какими обычно щеголяли разные пешцы. Если, конечно, в простых ножнах не скрывался обломок длиной в ладонь. Менестрель слышал и о подобном – когда у благородной семьи денег на роскошь не было, а пофорсить желалось. Но здесь-то благородных днем с лампой не сыскать…

За длинным столом, который составили из нескольких помельче, разместилась целая компания из десятка человек. Когда явились гости, местные проявили уважение, встав и обнажив головы, а также представившись по старшинству обязанностей. Поклоны, скажем честно, оставляли желать лучшего – ни глубины, ни почтения людей низкого сословия к высшим. Армию принимали собственно староста (тот самый «человек-медведь») и некий «скотский», чьи задачи остались Гавалю неясны, но имели какое-то отношение к свиньям. Еще присутствовали «десятский» (который отвечал за наличность, а также уплату денежных поборов), «отходник» (учитывал всех отправляющихся на зимние промыслы и выправлял им от имени «обчества» письма с разрешением на отлучку), костоправ – горбун с длинными и ненормально развитыми руками (этот поглядывал на Хель с большим почтением и любопытством), «окладчик» (ведал распределением повинностей всяческого толка). Чуть в стороне присел тот, кого назвали «межевым» – могучий старик, бритый налысо и похожий набыка-бугая, старался выглядеть незаметным и как бы посторонним, однако сразу было видно, этот человек, по меньшей мере, второй после старосты, а может и первый.

Пока стороны неторопливо, степенно представлялись и назывались, Гаваль шепотом спросил у Кадфаля, что делает «межевой». Искупитель так же шепотом пояснил: это главный по всем рубежам. Он знает и помнит, где стоят межевые камни, устанавливает границы «картье» и «парцелл», следит за тем, чтобы не случалось воровства пашен «лишними бороздами», договаривается о выпасе скота на «пустой» земле соседних деревень и наоборот. За ним решающее слово, как перераспределяются участки, что идет под «пар», а что под засев и еще добрая сотня иных вопросов. Гаваль не понял и трети сказанного, но утвердился в соображении, что именно «межевой» здесь решает или, по крайней мере, одобряет все значимые решения.

За стенами шумела деревня, старающаяся как можно быстрее вывезти то, что возможно. Внутри, под светильником из висящей на веревках доски с парой десятков свечей, сели две группы людей. Деревенские и пришлые смотрели друг на друга с подозрительным любопытством, кое-кто – с затаенной надеждой. Гаваль, например, от всей души надеялся, что у Хель ничего не выйдет, и ночь компания встретит уже на дороге. Идти «под фонарем» – удовольствие то еще, но как голод есть лучшая приправа, так, соответственно, близость угрозы наделяет уставшие ноги поразительной легкостью.

– Это… ну, чего… – прогудел медведь-староста сквозь всклокоченную бороду.

Хель коротко глянула на мальчика, безмолвно вопрошая, можно ли ей говорить от его имени. Артиго молча кивнул, и женщина завела беседу, опустив долгие прелюдии:

– У вас есть господин или покровитель? Тот, кого можно попросить вступиться оружной силой?

Селяне мрачно переглянулись, как люди, которые слишком давно и хорошо знали друг друга, чтобы тратить лишние слова. На грубых лицах, потемневших от солнца, въевшейся пыли, а также непростых дум, отразилось единое на всех мрачное выражение – дескать, все понятно, решили тут всякие половить рыбку в мутной воде. Хель поняла это и опередила неизбежную отповедь, заговорив быстро и четко, будто заколачивая каждый слог молотком:

– Мне нет дела до вас. Мне нет дела до вашего будущего. Мне нет дела до ваших детей. Я не знала вас неделю назад и забуду о вас неделей после. Но мой господин, – последовал кивок в сторону Артиго. – Дал обет совершить несколько добрых дел. В этом богобоязненном желании его сопровождают настоящие искупители. Их долг – наставить господина и указать наилучший способ исполнения обета.

Гаваль был заведомо преисполнен глубочайшего отвращения к самой идее совершения добрых дел в этой дикости, однако восхитился поневоле. Хель, ежели прибегнуть к городскому языку, «чесала» с такой легкостью, будто выучила речь наизусть. Хотя кто знает… с нее станется… Но задумано было хорошо – в благой зов души человека чести никто не поверит, это подозрительно и опасно. А обет, обещание самому Господу – наоборот, хорошо, звучит солидно и вызывает доверие.

Все задумались и замолчали. Постреливал угольками камин-очаг, тянуло дымком. Упитанная тетка выставила на скобленый до желтизны стол кувшин, несколько оловянных стаканов и широкую миску с нарезанной краюхой. К хлебу прилагались на отдельных тарелках маринованный зеленый лук, тушеная свекла и немного вяленой рыбы. Мясом гостей кормить не спешили, быть может, опасались из-за, скажем мягко, специфического привкуса от кормовой рыбы.

Гаваль осмелился хлебнуть и едва сдержал гримасу – внутри оказалось то ли разведенное пиво, то ли недобродивший мед. Конечно, достижение, ведь прежде гостям подавали отвар или просто колодезную воду (которую Хель зачем-то требовала обязательно кипятить), а теперь хоть что-то хмельное. Но, по правде сказать, лучше уж вода, чем кисленькое пойло. Кадфаль единственный отдал должное нехитрой снеди, наворачивая с обеих рук.

Деревенские головы зашушукались, но, как и ожидалось, взгляды и шепоток сошлись на межевом. Он степенно выслушал все, что нашептали, затем пожевал губами, пригладил бритый череп. Еще немного подумал и лишь после сказал, притом довольно правильно, без характерной для черни гнусавости, а также словесного мусора наподобие «тута, 'опосля», «нетути», «токмо» и так далее.

– У нас нет господина. Мы сами себе хозяева и господа. Платим подати, аренду и церковное. Мы никому не обязаны…

Он красноречиво умолк, не договорив очевидное «но и нам никто не обязан».

– А меч? – спросила Хель, с прищуром кинув острый взгляд на стену.

– Собственность общества, – ответил уже десятский, который, видимо, еще и управлял скарбницей деревни. – Куплено и принадлежит. Об том и запись есть.

– Понятно.

Хель задумалась, прочие терпеливо ждали. Гаваль удивился тому, с каким вниманием сельское общество ждет, что скажет… баба. Тем более, здесь новомодные веяния насчет равенства по закону явно признания не нашли – за столом сидели сплошь мужики. Паузу вдруг нарушил Бьярн. Рыцарь-искупитель, не чинясь, встал, подошел к стене, взял меч, сняв перевязь с медного гвоздя. Вытянул клинок из ножен до середины, осмотрел.

– Неплохо, – пробормотал увечный громила, щелкнул ногтем по металлу, слушая короткий, исчезающе слабый звон. – Весьма неплохо…

Он перевернул оружие другой стороной, скривился при виде травленой надписи, которая удостоверяла принадлежность меча деревенскому сообществу.

– Мы его не украли, – сумрачно и недовольно вымолвил казначей.

И не забрали у раненого рыцаря, добив его после, закончил про себя менестрель. Да, разумные и осторожные люди, не отнять…

– Одобряешь? – отрывисто спросила Хель.

– Вполне, – сказал Бьярн. – Оправу сменить, полотно зашлифовать, чтобы пакость эту начисто убрать. И будет хорошо.

Искупитель в отвращении скрыл травленую надпись в ножнах, вернул меч обратно, и беседа возобновилась.

– Арендодатель за вас не вступится? – спросила Хель.

– Нет, – лысый старик говорил кратко и по делу. Косо глянув на Артиго, он пояснил чуть подробнее, видимо желая таким образом продемонстрировать уважение сословию в целом. – Господин Бертраб желает выплат и подношений. А лишних неприятностей не желает.

Бертраб, начал вспоминать Гаваль. Не тот ли замотанный и задерганный суетами кавалер, встреченный ранее? Ему Хель еще подарила меч, точнее преподнесла куртуазную взятку. Странно, деревня вроде доход приносит, наверняка есть и другие арендаторы, но выглядел тот дворянин, скажем прямо, как бедняк.

– И ему все равно, что добрых и честных арендаторов сожгут на корню? Нет деревни – нет дохода.

– Да, – межевой ответил без колебаний. – Что по ветру пеплом разлетится, после отстроится.

– А в бою и убить могут, – задумчиво предположила Хель. – То, что год-другой дохода не будет, риск не оправдывает. Верно?

– Земля останется, – подтвердил казначей, его пальцы были испачканы чернилами, выдавая грамотность. – Будет земля, будет и мужик на ней.

– Рискну предположить, – подумала вслух рыжеволосая. – Барону это все даже выгодно… Так? Новые жители – новый договор.

– Так, – согласился межевой. Гаваль отметил, что в основном деревенские смотрят на Артиго, воспринимая женщину как голос благородного человека. А вот маленькие, не по-стариковски чистые и внимательные глаза лысого знатока границ уставились прямо на Хель с нескрываемым любопытством и, пожалуй, некоторым уважением. Кажется, этот человек сразу понял, кто здесь ведет переговоры по-настоящему, а кто символизирует.

– Если все сгорит дотла, деревня будет записана в церковной книге как исчезнувшая, – сказал межевой, и остальные закивали, молча соглашаясь. – Старые договоры… – старик пошевелил пальцами, стараясь подобрать ученое слово.

– Утратят силу, – подсказала Хель.

– Да. Тех, кто будет отстраиваться заново, можно и в крепостные сразу записать.

– Ну, это вопрос интересный, – качнула головой женщина. – Есть над чем подумать… ладно. Значит, что я скажу

Хель взглянула на Артиго, и мальчик вновь степенно кивнул, будто разрешая перейти к следующей части беседы. Раньян скрипнул зубами, перечеркнутое свежим шрамом лицо бретера замерзло, подобно гипсовой маске. Гавалю подумалось, что, кажется, у любовников намечается размолвка. Один фамильяр гнет в ту сторону, которая совсем не по душе второму. При этом второй обязан первому жизнью Непростая… эта, как ее… коллизия, так вроде бы.

– Вы готовы чем-то жертвовать? – прямо, без экивоков спросила Хель.

– Обскажи яснее, – потребовал встречь «межевой». – Об чем разговор.

Все-таки он волновался, и крепко, в речи стали проскальзывать плебейские словечки.

– Что я предлагаю…

Женщина обстоятельно, будто сидя в одиночестве за своим же столом, достала кожаный вощеный тубус, где хранила чернильницу, снасть для замешивания чернил, а также иные принадлежности. Хель аккуратно все расставила на желтых досках и положила перед собой чистый лист хорошей бумаги.

– Подставить вас под удар «живодеров», затем перезаключить договор с теми. кто останется в живых или другими, пришлыми… Это разумно. Подло, жестоко, но расчетливо и разумно.

Артиго чуть откинулся на спинку простого деревянного стула, скрестил руки на груди. Юному господину не понравилось, как спутница отзывается о человеке чести за глаза. Но мальчик не проронил ни слова, предпочитая наблюдать, и Гаваль последовал его примеру, вспомнив, что вообще-то долг летописца – все видеть, все запоминать, сохраняя для истории.

– Однако барон кое-что упускает, – продолжала рассуждение Хель. Женщина говорила в абсолютной тишине, которая захватила дом, как густая паутина, заглушая шум с улицы. Может быть, у Хель когда-то имелась более внимательная аудитория, но… вряд ли.

– Если я все понимаю верно… А я думаю, что понимаю верно, – Хель взяла перо и маленький ножик для очинки. – Люди умирают, голодают и разбегаются. Очень скоро не человек будет искать землю, а наоборот, земля человека. Чтобы тот ее обработал и снял урожай. Так что землевладелец рискует потерять не годовой доход, а куда больше. Если все это расписать… – она приступила к очинке гусиного пера. – Кто знает, может быть, он предпочтет синицу в руках? Конечно, придется отдать что-то взамен. Но лучше расстаться с частью, чем безысходно терять все. Я так думаю. Это первое.

Хель подняла перо, указывая, что речь еще не закончена. Раньян, чьи руки лежали на столешнице, сжал кулаки в перчатках. Кадфаль размеренно качал головой, будто соглашаясь с услышанными тезисами. Гамилла смотрела главным образом на юного повелителя, интересуясь лишь тем, что скажет он, а сельские проблемы дворянку-арбалетчицу. кажется, вообще не задевали.

Женщина, что раньше принесла еду, тихонько убрала опустошенные Кадфалем деревянные тарелки, поставила другой кувшин. Судя по запаху, питье там было куда пристойнее разбавленного пива, что ставили прежде. Марьядек, не смущаясь, тут же налил себе полную кружку, покосился на непьющих соратников и наполнил вторую, про запас. Кажется, отношение горца-браконьера к происходящему было таким же, как у Гамиллы. Есть те, кто решает – и это все их заботы.

– Второе, – Хель положила заостренное перо и, не спеша, убрала нож в клапан гульфика. Жест вызвал некоторое волнение и ажиотаж у деревенских, однако интерес к словам оказался выше.

– Четверть сотни злодеев – это много. Я бы сказала, очень много. Сколько там господин сможет отрядить бойцов, если договориться?..

Староста дернулся было, шевеля губами в зарослях могучей бороды, однако межевой со значением кашлянул, и «медведь» осекся, тоже поняв, что вопрос ответа не требовал, будучи риторическим.

– Немного. Наверняка не хватит. Но… Здесь уже есть мы. Благородный господин… и его храбрая свита. Так что если барон все же пошлет на защиту сколь-то воинов… И если за тыном окажется пусть маленький, но боевитый и грозный отряд… Это уже иное дело.

В тишине, наступившей после этих слов, отчетливо послышался скрип бретерских перчаток. Раньян, похоже, сжал кулаки еще крепче, хоть это казалось невозможным, и уставился на Хель исподлобья с нехорошим выражением. Так обычно глядят на противника с мечом в руке, оценивая и стараясь предугадать действия. Артиго в лице вообще не изменился, хотя речь зашла непосредственно о нем. Селяне, кажется, осознали, что средь пришлых какой-то разлад, но сути его не поняли, а потому внимательно слушали, обмениваясь загадочными взглядами.

– Бьярн, – напрямую спросила Хель. – Скажи, будет скотская банда штурмовать деревню в таких обстоятельствах? Если на охране какая-то дружина, «живодеры» могут обойти село без драки? Или в осаду возьмут?