Текст книги "Черта прикрытия"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 49 страниц)

Она заметила, что летевшие за ней часть пути демоны значительно уступали ей размерами. Кончики крыльев у нее были усажены ястребиными когтями примерно посередине – там, где у двуногого существа могли быть большие пальцы рук. У нее были сильные острые зубы и крепкие челюсти. Каждым когтем она могла выворотить из земли хоботовое дерево. Она подумала, не поохотиться ли ей на демонов.

Снизу донеслись новые вопли, завоняло сожженной, орошаемой кислотными дождями плотью. Вверх поднимались удушливые клубы ядовитого газа. Она поневоле отклонилась от взятого курса, но вскоре вернулась на прежний.

К ней летело что-то большое и черное.

Она оглянулась, присмотрелась внимательнее и узнала огромного жука. Жук поднялся на ее высоту и теперь держался в сотне метров с лишним. Он немного покачался в воздухе, не отставая от нее, потом улетел прочь. Она же полетела дальше. Вскоре насекомое вернулось и проделало то же самое. На третий раз она решила последовать за ним.

Она взмахивала огромными кожистыми черными крыльями так медленно, что со стороны казалось, будто она стоит в воздухе на высоте исполинского лица владыки демонов, который больше жизни назад осыпал ее насмешками и в конце концов казнил.

Как и раньше, вместо головы у него была огромная газовая лампа, освещенная изнутри пульсирующими огненными языками; пламя непрестанно меняло форму, и в нем ей виделись искаженные страданием лица пытаемых. На четырех углах квадратной головы твари высились подобные башням свечи. Они потрескивали, чадили и пылили искрами, корявые, изломанные поверхности их были пронизаны, будто венами, обрывками нервных систем несчастливцев, обреченных на вечное заточение внутри свечного сала. Ниже она видела его огромное, сверкавшее, как зеркальная амальгама, тело, которое составляли восстановленные из порошка кости, издырявленные или оплавленные с поверхности бруски металлов, скрученные, трещавшие от натуги сухожилия; плоть шипела, пузырилась, дрожала и сочилась жиром из-за невыносимого жара, исходившего от накаленного докрасна, тускло мерцавшего престола. Из отвратительных испарений и курившихся дымков тварь на миг создала себе смутно знакомое лицо, прильнувшее изнутри к стеклам фонаря, что заменял ей голову. Чей узнала Прина. Ее сердце, молотом стучавшее в бочонкообразную грудь, забилось еще сильнее. На миг ее обуяло тоскливое, безнадежное наслаждение, а потом накатила тошнотная слабость. Сотканный из дыма и пламени Прин улыбнулся ей, а потом призрачное лицо исказилось болью и пропало. Плоская, уродливая, чужая физиономия явилась ему на смену и осталась внутри лампы, выкатив глаза и презрительно гримасничая ей. Тварь заговорила.

– С возвращеньицем, – прогромыхал властелин демонов. Звук его голоса, как и тогда, рвал ей уши, но на сей раз не причинял непереносимой боли.

– Зачем ты призвал меня? – спросила она.

– А как ты думаешь?

– Я не стану твоей демоницей, – ответила она.

Ей подумалось, что в этом теле она могла бы на него напасть. Выпустить когти, ринуться ему в лицо, попытаться хоть как-то его ранить. В ее голове тут же промелькнул новый образ: она в щепоти одной из колоссальных рук чудовища, которая сминает и давит ее тело одним движением, как могли бы раздавить маленькую пташку сдвигающиеся прутья пыточной клетки. Ей явилось и другое видение: она увидела себя уловленной внутрь ламповой головы – брошенной туда с переломанными крыльями, сломанными челюстями и выколотыми глазами, вообразила, как суматошно колотится о несокрушимые стекла и задыхается там – навеки, до конца времен...

– Ты была бы никудышней демоницей, маленькая сучка, – сказало существо. – Ты здесь не поэтому.

Она била крыльями воздух перед ним и ожидала решения своей судьбы.

Тварь внезапно склонила к ней увенчанную свечами голову. Свечи издали ревущий вопль.

– Голод, что тебе кишки все гложет...

– Что это?

Новый приступ дурноты. Что еще измыслило чудовище?

– С ним лишь убийство совладать тебе поможет.

– Неужели?

Она подумала, что может бросить ему вызов, воспротивиться решению. Выказать открытое неповиновение. Во имя всего добра, что еще можно отыскать в Аду.

Хотя... достаточно сильная и долгая боль способна сломить любое сопротивление. Если ей повезет, она снова утратит рассудок.

– Смерть – реальная смерть – в Аду почитается за благодеяние, – сказала она повелителю демонов. – Так я слышала.

– И это совершеннейшая правда! – проревело чудовище. – Одно убийство каждый день. Вот что ты должна будешь для меня делать.

– И что это даст?

– Они умрут. Полностью и окончательно. Их не станут воскрешать, будь то в этой Преисподней или где-то еще. Их сотрут. Удалят.

– Но зачем?

Тварь откинула назад громадную голову и расхохоталась. В долине у подножия престола заколебались языки пламени и прижались к земле дымные клубы. Свечи затряслись и зачадили еще пуще, с них потекли капли воска.

– Чтобы вернуть в Ад надежду! Ты будешь их ангелом, шлюха! Они станут взывать к тебе, чтобы ты явилась и избавила их от вечных мук. Они станут поклоняться тебе, как богине. Они постараются задобрить, умилостивить тебя, понесут на твои алтари бесчисленные жертвы и дары, и любая бессмысленная хуйня, которая, по их мнению, способна будет сработать, тоже пойдет в ход. А тебе я предоставлю выбор: кого же одарить истинной смертью? Внимай их идиотским молитвам или бесстрастно игнорируй их. Делай что хочешь. Если тебе это по душе, позволь, чтобы тупые пидоры учредили ебучие коллегии выборщиков, а те пускай определяют демократическим голосованием имя маленького счастливого личинкососа, которому повезет стряхнуть с себя невыносимую тяжесть вечной боли. Мне похер. Просто убивай одного из них ежедневно. Ты, конечно, постараешься меня обхитрить, прикончив больше маленьких засранцев, но я тебя сразу предупреждаю, что это не сработает. Они, конечно, умрут. Но потом воскреснут – здесь же, и от этого им станет только хуже.

– А если я никого не стану убивать?

– Тогда голод будет нарастать внутри, пока не станет так невыносим, что тебе покажется, будто какая-то зубастая тварь проедает себе путь наружу через твои потроха. Он сделается совершенно нестерпимым. Да и наши маленькие негодники будут без тебя тосковать. Кто еще даст им надежду на освобождение?

– А какой в этом смысл? Вырвать одну душу из этой бесконечной круговерти страданий?

– Не бесконечной! – заорала тварь. – Преисподняя огромна, но у нее есть границы. Ты уже ободрала себе тупую башку о небосвод, пиздоголовая идиотка! В свободное время можешь летать куда глаза глядят – авось и доберешься до железных стен Ада, царапнешь их когтями и вернешься, чтобы рассказывать мне басни о бесконечности! Конечен Ад, конечен. Он действительно огромен, но и тут существуют пределы. А душ мучеников тут уже охрененно много!

– Сколько?..

– Миллиард с четвертью! Ну что, довольна, блядь? Лети и пересчитай их по головам, если у них есть головы и ты мне не веришь! Мне похуй. Ты мне уже надоела. Ах да, чуть не забыл: тебе это с рук не сойдет. Не думай, что заполучила непыльную работенку. Каждый, кого ты убьешь, передаст тебе частицу своей боли. Чем больше ты прикончишь, тем сильнее станет мука, которую тебе предстоит испытать. Думаю, что в конце концов боль, впитанная тобой из тех, кого ты освободила, сравняется с муками голода. Ты, наверное, опять сойдешь с ума, но мы тебе как-нибудь поможем. У меня будет время подыскать местечко, которое бы лучше отвечало твоим талантам!

Властелин демонов стиснул раскаленные докрасна подлокотники трона, сделал несколько шагов вперед, так что ей пришлось отлететь назад, и заревел:

– Съебывай отсюда и начинай убивать!

Она почувствовала, что страшно голодна. Живот свело, а крылья, казалось, сами начали развертываться под гнетом ужасной, непереносимо острой жажды полета. Она напрягла каждую мышцу своего огромного тела и чудовищным усилием удержала себя на месте.

– Прин! – прокричала она. – Что с Прином?

– С кем? Что?

– Прин! Мой возлюбленный, мы с ним вместе сюда проникли! Скажи мне, что с ним, и я сделаю все, что ты хочешь!

– Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, независимо, блядь, от того, нравится тебе это или нет, ты, тупая червивая пизда!

– Скажи мне!

– Убей для меня тысячу, и я подумаю над твоей просьбой.

– Обещай мне! – завыла она.

Гигантский демон снова расхохотался.

– Обещай?Ты в Аду, кретинка глистоголовая! Какого хера я тебе должен что-то обещать, если только не затем, чтобы потом разбить твою надежду? Вали отсюда, пока я не передумал и не оборвал твои инкрустированные спермой крылья чисто по приколу! Приходи сюда опять, когда положишь существованию десяти раз по сто душ нежелательный конец, и я подумаю, стоит тебе что-то рассказывать про твоего ненаглядного Прина или нет, а теперь пошла на хер!

Тварь протянула к ней огромные руки, каждую шириной со все ее тело. Скрюченные пальцы с хищными когтями стригли воздух, словно пытаясь дотянуться до нее и раздавить.

Она метнулась назад, прочь от него, петляя и делая нырки, а оказавшись на безопасном расстоянии, с подозрением и страхом воззрилась на владыку демонов, который уже опустился обратно на раскаленный престол. Сажа и клубы дыма от его недавних движений заполнили воздух вокруг исполинского трона.

Она убила свою первую душу вечером того же дня. И без того тусклый свет померк еще больше, стал красновато-рыжим бессолнечным сумраком.

То была молодая павулианка, распятая на кольях рогатки, водруженной на стылом склоне холма над вяло сочившимся кислотой потоком. Мученица почти не переставая кричала, замолкая лишь на недолгие мгновения, чтобы запастись воздухом для нового крика.

Чей снизилась, подлетела к ней и стала слушать вопли жертвы. Потом попробовала поговорить с ней, но для пытаемой слова уже не имели никакого смысла. Колеблясь, она оглядела жуткий пейзаж. Почему-то он показался ей знакомым. Но нет, это был не тот же самый холм и не та же самая рогатка, за которой некогда прятались от демонов-костеедов они с Прином.

Она сомкнула два огромных черных крыла вокруг девушки и выпустила из тонких кожистых мембран на кончиках крыльев острые лезвия. Ей хотелось плакать, но воли слезам она не давала.

Чей ощутила, как душа несчастной покидает искалеченное, разъятое, скрученное тело и сперва перебирается в ее собственную оболочку, а потом исчезает совсем, как маленькое облачко в сухой жаркий полдень.

Теперь терзавший ее голод изменился. Она стала грызть тело, выламывая и отбрасывая в сторону кости, чтобы проще было подобраться к сочным ягодицам.

Улетая на свой дальний насест, она размышляла, насколько вырастет боль после того, что она только что сделала.

Она думала об этом и позже, пока висела в гнезде и переваривала съеденное.

Но она отделалась одним больным зубом.

Так она и стала ангелом.

В Аду.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Когда взрослых поблизости не было, им иногда удавалось забраться в места, где обычно разрешалось играть только старшим. У нее была компания приятелей примерно одного с нею возраста, и время, свободное от занятий в маленьком классе на верхнем этаже главного особняка, они посвящали играм.

Другие часто бывали жестоки с ней, особенно когда им хотелось подлить ложку дегтя в бочку меда после очередного выигранного ею конкурса. Они тут же находили способ напомнить ей, что на самом деле все эти победы не имеют никакого значения. Без разницы, пришла ли она первой в забеге, получила ли лучшие оценки на экзамене; в конечном счете она даже не служанка, она хуже служанки, ведь слуги могут уволиться, если захотят, а она не может. Она была чем-то вроде чучела, охотничьего трофея, игрушечной собачки, потому что принадлежала не самой себе, а поместью – Вепперсу.

Ледедже постепенно научилась не делать вид, что ее неволнует такое отношение остальных детей, но она не сразу сообразила, какая именно реакция на их издевки и придирки будет наилучшей из возможных. Если она принималась плакать и убегала к маме, детей это раззадоривало еще пуще, и они повторяли свои насмешки раз за разом, просто чтобы развлечься: нажми кнопку «Ледедже», глупая девчонка подскочит и зальется слезами. Так что эта тактика не могла сработать. Она пробовала вообще никак не отвечать им, стояла с каменным лицом и смотрела на мучителей. Это тоже не помогало, они выкрикивали еще более злые и обидные слова. Все это рано или поздно заканчивалось дракой, и она волей-неволей требовала для них наказания, чувствуя, однако, что это неправильно. Такой метод тоже не годился. Всего лучше было немного поплакать, дать им понять, что она уязвлена и обижена, а потом, словно ничего не случилось, вернуться к играм.

Подчас это не срабатывало: на лицах других детей появлялось особенное выражение, означавшее, что, по их молчаливому мнению, обидеть ее достаточно сильно им пока не удалось. Тогда насмешки и оскорбления продолжались, они задирали и били ее. В таких случаях она просто говорила им, что они недоразвитые идиоты. Пускай себе тешатся. Со временем поумнеют, авось и научатся чему-то полезному. Они были как раз в том возрасте, когда эти взрослые слова могли оказать должное воздействие.

И они возвращались к играм в местах, предназначенных для этого, на площадках, откуда никто не стал бы их сгонять. Но лучше всего было забираться в места, где играть им не позволяли ни под каким видом.

Когда она чуть повзрослела, любимой из этих тайных игровых площадок стал водный лабиринт – сложная сеть мелководных каналов, прудов и озер, по которым взрослые пускали большие игрушечные боевые кораблики, чтобы полюбоваться зрелищем потешных морских боев с высоких башен, парящих акведуков и арочных мостиков, возносившихся к небесам.

Однажды ей разрешили посмотреть такое сражение вместе с мамой, хотя, чтобы ее туда взяли, пришлось ныть и клянчить дольше обыкновенного, и мама должна была нижайше испрашивать разрешения хозяина. И даже когда такое разрешение было дано, то оказалось, что это не одна из действительно важных и грандиозных морских битв, куда приглашали богатых и знаменитых гостей, а просто тренировочное сражение, на которое пускали даже слуг, когда у тех выпадала свободная минутка. Маме морской бой не понравился, потому что она боялась высоты и просидела большую часть представления с закрытыми глазами, вцепившись в бортик маленькой плоскодонки, на которой они плавали по обзорным акведукам.

Ледедже битва сперва очень понравилась, но потом она устала от этого зрелища. Ей казалось, что было бы куда интересней забраться в один из боевых корабликов, чтобы понаблюдать, как другие люди приводят их в движение. Она сказала об этом маме, и та, не открывая глаз, назвала идею дурацкой. Во-первых, объяснила мама, Ледедже еще слишком маленькая. И потом, только мужчины могли выдумать такое тупое и агрессивное развлечение, как забираться в плавающие бронированные крысоловки и палить друг в друга из настоящего оружия на потеху богатеям.

Вдалеке Ледедже увидела один из старых постаментов для спутниковых куполов, вокруг цоколя суетились рабочие, там были целые команды приглашенных высотников с кранами и большими, напичканными хитрой электроникой, приспособлениями для демонтажа. Два десятка спутниковых куполов окружали главный дом, сколько она себя помнила, кольцом нескольких километров в диаметре. Когда она убежала из дому в первый раз, ее поймали как раз у подножия одного из этих каменных постаментов. Это было много-много-много лет назад, полжизни назад, если прикинуть. А теперь сверкавшие на солнце белые спутниковые купола сделались бесполезны, устарели и подлежали разборке.

И в ту минуту она впервые почувствовала себя старше.

Им пришлось подождать своей очереди для швартовки у маленького пирса на одной из башен, потом спуститься в гробообразной кабине лифта и пройти по туннелю, который выходил на поверхность в безопасном отдалении от озера, арочных башен, каналов и кораблей. Даже на таком расстоянии можно было слышать залпы корабельных пушек.

Она вместе с остальными детьми – ну ладно, почти всеми остальными детьми, потому что двое так перепугались, что отказались идти дальше, – по-пластунски прокрались под забором, окружавшим весь водный лабиринт, держась подальше от миниатюрных доков, где корабли содержались между сражениями и ремонтировались. В доках пару-тройку дней до и после крупного сражения со множеством приглашенных стоял дым коромыслом, но и в остальные дни, даже такие сравнительно тихие, как этот, там постоянно работали несколько человек.

Туманные дни были лучше всего. В тумане все казалось очень странным, загадочным, каким-то слишком большим, будто игрушечный ландшафт каналов и озер вдруг разросся до размеров, достаточных, чтобы вместить настоящие, полномасштабные боевые корабли. Вместо кораблика у нее была старая пенометаллическая доска, остальные подобрали кто на что сподобился – такие же обломки, обрезки и обрубки пенометалла, пластика и дерева. Они научились приклеивать к своим кораблям разные снасти и обрезки пластиковых бутылок, чтобы улучшить плавучесть игрушечных судов. Пристань для корабликов устроили в густых камышах, где никто бы не смог их выследить.

Они устраивали собственные гонки, соревнования, групповые турниры и игры в прятки. Когда сражение разыгрывалось не на шутку, они швырялись комьями ила и грязи. Один раз они устроили соревнование, измазались по самые уши и тут услышали, как их зовут взрослые. Остальным пришлось нехотя признать, что она победила, но они не преминули добавить – лишь потому, что ее кожа была черной, как ночь, без единого светлого пятнышка.

Однажды кто-то из обслуги, возившейся с плоскодонками на одном из небесных каналов, заметил сверху пару их кораблей. Эти игрушки отобрали и прочли им длинную лекцию об опасности Неожиданных Разрывов Снарядов. Они клятвенно пообещали больше не делать ничего такого, но исподтишка наблюдали, как дыру в заборе, через которую они пробирались, затягивают проволочной сеткой. Но жалеть об этом было некогда – они загодя отыскали запасную дыру в другом месте.

После этого происшествия им выдали коммуникаторы – ребятофоны, чтобы взрослые всегда могли проследить, чем они заняты. Тогда они обратились за помощью к парочке старших пацанов, которые показали им, как полностью отключить коммы от сети или заставить устройства подавать фальшивые сигналы позиционирования, как будто на самом деле они в сотнях метров от настоящего местоположения.

Когда они забрались поиграть в водном лабиринте в последний раз, день выдался такой солнечный, что даже после школы там было очень светло. Все взрослые как раз оказались страшно заняты, потому что господин Вепперс возвращался после долгой деловой поездки на звезды, так что поместье вообще и главный особняк в частности следовало вычистить и отдраить до блеска.

Она терпеть не могла пересудов о скором возвращении господина Вепперса, потому что это был человек, которому она принадлежала. Она, вообще говоря, не так уж часто с ним виделась, даже в его приезды в главный особняк – их пути редко пересекались, да и мать ее старалась прятать от его глаз. Но даже просто зная, что он здесь, в доме, было все равно что споткнуться на полном бегу, упасть на спину и выбить воздух из легких, так что несколько минут ты бессильна даже легонько продохнуть. Что-то в этом роде, с тем лишь исключением, что в те часы и дни, когда Вепперс был дома, это ощущение становилось перманентным.

Ледедже больше не убегала, но не переставала об этом думать. Прежде ей хотелось сбежать на следующий день, когда вернется Вепперс, но теперь все эти мысли как-то вылетели у нее из головы, и она просто забавлялась, наслаждалась солнечным жарким днем, полнившимся писком и жужжанием насекомых в густых зарослях. Небо было ясное, красновато-желтое.

Она лежала на носу своего старенького кораблика и гребла. Это был проверенный во многих боях корабль, который она изготовила сама из найденных на одном причальном понтоне обрезков пенометалла. За несколько лет она слегка модифицировала кораблик, улучшив его гидродинамику, и теперь на суденышке имелся миниатюрный капитанский мостик впереди и углубление позади, куда можно было упереть ноги. Вообще говоря, называть его боевым кораблем было неверно, ведь настоящие боевые корабли такие большие, медленные и тяжелые, но когда она правила своим корабликом, то не задумывалась об этих досадных тонкостях; она сама была такая легкая, тонкая и быстрая, что без труда воображала себя легким крейсером.

Они играли в групповые салочки. Она укрылась возле одной из переправ, сооруженных между островками, а остальные тихо скользили или шумно шлепали мимо. Большинство выкликали два имени: ее и Хино. Хино был самым младшим в компашке, если не считать Ледедже, и почти так же мал ростом, как она сама. И, как сама девочка, он очень хорошо умел играть в салочки и прятки. Это означало, что если их даже разыщут и «пометят», то наверняка это случится под самый конец, а может, их и вообще не смогут найти. Ей очень нравились такие игры. Она любила оставаться последней несхваченной, а если повезет, то и вообще ускользнуть от преследователей. Иногда они слышали, как их зовут взрослые, или же кому-то из старших ребят на комм падало сообщение, которое он не мог оставить без внимания, так что игру приходилось прерывать раньше срока, и, если к этому моменту их еще не сумели разыскать, то это значило, что они победили! Однажды она так пригрелась на солнышке в своем легком крейсере, что заснула как убитая, и остальные так намаялись, пытаясь разыскать ее, что в конце концов бросили ее одну и пошли полдничать. Она решила, что это, пожалуй, можно бы зачесть как победу.

В грязи рядом с ее укрытием торчал неразорвавшийся снаряд в оболочке из металла и пластика. Их редко можно было увидеть так близко, потому что снаряды снабжались локаторами, вроде ребятофонов, так что после каждого сражения неиспользованные боеприпасы можно было отследить и обезвредить. Но у этого был сильно помят нос, наверное, от столкновения с бортом какого-то судна. Она осторожно подняла снаряд, просто чтобы присмотреться поближе, и держала двумя пальцами, отведя от себя на некоторое расстояние, на тот случай, если бы он взорвался. Снаряд был очень старый и грязный на вид. На корпусе имелась маркировка, которую девочка не сумела расшифровать. Она подумала, не воткнуть ли снаряд обратно в ил, не зашвырнуть ли на ближайший остров, чтобы он взорвался там, или в самое глубокое из окрестных озерец. Можно было бы оставить снаряд там, где его бы легко обнаружили слуги. Но в конце концов она взяла его с собой, соорудив для находки уютное гнездышко прямо под бортиком пенометаллического легкого крейсера.

Наверное, копаясь во влажной грязи, она шумела или подняла брызги, потому что в следующее мгновение откуда-то сверху донесся победный клич, и Пурдиль, один из старших ребят, значительно крупнее и сильней ее, очутился прямо перед ней. Он протолкнул свой пластиковый военный корабль по каналу, энергично работая обеими руками, и поднял высокую, захлестывавшую борта легкого крейсера волну. В красных лучах заходящего солнца гребень волны ослепительно засверкал. Он пер на нее на всех парах через камыши. Она встряхнулась, выгнулась луком и кинулась через прореху в качавшихся стеблях, но в глубине души уже знала, что не уйдет от него; Пурдиль был слишком силен и слишком быстро греб.

Пурдиль иногда бросался камнями вместо комьев ила или земли, когда они затевали серьезные битвы, и часто отпускал злые шуточки насчет ее тату и того обстоятельства, что она в нераздельной собственности господина Вепперса. Лучшее, на что она могла сейчас надеяться, так это ускользнуть от него в другой канал и по крайней мере сдаться на милость другого игрока.

Она почти распласталась по борту и гребла отчаянно, выбиваясь из сил, погружая обе руки глубоко в теплую воду, взбаламучивая ее, поднимая к поверхности целые облака придонного ила. Что-то пролетело над ее головой и плюхнулось перед носом корабля. Пурдиль кричал, улюлюкал и гоготал совсем близко. Она слышала сухой треск камышовых стеблей, которые расступались перед килем его пластикового кораблика и снова смыкались за кормой.

Она выскочила в канал и почти столкнулась с Хино, за которым уже гнались два других преследователя. Они с трудом увернулись друг от друга. Он привстал, увидев, что это она, и получил в лицо комок земли с торчащими из него острыми стеблями; от этого удара Хино почти вывалился за борт своего корабля, его суденышко перегородило Ледедже путь, запрудило поток. Она не видела, как бы мимо него протиснуться, и отчаянно напрягала руки, пытаясь замедлиться так, чтобы не врезаться в потерпевшего крушение Хино, а проскользнуть рядом с ним.

Ой-ой-ой,подумала она. Только бы снаряд не разорвался, когда наши кораблики столкнутся.

Этого не произошло.

Фью-уть,подумала она.

Хино вытер с лица грязь и посмотрел через ее голову на Пурдиля. Лед почувствовала, как брошенный Пурдилем комок грязи врезался в ее собственную спину. Тем временем Хино увидел слепленный из придонного ила и прибрежной грязи ком, лежащий под бортом ее легкого крейсера. Внутри скрывался снаряд. Хино, не задумываясь, поднял то, что он считал обычным комком земли, и метнул его в преследователя. Ледедже перестала дышать. Снаряд разорвался за ее плечом, на расстоянии меньше полуметра.

У нее загудело в ушах, взрывная волна снова ударила по спине и шее. Потом звук стих. Она все еще тянула к Хино руку, словно желая остановить, упредить его. По всему ее телу катилась звонкая дрожь. Хино побледнел – это случилось очень быстро, стремительнее даже, чем она могла бы щелкнуть пальцами. У двоих ребятишек, преследовавших его, выражение лиц было не лучше. Это выражение она никогда не забудет; до этого дня она никогда не видела, чтобы люди выглядели так скверно. Лица. Три лица. Они смотрели на что-то за ее спиной. Рты широко раскрыты, глаза – распахнуты еще шире. В лицах ни кровинки.

Она заставила себя обернуться и посмотреть на то, что их так ошеломило. Ей показалось, что она поворачивала голову очень долго. Но все же ей удалось отвернуться от Хино, двух других ребятишек и канала за их спинами, от заходящего солнца и камышовых зарослей, тянувшихся вдоль канала. Обернувшись, она увидела низкий склон миниатюрного острова – один бережок канала, а над ним арку и шпиль, небесный канал и башенку. А еще она увидела что-то красное, даже не осознав сперва, что это.

То, что оставалось от Пурдиля, все еще сидело, накренившись, на борту его пластикового суденышка. Большая часть его головы исчезла, будто ее никогда и не было. Пока она смотрела, тело накренилось и обрушилось за борт, в канал, частично скрывшись под водой.

И тогда они все начали кричать.

– И никакого РКЛ?

– Конечно же, нет. Мы не практикуем подобного. Мы не можем. Мы же не такие, как вы.

Ледедже хмуро взглянула на Демейзена. Она только что рассказала ему о втором или третьем по силе болезненном переживании в своей жизни. На корабельного аватара ее рассказ не произвел особого впечатления.

– Значит, – сказал Демейзен, – он умер реальной смертью.

– О да. Реальной и окончательной.

– А что случилось с Хино?

– Мы никогда больше его не видели. Прилетела полиция и забрала его в город. Потом мы слышали, что у него был психический срыв и интенсивный курс посттравматического восстановления. Его...

– А почему? Что полиция с ним сделала?

– Что? Ничего! Это была пустая формальность, только и всего. Конечно же, они не причинили ему никакого вреда. Да за кого ты нас принимаешь?

Ледедже возмущенно покачала головой.

– Посттравматическая терапия понадобилась, так как он был уверен, что снес пацану башку обломком камня, торчавшим из комка земли.

– А, понятно.

– Отец Хино был консультантом по ландшафтному дизайну, и его контракт с нашим поместьем все равно истекал в конце того года. Так что Хино продержали на другом конце света до тех пор, пока он снова не смог вменяемо вести себя в обществе, а тем временем его папа решал для богатеньких неотложные проблемы с видом из окон и с крыш особняков...

– Ага, – покивал Демейзен задумчиво. – Я и не знал, что вы тогда уже додумались до пенометалла.

Ледедже взглянула на него прищуренными глазами.

– Я вот, если честно, не могу понять, как это мы до него еще раньше не дошли, – процедила она. – О чем бишь я думала? Ага. Следующим утром я сбежала из особняка, и меня тоже чуть не убило снарядом. Спасибо, что проявил интерес.

– В самом деле? – Теперь аватар выглядел удивленным. – А почему же ты раньше об этом не сказала.

– Я как раз собиралась к этому перейти, – ледяным тоном ответила Ледедже.

Они сидели в двух передних креслах пилотской рубки маленького челнока, оперев ноги на пару средних сидений. За пределами нормальных моральных ограниченийготовился войти в пространство, контролируемое Установлением, а Ледедже выпала возможность поведать кораблю немножко больше о своей жизни в этом месте, коль скоро она вознамерилась вернуться туда, где выросла и откуда была спасена.

Демейзен кивнул.

– Прошу меня извинить, – официально сказал он. – Я был грубоват. Конечно, для тебя это переживание было из разряда весьма травматичных, да и для двух остальных ребят тоже, не говоря уж о ваших родителях. Тебя наказали за то, что ты пробралась на поле битвы, или за то, что спровоцировала взрыв снаряда? Или же за побег?

Ледедже коротко вздохнула.

– За все вышеперечисленное, – ответила она и помолчала минутку. Потом добавила: – Не думаю, чтобы Вепперса особенно порадовала так некстати совпавшая с его возвращением домой суматоха в службе безопасности по поводу сбежавшей воспитанницы – отродья, как они меня величали, – и неожиданно обнаруженной дыры в системе охраны боевых кораблей.

– Ну... – сказал Демейзен и вдруг оборвал начатую фразу. Это было для Демейзена в высшей степени нехарактерно.

– Чего там? – поинтересовалась Ледедже.

Аватар спустил ноги с сиденья между ними, повернулся и уставился в главный обзорный экран челнока. Из темноты на экране медленно выплыло звездное поле.

– Там что-то странное, – сказал Демейзен, но таким тоном, что она усомнилась, а говорит ли он именно с ней. Но он покосился на нее, потом указал на экран. – Видишь это?

– Что?

Ледедже наклонилась поближе, прищурилась, поморгала.

– Что там?

– Угмм, – промычал Демейзен задумчиво.

Картинка на экране сменила масштаб, цвета и обрела что-то вроде текстуры. Теоретически это был голодисплей, но объекты, на нем показанные, были удалены на такое громадное расстояние, что ощущение глубины терялось. По боковым экранам летели потоки цветных графиков, числовых данных, столбчатых и круговых диаграмм. Очевидно, они отображали манипуляции, которые Демейзен производил с основной картинкой.