Текст книги "Когда случились мы (ЛП)"
Автор книги: И. Б. Солис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Глава 40
ГЕНРИ
Ещё три съемочных дня, и я закончу. Ещё семьдесят два часа. Теперь это моя жизнь – работа и ещё раз работа.
В последнее время я начал планировать свой день. Если я точно знаю, что буду делать дальше, то смогу сосредоточить всю свою энергию на этой конкретной задаче. Именно так я могу функционировать и оставаться продуктивным. Какую бы встречу, ужин или выступление Тревор ни запланировал, я всегда прихожу, не задавая вопросов. Помогает оставаться занятым.
Однако Макс становится проблемой. Раньше у нас всё было хорошо. Никогда не были особенно близки, но мы достаточно хорошо ладили. Пока я не заглянул в костюмерную в поисках Луны, и не увидел там Макса, который заставил её рассмеяться. Мне потребовалась каждая капля самообладания, которая у меня была, чтобы не наброситься на него.
С тех пор я не могу даже смотреть на этого парня. Это хорошо подходит для наших сцен. Они требуют, чтобы я обращался к нему с презрением. Однако это проникает и в реальную жизнь.
– Эй, чувак, у нас всё в порядке? – спрашивает Макс после особенно грубой сцены.
– Да. Почему нет? – я отвечаю слишком быстро, зная, что толкнул Макс слишком сильно во время нашей сцены ранее в тот день.
– Как скажешь. Но…если есть какие-то проблемы, мы должны обсудить это.
Почему ты трахаешься с моей девушкой? Хочу спросить я, но я не знаю, спят ли они. И меня это не должно касаться, если это так.
Кроме того, она не моя девушка. Она не хочет ею быть.
– Конечно, приятель, – я неохотно улыбаюсь ему.
Когда я ухожу, глупая мысль заставляет меня задуматься, говорила ли она с Максом о своем творчестве. Моё сердце ещё глубже опускается в груди. Я чувствовал, что мне была дарована привилегия, которой раньше не было ни у кого. Чувствовал себя таким чертовски особенным.
Глупец.
– Могу я это прочесть?
Луна замирает посреди своего гостиничного номера.
– Ты…хочешь прочитать, что я написала? – она заметно съеживается, задавая вопрос.
– Мне любопытно. Моя судьба в твоих руках.
– Не твоя, – она печально улыбается мне. – Только Бенджамина.
– И моя тоже, – заверяю я её. Остальные слова остались невысказанными.
Она прочищает горло.
– Эм, понимаешь… – начинает она, пытаясь увильнуть.
Она никому не позволяет читать то, что она пишет. Никогда. Она сказала мне это. Люди спрашивали, и она всегда говорит «нет». Ни её сестре, ни младшему брату, ни даже её издателю. Только после того, как она закончит.
– Дело в том, что…ладно, эм… – она кивает и тянется за телефоном. – Ты можешь прочитать это, но я ухожу.
Я хихикаю.
– Почему?
– Это трудно объяснить, – говорит она мне, замолкая на секунду. – В основном потому, что это немного смущает. И немного действует на нервы. И чертовски унизительно!
Луна стоит у края кровати, полностью, восхитительно обнаженная, доверяя мне своё тело, но не то, что она написала.
– Л, всё в порядке, – я не хочу, чтобы на неё оказывали давление, заставляя делать то, чего она не хочет. Хотя, по правде говоря, это немного задевает.
Недавно, когда я искал способы поддержать своего автора, я вспомнил одну ссылку, в которой утверждалось, что писательство – это очень личное. Большинство авторов отказываются давать кому-либо читать свои работы до тех пор, пока не будет написано и переписано множество черновиков. Большинство работ в их необработанном виде редко видит кто-либо, кроме человека, который их написал.
– Держи, – говорит она, протягивая телефон. – Я буду в ванной. Дай мне знать, когда закончишь.
– Ты правда уходишь?
– Да, – отвечает она, не глядя на меня.
– Луна, посиди со мной, пожалуйста.
Она присаживается на край кровати.
– Я не буду читать это, если тебе от этого неудобно.
Медленно она поднимает на меня взгляд.
– Правда?
Я киваю.
– И ты не будешь злиться?
– Конечно, нет, – я улыбаюсь. – Я думал у нас может быть что-то общее, но я понимаю необходимость уединения.
Луна прикусывает нижнюю губу, забираясь обратно в постель.
– Хорошо, – она прерывисто вздыхает. – Сейчас это никуда не годится, но ты можешь прочитать.
На моём лице появляется довольная полуулыбка.
– Ты уверена?
– Да, я уверена, настаивает она, стараясь, чтобы это прозвучало более убедительно. – Я хочу, чтобы ты это сделал.
Она прижимается своим теплым, мягким телом ко мне, обнимая меня за талию.
– Но я не могу смотреть, – быстро добавляет она, пряча лицо у меня на груди.
Широкая улыбка на моём лице никуда не исчезает. Даже если это нелегко сделать, она решает довериться мне и в этом. Я прижимаю её к себе и целую в макушку.
– Бесконечные темные небеса…
Маленькая ладошка взлетает, чтобы прикрыть мне рот.
– Генри, нет! Только не вслух! – я никогда не видел её такой красной.
Извиняясь, я тихо хихикаю и целую её в тыльную сторону ладони, прокладывая дорожку поцелуев вверх по руке.
– Прости.
– Тихо, про себя, пожалуйста, – настаивает она, и я делаю, как она просила.
Это короткий отрывок, и я быстро заканчиваю его читать.
– Мне нравится, к чему это ведет.
Она бросает на меня быстрый взгляд сквозь волосы.
– Правда?
Когда я дергаю за розовый локон, чтобы притянуть её ближе, её щеки краснеют.
– Правда.
Облегчение и гордость вспыхивают на её хорошеньком личике. Когда на её щеках появляются ямочки, я отбрасываю телефон в сторону и укладываю её на кровать. Ее хихиканье превращается в хриплые стоны, когда я целую её. Мне нравится, как она тает рядом со мной.
Те дни прошли.
ЛУНА
Чёрт. Я ненавижу это. Ненавижу свой мозг, свои мысли и чувства. Я до смерти боюсь позволить ему увидеть эту слабую и нуждающуюся часть меня, боюсь, что он поймет, что я не стою его времени.
Я должна сказать, что заболела и вернуться домой. Но я прекрасно понимаю, что у Генри осталось всего три съемочных дня. Именно поэтому я появляюсь на площадке. На него не только приятно смотреть, но я также боюсь, что больше никогда его не увижу, как только он завершит работу.
Сегодня сложная сцена. Кажется, у них ничего не получается. Расстроенная Сири вылетает со съемочной площадки. Генри остается со скрещенными на груди руками, уставившись в пол.
– Перерыв 5 минут!
Площадка довольно быстро пустеет. Я остаюсь, чтобы убедиться, что с Генри всё в порядке. Не то чтобы я собиралась спрашивать. Не сейчас, когда он знает, какая я трусиха.
Когда координатор по интимной близости выходит вперед, чтобы поговорить с ним, она зовёт дублера. Кто-то толкает меня вперед, на яркий свет съемочной площадки, и прежде чем я успеваю убить того, кто это сделал, я оказываюсь перед Генри.
– Спасибо, что ты здесь, – Винтер, координатор, одаривает меня доброй улыбкой.
– О, я не…
– Не волнуйся, тебе не нужно ничего делать или говорить. Ты просто помогаешь нам, заменяя Сири, – Винтер смотрит на Генри. – Давайте посмотрим, сможем ли мы разобраться в этой проблеме.
Генри кивает. Я вижу его краем глаза.
– Превосходно. С чего начнем? Ах, да. Вы идете вместе. Сначала вы оба делаете четыре шага.
Генри делает шаг вперед, и я делаю шаг вперед. Никто ничего не говорил о том, чтобы идти, чего, по-видимому, я не могу сделать в данный момент. Я чувствую себя так неловко. Свет такой яркий, и я слышу, как кто-то хихикает в окружающей нас темноте. Это очень похоже на Хейзел, и я знаю, кого мне придется убить позже.
– Вы держитесь за руки, – напоминает Винтер Генри.
Это происходит автоматически – он берет мою руку в свою. Всё ещё большую и сильную. Всё ещё теплую и безопасную. Не глядя на меня, он переплетает свои пальцы с моими.
– Вы идете вместе. Затем она останавливает тебя.
Я ничего не делаю. Моё сердце так сильно колотится в груди, что я больше ничего не слышу. Генри молчит, смотря на наши переплетенные руки.
– Она обнимает тебя.
Прерывисто вздохнув, Генри берет каждую из моих рук в свои и кладет их себе на талию. Дышать становится невозможно. Внутри меня разливается жар. Моё тело жаждало этой близости. Это удушает, и всё же этого недостаточно.
– Ты прижимаешься своим лбом к её лбу. Твои руки ласкают её лицо. Зрительный контакт очень важен в этой сцене.
Закрыв глаза, Генри прижимается своим лбом к моему. Его руки дрожат так, что я замечаю. Но затем его ладони оказываются на моём лице, мягкие и нежные.
– Ты шепчешь ей на ухо и извиняешься за то, что отдалился, за то, что оттолкнул её, и напоминаешь, что любишь её. А потом ты целуешь её.
Губы Генри касаются моей кожи. Моё сердце бешено бьется. Его лицо, прижатое к моему, возбуждает каждое моё нервное окончание. Это невыносимо – как сильно я хочу прижать его к себе, поцеловать в щеку, в эти губы, уткнуться носом в его бороду. Образы того, как он смеется и целует моё тело, проносятся в моём сознании.
– Я больше не хочу этого. Я никогда не испытывал такой боли, – шепчет он достаточно громко, чтобы я услышала. – Это агония.
Моё сердце разбивается вдребезги.
– Любить тебя слишком больно.
Боль в его голосе. Я не могу пройти через это. Потому что я сама это написала.
Остальное происходит как в тумане. Винтер благодарит меня за помощь. Генри уходит. Хейзел о чем-то шутит.
Я не хотела причинить ему боль. Я не думала, что смогу. Только не так. В оцепенении я начинаю идти и оказываюсь там, где мне меньше всего следовало быть, – стучу в дверь его трейлера.
– Войди.
Он сидит на диване, его руки перекинуты через спинку дивана, ноги широко расставлены, голова откинута назад. Он выглядит измученным.
Это то, чего люди никогда не видят. Чего это стоит, насколько опустошенными чувствуют себя актеры. Я знаю, что он на съемочной площадке уже больше двенадцати часов.
– Ты даже не посмотрел, кто это.
– Я узнал твой стук.
– Ох, – если бы это было в любое другое время, уголок моего рта тронула бы улыбка. Учитывая сложившуюся ситуацию, я просто прерывисто выдыхаю.
Его глаза остаются закрытыми.
– Чего ты хочешь, Луна?
Так много всего…
Часть меня хочет забраться к нему на колени, уткнуться лицом в его шею, чтобы он крепко обнял меня, как он делал это много раз до этого. Другая часть возбуждена его близостью, нашим уединением, зрелищем, открывшимся передо мной. Я хочу поцеловать его, затем заползти между его ног, взять его в рот. Хочу, чтобы он тяжело дышал и ругался, чтобы я могла снова ощутить вкус его удовольствия…
Я испуганно моргаю. Возможно, это часть моей проблемы. Я постоянно ищу от него либо утешения, либо секса. Но это не всё, чего я хочу.
Если быть до конца честной с собой, я хочу всего. Всего от него. Но Генри заслуживает целый мир. Гребаную галактику! А не моё крошечное разбитое сердце и помутившийся разум.
– Я надеялась, что мы сможем поговорить.
Он обвинил меня в том, что я не общаюсь, не делюсь своими чувствами. Я обязана ему это, не так ли?
Генри приоткрывает один глаз.
– Теперь ты хочешь поговорить?
– Если у тебя есть время.
Когда это он не находил для меня времени? Он всегда ставил меня на первое место, с самого начала, и, возможно, это стало его падением.
Терпение на исходе, разочарование растет, если судить по выражению его лица, Генри снова закрывает глаз.
– Тебя здесь быть не должно, – вздыхает он.
Из меня вышибло воздух. Он никогда…
С болью в сердце я добираюсь до двери. В последнюю секунду вместо этого запираю её. Потому что он тоже заслуживает утешения. И любви. И защиты. И если он всё ещё этого хочет, если он позволит, я хочу быть той, кто подарит ему это.
Делая глубокий вдох, чтобы собраться с духом, я подхожу к дивану. Или собираюсь это сделать, как только мои ноги снова начнут функционировать.
После множества глубоких вдохов и шагов, я решаюсь протянуть руку и коснуться его руки. Он вздрагивает от внезапного прикосновения. Моё сердце падает, и та малая толика уверенности, за которую я держалась, улетучивается. Он никогда так не делал раньше. Он всегда был рад моим прикосновениям.
– Мне жаль. Я не должна была этого делать, – мой голос звучит глухо между нами. – Генри, я…Я не очень хорошо разбираюсь в словах, – начинаю я.
– Говорит писатель.
– Писать слова – да. Произносить слова вслух – нет.
После очередного долгого молчания Генри встает.
– Луна, ты не должна быть здесь, – повторяет он покорным тоном. – Нет, если это ничего не значит.
Не глядя на меня, он исчезает в спальне. Я смотрю на то место, где он стоял несколько мгновений назад. Мои внутренности сжимаются, я чувствую пустоту и оцепенение.
– Нет, если это ничего не значит.
Что, если это значит многое, но не могу сказать ему, не могу признать это? Слёзы опустошения наполняют мои глаза, потому что он прав. Я не должна быть здесь. Я не могу дать ему то, чего он хочет.
Тихо, с сердцем, тонущим в печали, я выхожу из его трейлера.
Глава 41
ТАДАШИ
Абсолютно разбиты. Плохая идея. Наверное, это была плохая идея позволить Генри и Патрику тоже остаться. Моя соседка по комнате, она любит прятаться, когда кто-нибудь приходит в гости. Вот почему я захожу к себе домой с двумя пакетами – в одном тако, которое нам нравятся, в другом – коробка пива для меня и две баночки с тамариндом для неё.
Луна на диване со своим ноутбуком – наверное, пишет. Она встала и готова исчезнуть в своей комнате. Обычно делает это, когда не хочет, чтобы я видел, что она плакала.
– Я знаю, тебе грустно, и ты не обязана говорить мне почему, – говорю я. Хотя у меня есть идея, поскольку Генри тоже был несчастен. – Но тебе все равно нужно поесть. Я принес нам тако и холодное пиво.
– Завтрак чемпионов.
– Para la cruda.(с исп. От похмелья)
На её губах появляется невеселая улыбка.
– Я ценю то, что ты пытаешься сделать…
– И, – перебил я её. – Первая игра Мировой серии 1988 года. Или пятая игра 2020 года, – я включаю телевизор. – Плюс, пока он загружается, немного Chente.
Волна печали пробегает по её лицу, когда я включаю “Por Tu Maldito Amor” на своём телефоне. Теперь она выглядит ещё меньше.
– Чувак.
– Всех нас постигает горе, братан, – я пожимаю плечами и сажусь на диван напротив. – Есть тако де асада или буче. Что будешь?
Садясь обратно, Луна вытирает глаза рукавом.
– Асада, пожалуйста, – через некоторое время она добавляет:
– Я могла бы приготовить менудо, если у тебя похмелье.
Всегда забываю, что она умеет готовить. Но тогда это значит, что я буду мыть посуду, а я ненавижу мыть посуду.
– Кстати, тот, кого ты привел домой, уронил что-то в ванной, – говорит она. – Я думаю, это кто-то тоже упал. Возможно, всё ещё там.
– И ты не помогла?
Луна ухмыляется.
– Не после прошлого раза.
В последний раз, когда она открыла дверь ванной, она обнаружила меня с двумя девушками и одним парнем, с которыми я переспал прошлой ночью. Послушайте, это была моя первая встреча вчетвером. Я не был готов. Кто-то захотел принять душ, что было не самой блестящей идеей. Теперь я знаю, что мне нужна ванная побольше для такого дерьма.
Мы смотрим игру в тишине. Луна не ест. Она свернулась калачиком на диване, и, чёрт возьми, мне жаль её. Она из тех людей, которые всегда прикрывают твою спину, но думают, что могут справиться со всем сами.
– Эй, ты же знаешь, что не можешь быть Бэтменом, верно?
Она выгибает бровь.
– Если я и могу быть супергероем, то это Бэтмен, – утверждает она.
Я смеюсь.
– Вот чёрт, серьезно?
Она сбрасывает одеяло, в которое была завернута, и встает. На этой девушке комбинезон с Бэтменом. Я не комментирую, но…
– Ты что, смеешься надо мной?
– Немного.
На её лице появляется полуулыбка. Я приму это.
– Я скажу, что каким бы крутым ни был Бэтмен, иногда этот чувак – одиночка. Мне больше нравится Бэтмен, у которого есть Альфред, Робин, Найтвинг и Бэтгерл, – это мой мужчина.
Её полуулыбка исчезла.
– Всякое случается, – вздыхает Луна, долго разглядывая на свою бутылку с Jarritos. Не думаю, что она добавит что-то ещё, но потом… – Сегодня ты счастливый маленький ребенок, а на следующий день твоего отца сбивает пьяный водитель, а твоя мама так и не оправилась.
Чёрт.
– Луна, я не…
Она поднимает руку. Краем глаза я замечаю, как кто-то спотыкается в коридоре.
– Итак, твоё сердце разбито, – шепчет она. – Потому что ты понимаешь, что такая любовь причиняет слишком много боли, – она глубоко вздыхает. – Ты становишься старше и думаешь, что готова попробовать, но парень, за которого ты должна выйти замуж, обращается с тобой как с дерьмом. И ты этого не осознаете, потому что это происходит не сразу. Это медленно, расчетливо, постепенно. Унижение, контроль поведения, провокации, чтобы ты думала, что проблема в тебе. Но, эй, ты молода и наивна, и хочешь доверять людям. Всё наладится, верно? Вот только это не так. Ты перестаешь тусоваться с друзьями, чтобы избежать ссоры. Ты одеваешься по-другому, чтобы избежать ссоры. В конце концов, меняешь себя.
Когда она поднимает на меня взгляд, слёз уже нет, и всё, что осталось, – это холодная отстраненность. Мне чертовски нужны объятия. Я встаю, но Луна останавливает меня.
– Тадаши, не надо. Пожалуйста, останься там.
Я опускаю свою задницу обратно на стул. За спиной Луны Генри отступает в коридор. Не знаю, много ли он услышал. Не знаю, правильно ли для него слышать что-либо из этого. Как мне помешать ей поделиться, если она никогда не делится?
– Ты думаешь, что всё наладится, – продолжает она. – Поэтому миришься с этим. Но за несколько месяцев до свадьбы ты возвращаешься домой пораньше и застаешь парня, за которого собираешься замуж, в своей постели с подружкой невесты.
– Гребаное дерьмо!
Она игнорирует мою вспышку.
– И тебя обвиняют в этом. Почему ты так рано вернулась домой? Как будто это моя вина, что он по уши втрескался в мою лучшую подругу.
Чёрт возьми, что мне сказать? Что я могу сказать?
– Парень из Бостона, – она ухмыляется, и я не знаю, как ей это удается, но я подыгрываю ей.
– Бостон? – кричу я, и в моих глазах вспыхивает боль. Значит, похмелье всё ещё сильное. – Это была твоя первая ошибка.
– Да, – она снова замолкает.
Я не хочу больше ничего слышать. Я не приспособлен для такого.
– Прости, я знаю, ты не спрашивал.
– Нет, не извиняйся, – вот же чёрт. – Что случилось потом?
Она качает головой По телевизору показывают, как Гибсон выходит на поле в конце девятого раунда.
– Ты зашла так далеко.
– Больше нечего сказать. Это было больше двух лет назад. Я была в замешательстве. Ходила к психотерапевту. Думала, что со мной всё в порядке. И всё же я не хотела встречаться или что-то в этом роде, – она вздыхает. – Оно того не стоило, но потом…
– Мои последние серьезные отношения были в старших классах, – признаю я. – Так что я, наверное, не лучший человек для того, чтобы давать советы, но если тебе кто-то нравится, а ты нравишься ему…
– Да, возможно.
Сейчас отличный шанс, поэтому я рискую.
– Так…потом случился Генри?
Луна качает головой.
– Нет, он… – её глаза встречаются с моими.
– Я имею в виду, это вроде как очевидно, – ухмыляюсь я. – Так…он женщина-кошка для твоего Бэтмена? Чувак довольно сексуальный.
Неожиданный звук её смеха разносится по квартире. Я смотрю на неё и не замечаю, что она швыряет подушку мне в голову, пока она не отскакивает от моего лица.
– Не хотел на тебя давить, прости. Надо было сначала спросить, всё ли в порядке.
Предупреждение было бы не лишним.
– Теперь я чувствую себя отвратительно, – вздрагивает она. – Мне нужно встать и подвигаться.
– Ты собираешься на пробежку, типа, прямо сейчас?
Она одаривает меня слабой улыбкой, но это уже что-то.
– Либо я буду бегать там, либо превращусь в рыдающее месиво здесь.
– Не забудь свой свитер, – я машу рукой.
Через несколько минут Луна уже в спортивной одежде выходит за дверь. Генри выходит в гостиную.
– Как много ты слышал? – не могу прочитать выражение его лица. Не знаю, из-за похмелья или из-за её рассказа.
– Я услышал достаточно.
– Что-нибудь сделаешь по этому поводу?
Приподняв бровь, Генри просто кивает.
Чёрт.
Глава 42
ЛУНА
Съемки Генри закончились, но я там больше не появлялась. Я не просто не могла быть там. Особенно после того, как мы оба в последний раз были на съемочной площадке.
Вместо этого я делаю то, чего избегала, и звоню своему психотерапевту.
У нас был долгий разговор. Продуктивный. Правда. Но в то же время и тяжелый. Рассказывать ей всё…было утомительно.
Я никогда не была из тех, кто любит поговорить, поделиться и открыться. Это не то, что для меня естественно. И всё же я знаю, что это единственный способ пройти через это.
Доктор Гонсалес напоминает мне, что всем нам время от времени нужна помощь.
– Исцеление не линейно, – говорит она. – Бывают взлеты и падения, хорошие дни и плохие.
Кажется очевидным, не так ли? Но когда ты находишься в самом разгаре дерьмового дня, трудно найти хоть какой-то яркий свет в тёмном мире. По крайней мере, для меня это так. Было. Есть.
– Я кое-кого встретила, – выпаливаю я. Я не планировала упоминать Генри. – Я имею в виду, что теперь всё кончено, но…
Первый терапевт, с которым я работала, просто ответил бы: “Давай обсудим это на следующей неделе”, или что-то подобное. Доктор Гонсалес любезно уделила мне несколько минут своего времени.
– Но что? – спрашивает она.
Я не вдаюсь в подробности.
– Позволь мне спросить тебя вот о чём, Луна: что мешает тебе разобраться во всём?
Я. Проблема во мне. Словно услышав меня, она заявляет:
– В том, через что ты прошла, нет твоей вины…
– Я знаю, – огрызаюсь я, грубо защищаясь. – Прости.
– Это была не твоя вина, – медленно повторяет она, чтобы я выслушала и поняла. – И ты этого не заслужила.
Каждый раз, когда я слышу эти слова, у меня сводит живот. Сначала я им не верила. Как я могла? Но я добираюсь до цели. Я пытаюсь.
Как только я прилечу обратно в Лос-Анджелес, мы возобновим наши еженедельные сеансы.
Чувствуя себя намного легче после нашего разговора, я звоню сестре. Не знаю, сколько времени я рассказываю ей о Генри. Немного поздно, но мы всегда всё рассказывали друг другу, и всё же я многое держала о нём при себе.
Сол слушает, почти не прерывая (что удивительно) и задавая несколько вопросов (как и ожидалось).
Затем первое, что она говорит в своей манере, это:
– Ты потеряла мамину книгу! Последний подарок, который сделал ей папа? Не шути, Луна!
К сожалению, я потеряла её. Я не спала так много ночей, беспокоясь об этом. Я много раз обращалась в оба аэропорта и авиакомпанию, но безуспешно.
Пока я сокрушаюсь о том, что я ужасная дочь, мне доставили два прелестных букета румяных роз и золотистых подсолнухов. После этого изматывающего разговора с Тадаши я предполагаю, что цветы от него.
Однако, когда я спросила его об этом, он ответил мне:
– Чёрт, бро, я должен был послать тебе цветы? Виноват.
Мне не приходится долго ждать, чтобы выяснить, кто их прислал. Не тогда, когда мне присылают ещё около дюжины букетов, один за другим. Белые незабудки. Тюльпаны, мои любимые, всех цветов. Желтые, фиолетовые, розовые и белые. Красные розы – любимые Генри. Розовый львиный зев – того же оттенка, что и мои волосы. Они заполняют гостиную Тадаши, и я не могу перестать улыбаться.
Мокко-латте, теплый круассан и мини-кончас доставляются в то утро, а затем и каждый последующий день. Я не хочу неправильно понять это, но ничего не могу с собой поделать.
Сол: Спокойно, всё кончено?
Луна: Чувиха, он выгнал меня из своего трейлера!
В любом случае, это то, что я продолжаю говорить себе. Когда я по глупости не надеюсь, что у меня ещё есть шанс.
Сол: Технически он сказал, что тебе не следует там находиться, “если это ничего не значит”. Ты, дурочка, предпочла уйти. Я бы осталась и всё обсудила, а под разговором я подразумеваю секс.
Луна: Ты МОЯ сестра, эй!!
Сол: Вот почему я должна достучаться до твоего мозга
Я знаю, что она права. Я облажалась. Снова.
Луна: Уже слишком поздно. Съемки закончены.
Сол: Послушай, я не осуждаю тебя за то, что ты страдаешь эмоциональным запором. Да, тебе не нравится говорить о своих чувствах и прочем дерьме, но ты не можешь продолжать прятаться.
Сол: Общение с этим гребаным недоумком тебя доконало, я понимаю, но не всё будут такими мудаками, как он
Мысли об этом идиоте уже не оказывают того разрушительного эффекта, как раньше. Сейчас я ничего не чувствую. Я сажусь рядом с розами и вдыхаю их сладкий аромат.
Сол: Генри – мудак?
Луна: Нет.
Мне даже не нужно думать об этом. Если уж на то пошло, он слишком мил. Делает всё, о чем его просят. Он невероятно добрый и щедрый. И он всегда был добр ко мне.
Сол: Чувиха, а что, если он твоя вторая половинка?
Слезы застилают мне глаза. Сол – романтик. Как и мой папа, они любят любовь. Они поют песни о любви и цитируют романтические фильмы. Ну, мой папа так делал, а Сол продолжила эту традицию.
Сол: Клянусь, я хотела бы быть рядом с тобой, чтобы надрать тебе задницу за то, что ты такая глупая и упрямая. Где мой старшая сестра, которая ничего не боится??? Неужели это та сумасшедшая сучка, на которую я всегда равнялась, потому что она делала то, что никто не считал возможным??
Это кажется невозможным. Быть откровенной с Генри? Признаться в своих мыслях, во всех безумных чувствах, которые он во мне вызывает, или рассказывать ему о мудаке, за которого я чуть не вышла замуж, и о том, как он обращался со мной? Одна только мысль об этом вызывает у меня дрожь, тошноту и нервозность.
Чёрт.
Луна: Все не так просто.
Сол: Ты имеешь дело с запретной любовью como tita? Он сказал, что ты недостаточно хороша для такой заносчивой задницы, как Дарси? Ты хочешь терпеливо ждать почти десять лет, как Энн?
Я удивлена ссылками. Все из книг, которые я люблю. Я говорила с ней о том, о чем она говорила, но сомневалась, что она действительно слушала.
Сол: Эй, ты хочешь, чтобы это закончилось?
Моё сердце бешено колотится. Потому что ответ очевиден и так прост.
Луна: Нет.
Сол: Это значит, что ты хочешь, чтобы он вернулся в твою жизнь?
Сол: Потому что, если ты этого хочешь, ты должна сказать ему
Я знаю. Не то чтобы у меня не было соблазна связаться с кем-нибудь, написать смс, отправить сообщение в личку, может быть, позвонить, но в итоге я ничего из этого не делаю.
Я несу несколько букетов в свою комнату. Затем просматриваю его Instagram, и я случайно лайкаю его последний пост. Реклама Burberry. В панике я убираю лайк и блокирую телефон так быстро, как только это возможно, и бросаю телефон на кровать.
Расхаживая взад-вперед, не отрывая глаз от проклятого экрана, я боюсь, что он включится и отправит сообщение сам по себе. Этого, конечно, не происходит, но он выдает новое уведомление. Я смотрю на него. Всё смотрю и смотрю.
Сообщение от Генри. Я знаю, что там будет написано. Оставь меня в покое. Не приставай ко мне. Перестань заглядывать на мою страницу. Что-то в этом роде – я уверена в этом.
Вдыхая и выдыхая, проглатывая комок, я беру себя в руки и нажимаю на сообщение, чтобы прочитать его.
Я скучаю по тебе.
Воздух покидает комнату, выбивается из моих легких. Мне нужно присесть. Нет, мне нужно лечь.
Я лежу, наблюдая, как по потолку скользят обрывки света от машин на улице, а затем они исчезают. В комнате снова темно. Я снова смотрю на свой телефон. Головокружительное тепло разливается по всему телу одновременно.
Я скучаю по тебе, подумал он, напечатал и отправил.
Что мне ответить? Я не знаю! Я печатаю разные сообщения и все удаляю. Ничто из того, что я пишу, не имеет смысла.
В этот момент телефон в моей руке оживает, и я получаю запрос на видео-звонок. Если я напечатать ничего не могу, как я что-нибудь скажу? Так какого хрена я отвечаю?
– Алло? – говорю я.
– Луна?
Этот голос, этот акцент, как теплый мед. Всё моё существо вибрирует. Я сажусь.
– Привет, – пищу я, когда его лицо появляется на экране. У меня сдавливает грудь, и я потираю место над сердцем.
– Я ведь не разбудил тебя, правда? – выдыхает он хриплым голосом, как будто он спал, хотя я знаю, что это не так.
– Нет, – у меня перехватывает горло. – Может, немного, – и я не знаю, помнит ли он тот разговор. Это было так давно. Я хочу сказать, что тогда было проще, но мы всегда собирались закончить здесь.
Он резко садится и включает свет. Он без рубашки, на нем только золотая цепочка с подвеской в виде луны на шее.
– Я тебя немного разбудил?
Эта ослепительная улыбка…чёрт возьми, он такой чертовски красивый.
– Кажется, я всегда так делаю.
Он действительно помнит.
– Как дела? – в уголках его глаз появляются морщинки.
Чёрт, чёрт, я просто пялюсь на него.
Он прочищает горло и пытается снова.
– Тоже не могла уснуть?
– Я спал! – бормочет кто-то.
Я не заметила, что он не в своей комнате. Столбик кровати другой. В этой комнате обои. Из меня получился бы неплохой детектив.
– Где ты? – спросила я.
– Отель “Чарльз”. В Мюнхене.
Кто-то швырнул в него подушкой.
– Потише! – у этого человека низкий голос.
От неприятного чувства у меня внутри всё сжимается. Я почти боюсь спросить.
– Кто это?
Прежде чем Генри успевает ответить, у него из рук выхватывают телефон. Лицо, которое я никогда не видела, кажется мне знакомым, но не знаю почему.
– Я тебя знаю, – говорит он мне. – Подожди, ты голая?
Генри за кадром рычит.
– Нет, я не голая!
Хотя и сняла толстовку. При виде Генри, при разговоре с ним, я безумно краснею, и моё тело горит.
– Вы собирались заняться сексом по телефону? Пока я в комнате…
Генри со свистом набрасывается на говорящего парня. Телефон с грохотом падает на пол.
– Это моя девушка, придурок! Имей хоть немного уважения!
У меня перехватывает дыхание, и головокружительная волна чего-то глубокого, прекрасного и могущественного разливается по моему телу. Болезненная надежда расцветает в моём сердце.
Когда кто-то опрокидывает лампу, по стене пробегают тени. Слышны только ворчание, проклятия и удары кулаками.
– Эй, Генри?
Суматоха прекращается.
– Да, любимая?
Я издаю странный, сдавленный звук. Я сплю? Должно быть, мне это снится.
– Ты в порядке?
Я? Я не в порядке. Может, мне стоит открыть окно. Конечно, на улице дождь, но здесь как в духовке. И, да, я, чёрт возьми, на грани обморока. И ошеломлена. Я едва могу говорить. Что такое слова?
– Ты такой влюбленный, братан.
Кто бы это ни был, он хихикает. Он берет телефон в руки.
– Я совершенно уверен, что ты симпатичная американка. Луна, верно? Я Рекс.
– Ей всё равно, приятель, – Генри выхватывает у него телефон. Рекс смеется за кадром.
– Этот придурок не затыкаюсь говорит о тебе!
– Рекс, – это предупреждение, голос грубый и глубокий.
То, как сужаются глаза Генри и слегка подергивается его челюсть…Я бы не сочла это таким…таким…
– Чёрт возьми, – Рекс хихикает, снова пытаясь приблизиться к телефону. – Ты бы его слышала. Луна такая умная и такая красивая, и я хочу, чтобы наши дети– АХ!
Телефон отлетает и падает лицевой стороной вниз. На заднем плане возобновляются ругань и удары.
– Прекрати! Генри! Я скажу маме!
Когда Генри возвращается к телефону, он самодовольно и торжествующе ухмыляется.
– Прости за это.
