Текст книги "Легенда о воре (ЛП)"

Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

LXIV

Напустив на себя надменный и презрительный вид, Гильермо де Шекспир ожидал за дверью Варгаса. Он понимал, что купец нарочно заставляет его ждать, чтобы подчеркнуть собственное могущество и зависимое положение Гильермо, однако именно к этому Санчо его и готовил.

Когда неделю назад молодой человек подкараулил его на выходе из театра, англичанин его не узнал. Тем не менее, он охотно принял его приглашение распить кувшинчик вина. И лишь когда служанка принесла напиток – лучшее вино из Торо – память англичанина вернула его на три года назад, в трактир, где он тогда жил, и где по его вине жестоко избили этого мальчика.

– Сансо! – воскликнул Гильермо на ломаном испанском, ставя на стол пустой стакан. – Вот теперь я вас вспомнил.

– Но так и не научились выговаривать мое имя, – ответил молодой человек по-английски.

От этих слов глаза Гильермо загорелись. У него было не много возможностей поговорить на родном языке.

– Ах, Сансо. Новый язык в старых устах – плохая комбинация. Но расскажите мне, расскажите о своей жизни. Только говорите потише. В нынешние времена лучше не говорить по-английски в открытую.

Хотя они сидели в углу пустой таверны, Санчо прислушался к этому совету.

– Вы до сих пор притворяетесь ирландцем?

– Хотя мне это с трудом дается, но да. Я боюсь за свою жизнь. Но и на родину вернуться не могу, как бы я этого ни хотел. С тех пор как Филипп ведет войну с Елизаветой, из Севильи к моим островам не ходят корабли.

– Вы могли бы отправиться в Нормандию.

– Для этого у меня не хватит денег. Моя единственная надежда – найти доброго английского капитана, который захочет вернуть соотечественника на родину. Боюсь, что мне придется подождать.

Гильермо поведал, как трудно ему пришлось в эти годы, со всей обычной страстью и цветистостью, которые наполняли его рассказы. Он преподавал в нескольких домах английский молодым дворянам и торговцам, эта работа выводила его из себя, но давала средства на скудное существование. Бывали дни, когда ему приходилось прокрадываться на кухни, чтобы стащить какую-нибудь еду. Когда он больше не мог выносить дерзости избалованных мальчишек, то сменил плохо оплачиваемую профессию учителя на еще более нищенскую профессию актера. Учитывая его плохой кастильский, он мог рассчитывать лишь на вторые роли без слов.

– Я изображал стражника, священника и камень. И дерево, будь оно проклято. Клянусь, что если однажды напишу приличную комедию, то в ней не будет ни единого дерева.

– Вы всё еще пишете, Гильермо?

Пальцы англичанина, как и тогда, были испачканы чернилами. Но в голосе его прозвучало разочарование, а вокруг глаз собрались морщинки.

– Немного, – ответил он. – Но я так и не написал ничего стоящего. Зато извел целые горы бумаги, которая оказалась бы куда как полезнее в качестве растопки. В конце концов я попросту сжег всё, что написал.

Теперь настала очередь Санчо рассказать свою историю. По сравнению с рассказом Гильермо, это было сухое и аскетичное повествование, на которое понадобилось вполовину меньше времени. Но когда он закончил, Гильермо вытаращил на него глаза.

– Значит, вы стали вором.

– Как Робин Гуд. Я решил, что тоже смогу удрать из нищеты таверны и сделать себе имя, грабя богачей, чтобы отдавать всё беднякам. Каким же я был дураком.

– Это была всего лишь сказка, – прошептал Гильермо.

Санчо не ответил. Англичанин с виноватым видом спросил, может ли что-нибудь для него сделать.

– Конечно, можете, дон Гильермо. Вы можете сыграть лучшую в жизни роль. А взамен я верну вас на родину.

При этих словах с лица Гильермо тут же слетело виноватое и удрученное выражение, словно с порывом ветра.

– И где будет происходить представление?

Сценой, объяснил ему Санчо, будет кабинет Варгаса, куда как раз вошел Гильермо в сопровождении капитана де Гроота. По сравнению с прохладой двора, эта комната напоминала печку. Хотя англичанин и рад был оказаться в тепле, но тут же вспотел.

"Я не должен вытирать верхнюю губу и лоб. Избегать любого прикосновения", – напомнил себе Гильермо.

Он приблизился к Варгасу, который недоверчиво его рассматривал, сидя за письменным столом. Гильермо опустил голову, напряженно застыв, и протянул купцу свои верительные грамоты. Варгас даже не шевельнулся, чтобы их взять, к гостю подошел Гроот,, взял бумаги и вручил их своему господину. Тот окинул бумаги беглым взглядом, ни единый мускул на его лице не дрогнул.

"Они настоящие. Всё по-настоящему, как будет настоящим нож, который воткнут мне в брюхо, если я не сыграю как следует", – заставил себя подумать Гильермо, пытаясь отвлечься от мысли о том, что два дня назад на этих фальшивых грамотах еще не высохли чернила. Они стоили целого состояния, которое Санчо пришлось собрать, срезая кошельки на площади Святого Франциска. И это ему не нравилось, с каждый разом он всё больше ненавидел воровство.

– Меня зовут Франсиско де Вимполе, и я... – заговорил Гильермо на своем ломаном кастильском наречии.

– Я знаю ваш язык, сеньор де Вимполе, – ответил по-английски Варгас. Голос его звучал твердо и властно, и Гильермо сразу понял, какой это жестокий и безжалостный человек.

– Меня это радует, сеньор. Это значительно облегчает мою задачу, – ответил актер с таким апломбом, какой только был возможен в этом языке.

Варгас приподнял край исписанной мелким бисером бумаги. Часом раньше Гильермо вручил ее в запечатанном виде одному из слуг.

– Не знаю, что это за задача, Вимполе. Это сообщение намеренно составлено так, что ничего не понять. С таким же успехом вы могли бы написать здесь рецепт каши. Даже ваше присутствие в этом городе – это измена.

– Так же, как сжигание амбаров без пшеницы и обвинение в этом моей страны, сеньор Варгас? – спросил Гильермо, пытаясь придать тону сарказм.

Реакция на его ужасающие слова была тройной. Варгас напряг плечи и сжал кулаки, Гроот сделал шаг вперед, а испуганное кряхтение в дальнем углу кабинета открыло присутствие за ширмой еще одного человека.

– Выходите, Мальфини. Раз уж вы сами себя выдали, то сможете и посмотреть, как Гроот разделается с этим англичанином, – сказал Варгас сквозь зубы.

Гильермо расхохотался. Если бы это было театральное представление, публика бы содрогнулась, настолько естественной получилась эта демонстрация презрения. В кабинете же она, по крайней мере, смогла остановить Гроота, который растерянно смотрел на своего господина. Находящийся за ширмой человек -, жирный, с неряшливой и похотливой внешностью – покинул свое убежище и глядел на разыгравшуюся сцену с открытым ртом.

– Сожалею, если мои слова показались вам слишком неприятными, сеньор Варгас. Я только хотел разъяснить, что предательство – это лишь вопрос точки зрения. Для англичан я патриот, а вы... что ж, у вас есть деньги. А с сегодняшнего дня будет гораздо больше денег.

Варгас посмотрел на Гроота, который отступил на два шага назад.

– Продолжайте.

– Я хочу купить вашу пшеницу.

– У меня нет никакой пшеницы.

– Да полно, сеньор, не отпирайтесь. Севилья наводнена нашими шпионами. Мне прекрасно известно, что вы прячете на старой лесопилке. А поскольку это известно не мне одному, то я надеюсь выйти отсюда живым и невредимым, независимо от того, сможем мы с вами договориться или нет. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Лишь немногие позволяли себе разговаривать с Варгасом в таком тоне. Купец был полон гнева и медлил с ответом. Гильермо почувствовал, что Варгас спрашивает себя, каким образом его раскрыли, хотя этого он рассказывать не собирался.

– Хорошо, – медленно ответил Варгас. – Мы поняли друг друга.

– Что ж, в таком случае позвольте мне исполнить поручение ее величества королевы Елизаветы, – при упоминании королевы англичанин гордо выпрямил шею, что было не вполне притворным. – Мы хотим купить вашу пшеницу.

– И какова же ваша цена?

– Миллион эскудо.

Мальфини жадно засопел. Даже Варгас, привыкший при любых переговорах сохранять каменное лицо, почувствовал легкую дрожь в верхней губе.

– Если я продам вам пшеницу, Севилья вымрет от голода, – прохрипел купец.

– Именно этого и хочет Англия, сеньор Варгас. Нам нужна разделенная Испания, чтобы разделаться с ней, как вы, наверное, уже догадались. Нам не нужна еще одна Армада, направленная к нашим берегам. В следующий раз у нее может и получиться.

– Вы хоть понимаете, чего вы от меня требуете?

– Говорят, вы родились бедняком, сеньор Варгас. И разбогатели. По моему опыту, ни один честный человек не способен это сделать. Так что вы примете предложение.

– Вы просто наглый ублюдок, Вимполе.

Если Варгас ожидал, что это заденет посетителя, то этого не добился. Гильермо мудро проигнорировал этот комментарий, ясно дав понять, насколько неуместным считает мнение Варгаса.

– Как пожелаете. Но я наглый ублюдок с пшеницей?

Купец потупил взор. Когда он снова поднял глаза, из них исчез страх, словно он принял решение и понимает последствия своих действий.

– Согласен.

– Ну что ж, отлично, сеньор Варгас. В таком случае, вот мои условия.

В следующие дни Гильермо пропал из вида. Следуя указаниям Санчо, он не вернулся в театр и не показывался на улицах, чтобы снизить риск неожиданного столкновения с Варгасом.

Неделю спустя, накануне согласованной с купцом даты, англичанин проснулся на закате, с похмельной головой и слипающимися веками. Санчо регулярно снабжал его вином, что сказалось на нем плохо. Как всегда после избыточных возлияний, он клялся, что никогда больше не будет пить, хотя не в состоянии был сдержать это обещание. Гильермо внутренне ощущал неутолимую потребность, которая сжирала его внутренности, как дикий зверь, в особенности проявляясь в те минуты, когда он сочинял один из своих сонетов. Если слова не складывались или Гильермо не считал их достойными, клыки этого зверя вгрызались в его печень. Гильермо знал единственный способ погасить его ярость – утопить зверя.

В такие минуты он вспоминал своих детей, хотя и пытался не думать о них, чтобы не ощущать еще большего груза одиночества. Когда он покинул Англию в 1588 году, старшей, Сюзанне, было пять лет, а близнецам Хамнету и Джудит – три. Уже много месяцев он не зарабатывал достаточно денег, чтобы отсылать их домой, и спрашивал себя, как они там. Его жена была слишком эгоистична и глупа, чтобы научиться писать или еще каким-то образом отправить ему весточку. В который раз в жизни он пожалел о том, что обрюхатил женщину на восемь лет старше, на которой его принудили жениться. Он едва ее выносил и отправился от нее подальше в поисках своей судьбы, что было для него единственным выходом.

Движимый желанием преуспеть в театре, он присоединился к труппе бродячих комедиантов, отправившись в двухгодичное турне по континенту, посещая такие места, о которых он раньше и не слыхивал – Верону, Венецию или Севилью. Актерские способности Гильермо был неплохими, и этим он пытался компенсировать свои попытки постоянно импровизировать по ходу спектакля. К тому же он обладал большим талантом, чем товарищи по труппе. Это время от времени вызывало стычки и споры, которые вывели из терпения директора театра, а в результате он выгнал Гильермо. Кончилось тем, что актеру пришлось жить в потрепанной дыре под названием "Красный петух", проклиная судьбу и застряв из-за войны в Испании с постоянным ветром в карманах.

Образ бездонного кошелька вдохновил его на первый куплет сонета, но к тому времени он уже находился перед дверьми постоялого двора Томаса Гутьерреса. Смущаясь от элегантности здания, он зашел с осторожностью, слишком остро чувствуя, что его плундры в паре мест заштопаны, а пожелтевшие манжеты сорочки – в чернильных пятнах.

– Маэсе Гильермо!

Санчо ждал в дверях и провел его в маленький, но уютный зал, который хозяин постоялого двора предоставил в их распоряжение. Там стоял низкий стол, окруженный скамьей и двумя стульями. На одном из них сидел худощавый мужчина с крючковатым носом, который тут же встал.

– Дон Мигель де Сервантес, позвольте представить вам дона Гильермо де Шекспира.

Ужин прошел в кропотливых попытках понять друг друга – Гильермо боролся со своим плохим испанским, а Мигель делал удивленное лицо, когда актер произносил слова на собственном языке. Комиссар знал по-английски лишь ругательства и воинские команды. Но с помощью Санчо они поняли друг друга.

Когда юноша представил их друг другу, Мигель осмотрел Гильермо с головы до пят своим прямым и колким взглядом, таким же аскетичным, как и его собственное тело, не скрывая неприязни к врагу короля. Гильермо тут же это заметил, но попытался сгладить впечатление, выявив то, что было между ними общего. Трудно было найти двух более отличающихся людей, поскольку на фоне кастильской строгости комиссара Гильермо отличался чувственным и непостоянным характером.

– Я понимаю ваше предубеждение в отношении меня, дон Мигель, – сказал Гильермо, отодвигая тарелку, в которой остался лишь рыбий хребет. – Но от всего сердца уверяю вас, что меня совершенно не заботят споры между нашими королями. Англичане или испанцы, хозяева или слуги... жизнь – это лишь театр, друг мой.

Комиссар захлопал глазами, удивившись, что англичанин начал с подобной мысли, но тут же понял, какого рода человек сидит напротив. Оба разделяли то, чем обладают лишь немногие: способность заглянуть внутрь, разглядеть спрятанную под видимой формой сущность.

– Так значит, вы поэт, дон Гильермо. Или вы будете утверждать, что так запачкались при написании деловых писем? – спросил Мигель, указывая на чернильные пятна на манжетах англичанина.

– Да, вы правы. Признаюсь, – он приподнял один из рукавов, уже не стесняясь своей бедности. – Из этой материи и сотканы наши грёзы.

Когда Санчо переводил последнюю фразу англичанина, он не смог сдержать язвительной усмешки.

– Не соглашусь с нашим гостем, комиссар. Единственная материя грёз – вот это, – заявил юноша, тряхнув кошельком на поясе, чтобы зазвенели монеты.

– А я не согласен с вами обоими. Материя наших грёз – это надежда, без нее мы бессильны.

– Надежда? – переспросил Гильермо. – Надежда на что?

– На свободу, – хором откликнулись Санчо и Мигель.

Гильермо покачал головой.

– Людям нравятся стены. Жить запертыми внутри удобных предрассудков. Бог, король и родина. Они готовы убить, лишь бы им не указали на ошибки.

Воцарилось неловкое молчание, наполненное неприятной и трезвой ясностью. Мгновение все трое не знали, что сказать. Двое были врагами, потому что так решили их короли и епископы. Третий был вором, беглым каторжником, человеком, поправшим все законы.

– Не стоит это обсуждать, – прервал тишину Мигель, поднимая брови. – В конце концов, мы всего лишь люди, столь же эфемерные как пуканье монашки.

Гильермо громко расхохотался.

– Что вас так развеселило? – поинтересовался комиссар.

– Ничего особенного, друг мой Мигель. Просто вы, очевидно, никогда не бывали в монастыре. Иначе бы вы знали, что пуканье монашки можно назвать каким угодно, только не эфемерным.

Тут расхохотались все, и в это мгновение эти такие разные мужчины стали друзьями. Разговор продлился до самой зари. Санчо, изнуренный после долгого дня, растянулся на скамье и уснул.

Мигель махнул рукой в сторону плаща, которым укрылся юноша, оттуда доносилось тихое похрапывание.

– Вы ведь познакомились, когда он был еще мальчишкой, да, дон Гильермо? Как это произошло?

Англичанин, на сей раз помогая себе жестами и на латыни, которой оба немного владели, смог объясниться.

– Хороший парень, с добрым сердцем. Но с плохой судьбой.

Комиссар кивнул, словно услышав старую песню, слова которой помнил наизусть.

– Я спрашиваю себя, как же он превратился в вора.

– Боюсь, что в этом частично виноват я, – ответил Гильермо, неловко заерзав.

Он рассказал о том, что случилось в тот день, когда он выпил дорогое вино и Кастро избил Санчо. Как он его лечил и рассказывал истории, пока тот лежал. И как легенда о Робине Гуде глубоко повлияла на мальчика.

– Полагаю, что хорошая история может изменить и более безмятежного человека, – сказал англичанин, осушив кувшин и с недовольным видом поставив его на стол. Разносчики трактира уже давно пошли спать. Сегодня он больше вина не получит.

Когда он снова повернулся к комиссару, то заметил, что тот уставился в стену и его мысли находятся где-то очень далеко. Он что-то бормотал сквозь зубы, Гильермо не мог разобрать. Он понял лишь слово "мельницы", которое для него ничего не значило.

– Это не вы превратили его в вора, – произнес через некоторое время Мигель. – Он носил это в себе, сам того не осознавая.

– Боюсь, однако, что я послужил причиной, которая это разбудила. И заставила его мстить. Месть – самая низменная и бессмысленная из страстей.

Мигель улыбнулся.

– Месть. Любопытно, дон Гильермо, как раз недавно я услышал трагическую истории датского принца, который жил четыре столетия назад...

LXV

Туман висел над рекой; его седые пряди наползали на берег, окутывая Ареналь. Корабли, качаемые приливом, казались погруженными в море облаков. На краю пирса стояли два человека, поеживаясь от холода и сырости.

– Уже пробило два, – сказал Гильермо. – И по-прежнему ни души.

Санчо плотнее закутался в плащ. Они ждали уже больше часа, и нервы его были на пределе от страха и напряжения.

– Придет, не беспокойтесь. Можете не сомневаться, что всё это время он дожидался в какой-нибудь таверне поблизости, пока Гроот со своими головорезами рыскали вокруг, дабы убедиться, что это не ловушка.

Англичанин потопал ногами по дощатому настилу пирса, и у Санчо защемило сердце. Ему вспомнился тот далекий день накануне гибели Бартоло, когда они с карликом, стоя в ожидании у дверей дома Мальфини, так же топали ногами, стараясь согреться. Два дня спустя Бартоло был мертв, а сам он сидел в тюрьме, дожидаясь отправки на галеры.

"Надеюсь, что сейчас эта история закончится лучше, чем в тот раз", – подумал молодой человек, подышав на руки, чтобы отогнать как холод, так и дурные предчувствия.

Туман впереди окрасился в оранжевый свет, а затем из него вынырнули четыре призрачные фигуры, пробиравшиеся вдоль пирса. Впереди шел Гроот, в его поднятой руке качался фонарь. Лица их были закрыты плащами, но молодой человек сразу узнал хромающую походку Варгаса и тучную фигуру Мальфини. Последний из четверых был ему незнаком.

– А что если они узнают, кто вы такой? – спросил Гильермо испуганным шепотом.

– Вот это будет совсем нехорошо. Тихо, они уже здесь.

Гроот остановился в нескольких шагах от них. Варгас стоял с ним рядом, грозно глядя на Гильермо.

– Вы опоздали, – заметил англичанин, стараясь взять себя в руки. Однако Санчо, стоявший чуть позади, заметил, что рука Гильермо слегка дрожит.

Купец притворился, будто не услышал замечания.

– И кто же ваш спутник? – спросил он.

– Всего лишь телохранитель. Вы же не рассчитывали, что я буду ждать вас в такой дыре, да еще и впотьмах, совершенно один?

Гроот приблизил фонарь, осветив лицо Санчо. Тот даже не попытался отвернуться, лишь зажмурил глаза, ослепленный ярким светом. С минуту Варгас изучал его лицо. Минута показалась Санчо вечностью.

– Вы принесли оплату?

Молодой человек облегченно вздохнул. Лицо его было покрыто особым составом, имитирующим старые шрамы, а большие усы, приклеенные с помощью рыбьего клея, делали его совершенно неузнаваемым. Уроки Бартоло сослужили ему хорошую службу – по крайней мере, ночью. Санчо крепче стиснул рукоять шпаги. Он был готов к тому, что может случиться в любую минуту, и понимал, что помощи ждать не приходится.

– Здесь всё, как мы договаривались, – ответил Гильермо, передавая кожаную папку Мальфини, который тут же ушел вперед, чтобы просмотреть ее содержимое. Какое-то время банкир изучал документы при свете фонаря, затем повернулся к Варгасу и прошептал ему что-то на ухо. Купец подал Грооту какой-то знак, который Санчо не смог истолковать.

Молодой человек снова ощутил, как у него от страха сводит живот. Он был уверен, что их разоблачили. Видимо, писарь, который готовил поддельные платежные документы, наделал кучу ошибок, на которые обычный человек не обратит внимания, но тот, кто привык иметь дело с подобными бумагами ежедневно, заметит их обязательно.

Гроот сделал шаг вперед и снова поднял фонарь.

– Следуйте за нами.

Потом фламандец двинулся вперед по пирсу, по пути встретившись глазами с Гильермо. Возможно, их заманивали в ловушку, но они ничего не могли с этим поделать. В любом из сотен стоявших в Аренале кораблей могла скрываться группа головорезов, готовых кинуться на них. Если бы остались в живых близнецы, но они могли бы вместо Санчо осмотреть окрестности. Но теперь юноша остался один, и ему оставалось только доверить комиссару. Он пытался не думать о дюжине вероятностей, что всё пойдет наперекосяк, и сосредоточился на фламандце.

Гроот остановился где-то на середине пирса – перед ничем не примечательным галеоном, каких рядом стоял десяток. Многие подобные суда вставали на якорь в Севилье, чтобы переждать зимние месяцы, когда погода не располагала к дальним путешествиям. Вскоре фонарь высветил название судна – бронзовые буквы, прибитые на носу. "Богоматерь Хенильская". Какая чудовищная насмешка – прочитать имя святой покровительницы своего народа на борту галеона, собирающегося увезти из Севильи зерно, в котором она так нуждалась. Но еще большая горечь охватила сердце Санчо, когда он прочитал под названием судна имя его владельца и своего врага.

– Вимполе, вот этот корабль, как мы и договаривались. На той неделе он отчалит, как только Пьер-Луиджи Фортикьяри и банк Орсо подтвердят ваши платежные документы.

– Всё, как мы и договаривались.

– Этот человек – портовый инспектор. Он проследит, чтобы судно благополучно отчалило и чтобы никто его не проверял. В декларации написано, что оно везет в Нормандию железную руду. Груз мы упаковали в бочки, как и было условлено.

Гильермо нетерпеливо кивнул.

– Могу я взглянуть на груз?

Варгас оглянулся по сторонам, а потом тихо свистнул – сначала один длинный свисток, а потом три коротких. С безлюдной палубы на пирс с треском упали сходни, похожие на темный язык. Тени спустивших их моряков тонули в темноте. Санчо задавался вопросом, сколько человек на борту, а также где, черт возьми, комиссар? Он уже знает, где судно. Может, ждет сигнала?

– Можете подняться наверх, Вимполе. Но ваш телохранитель пусть останется здесь.

Англичанин бросил на Санчо тревожный взгляд, который не укрылся от внимания Варгаса.

– Не извольте беспокоиться, – сказал он. – Вы здесь среди друзей, которые будут вести себя с вами так же честно, как вы честны по отношению к нам.

Гильермо слегка поморщился и уже поставил ногу на сходни, когда Варгас продолжил свою речь:

– Но мне бы хотелось знать, как именно вы связаны с банком Орсо.

Англичанин повернулся к нему.

– Я не занимался платежом, маэсе Варгас. И никак не связан с банком.

– Ну что ж, могу в это поверить, однако есть в этих бумагах еще одна маленькая странность. Вот посмотрите, они подписаны неким Пьером-Луиджи Фортикьяри, который действительно является представителем этого банка. И его подпись, безусловно, подлинная.

Санчо беспокойно заерзал, мысленно оценивая дистанцию, отделявшую его от Гроота. Ему придется преодолеть расстояние в несколько метров, если он хочет защитить Гильермо от шпаги фламандца, вздумай тот напасть на него. Впервые за долгие годы он прошептал молитву, чтобы их усилия не были напрасными. Пятьдесят эскудо, в которые им обошлось изготовление этих подделок, напряжение, когда они отлавливали по тавернам недовольных банковских клерков, выискивая среди них того единственного, способного помочь им изготовить фальшивую бумагу, которая будет служить лишь в течение нескольких минут. И всё могло пойти насмарку, если Гильермо сейчас ошибется.

– Разумеется, она подлинная! Или вы думаете, Варгас, что мы водим вас за нос? Кем же вы, в таком случае, считаете посланника Ее величества?

Возмущение англичанина закончилось на жалкой визгливой ноте, раскатившись по всему пустынному Ареналю и замерев лишь у подножия городских стен.

– Когда я был маленьким и бродил по улицам этого города в поисках пропитания, в Севилье жил один человек, который частенько заманивал в свой дом детишек, – сказал Варгас. – Он клал у себя в прихожей свежий горячий хлеб и выжидал, когда какой-нибудь мальчуган подойдет поближе, привлеченный запахом. Так вот, благодаря этому человеку я навсегда запомнил, что если что-либо слишком заманчиво пахнет и кажется легко достижимым – скорее всего, это ловушка. Гроот!

Фламандец выхватил шпагу. Санчо сделал то же самое. Однако ни один из них не тронулся с места, хотя Гроот стоял к Гильермо гораздо ближе.

– Что вы себе позволяете?

– Это я должен спросить у вас, Вимполе. Вот объясните мне, как мог Фортикьяри подписать эти бумаги три недели назад, если мои осведомители сообщили, что он уже месяц как мертв?

"Вот дерьмо", – подумал Санчо, бросаясь вперед. Мальфини всхлипнул и отскочил с его пути, но портовый инспектор пытался его задержать, как раз пока Санчо вытаскивал из ножен на поясе кинжал. Хотя он без труда мог бы убить инспектора, юноша решил освободиться от него, ударив кулаком в живот и столкнув в щель между галеоном и пирсом. Инспектор шлепнулся в воду.

– Не двигаться! – заявил Гроот, резко заломив Гильермо руку и прижав к его шее острие шпаги. – Бросайте оружие, или ваш хозяин умрет.

Санчо опустил ворот плаща и снял шляпу, сделав шаг к фонарю, который фламандец держал в левой руке.

– Боюсь, что вы неверно оценили ситуацию, капитан. Этот несчастный – всего лишь актер, – сказал Санчо, глядя при этом на Варгаса.

– Это вы! – при звуках этого голоса купец невольно отступил назад, сам не свой от ужаса.

– Я говорил, что уничтожу вас, Варгас. Перед лицом всего города.

И тут с южного конца пирса послышались крики:

– Стойте! Именем закона! Стойте, именем короля!

Альгвасилы уже бежали к ним со шпагами и факелами в руках, возглавляемые Сервантесом.

– Они уже идут, Варгас, – с усмешкой сказал Санчо. – Они уже знают, кто ты такой. Они знают, что ты предал свою страну и свой народ.

– Проклятый сын шлюхи! Это же не настоящий английский шпион!

– Но он им станет, если Гроот его прикончит. Трупы не имеют привычки разговаривать.

Мгновение Варгас колебался, но в конце концов вынужден был признать, что Санчо прав.

– Отпустите его, капитан, – сказал он ледяным тоном.

– Но, сеньор... – запротестовал фламандец.

– Делайте, что я сказал. Идем отсюда!

Гроот отошел в сторону, но Санчо сделал два шага вперед, оказавшись в зоне досягаемости его шпаги. Лишь Гильермо мешал тому, чтобы две шпаги скрестились. Капитан, увидев, что альгвасилы всё ближе, толкнул англичанина на Санчо и бросился бежать вслед за Варгасом, ковылявшим в северную часть Ареналя.

– С вами всё в порядке? – спросил молодой человек, помогая актеру подняться.

У Гильермо дрожали ноги, лицо его было мертвенно-бледным, но он всё же постарался улыбнуться.

– Да, всё хорошо. Только не дайте им сбежать.

Санчо оглянулся и увидел, как Мальфини пытается пробраться через груды сваленных между Ареналем и пирсом вершей. Подойдя к нему, он дернул банкира за плащ. Толстяк рухнул навзничь, как поваленное дерево, и распластался на земле, уткнувшись носом в кончик шпаги Санчо.

– Я бы посоветовал вам остаться здесь, Мальфини, и сдаться в руки правосудия. Потому что альгвасилы будут к вам более снисходительны, чем я. Вы меня поняли?

Тучный генуэзец кивнул. Санчо бросился вслед за убегающими вдоль пирса. Принимая во внимание хромоту Варгаса, он бы догнал их в два счета, если бы не лошади, привязанные к деревянному столбу. Лошадей было три, и Варгас с помощью Гроота как раз взбирался на самую маленькую из них, когда из тумана появился Санчо. Фламандец выругался и шлепнул лошадь по крупу, она тут же пустилась вскачь. Затем Гроот с непередаваемым хладнокровием взобрался в седло самого высокого из животных, после чего внезапно вонзил острие шпаги в глаз последней лошади. Несчастное животное, смертельно раненное, рухнуло к ногам Санчо, едва не придавив его своим телом.

Не теряя времени, он обогнул труп животного и побежал. Капитан получил огромное преимущество, но ему еще предстояло проехать по тому месту, где лошадь не могла нестись со всей скоростью. Варгас добрался до Корабельного моста и спорил с ночными стражниками. Преодолев половину расстояния, Санчо увидел, как с Варгасом поравнялся Гроот, спрыгнул с лошади и проткнул шпагой первого стражника. Второй пытался обороняться, но фламандцу он был не соперником, и через несколько мгновений пал замертво.

С горящими легкими и бьющимся, как барабан, сердцем Санчо добрался до моста. Тем временем Варгас спешился, взял животных под уздцы и осторожно повел их через мост, который опасно качался над грозно ревущей Бетис.

Прямо на пути у Санчо, прикрывая побег хозяина, в ожидании застыл Гроот.

После погони Санчо едва мог дышать, ему понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание, положив руки на колени. Гроот злобно усмехнулся и сделал несколько шагов по мосту, воспользовавшись тем, что преследователь остановился. Назад он не оглядывался. Шаги Санчо по хлипкой деревянной поверхности дадут понять, что юноша снова бросился в погоню.

"Если им удастся перебраться на другую сторону, они поскачут галопом – и всё, их не догнать, – подумал Санчо. – У Варгаса наверняка есть где-то деньги, припрятанные на черный день. Они уедут из Севильи, и никто их никогда не найдет".

Он снова встал и вступил на мост. Он не видел воду, полностью скрытую туманом, протянувшим свои щупальца к опорам моста и скрыв их из вида. Где-то впереди беспокойно ржала лошадь Варгаса.

Фламандец тем временем развернулся навстречу Санчо. Он стоял в ожидании, широко расставив прямые ноги – довольно странная поза для фехтовальщика. Никогда Санчо прежде не встречал ни такой стойки, ни такого оружия, как у Гроота. В тусклом свете фонарей, горевших у въезда на мост, огромная шпага капитана казалась еще больше и еще более грозной, клинок был весьма необычной формы: у самого острия гораздо шире, чем посередине.

Клинки дважды скрестились, и Санчо показалось, будто его клинок натолкнулся на стену. Гроот обладал колоссальной силой, которой, впрочем, не уступало его мастерство. Санчо применил все свои лучшие комбинации – и все они оказались бесполезны. Он вынужден был признать, что мастерство капитана значительно превышает его собственное. Да, несомненно, что занятая фламандцем позиция для любого другого оказалась бы фатальной, но Гроот был достаточно силен и искусен, чтобы не пропустить Санчо на мост. А между тем, лошадь Варгаса уже почти достигла противоположного берега.