Текст книги "Легенда о воре (ЛП)"

Автор книги: Хуан Гомес-Хурадо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

– Титул барона для такой выскочки, как вы – это более чем достаточно!

– Короне не придется тратиться на чернила, ваша честь. В конце концов, в слове "герцог" лишь на одну букву больше, чем в слове "барон".

Маркиз сердито оперся руками о консоль камина, на которой висел щит с богато украшенным оружием, которое никогда не использовалось в битвах. Как и хозяин, это оружие не привыкло с кем-либо состязаться лицом к лицу. Ему приказали позвать купца, и он хотел произвести на того впечатление богатством своего дворца, чистотой крови и древностью титула. Несомненно, маркиз полагал, что как только озвучит предложение, купец бросит деньги к его ногам, благодарный, что вошел в привилегированный мир. Увы, он столкнулся с превосходящим противником.

Он откашлялся и предпринял последнюю отчаянную попытку.

– Вы не единственный богатый плебей в этом городе.

Варгас пожал плечами. Он предусмотрел подобный ответ.

– Но я, похоже, единственный, кто может заплатить такую сумму. В последние два года страну преследовали неудачи – и в войне, и в торговле. Если король хочет найти деньги, чтобы заплатить драконовские проценты генуэзским банкирам, ему придется принять мои условия.

– Вы смеете торговаться с его величеством? – воскликнул маркиз, с угрозой глядя на купца.

"Нет, я осмеливаюсь торговаться с напыщенным ослом, который получил задание, оказавшееся ему не по зубам".

– Пожалуйста, простите меня, ваша светлость. В конце концов, я – всего лишь лавочник, и манеры у меня соответствующие. Не всем посчастливилось с рождения обладать столь изысканными манерами, как у вас.

Маркиз долго не сводил с Варгаса глаз, не зная, чем ответить на сарказм, но так и не придумал подходящей реплики. В конце концов он удрученно упал в кресло.

– Я должен посоветоваться с его величеством. А сейчас прошу вас удалиться.

Он протянул купцу руку для прощания, намереваясь по крайней мере сохранить остатки достоинства.

– Уж будьте добры, сделайте это, маркиз. И когда вы утрясете этот вопрос, уведомите меня письмом, где будут обговорены все условия, – заявил Варгас и, прихрамывая, медленно направился к двери...

***

– Да вы просто белены объелись! – завизжал Мальфини, размахивая зажатыми в толстых пальцах бумагами.

– Я вас не об этом спрашивал, – упрямо твердил Варгас.

Они препирались уже более часа. Письмо от маркиза де Альхарафе пришло в конце недели, и купец немедленно послал за банкиром. Было слишком жарко, чтобы принимать гостя в собственном кабинете, поэтому они сидели на скамье во внутреннем дворике. Вечер выдался душным; свинцовые облака ползли низко – похоже, надвигалась гроза.

– Король дал всего восемь месяцев рассрочки. У вас на счету немногим более шестидесяти тысяч эскудо. Даже если вы продадите все ваши корабли и владения в Индиях, вы не выручите и трехсот тысяч.

– Но это предприятие принесет куда большие выгоды!

– В долгосрочной перспективе – возможно, но сейчас король осваивает новые земли в Юкатане, а они не приносят таких доходов, как ваши. Так что для Филиппа это единственный способ добраться до ваших капиталов. И если вы купились на его посулы...

– Не буду спорить, – проворчал Варгас.

– Продав другое ваше имущество здесь и там, вы сможете выручить еще тысяч сорок. Это не считая вашего дома и торговли пшеницей, которая останется вашим единственным средством к существованию после того, как вы купите этот злосчастный титул. Так что амбары вы ни в коем случае не должны трогать.

– Добавьте к этому сто тысяч эскудо с моего личного счета.

Банкир неодобрительно нахмурил брови.

– Даже если вы решитесь на подобное безумие, вы сможете выручить не более полумиллиона. Где вы возьмете вторую половину этой суммы?

– Я могу взять кредит.

– Никто не даст вам такую сумму без соответствующего обеспечения, – ответил Мальфини, обмахиваясь письмом маркиза, словно веером. – И я тоже не дам. Я не намерен давать деньги на ваши авантюры. Вы разорите и мой банк тоже.

– Но подумайте о том, какие выгоды принесет торговле этот титул!

– В любом случае, этого окажется недостаточно, чтобы окупить вложение в миллион скуди. А если даже и окупит, то очень и очень нескоро.

Варгасу просто необходимо было вытрясти деньги у жирного банкира. Сейчас Мальфини был ему нужен, как никогда прежде. Если бы предложение короля поступило три года назад, собрать деньги было бы намного легче. В то время его предприятия были весьма разнообразны и многочисленны, и он мог бы взять кредиты одновременно в нескольких банках, и ни одному из банкиров не пришло бы в голову, что он по уши залез в долги. Однако после 1587 года, когда от него отвернулась фортуна, его авторитет среди банкиров резко упал. Дело в том, что он имел неосторожность поставить всё на одну карту, сосредоточив все силы и средства на торговле золотом и серебром – и всё, как оказалось, лишь для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить, что король захватил весь его груз. После этого, то шантажируя, то умасливая, купцу всё-таки удалось этого избежать в обмен на обещание наладить торговлю пшеницей. Тем не менее, доходы от этой торговли были всё же не столь высоки, чтобы Варгас мог себе позволить заплатить ту сумму, которую теперь запрашивал король.

Потому Варгас нуждался в Мальфини, ведь он был настолько же бессовестным и в десять раз более хитроумным.

"Будь он не таким трусливым, уже бы владел половиной Севильи, как я несколько лет назад. Мое состояние втрое превышало имущество маркиза де Альхарафе, будь он проклят. Но я еще смогу всех их унизить. Нужно лишь найти способ склонить на свою сторону эту жирную свинью".

Он решил изменить стратегию. Варгасу всегда удавалось убедить Мальфини с помощью смеси уговоров и нажима, но на сей раз он в этом не преуспел, просто потому, что всё дело было настоящим безумием. Единственный способ заставить Мальфини ему помочь, это сказать правду.

Конечно, это была далеко не вся правда. Варгас никогда не признался бы даже себе самому, что спит и видит, как станет герцогом. Спит и видит с тех давних пор, как пережил тот далекий кошмар, когда его брат попал под копыта лошади, и она раздавила ему голову. Никогда бы не признался он себе и в том, что, несмотря на все свои достижения, он никогда не был счастлив и никогда не чувствовал себя в безопасности.

Нет, Варгас не мог сказать ему правду. Но при этом мог сказать что-то на нее похожее.

– Я давно плачу подати короне. В последний раз, когда этот святоша Филипп забрал у меня груз золота, я чуть не потерял всё.

– Значит, вы услышали мои доводы, синьоре Варгас!

– Совсем напротив, Людовико. Настало время, чтобы получить хоть что-то за свои деньги.

– За большие деньги, вы хотите сказать? За очень большие деньги. Настолько большие, что у вас их просто нет, – напомнил банкир.

– Филипп возмечтал стать святее папы римского. Лично я считаю, что тратить каждый золотой, добытый в Индиях, на порох и наемников – просто идиотизм. Да за половину тех денег, что он извел на эту бессмысленную войну, можно было бы построить дороги и возвести мосты, и тогда Испания стала бы не только самой могущественной державой в мире, но и втрое увеличила бы свои доходы.

– И чего вы хотите добиться, таская каштаны из огня? – недоверчиво поинтересовался Мальфини.

– Вы что, считаете меня патриотом, Людовико? Я бы продал эту страну по кусочкам маврам и англичанам, если бы получил за это хоть на мараведи больше, чем заплатил.

Банкир издал отвратительное кудахтанье, которое считал смехом, и Варгас воспрянул духом. Он идет в верном направлении.

– Это уже больше на вас похоже.

– Филипп погубит Испанию, Людовико.

– Что вы такое говорите? – удивился тот, покачав головой. – Могущество терций... [10] 10
  Терция – тактическая единица Испанской Империи в европейских сражениях в XVI – XVII веках. В терции были представлены пикинеры, мечники и аркебузиры и/или мушкетёры. В теории в составе терции должно было находиться 3000 солдат, хотя на практике зачастую было меньше половины этого числа. Испанские терции были первыми в Европе тактическими единицами, где личный состав был представлен добровольцами-профессионалами, вместо наёмников, которые составляли большинство европейских армий того времени.


[Закрыть]

– Могущество терций оплачивается, а король не может платить вечно. Когда деньги закончатся, мы проиграем, как в свое время проиграл Рим. Возможно, не при этом короле и не в этом столетии, но это произойдет.

– Куда вы клоните, синьоре?

– Вы по-прежнему ничего не поняли. Когда Испания однажды проиграет, на следующий день то же самое произойдет и со мной. Я пережил все бури и дал обет Господу, что больше не буду грешить, Людовико. Я еще стою на ногах, но этого недостаточно. Я еще не бросил якорь в порту. Если я сейчас всё потеряю, то что у меня останется? Чего я добился, не считая денег?

Варгас замолчал, лишь монотонное журчание фонтана и отдаленный гам готовящих ужин слуг прерывали тишину. Прошло несколько долгих минут, во время которых Варгас почти слышал, как Мальфини напряженно раздумывает, ощущая, как его внутреннее беспокойство всё растет.

– Может быть, и существует способ. Но грязный и сложный.

– Так чего вы ждете? Говорите же! – нетерпеливо воскликнул купец.

Людовико поднял перед ним руку.

– Нет, синьоре Варгас. Прежде всего я хочу кое-что прояснить. На сей раз вы не используете меня, как поступили в случае шантажа чиновника Палаты по делам колоний. Тогда у меня не оставалось другого выхода, кроме как принять ваше предложение, потому что на кону стояло будущее моего банка. Но теперь вы ставите на кон мою шею. Это единственный способ. Если кто-то узнает о том, что я вам предлагаю, то мы с вами будем болтаться на виселице, как только пропоет петух. Это если нас раньше не растерзает толпа.

Варгас не ответил. Он терпеть не мог лично заниматься самыми темными делишками своего предприятия, предпочитая переложить ответственность на своих помощников – Гроота или Мальфини. На короткий миг он подумал, что мог бы просто оставить всё как есть. Отклонить предложение короля и остаток жизни посвятить развитию торговли. Монарх примет это как оскорбление и больше никогда не предложит такую честь или любую другую награду, но Варгас тем самым не поставит на кон всё. И пока он рассматривал такую возможность, с его уст сорвались следующие слова:

– Сделаем по-вашему, Людовико. Я лишь надеюсь, что вы меня не подведете и что нас не настигнет правосудие, потому что иначе я лично вырву у вас сердце.

Банкир побледнел, но отступать было уже поздно, а потому он решил идти вперед до победного конца.

– Ради получения этого титула вы готовы на всё?

– Я готов отправить в ад весь этот город, всех детей, женщин, всё на свете – лишь бы только получить этот титул, – ответил Варгас, уставясь на него неподвижным взглядом..

Губы Мальфини слегка скривились, словно он собирался улыбнуться.

– Любопытно, что вы это говорите, синьоре... Потому что весьма вероятно, что именно это вам и придется сделать.

XLVI

На следующий день в комнатушку, которую сняли Санчо и Хосуэ неподалеку от мастерской Фансона, явился тщедушный сгорбленный человечек. Хотя оба они сомневались, что рассеянный портной вспомнит об их просьбе, тем не менее, он явился со своим объемистым саквояжем, стопкой бумаг и бронзовыми пузырьками с разноцветными чернилами.

Едва Санчо объяснил, что ему нужно, писарь тут же расположился напротив единственного узкого окошка и принялся за работу. Он достал перо, починил его крошечным ножиком и принялся выписывать буквы изящным уверенным почерком. Хосуэ был так очарован этим процессом, что не мог отвести глаз, глядя через плечо, как он выводит строчки, так что в конце концов писарь раздраженно обернулся.

– Действительно необходимо, чтобы ваш раб пыхтел мне в ухо?

– Он не раб, он мой друг, – ответил Санчо, откровенно забавляясь. – Но вы не беспокойтесь, он просто любуется вашей работой.

Три часа спустя писарь разогнул спину и облегченно вздохнул. Затем достал песочницу и посыпал песком бумаги, с которыми только что работал. Песок сыпал осторожно, дожидаясь, пока он впитает чернила, прежде чем передать бумаги Санчо.

– Вот, пожалуйста. Безупречная работа, должен признать.

Юноша тщательно осмотрел первый документ. Скрепленный печатью Палаты по делам колоний, которую писарь прекрасно изобразил красными чернилами, документ гласил, что негр Хосуэ, черной расы, был куплен Санчо из Кастилии у работорговца за сто эскудо, это фальшивое имя Санчо предпочел использовать вместо "Санчо из Эсихи", как всегда себя называл. Не зная отца и потеряв мать до того, когда стал достаточно взрослым, чтобы поговорить с ней на серьезные темы, лишь это имя он и мог использовать.

– Я записал документ под номером, выпущенным семь лет назад, так что если кто-нибудь решит проверить регистрационные книги и не найдет там записей, то припишет это ошибке в бумагах. Хотя весьма сомневаюсь, что кто-нибудь решит это проверять.

– Спасибо, сеньор писарь.

"Что здесь написано?" – спросил Хосуэ.

– Здесь написано, что ты мой раб, что ты принадлежишь мне, и что я купил тебя за сто эскудо.

Услышав эти слова, Хосуэ сердито раздул ноздри и протестующе замотал головой.

"Мне это не нравится".

– Это просто липа, Хосуэ. Камуфляж, так сказать – вроде того, как ты измазался грязью, чтобы тебя не нашли.

"Грязь можно смыть. А то, что написано на бумаге, никуда не денется, бумага имеет силу. Я не твой. Я никому не принадлежу".

– Слушай , Хосуэ, – сказал Санчо, пытаясь его успокоить. – Обещаю, что как только мы сделаем то, для чего сюда приехали, то сожжем эту бумагу. И тогда лишь этот документ будет иметь значение.

Он показал Хосуэ вторую бумагу. На ней не было печати Палаты, это был фальшивый персональный контракт.

– Здесь говорится, что негр Хосуэ выкупил свободу у Санчо из Кастилии и является освобожденным рабом, хозяином самому себе.

Хосуэ взял в руки второй документ с таким почтением, словно держал бабочку, которую мог умертвить одним движением пальцев. Он смотрел на бумагу, казалось, бесконечно, а потом перевел глубокий взгляд на Санчо.

– Спрячь обе эти бумаги, – сказал Санчо. – Если со мной что-нибудь случится, ты сможешь...

Негр не дал ему закончить. Для этого не существовало ни знаков, ни слов. Он просто опустил голову, пока не коснулся лбом Санчо, и положил громадные руки на плечи друга. Взгляд был переполнен чувствами.

Обе бумаги они поместили в небольшой металлический цилиндр, так что вольная Хосуэ была теперь надежно спрятана на дно этого цилиндра. Таким образом, Хосуэ мог свободно разгуливать по Севилье, но увы, цена, которую им пришлось за это заплатить, оказалась непомерно высокой. Писарь запросил шесть эскудо за обе подделки, хотя Санчо надеялся уложиться в четыре. Как бы то ни было, они остались почти без денег, а всё еще только начиналось. И сейчас как раз наступало время, когда план Санчо должен был начать приносить плоды.

Когда они явились на примерку к Фансону, он как раз делал последние стежки на хубоне Санчо, который теперь занял на манекене место зеленого муслинового платья. Молодой человек тут же его примерил, проверил все тайные карманы и другие приспособления, которые прилагались к этому костюму. Все потайные отделения были расположены весьма удобно и остроумно, однако необходимые инструменты, которые должны были занять место в этих карманах, требовалось еще раздобыть.

Фансон подал знак своему рабу, который тут же принес огромное овальное зеркало и поставил его перед Санчо. Молодой человек уставился в него, как завороженный. Он с трудом узнал человека, смотревшего на него из отражения. Черты его лица еще более обострились, отчетливее выступили скулы и подбородок. Волосы отросли, а борода, которую он всегда старательно стриг, оказалась густой и курчавой. Он подумал, что надо будет зайти к брадобрею, как только выйдет из мастерской.

Однако ниже шеи все выглядело совершенно иначе. Фансон создал настоящий шедевр. Хубон был сшит из черной кожи, с пуговицами и заклепками из вороненой стали. Санчо, никогда не имевший хорошей обуви, не смог сдержать улыбки, глядя на панталоны свободного кроя и высокие сапоги до колен с роскошными отворотами

– Вы превосходно выглядите сеньор, – заверил портной. – Просто, но элегантно. Если позволите, я мог бы сделать для вас перевязь, а также ножны для вашей шпаги – совершенно бесплатно.

Санчо бросил взгляд на предлагаемые портным предметы, и то, и другое, в тон к остальному костюму, и покачал головой.

– Перевязь я возьму, господин портной. Но ножны не променяю ни на какие другие. Это подарок друга.

Фансон кивнул, несколько раздосадованно. Настала очередь Хосуэ, для которого Фансон приготовил одежду, похожую на костюм Санчо, но попроще, как предполагала его роль. Когда негр увидел свое отражение в зеркале, он отпрыгнул, словно увидел привидение. Но тут же радостно улыбнулся. Больше всего ему понравился пояс, на котором висела коробочка с документами.

В тот же вечер Санчо и Хосуэ отправились на площадь Святого Франциска в поисках ключевой части их плана. Они тут же наткнулись на слепого Закариуса, за которым наблюдали несколько часов. Когда тот пошел к дому скупщика краденого, они следовали за ним на расстоянии, хотя слепой, похоже, пару раз их заметил. Переулок, где находился дом, куда вошел Закариас, был слишком узким, чтобы ждать слепого в нем, так что они спрятались за углом напротив, немного опасаясь, что Закариас проведет внутри всю ночь. К счастью, через некоторое время нищий распластался на мостовой.

– Возьми его на руки, Хосуэ, – прошептал Санчо.

Хосуэ вошел в переулок и бросив осторожный взгляд, чтобы убедиться, что никто его не видит, взвалил слепого на плечи с той же легкостью, как поднял бы ребенка. Испуганный и сбитый с толку Закариас попытался с ним бороться, но поняв, что не сможет противостоять силе Хосуэ, смирился с неизбежным.

Слепой почувствовал себя лучше, когда его привели в таверну неподалеку от площади герцога Медины и поставили перед ним стакан вина и тарелку яичницы с колбасой.

– Откуда вы знаете мое имя? – спросил нищий с набитым ртом.

– Мой учитель однажды сказал, что никто в Севилье не обладает столь острым зрением, как слепой Закариас, способный сосчитать все лапки у ползущего муравья. А еще он сказал, что вы не питаете большой любви к Мониподио.

Лицо Закариаса помрачнело.

– На свете был лишь один человек, который мог бы сказать такое, но он уже мертв. Если только... если ты не ученик Бартоло?

– А вам известно, что сталось с моим учителем?

– Мальчик мой, весь преступный мир Севильи знает, что сталось с Бартоло. Зоркий и Железнорукий отправили его прямой дорогой к Всевышнему. Насколько я его знаю, сейчас он, должно быть, просит Господа объяснить, почему он не сделал его на три ладони выше ростом.

Санчо от души рассмеялся, представив, как карлик пытается выпытать у Господа его замысел. Все трое выпили в память почившего великого мастера воровского дела.

– Так значит, ты и есть ученик Бартоло. О тебе говорили, что у тебя поистине волшебные руки, а бегаешь ты так, что и сам черт не догонит.

На мгновение Санчо поразился, что его пробежки стали известны в народе.

– И что вы еще обо мне знаете?

– Что ты закончил каторжником на галерах. Мониподио позаботился о том, чтобы эта история стала всем известна, как пример, что случается с теми, кто переходит ему дорогу.

– Я и правда махал веслом на галере, но покинул ее. Мы со моим другом Хосуэ решили, что с нас хватит, – ответил Санчо в качестве объяснения.

– И чего ты хочешь от меня, парень? Я не могу тебя научить ничему интересному.

– Прежде чем сказать, чего я от вас хочу, я кое о чем должен спросить. Как случилось, что Мониподио отверг своего самого ценного советника?

Слепой заерзал на скамье. Он вертел головой из стороны в сторону, пытаясь прислушаться к разговорам за соседними столами. Таверна была наполовину пуста, лишь пара торговцев обсуждала свои дела в другом конце помещения. Трактирщик давил колотушкой чеснок на прилавке и, хотя и посматривал на них, находился слишком далеко, чтобы в этом шуме различить, о чем они разговаривают.

– Нас никто не слышит, – сказал Санчо.

– С этим человеком осторожность никогда не лишняя, парень. Мне эта наука далась тяжело.

– Вы ведь вели его счета, верно?

– Вел счета, давал советы и был администратором. Удобная работенка для моих старых косточек, но некомфортная для совести. Бартоло при каждом удобном случае мне на это указывал. Мы познакомились давно, еще до того, как я поступил на службу к этому мерзкому безумцу. Мы иногда выпивали вместе – два человека, которым Бог или жизнь, называй как хочешь, сдали самые отвратительные карты.

– Бартоло любил играть в карты, – кивнул Санчо.

– Он думал, что удача поможет ему чего-нибудь добиться. Я так и не смог выбить из его головы эту идею. Я говорил ему: "Бартоло, в курятнике дерьмо повсюду... не думай, что найдешь чистенькое местечко". Но он никогда меня не слушал. Молодежь никогда не слушает.

– И чем же вам так не нравилась ваша работа?

– Тем, что помимо прочих темных делишек я вел счета наемных убийц. Вот так я и напоролся на неприятности. Особенно много таких дел случалось весной, Еще бы, ведь в эту пору все женщины цветут, словно апельсиновые сады, а их прелести так и манят, выглядывая из кружев, словно спелые персики. Понятное дело, это прямо-таки распаляет неразумных юнцов, что разгуливают по площади в поисках удовольствий. А потом разъяренные мужья и отцы, которым не хватает духу самим отомстить за поруганную честь, нанимают тех, кто сделает это вместо них.

– Ударом ножа, – продолжил Санчо, потрясенный цинизмом старого слепца.

Закариас говорил о жизни и смерти с одинаковой легкостью, и Санчо спрашивал себя, насколько ему можно доверять. После того, как он несколько дней назад шарил впотьмах в убежище, юноша лучше понимал слепого. Он ощутил к нему прилив сочувствия, насколько несправедливо лишить человека самого прекрасного из чувств. Для многих это было равносильно смертному приговору, особенно для солдатов, потерявших зрение на поле битвы, в результате чего им приходилось попрошайничать на улицах, их мучили дети и собаки. Закариас преодолел превратности судьбы как человек, который умеет выживать. Но хотя Санчо его понимал, он не ослаблял бдительность.

– Я вел учет всех подобных заказов. Исключительно в уме, не записывая ни единого слова, потому что не умею ни читать, ни писать. И вот из-за одного такого заказа мы с Мониподио и разругались.

– Вы забыли о каком-то из дел?

– Где мясо, там и червяки. А уж где женщины – там и подлость, где деньги – там и пороки. А где вино – там памяти конец, милейший дон Санчо. Этого парня звали Эстебан Родригес, и он добивался руки дочери одного фламандского ткача – знаете ли, одной из этих чопорных холодных блондинок, похожих на крысиный помет. Но ткач хотел выдать ее замуж за другого – уже немолодого сеньора, но зато имевшего процветающее дело в Индиях. Короче, всё как обычно: он собирался продать свою дочь, чтобы получить лицензию на торговлю в Индиях, ведь всем известно, что иностранцам эти лицензии стараются не выдавать, чтобы не сбивали с толку туземцев. А звали этого замшелого старикашку Родриго Эстевес – вот ведь совпадение, мать вашу за ногу!

– Просто не могу поверить! – в ужасе ахнул Санчо. – Вы перепутали имена, ведь так?

– Сдается мне, что в твоей голове побольше мозгов, чем было в моей, когда ко мне явились эти головорезы, и я назвал им имя одного человека, хотя должен было назвать имя другого. Короче говоря, старику в темном переулке выпустили кишки, парень смылся, потому что убийство приписали ему, ткач отказался платить за работу, а меня Мониподио вышвырнул на улицу.

Санчо перехватил стакан поудобнее.

– Из-за вашей ошибки убили человека.

– Придержи лошадей, парень. Если поразмыслить, то всё это только к лучшему. Старикан и так долго не протянул бы, зато парень избежал безвременной гибели, а девица по-прежнему свободна и может кружить юнцам головы. И все довольны, кроме разве что одного меня, ведь я-то из-за них уже два года мыкаюсь, не имея крыши над головой. Да еще за мной должок королю воров, который мне и до смерти не выплатить, его головорезы забирают у меня почти всю милостыню. И кстати, не могли бы вы объяснить наконец, чего же вы от меня хотите?

Юноша глубоко вздохнул. Пришло время принять решение. Он не одобрял то, чем слепой занимался в прошлом, но тот был ему необходим. Вопросы не в том, нравится ли ему аморальность Закариаса, а в том, собирается ли он использовать слепого, и достаточно ли тот зол, чтобы помочь Санчо в задуманной безумной затее.

Он наклонился вперед и тихо прошептал:

– Я вернулся, чтобы сбросить Мониподио с трона. Чтобы разрушить его порочное королевство и вытрясти из него имя человека, который убил Бартоло.

Закариас рассмеялся.

– У тебя есть собственное войско?

– Нет. Нас только двое – Хосуэ и я. Ну, теперь еще и ты, если захочешь к нам присоединиться.

Руки слепого задрожали, и вино из его стакана выплеснулось на стол.

– Подойди ближе, мальчик. Я хочу прикоснуться к тебе.

Санчо удивленно повиновался. Он обошел стол и встал рядом со слепым. Тот протянул к лицу юноши костлявые пальцы, ощупывая каждый изгиб.

– Должно быть, тебе не больше двадцати весен, я бы сказал, что меньше. Как ты собираешься разделаться с самым зловещим и могущественным человеком в Севилье? С человеком, на которого сейчас работает дюжина телохранителей, убивающих с той же легкостью, с какой подтирают зад? С человеком, живущим в неприступном доме с многочисленными тайными проходами, который он редко покидает?

Санчо снова сел и улыбнулся. В голосе Закариаса не было ни осуждения, ни недоверия. Лишь страстное желание.

– Разрушу его организацию и поверну его же людей против Мониподио. Бартоло как-то сказал мне, что скорее предпочел бы королевское правосудие, чем сострадание Мониподио. Если найдется группа людей, которые думают так же, то мы сможем с ним разделаться.

Слепой снял закрывающую глаза повязку и помассировал себе виски, обнажив свои бесполезные белесые глазные яблоки.

– Среди всего севильского сброда не найдется такого безумца, который решился бы выступить против Мониподио.

– Мне и не нужна ничья помощь. Лишь чтобы они были на него обижены. Разве никто не ставит под сомнение его лидерство?

Слепой кивнул.

– В последнее время сукин сын совсем потерял контакт с реальностью. С каждым днем становится всё сложнее грабить, особенно с тех пор, как война с Англией увеличила число голодающих и нуждающихся. Месяц вслед за возвращением из Индий флота оказывается неплохим, но в остальное время года можно едва сводить концы с концами. Однако Мониподио требует той же доли, что и всегда, и из-за долга в четыре мараведи присылает банды убийц. Все перед ним в долгах как в шелках.

– Несколько дней назад, когда мы с Хосуэ прибыли в Севилью, я слышал перестрелку из аркебуз, – сказал Санчо, вспомнив, как он пробирался в потемках за стенами, чтобы избежать этих незнакомцев.

– То была банда Кармоны, они на ножах с бандой у Кладбищенских ворот, с тех пор как те нанесли им сильнейший удар. Я слышал, что за две ночи обе банды многих потеряли, а это лишь одно из многих подобных происшествий. Атмосфера с каждым разом всё накаляется, и не только между ворами, но и между обычными людьми. Зима будет тяжелой.

– В особенности для тех, кому приходится ночевать под открытым небом.

Санчо больше ничего не прибавил. Он предпочел оставить вопрос висеть в воздухе. Слепой, умевший различать оттенки молчания, возбужденно заерзал.

– Да, парень, я ненавижу этого подонка и был бы счастлив на него помочиться, когда он упадет с трона. Но я боюсь. Что я от этого получу?

– Освободишься от долга. Отомстишь тому, кто использовал тебя столько лет. И деньги, много денег. Ты это поймешь, когда я расскажу о своем плане.

– Последней причины было бы достаточно.

– Значит, ты с нами?

Слепой показал на свою тарелку, теперь опустевшую, стоящую перед ним на столе.

– Друг мой, одно дело – принять участие, а другое – увязнуть. В яичнице с колбасой курица лишь принимает участие, зато свинья увязла по самые уши. Понимаешь, о чем я?

Санчо расхохотался и протянул слепому руку.

– Не волнуйся, Закариас. Мы не допустим, чтобы с тобой обошлись, как с простым поросенком.