Текст книги "Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников"

Автор книги: Христиан Вульпиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Здесь играют на гитаре и поют, – сказал Ринальдо. – Песня о любви. Значит, нам нечего опасаться. Где рука об руку ходят радость и любовь, не таится вероломство.

У дверей дома сидел человек в коричневом облачении отшельника; едва завидев неожиданных гостей, он отбросил гитару, шагнул вперед, остановился и воскликнул:

– Возможно ли? Не обманывают ли меня мои глаза? Ты ли это? Я опять вижу тебя?

– Этот голос… – молвил Ринальдо. – Милосердное небо! Ты ли это, Чинтио? Неужели и вправду это ты?

– А то кто же?! – воскликнул Чинтио и бросился в объятия Ринальдо.

– Да, черт побери! Это Чинтио! Гром и молния! – искренне обрадовался Неро и рассмеялся.

– Мое желание исполнилось, – сказал Чинтио, – мое горячее желание снова увидеть тебя. И вот я прижимаю тебя к груди, и сердце мое радостно бьется, приветствуя тебя, дорогой Ринальдо.

– Обнимайтесь сколько душе угодно, но потом и мне пожмите руку. Вы же меня узнаете, старый товарищ? – спросил Неро.

– Приветствую тебя тысячу раз, дорогой Неро!

– Я сердечно рад, что вы живы, что вы в добром здравии, поете и музицируете, – откликнулся Неро.

– Входите в мой дом! Звон бокалов отметит нашу радостную встречу!

– Черт побери! Это нам очень нужно, – сказал Неро. – Мы постились, как картезианцы. Если есть у вас что-то лакомое, так давайте сюда. Мы угостимся на славу. Вот досада, что Лодовико нет с нами. Ну, надеюсь, ему тоже кое-что перепадет…

Они сели за стол. Маслом, сыром и вином они угощались на славу. Наполняли и осушали бокалы сколько душе угодно. Завязалась беседа.

– Но как же ты сюда попал? В этот дом? Ты его сам построил? – спросил Ринальдо у Чинтио.

– Когда мне, – отвечал Чинтио, – в ту ночь убийств в Калабрии удалось удрать, я, раненный, бродил в горах, пока наконец не попал к старому доброму отшельнику, он взял меня к себе в скит и ухаживал за мной. Этому славному человеку я открылся, и он так долго меня увещевал, пока я не пообещал ему, что оставлю свое ремесло и уйду в монастырь. Не смейтесь. Так почти и случилось, я было уже всерьез решился. Мой благодетель дал мне письма в монастырь, и я пустился в дорогу…

– В своем воображении я вижу тебя в пути и в монастыре… – сказал Ринальдо.

– Но я туда не дошел.

– Так я и думал! – воскликнул Неро. – Да, наш брат… и монастырь! Вино и вода! Вот уж две вещи несовместимые!

– На мою беду, я встретил шестерых наших товарищей, которые тоже спаслись. Они проживали в горном убежище, потом приняли к себе еще пятерых, и все вместе продолжали свое дело под старой вывеской, – рассказывал Чинтио. – Я дал себя уговорить, остался с ними и не пошел в монастырь. Мы ушли в глубь страны и обосновались в горах Джираче. Здесь наш отряд скоро умножился, нас было уже опять двадцать шесть человек, когда я замыслил совершить набег на богатый монастырь. Однако нам пришлось худо. Не знаю, был ли предан огласке наш замысел или так угодно было случаю, но поблизости у монастыря оказались волонтеры. Нам устроили суровую встречу, а меня едва не схватили. Но мне и на этот раз повезло, я ускользнул и благодаря своему везению попал на барку, которая шла к Мальте. На ней я и отплыл. Когда мы причалили в Сицилии, я ушел и подался в глубь острова. Мне удалось найти несколько молодцов нашего склада, мы объединились, обосновались в лесу и занялись, но в меру, тем, чем мы прежде занимались во всю силу. Мы поднабрали порядочно деньжат, и тут мои молодцы потребовали дележа. Я согласился. Они распрощались со мной, сказали, что теперь у них хватает денег, чтобы заняться честным ремеслом, и оставили меня одного. Грошовый разбой мне надоел, я прилично оделся, принял вид путешественника. Но мое пристрастие к местам укромным, вполне понятное, все крепло – я обшарил их все, надеясь, что, быть может, найду там себе сотоварищей. Однажды мне повезло, я нашел два мешочка с золотыми монетами, и они конечно же не принадлежали какому-то бедняку, поскольку были скреплены печатью с большим гербом. Став владельцем этого сокровища, я решил удалиться на покой. Набросил на себя эту рясу и пошел в деревню, что в часе ходьбы отсюда. Там обратился к лесничему и сказал, что хочу вести жизнь отшельника.

Лесничий поведал мне, что его умерший барон за три года до смерти тоже стал отшельником ради удовольствия, он построил в лесу дом и жил там до конца своих дней. Его сын обосновался в городе, постоянно нуждается в деньгах и вне всяких сомнений продаст мне лесное жилище. Лесничий оказался прав: я купил у него дом. Вот так я заполучил это убежище.

– А как ты заполучил возлюбленную? – поинтересовался Ринальдо.

– Кто сказал тебе, что у меня есть возлюбленная?

– Твое пение.

– Ага! Оно меня выдало? Ну, ладно! Да, у меня есть возлюбленная, милая, хорошая девушка, она приносит мне молоко, хлеб, яйца, масло и другие продукты, приходит ко мне каждые три дня. Это дочь лесничего.

– Пожалуй, – сказал Неро, – мы еще и свадьбу сыграем?

– А почему нет?

– Браво, Чинтио! Таким ты мне нравишься, – сказал Ринальдо.

– Таким я нравлюсь и моей девушке. Мы уже кое-что задумали. Отец ее знает о наших амурах, он хочет передать мне свою службу, переехать в мое жилье и здесь ждать конца своих дней, хочет видеть свое единственное чадо счастливым со мной.

– Дай я тебя расцелую! Возьми ее и подари ей счастье, друг! Как зовут ее? – спросил Ринальдо.

– Эуджения.

– Наполним бокалы! Да здравствует Эуджения! Твое и ее здоровье! За ваше счастье! За вашу любовь! – Ринальдо поднял бокал.

– Я от всей души присоединяюсь к тосту, но… все представляется мне каким-то странным и удивительным, – сказал Неро.

– За мое счастье и за твое, славный Чинтио! – воскликнул Ринальдо.

– И все это дело рук девушки? Видимо, правда, бабы многое могут… – сказал Неро.

– Выходит, теперь ты признаешь, как часто я бывал прав? – спросил Ринальдо.

– Так точно! Так точно! А теперь ты у меня в гостях, и счастье мое безмерно!

Совершенно неожиданно появилась Эуджения. Она обомлела, увидев у Чинтио гостей. Чинтио заметил, что она чем-то удручена, и попросил ее сказать, в чем дело.

– Моих гостей тебе бояться нечего. Это мои друзья. А секретов у тебя ведь нет?

– Секретов у меня нет, но… но я все же очень озабочена.

– Это я вижу. Что с тобой? Из-за чего ты озабочена?

– Из-за тебя.

– Из-за меня? Что мне угрожает?

– Ты конечно же слышал об известном разбойнике Ринальдини?

– О да! Кое-что слышал.

– Он здесь. В нашем краю.

– Что ты говоришь?

– Правда-правда. Он ужасный, говорят, человек! Волонтеры атаковали его шайку. Они еще бьются. Вот и наших солдат призвали, и охотников тоже. Отец считает, что ты можешь теперь получить боевое крещение и вместо него выступить с солдатами против разбойников. Я тебя знаю. Ты это сделаешь. Вот это-то меня и пугает. Тебя могут убить. И если тебя вдруг принесут мертвым, – ах! – я этого не переживу.

– Так, значит, ты хотела бы, дорогая Эуджения, чтобы выступил твой отец?

– Да, конечно же!

– Бедный старик! А если они принесут его мертвого в дом?

– О Святая Матерь Божья! Это разорвало бы мне сердце. Но тогда у меня остался бы ты. А если ты погибнешь… отец уже стар…

– Я думаю, другого возлюбленного куда легче заполучить, чем другого отца…

– Но ведь не Чинтио!

– Благодарю тебя, дорогая Эуджения, за твою искренность. Но что же нам теперь делать?

– О, этот гнусный подонок, этот Ринальдини… – вздохнула Эуджения.

– А он, говорят, симпатичный человек.

– Пусть так! Но если бы он уже болтался в воздухе, чтобы ты остался здесь, так был бы мне в десять раз симпатичнее.

– Хочу кое-что предложить, – вступил в разговор Ринальдо. – Вместо Чинтио пошли меня против Ринальдини. Я доставлю его тебе как свадебный подарок.

– Зачем же мне, если сможете этого разбойника заполучить, за него достаточно дорого заплатят. Предоставляю все в ваше распоряжение, ничего из этих денег не хочу. Если у меня останется мой Чинтио, так у меня всего полно будет…

– Славная девушка! – сказал Чинтио.

– Превосходная невеста! – улыбнулся Ринальдо.

– Чинтио! – сказала Эуджения. – Выставь твоего друга вместо себя, он сам этого хочет.

– Но тогда он получит должность твоего отца, – возразил Чинтио.

– Ну что ж, придется нам приналечь, чтоб пробиться. Главное, что мы останемся в живых, остальное – ничего не значит. Мы будем трудиться не покладая рук.

– А что подумают обо мне люди, и что они скажут? Что я трус! Неужели ты хочешь такого субчика в мужья?

– Конечно, это тоже плохо! Что же нам делать? – огорчилась Эуджения.

– Я пойду с солдатами. Я – неуязвим и пулестоек. Спроси у моих гостей.

– Это правда?

– Он давно бы сложил голову, если б не был таким, – сказал Ринальдо.

– Положись на это, Эуджения. Ты опять увидишь меня живым и здоровым.

Тут перед домом раздался выстрел, все испуганно вздрогнули. Эуджения закричала:

– Пресвятая Дева Мария! Сердце подсказывает мне: это Ринальдини!

Она упала на стул. Чинтио и его друзья схватились за ружья.

На дворе после выстрела снова было тихо. Эуджения опомнилась понемногу. Чинтио вышел из дома. Остальные последовали за ним. Ни единого человека они не увидели, ни единого звука не услышали. Обошли дом – ни души поблизости! Но когда хотели уже вернуться к себе, услышали в некотором отдалении голоса. Впрочем, вскоре те замерли. Все кругом было спокойно.

Чинтио послал Эуджению к отцу – сказать, что он за него явится в отряд, выступающий против Ринальдини. Эуджения ушла, изрядно беспокоясь о нем, а Чинтио остался с гостями.

Неро они послали к развалинам замка. Он напрасно искал там Лодовико. Наступил вечер. Неро вернулся, Лодовико он не видел, ничего о нем не услышал.

После почти бессонной ночи Ринальдо сам пошел к развалинам, вышел на галерею и с замиранием сердца посмотрел направо, в ту сторону, где пребывали его сердце и его мысли.

Ослепительно-прекрасное, величественно поднималось из-за гор солнце. Уже поблескивали металлические шпили башен и кресты дворца. Туман рассеялся, долина стала светлее. Теперь солнце плыло в голубом эфире, не скрытое поволокой. Лес и долина проснулись, и тысячи голосов, ликуя, приветствовали появление светила радостным утренним пением. Ринальдо склонил голову и опустился на колени, охваченный каким-то необыкновенным чувством благоговения, печали и восторга.

Прошло немного времени, он открыл глаза, глянул на небо и вздохнул. Слезы омочили его ресницы, и он сказал:

– Несчастный! Ты пребываешь здесь в диких, пустынных лесах, вынужден бояться людей, бежать от солнечного света. Всем твоим мечтам конец, а жуткая действительность держит тебя в жестких оковах. О Ринальдо! Каким будет твой конец?

Тут Ринальдо услышал треск в кустах. Он вскочил. Раздались выстрелы, он схватил ружье. Глянул в том направлении. К развалинам бежал Терлини с товарищами, беглецов преследовали солдаты.

В развалинах тотчас завязался бой. Разум покинул Ринальдо, он стал палить по солдатам. Но число их еще умножилось, Терлини и его товарищей сокрушили, а Ринальдо, которого восемь вояк прижали в какой-то угол, пришлось сдаться.

– Провалиться мне на этом месте, – воскликнул один из солдат, – если эта птица не сам Ринальдини.

– Ты Ринальдини? – спросил офицер.

– Я Ринальдини.

Пленнику связали руки, веревками опутали ноги. И колонна медленно зашагала к опушке. Солдаты ликовали. Ринальдо не поднимал глаз.

На опушке они сделали привал. Офицер приказал подать Ринальдо вина и хлеба. Но тот съел самую малость.

– Однако, – сказал офицер, – мужества покончить с собой у тебя не хватило. Я бы на твоем месте сделал это. Ведь тебя ждет позорнейшая смерть.

Ринальдо мрачно глянул на него и не сказал ни единого слова.

– Ну и крепколобый же, гад! – крикнул какой-то солдат.

– Э, – сказал другой, – на дыбе он говорить научится.

При слове «дыба» Ринальдо содрогнулся. Он попросил плащ, получил его, сказал, чтоб плащ на него накинули, спрятал в него лицо, и слезы закапали на траву.

– Наконец-то пришел он, мой смертный час, – пробормотал он. – Фантасмагория моей жизни приближается к концу. Счастливого пути, Ринальдо! Твои грезы остались грезами. Ты лежишь в путах, а Корсика остается в кандалах. Всходи на лобное место, Ринальдо! Там твоя триумфальная арка, там конечная цель твоих блестящих дел!

Через час-другой его повели дальше, а когда он пожаловался на усталость, посадили на телегу с соломой, которой придали усиленный эскорт. Так к вечеру он доехал до Сердоны, здесь его должны были передать судебным властям, а на следующий день отправить в Мессину.

Около полуночи дверь в его темницу отворилась. Свет свечи струился навстречу Ринальдо. Он поднялся и увидел перед собой старца из Фронтейи.

Ринальдо с удивлением спросил:

– Как ты попал сюда?

– Благодаря моей власти.

– Ты можешь разбить цепи?

– Я это могу.

– Так разбей мои.

– При одном условии!

– Что ж ты потребуешь от меня?

– Твоего послушания и твоей покорности, – ответил старец. – Ты покоряешься мне безоговорочно, а я спасаю тебя из темницы и от смерти.

– Но я же не заводной механизм!

– Несвоевременная гордость! Ты с первых дней своего земного пути был не чем иным, как только механизмом, а именно – моим, правда, не зная этого. Ты удивлен? Я повторяю – ты был моим изобретением, моей механической игрушкой, и останешься таковым – до тех пор, пока мне это угодно. От меня и теперь зависит твоя гибель или твое спасение. Я никогда не посылал тебе злосчастий, но я всегда тебя спасал, когда ты сам считал себя погибшим.

– Ну так вот, ведьмак, теперь оставь в покое твоего вконец загнанного дьявола. Я не хочу, не желаю больше тебе служить! Все, что случалось, случалось без моего ведома, без моей воли. А теперь я хочу освободиться, быть вольным, пусть даже только для того, чтобы по доброй воле умереть, – заявил Ринальдо.

– И этого тебе не дано. Тебя будут судить по законам уголовного права. У тебя нет доброй воли.

– Если я и правда был созданием твоего гения, почему же ты требуешь, чтобы сам я не рассуждал и только подчинялся?

– Считай, что это нужно, иначе я не требовал бы этого.

– В твоей мудрости я никогда не сомневался, зато должен признать, что величие и могущество твоей власти мне сомнительны.

– Об этом думай что хочешь. Но как же, полагаешь ты, прошел я, минуя часовых, сквозь замки и засовы в твою темницу?

– Да уж, поистине, не волшебством!

– Я этого и не говорил. Однако… Но зачем столь много слов? Пусть тебя отвезут в Мессину в телеге смертников. Твой въезд послужит для народа немалой потехой, а твоим благородным знакомым доставит много радости! Готов поспорить, что некая Дианора…

– Молчи, варвар! Ты подвергаешь меня пытке, хотя ни право, ни закон тебе этого не позволяют. Выведи меня отсюда, но…

– Ты знаешь мое условие?.. – осведомился старец.

– Я хочу умереть, – ответил Ринальдо.

Он повернулся лицом к стене. Старец ушел, и дверь опять была заперта.

На следующее утро Ринальдо вывели из темницы, чтобы везти дальше. Один из офицеров передал ему какой-то листок.

Ринальдо прочел:

«Ты выдержал испытание. Не сомневайся в помощи твоего друга».

Офицер взял листок обратно и удалился, не сказав ни слова. Ринальдо посадили на телегу, которую сопровождал усиленный конвой, и на ней повезли дальше.

Они целый день были в пути и ни с кем не столкнулись, а когда солнце уже зашло, въехали в узкую долину и едва добрались до середины, как с гор раздалось несколько выстрелов по конвою. А вскоре показались люди, с диким криком набросившиеся на волонтеров. Завязался яростный бой. Выстрелы следовали непрерывно один за другим, сабли звенели, и в конце концов солдат оттеснили от телеги и отогнали. Мулов подстегнули, телега быстро покатила по долине, и вот уже несколько храбрых молодцов прыгнули в телегу и освободили Ринальдо от пут. Два всадника подвели к телеге коня, пригласили Ринальдо сесть на него и следовать за ними, после чего помчались с ним прочь…

Они все дальше и дальше уходили в горы. Взошла луна и осветила тернистые тропы. Ехали рысью, не говоря ни слова, пока не добрались до заросшей кустарником площадки. Там всадники остановились, предложили Ринальдо сойти с седла, дали ему в руки дорожный мешок и, не говоря ни слова, умчались.

Напрасно кричал Ринальдо им вслед. Они не отвечали и вскоре скрылись из виду. Потом замер вдали и стук копыт, и Ринальдо остался в незнакомой глуши совсем один. Он поднял на плечо дорожный мешок и зашагал дальше.

Так он прошел порядочное расстояние и наконец увидел луч света. Он поспешил туда и подошел к одинокому дому какого-то отшельника. Тот вышел к нему навстречу с фонарем.

– Это ты? – крикнул отшельник и направил свет фонаря в лицо Ринальдо. – Я как раз собрался пойти тебе навстречу.

– Ты меня знаешь? – удивился Ринальдо.

– Старец из Фронтейи передал тебе привет! Он просит, чтобы ты переночевал у меня.

Ринальдо вошел с отшельником в скит, где гостя ожидали незатейливый обед и удобная постель. Ринальдо и его хозяин разговоров не вели, и атаман вскоре уснул, достаточно утомленный.

Когда он проснулся, то увидел, что у его постели сидит и читает книгу старец из Фронтейи.

– Ты долго отдыхал и, надеюсь, хорошо выспался. Уж конечно же лучше, чем в месте твоего последнего ночлега.

– Где же я? – спросил Ринальдо.

– Среди друзей, где ты останешься до тех пор, пока сможешь, не подвергаясь опасности, ехать дальше.

– А куда?

– Это следует обдумать. Ты выдержал испытание моей власти и моей дружбы, какой и заслуживает твоя стойкость. Ты свободен и ничем не связан, поступай по собственном усмотрению и желанию. Захочешь получить добрый совет, так обязательно получишь. Но его тебе не будут навязывать. Может, однако, так случиться, что тебе придется пробыть здесь неделю-другую, прежде чем тебе можно будет ехать дальше, не подвергаясь опасности, поэтому о тебе позаботились…

Старец вышел из комнаты, и тут же вошла Олимпия.

Она раскрыла объятия. Но Ринальдо лишь молча взирал на нее.

– Ты не хочешь приветствовать Олимпию? Не рад приезду сердечной подруги, что ради тебя добровольно сослала себя в эту глушь?

– Я восхищаюсь тобой?

– Одним восхищением не отделываются в подобном случае. Я могу требовать от тебя большего. Ты спасен, укрыт в безопасном месте, но почему же не выражаешь даже благодарности своим друзьям?

– Я благодарен вам сердечно за спасение, но… жив ли Луиджино?

– Он жив.

– А где Роза?

– Наверное, еще у Луиджино. Но я в этом не уверена. Если она не у Луиджино, так, значит, он позаботился, чтобы ее проводили к старцу из Фронтейи.

– А они, Луиджино и старец, знакомы?

– Почему же нет? Старец знает нас всех.

– Но знаем ли мы его? Он еще здесь?

– Он ушел, когда я вошла сюда, понимая, что ты в надежных руках.

– Почему принимает он участие в человеке, которого все преследуют?

– Потому что его тоже преследуют.

– Но это же не единственная причина?

– Более или менее, какое нам до этого дело? Достаточно и того, что мы пользуемся его всемогущей защитой.

– А он действительно всемогущ?

– Разве ты вчера это на себе не испытал? Без его помощи ты бы нашел свою гибель!

– Жизнь мне ненавистна. Вечно так скитаться по глухим местам и лесам, бежать от людей, бояться людей, а себя самого чаще всего презирать – все это невыразимо тяготит меня.

– Но разве Сицилия – весь мир? В плодородных долинах Корсики…

– О чем ты хочешь напомнить мне, Олимпия?

– О том, от чего тебе никогда не следует отрекаться.

– О, эти грезы…

– Должны стать реальностью. Обыимая тебя, я обнимаю освободителя Корсики!

– Но я еще не стал им!

– Ты должен, ты будешь им! Луиджино и мы, все желают этого. Все твои друзья – знакомые и еще не знакомые – рассчитывают на это.

– Не просчитайтесь, рассчитывая без хозяина!

– Твой могущественный покровитель, твой друг, старец из Фронтейи, тоже разделяет наше желание. А он и есть хозяин. Он – корсиканец. И твоя Олимпия тоже корсиканка.

– В Неаполе ты была генуэзкой. – Ринальдо усмехнулся.

– Времена меняются. Теперь я обрела истинное лицо, я – твоя нежная подруга и корсиканка. Я почитаю тебя как освободителя моего народа и как единственного истинного владетеля моего сердца… Я иду, чтобы заняться нашим небольшим хозяйством. Мы ни в чем не должны терпеть нужду.

– Вот до чего я в конце концов дожил, – говорил сам с собой Ринальдо, когда остался один, – узнал теперь, что я, при всей моей предполагаемой самостоятельности, всего-навсего безвольное орудие истинных или воображаемых планов хитроумных людей. Но терпение, они тоже узнают, что я есть на самом деле. И все же что хочу я предпринять? Не достаточно ли почетна моя роль? Моя гибель неминуема. Так не лучше ли мне найти свою смерть с оружием в руках, чем на эшафоте?

Появление Олимпии прервало его монолог. Она внесла соблазнительный завтрак. А уходя, засмеялась и сказала:

– Приятного тебе аппетита.

Ринальдо поднялся со своего ложа, оделся и действительно угостился на славу. Олимпия скоро вернулась и составила ему компанию. Говорила она только о делах домашних, да так подробно, что Ринальдо подивился ее познаниям, каких никогда и не подозревал у нее. После завтрака он удержал Олимпию и спросил:

– Так что же, благородная корсиканка не будет никем иным, как только кухаркой Ринальдини?

– Она, конечно же, нечто большее. И мечтает быть для освободителя своей родины всем, подразумевая тем самым и кухарку. Мне в занятиях домашними делами примером служат княгини, и я не стыжусь никакой работы, какую выполняю из благороднейших побуждений. Когда имя Ринальдини будет блистать на мраморе, я рядом напишу углем имя его кухарки и присовокуплю: эта кухарка поддерживала кушаньями героя, дабы мог он стать ее отечеству тем, кем он и правда стал. Конечно, твое имя будет крепче держаться на колонне Славы, чем мое, но я смогу его обновлять, как только дождь его смоет. Если же мои слезы когда-нибудь упадут на холм, прикрывающий твой пепел, так я буду просить небо: дай тому, о ком я плачу, не только мои слезы, дай ему всю меня, как я сама отдаюсь ему…

– Олимпия! Эти грезы…

– Не отвечай! То, о чем я говорю, не требует ответа, это надо прочувствовать…

– Мечты не оставляют чувств, – сказал Ринальдо.

– Воспоминания…

– Даже по ту сторону могильного холма?

– Надеюсь.

– А ты наверняка знаешь, что мой могильный холм поднимется в долинах Корсики?

– Где бы он ни был, только пусть уж когда-нибудь, в далеком будущем, окажется рядом с моим, ведь я не уйду от тебя, пока это угодно судьбе. Мое бытие приковано к твоему, я могу умереть, но уйти от тебя, тебя оставить, я не вольна.

– Ты говорила, что Роза у старца из Фронтейи?

– Она в безопасности, вне всяких сомнений, и в твоем сердце тоже, это я знаю. Оттуда я не в силах ее изгнать. Я прошу и там только второго места, места после нее. Она не корсиканка, а мое сердце окутано любовью к отечеству. Хочешь снять с него покрывало? Я не стану противиться. Ищи и обретешь его, мое сердце, какое оно есть в действительности.

Олимпия положила голову ему на грудь, обняла обеими руками, и крупные слезы покатились из ее глаз. Ни слова не было сказано. Она крепко прижала его к себе и быстро ушла.

– Да, вот так оно всегда! – пробормотал Ринальдо. – Ты будешь игрушкой старых фокусников и хитрых женщин. Так все и задумано. Посмотрим, Ринальдо, сможешь ли ты противостоять им.

Он вышел из дома и оглядел дикую местность вокруг своего прибежища. Олимпия была занята на кухне. Ринальдо нашел гитару, сел у дверей скита, заиграл и запел.

– Ринальдо! – воскликнула Олимпия, которая подошла к нему и положила руку ему на плечо. – Ринальдо! Никогда не пой больше такие песни, или я погибну. Жестокосердый! Зачем это самоистязание?

– Это мое покаяние, – ответил Ринальдо.

– Нет, оно – твоя гибель! – продолжала Олимпия. – Оно лишает тебя мужества и сил и делает тебя нерешительным. В опасности тебя покинет мужество, и твои муки победят тебя еще прежде, чем твои враги. С подобными чувствами ты не можешь возглавить корсиканцев, и так, сам себя истерзав, ты никогда не сможешь стать героем в борьбе с врагом.

– Я хочу только честной смерти! – вздохнул Ринальдо.

– Несчастная родина! – простонала Олимпия и ушла.

Ринальдо долго сидел задумавшись, потом встал, взял гитару и поднялся на одну из гор. Там атаман лег под очень старой сосной, огляделся окрест и увидел какого-то человека, который пересек долину и приближался к скиту. Он вошел в дом, тут же в дверях показалась Олимпия и позвала Ринальдо. Ринальдо спустился с горы и нашел в доме посланца с письмом.

«Твои друзья рады твоему спасению и глубоко уважают твоих спасителей. Нас с каждым днем все больше, и корабли уже куплены. Мы встретимся там, где тебя ждут слава и почет и храбрейшие из храбрецов своего отечества».

Ринальдо хотел поговорить с посланцем, но тот уже ушел. Вскоре Олимпия пригласила Ринальдо к обеду. Еда была скромной, но аппетитной, и бокалы наполнялись прекрасным вином.

Три дня промелькнули в одиночестве. Олимпия писала письма и сама получила несколько через посланцев.

На четвертый день, под вечер, Ринальдо и Олимпия сидели рядом у дверей дома, молча, как раздосадованные супруги, и тут в долине появился человек. Он приветствовал Олимпию и Ринальдо:

– Мир вам желает старец из Фронтейи, я его ученик.

Красивый был паренек, что сказал это и передал Олимпии письмо. Пока она читала, Ринальдо спросил:

– Как чувствует себя твой учитель?

– Он, как всегда, здоров и озабочен счастьем своих друзей, – ответил юный посланец.

Олимпия прочла письмо, а ученик старца из Фронтейи пожаловался на великую жажду, голод и усталость. Олимпия тотчас принесла еду и напитки, а потом показала гостю место, где он может переночевать.

Ринальдо еще сидел перед дверью, обозревая небосвод, когда к нему опять вышла Олимпия.

– Только что я получила известие, что друзья с Корсики прибыли к старцу из Фронтейи. Они горят желанием познакомиться с тобой, и через день-другой прибудут к нам. Я говорю это тебе с особой радостью, ведь среди этих друзей и мой брат. Через три недели нас будут ждать четыре готовых к отплытию фрегата. Все идет на лад, и только храбрый Ринальдо сохраняет сдержанность. Роза во Фронтейе. Написать, что ты хочешь ее здесь видеть?

– А ты хочешь?

– Я напишу. Быть может… ее присутствие воодушевит тебя больше, чем мое. От этого была бы польза для нас всех. Если твое настроение поднимется, так в тебе опять проснется боевой дух, который подавлен скверным настроением. Да, присутствие Розы разбудит твой боевой дух. Она останется с тобой, а я уйду во Фронтейю.

– Это почему же?

– Ты же не хочешь потребовать от меня, чтобы я оставалась здесь, когда с тобой будет Роза? Нет, Ринальдо, мое сердце не столь бесчувственно, чтобы выдержать, не испытывая ревности, присутствие счастливой соперницы. Я уйду и тем сохраню твою дружбу, а любовь свою я попытаюсь побороть.

Ринальдо молчал. Олимпия зажгла свет, пожелала ему доброй ночи и ушла.

Ринальдо зашагал перед домом туда-сюда, потом вошел в комнату, опять вышел на улицу и здесь, грезя наяву, дождался полуночи. Внезапно он вскочил, взял фонарь и поспешил в комнату Олимпии. Тихо войдя, он увидел ее в объятиях юного посланца из Фронтейи. Ринальдо вышел так же бесшумно, как вошел…

Наступил день. Блаженствующие любовники еще не проснулись. Ринальдини нацепил на плечо карабин и покинул скит.

– Прощайте! – пробормотал атаман и быстро удалился.

К обеду он добрался до какой-то деревни, отдохнул здесь немного и пошел дальше. Скоро стали удлиняться тени, зашло солнце. Ринальдо ускорил шаги, чтобы дойти до расположенного впереди замка. Он постучал, и его впустили.

– Кто вы? – спросил привратник.

– Барон Таньяно. Я заблудился на охоте, – ответил Ринальдо.

Привратник молча смотрел на него, как человек, не знающий, что ему следует делать.

– Кому принадлежит этот замок? – спросил Ринальдо.

– Графине Мартаньо.

– Графине Мартаньо! – воскликнул Ринальдо. – А она здесь?

– Нет, ее здесь нет, – медленно проговорил привратник.

– А кто живет сейчас в замке?

– Подруга графини, мадонна Виоланта.

– Мадонна Виоланта? Я ее знаю, и она знает меня.

Он оттеснил привратника, быстро прошел мимо него в замок, поднялся вверх по лестнице и тут встретил служанку. Ей он сказал, чтобы она доложила своей хозяйке о приходе барона Таньяно.

Служанка шла, по его мнению, слишком медленно. И он первым вошел в прихожую.

На шум его шагов отворилась одна из дверей, и перед ним предстала синьора Виоланта.

– Святая Дева! Барон Таньяно! Вы ли это? Откуда вы?

– Я ищу ночлег.

Виоланта молча посмотрела на него и вернулась обратно в комнату. Ринальдо последовал за ней. Она села на диван и смущенно пробормотала:

– Позвольте мне собраться с мыслями.

Ринальдо оглядел комнату и увидел на стене портрет графини.

– Дианора здесь! – воскликнул он. – Ах, это только ее портрет!

Ринальдини порывисто протянул руки к портрету, снял его со стены и поцеловал. Виоланта молча смотрела на него. Но он, погрузившись в созерцание любимого лица, не замечал внимательного взгляда Виоланты. После довольно длительной паузы он подошел к ней, схватил ее руку и спросил:

– Где Дианора? Как ей живется?

Виоланта вздохнула и промолчала. Он спросил настойчивее:

– Где Дианора?

Виоланта завздыхала сильнее и опустила глаза.

– Она умерла? – хотел знать Ринальдо.

– Она еще живет.

– Она живет? Счастливо?

– Ах, барон, как вы можете это спрашивать!

– Я вас понимаю! Мое несчастье – это и ее несчастье. Как же может быть иначе? Вы же знаете… Вы же меня знаете?

– Я часто видела вас, барон, и…

– Назовите же несчастного его истинным именем. Вы не запятнаете мою честь.

– Назвать вас вашим истинным именем? Разве вас зовут не Таньяно?

– Как? Вы не знали… графиня вам не сказала…

– О чем?

– Скажите мне честно! Что знаете вы обо мне?

– Что вас любят больше, чем вы того заслуживаете. Что вы неверны и… ни слова больше! Если вы сами не в состоянии себя упрекать, так…

– Ваши упреки имеют отношение к моей судьбе. Виоланта! Я спас вас от ужасающей смерти, вырвал вас из мрака темницы и отчаяния, я вернул вам свет дня… у меня есть право на вашу благодарность. Смею я на нее рассчитывать?

– Вы смеете и можете на нее рассчитывать, барон!

– Так я умоляю вас, скажите мне откровенно, в какой мере открылась вам графиня?

– Я знаю, что она вас любит и что вы ее оставили. Ваше исчезновение едва не довело ее до гибели. Она перенесла тяжелейшую болезнь.

– Где она? Где она живет?

Виоланта молчала, смотрела на него испытующе. Ринальдо, который из ее ответов заключил, что она и правда не знает, кто он в действительности, и что графиня утаила от нее его настоящее имя, чтобы, возможно, избавить себя от посрамления, использовал все свое красноречие, дабы узнать местопребывание графини. Но Виоланта уклонялась от ответов, молчала или на его вопрос задавала ему встречный вопрос, который уводил его от сути дела.