Текст книги "Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников"

Автор книги: Христиан Вульпиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Вполне возможно!

– Должен сказать, что синьора побывала во многих переделках. Только бы она не попала как-нибудь в лапы к черным монахам и те не наложили на нее епитимью. Мне эти молодчики тиснули целый календарь на теле, это я могу сказать. А нежную кожу прекрасной синьоры было бы очень и очень жаль, если б на ней запечатлели столько красных праздничных дней, сколько на моей. Да, черт побери! Если я этим проклятым типам прощу те праздничные дни, так пусть я никогда больше не скажу, что знаю, сколько у меня пальцев.

Он наверняка еще болтал бы, если б Джордано не обратил их внимание на то, что перед ними поднялось облако пыли и движется на них, видимо, от скачущего конного отряда. Так оно и было. Облако пыли приблизилось, и появились кавалеристы.

Ринальдо приказал своим товарищам держать оружие наготове. А сам поскакал к кавалеристам.

Это был отряд драгун. Офицер вежливо ответил на приветствие Ринальдо. И спросил:

– Смею ли я узнать ваше имя?

– Я путешественник, римлянин. Мое имя – барон Таньяно. А это мои слуги.

– У вас конечно же есть паспорта? – продолжал спрашивать офицер.

– Разумеется, – непринужденно ответил Ринальдо. – Кроме того, у меня есть рекомендательные письма от наместника в Низетто, родственником которого я имею честь быть.

– Это прекрасно! – воскликнул офицер. – Потому что вас будут повсюду задерживать. Ринальдини со своей шайкой обитает в этих краях.

– Об этом я тоже слышал, но верится в это с трудом, – сказал Ринальдо.

– Это правда. Кроме того, есть еще одна разбойничья банда. Ее члены носят черные монашеские рясы. Я весьма рад, что вы и ваши люди так хорошо вооружены, иначе мне пришлось бы дать вам охрану. Вы же едете в Молано?

– В Молано, – подтвердил кратко Ринальдо.

– Желаю вам счастливого пути!

Они расстались и поскакали в противоположные стороны.

– Ну вот, мы дешево отделались, – сказал Лодовико. – Я все боялся, что он захочет увидеть паспорта и рекомендательные письма.

Ринальдо усмехнулся и сказал:

– Я вынул бы свой бумажник, покопался бы в нем, поискал и разыграл полную озадаченность. «Мои документы где-то остались», – сказал бы я. Мы, наверно, поскакали бы к наместнику в Низетто, а у него живет Олимпия, так она конечно же нам помогла бы.

– Браво! – вскричал Лодовико. – Этого я, накажи меня Господь, так быстро, как вы, не придумал бы, а я могу сказать о себе, что тоже довольно находчивый. Уже по одному этому вы заслуживаете права быть нашим атаманом…

Они быстро поскакали, но не к Молано, как сказал Ринальдо офицеру, а влево, к горному кряжу, и в полдень добрались до небольшой деревеньки, где монастырь ордена служителей Пресвятой Девы Марии содержал постоялый двор для путников. Здесь они остановились и вошли в дом.

Пока им готовили скромный обед, Ринальдо вложил письмо, полученное от черной банды, в конверт и послал с гонцом наместнику в Низетто. Дополнительно он вложил в конверт следующее послание:

«Господин наместник!

Приложенное письмо некоего черного братства посылает Вам человек, которому они предлагали вступить в их Союз. Ни малейшей склонности к сему не испытывая, он, однако, обращает Ваше внимание на этакую чуму, бродящую в потемках. Вы знаете, какие следует принять меры. А опальный атаман разбойников не мятежник; да к тому же он отказался окончательно от своего ремесла, и вскоре его уже не будет на этом острове.

Ринальдо Ринальдини».

Выполнив это дело, Ринальдо предался созерцанию романтического пейзажа. Постоялый двор расположен был у подножия громады скал горного хребта, на одной из вершин которого стоял замок, обнесенный высокими стенами, украшенный многими башнями. Ринальдо вспомнил горный замок графини Мартаньо, и это воспоминание вызвало в его душе картины былых дней…

Он шел вдоль подножия скал, погрузившись в размышления, и приблизился к густому кустарнику, из которого внезапно выскочили несколько дюжих молодцов, схватили его, повалили на землю, связали и потащили в кустарник. Здесь они открыли заросшую дерном крышку люка и через темный ход снесли Ринальдо по ступеням вниз. Еще одна лестница и вторая крышка люка вывели его опять на свет Божий. Он находился теперь в довольно просторном дворе какого-то замка. Здесь его развязали и дали ему прийти в себя.

На его вопрос, где он, ответ был: он узнает это в положенное время.

По лестнице замка навстречу Ринальдо спускался смотритель, который вручил ему три ключа и сказал:

– Вот три ключа от трех комнат, ваших апартаментов в этом замке.

– Ты, стало быть, знаешь, кто я? – спросил Ринальдо.

– О вас я знаю, что мне приказано вас здесь обслуживать и что вы – господин барон, имя которого мне неизвестно.

– А имени владельца этого замка я не узнаю?

– От меня – нет, – ответил смотритель.

Ринальдо промолчал, и смотритель показал ему его комнаты. Там Ринальдо нашел письменные принадлежности, бумагу, книги и даже гитару. Доказательство того, что те, кто приказал затащить его сюда, знали его и его привычки.

Вид из его комнат был романтически прекрасен. Ринальдо подошел к окну, чтобы насладиться этим видом, и подзорная труба, тут стоявшая, доставила ему двойное удовольствие.

Ринальдо посмотрел вниз, увидел постоялый двор, куда он незадолго до этого дня заезжал, и увидел своих соратников, Джордано и Лодовико, которые в сильном замешательстве оглядывали все вокруг и, похоже, не в состоянии были объяснить себе исчезновение их господина.

Ринальдо крикнул, помахал им. Но голос его замер меж скал, его знаки не были замечены. Он написал записку и доверил листок ветру. Листок, кружась, метался туда-сюда и повис вблизи замка на терновнике.

Ринальдо еще обдумывал, как ему дать о себе знать своим товарищам, когда увидел, что к постоялому двору скачут несколько кавалеристов. Лодовико и Джордано были окружены, раздались выстрелы, блеснули сабли, и тут же кавалеристы и соратники Ринальдо куда-то исчезли. Слева в воздух взметнулась пыль, потом вся окрестность стала безлюдной и пустынной.

Уходящее солнце застало Ринальдо еще стоящим у окна, и там же увидели его луна и ночные звезды.

Прошло три дня, на четвертый день вечером, когда Ринальдо в глубокой задумчивости сидел на своем ложе, дверь его комнаты отворилась, и внезапно показалась женская фигура, покрытая вуалью. Она остановилась у дверей, и Ринальдо, который молча разглядывал ее минуту-другую, спросил:

– Кто ты?

Женщина в вуали подошла ближе, встала у самого ложа Ринальдо и молча протянула руку.

– Ты Олимпия?

– Угадал.

– Как попала ты сюда?

– Так же, как и ты попал сюда.

– Тебя привели силой?

– Нет, но тем же путем, каким и ты пришел сюда.

– Ты, стало быть, знаешь все укрытия этого замка?

– Еще нет. Я здесь впервые.

– Тебе удалось ускользнуть от смотрителя?

– Он же один из наших.

– А это ведь значит: он тоже механизм старца из Фронтейи! – мрачно сказал Ринальдо.

– А почему бы нет? – Олимпия придвинула стул и села.

Ринальдо громко расхохотался и спросил:

– А почему я здесь?

– Для твоей безопасности.

– Кто приказал напасть на меня и привести сюда?

– Твой друг.

– Старец?

– Да, он.

– Кому принадлежит этот замок?

– Одному из наших друзей. Если б ты не был здесь, так сидел бы теперь в темнице. Черные монахи могущественнее, чем ты думаешь, – сказала Олимпия.

– Они могущественнее, чем старец и его приверженцы?

– Пожалуй, нет, но, тем не менее, они очень могущественны. Однако твое письмо наместнику нанесло им сильнейший удар. Письмо теперь в руках правительства, которое и без того уже обратило внимание на этих людей. А теперь о моей миссии, о цели моего прихода. Тебя спрашивают, намерен ли ты все еще ехать на Корсику.

– Вы можете распоряжаться вашей механической игрушкой, – с горечью сказал Ринальдо.

– Ты свободен. И если ты не хочешь ехать на Корсику, то можешь покинуть этот замок, как только пожелаешь, можешь идти, куда тебе угодно.

– Ловлю на слове!

– Можешь. Ты, стало быть, не хочешь на Корсику?

– Как только я поговорю со старцем из Фронтейи и Луиджино, я смогу ответить определеннее.

– Сегодня еще нет?

– Нет! – твердо заявил Ринальдо.

– Тогда спокойной ночи!

Олимпия поднялась, пошла к двери, остановилась и, казалось, чего-то ждала. Ринальдо пожелал ей приятного сна. Но она вернулась, схватила его руку. Ринальдо молча отнял ее. Олимпия все еще стояла.

– Я хочу кое-что сказать тебе. Роза больна.

Он вздохнул и промолчал. Олимпия напрасно ждала ответа. Она опять пошла к двери. Здесь она остановилась и спросила:

– Ты ничего не хочешь передать Розе?

– Тысячи приветов и самые сердечные пожелания скорее выздороветь.

– Но если она… Ринальдо! Роза тяжело больна. Если ее потеря…

– Не такая уж это завидная участь, быть возлюбленной обесславленного атамана разбойников! Какого счастья могло еще ждать несчастное создание? Видеть своего возлюбленного на колесе, а себя на всю жизнь запертой в исправительном доме?

– Ринальдо! Ты забываешь лавры, зеленеющие для тебя в долинах Корсики.

– И они тоже не подходят для брачного венца хорошей девушке. Ну а для меня они не зеленеют. Столь благородное растение не охладит висок разбойника. На моей голове этот венок завял бы, и я обратил бы его в насмешку для всех героев грядущих поколений.

– Несчастный!

– Вот ты и назвала меня моим истинным именем.

– Горе тебе, что ты такое говоришь! Возьми себя в руки и оставайся тем, кем ты всегда был – великим человеком!

– Не оскорбляй великих людей!

Олимпия помолчала и опустила вуаль на лицо.

– Ринальдо! Ринальдо! – сказала она.

– Роза тяжело больна?

– Я не стану тебя обманывать. Она…

– Умерла?

– Умерла.

– Прощай, добрая душа! Благо тебе, что ты…

Он отвернулся к стене и заплакал. Олимпия вышла из комнаты…

От тяжелого сна Ринальдо пробудил какой-то шум. Он проснулся и увидел, что его комната освещена. Он протер глаза и увидел: за столом с семью горящими свечами сидят за бокалами с вином Чинтио, Неро, Лодовико, Джордано, Луиджино, Олимпия и Эуджения. Ринальдо молча смотрел на сидящих и услышал, как Лодовико сказал:

– Они уже надели на нас наручники и вели удручающие речи: подвергнуть пыткам, обезглавить, повесить и тому подобное, речи, какие никак не могли радовать честного человека. Это нас и впрямь немного напугало, мы уже видели наш конец на дыбе, видели нас разодранными надвое и растерзанными, но тут внезапно явилась помощь и спасение.

– Доподлинная помощь в беде! – вставил Джордано. – Мы никогда не забудем этого нашему честному старцу из Фронтейи. Чокнемся и выпьем за его здоровье. Его здоровье!

– Его здоровье! – вскричали все.

Лодовико сказал:

– Нашего храброго Ринальдини он уже не раз вырывал из грязных рук юстиции, и Ринальдини был бы, возможно, давно кормом для ворон, если бы добрый старец не вмешивался всегда столь дружески в его дела.

– Истинная правда! – подтвердила Олимпия. – Ринальдини должен благодарить его за спасение своей жизни во многих случаях.

– Он это сделает, – заметил Чинтио. – Мой друг Ринальдо – человек благодарный… Я получил большое удовольствие, познакомившись с добрым старцем и его храбрыми друзьями. Сидел бы я, хоть это и было бы чудесно, лесничим в деревенском гнездышке и вынужден был бы преследовать барсуков и диких кошек, чтоб не сдохнуть с голоду. Ну а теперь – буду преследовать заносчивых французов.

Луиджино поднял бокал:

– Преследовать французов! Да здравствуют храбрые корсиканцы, с нетерпением ждущие нашего прихода, прихода их освободителей!

– Да здравствуют храбрые корсиканцы! – закричали все и чокнулись.

– Долой французов! – добавил Лодовико. А Неро вздохнул:

– Хоть бы нам поскорее отбыть! Я жду не дождусь, когда мы проорем им наше приветствие.

– А сколько нас? – поинтересовался Лодовико.

Луиджино ответил:

– На корабль погрузится более четырехсот человек, а на Корсике мы найдем более трех тысяч друзей, не считая тех, кто присоединится к нам, как только мы нанесем первый удар и завладеем надежным бастионом. Форт Айяло мы возьмем прежде всего.

– Из французских оккупантов мы дух вышибем! – яростно выпалил Неро.

– Да, – поддержал Лодовико, – вышибем! Черт побери! Ох и шум же поднимется, когда разнесется весть: прибыл непобедимый отряд великого Ринальдини! Его молодцы – истинные черти, когда бьются с врагами, и самые великодушные люди в мире в отношениях с друзьями. Они проливают свою кровь за свободу угнетенных и поруганных корсиканцев. Друзья, поход принесет нам честь и славу. Я уже вижу наши имена сверкающими на обелиске, который поставлен будет в честь одержанных нами побед. Наши современники и наши потомки скажут: «Смотрите, это совершили люди, которых называли разбойниками, люди, которых называли бандитами. Но вот их имена выписаны золотыми буквами, а во главе перечня сверкает имя Ринальдини».

Неро спросил:

– А наш старец из Фронтейи тоже отправится с нами?

– Разумеется. Он тоже корсиканец и всей душой жаждет блага своему отечеству, – ответил Луиджино.

– А все те дамы, что живут во Фронтейе? – поинтересовалась Эуджения.

– Все присоединятся к нам, – ответила Олимпия. – Многие из них будут сражаться. Другие – плести венки для победителей, а их поцелуи вознаградят самых храбрых.

В комнату вошел стройный высокий человек. Луиджино назвал его Астольфо, братом Олимпии. Он сел с ней рядом.

Один из друзей зажег свечу и поставил перед ним на стол. Наполнил его бокал.

– Так что? Замок скоро будет набит битком? – задал вопрос Чинтио.

– О, скорее бы уж он до самой крыши заполнился врагами французов! Замок станет благословенным местом пребывания храбрецов! Девяносто человек уже здесь, – ответил Астольфо.

– Хоть бы мы уже все оказались на Корсике! – вздохнул Лодовико. – За того, чей клинок опрокинет в песок первого француза, я закажу отслужить десять месс, а всей его семье, если он падет на поле боя, будет спета ex profundis [10]10
  Обычно de profundis. Начало католической молитвы «De profundis ad te Domine clamavi…» – «Из глубин к Тебе, Господи, воззвал…» (лат.).


[Закрыть]при белых свечах, за мой счет.

Астольфо улыбнулся.

– Самое позднее, – сказал он, – завтра поутру сюда прибудет Амалато с тридцатью молодцами.

– А где же Малатеста со своими парнями? – спросил Луиджино.

– Он, – ответил Астольфо, – преследует черных монахов.

– Помоги им Господь! – сказал Лодовико. – Хоть бы ему удалось полностью истребить всю эту проклятую банду!

Олимпия улыбнулась и сказала:

– Этих черных монахов ты, видно, часто ругательски ругаешь?

– О да! Как ночной страж князя тьмы. Проклятые собаки! Они так глубоко высекли на моем теле память об их существовании, что при каждом повороте флюгера мои кости и нервы вспоминают о знакомстве с ними. – Лодовико взял бокал.

– Да! Тебя они здорово отделали, – сказал Джордано. – Каждое новолуние напомнит тебе это знакомство.

Лодовико зло рассмеялся:

– Каждый новый порыв ветра, говорю я! Они высекли у меня на коже Calendarium perpetuum [11]11
  Имеется в виду конторская книга, в которую римляне заносили долги (лат.).


[Закрыть], так что я все буквы чувствую в каждой жилке, когда кукарекают петухи. Но первому же из этих календарников, коего я заполучу в руки, я выдам вознаграждение, которое он прихватит с собой как кормовые и донесет до самого чистилища. К тому же в клювы воронья он попадет таким растерзанным, что они его без труда по кускам растащат. Видите, я так зол на этих черных календарников, что хотел бы каждого из них наделить всеми смертными грехами рода человеческого и всеми чумными бубонами Леванта!

Ринальдо все еще молча слушал их разговор под звон усердно осушаемых бокалов. Но вот отворилась дверь, и в комнату вошел старец из Фронтейи. Все поднялись и почтительно приветствовали его. Он дружески кивнул всем, они опять сели, и старец тоже сел к столу. Перед ним поставили две свечи и наполнили его бокал.

Старец завел речь:

– Замысел всех тех, кто здесь собрался, столь же чист, как воск и пламя этих свечей. Все вы полны решимости вступить на землю многострадальной страны. Удобренная кровью своих тиранов, она подарит нам богатый урожай славы! Мы сеем и собираем урожай для угнетенных. Мы – истинные пахари справедливости. Мы идем, дабы разбить цепи угнетенного храброго народа.

– Да, мы идем! – подхватил Луиджино.

– День возмездия, день спасения наступает, и новое солнце всходит над Корсикой… Дух благородного, несчастного Теодора, барона Нойхофа [12]12
  Теодор, барон Нойхоф(1696–1756) – избран королем в 1736 году восставшими корсиканцами, низложен французами в 1738 году.


[Закрыть], явись друзьям страны, которую ты любил и хотел спасти! – сказал старец.

Он медленно осенил крестом бокал, и вино тут же вспенилось, как перебродившее сусло. Пузыри взмывали вверх, громоздились друг на друга, обращались в пенящуюся стихию, лопались в воздухе и принимали форму какой-то взмывающей вверх туманной фигуры. Пламя свечей погасло, туманная фигура, вся светлая и прозрачная, вознеслась над столом и рассеялась.

Свечи вновь загорелись, видение исчезло, всё общество сидело словно онемев, а старец выпил вино за здоровье короля Теодора.

Еще все сидели в тишине, словно бы насыщенной надеждой, когда старец повернулся к Ринальдо и спросил:

– А тебе нечего сказать своим друзьям? Оставила тебя великая, доблестная идея, благородное желание быть спасителем Корсики? Ты отказываешься от славы защитника этого правого дела?

– Я отказываюсь от любой мысли о славе, каковая мне не подобает. Для атамана разбойников не растут пальмы славы, не зеленеют лавры бессмертия.

– Малодушный! Ты больше не наш храбрый, бесстрашный Ринальдини. Дух твой от тебя отлетел. Ты даже не тень твоей истинной сущности… О мой друг! Что сказал бы, услышав твои речи, твой прежний учитель, храбрый Онорио? Он, который так часто вместе с тобой восторгался героями древних времен! Что сказал бы он? Как огорчает нас такое твое состояние! Что могли бы мы для тебя сделать?

– Если вы действительно мои друзья, то забудьте, что меня звали Ринальдини. Не связывайте с этим именем никаких надежд на смелые деяния и позвольте мне, никому не известному и безымянному, спокойно умереть.

– Ринальдо! Друг мой! – Чинтио вскочил.

– Я испытываю жалость к тебе, Чинтио, к тебе, выхваченному из спокойного одиночества! Ты был там слишком счастлив, поэтому долго такое положение сохраняться не могло.

– Я испытываю жалость к тебе! – сказал старец.

– Дай мне доказательства твоей дружбы, – потребовал Ринальдо.

– Требуй!

– Обеспечьте мне, всемогущие, надежный отъезд с этого острова.

– Куда?

– На какой-нибудь маленький, незначительный островок, где есть место для меня и трава для моих коз. Там хочу я, в тишине и покое, средь пастухов и рыбаков закончить свою жизнь, никому не известный, не называемый по имени. Я подарю вам мои зарытые сокровища, я назову вам места, где они лежат, они вам при исполнении вашего замысла будут очень даже кстати. Меня же корабль пусть незаметно провезет по бегущим волнам мимо берегов страны, кандалы которой вы разобьете.

– Друг! Ты болен. Мы не оставим тебя до тех пор, пока ты не выздоровеешь, – сказал старец.

– Хочешь быть моим врачом, так будь столь же милосердным, как члены твоего цеха, и предай меня земле.

Ринальдо прикрыл лицо, все общество молчало, словно онемев.

Старец подал знак Астольфо. Тот вышел из комнаты. Тишину не нарушал ни единый звук.

Внезапно послышался бой барабанов в замке, по залам покатились звуки труб. Все вскочили.

– На нас напали! – зазвучали со всех сторон крики.

Ринальдо выхватил саблю и поспешил к двери. Здесь старец обнял его и с восторгом воскликнул:

– Да! Ты все еще тот же неустрашимый Ринальдини, тот же смельчак! Звуки труб и барабанный бой вырвали тебя из оцепенения. Эти звуки проводят тебя на Корсику, и гром наших орудий прогрохочет врагам: мститель идет!

Ринальдо озадаченно глянул на старца, сабля выпала у него из рук.

Старец сказал:

– Мы только разбудили то, что уснуло. Теперь мы знаем, что ты все еще Ринальдини. Трубы и барабаны могут молчать. Твой дух говорит сильнее и громче, чем твой рот. Что ни сказал бы ты, когда тебя мучают уныние и плохое настроение, мы тебе не поверим. Нам известны те звуки, что открывают тебя друзьям таким, каков ты есть. Чего не смог сделать голос дружбы, то смогли сделать звуки труб. А это и есть зов чести. Теперь мы знаем, что ты тот герой, которого мы ищем и вот нашли.

– Вы ошибаетесь. Я в сражении хотел найти смерть…

– Ее не ищет тот, кто хочет жить среди пастухов и рыбаков, рядом с пасущимися козами. Тот только хочет избежать опасности, а смельчак подставляет ей лоб, – сказал старец.

– Отчаяние – это вовсе не смелость. Оно и самого малодушного обратит во льва.

– Довольно, Ринальдо! Мы тебя знаем.

По знаку старца все присутствующие постепенно и бесшумно удалились. Старец тоже вышел из комнаты со словами:

– Отдыхай спокойно.

Ринальдо опять упал на свое ложе, и воспоминание о сцене, что разыгралась после его пробуждения, мелькало словно сновидение в его сознании…

На следующий день Ринальдо не вышел из комнаты, и его не беспокоили, он оставался один. Но через день он пожелал говорить с Чинтио, в ответ же услышал, что того более нет в замке. Тогда Ринальдо пожелал побеседовать со старцем из Фронтейи, но и старца в замке не оказалось. Вскоре к Ринальдо пришел Астольфо. Ему Ринальдо открыл свое намерение оставить замок.

– Тебе это дозволено, хотя я не советовал бы, тебе надо было тогда уходить вместе с нашими. Черная банда везде тебя поджидает, и без сопровождения ты подвергаешься опасности стать жертвой их мести. Наши уходят постепенно к берегу, где их посадят на корабль, и они отплывут на Корсику. Мы ведь не вправе больше терять время, нам необходимо как можно скорее достичь места нашего назначения.

Ринальдо, казалось, задумался, но быстро взял себя в руки и спросил:

– А ты во Фронтейе не видел девушку по имени Роза?

– Я видел ее больной, а потом умершей. Старец любил ее, как родную дочь.

– И все-таки о ее смерти он ни единым словом мне не обмолвился.

– Такова уж его манера. Об умерших он говорит неохотно, – сказал Астольфо.

– Роза была мне очень дорога!

– Мне это говорили. Я тоже уезжаю завтра из замка. Если хочешь ехать со мной, так у тебя будет прикрытие.

– А ты действительно брат Олимпии?

– Я ее брат.

– Корсиканец?

– Корсиканец.

– И Луиджино тоже ушел отсюда? – спросил Ринальдо.

– И он тоже.

Возникла пауза. Астольфо медленно пошел к двери. Ринальдо повернулся к нему и сказал:

– Завтра я покидаю с тобой этот замок.

На следующее утро Ринальдо оседлал коня и в сопровождении Астольфо покинул замок. То тут, то там встречались им по пути их люди, маленькими группками, но не слишком удаляясь одна от другой, они двигались через горы. Беседа в пути была весьма односложной.

Передвигались они только днем, считанные часы, и так добрились до Сутеры, где несколько дней провели тихо-мирно, а потом продолжили свой путь на Сиракузы. Они оставили город слева, день-другой провели на вилле, которая принадлежала, видимо, некоему знакомому их Общества, а потом двинулись к равнинам Марсалы.

Здесь они опять остановились на одной вилле, и отсюда Астольфо выехал один всего на день. Вернувшись, он сказал:

– На этой вилле ты можешь жить спокойно, пока мы не позовем тебя, чтобы взойти на корабль. А станет тебе скучно, так сходи иной раз в горы Самбука, там наш главный лагерь. Я теперь еду к старцу, надеюсь очень скоро тебя увидеть.

Астольфо уехал, а Ринальдо нашел на вилле все, что было необходимо. Садовник и его дочь были его сотоварищами в доме и обслуживали его. Посланцы от Общества приезжали и уезжали.

Дочь садовника, Серена, была его спутницей во время его одиноких прогулок. В ней он видел вторую Розу и постепенно так привык к ее обществу, что не в силах был расстаться с ней. Она занимала его небольшими историями о духах, русалках и рыцарях и пела свои и его романсы, которые он сочинял для нее.

В этом простом кругу день за днем проходил для него незаметно, и он прожил на вилле уже три недели.

Как-то сидел он с Сереной в садовой беседке. И сказал, ему-де кажется, что она, Серена, уже несколько дней не так весела, как обычно.

– В этом виноват отец. Он сказал мне на днях, что вы здесь долго не останетесь, что вы уедете и никогда к нам не вернетесь.

– И это привело тебя в такое грустное настроение?

– Почему бы нет? Не надо было в этом мире сводить знакомство, если вскорости приходится расставаться.

– Так ты, значит, меня любишь?

– Я думала, вы давно уже это заметили.

– Но раз я не могу здесь остаться…

– Когда вы уедете, я буду очень и очень грустить.

– А потом ты опять будешь весела. Все пройдет.

– Нет! Не пройдет, я знаю это уже сегодня. Вы же знаете песнь о прекрасной рыбачке и влюбленном графе. Я вам ее уже часто пела. Там говорится:

 
Что люблю, забыть навеки?
Что ты! Как это возможно?
 
 
Все, что хочешь, но не это.
Любишь – помнишь непреложно…
 
 
Что люблю, забыть навеки?
Что ты! Как это возможно?
 

– Что можешь ты ждать от твоей любви?

– Быть вами опять любимой. Разве вы не знаете, что говорится об этом в песне о плененном рыцарю?

 
Наслажденья бесконечны
Есть и в тяжести оков,
Коими связуют вечно
Нас Надежда и Любовь.
 
 
Жизнь, могущество, терпенье
В дар Любви Надежда шлет;
Что ни есть в ее владенье —
Все от сестринских щедрот.
 

К Ринальдо явился посланец из лагеря и вручил ему письмо. Оно было от Чинтио, тот по-дружески упрекал Ринальдо, что он ни единого раза не поднялся в горы, в лагерь к друзьям. И просил его сделать это как можно скорее.

Ринальдо написал ответ, в котором обещал выполнить его просьбу. Уладив все с посланцем, он направился на берег моря, где нашел нескольких рыбаков, занятых погрузкой продуктов на барку. Он подошел к ним, приветствовал их, ему ответили, и завязался разговор:

– Куда повезете вы эти продукты, что в барке?

– На остров Панталерия, – ответил один из рыбаков.

– На Панталерию? Далеко это отсюда?

– Шестьдесят миль! Рукой подать!

– А на островке этом много жителей?

– Ах, Боже мой! Кроме жителей маленького городка и замка, там живут еще три сотни человек. Есть на острове две-три деревеньки и несколько забавных загородных домов. Все там окружено береговыми скалами. Но по существу, это красивый, веселый островок! В средней его части пролегает прекрасная плодородная долина, а склоны гор заботливо возделаны. На острове есть и поля, изготовляют там вино, масло растительное, выращивают апельсины, занимаются овцеводством. А чего там у людей нет, то привозим им мы.

– Население острова, видимо, люди бедные?

– Богатыми их не назовешь, но они работящие и доброжелательные люди. Больше всего им недостает денег. Золотая монета у них редкость. Но они иногда откапывают редкие монеты, и в Сицилии обращают их в деньги. Им нужно немного, они долго обходятся двумя-тремя серебряными монетами.

– Мне бы хотелось глянуть на этот островок.

– Это очень просто. Господину нужно только поехать с нами. Мы возьмем недорого.

– Когда вы отплываете?

– Завтра, через час-другой после восхода солнца.

– Я еду с вами.

Ринальдо вернулся домой с твердым намерением отплыть на Панталерию и оттуда никогда не возвращаться в Сицилию.

– Быть может, – бормотал он, – мне еще удастся найти тихий, мирный приют среди неиспорченных, чистых детей природы и там спокойно, раскаявшись, жить согласно завету Господа Бога, чтобы потом попасть на небо.