Текст книги "Изместьева Ж.А. Великое прозрение. Послания Ангелов - Хранителей. Книга 1"

Автор книги: Хосе Рисаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Хосе Рисаль
Не прикасайся ко мне

Хосе Рисаль и его роман «Не прикасайся ко мне»

Советскому читателю, несомненно, будет интересно познакомиться с романом крупнейшего филиппинского писателя, ученого и патриота Хосе Рисаля. Имя его уже известно советским людям. Еще в 1937 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышел очерк его жизни и творчества[1]1
  А. Губер и О. Рыковская, Хосе Рисаль, Жургиз, М. 1937.


[Закрыть]. Был, к сожалению в сокращенном виде, издан второй роман Рисаля – «Флибустьеры»[2]2
  Хосе Рисаль, Флибустьеры, Гослитиздат, Л. 1937.


[Закрыть], являющийся как бы продолжением предлагаемого ныне читателям «Не прикасайся ко мне».

В 1961 году передовая общественность многих стран отмечала столетие со дня рождения и шестьдесят пять лет со дня казни славного сына филиппинского народа. В связи с этим издательство Восточной литературы выпустило том избранных публицистических произведений и писем Рисаля[3]3
  Хосе Рисаль, Избранное. Под редакцией Г. И, Левинсона, изд-во Восточной литературы, М. 1961.


[Закрыть], раскрывающих яркий, но вместе с тем сложный и противоречивый путь развития его мировоззрения.

Мы отсылаем читателя, желающего более подробно ознакомиться с жизнью и деятельностью национального героя Филиппин, к этим работам и ограничимся лишь самыми краткими сведениями.

Хосе Рисаль родился в богатой и культурной провинциальной семье в маленьком городке Каламба. Он был необычайно одаренным человеком, обладал прекрасной памятью. С детства Рисаль обнаружил поэтический дар и способности к изобразительным искусствам. Закончив иезуитскую коллегию в Маниле, Рисаль поступил в Университет св. Фомы. Уже в студенческие годы он своими патриотическими стихами привлек симпатии прогрессивной молодежи и вызвал первые подозрения властей и монахов, преследовавших малейшее проявление национальных чувств. Двадцати одного года он вынужден был покинуть родину, где ему угрожал арест, и бежать за границу.

Блестяще окончив медицинский и философский факультеты в Мадриде, Рисаль совершенствует свои таланты окулиста в клиниках многих европейских стран. С необычайной легкостью он попутно изучает языки их народов. Не теряя связи с родиной, он активно участвует в кампании за проведение реформ на Филиппинах, которую развернули с помощью испанских либералов филиппинские эмигранты в Испании.

Еще студентом, в Мадриде, Рисаль задумал свой первый роман, призванный показать всему миру и прежде всего Испании язвы колониальной действительности и тем ускорить проведение реформ, в возможность осуществления которых он долгое время верил. Жизнь Рисаля проходила в значительной мере за пределами родины. После бегства с Филиппин в 1882 году он рискнул снова появиться там на короткий срок в 1887 году. Окончательно Рисаль вернулся на родину в 1892 году человеком, хорошо известным в прогрессивных кругах европейских ученых своими научными, ярко антирасистскими работами, своими исследованиями о прошлом Филиппин, литературными и политическими произведениями. Рисаль отдавал себе ясный отчет в той опасности, которая ждала его на Филиппинах, он знал, как ненавидели его колониальные власти, каким гонениям и преследованиям подвергали родных. И несмотря на это, Рисаль не раздумывая порывает с привычной и обеспеченной жизнью, которую ему давала врачебная практика, и возвращается на родину. Иначе он поступить не мог.

Изжив свои прежние иллюзии о возможности получить реформы из рук Испании мирным путем, Рисаль осознает необходимость объединения филиппинцев, сплочения национальных сил. Он создает первую национальную политическую организацию – «Лигу Филиппин», но подвергается аресту и ссылке на далекий остров Минданао. Рисаль оказывается оторванным от развивающегося революционно-освободительного движения. Когда в 1896 году на Филиппинах вспыхнуло восстание, колониальные власти поспешили казнить Рисаля.

Филиппинский народ свято хранит память о Хосе Рисале, собирает и изучает его литературное наследство, ярко отражающее не только идейное развитие самого Рисаля, но и эпоху пробуждения и утверждения национального самосознания филиппинского народа.

* * *

Предлагаемый советскому читателю первый роман Рисаля «Не прикасайся ко мне» («Noli me tangere») переведен на многие языки мира. «Noli me tangere» как название романа было выбрано автором не случайно. Этими словами из Евангелия Хосе Рисаль хотел подчеркнуть, что он собирается коснуться именно тех язв филиппинского общества, которые всячески пытались скрыть колониальные властители Филиппин. У нас роман «Но прикасайся ко мне» издается впервые, хотя он не только занимает весьма значительное место в истории филиппинской литературы и истории развития общественной мысли, но и, несомненно, вошел в золотой фонд гуманистической культуры.

Роман «Не прикасайся ко мне», подобно «Хижине дяди Тома» Бичер-Стоу или «Максу Хавелару» Мультатули, пронизан высокими идеями гуманизма, идеями борьбы против расового и колониального угнетения. Вот почему эти произведения не утратили своего значения и по сей день. Их место в мировой литературе определяется остротой и злободневностью тематики. Романы апеллировали не к угнетенным народам, судьбе которых искренне и горячо сочувствовали их авторы, а к общественному мнению угнетающей нации. Бесправное положение рабов-негров в США, жестокость и произвол алчной Компании голландских купцов и их агентуры в Индонезии, чудовищная картина колониального режима на Филиппинах были призваны воздействовать на господствующие классы, искоренить вопиющее зло.

Популярность, которую немедленно по опубликованию получили названные выше произведения, объяснялась не только том, что они отвечали лучшим чаяниям и стремлениям демократических слоев народа. Они отражали назревшие потребности ломки существовавших общественных отношений, превратившихся в тормоз развития производительных сил США, метрополии Индонезии – Нидерландов, хозяина Филиппин – Испании.

В литературных произведениях находили отклик и политическая борьба, и растущие противоречия внутри господствующих классов, отражавшие объективную потребность в изменении методов эксплуатации негров США, колониальных народов Индонезии и Филиппин. В них проявлялось острое столкновение классовых интересов, о чем можно судить по публицистике и парламентским дебатам той поры.

Но произведение Рисаля отличается от «Хижины дяди Тома» или «Макса Хавелара» прежде всего тем, что оно написано сыном того народа, бедствия которого он раскрывает и за улучшение судеб которого он борется.

При всей искренности сентиментального сочувствия к неграм («Хижина дяди Тома»), при всей искренности возмущения политикой голландских эксплуататоров («Макс Хавелар»), ни квакерша Бичер-Стоу, ни бывший колониальный чиновник Мультатули не могли подняться до подлинного пафоса утверждения национального самосознания, который характеризует филиппинца Рисаля.

Да это и понятно. «Хижина дяди Тома» стоит особняком среди произведений Бичер-Стоу, и из многочисленных произведений Мультатули лишь «Макс Хавелар» пережил испытание временем.

Что же касается произведений Рисаля, то они составляют неразрывное целое, по ним можно проследить эволюцию идейных и политических взглядов писателя-патриота. Более того, его произведения отражают целый этап в развитии национальных идей Филиппин, характерный для пробуждающегося национального самосознания и возникающего буржуазно-национального движения всех колониальных и зависимых народов в период до Великой Октябрьской социалистической революции и общего кризиса капитализма.

На примере Филиппин можно проследить неизбежность краха тех буржуазно-реформистских иллюзий и надежд на получение необходимых реформ из рук метрополии при сохранении ее господства, которые пережило в свой начальный период национальное движение колоний – Индии, Индонезии и многих полуколониальных стран.

Внимательное изучение этого романа и других произведений Рисаля, а также работ основателей Индийского национального конгресса и даже ранних работ Сун Ят-сена помогает понять закономерность буржуазно-националистических иллюзий в определенный исторический период.

Эти иллюзии вытекали не из неспособности молодой, лишь складывавшейся, национальной буржуазии подняться до понимания необходимости и неизбежности революционной борьбы. Как показала дальнейшая история национально-освободительного движения, национальная буржуазия колониальных стран, при всей своей классовой ограниченности и страхе перед массовой борьбой трудящихся классов, оказалась способной не только участвовать, но и в ряде случаев руководить завоеванием независимости. Закономерности раннего этапа в национальном движении определялись, несомненно, – во-первых, слабостью самой буржуазии, еще не верившей ни в свои возможности, ни в силы народа, и во-вторых – что, быть может, особенно важно – представлением, будто в борьбе с капиталистическими пережитками и в экономике, и в политике, и в культуре интересы буржуазии метрополии совпадают с ее собственными интересами. Воспитанная на либеральных идеях капитализма той поры, когда его развитие шло по восходящей, на идеях борьбы против феодализма, клерикального засилья, борьбы за буржуазные свободы, буржуазная интеллигенция далеко не сразу смогла понять, что сохранение всех этих докапиталистических отношений в колониях – есть непременное условие их эксплуатации, извлечения колониальных сверхприбылей, наконец, сохранения их в качестве аграрно-сырьевых придатков метрополии. И до тех пор, пока эти иллюзии но были на горьком опыте утрачены, представители национально-буржуазного движения в колонии видели в либеральной буржуазии метрополии своего естественного союзника и в борьбе с феодальными пережитками, и с монашескими орденами.

Роман «Не прикасайся ко мне» – этап эволюции представлений Рисаля о задачах и возможностях национального развития.

Советский читатель с интересом прочтет этот роман Рисаля и потому, что это правдивая и подлинно реалистическая картина филиппинской действительности в последние десятилетия испанского господства. Сложны и нарочиты отношения всех его героев, судьбы которых, и даже их предков, Рисаль связывает в драматический узел. В этом, несомненно, сказалось влияние таких авторов, как Эжен Сю и Александр Дюма-отец. Со слов самого Рисаля мы знаем, что он зачитывался их романами. Однако каждый эпизод, каждый характер, взятый в отдельности, – обобщение бесчисленных и типичных для Филиппин того времени явлений.

Работу над романом Рисаль завершил в Берлине и там же издал его на испанском языке в 1887 году. Хотя роман был написан вдали от Филиппин, в нем ощущается и горячая любовь к родине, и неразрывная с ней связь.

Рисаль тщательно следил за всем, что происходило на Филиппинах. Он общался с либеральными кругами филиппинской эмиграции, сотрудничал в журнале, издававшемся в Мадриде Испано-Филиппинской ассоциацией.

Но главное, что делает таким убедительным и безупречно правдивым его повествование, это навсегда запечатлевшиеся в душе и памяти большого наблюдательного художника мельчайшие подробности природы и быта его родины, непосредственно им и его семьей пережитые столкновения с колониальными сатрапами и всевластными на Филиппинах монашескими орденами.

В романе Рисаля «Не прикасайся ко мне» имеют место автобиографические моменты, художественно претворенные и обобщенные. Но в действительности их гораздо меньше, чем может показаться на первый взгляд, ибо зачастую исследователи усматривают сходство многих событий, описанных в романе, с событиями, происшедшими в жизни автора много позднее, чем был написан роман, и потому звучащими скорее пророчески.

Судьба отца героя романа, Ибарры, во многом напоминает судьбу отца самого Рисаля.

Богатый и уважаемый житель маленького городка Каламба, так напоминающего Сан-Диего в романе, отец Рисаля пользовался благосклонностью и вниманием местных властей и священника-монаха, но по какому-то пустячному поводу навлек на себя их немилость и был подвергнут преследованиям. На семью обрушились первые невзгоды. Мать Рисаля, образованная и умная женщина, которую боготворил Хосе и которой он многим был обязан в своем эстетическом воспитании, была брошена в тюрьму по нелепому, вымышленному обвинению. Несколько лет ей пришлось испытывать на себе издевательства и жестокость колониального правосудия. Лишь счастливый случай – не менее яркий пример колониальных нравов! – вывел ее из узилища. Правда, когда роман писался, семья Рисаля еще не испытала всех несчастий, постигших ее впоследствии. Родители Рисаля тогда были еще живы, но позже и ему придется стать свидетелем кощунственного глумления монахов над телом его умершего родственника, которому было отказано в «христианском» погребении. Когда это произошло, Рисаль писал своему другу: «Разве не предсказал я это в моем романе «Не прикасайся ко мне»[4]4
  Хосе Рисаль, Избранное, изд-во Восточной литературы, М. 1961, стр. 212.


[Закрыть].

Однако этот эпизод, описанный в романе, – не пророческое предвидение, а характеристика повседневной практики приходских священников-монахов, широко использовавших для вымогательства и мести религиозные предрассудки, прививавшиеся народу веками.

В трагической судьбе трогательной любви Марии-Клары и Крисостомо Ибарры много сходства с жизнью самого Рисаля. Обрученные в детстве, Крисостомо и Мария верны своим чистым чувствам, но их разлучает коварство монахов и страх раболепствующего перед колониальными властями отца Марии. Такая же любовь с юных лет связала и самого Рисаля с подругой его детства кузиной Леонорой. Они были обручены перед его отъездом за границу. Но хитрость и бездушная жестокость родных заставили Леонору нарушить обещание и выйти замуж за инженера-иностранца. Однако это произошло почти через десять лет после написания «Не прикасайся ко мне».

Многие исследователи склонны видеть в самом авторе прототип Ибарры, действительно наделенного многими его чертами и не случайно появляющегося на родине после длительной поездки по тем странам Европы, где побывал Рисаль. Возможно, это обусловлено постоянными мыслями Рисаля о возвращении на родину и надеждами на то, что его там ждут.

Однако в образе Ибарры, в его чувствах и мировоззрении раскрывается не только Рисаль, в нем воплощены черты представителей филиппинской, метисской интеллигенции, выражавшей пробуждавшееся национальное самосознание. Патриотизм и стремление к прогрессу своей родины, трезвое понимание отсталости страны и бедствий своего народа сочетались у зародившейся буржуазной интеллигенции с твердой верой в возможность получения реформ из рук испанских либералов, с надеждами на процветание Филиппин как равноправной части Испании, как ее «любимой дочери». Филиппинская интеллигенция в этот период видела панацею от всех зол в распространении на колонии казавшихся ей заманчивыми, а на деле крайне умеренных «свобод» испанской монархии и в ограничении всевластия монашеских орденов.

Роман «Не прикасайся ко мне» очень важен не только как яркое доказательство либерально-реформаторских взглядов первых представителей национально-буржуазного движения, их страха перед революционными выступлениями народа, но и для уяснения мировоззрения писателя. Здесь его отрицание самой идеи отделения Филиппин от Испании и народной революционной борьбы, вера в силу просвещения и образования, как предварительной предпосылки политического и морального прогресса Филиппин, выступают еще вполне отчетливо. И эту ограниченность представлений о путях освобождения своей страны, которого Рисаль искренне желал и для которого он готов был отдать и не колеблясь отдал свою жизнь, он преодолевал медленно, мучительно и противоречиво.

Большой и наблюдательный художник, Рисаль видел, как гнев и бедствия народных масс прорываются в стихийных выступлениях. И хотя он не мог принять вооруженной борьбы и не верил в возможность победы, осуждать борьбу он тоже не мог. Для Рисаля мятежник-флибустьер – это выразитель справедливого гнева угнетенных и обездоленных, принципиально отличный от разбойников-тулисанов, но и многие из тулисанов – порождение колониального гнета. Элиасу, которого трагическая судьба толкнула на путь борьбы с представителями ненавистного режима угнетения, часто противопоставляется образ Ибарры с его верой в возможность получения реформ из рук Испании. В этом смысле любопытен разговор Ибарры и Элиаса (см. гл. «Семья Элиаса»).

На слова Элиаса: «Одни мы действительно ничего не значим, но вступитесь за народ, примкните к народу, внемлите его гласу, подайте пример остальным, покажите на деле, что такое родина», – Ибарра отвечает: «То, о чем просит народ, невыполнимо, надо подождать…» и далее: «… Я никогда не буду тем человеком, который поведет за собой толпу, чтобы силой добиваться реформ, неуместных по мнению правительства. Нет! И если когда-нибудь я увидел бы вооруженных мятежников, я встал бы на сторону правительства против них, ибо бунтующая толпа – для меня еще не вся родина. Я желаю добра народу и поэтому строю школу, я хочу повести его по пути образования и прогресса; без света нельзя идти вперед».

«Но без борьбы не обрести свободы!» – отвечает Элиас.

Казалось бы, здесь либералу-реформисту Ибарре противопоставлен революционный борец, готовый опереться на народ, хотя, собственно, и не представляющий, как и до каких пределов (о ликвидации иностранного господства Элиас не упоминает) эта борьба должна вестись. Однако достаточно обратиться к последней беседе Ибарры и Элиаса, чтобы это надуманное противопоставление рассыпалось, как карточный домик, и в устах того же Элиаса зазвучала все та же вера Рисаля в реформы и страх перед возможностью и последствиями революции. Здесь Ибарра и Элиас как бы меняются ролями.

Доведенный до отчаяния коварством своих врагов, их отвратительной провокацией, потерей любимой невесты, Ибарра заявляет Элиасу: «… Они сами открыли мне глаза, обнажили передо мной свои язвы и заставили стать преступником! И раз они этого хотят, я буду флибустьером, но флибустьером настоящим; я созову всех обездоленных, всех, у кого в груди бьется смелое сердце… Нет, я не буду преступником, никогда им не будет тот, кто борется за свою родину!»

Теперь Элиас пытается разубедить Ибарру, раскрывая при этом те цели, которые он, оказывается, имел в виду во время их первого разговора: «…хорошенько подумайте, прежде чем действовать, ведь может разгореться настоящая война, ибо у вас есть деньги, голова, и к вам потянется множество рук: у нас, к несчастью, слишком много недовольных. Но в той борьбе, которую вы хотите начать, больше всех пострадают беззащитные и невинные. Те же самые чувства, которые месяц назад заставили меня обратиться к вам и просить реформ, движут мною сейчас, когда я прошу вас подумать. Наша страна не замышляет отделиться от матери-родины; она просит лишь немного свободы, справедливости и любви. Вас поддержат недовольные, преступники, отчаявшиеся люди, но народ не пойдет за вами. Вы ошибаетесь, если, видя только темные стороны нашей действительности, полагаете, что страна лишилась всякой надежды. Да, родина страдает, но она надеется, верит и восстанет только тогда, когда окончательно потеряет терпение, то есть когда ее толкнут на это наши правители, а до этого еще далеко. Я сам не пошел бы с вами; я никогда не прибегну к таким крайним средствам, пока не увижу, что у людей погасла надежда».

В этих словах Элиаса с гораздо большей полнотой, чем в его собственных высказываниях, раскрывается кредо самого Рисаля, которое ему полностью никогда не удалось изменить. И через семь лет после выхода романа Рисаль будет писать одному из деятелей национального движения Дель Пилару: «Мы не революционеры. Нам не нужна кровь, у нас нет условности, и мы прибегнем к силе лишь тогда, когда все уже будет исчерпано, когда нас вынудят либо бороться, либо умереть». Однако в эти годы ему все чаще приходит мысль, что борьба эта неизбежна, что ни на какое правительство Испании надеяться нельзя.

Во втором своем романе «Флибустьеры» автор показывает как Ибарра осуществляет свои планы борьбы и мести. Но, пожалуй, именно в этом романе, где мирный реформатор «Не прикасайся ко мне» становится мятежным борцом, особенно ощутимо неприятие Рисалем насильственной борьбы. Этот роман позволяет нам проследить дальнейшую эволюцию отношения Рисаля к возможности добиться реформ мирным путем. Мы ощущаем внутренний разлад Рисаля, определявшийся постепенной утратой надежд на мирные уступки со стороны Испании и вместе с тем невозможностью принять и осмыслить революционный путь.

Сами формы борьбы, к которым прибегает Ибарра, – провокации народного недовольства, заговоры, направленные на уничтожение верхушки испанских колонизаторов, – обрекают все его планы на неудачу. Более того, они способны лишь скомпрометировать самую идею насильственной борьбы. В романе «Флибустьеры» еще резче, нежели в «Не прикасайся ко мне», проявляется противоречие мирных и насильственных путей спасения Филиппин от жестокой действительности. В страстных диалогах мятежника Ибарры, пытающегося под видом богатого ювелира Симона осуществить свои планы, и сторонника мирных реформ интеллигента Базилио как бы отражается внутренний разлад самого Рисаля. Устами Симона он произносит горячие слова в защиту патриотизма, филиппинского национализма, насильственного пути освобождения как единственно правильного. И тут же опровергает их аргументами Базилио. Рисаль заставляет Базилио горячо проповедовать путь реформ и развития образования и разрушает его аргументацию едкими сарказмами Симона.

Эта идейная борьба все же завершается не только неизбежным крахом планов мятежников, но и разочарованием в них самого Ибарры. Потерпевший поражение раненый Ибарра-Симон добирается до уединенной хижины священника-филиппинца. В беседах Ибарры со священником как бы подводятся итоги идейной разобщенности и героев романа, и той двойственности, которую испытывал сам Рисаль. И этим итогом все еще не является неизбежность революционной борьбы за освобождение Филиппин.

Но почему же тогда и роман «Не прикасайся ко мне» и «Флибустьеры» воспринимаются филиппинскими читателями и их колониальными повелителями в мундирах и рясах как опасные революционные произведения? Почему же первый роман действительно сыграл громадную объективно революционную роль не только в формировании национального самосознания, но и вызревании стремления к полному освобождению Филиппин от испанского господства? Это объясняется прежде всего страстностью обличения колониального режима и направленностью главных ударов именно на те его проявления, которые были особенно ощутимы для всех слоев филиппинского народа и особенно ненавистны ему.

Острие убежденной и непримиримой атаки Рисаля направлено в первую очередь против монашеских орденов и сонма их алчных и коварных представителей. И средствами художественного повествования, и насыщенными дидактическими тирадами Рисаль обрушивается на самых мрачных представителей колонизаторов. И его слова падают на благодатную почву, ибо монашеские корпорации в итоге трехвекового испанского господства превратились в наиболее ненавистных носителей всех форм экономической, политической и идеологической эксплуатации. Сосредоточив в своих руках громадные земельные угодья, ордена и церковь выступали в качестве самых жестоких и ненасытных помещиков. Десятки тысяч арендаторов монашеских земель повседневно и ежечасно испытывали на себе их феодальные методы эксплуатации, помноженные на неограниченные возможности использования в этих целях оружия религии.

Обращение подавляющего большинства филиппинского населения в католичество и беззастенчивое использование отсталости и суеверий народных масс, отданных на откуп монашескому «просвещению», открывали путь для чудовищных вымогательств.

Не допуская филиппинцев в состав монашеских орденов и отстранив филиппинских священников-немонахов от всех богатых и многолюдных приходов, «духовные» корпорации превратили и религиозные функции в монополию «чистокровных» испанцев.

Основной принцип национальной политики колонизаторов – воспитание в филиппинцах признания превосходства белых, преклонения перед величием Испании – сочетается с постоянным унижением национального достоинства. И в этом наиболее изобретательными оказывались монахи. Ограниченность и невежество большинства монахов, их разврат и стяжательство мастерски разоблачены Рисалем. Их роль жестоких цензоров и гонителей просвещения и прогресса, их борьба против проникновения на архипелаг даже невинных либеральных произведений из Манилы превращались в непреодолимое препятствие на пути филиппинского народа к знаниям.

В своем боевом антиклерикализме, в саркастическом высмеивании религиозных предрассудков и эрудированном опровержении вымыслов церковников Рисаль, до конца жизни остававшийся верующим, подымался помимо своей воли до подлинного атеизма.

В этом отношении интересны острые антиклерикальные памфлеты, в которых Рисаль развивает многие из его мыслей, изложенных и в данном романе, и в «Флибустьерах».

Срывая маску со священнослужителей и ниспровергая авторитет монашеских орденов, Рисаль помогал самым широким массам осознать важность борьбы против этой главной опоры колониального режима Испании, осознать то, к чему филиппинцев стихийно толкала и сама жизнь.

Показом зависти и раздоров между монашескими орденами, соперничества и борьбы за приходы и доходы, Рисаль помог филиппинцам понять солидарность орденов в утверждении власти религии и сохранении колониального режима.

Не менее ярко изображены в романе и светские власти, все мелкие тираны, тесно связанные с испанским режимом, от каприза и произвола которых зависела судьба и жизнь каждого филиппинца. И если в первом романе под влиянием неизжитых еще надежд на реформы Рисаль противопоставляет относительное великодушие и либерализм генерал-губернатора монашеским мракобесам-насильникам, то в «Флибустьерах» он уже не жалеет красок для изображения жестокого и тупого повелителя колонии.

Наконец, свидетельством глубокого патриотизма является разоблачение Рисалем той узкой прослойки метисов и филиппинцев, все благополучие которой зиждилось на пресмыкательстве перед колонизаторами, облегчавшими им возможность наживы и эксплуатации народных масс.

Величайшее значение уже первого романа Рисаля заключалось в пронизывавшей все его произведение идее общности интересов самых широких слоев филиппинского населения в борьбе за свои права и за прогресс своей родины. Судьба всех его героев убедительно показывает, что и богатый филиппинец, и представитель народной интеллигенции, и простой крестьянин – все страдают от существующего режима. Каждый из них в любой момент может стать жертвой произвола, лишиться своего имущества, чести, жизни.

Роман, как и все другие произведения Рисаля, звал к единению национальных сил, утверждал любовь к родине и жертвенность во имя ее будущего. Но помимо воли писателя, его произведения звали и на борьбу за эти идеалы, на ту революционную вооруженную борьбу, которая его страшила.

Не удивительно, что именно появление романа Рисаля сделало его имя таким популярным не только в кругах националистической интеллигенции, но и в народе, который тайком читал эту запрещенную властями «крамольную» книгу. И очень характерно, что разоблаченные враги филиппинского народа и сам народ воспринимали Рисаля именно как революционера. Для филиппинских патриотов он становится знаменем грядущей вооруженной борьбы за независимость. Но примечательно, что по мере того как среди передовых элементов трудящихся и среди мелкобуржуазной разночинной интеллигенции росли революционные настроения, многие из соратников по борьбе за реформы и единомышленников Рисаля в начальный период его деятельности расходились с ним. Вернее, они еще оставались на тех же позициях вымаливания реформ у Испании, когда Рисаль уже убедился в бесплодности подобных попыток, осознал, что, лишь организовав национальные силы филиппинцев, можно добиться прогресса и склонить Испанию к уступкам.

Возвращение Рисаля на родину в 1892 году и создание им первой на архипелаге политической организации «Филиппинской Лиги» стало крупной исторической вехой в развитии национально-освободительной борьбы филиппинского народа. И хотя «Лига Филиппин» в соответствии с идеями Рисаля ставила перед собой цель добиваться реформ и прогресса мирным путем, она явилась первой организацией, где наряду с буржуазно-помещичьей интеллигенцией были и выходцы из народа. Цели Лиги и многие ее организационные принципы позднее были восприняты создателями подлинно революционной народной организации Катипунана во главе с «великим плебеем» Андреасом Бонифасио.

Даже находясь в ссылке, Рисаль продолжал оставаться знаменем революционной организации, все более решительно вступавшей на путь подготовки вооруженного восстания. Накануне восстания посланцы Катипунана тайно прибыли к Рисалю и предложили ему возглавить борьбу. Рисаль отказался, он не верил в возможность победы, его страшили жертвы и гибель сотен и тысяч людей в неравной борьбе. Хотя он к этому времени уже изверился в возможностях мирным путем при сохранении испанского господства добиться свободы и прогресса, он считал восстание еще преждевременным.

В августе 1896 года разразилась национально-освободительная революция, возглавленная Катипунаном. Не связанный с ней непосредственно, Рисаль был предан суду и казнен на Багумбаянском поле, обагренном кровью многих филиппинских патриотов. Жестокая расправа над любимым поэтом и писателем, ученым и просветителем вызвала еще больший подъем освободительной борьбы и народного гнева.

Филиппинский народ чтит память национального героя и патриота. Его романы и публицистические произведения переиздаются, они и сейчас но потеряли своего значения в борьбе против колониализма, против мрачных сил католической реакции, пытающихся в иных формах, иными средствами укрепить обреченный мир угнетения и эксплуатации.

А. Губер