Текст книги "Клара и тень"

Автор книги: Хосе Карлос Сомоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

21:12

Даниэль Босх сидела внутри темного фургона. Машина где-то остановилась, но она не знала почему. Она предположила, что, может, водитель кого-то ждал. Он с ней не говорил, ничего не объяснял. Просто молча сидел за рулем, в темноте, – еле очерченный слабым светом, проникающим сквозь ветровое стекло, силуэт. Даниэль, привязанная к своему сиденью четырьмя ремнями, дышала ровно, пытаясь сохранять спокойствие. Она все еще была одета в длинную рубашку «Девочки в окне» и окрашена четырьмя толстыми слоями масла, которые полагались ее персонажу. Когда она ощутила землетрясение, то побоялась, что какой-нибудь слой краски может отойти от кожи, но теперь она видела, что этого не случилось. Она принялась вспоминать родителей. Сейчас, когда страшное было позади, ей хотелось поговорить с ними и еще с дядей Лотаром и сказать, что с ней все в порядке. Вообще-то ничего с ней не произошло: через несколько секунд после того, как «Туннель» начал содрогаться, к ней подошел очень любезный господин и провел ее наружу, освещая путь фонариком. Потом, пристегнув ее к сиденью в задней части фургончика, он выехал из Музеумплейн. Даниэль не знала, куда они поехали. Сейчас, припарковавшись в темноте, водитель ждал.

Неожиданно силуэт задвигался, встал и посмотрел в ее сторону. Девочка глядела на него с неким беспокойством. Это был высокий, на вид очень сильный мужчина. Потом он подошел. В слабом свете, еще проникавшем внутрь автомобиля, Даниэль смогла разглядеть, что мужчина улыбается.

21:15

Сразу после разговора с Вуд Лотар связался по радио с Никки. Руки его дрожали.

«Невозможно. На этот раз Эйприл ошибается».

Никки удивилась его первому вопросу не менее, чем он сам.

– Эвакуированные картины? Господи, Лотар, они в полном порядке. Наверное, немного напуганы, но не повреждены. Их отвезли в гостиницу, но в номера не заводили. Они в фургончиках, припаркованных в гараже гостиницы.

Это была дополнительная мера безопасности. Только соответствующий персонал мог отвести картины в номера. Единственная обязанность эвакуационной группы заключалась в том, чтобы удалить их от возможной опасности.

– Значит, они в гараже гостиницы? – не унимался Босх.

– Именно. Мы обсуждали это на последнем совещании, помнишь? И решили не перевозить их сразу же в «Старое ателье», потому что Альфред сказал, что в «Ателье» этой ночью будет пусто, все закрыто, а мы не хотели выставлять дополнительную охрану…

Босх помнил. В этот момент он готов был повесить трубку, но приказ Вуд был однозначным: он должен удостовериться.

– Все ли картины в гараже в данный момент?

– Все. Чего ты боишься?

– Датчики фургонов работают?

– Без проблем. У нас на экране сейчас все сигналы.

– Все?

Никки заговорила с материнским терпением:

– Все, Лотар. Не волнуйся больше за Даниэль. Она спрятана в бронированном фургоне и…

– Ты можешь назвать мне эвакуированные картины?

– Конечно. – Никки произнесла названия с небольшими паузами, и Босх подумал, что она читает их с экрана: – «Вирсавия», «Девочка в окне», «Еврейская невеста», «Титус» и «Сусанна и старцы».

– Только эти пять?

– Только эти. Остальные должны были вот-вот выехать, но тут эвакуацию отменили.

– Прямо сейчас на экране правильно видны сигналы из всех пяти машин?

– Так точно. Лотар, что-то случилось?

Босх колебался с микрофоном в руке.

– С картинами сейчас только персонал по чрезвычайным ситуациям?

– Еще охранники гаража. И туда едет группа отдела безопасности. Они скоро будут на месте.

Этому Босх мог поверить. Выбранный для хранения картин отель «Ван Гог» расположен очень близко к кварталу музеев. Туда можно дойти с Музеумплейн пешком.

– Мартина мне делает знак, – сообщила в этот момент Никки. – Мы получаем все пять сигналов, Лотар. Все в порядке, уверяю тебя. Они в гараже, ждут инструкций.

О чем еще ему оставалось спрашивать? Он подозревал, что опасения мисс Вуд необоснованны.

Молился, чтобы на этот раз Вуд ошиблась.

21:17

Тень водителя присела рядом с Даниэль. Темень в этой части фургона была еще больше, и Даниэль едва удалось разглядеть красивые голубые глаза и застывшую улыбку.

– Ты в порядке? – спросил мужчина на безупречном голландском.

– Да.

– Ну и жуть, да?

Даниэль кивнула. Сидя на корточках рядом с ее сиденьем, мужчина с улыбкой смотрел на нее.

– Чего мы ждем? – спросила Даниэль.

– Приказов, – сказал мужчина.

Она не знача почему, но эта темнота и эта тишина ее немного пугали. К счастью, присутствие мужчины с любезной улыбкой придавало ей спокойствие.

21:18

Внезапно Босху пришел в голову новый вопрос.

– Никки, какую картину эвакуировали первой? Это известно?

Никки назвала.

– Картина оказалась в фургоне меньше чем за минуту, – с улыбкой добавила она. – Настоящий рекорд. Сотрудник по эвакуации сработал очень быстро… Лотар?… Ты здесь?…

Молчание.

Очень долгое молчание. Никки подумала, что связь прервалась. Но тут снова услышала Босха.

– Никки, слушай внимательно. Свяжись с Альфредом и Теей… И с Гертом Уорфеллом. Это ЧП… Пожалуйста, не задавай вопросов… Я хочу, чтобы меньше чем за десять минут отряд наших людей окружил гостиницу. Это сверхважно…

Прервав разговор, он в смятении огляделся по сторонам. Громкоговоритель начал распространять успокоительные слова. Начальник пожарной команды обращался к публике, чтобы объявить, что происшедшее не связано с недостатками конструкции «Туннеля» и что опасности больше нет. Полиция также просила спокойствия. Об этом просили все. Повсюду все пытались успокоиться. Люди вокруг Босха снова начинали улыбаться. Трагедия потихоньку сползала в сторону анекдота.

Но внутри Босха ужас не улегся.

Он предчувствовал, что мисс Вуд снова права.

Никки только что сказала ему, что первой эвакуировали картину «Сусанна и старцы». А Вуд несколько минут назад сказала: «Это «Сусанна и старцы». Лотар, на этот раз он выбрал эту картину».

21:19

Водитель привез их в «Старое ателье», завел в одну из кабинок для эскизов в первом подвальном этаже и тут показал им свою карточку. Бирюзового цвета бедж. Эта карточка, пояснил он, подтверждала его право вносить в картину нужные исправления. Удивилась не одна Клара: она заметила, что Старцы тоже смотрели на водителя с недоумением. «Значит ли это, что он художник?» – спросил Первый Старец, Лео Крупка (так он представился Кларе несколько минут назад), полотно, которое она видела в аэропорту «Шипхол». Водитель сказал, что он не художник, а только один из людей, отвечающих за поддержание картины в идеальном состоянии. «А разве это не задача отдела по уходу за картинами?» – Вопрос Франка Родино, высокого и плотного Второго Старца. Да, но этим занимается и отдел искусства. Искусство проводит «процедуры по уходу» за всеми значительными картинами, хотя заботится при этом не о здоровье фигур, а о качестве самой картины. У водителя действительно были указания эвакуировать и спрятать картину, но вначале он должен был подправить натяжку. Такую картину, как эта, нельзя просто упаковать и отправить домой.

Юноша сработал очень оперативно. Почти одновременно с началом содрогания, которое потрясло стены «Туннеля», он подошел к ним и произнес по-английски слово «эвакуация». Он провел их наружу и исключительно быстро спрятал в фургон. Он едва замешкался, чтобы дать халат нагой Кларе, которой масло стягивало кожу. Старцы даже не сняли картинные одежды. Потом, когда в гараже гостиницы они пересели в другой фургон, он пояснил, что «Туннель» чуть не рухнул и что ему приказано эвакуировать картину и отвезти ее в «Старое ателье». Он говорил на беглом книжном английском с акцентом, происхождение которого Клара не смогла определить. Он был хорош собой, хотя, возможно, немного чересчур худощав, и больше всего в нем привлекали внимание светло-светло-голубые глаза.

В кабинке для эскизов, где они находились, стоял стол, а на нем лежали кейс и клеенчатая сумка, которые, похоже, принадлежали водителю. Там же были коробки с этикетками для всех трех персонажей. Водитель раздал им этикетки и попросил, чтобы они их надели. Родино с его непомерной полнотой было трудно нагнуться и отыскать свою щиколотку. Потом он велел им сесть на стулья, как примерным ученикам, а сам остался стоять рядом со столом.

Он сообщил, что его зовут Матт. Он работал в Фонде и делал всего понемножку.

– Именно это я сейчас и буду делать. Всего понемножку.

Матт старался, чтобы фигуры его поняли. Он постоянно искал в глазах Крупки и Клары, для которых английский не был родным, признаки замешательства, и тогда повторял фразу или, если попадалось какое-нибудь неясное слово, прибегал к помощи жестов или заменял его на другое. Из-за этого они вынуждены были прислушиваться, несмотря на испытываемую усталость. Он снял зеленый жилет с надписью «Группа эвакуации» и остался в рубашке и брюках. И то, и другое было белого цвета. Лицо тоже. Весь Матт был сгустком белизны.

– Что мы будем делать? – поинтересовался Крупка.

– Сейчас я объясню.

Он повернулся к ним спиной и открыл кейс. Что-то оттуда вытащил. Какие-то бумаги.

– Это важная составляющая для поддержания натяжки картины, но не спрашивайте меня почему. У вас уже достаточно опыта, чтобы знать: ваша обязанность – выполнять желания художника, даже если они кажутся абсурдными.

Он раздал бумаги. Начал с Крупки, потом перешел к Родино, а потом к Кларе. У него были очень выразительные, погребенные в маску из гладкой кожи глаза.

На бумаге был небольшой текст на английском. Какие-то слова, которые показались Кларе непонятными, что-то вроде философских размышлений об искусстве. Каждый из них, пояснил Матт, по очереди прочтет свою часть, а он будет записывать их голоса. Очень важно прочитать отрывок хорошо, громко и четко. Если нужно, запись можно повторить.

– Потом пойдем дальше, – добавил он.

21:25

Когда группа отдела безопасности прибыла в гостиницу и обнаружила, что фургон «Сусанны» пуст, сбылись самые худшие предчувствия Босха. Именно тогда он понял, как тщательно все спланировано. Там снова ждал второй фургон, и Художник просто пересадил в него картину. Сигнал датчика из фургона продолжал поступать, но картины внутри уже не было. К счастью, один из охранников гаража видел, как происходила пересадка, и поэтому у них было описание второго фургона. Охранник утверждал, что в нем уехали только водитель и фигуры.

Ван Хоор и Спаальце сразу откликнулись на звонки Босха. Работника службы эвакуации, приписанного к «Сусанне», звали Матт Андерсен, ему двадцать семь лет, «расторопный малый, опытный, вне всяких подозрений», по словам Спаальце. Его отпечатки пальцев, голос и замеры не соответствовали морфометрическим данным Художника, но Босх, начавший осознавать основательность поддержки, получаемой преступником изнутри Фонда, не обратил на это внимание. Любой важный работник Фонда мог легко получить доступ к морфометрическим данным сотрудника в компьютере и внести в них изменения.

– Лотар, я не виноват… – дрожал в трубке голос ван Хоора. – Если Спаальце уверяет меня, что Андерсену можно доверять, я долженэтому верить, понимаешь?…

– Спокойно, Альфред. Я знаю, что ты ошеломлен. Я тоже.

Ван Хоор совсем сдал. Он брызгал слюной в микрофон, как хнычущий ребенок:

– Ради Бога, Лотар, ради Бога! Я сам поговорю со Стейном, если нужно! Группа эвакуации набрана из агентов-ветеранов, надежных людей!.. Скажи, пожалуйста, Стейну, что!..

– Успокойся. Никто в этом не виноват.

Так оно и было. Или никто, или все. Выслушивая излияния ван Хоора на другом конце трубки, Босх ходил из стороны в сторону, раздавая приказы и объяснения. Он видел, что все остальные так же не могли поверить в происходящее, как и он. Неожиданное нельзя мешать с неожиданным: молния не ударяет дважды в одно место. Уорфелл, к примеру, когда Босх ввел его в курс дела, не смог произнести ни полслова. «-Единственнаядозволенная трагедия – это трагедия в «Туннеле», Лотар. Что ты тут мне теперь рассказываешь? Что одна из картин исчезла?»

Бенуа удивил его по-другому. Он нашел его на улице, в окружении полиции по борьбе с беспорядками, членов народной дружины, пожарных и, пожалуй, целого отряда солдат, но когда подошел Босх, Бенуа сделал знак, отвел его в сторону и украдкой показал привязанную к запястью желтую этикетку.

– Я не господин Бенуа, – прошептал он гнусавым голосом с иностранным акцентом, крепко вцепившись в локоть Босха. – Я его портрет. Господин Бенуа оставил меня здесь вместо себя, но, пожалуйста, никому об этом не говорите…

Придя в себя от удивления, Босх понял, что Бенуа пребывает в еще большем смятении, чем он сам, и, наверное, выставил эту картину в качестве щита. Он вспомнил анекдот про манекен за стойкой отдела претензий и возвратов. Интересно, полотно здесь – тот самый угандец?

– Мне нужно поговорить с господином Бенуа, – сказал ему Босх.

– Господин Бенуа сейчас вас слышит, – ответил портрет. Керубластин поработал на славу – черты лица были абсолютно правдоподобны. – Возьмите мою рацию, вы можете поговорить с ним через нее.

Бенуа действительно все слышал. Судя по голосу, он находился в полной нирване: ничего не происходит, я ни в чем не виноват, все будет хорошо. Он отказался сообщить Босху, где спрятался. Сказал, что это не бегство, а тактическое отступление.

– Господин Фусхус-Гализмус ничегонам не рассказал, Лотар! – простонал он. – Я имею в виду о «Христе» и о «землетрясении» в «Туннеле». Хоффманн все знал, а мы нет!..

Художник тоже знал, подумал Босх.

Когда ему удалось вставить слово в лихорадочный поток речи Бенуа, он рассказал, что случилось с «Сусанной». Бенуа в наушнике внезапно онемел.

– Лотар, скажи, что это не конец света!

– Это конец, – сказал Босх.

Он пообещал, что будет держать его в курсе, и отдал рацию портрету. В эту минуту он заметил череду фургонов, въезжающих на Музеумплейн: возвращались эвакуированные картины. Тут были все, кроме «Сусанны». Из одного фургона вышла Даниэль. Девочка была крошечной точкой среди высоченных мужчин в темных костюмах. Ее каштановые волосы, блестящее, охристого оттенка тело и мраморное лицо казались оптической иллюзией. Выйдя из машины, первым делом она подняла ногу, чтобы убедиться, что сияющая подпись на ее левой щиколотке все еще там. Увидев, что она делает, Босх невольно почувствовал комок в горле. Он понял, каким важнымбыло для нее это чудесное приключение, и на какое-то мгновение даже согласился с решением ее родителей. Он знал, что не сможет ее обнять, потому что она окрашена и на ней одежды картины, но все равно подошел.

Ниэль шагала за руку с водителем эвакуационного фургона, высоким и крепким мужчиной с приятной улыбкой. Она была очень довольна. При виде Лотара ее обведенные белой масляной краской глаза расширились.

– Дядя Лотар!

Очень трудно было убедить ее не обнимать его.

– Ты в порядке? – спросил он.

Она сказала, что да. Куда ее ведут? В один из вагончиков отдела искусства: там хотят собрать все картины, прежде чем отвезти их в гостиницу. Нет, она не испугалась. Водитель все время был с ней, и это помогло ей не бояться. Ее родителям уже сообщили, что с ней все в порядке. Она хотела рассказать Босху что-то смешное, но не успела закончить (охранники торопились). Похоже, Роланд очень разнервничался, когда ему пояснили, что его дочь «не повреждена». Роланд не знал, что это обычная в отношении картин фраза, и вначале подумал, что речь идет только о краске на ее коже. Ее отец ответил: «Мне все равно, растрескалась на ней краска или нет. Я хочу знать, как моя дочь!»От этих слов Даниэль смеялась до слез. Босх мог понять волнение Роланда, но не сочувствовал ему. «Терпи во имя искусства», – думал он. Он попрощался с племянницей и отправил ее в далекий надежный уголок сознания. В этот момент ничто не должно было ему мешать.

В вагончике «А» все развивали лихорадочную деятельность. Никки постоянно была на связи с полицией и с группой Теи ван Дроон. Хоть было глупо думать, что это сделано вовремя, жандармерия расставила контрольные дорожные посты на всех выездах из Амстердама. Какой-то инспектор полиции хотел поговорить с Босхом, чтобы узнать подробности, но у него не было времени. «Меня ни для кого нет», – предупредил он. Он уселся рядом с Никки перед одним из компьютерных терминалов, обеспечивавших связь с «Ателье».

– Пока нет ни следа фургона, Лотар, – заметила Никки. – Кого, черт побери, мы ищем? Это связано с нашей задачей по поиску Постумо Бальди?

Не время что-то скрывать, подумал Босх. К черту кризисный кабинет, в данный момент все в кризисе.

– Да. Но не важно, Бальди это или нет. Это безумец, и он уничтожит «Сусанну», если мы ему не помешаем…

– Боже мой!

Босх видел на экране компьютера изображение «Сусанны и старцев». Женщина-полотно по национальности испанка, ей двадцать четыре года, зовут Клара. Старцев изображали венгр Лео Крупка и американец Франк Родино, оба чуть моложе Босха. Родино, американец, был необъятный и, пожалуй, мог бы создать Художнику кое-какие проблемы в том невероятном случае, если бы между ними началась схватка.

«Лотар, смотри на все с положительной стороны».

Какое-то мгновение он только разглядывал изображение. Особенно лицо девушки. Она спокойно смотрела на него с фотографии.

«Это не девушка, это полотно. Мы – то, за что другие нам платят».

Босх не был с ней знаком и никогда с ней не говорил. Он прочел ее полное имя и попытался его тихонько произнести. Фамилию выговорить было сложновато. Риэйес. Реес. Рэйэс. Мисс Риэйес или Рейэс была из Мадрида. Они с Хендрикье пару раз отдыхали летом на Майорке, и Босх бывал в Мадриде, Барселоне. Бильбао и других испанских городах, сопровождая разные выставки. Ничто из этого не имело в данный момент ни малейшего значения, но воспоминания об этих деталях помогали ему думать о ней как о человеке, подвергающемся опасности. Клара Рэйес или Клара Рейес смотрела выразительно и мягко, но в глубине ее глаз бился свет, которого не могла скрыть даже компьютерная обработка фотографии. Босх почувствовал, что эта девушка полна жизни и надежд, желания сделать все как можно лучше, полностью выложиться. Он подумал об Эмме Тордерберг и ее энергичной веселости. Клара немного напоминала ему Эмму. Как они с Вуд, и Фонд, и чертов художник, картины которого они охраняли, как всеони заплатят за крах надеждэтой девушки? Как «дедуля Поль» восстановит жизнь и радость, светящиеся в ее лице? Разве Курт Соренсен сможет найти страховую компанию, которая могла бы вернуть ей жизнь? Сколько стоит замучить ее до смерти? Вот о чем надо было спросить Саскию Стоффельс.

«Это не девушка, это полотно».

Он внезапно представил себе остановившийся на ней взгляд Постумо Бальди. Голубой пустой взгляд, как написанное на картине небо. «Его глаза – зеркала».И вращение диска машинки для подрезки холста все ближе и ближе к тому лицу…

Смотри на все с положительной стороны. Будем смотреть на все положительно. Все будем смотреть положительно.

«К черту!»

Он резко отстранился от компьютера.

– Никки, достань мне фургон и троих людей. Не обязательно из группы захвата. Мне нужны просто три вооруженных человека.

Она с удивлением смотрела на него.

– Что ты надумал, Лотар?

Вот. Вот в чем вопрос. Что ты надумал, Лотар? Что-нибудь.Все что угодно, но хоть что-нибудь. Яне художник, и современное искусство мне не нравится, так что я должен сделать хоть что-нибудь. Ни на что другое я не гожусь: я должен действовать, обязан действовать. Хватит уже смотреть на все положительно: пришло время действовать положительно,так ведь, Хендри?

– Не забудь, что сейчас на хвосте у этого типа вся полиция Амстердама, – добавила Никки. В ее глазах Босх заметил новый блеск. Беспокойство за него?Ему стало смешно.

– Не забуду, – кивнул он.

– Сейчас будет фургон и будут люди, – ответила Никки, и разговор закончился.

21:30

Густаво Онфретти переводил взгляд с одного полотна на другое. Они все еще были окрашены и не сняли костюмы. На Учениках из «Урока анатомии» были пуританские темные одежды с гофрированными воротниками, а на Синдиках – широкополые шляпы. На стуле в дальнем конце вагончика изгибала свое фантастическое желтоватое тело Кирстен, женщина-труп. Сам он сидел рядом с фигурами из «Вола», и на нем все еще была набедренная повязка цвета охры. Его окрашенное в землистые и желтоватые тона блестящее тело болело из-за долгих усилий на кресте, с которого его сняли меньше получаса назад. Отдел ухода за полотнами собрал все картины в вагончиках отдела искусства. Они наверняка хотели убедиться, что все в хорошем состоянии и не повреждены.

Состояние Онфретти было приемлемым, но удивленное лицо было как у воскресшего из мертвых.

Почему никто ничегоне знал о спецэффектах в его картине, если отдел искусства все давным-давно спланировал? Почему персонал по уходу за картинами не проинформировали о том, что «Христос» – интерактивный перфоманси что в определенный момент он «кончался», и земля содрогалась, и небо темнело?

Он вспоминал, как старательно ван Тисх все спланировал во время долгих недель работы в Эденбурге. «Потрясающее впечатление», – записал Онфретти в своем дневнике. Мгновение его мнимой «смерти» с криком и механическим содроганием «Туннеля» без конца выписывалось и прорабатывалось. Мэтр предупредил его, что очень важно, чтобы все произошло в точно назначенное время, и велел установить небольшой сигнальный огонек на противоположном конце «Туннеля», чтобы Онфретти знал, когда ему надо закричать. Однако предполагалось, что публика, работники по уходу за картинами и охранники будут оповещены и что «сотрясение» будет несущественным. По крайней мере так ему сказал ван Тисх.

Он недоумевал, почему Мэтр ему солгал.

Закончив работу над картиной, ван Тисх поцеловал его в щеку. «Я хочу, чтобы ты ощутил себя преданным мною», – тонко заметил он.

Теперь Онфретти думал, что, пожалуй, эта фраза была не просто остроумным замечанием.