Текст книги "Судьба. Книга 2"

Автор книги: Хидыр Дерьяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Топором камень не рубят

Осень 1916 года была тревожной – грозный призрак голода навис над народом всей своей тяжестью. Старики говорили: «О состоянии Змеи узнавай от Рыбы» – и качали лохматыми тельпеками. Год Рыбы не предвещал ничего хорошего году Змеи. За всю осень с неба не упало ни капли, нехорошая рыжая пыль висела в воздухе. Это предвещало засуху, засуха несла с собой голод, так как непомерные налоги выжали из людей всё, что можно было выжать. И случись нехватка собственного хлеба, на стороне его не купишь. Уже сейчас многие бедняки перебивались с хлеба на воду, благодаря аллаха и за это, а что предстоит в будущем году, если самые крепкие парни, которые могли принять участие в хошаре, вынуждены идти на трудовую повинность?

Расчистку магистрального канала, считавшуюся общественной работой, раньше проводили самые сильные и здоровые мужчины. Для землекопов специально откармливали баранов, отдавали им лучшую пищу, даже в ущерб детям, потому что работа была очень важной и очень тяжёлой. Теперь же на хошар должны были идти люди, не привычные к земляным работам, слабые, обессиленные недоеданием.

«Надо начинать пораньше, – говорили на базарах, – надо заблаговременно оповестить всех, кто желает идти на хошар. Работа начнётся раньше, иначе люди не сумеют справиться с ней к сроку, а тогда – вообще ничего не снимешь со своего участка земли, тогда – голодная смерть».

Вместе с Аллаком вышли на земляные работы Берды и Дурды – они решили засевать землю на паях с сыновьями Огульнияз-эдже. Однако перед выходом ещё долго размышляли, что будет, если увидят соглядатаи Бекмурад-бая.

– Милые мои, – сказала им Огульнияз-эдже, – не переживайте страхов раньше времени, как тот заяц, что с голоду в норе подох, боясь выйти из-за лисы. Есть бог на небе, и если он хранит человека, тот находится У него между веком и бровью. До сегодняшнего дня всё обходилось: ни власти вас не разыскивали, ни Бекмурад-бай не тревожил. Может быть, забыли про нас, не станут вообще искать. Пока не видят – камня не бросают.

Клычли согласился с матерью:

– Конечно, в той толпе вас трудно будет приметить. Баи наймут для работы за себя белуджей, афганцев, людей с севера. Те вас не знают. Там вообще такое будет, что собака своего хозяина не найдёт, кошка хозяйкиного голоса не услышит. А наши люди если и узнают, то доносить не побегут.

– Поработаем – посмотрим, – сказал Берды. – Если всё добром кончится, станем жить возле своего засеянного участка. Ну а если не повезёт, дорога в Каракумы всегда свободна. Надо только насчёт еды побеспокоиться. Здесь, думаю, тоже найдём выход: мне Сухан Скупой должен не одного барана – хороший приварок будет.

– Ты своих баранов оставь пока в покое, – заметила Огульнияз-эдже. – Пусть жир нагуливают, вам и без них будет что есть. А когда соберёмся, чтоб не сглазить, свадьбу твою справлять, они в самый раз и пригодятся.

– Мать верное слово говорит, – сказал Клычли. – Сухана Скупого тронешь – на свою голову беду найдёшь. Он знает всю твою историю, сразу к Бекмурад-баю побежит. Лучше пока помолчать. А придёт время – заберём баранов, из горла Сухана вырзем, если добром не отдаст.

Расчистку большого магистрального канала каждое племя начинало от своего арыка. Сначало работать было не очень трудно, но чем ближе к низовьям какала, тем глубже он становился. Мокрую глину приходилось выбрасывать с двух-трёхметровой глубины. Такой труд был по плечу только наиболее крепким землекопам. Люди, которые поначалу одолевали за день полторы-две делянки, с трудом начали справляться с одной.

Богатых хозяев трудности земляных работ не страшили. Они нанимали рабочих на базаре – выносливых, с сильными икрами, привыкших добывать свои хлеб лопатой. Беднякам приходилось работать самим. Наёмные рабочие, выбросив заданное на день количество земли, давно отдыхали, а дайхане всё ещё копались на своих делянках. Наконец заканчивали и они, оставались только самые слабые и нерасторопные. Над их головами ангелами смерти нависали обалдевшие от крика и ругани мирабы.

Многие не выдерживали. Они прекрасно понимали, что обрекают себя на тяжёлое голодное существование, но не было больше сил копаться в глине, потому что не было куска чёрного хлеба, чтобы заглушить урчание, пустого желудка. И люди уходили домой.

Без земляных работ дайханину нет воды, без воды нет посева, без посева – хлеба. Это было ясно каждому. И тем не менее день ото дня количество работающих уменьшалось. Появилось опасение, смогут ли оставшиеся закончить вовремя расчистку канала.

Мирабы собрались на совет. На нём присутствовал и арчин Меред. Его сместили со старшинства, и теперь он был одним из главных мирабов на канале.

После совета каждый из мирабов говорил с крупнейшим баем своего племени. И вот, по поручению остальных, к землекопам обратился Меред. Он сказал:

– Люди, которые не любят работать, бросили свои делянки и разошлись по домам. С теми, кто остался, мы не успеем закончить земляных работ до сева. Поэтому все, кто уйдёт хоть на день раньше окончания работ, воды не получат.

Дайхане глухо загудели. Меред поднял руку.

– Я ещё не кончил, люди! Объявляю, что со следующего базарного дня каждый получит очередь воды, сколько сделает делянок. Одну делянку одолел – одна очередь воды. Десять делянок – получи десять очередей воды. Понятно?

– А при чём здесь базар? – крикнул кто-то.

Меред степенно погладил бороду, усмехнулся:

– Может, кто-либо из вас захочет получить воды побольше. На базаре он сумеет нанять себе помощников. Десять помощников нанял – десять делянок сделал. Понятно?

Дайхане снова загудели, пытаясь вникнуть в смысл сказанного мирабом. Многие, пользуясь неожиданной передышкой, вылезли наверх.

– Неправильно это! – громко крикнул Берды.

К нему повернулись. Меред ощетинился:

– Почему неправильно?

– Потому что несправедливо!.. Послушайте, люди! Я не умею красиво говорить, но вы поймёте, если станете слушать. Мираб говорит, что труд людей, не выдержавших, не закончивших своих делянок, пропадёт. Он говорит, что воду будут распределять по количеству делянок, сделанных после следующего базарного дня. Кто из нас пойдёт нанимать рабочих? Никто. У нас нет денег. А баи могут нанять ещё по двадцать человек. Вода бедняков пойдёт к баям, – вот что предлагает вам мираб Меред! Работу на канале надо закончить в срок, но и те люди, которые не сумели выдержать до конца, тоже должны получить свою долю воды. Я так думаю!

– Кто это такой говорливый? – полушёпотом спросил Мереда один из мирабов, руководящий работами племени Бекмурад-бая.

– Черноусый этот? – также негромко уточнил Меред.

– Да.

– Этот парень в своё время украл из дома ишана Сеидахмеда невестку Бекмурад-бая и увёз её в Ахал.

– Слышал о таком. А тот, кто рядом стоит?

– Коренастый? Этот ещё опаснее. Он младшего брата Бекмурад-бая на базаре зарезал. А вон тот длинный, что лопату вытирает, этот коня увёл у Вели-бая и скрылся.

– Иншалла, целая шайка головорезов! – пробормотал мираб, всматриваясь. – Ходили слухи, что тот, который в тюрьме сидел, помер там.

– Слухи, ага, что хлопковый пух: думаешь, что пригоршню захватил, а там и щепотки нет.

– Надо бы Бекмурад-баю сказать…

Меред быстро глянул на собеседника, отвёл глаза в сторону, степенно сказал:

– Не стоит тревожить попусту уважаемого Бекмурад-бая. Если они ходят не скрываясь, значит скрываться им нет необходимости. Видимо, уладили они все свои дела, оправдались перед народом. Пусть работают. Головорезы они или нет, а всё рабочая сила. Сейчас каждый человек дорог, чтобы вовремя закончить расчистку.

Мираб тоже посмотрел на Мереда, словно пытаясь проникнуть в скрытый смысл его слов, и немножко поспешнее, чем нужно было бы, согласился:

– Да, да, пусть работают. От свиньи, говорят, и щетинка – благо. Пусть работают…

Меред проводил его взглядом, задумчиво пожевал кончик уса. Он был далёк от мысли оказывать благодеяние этим смутьянам, но не Бекмураду же оказывать благодеяние! А впрочем, кто знает…

* * *

Некоторые землекопы ещё обедали. Другие, успевшие покончить с нехитрой снедью, разбирали лопаты и со вздохами расходились по своим делянкам.

Подъехали три вооружённых всадника: один русский, казак, двое – туркменские джигиты. Казак достал из кармана кисет, вытащил из него клочок бумажки. Землекопы с любопытством наблюдали за его действиями: может, приехал объявить об отмене трудовой повинности? Джигиты бесстрастно смотрели на толпу, сдерживая разгорячённых коней. Никто из дайхан их не знал.

Казак гулко высморкался, склонившись с седла, вытер пальцы о шаровары, развернул бумажку и сиплым, пропитым басом рявкнул, как скомандовал:

– Берды!.. Аки!.. Оглы!..

– Я! – отозвался из толпы, и вышел вперёд оборванный, средних лет дайханин.

– Подойди сюда! – приказал казак. – Стой вот здесь и не двигайся с места!

Дайханина звали Берды Баки-оглы, и ему показалось, что выкрикнули именно его имя. Он растерянно поглядывал то на всадников, то на односельчан, не понимая, зачем ему приказывают стоять возле казака.

Землекопы насторожились, поняв, что за приездом конных кроется что-то недоброе. Те, кто уже начал работать, выбрались наверх, подошли к своим односельчанам, крепко сжимая в руках лопаты. Над толпой повисла выжидающая тишина,

– Дурды!.. Мурад!.. Оглы! – снова гаркнул казак.

На этот раз никто не отозвался.

– Дурды Мурад-оглы, выходи сюда!

Толпа хранила молчание. Конечно, в каждом стаде есть своя чёрная овца: кое-кто был не прочь проявить своё рвение, указать на человека, имя которого несколько раз повторил казак, но к этому не располагало общее недружелюбное настроение дайхан. Сказать скажешь, а потом?

– Аллак!.. Аллаберды!.. Оглы! – выкрикнул казак.

Снова никто не откликнулся.

Один из джигитов тронул коня и поехал вдоль капала, выкликая имена Дурды и Аллака.

Как только стало понятно, зачем появились всадники, Берды тихо спросил товарищей:

– Что будем делать? Я в тюрьму больше не намерен попадать. Лучше смерть, чем тюрьма.

– Они приехали нас забрать? – прошептал Дурды.

– Пусть кричат, не подавайте голоса.

– А может, отзовёмся? – нерешительно сказал Аллак. – Ничего они нам не сделают, люди не дадут нас в обиду.

– Нельзя! – рассердился Берды. – Забыл пословицу: «На бога надейся, а ишака привязывай»? Если только на соседа надеяться станешь, полжизни не проживёшь. Что нам Сергей наказывал?

– Чтобы мы ни в коем случае не давались властям в руки, – сказал Дурды.

Аллак молчал, потупя голову.

– Ну, вот, а ты хочешь сдаваться, – упрекнул его Берды.

– Что же нам делать?

– Теперь не время думать, что делать, – Дурды тряхнул головой. – До смерти сделаем всё, что сможем!

– Ты храбрый парень, – сказал Берды. – Но думать всё же надо.

– Давайте скроемся потихоньку, убежим в пески, – предложил Аллак.

– Погоди! – Берды немного подумал, наблюдая за тем джигитом, который ехал вдоль канала, и твёрдо решил. – Убегать, так убегать, но не как зайцы бегают от шакала! Барс тоже иногда отступает перед загонщиками… Вон и второй джигит поехал разыскивать нас. Мешкать нельзя. Землекопы тоже начали расходиться по своим делянкам…

– Бежим? – спросил Аллак.

Нет, – сказал Берды. – Ты подойди незаметно к русскому, который караулит бедняка, назвавшегося моим именем, и стой неподалёку – я тебе знак подам, когда действовать надо. Не струсишь?

– Не струшу! – обиженно сказал Аллак.

– А ты, Дурды, иди вон на тот участок канала, за кустами тальника. Спрыгни вниз и копайся потихоньку.

– Там же работы закончены! – удивился Дурды.

– Неважно. Ты – копайся. Кто окликать станет – притворись глухим. А как только появится возле тебя чужой человек, хватай его за горло!

– Что ты задумал? – тихо спросил Аллак.

– Бежать! – отрезал Берды. – Но мы убежим на их конях и с их пятизарядками! – Он направился к джигиту, который был поближе. Тот придержал копя, выжидающе глядя на подходящего черноусого парня.

– Джигит-ага, вы Аллака Аллаберды-оглы ищете? – смиренно спросил Берды. – Он совсем глухой, этот Аллак, ничего не слышит. Пойдёмте, я вам покажу, где он работает.

Они свернули за густые кусты тальника, буйно разросшегося по берегу канала, и остановились возле делянки, на которой не спеша ковырял глину лопатой Дурды.

– Вот Аллак!

– Эй, ты, – крикнул джигит, – вылазь!

Дурды даже не поднял голову.

– Не слышит, – сочувственно сказал Берды. – Придётся вам его за рукав потянуть.

– Прыгай вниз, толкни его! – приказал джигит.

– Не могу! – Берды даже отступил на шаг. – Между нами туркменчилик, он может меня лопатой ударить.

Джигит выругался, спрыгнул с копя и, примериваясь, где склон более отлогий, скользнул на дно канала. Не успели ноги его коснуться земли, как Дурды отшвырнул лопату и схватил его за горло. Сверху свалился Берды. Вдвоём они быстро скрутили руки отчаянно сопротивлявшемуся джигиту, заткнули кушаком рог. Берды снял с него винтовку, сорвал патронташ.

– Накинь на него халат! – переводя дыхание, приказал он Дурды. – А ты, парень, лежи и не двигайся, если не хочешь получить пулю в лоб!..

Берды выбрался из канала как раз вовремя: к кустам тала подъезжал второй джигит, обеспокоенный исчезновением товарища. Конь первого джигита поднял голову, коротко всхрапнул и снова потянулся к траве. Насторожившийся джигит сиял винтовку, клацнул затвором, загоняя патрон в патронник.

В этот момент из-за кустов вышел Берды. Сердце его билось тревожно и гулко, но он улыбался, как человек, только что бывший свидетелем забавного происшествия.

– Ай, потеха! Ваш товарищ Аллака нашёл, а тот – глухой, упёрся и не хочет вылезать из канала. Кричит: «Мираб воды не даст, если делянку не закончу!» Наш товарищ справиться не может, на помощь зовёт…

– А ты почему не помог? – джигит подозрительно смотрел на Берды.

Тот дурашливо ухмыльнулся:

– А меня не просили! Вас просили найти…

– Иди вперёд! Показывай, где они!

– За теми кустами в яме сидят и ругаются.

С коня джигит не мог рассмотреть, что твориться на дне канала. Какой-то длинный серый свёрток ворочался и мычал. Рядом, на корточках, обхватив голову руками, сидел человек.

Джигит соскочил с копя, присел на краю склона, повёл вниз стволом винтовки.

– А ну вылезай! Стрелять буду!

Но стрелять ему не пришлось. Подошедший сзади Берды с силой ударил его каблуком в спину. Джигит глухо хакнул, выронив винтовку, рухнул вниз. От удара он потерял сознание, поэтому Берды и Дурды без особых хлопот связали ему руки и ноги изложили рядом с товарищем.

– Так! – удовлетворённо сказал Берды, возбуждённый борьбой и успехом. – Мы, братишка, сделали с тобой всё так легко, словно волосинку из масла вытащили. Дай бог с русским так же справиться.

– Давай застрелим! – предложил Дурды, возбуждённый не менее своего друга. – Прямо отсюда можно, не выходя из-за кустов. Давай?

– Надо быть справедливым, – возразил Берды. – Они нас не убивать пришли – мы их тоже убивать не станем. Ты забирай пятизарядки и патронташи и стереги лошадей, чтобы не убежали. Мы с Аллаком сейчас здесь будем.

Недаром говорят, что смелому сам бог помогает. Казак, сгорбившись, сидел в седле и дымил цыгаркой: отсутствие спутников его не беспокоило. В двух шагах от него переминался с ноги на ногу Аллак. Казак изредка взглядывал на него, но ничего не говорил, только цыркал на землю слюной сквозь прокуренные зубы. Побаливала голова от вчерашней выпивки и от здоровой оплеухи, которой угостил его собака вахмистр, придравшись к оторванной пуговице. Казаку было в высшей мере на всё наплевать, хотелось поскорее разделаться с этим не вовремя подвернувшимся делом да выпить добрую чарку водки, которую он предусмотрительно припрятал от вчерашней попойки. Только бы приятели не нашли да не выдули! Где это запропастились помощнички гололобые?

Он начал нашаривать носком сапога стремя, придерживая лежащий поперёк седла карабин. В этот момент кто-то с силой дёрнул его за ногу. Он потерял равновесие, грузно, как чувал с зерном, шмякнулся на землю. На него, хватая за горло, навалился тог самый верзила, что стоял рядом.

Однако казак не собирался сдаваться. Крякнув, он вывернулся из-под противника, оседлал его. Плотоядно оскалив зубы, махнул пудовым кулачищем.

Дорого обошлась бы Аллаку его поспешность, будь Берды менее проворным. Удар по голове прикладом карабина свалил лихого казака. Берды помог подняться Аллаку.

Через несколько минут трое друзей, опоясавшись патронташами своих побеждённых врагов, направили коней в сторону Каракумов. Три лёгких облачка пыли поднялись и растаяли вдали. Всё произошло настолько быстро, что многие из землекопов даже не видели ничего. А те, кто оказался невольным свидетелем происшедшего, сделали вид, что ничего не заметили. Поднялся ветер и припорошил чёткие отпечатки конских копыт. Как будто ничего и не случилось, только очнувшийся казак с удивлением щупал голову и поминал бога, крест, веру.

До работавших дайхан долго доносились его энергичные выражения, но дайхане помалкивали, хотя казак недвусмысленно задевал их родню и всех туркмен вместе взятых. Дайхане торопились выполнить свои дневные задания – это было куда важнее, нежели прислушиваться к ругани русского.

В голове темно – весь мар мрачен

– Режь барана! – весело сказал Клычли, входя в дом Сергея. – Чай кипяти, чурек доставай!

– Это по какому такому случаю? – полюбопытствовал Сергей.

– Целая толпа паломников к тебе идёт.

– Кто такие?

– Не знаю. Один яшули как будто дядя Аллака, остальные – незнакомые. С лопатами. Думаю, землекопы с канала.

– Пусть идут, – сказал Сергеи, – это неплохо.

Один за другим дайхане заходили в комнату. Пока они здоровались и рассаживались – кто неловко на стульях и сундуке, большинство – на полу, вдоль стен. Худайберды-ага на нравах знакомого представлял Сергея:

– Это – Сергей, очень хороший парень. Знает, что такое добро и что такое зло. Его отец всю жизнь десятником на плотине здешней работал. Не зря жизнь прожил – хорошего сына оставил.

Дайхане вежливо подтверждали:

– Да, да, мы слышали хорошее о Сергее.

– Пусть будут успешными его дела.

– Пусть счастье не обходит его порог.

– Мы сменили сегодня свою стоянку, – пояснил Сергею Худайберды-ага. – Вашими соседями стали, прямо напротив вас свои землянки выкопали. Сырые землянки. Огонь зажгли, чтобы просушить, – дым пошёл, дышать нечем. Решили к тебе в гости наведаться. Не сердись, что всей артелью пришли.

– Зачем сердиться! – сказал Сергей. – Очень хорошо, что пришли. Всегда заходите, дверь открыта.

– Будем заходить, – пообещал Худайберды-ага и достал из-за подкладки старенького тельпека письмо. Вот письмо пришло. По-русски написано, а говорят, что мне пришло. Наверно Меле, сын, пишет.

– Он умеет писать по-русски? – изумился Сергей.

– Не умеет, – вздохнул Худайберды-ага. – Совсем никак не умеет. Думаю, товарищ русский писал. На, сынок, читай!.. Плохо без Меле, трудно. И Бекмурад-бай обманул, – он ведь на семь дней раньше шайтана родился, кого хочешь обманет. Должен был тысячу, двести рублей отдать – долго не отдавал. Теперь отдаёт, а пшеница вдвое прежнего подорожала. Давай, говорю, пшеницей по старой цене. Говорит: пшеницу не должен, бери деньги, а то совсем ничего не получишь. Эх-хе!.. Ну, что там сын пишет?

– Пишет, чтобы за него не беспокоились, – сказал Сергей, про себя дочитывая письмо. – Работает он с хорошими русскими товарищами на железной дороге в Самаре, есть-пить хватает.

– Меле не бездельник! – Худайберды-ага с гордостью погладил свою коротенькую редкую бородку. – Сам сыт будет, отца-мать накормит!.. Что ещё пишет?

– Ещё поздравляет тебя.

– С чем поздравляет?

– С тем, что царя скинули с престола. Это очень большая радость.

Даихане негромко заговорили между собой: поздравление сына Худайберды-ага их удивило. Один из них выразил вслух общую мысль:

– Не знаю, может, не так скажу, но раньше мы считали, что поздравлять можно с рождением сына. Или когда родич из вражьего плена вернулся. Или когда жеребец твой на скачках других коней обошёл. Зачем поздравлять, что царя с трона прогнали?

Худайберды-ага понял, что сельчане не одобряют сообщение Меле. Он и сам рассердился на сына за такое глупое поздравление, поставившее его в неловкое положение перед земляками. Однако, пытаясь смягчить впечатление, сказал:

– Ай, что говорить, от белого царя мы ничего плохого не видели, но нет вечного на земле. Искандер был властелином всего мира – умер. Могущество Сулеймана распространялось на ветер и на воды, но трон его тоже рассыпался. Нет вечного в этом мире.

– Постой, постой, – перебил его Сергей, – это за что же, яшули, белого царя хвалите?

– Ай, за всякое хвалим… Мне двадцать лет было, когда в Мары паровоз пришёл. Плохое было время, неспокойное. Один – гонится, другой – убегает. Завтра – наоборот. Садишься со словами «Бисмилла» за миску с едой и не знаешь, сумеешь ли сказать «Аллах акбар», вставая. Жены вечером серпик закрывают, а люди молятся: «Дай бог, чтобы его завтра можно было спокойно откинуть». Кто мог знать, что случиться завтра? Может, с одной стороны каджары появятся, или с другой – хивинский хан, или с третьей – заревут карнаями головорезы эмира Бухары, Никто ничего не знал – букашке. до пташки не дотянуться, но разговоры ходили: «В Серахсе убит Медэмин… В Мары каджаров перерезали». Думаем, спокойнее станет. Однако недаром говорят, одному угождала, другому угождала – ребёночек-то и не в отца. Новые вести приходят: каджары войско собирают, хан Хивы идёт резать туркмен за кровь Медэмина. Разве жизнь была? Беда была! Белый царь нас избавил от тревог, аллаха за него должны молить.

– Так-так, – сказал Сергей, – интересно? Значит, белый царь дал вам спокойную жизнь. Все так думают?

Дайхане закивали:

– Так, братишка Сергей.

– Худайберды-ага верное слово сказал.

– Может, не совсем так, немножко так…

– Что же вам ещё дал царь?

– Ещё? – Худайберды-ага подумал, погладил бритую голову, оживился. – Ещё огонь дал! Кто в ту пору спички видел? Не знали спичек, чакмак был, кресало, да и то не в каждом доме. А почему не в каждом? Потому что нет кремня в Мары. Кто в Ахал едет, тому наказывают кремней привезти. А наказ, он как комар: в одном ухе поёт, в другом ухе поёт, отмахнулся от него – и забыл. А иной раз и кремень есть, но огня нет: женщины трут от сырости не уберегли. Пословицу даже придумали: «У кого трут всегда сухой, у того невестка добрая». А ты, сынок, говоришь, что да что… Были селения, в которых ни в одном роду чакмака не было. Богатым хорошо – они саксаул жгут. Вечером хозяйка сгребёт угли в яму, золой присыпет – утром они горячие. А бедняк жил так, что от такой жизни собака завоет. Кустарник жгли, траву жгли. От травы какие угли? Вот и бегают женщины с утра, смотрят над какой кибиткой дымок появится, туда идут уголька просить. Берут твой уголёк – кусочек тела берут. Жалко: твой уголёк, тебя согрел бы, а ты его соседу должен отдать. А как не отдашь? Соседу тоже жить надо. А освещались как? Тряпочку в баранье сало ложили, поджигали. У всех сало есть? Нет. А белый царь лампу дал, крашеную бязь дал…

– У вас, яшули, сейчас лампа есть? – спросил Сергей.

Худайберды-ага немного смутился:

– Ай, у меня нет – у другого есть.

– Кто имеет у себя лампу? – обратился Сергей к дайханам.

Посмеиваясь, поглаживая бороды, они промолчали. Худайберды-ага торопливо сказал:

– Лампа – не главное, не в этом дело. И в темноте кусок хлеба мимо рта не пронесёшь, был бы хлеб. А вот с хлебом у нас совсем плохо. Земляные работы – трудные работы, пожилым людям не под силу. Шестой месяц глину бросаем с глубины в три человеческих роста. Много людей копало канал, да не все выдержали. Из каждых четырёх трое ушли, бросив делянки. Если к концу работ останется половина тех, кто начинал, говори хвала аллаху. А водный надел ушедших – пропал.

– Кто вам сказал, что пропал?

– Большие мирабы сказали, сынок Сергей. Мы вот между собой порешили: нельзя пропадать людям. Пусть они не закончили своих делянок, но они – работали. Подсчитаем, сколько заработали, поставим в очередь на воду. Пусть хоть немного посеют пшеницы или ячменя, подкормят ребятишек. Только говорится: не умеешь кусаться – зубов не показывай. Мы одно решили, мирабы своё решили – не будет ушедшим воды. Если, мол, не хотят, чтобы труд пропал, пусть продадут сделанное. Надел пятьдесят батманов пшеницы дал бы, а они его за пять батманов продают. И находятся такие нехорошие люди, которые, забыв аллаха, покупают делянки бедняков. Сегодня три человека продали свои наделы. Пожелал им счастливо до дому добраться, а они даже не ответили добрым словом. Как ответишь, когда комок в горле? Ведь не делянки продали! Еду продали, которой целый год должны были их дети жить! И я свой надел продам. За пять батманов продам, потому что ни сил больше нет, ни хлеба нет.

– Нельзя этого делать! – горячо возразил Сергей. – Ни в коем случае не продавайте свою воду! Если воду продадите, землю не засеете. А что дальше? Будете а открытыми ртами смотреть на небо и просить у аллаха? Не даст аллах!.. Как вы не понимаете, что вода ваша кровь, ваша жизнь?!

– Мы понимаем, джаным, – ласково сказал Худайберды-ага. – Всё понимаем, давно понимаем, а где выход? Я не знаю, и звездочёт не знает…

– Если понимаете, то зачем продаёте? Вот уж поистине пословицу оправдываете: «Зарабатывает лошадь – ест ишак».

– Не продашь, сынок, совсем даром пропадёт. Аллак с товарищами четыре месяца работали. Думал, мне помощь будет. Прогнали их, пропал их труд.

– Ничего не пропало, отец! Что Аллак с товарищами заработали, то они и получат. Они слишком много отдавали своего, чтобы наконец понять необходимость борьбы. Один – невесту отдал, второй – сестру и отца, третий – доброе имя. Теперь они своё без боя не отдадут. И вы, если будете бороться, отстоите своё право – ни один бай глотка вашей воды не выпьет… Ты вот что, яшули, приведи ко мне от каждого мирабства по одному человеку, которые собираются продавать свои наделы, хорошо?

– Приведу, Сергей-джан, отчего не привести. Ты хорошо говорил, правильно говорил, но сомневаемся мы.

– Почему сомневаетесь?

– Мудрые люди учили: «Острозуба мышь, а кошку ей всё равно не загрызть».

– Глупые это люди, извините меня, яшули, робкие люди, а не мудрые. Если вы меня пословицами бьёте, я вам тоже пословицей отвечу. «Объединившиеся и гору в порошок сотрут». Слыхали такую? И ещё: «Плюнет народ – море разольётся», и в этом море все ваши кошки и баи захлебнутся!

Старики заулыбались. Парни помоложе засмеялись вслух, один сказал:

– Не в плевках, в конской моче топить их надо!

– В верблюжьей жвачке! – поддержал второй.

Смех стал громче, но несколько аксакалов многозначительно закряхтели, и насмешники смущённо умолкли.

– Мы неграмотные, тёмные люди, сынок Сергей, – сказал Худайберды-ага, коснувшись руки Сергея. – Кто скажет – мы верим. Но в мире стало очень много разговоров, больше, чем ослов в Кабуле. Трудно нам разобраться, где – правда, где – ложь. Вот мы узнали, что белого царя прогнали. А кому это на пользу, кому во вред, мы не знаем. Бекмурад-бай и другие твердят. «Русские без головы остались, перебьют друг друга, одним концом эта драка и туркмен коснётся». Начальник уезда говорит: «Я уеду – на головы туркмен сто бед обрушится». В марыйской русской мечети русский мулла и русский ишан просят своего бога, чтобы он царю трон вернул. А марыйские рабочие берут красивые портреты царя и разбивают их об столбы на мосту, в реку кидают и смеются. Вон тот парень своими глазами видел… Видел, оглум?[19]19
  Оглум – сынок


[Закрыть]

– Видел, – кивнул парень. И ещё кулаками вслед грозят. Красивые портреты, рамки – все в золоте. Я хотел одну палку золотую подобрать, да постеснялся.

– Вот, Сергей-джан, и пойми: где – хорошо, где – плохо. Как нам разум подсказывает, не годится нашему сыну, который живёт в Самаре, поздравлять нас с тем, что прогнали царя. Он – царь, а все цари – под особой защитой аллаха. Наш ум не может понять, почему аллах позволил свершиться такому. Люди говорят, что Ишан Сеидахмед в книге вычитал киамат – конец света. Может, поэтому?

– Киамат! – усмехнулся Сергей. – Слепой об стену ударится, думает, что конец света.

– Я правду говорю, сынок! – настаивал Худайберды-ага. – Сказал ишан, что скоро на землю обрушится ад. Хиву, вроде бы, уже засыпали пески, в Ахале всё разрушил ветер, Теджен затопило, в Мары скоро пойдёт мор. А за Туркмен-Кала, в песках, видели, говорят, след змеи. Ширина – больше пяти шагов. Говорят, по пескам проползёт змея вокруг Мары, а потом обрушится на город. Ты не смейся, Сергей-джан, мы ничего не понимаем. Что услышим – думаем правда. Ноги наши трясутся и сердца дрожат от этих разговоров. Мы пришли, чтобы ты объяснил нам, что к чему – где. ёж, а где коровья лепёшка.

– Много нечего объяснять, – сказал Сергей. – Царь жил по какому закону: и принёсший воду, и разбивший кувшин – равны. А на самом деле это далеко не так. Царскому поместью в Байрам-Али не страшны ни засуха, ни наводнение. А дайханам? Наверно, многие яшули помнят прошлую засуху. Много горя принесла она дайханам, А наводнение, – его уж я хорошо помню, когда вода до Теджена дошла? Пятнадцать тысяч дайхан три месяца приводили в порядок своё хозяйство… Вы говорите, что, мол, всё от бога. Но ведь вы любите повторять слова аллаха: «От тебя – работа, от меня – сытость». Кто сам старается, тому и аллах помогает. Конечно, обуздать Мургаб сами, без помощи правительства, вы не можете, поэтому вам нужен не. царь, а такой хозяин, который болел бы за нужды всего народа. Царя жалеть не надо! Правильно сделали умные люди, что выгнали нерадивого хозяина.

Разговор продолжался до поздней ночи, пока Худайберды-ага, спохватившись, не положил ему конец…

– Умный парень Водяной Сергей, – рассуждали между собой возвращающиеся дайхане. – Слушаешь его – рот забываешь закрыть.

– Наверно, все вопросы на свете знает.

– Как правильно сказал: муллы и ишаны живут о одним словом «дай!»,

– Хе! Разве есть человек, который бы не просил? Ты сам всегда тянешь руки к богу: «Дай!»

– Не путай, Ханали, белое с чёрным! Я сначала работаю, а потом прошу за труды.

– Хапали хочет кибитку к кибитке поставить!

– Одно дело поработав просить, другое – из прохладной тени руку протягивать.

– Разве мулла ничего не делает?

– Что же он делает?

– Ручку у яйца ищет!

– Не ручку, а бога на нас молит!

– Мы сами помолимся, а он пусть помахает кетменём с утра до вечера!

– Ханали, наверно, сам муллой задумал стать!

– А ведь правда, люди, много умных речей мы сегодня услышали. Даже в голове у меня светлей стало!

– Незаметно. Ты всё время на мои пятки наступаешь.

– Откуда Сергей столько знает?

– Ему русские говорят, которые у рыбаков живут.