Текст книги "Судьба. Книга 2"

Автор книги: Хидыр Дерьяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Слух ходил, что их за ум из Петербурга к нам переселили. Правда это или нет?

– Кто знает, может, правда. Они, говорят, самого Эфлатуна[20]20
  Эфлатун, Эристун – арабская транскрипция имён Платона и Аристотеля.


[Закрыть] могли бы учить.

– Что – Эфлатун! Сам Эристун в ученики им не годится!

– Большим мудрецом был Эристун. Один раз его испытать хотели, под постель бумагу положили. А он посмотрел на небо и сказал: «То ли небо немножко спустилось, то ли земля приподнялась, но расстояние между ними изменилось».

– Это не Эристун, это Эфлатун сказал!

– Ай, всё равно, кто сказал. Главное – хорошо сказал.

Раз в году и чёрт плачет

Несколько раз собирались дайхане в домике на плотине. И с каждым посещением всё крепче становились невидимые нити, связывающие дайхан с Сергеем, всё откровеннее разговоры, единодушнее выводы. Это – радовало, это – было нужно.

Сергей специально побывал в марыйской рабочей организации. Там шёл разговор о положении дайхан, об активизации их социальной борьбы. Для успеха борьбы было важно не столько доверие народа к словам Сергея и его единомышленников, сколько единомыслие самих дайхан, убеждённость в том, кто – друг, кто – враг. Ещё бытовал среди людей принцип: пусть хоть потоп, была бы моя кибитка цела. Цепким стервятником ещё держалась за душу туркмена родовая, племенная рознь.

Надо было, чтобы дайхане усвоили другую истину: пришла беда к соседу – пришла и к тебе. Чтобы поняли, что бедняк-эрсаринец в сто раз больше друг бедняку-текинцу, нежели текинцу-богачу. Только в таком случае можно рассчитывать на победу.

Из бесед с землекопами Сергей Ярошенко вынес определённые убеждения, которыми поделился с марыйскими товарищами. Борьба была рядом, она вставала живой картиной завтрашнего столкновения на водоразделе, столкновения, которое вряд ли может разрешиться мирным путём. Нужно было настраивать на это наиболее активную часть дайхан, за которыми пошли бы остальные, дорог был каждый человек. Поэтому появление трёх друзей в доме Сергея явилось большой радостью для хозяина.

– Мы по стихам Махтумкули соскучились, – едва поздоровавшись, заявил Дурды. – Заставим сегодня Клычли целую ночь читать!

– Я готов! – охотно отозвался Клычли. – Могу две ночи подряд читать, только слушайте.

– У нас почти каждый вечер много гостей бывает, – сказал Сергей.

– Кто? – насторожился Аллак.

– Землекопы с канала.

– Землекопы – это хорошо. Пусть приходят. Они тоже с удовольствием послушают.

Занятый своими мыслями, Берды не вступал в разговор. Недавно на берегу канала он увидел Сухана Скупого, у которого землекопы торговали барана. И всё прошлое, что, казалось, уже осело в сердце, как муть ка дне водоёма, снова всколыхнулось и заставило стиснуть зубы в холодной ярости.

Он подумал о том, что всю жизнь, всё время, с той поры, как начал трудиться, работал на Сухана Скупого и не получил от него ни копёнки. Жаден проклятый Скупой! Люди говорили, от жадности семью голодом морил. И Узук погубил, потому что Бекмурад-бай определённо отвалил ему кучу денег. Чтоб твоё жирное брюхо лопнуло, паук вонючий, вшивый шакал! Сдохнуть тебе без могилы в чужом краю, на свалке падали за то, что сжёг ты моё сердце, растопил честь моей Узук. Убить тебя надо немедленно! И подлого Бекмурада убить. Весь род его под корень вырубить!

– Слушай! – Дурды толкнул приятеля локтем в бок. – О Менгли стихи, о возлюбленной Махтумкули.

– Выйдем! – тихо сказал Берды.

Когда они вернулись и сели на своё место, оба были не в духе. Клычли ещё некоторое время читал звучные строфы великого поэта, изредка взглядывая на друзей, потом захлопнул книгу и засмеялся:

– Вы, парни, как после неудачного святотатства носы повесили. Какой недобрый ветер тронул вас на улице? То один Берды сарычем[21]21
  Сарыч – хищная птица из породы ястребиных.


[Закрыть] сидел, а теперь оба нахохлились. Рассказывайте, что случилось?

– Ай, ничего не случилось, – попытался улыбнуться Берды, но улыбка не получилась.

– Говорите! – вмешался Сергей. – Нечего от друзей тайны прятать!

Рано или поздно ребятам пришлось бы развязать языки – очень уж решительно были настроены Сергей и Клычли. Но тут скрипнула дверь и на пороге возникла коренастая фигура мираба Мереда. Лицо его дрогнуло, когда он увидел Берды и его товарищей, однако спокойно поздоровался и вошёл в комнату.

Следом за ним, споткнувшись, перевалился через порог Сухан Скупой. Он оказался менее сдержанным: его лоснящиеся щёки моментально посерели, словно он встретил приведение или злого духа. Заплывшие глазки бая заметались испуганными мышами. Вероятно он повернул бы назад, если б не загородили выход столпившиеся дайхане. Переминаясь с ноги на ногу, словно он босиком стоял на раскалённом песке, Сухан Скупой заискивающе сказал:

– Здоров ли ты, Берды-джан? Всё ли благополучно? Здоров ли ты Дурды?

Усаживаясь, Меред глянул на него из-под насупленных бровей тяжело, как камень бросил, и опустил глаза. Берды ничего не ответил на приветствие бая – его душила тяжкая ненависть. Смолчал и Дурды.

Сергея немало удивил и обеспокоил приход Сухана Скупого и особенно главных мирабов. Это было и необычно и непонятно. Загадку разрешил Худайберды-ага.

– Наши землекопы по целым дням вспоминают разговоры в этом доме, – сказал он. – Мирабы заинтересовались: если там так интересно, мы тоже хотим послушать. Вот все вместе пришли. – И довольный тем, что привёл к друзьям знатных гостей, старик завозился, устраиваясь поудобнее.

У Сергея отлегло от сердца. Однако продолжать тот разговор, который вёлся здесь в течение нескольких дней, не следовало, и он спросил Мереда:

– Кажется, вы арчином были. Как стали мирабом?

Меред пропустил в кулаке аккуратную с проседью бороду, равнодушно сказал:

– Ай, Калмыков приезжал из Ашхабада, сказал, чтобы сняли с арчинства. Ну, и сняли.

– За что же на вас Калмыков разгневался? С людьми, видно, не советовался? Ведь все люди довольны вами…

Грузно шевельнувшись, Меред расправил на колене полу халата, провёл по ней несколько раз рукой, раздумывая.

– Сложно говорить о довольстве народа. Аллах не всех одинаковыми создал: одного – красивым, другого – уродом, одного – баем, другого – нищим. Землю создавал – в одном месте горы поставил, а другом месте ложбину проложил. Пальцы вот на руке, видишь? Пять их, а все – разные. Что можно о людях сказать? Всем одинаково не угодишь. Дайханин не хочет на трудовую повинность идти – марыйский начальник требует людей. Вот так и сняли с арчинства… Я не жалею. По холмам овца ходит, по долинам ли – лишь бы трава была. Вот на мирабство выбрали – так и живём.

– Значит, вы на канале распоряжаетесь? Как, думаете, в этом году работы закончатся?

– Плохо закончатся. Половина людей не справится со своими делянками.

– А что будет с ними?

– Ничего не будет. Кто собаку убил, тот и труп её тащит, – так говорят туркмены… Продадут свою работу, чтоб не пропала.

– Разве есть такие, кто покупает?

– Что продаётся, то и покупается. Я сам покупаю делянки.

– А если человек заболел и не мог закончить делянку, – тогда как?

Сергей говорил с умыслом громко, чтобы дайхане поняли, что вопросы он задаёт не из праздного любопытства.

Меред повёл крутым плечом.

– Есть много людей, которые докопают, только деньги уплати.

– Где бедняк возьмёт деньги?

– Найдёт, если не хочет, чтобы водный надел пропал. Переплывший море в луже не утонет.

– А не найдёт – под закон попадёт, – вставил один из мирабов.

– Откуда такой закон? – резко спросил Сергей.

Впервые за всё время разговора Меред поднял голову. Его ощупывающие глаза встретились с горящим взглядом Сергея. С минуту длился безмолвный поедим нок, потом Меред дрогнул уголком твёрдых губ, и Сергей понял, что ему ясен скрытый смысл вопроса.

– Работы в этом году тяжёлые, а люди бегут. Расчистку надо закончить, иначе пострадают не только лентяи, но и все окрестные сёла. Потому и решили: кто ушёл, тот воды не получит. Люди одобрили это. А что одобряет народ, то становится законом. Закон надо выполнять, так я думаю.

Добрых два десятка возражений вертелось на языке у Сергея, но он вовремя спохватился, вспомнив, предупреждения марыйских товарищей. Среди наступившей тишины ударом хлыста прозвучал голос Берды:

– Когда закон выполняют, это – хорошо. Люди, один из сидящих среди вас должен мне слово правды!

Дайхане переглянулись. Успокоившийся было Сухан Скупой испуганно икнул, на лбу его мгновенно высыпал обильный пот.

– Одну таньга в жертву тебе, господи! – взмолился он, со страху не замечая, что говорит вслух.

– За что жертвуешь богу, бай? – с недоброй насмешкой спросил Берды. – Каких благ просишь у аллаха?

– Б-б-б-болею!.. – с трудом выдавил Сухан Скупой. – Л-л-лихорадкой… С-с-совсем одолела…

– Заикаться с каких пор стал?.. Когда в песках на Мурада-ага накинулся, ты смелым был, не заикался! Где твоё мужество? Лихорадка забрала?

– А?.. Да-да… л-лихорадка!

Кое-кто из сидевших, сдерживаясь, улыбался: очень уж забавен был непонятный испуг Сухана Скупого, Другие, зажав рты руками, выбегали на улицу. Выскочил и смешливый Дурды.

Берды и бровью не повёл.

– Садись со мной рядом, бай! – приказал он. – Я тебя спрашивать буду!

Сухан Скупой справился с икотой, но взамен этого начал свирепо, с постаныванием, чесаться. Его трясла мелкая дрожь, обкусанная, раздёрганная бородёнка трепетала, как на ветру. Своим звериным нутром он чуял, что смерть стоит рядом.

– Все рёбра разламываются! – жалобно заныл он, ища глазами сочувствующих. – Прогнулись рёбра… в печёнку впились… Совсем дышать невозможно. И поясница.

Страдальчески морщась, Меред легко поднял с ковра своё кряжистое тело. Он был далеко не святой, этот бывший арчин, но ещё не совсем остыла кровь рубаки и аламана – Меред болезненно презирал трусость.

Вслед за ним поднялись остальные мирабы, понявшие, что может произойти нехорошее, и не желавшие присутствовать при этом. Сухан Скупой проводил их умоляющим, затравленным взглядом.

Возле плотины Меред остановил одного из мирабов – помоложе, – сказал:

– Бери моего жеребца и скачи к ряду Сухана Скупого. Скажешь его сыну, Медеду, что отец попал в беду, пусть выручать спешит. Хоть по Сухану давно черти в аду плачут, однако нельзя без поддержки правоверного, – Меред усмехнулся, – оставлять, пусть ещё поживёт немного.

Он помешкал несколько мгновении, борясь с искушением, ругая себя за слабость, и торопливо закончил:

– Оттуда – во весь опор к Бекмурад-баю. Скажешь: Берды и его друзья сидят на плотине, в доме десятника. Долго ли просидят, неизвестно, но проворный и у шайтана изо рта кусок вынет. Езжайте короткой дорогой, через русское кладбище…

* * *

Сухан Скупой никогда не отличался привлекательностью, но сейчас его лицо, изуродованное страхом, было отвратительно – словно скользкая серая жаба сидела среди людей, выпучив глаза и нервно разевая безгубую пасть. Он обильно потел, чесался и потихоньку монотонно ныл, как пойманная в кулаке муха. Его слезящиеся глазки шныряли по лицам присутствующих со страхом и надеждой.

– Люди! – начал Берды, подавляя в себе ярое желание стукнуть кулаком по лоснящейся роже бая. – Я скажу вам о некоторых вещах, которые не дают покоя моему сердцу. Вот сидит перед вами человек. Он как новорождённый ягнёнок. Но не думайте, что это слабый и безобидный человек. Внутри у него живут змея и скорпионы! Такие бессовестные, как он, топчут человеческие жизни, делают чёрной судьбу молодых девушек… срывают их цветущее счастье…

Берды задохнулся, проглотил подступивший к горлу ком и, обернувшись к Сухану Скупому, яростно закричал:

– Говори, подлый!.. Кто явился причиной горя Узук?.. Сколько ты получил за то, что грязными лапами оборвал стебель цветка и кинул его Бекмурад-баю?! Говори, подлая тварь, или ты вообще больше не скажешь ни одного слова!

Незаметно подвинувшись, Сергей тронул Берды за рукав, укоризненно покачал головой. Берды глянул на него дикими глазами, но через секунду они приняли осмысленное выражение – парень остывал. Уже спокойнее он заговорил снова:

– И ещё скажи, кто виновен в смерти Мурада-ага. Кто дал стервятникам возможность сесть на труп Аманмухамеда. Всё расскажи! Пусть люди узнают, кто ты есть на самом деле – человек или гуль, который пьёт человеческую кровь. Пусть увидят, до каких пор в крови твои волосатые руки. Юлить не станешь, один раз в жизни скажешь правду – отпущу тебя до следующего раза, пока на глаза мне не попадёшься. Соврёшь – говори «салам алейкум» ангелу смерти.

Сухан Скупой торопливо вскочил.

– Всё скажу!.. Правду скажу!.. Аманмухаммедз брат мой убил. Поссорились – он и убил нечаянно…

– Не ври! – сурово приказал Берды.

– Валла, клянусь жизнью, правду говорю! Из-за баранов поссорились! А за Узук, пусть будут светлыми её дни, Бекмурад-бай подарил мне своего буланого коня… Потом ещё земли немного за полцены уступил. Твою поливную землю, братишка Аллак. Ты уж прости меня! Я верну тебе землю, слава аллаху, у меня земли теперь много – недавно ещё семь десятин купил. Я отдам тебе землю за прежнюю цену…

– Спасибо, бай-ага! – насмешливо сказал Аллак. – За такую цену сейчас в пять раз больше земли дают. Но меня ты не обманешь – у слепого только одни раз посох крадут. Вы с Бекмурад-баем однажды украли мой посох, теперь я стал умнее,

– Слушай, Скупой бай, – сказал Берды, – я тебе ничего не должен?

Сухан неподдельно удивился.

– Откуда должен? Ты, братишка Берды-джан, овец моих пас, ничего мне не должен.

– Не знаю. Я думал, что мы с тобой уже рассчитались и я лишку прихватил.

– Нет-нет, совсем ничего не прихватил!

– Ну, тогда скажи, сколько ты мне должен.

– Сейчас… Быстренько скажу!.. Пять лет и девять месяцев ты ходил чолуком за моими овцами. За первые два года по три овцы – шесть овец. За последующие два года по четыре овцы – семь овец.

– Восемь, – поправил один из дайхан.

– Считать разучился! – засмеялся другой. – Да и то: не себе ведь, от себя – тут и ошибиться не грех.

– Да-да! – поспешно согласился Сухан Скупой. – Правильно: восемь овец. За оставшиеся девять месяцев приходится три овцы. Всего: шесть… восемь… три… семнадцать овец получается.

Посмеивающиеся дайхане, в глубине души довольные, что дело обошлось без крови, не заметили, что лукавый бай утаил-таки один год. Не заметил этого и Берды, он только сказал:

– А за то время, что я до чолука у тебя батрачил?

Сухан Скупой выдавил улыбку:

– За это, братишка Берды, сам назначай, сколько хочешь.

– Зачем назначать? Я твою совесть проверяю.

– Три овцы, братишка… Ты тогда маленьким был, больше не заработал. Но если хочешь больше, бери больше! У меня здесь семьдесят овец – всех могу отдать!

– Не надо мне твои семьдесят! – сказал Берды. – Потом станешь на всех базарах кричать, что тебя Берды ограбил. Оставляй двадцать овец – и уходи. Но не думай, что расчёты закончены! Я вижу, что легче из сухого хауза воды напиться, чем совесть у бая увидеть. Овцы мои ягнят приносили? Приносили. Может, не по одному, а по два в год. Ты их почему не считал?

– Братишка Берды-джан!..

– Ладно, хватит! В другой раз ягнят подсчитаем, а сейчас иди, отделяй моих овец.

– Пойдём, братишка, пойдём, милый!..

– Никуда я с тобой не пойду! Пусть Аллак пойдёт…

К Аллаку присоединился Дурды, и они вышли вместе с не чуящим от радости ног Суханом Скупым.

После их ухода все стали вспоминать различные проделки Скупого. Воспоминаний было много, хватило бы на целую ночь.

Вернулся Аллак, радостный, возбуждённый.

– Богатыми стали: целая отара овец в агиле стоит!

– Можем и мы немножко богатыми побыть, – сказал отошедший Берды. – Выбери парочку пожирнее – надо чектырме приготовить, людей угостить. Кто-нибудь может овцу резать?

– Можем.

– Была бы овца, а мясник найдётся!

– Пойдём, братишка Аллак, показывай, где они!

Управились споро. Пока одни свежевали овечьи туши и крошили мясо, другие успели выкопать и разжечь очаг. Вскоре из казана потянуло аппетитным запахом, а ещё через небольшое время варево было разложено по большим деревянным мискам – чанакам. Иронически восхваляя щедрость Сухана Скупого, дайхане поели с большим аппетитом. Аллак жалел, что Дурды куда-то запропастился: он давно мечтал наесться до отвала свежего мяса.

После еды пили чай, заваренный женой Сергея, которая, чтобы не стеснять дайхан, не присутствовала при их беседах.

– Яшули – обратился Берды к Худайберды-ага, – пойдите в агил, выберите себе пять овец, какие понравятся – берите.

Старик непонимающе уставился на парня:

– Зачем твоих овец забирать стану?

– Берите и не вспоминайте, что такому-то должны пять овец. Ничего вы мне не должны. Но только не бросайте работу, закончите свою делянку на канале.

– Пошли тебе аллах светлые дни и ровную дорогу! – растроганно пробормотал Худайберды-ага. – Теперь не брошу… Приварок есть, с приварком работать можно…

– Ешьте, яшули, на доброе здоровье!.. А ты, Клычли, четыре овцы себе забери…

– Мне-то зачем? – удивился Клычли.

– Бери, бери! Найдём время, когда их съесть у тебя дома.

– Это совсем другое дело, – согласился Клычли. – Можно взять.

– А пять овец отведи завтра Оразсолтан-эдже. Скажи: Берды прислал.

– Ладно, отведу.

– Осталось четыре. Пусть они у Сергея и остаются. Мы много раз его хлеб-соль ели, этих барашков тоже съедим… Ну, вот и всё. Кажется, больше забот у меня нет. – И Берды, довольный собой, засмеялся.

Землекопы хвалили его за щедрость, но их похвалы были не очень искренни. Они считали, что можно зарезать для гостей пару овец. Можно подарить несколько овец друзьям. Однако раздать одним махом всё своё достояние – такое не укладывалось в их мозгу.

– Разная судьба у людей, – между тем говорил Берды. – У одного – добрая, у другого – злая. Один в детстве с утра до вечера сладости ест, а у другого во рту, кроме песка, ничего нет, но – тоже живёт. Я рос не с теми, которые леденцы ели. Наверно, потому все мои мысли сводились к богатству. Думал, накоплю заработанных овец, через пятнадцать-двадцать лет зажиточным стану, женюсь. Теперь совсем не хочу копить, душа не лежит к богатству. На алчных баев гляжу: словно бешеные собаки грызутся. Разве для этого должен жить человек? За богатством гонишься – душу теряешь. Слава аллаху, мне в ашхабадской тюрьме добрые люди веки немного приподняли на эти вещи. А патом, когда в Мары в одном доме жил, ещё лучше стал отличать чёрное от белого. С тех пор вот он, Сергей, самым близким другом стал. Слушаю его, потихоньку понимаю, как надо жить. Не всё ещё понял, однако пойму, где правда.

– Главная правда – друг за дружку держаться беднякам, – сказал Сергей. – Те, кто не смог докопать делянок, тоже придут требовать свою долю воды. Вы должны их поддержать, они – ваши братья. Сегодня на них беда навалилась – вы им поможете. Завтра на вас навалится – они помогут. Так я говорю?

– Правильно, братишка Сергей, надо всем вместе.

– Одним пальцем не ущипнёшь.

– У нас тут у большинства вообще надела нет. Мы – наёмные рабочие.

– Воды нет, – сказал Сергей, – слова правды всё равно есть. Держитесь правды!

– Ай, хорошо ли будет против закона идти?

– Этот закон – не закон! Его мирабы и баи придумали, чтобы нажиться на беде на вашей, сжечь ваши сердца в огне горя.

– Правду сказал, братишка! Огонь уничтожают огнём, – так наши отцы говорили.

– Что может сделать бедняк? Пыль хоть до неба поднимается – всё равно пылью остаётся.

– Совсем тяжёлые времена. Бьют того, кто в шубе, а больно голому.

– На лбу шишки набили, вымаливая у аллаха долю, а её всё едино нет и нет.

– Зачем лоб, если глаз нет!

– Умное слово сказал йигит! – одобрил Сергей последнюю реплику. – Дайханин – не пыль! Пусть это баи говорят, а вам не пристало самих себя унижать. Дайханин – скала, опора всей земли. Без трудовых людей баи давно бы с голоду померли. Они это хорошо понимают. Поэтому-то и держат нас уздой лжи и неправедных законов. Вот тут говорили о дэвах, запертых в горе Каф. Не дэвов – правду спрятали от вас баи в эту гору! Не вымаливать долю надо – парень правильно сказал – а пошире открыть глаза на несправедливость и требовать то, что по вашему праву, по вашему труду принадлежит вам.

Йигит, заслуживший одобрение Сергея, заметил:

– Мы все сторонники справедливости. Вот и гнём всю жизнь шею под непосильным трудом. Иначе давно бы уже нашёл мерина и «хлопушку» – и на большую караванную тропу!

– Это не дело! – строго сказал Сергей. – Вы не бандиты, вы мирные труженики.

– Знаем. До этого своим умом дошли. Просто к слову пришлось. А только где искать её, правду эту?

На водоразделе ищите, друзья!

– Кто её там положил?

– Мирабы ваши положили! Когда работы на канале закончатся, туда придут люди, от горькой необходимости продавшие свои недокопанные делянки. Поддержите этих людей – найдёте правду. Если дело до стычки дойдёт, не стойте в стороне, становитесь рядом с такими же бедняками, как вы сами. Ваши друзья они, а не мирабы и баи. Только в такой братской…

В комнату ворвался запыхавшийся Дурды.

– Парни! – закричал он, переводя дыхание. – Берды, Аллак, вставайте!.. По марийской дороге к плотине конные скачут!..

– Спасайтесь, сынки, – сказал один яшули.

– Предупреждённый – наполовину спасён, – добавил второй. – Не мешкайте, когда аллах посылает вам свою милость, предупреждая.

Аллак торопливо вскочил, едва не позабыв о своей винтовке, лежавшей возле стены.

На щеках Берды вздулись желваки, глаза сверкнули и сузились, словно перед ними маячила мушка в прорези прицельной рамки.

– Бекмурад-бай?..

– Не дури! – Сергей крепко сжал его локоть. – Не время личные счёты сводить!

– Парни, бегите! – Дурды, щёлкнув затвором казачьего карабина, метнулся к двери. – Бегите! Я их задержу!..

– Стой, дурак! – не на шутку разозлился Сергей; Клычли, понимая его, быстро встал у двери. – Вы что, всё дело провалить хотите? Никого не надо задерживать! Ночь тёмная, скрывайтесь в заросли тальника там вас сам шайтан не найдёт!.. И не вздумайте в драку ввязываться! Быстрее бегите!..

Не успел Клычли развернуть на коленях книгу стихов, как дробный топот множества копыт оборвался возле дома. Под сильным ударом ноги распахнулась дверь. Заняв весь дверной проём своим грузным телом, на пороге встал Бекмурад-бай. Из-за его плеча, поднимаясь на цыпочки, выглядывал коротышка Медед – сын Сухана Скупого.

Бекмурад-бай обвёл сидящих налитыми кровью глазами и, остановив их на Сергее, сказал, как всхрапнул!

– Проводил друзей?!

– Вежливые люди, входя в дом, здороваются, – спокойно ответил Сергей.

Бекмурад-бай, багровея, буркнул что-то, отдалённо, напоминающее «алейк», и снова повторил вопрос,

– Какие друзья интересуют почтенного бая?

– Ха, не знаешь всех своих друзей?.

– Садитесь, – гостеприимно предложил Сергеи, но Бекмурад-бай только повёл бычьей шеей, не трогаясь с места.

– Наши гости все на месте сидят, – подал реплику Клычли. – Стихи Махтумкули читаем. Послушайте и вы, почтенные.

Не обращая внимания на его слова, Бекмурад-бай уставился на Сергея.

– Не знаешь?

– Знаю! – мягко, как-то слишком мягко улыбнулся Сергей. – Всех знаю, с кем дружбу вожу. Вот все, сидящие здесь, – он повёл рукой вокруг, мои приятели. В городе у меня много друзей, в селе много: о ком вы спрашиваете?

– А с теми, которые от своего народа ушли, которые семейные очаги разрушают, ты тоже водишь компанию?

– Таких здесь нет.

– Какие у него друзья, у чумазого? – хихикнул Медед.

– С недавнего времени в Мары начали грабить дома уважаемых людей, – Бекмурад-бай не выпускал Сергея из-под гнёта своего взгляда, словно кроме них двоих в комнате никого не было. – Может быть, это ты приказываешь бандитам грабить? Может, твои приятели на чужое добро рот разинули?

Ох, как трудно Сергею давалось спокойствие, как хотелось осадить этого чёртова бая и вытолкать его взашей! Но – рано, ещё рано. Не сам ли он только что говорил об этом Берды. Сейчас надо быть особенно осторожным, чтобы не вызвать у баев подозрения, не дать им возможности подготовиться к выступлению дайхан. Конечно, шила в мешке не утаишь – в конце концов дойдут слухи и до байских ушей, но пусть это случится как можно позже, чтобы уже не было времени у них для принятия каких-либо решительных мер.

Однако оставлять без внимания грубый выпад Бекмурад-бая тоже нельзя. Ответ нужен был не ему, ответа ждали сидящие здесь землекопы. И Сергей сказал:

– Вы думаете, что я знаю грабителей? Да, знаю!..

Среди дайхан прошло лёгкое движение. Коротышка Медед раскрыл рот, удивлённый такой откровенностью. Даже Бекмурад-бай отвёл от переносицы кустистые брови.

– Сухан Скупой в этом году купил семь десятин земли, – продолжал Сергей. – Хозяева этой земли лишились последнего куска хлеба. 1ы, бай, тоже купил пятнадцать десятин. Купил у тех, чьи детишки плачут от голода и просят: «Папа, хлеба!». А где взять хлеб, если вы, отняв у людей землю, скупаете зерно и втридорога продаёте его на базаре? Поэтому ограбленные вамп бедняки вынуждены отнимать у вас силой кусок хлеба – они не могут видеть, как их дети умирают голодной смертью, Я думаю, они поступаю г правильно!

– Выхода у людей нет!

– Когда голова закружится, сторон света не нападёшь!

– Пророк наш завещал воздавать равным за равнее!

Бекмурад-бай покосился на землекопов.

– Где Сухан-бай?

Сергей пожал плечами:

– Странный вопрос! Почему я должен знать это?

– Он был здесь!

– Ну и что? Сюда приходят многие. Пришедшему говорим «салам», уходящему – «до свиданья», но мы не спрашиваем, куда он уходит, как не спрашивали, откуда пришёл. Сухан Скупой ушёл с мирабами. Может быть, у них ночевать остался.

Бекмурад-бай круто повернул к выходу. Медед крикнул:

– Если с отцом беда какая случилась, ты, чумазый, ответишь!

– От твоего отца сама беда, как от чёрной смерти, бежит! – засмеялся Сергей. – Я сторожить его не нанимался, чтобы отвечать.

– Если его Берды убил, с тебя кровь спрошу!

– Много вас найдётся спрашивать! Берды не такой глупый, как сыновья твоего отца. Глупый человек из тюрьмы не убежит, если за его смерть тысячу рублей заплатили да полсотни каракульских шкурок поднесли, а он – убежал!

Последнюю фразу Сергей выкрикнул нарочито громко, для Бекмурад-бая. И тот услышал. Он уже держался за луку седла, когда сквозь открытую дверь до него долетели слова Сергея. Бай выругался: пронюхали, го лодранцы! И, вскочив на копя, с силой опустил плеть. Жеребец с места взял в карьер. Вслед рассыпался частый, нестройный топот остальных всадников.

Хлестнув ещё несколько раз ни в чём не повинного жеребца, Бекмурад-бай отпустил поводья. Куда ехать? Где искать?

Холодный поток встречного воздуха бил в лицо, рвал полы халата, свистел в ушах тонко и злорадно. Черпая стена ночи вставала впереди, и ни один огонёк не маячил в ней, ни одна светлая искорка не бродила во тьме: словно в адскую бездну нёс своего хозяина всхрапывающий конь.

Бекмурад-бай поёжился, натягивая поводья, невольно оглянулся. Далеко позади светились два жёлтых окна домика Сергея – единственный свет во всей вселенной.

Он снова обернулся лицом к темноте ночи. Она была понятнее и ближе, потому что в душе царила такая же темнота – Берды и его друзья снова становились ночным кошмаром.