Текст книги "Ложный след"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

3

Впоследствии Валландер вспоминал горящую девушку на рапсовом поле, как далекий кошмарный сон, который больше всего на свете хочешь забыть. Весь вечер до глубокой ночи он был, вроде бы, абсолютно спокоен, но потом не мог вспомнить ничего, кроме подробностей, не имевших отношения к делу. Мартинсон, Хансон да и Анн-Бритт Хёглунд поначалу удивлялись такой невозмутимости. Они не знали, что творится за железным щитом, который он выставил перед собой. А там было полное опустошение, словно в рухнувшем доме.

Валландер вернулся домой в начале третьего ночи. Сел на диван, как был, не снимая закоптившейся одежды и сапог, перепачканных в глине. Он опрокинул стакан виски. Балконная дверь была распахнута, сквозь нее в дом проникала летняя ночь. Валландер расплакался, как ребенок.

Девушка, которая сожгла себя, была совсем юной. Она напомнила ему его дочь Линду.

За годы работы в полиции он научился быть готовым ко всему, что только может ожидать его на месте преступления, когда дело касается внезапной насильственной смерти. Ему приходилось смотреть на тех, кто повесился, застрелился, вставив ствол себе в рот, подорвался на мине или разбился вдребезги. Каким-то чудом он привык к подобного рода зрелищам, а затем словно отодвигал воспоминание в сторону. Но все это не распространялось на случаи, когда в деле были замешаны дети или подростки. Тогда он становился беззащитным, как в первые годы работы в полиции. Он знал, что большинство полицейских относятся к этому так же. Когда ребенок или подросток умирал от насилия, бессмысленной смертью, выработанная годами защита ломалась. Так будет продолжаться всегда, пока он работает в полиции.

Едва оправившись от пережитого шока, Валландер начал действовать. С перепачканным рвотой ртом он подбежал к Саломонсону, который, не веря своим глазам, смотрел на горящее рапсовое поле, и спросил, где в доме находится телефон. Саломонсон, похоже, не понял, а может, даже и не услышал вопроса, и Валландер оттолкнул фермера в сторону, продолжив поиски в доме. В нос ударил резкий запах грязи. Телефон находился в передней. Он позвонил 911, телефонист, принимавший вызов, утверждал впоследствии, что Валландер абсолютно спокойно описал случившееся и вызвал на место наряд. Языки пламени освещали комнату сквозь окно, словно мощный прожектор, который перебивает естественный свет летнего вечера. Валландер позвонил домой Мартинсону, но сначала ему пришлось поговорить с его старшей дочерью, затем с женой, прежде чем самого Мартинсона, который стриг траву в саду, подозвали к телефону. Он коротко описал случившееся и попросил Мартинсона позвонить Хансону и Анн-Бритт Хёглунд. Затем зашел на кухню и начисто вымыл под краном лицо. Когда он опять вышел во двор, Саломонсон неподвижно стоял в той же позе, поглощенный невероятным зрелищем. На машине приехали соседи, которые жили неподалеку. Но Валландер проревел, чтобы они держались подальше. Он не позволил им даже подойти к Саломонсону. Вдалеке послышались сирены пожарных машин, которые почти всегда приезжают на место первыми. Тотчас после этого прибыли две патрульные полицейские машины и «скорая». Петеру Эдлеру, начальнику пожарной команды, Валландер доверял больше всех.

– Что случилось? – спросил он.

– Потом объясню, – сказал Валландер. – Не натопчите в поле. Там мертвая женщина.

– Дом вне опасности, – сказал Эдлер. – Все, что мы можем сделать, – это огородить место происшествия.

Затем он повернулся к Саломонсону и спросил о ширине проселочных дорог и канав между полями. Один из работников «скорой» тем временем подошел к Валландеру. Валландер встречал его прежде, но имени не припоминал.

– Есть раненые? – спросил он.

Валландер помотал головой.

– Погибла девушка, – ответил он. – Она лежит на рапсовом поле.

– Тогда нужна труповозка, – деловито заметил водитель «скорой». – А что случилось?

Валландер оставил вопрос без ответа. Он повернулся к полицейскому по имени Нурен, которого знал лучше других.

– В поле лежит мертвая женщина, – сказал он. – В наших силах только огородить территорию, прежде чем тушить пожар.

Нурен кивнул.

– Это был несчастный случай? – спросил он.

– Скорее, самоубийство, – ответил Валландер.

Через несколько минут прибыл Мартинсон, Нурен принес Валландеру картонную чашечку с кофе. Тот смотрел на свою руку, думая, почему она не дрожит. Сразу после этого на машине прибыли Хансон и Анн-Бритт Хёглунд, и Валландер рассказал коллегам о случившемся.

Каждый раз он повторял одно и то же выражение: «Она горела, как факел».

– Какой кошмар, – сказала Анн-Бритт Хёглунд.

– Гораздо страшнее, чем просто «кошмар», – сказал Валландер. – Когда стоишь без дела и ничем не можешь помочь. Надеюсь, вам никогда не придется такое пережить.

Они молча наблюдали за работой пожарников, которые ограничивали горящий участок земли. Уже столпилась куча любопытных, но держались они на расстоянии от полицейских.

– Как она выглядела? – спросил Мартинсон. – Ты видел ее вблизи?

Валландер кивнул.

– Кто-то должен поговорить со стариком, – сказал он. – Его зовут Саломонсон.

Хансон увел Саломонсона на кухню. Анн-Бритт Хёглунд вышла поговорить с Петером Эдлером. Огонь уже начал ослабевать. Вернувшись, она сообщила, что скоро все закончится.

– Рапс горит быстро, – сказала она. – Кроме того, поле мокрое. Вчера прошел дождь.

– Она была молодая, – сказал Валландер. – Смуглая, с черными волосами. Одета в желтую ветровку. Кажется, джинсы. Во что обута, не знаю. И еще она была испугана.

– Чего она боялась? – спросил Мартинсон.

Валландер задумался.

– Она боялась меня, – ответил он чуть погодя. – Я не совсем уверен, но, по-моему, она еще больше испугалась, когда я прокричал, что я из полиции и приказал ей остановиться. А чего еще она боялась, я, разумеется, не знаю.

– Так она поняла, что ты сказал?

– Во всяком случае, слово «полиция» она поняла. В этом я уверен.

От пожара теперь остался только густой дым.

– В поле никого другого не было? – спросила Анн-Бритт Хёглунд. – Ты уверен, что она была одна?

– Нет, – сказал Валландер. – Совсем не уверен. Но никого, кроме нее, я не видел.

Они молча стояли, раздумывая над тем, что он сказал.

«Кто она? – думал Валландер. – Откуда она? Зачем подожгла себя? Если ей хотелось умереть, почему она выбрала такой мучительный способ?»

Хансон поговорил с Саломонсоном и вышел из дома.

– Надо бы нам устроить, как в США, – сказал он. – Ментолом мазать под носом. Как же там у него воняет, черт возьми! Вот несчастные старики, которым приходится жить дольше своих жен.

– Попроси кого-нибудь со «скорой» разузнать, как он себя чувствует, – сказал Валландер. – У него, наверно, шок.

Мартинсон ушел отдавать распоряжения. Петер Эдлер снял каску и подошел к Валландеру.

– Скоро все закончится, – сказал он. – Но я оставлю здесь машину на ночь.

– Когда можно будет пройти на поле? – спросил Валландер.

– Через час. Дым еще сколько-то провисит. Но земля уже начала остывать.

Валландер отвел Петера Эдлера в сторону.

– Знаешь ты, что нам предстоит увидеть? – спросил он. – Она опрокинула на себя пятилитровую канистру с бензином. Поле вокруг нее тоже загорелось, так что до этого она, судя по всему, пролила еще больше бензина на землю.

– Да, зрелище, наверно, не из приятных, – признал Эдлер. – Наверное, мало что уцелело.

Валландер ничего не прибавил. Он повернулся к Хансону.

– Как ни крути, всем понятно, что это было самоубийство, – сказал Хансон. – У нас есть лучший свидетель, который только может быть, – полицейский.

– Что сказал Саломонсон?

– Он никогда не видел ее до того, как она появилась там сегодня в пять часов утра. У нас нет причин полагать, что он говорит неправду.

– Иными словами, мы не знаем, кто она, – сказал Валландер. – И откуда она бежала, нам тоже неизвестно.

Хансон посмотрел на него удивленно.

– Почему она обязательно должна откуда-то бежать? – спросил он.

– Она была испугана, – сказал Валландер. – Она пряталась на рапсовом поле. И когда прибыла полиция, она решила себя поджечь.

– Что она там себе думала, мы не знаем, – сказал Хансон. – Может, тебе просто показалось, что она напугана.

– Нет, – сказал Валландер. – Я достаточно повидал страха на своем веку и знаю, как он выглядит.

К ним подошел один из работников «скорой».

– Старика мы забираем в больницу, – сказал он. – Похоже, он очень плох.

Валландер кивнул.

Приехал автомобиль с криминалистами. Валландер показал, где примерно должен лежать труп.

– Тебе, наверно, стоит поехать домой, – сказала Анн-Бритт Хёглунд. – Ты достаточно насмотрелся сегодня вечером.

– Нет, – ответил Валландер. – Я останусь.

В половине девятого дым рассеялся, и Петер Эдлер сказал, что они могут идти в поле и приступать к осмотру места происшествия. Несмотря на светлый летний вечер, Валландер велел направить в поле прожекторы.

– Кроме тела там может оказаться что-то еще, – сказал он. – Смотрите под ноги. Всем, кто не имеет никакого отношения к делу, следует держаться подальше.

Он подумал, что сейчас ему меньше всего хочется исполнять свои обязанности. Вот бы уехать отсюда, а ответственность переложить на других.

Валландер вышел в поле один. Остальные стояли сзади и смотрели. Он боялся того, что ему предстояло увидеть, сердце заходилось от страха.

Он подошел к ней вплотную. Руки ее так и застыли воздетыми кверху, он видел, как, окруженная шипящими языками пламени, она сделала это движение перед самой смертью. Волосы, лицо и одежда сгорели дотла. Все, что осталось, – обугленное тело, которое по-прежнему излучало страх и одиночество. Валландер повернулся и зашагал прочь по черной обгоревшей земле. На мгновение он почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

Криминалисты приступили к работе в резком свете прожекторов, где уже роились ночные бабочки. Хансон открыл окно у Саломонсона на кухне, чтобы выветрить спертый стариковский запах. Они вытащили деревянные стулья и расселись вокруг стола. Анн-Бритт Хёглунд предложила немного похозяйничать, и они сварили кофе на допотопной плите Саломонсона.

– У него только нерастворимый кофе, – сказала Анн-Бритт после того, как поискала в ящиках и шкафах. – Пойдет?

– Пойдет, – ответил Валландер. – Был бы крепким, а остальное – ерунда.

Рядом со старым буфетом с выдвижными дверцами висели на стене старинные часы. Валландер вдруг обнаружил, что они остановились. Он вспомнил, как однажды у Байбы в Риге видел похожие часы, на них тоже неподвижно застыли две часовые стрелки. «Что-то остановилось, – подумал он. – Словно сами стрелки пытаются помешать произойти событиям, которые еще не произошли. Мужа Байбы прикончили прохладной ночью в рижском порту. Одинокая девушка в море рапса – словно пассажир тонущего судна, она уходит из жизни, причиняя себе самую страшную боль, на которую только может обречь себя человек».

Она подожгла себя, будто боролась с каким-то внутренним врагом, сидевшим в глубине ее существа. И спасалась она не от незнакомого полицейского, размахивавшего руками.

Она спасалась от самой себя.

Воцарившаяся за столом тишина оторвала его от этих мыслей. Все смотрели на него в ожидании, когда он сам начнет беседу. Сквозь окно он видел, как криминальные эксперты в свете прожекторов ползали вокруг мертвого тела. Зажглась фотовспышка, затем еще одна.

– Кто-нибудь вызвал труповозку? – внезапно спросил Хансон.

Слова Хансона словно молотом ударили по барабанным перепонкам. Этот совершенно обыденный и деловой вопрос вернул Валландера к действительности, которую он сейчас меньше всего хотел осознавать.

Картины происшедшего проносились у него в голове, непотушенными очагами вспыхивали в израненном мозгу. Он вспомнил, как летел на машине по прекрасному шведскому лету. Звучал глубокий и ясный голос Барбары Хендрикс. И вот в густом рапсовом поле он видит девушку, пугливую, словно потревоженное животное. Откуда ни возьмись приходит беда. Происходит что-то уму непостижимое.

Машина-труповозка уже в пути, она похитит солнечное лето.

– Приц свое дело знает, – сказал Мартинсон, и Валландер сразу вспомнил имя работника «скорой», которое выпало у него из головы.

Он подумал, что должен что-нибудь сказать.

– Что нам известно? – начал он неуверенно, словно каждое слово давалось ему с трудом. – Пожилой фермер, живущий уединенно, встает рано утром и обнаруживает у себя на рапсовом поле постороннюю женщину. Он окликает ее, говорит, чтобы она ушла, потому что не хочет, чтобы топтали рапс. Она прячется и появляется снова, и так раз за разом. Ближе к вечеру он звонит нам. На место выезжаю я, поскольку наш выездной патруль занят на автомобильной аварии. На самом деле я решил, что с фермера спрос невелик. Собрался уехать отсюда и связаться с социальной службой, потому что мне показалось, что у Саломонсона просто-напросто в голове все перепуталось. Вдруг на рапсовом поле снова появляется женщина. Я пытаюсь заговорить с ней, но она убегает. Затем она опрокидывает себе на голову канистру и, пропитавшись бензином, поджигает себя кончиком горящей сигареты. Остальное вы знаете. Она была одна, держала в руках канистру с бензином и покончила с собой.

Он резко замолчал, словно не знал, что еще он должен сказать. Через мгновение он продолжил.

– Кто она, мы не знаем, – сказал он. – Почему она убила себя, мы не знаем. Я могу дать достаточно подробное описание внешности. Но на этом все.

Анн-Бритт Хёглунд поставила на стол треснутые кофейные чашки из шкафа. Мартинсон вышел в сад помочиться. Когда он вернулся на кухню, Валландер продолжил свою неуверенную попытку подытожить все, что ему известно, и решить, как они будут действовать дальше.

– Нам надо выяснить, кто она, – продолжал он. – Это, конечно же, главное. Собственно, это единственное, что можно от нас потребовать. Надо проверить тех, кто в розыске. Я могу описать, как она выглядела. По-моему, она была смуглая, так что начать надо с тщательной проверки беженцев и лагерей переселенцев. Потом будем ждать, что скажут криминалисты.

– Во всяком случае, нам известно, что это не криминал, – сказал Хансон. – Так что наша задача – только установить личность.

– Откуда-то она здесь появилась, – сказала Анн-Бритт Хёглунд. – Пришла пешком? Приехала на велосипеде? Или на чем-то еще? Откуда у нее канистра с бензином? Вопросов хватает.

– Почему именно сюда? – сказал Мартинсон. – Почему она выбрала рапсовое поле Саломонсона? Его двор довольно далеко от главной дороги.

Вопросы повисли в воздухе. На кухню вошел Нурен и сказал, что приехали журналисты, которые хотели бы узнать, что произошло. Валландер почувствовал, что ему надо пройтись, и встал.

– Я поговорю с ними, – сказал он.

– Расскажи все как было, – сказал Хансон.

– А как я еще могу рассказать? – удивился Валландер.

Он вышел во двор и сразу узнал двух журналистов. Одна из них – молодая женщина, работавшая в газете «Истадс Аллеханда», другой – мужчина постарше из газеты «Арбетет».

– Похоже, что снимают фильм, – сказала женщина, кивнув на прожекторы в выгоревшем поле.

– Какой там фильм, – сказал Валландер.

Он рассказал о случившемся.

Женщина погибла при пожаре. Никаких подозрений на преступление нет. И поскольку они по-прежнему не знают, кто она, ему не хотелось бы пока давать более подробные комментарии.

– Можно сделать несколько фотографий? – спросил мужчина из «Арбетет».

– Снимайте, сколько вам угодно, – ответил Валландер. – Но вы должны фотографировать отсюда. В поле выходить не разрешается.

Журналисты удовольствовались этим и вскоре исчезли в своих машинах. Валландер собрался было вернуться на кухню, но увидел, что один из экспертов, ползавших по полю, помахал ему. Валландер пошел ему навстречу. Он избегал смотреть на останки женщины с воздетыми кверху руками. К нему направлялся Свен Нюберг, человек ворчливый, но признанный мастер своего дела. Они остановились у крайней точки, куда достигали лучи прожекторов. Легкий ветерок с моря овевал выгоревшее рапсовое поле.

– Кажется, мы кое-что нашли, – сказал Свен Нюберг.

В руке у него был полиэтиленовый пакет, который он отдал Валландеру. Тот сделал несколько шагов в сторону одного из прожекторов. В пакете лежало маленькое золотое украшение.

– Здесь есть надпись, – сказал Свен Нюберг. – Буквы Д.М.С. Это образок с изображением мадонны.

– А почему он не расплавился? – спросил Валландер.

– Пожар на пашне не доходит до температуры, при которой плавятся золотые украшения, – ответил Свен Нюберг. Голос у него был усталый.

– Это как раз то, что нам нужно, – сказал Валландер. – Кто она, мы не знаем, но теперь у нас хотя бы есть какие-то инициалы.

– Скоро мы ее увезем, – сказал Свен Нюберг и кивнул в сторону черной машины-труповозки, стоявшей в ожидании у поля.

– Что с телом? – осторожно спросил Валландер.

Нюберг пожал плечами.

– Может быть, по зубам можно будет что-нибудь определить. Патологоанатомы у нас опытные. Можно будет узнать, сколько ей лет. На основании новой генетической экспертизы они могут также сказать тебе, родилась ли она здесь, в шведской семье, или приехала откуда-нибудь еще.

– На кухне есть кофе, – сказал Валландер.

– Лучше не надо, – ответил Нюберг. – Я хочу закончить как можно быстрее. Завтра рано утром нам предстоит прочесать всю пашню. Поскольку состава преступления нет, это может подождать до утра.

Валландер вернулся на кухню. Он положил на стол пакет с украшением.

– Теперь у нас есть, с чего начать, – сказал он. – Образок с изображением мадонны. И надпись из букв Д.М.С. Теперь предлагаю разъехаться по домам. Я еще немного задержусь.

– Завтра в девять, – сказал Хансон и встал.

– Интересно, кто она, – сказал Мартинсон. – Состав преступления отсутствует, но все-таки это убийство. Ведь она убила саму себя.

Валландер кивнул.

– Убить себя и совершить самоубийство – это не всегда одно и то же. Ты это хотел сказать?

– Да, – сказал Мартинсон. – Но это всего лишь мое личное мнение. Шведское лето слишком прекрасно и коротко, чтобы его омрачали такие ужасные происшествия.

Мартинсон вышел во двор. Анн-Бритт Хёглунд осталась на кухне.

– Слава Богу, что я этого не видела, – сказала она. – Представляю, что ты сейчас чувствуешь.

Валландер промолчал.

– Увидимся завтра, – сказал он.

Когда машины разъехались, он уселся на ступеньках крыльца. Прожектора словно бы освещали пустынную сцену, где продолжалось представление, единственным зрителем которого был он.

Подул ветер. Этим летом все с нетерпением ждали настоящего тепла, но воздух был напитан прохладой. Валландер почувствовал, что замерз, пока сидел на лестнице. Он каждой клеточкой ощущал, как сильно стосковался по теплу. Скорее бы уж наступило настоящее лето!

Мгновение спустя он встал, прошел в дом и вымыл кофейные чашки, оставленные на столе.

4

Валландер вздрогнул во сне. Он почувствовал, как кто-то отрывает ему ногу. Открыв глаза, он увидел, что застрял в промежутке между изножьем и ободранным днищем кровати. Чтобы высвободиться, ему пришлось повернуться на бок. Он полежал без движения. Рассвет проникал сквозь небрежно спущенные роликовые гардины. Он посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке у кровати. Стрелки часов показывали половину пятого. Валландер проспал всего несколько часов и чувствовал себя очень усталым. Мысленно он опять находился посреди рапсового поля. Он подумал, что теперь девушка представляется ему гораздо отчетливее. «Она боялась не меня, – подумал он. – И пряталась она не от меня и не от Саломонсона. Там был кто-то еще».

Он встал и поплелся на кухню. Дожидаясь, пока сварится кофе, Валландер пошел в неубранную гостиную и посмотрел на автоответчик. Красная лампа мигала. Он включил запись. Первое сообщение было от его сестры Кристины. «Позвони мне. Лучше в ближайшие два дня». Валландер тут же подумал, что это связано с их пожилым отцом. Тот женился на своей сиделке и жил теперь не один, но по-прежнему был капризным, настроение у него постоянно менялось. Затем шло скрипучее и неразборчивое сообщение из «Сконска Дагбладет» – спрашивали, интересуется ли он подпиской на газету. Он уже собрался было вернуться на кухню, как прозвучало еще одно сообщение. «Это Байба. Я еду в Таллинн на несколько дней. В субботу вернусь». Его тут же охватила дикая ревность, с которой невозможно совладать. Зачем ей понадобилось ехать в Таллинн? Она ничего об этом не сказала, когда они разговаривали в последний раз. Он пошел на кухню, налил кофе и позвонил в Ригу, хотя знал, что Байба наверняка еще спит. В трубке раздавались гудки, никто не подходил. С тем же успехом он позвонил еще раз. Беспокойство росло. Вряд ли она поехала в Таллинн в пять часов утра. Почему ее нет дома? И если она дома, то почему не подходит к телефону? Он взял чашку кофе, открыл дверь на балкон, выходивший на Мариягатан, и сел на единственный стул, который умещался на балконе. Девушка снова бежала по рапсовому полю. На мгновение ему показалось, что она похожа на Байбу. Он заставил себя подумать о том, что его ревность лишена оснований. Ведь он даже не имел права ревновать ее, поскольку они договорились не подкреплять свои хрупкие отношения ненужными обещаниями верности. Он вспомнил, как в ночь перед Рождеством они допоздна сидели и рассуждали о том, что, собственно говоря, они хотят друг от друга. Больше всего Валландеру хотелось, чтобы они поженились. Но когда Байба сказала о своей потребности в свободе, он тотчас с ней согласился. Он готов был соглашаться со всем, только бы не потерять ее.

Стояло раннее утро, но воздух уже прогрелся. Небо было ясно-голубым. Он не торопясь пил кофе, пытаясь не думать о девушке, которая сожгла себя посреди желтого рапса. Валландер допил кофе, вернулся в спальню и долго рылся в гардеробе в поисках чистой рубашки. Прежде чем идти в ванну, он собрал грязную одежду, которая валялась по всей квартире. На полу посреди гостиной выросла огромная куча вещей. Он решил сегодня же постирать.

Без пятнадцати шесть Валландер вышел из квартиры и направился вниз по улице. Он сел в машину и вспомнил, что до конца июня должен пройти техосмотр. Он свернул на Регементсгатан и поехал по Эстерледен. Неожиданно для самого себя он выехал из города и остановился около нового кладбища возле дороги на Кронохольм. Он вышел из машины и не торопясь пошел между рядами низких каменных надгробий. Изредка он мельком различал будто бы знакомые имена. Увидев год рождения, совпадающий с его собственным, Валландер тотчас отвел взгляд. Несколько молодых людей в синей спецодежде выгружали газонокосилку из прицепа мопеда. Он дошел до колумбария и сел на скамью. Он не был здесь с того самого ветреного осеннего дня четыре года назад, когда они развеяли прах Рюдберга. В тот раз был Бьёрк и несколько дальних, неизвестных родственников Рюдберга. Валландер много раз думал о том, что надо бы вернуться сюда. Но так никогда и не сделал этого, только сегодня.

«Надгробие было очень простое, – подумал он. – На нем высекли имя Рюдберга. В этой крохотной точке сосредоточились все воспоминания о том, каким он был. Но и здесь, в колумбарии, где витают незримые духи умерших, я не смогу обрести его вновь».

Он вдруг понял, что ему сложно мысленно представить себе, как выглядел Рюдберг. «Он умирает даже во мне самом, – подумал Валландер. – Скоро и само воспоминание о нем истлеет».

Валландеру стало нехорошо, и он встал. Перед глазами непрерывно бежала горящая девушка. Он направился прямиком в полицейское управление, вошел в свой кабинет и закрыл дверь. В половине восьмого он заставил себя разобраться с обзором по делу об угоне автомобилей, которое надо было передать Сведбергу. Он положил папки на пол, чтобы стол был совершенно пустым.

Валландер приподнял подстилку на столе и посмотрел, нет ли под ней каких-нибудь забытых бумаг. Вместо них он нашел лотерейный билет с поцарапанным защитным слоем, купленный много месяцев назад. Он потер серебристое покрытие линейкой и увидел, что выиграл 25 крон. Из коридора послышались голоса Мартинсона и Анн-Бритт Хёглунд. Валландер откинулся на стуле, положил ноги на стол и закрыл глаза. Он проспал самое большее минут десять. Проснулся он от того, что ногу свела судорога. В ту же минуту зазвонил телефон. Валландер схватил трубку, звонил Пер Окесон из прокуратуры. Они поздоровались и обменялись парой слов о погоде. За долгие годы совместной работы между ними постепенно установилось нечто вроде дружбы, но ни один из них не говорил об этом вслух. Часто случалось, что они спорили о том, мотивировано ли нападение и есть ли основания для повторного ареста. Но было между ними и доверие, становившееся глубже, несмотря на то, что они почти никогда не общались вне работы.

– Я прочитал в утренней газете о девушке, которая сгорела на пашне у Марсвинсхольма, – сказал Пер Окесон. – Для меня тут ничего нет?

– Это было самоубийство, – ответил Валландер. – Не считая старого фермера Саломонсона, я был единственным свидетелем происшедшего.

– Господи, да что ты там делал?

– Позвонил Саломонсон. При нормальном раскладе на место выезжает полицейский патруль. Но они в это время были на задании.

– Наверно, зрелище не из приятных.

– Хуже не бывает. Для нас сейчас главное попытаться установить личность погибшей. Думаю, на коммутатор уже поступают звонки. Звонят взволнованные люди, ищущие своих пропавших родственников.

– Но у тебя нет никаких подозрений на криминал?

Сам не зная почему, Валландер внезапно замешкался с ответом.

– Нет, – сказал он помедлив. – Вряд ли можно лишить себя жизни более однозначным способом.

– Но до конца ты в этом не уверен?

– Я плохо спал ночью. Все было, как ты сказал – страшное потрясение.

Они замолчали. Валландер почувствовал, что Пер Окесон хочет сказать что-то еще.

– Я звоню не только поэтому, – сказал он. – Только пусть это останется между нами.

– Я не из тех, кто болтает о чужих делах.

– Помнишь, несколько лет назад я говорил о том, что хочу заняться чем-нибудь другим? Пока не стало слишком поздно, пока я еще не совсем старик.

Валландер помнил этот разговор.

– Помню, ты говорил про беженцев и про ООН. Про Судан, кажется?

– Про Уганду. И я уже, можно сказать, получил предложение. Я решил согласиться. С сентября я на год ухожу в отпуск.

– А что твоя жена?

– Я как раз поэтому тебе и звоню. Мне нужна моральная поддержка. Я с ней об этом еще не разговаривал.

– Собираешься взять ее с собой?

– Нет.

– Ну тогда я подозреваю, что она будет весьма удивлена.

– Не посоветуешь, как бы мне преподнести ей эту новость?

– К сожалению, нет. Но, думаю, ты поступаешь правильно. Жизнь – это нечто большее, она не может заключаться только в том, чтобы сажать людей в тюрьму.

– Я тебе потом расскажу, как пройдет объяснение.

Разговор уже было подошел к концу, когда у Валландера вдруг возник вопрос:

– Значит, Анетте Брулин вернется и будет тебя замещать?

– Она больше не по этой части, работает теперь адвокатом в Стокгольме, – ответил Пер Окесон. – А что, разве ты от нее не в восторге?

– Да нет, – сказал Валландер. – Я просто поинтересовался.

Он повесил трубку. С силой нахлынула неожиданная зависть. Он сам бы с удовольствием уехал в Уганду и занимался бы чем-нибудь совершенно другим. Нет ничего противнее, чем смотреть, как юное существо умирает, превращая себя в пропитанный бензином факел. Он завидовал Перу Окесону, который позволил себе перейти от слов к делу.

Радость, переполнявшая его на пути к Саломонсону, улетучилась. Валландер стоял у окна и смотрел на улицу. Возле водонапорной башни ярко зеленела трава. Валландер вспомнил прошедший год, когда долгое время был на больничном после того, как убил человека. Теперь он задумался о том, удалось ли ему, собственно говоря, полностью освободиться от охватившей его депрессии. Мне надо поступить, как Пер Окесон. Найдется своя Уганда и для меня. Для Байбы и для меня.

Он долго стоял у окна. Потом вернулся к письменному столу и попытался дозвониться своей сестре Кристине. Валландер набирал номер несколько раз, но все время было занято. Он достал из ящика в столе школьную тетрадь. Ближайшие полчаса он посвятил написанию отчета о случившемся прошлым вечером. Затем он позвонил в Клинику судебно-медицинской экспертизы Мальмё, но поговорить с врачом, который мог бы сказать что-либо об изувеченном огнем трупе, не удалось. В пять минут девятого он сделал себе кофе и направился в одну из комнат, где проходили совещания. Анн-Бритт Хёглунд говорила по телефону, а Мартинсон листал каталог садовых инструментов. Сведберг сидел на своем обычном месте, почесывая затылок карандашом. Одно из окон было открыто. Валландер остановился в дверях с чувством, что когда-то уже все это видел. Он словно оказался в ситуации, которая уже была когда-то раньше. Мартинсон оторвался от своего каталога и кивнул, Сведберг буркнул что-то неразборчивое, а Анн-Бритт Хёглунд, кажется, была занята тем, что терпеливо пыталась объяснить что-то по телефону одному из своих детей. Вошел Хансон. В одной руке он держал чашку кофе, в другой – пакет с украшением, которое эксперты нашли в поле.

– Ты когда-нибудь ложишься спать? – спросил Хансон.

Валландер почувствовал раздражение.

– Почему ты спрашиваешь?

– Посмотри на себя в зеркало.

– Вчера засиделся допоздна. Я сплю столько, сколько нужно.

– Это все футбольные матчи, – сказал Хансон. – Все из-за того, что их транслируют посреди ночи.

– Я матчи не смотрю, – сказал Валландер.

Хансон удивленно уставился на него.

– Тебе что, не интересно? Я думал, все смотрят.

– Не до такой степени, – признался Валландер. – Но я понимаю, что это немного необычно. Хотя, насколько мне известно, начальник государственной полиции не рассылал никаких директив о том, что отказ от просмотра матчей приравнивается к пренебрежению служебными обязанностями.

– Возможно, для нас это в последний раз, – мрачно заметил Хансон.

– Что в последний раз?

– Что Швеция участвует в чемпионате мира. Надеюсь только, что это не полный разгром. Больше всего меня тревожит защита.

– Да-а, – вежливо отозвался Валландер. Анн-Бритт Хёглунд по-прежнему разговаривала по телефону.

– Равелли, – продолжал Хансон.

Валландер ждал продолжения, которое так и не последовало. Но он знал, что Хансон имел в виду шведского вратаря.

– Что с ним такое?

– Он меня беспокоит.

– Почему? Он что, болен?

– По-моему, какой-то он неповоротливый. Он плохо играл в матче против Камеруна. Свободный удар у него какой-то чудной, странно ведет себя во вратарской площадке.

– Мы тоже такие, – сказал Валландер. – Даже полицейские могут быть неповоротливыми.

– Едва ли такие вещи можно сравнивать, – ответил Хансон. – Нам, во всяком случае, не приходится в считанные секунды решать, надо ли мчаться вперед или оставаться за линией ворот.