Текст книги "Ложный след"
Автор книги: Хеннинг Манкелль
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)
18
Валландер подошел к телефону и услышал голос Нюберга. Тот сообщил ему, что семь фотографий с пленки Веттерстедта уже лежат у него на столе. Когда Валландер понял, что звонок не касается убийцы Веттерстедта и Карлмана, то почувствовал облегчение. Потом, уже отъехав от Смедсторпа, он подумал, что нельзя давать волю нервам. Никто не может наверняка утверждать, что убийца наметил себе еще несколько жертв. Нельзя уступать страху, который только сеет беспокойство в душе. Он вместе со своими коллегами должен продолжать расследование так, словно все, что могло случиться, уже произошло, и на этом все закончено. Иначе их работа превратится в бесплодное ожидание.
Он направился прямиком в свою контору и законспектировал беседу со Свеном Андерсоном. Валландер безуспешно попытался связаться с Мартинсоном. Эбба знала только, что он уехал из полицейского управления, не сообщив, куда направляется. Валландер позвонил ему на сотовый и услышал сообщение о том, что аппарат абонента выключен. Он рассердился, что с Мартинсоном часто бывает невозможно связаться. На следующем заседании следственной группы надо будет распорядиться, чтобы все позаботились о том, чтобы с ними можно было установить связь в любое время. Затем он вспомнил о фотографиях, которые, по словам Нюберга, должны были лежать у него на столе. Он не заметил, что положил на конверт со снимками свою тетрадь с пружинкой. Вынув их из конверта, Валландер включил настольную лампу и принялся разглядывать фотографии, одну за другой. Он не знал точно, что, собственно, он ожидал на них увидеть, но был разочарован. На фотографиях были засняты вид из дома Веттерстедта с верхнего этажа, перевернутая лодка Линдгрена и море в минуту затишья. Людей на снимках не наблюдалось. Побережье было пустынным. Две фотографии вышли нерезкими. Он положил их перед собой, размышляя над тем, зачем Веттерстедту понадобилось отснять их. Если, конечно, это сделал он сам. В одном из ящиков письменного стола он нашел увеличительное стекло. Но все равно не смог разглядеть ничего интересного. Он убрал фотографии обратно в конверт и решил попросить кого-нибудь из следственной группы посмотреть снимки. Зачем кому-то понадобилось снимать такие виды, сам он понять не мог. Он уже собрался было звонить в Хэсслехольм, когда в дверь постучал секретарь, который принес факс от Ханса Викандера из Стокгольма. Это был законспектированный убористым почерком на пяти страницах разговор с матерью Веттерстедта. Валландер быстро просмотрел его: сделано на совесть, но фантазии никакой. Ни одного вопроса, который Валландер не мог бы предсказать заранее. По опыту Валландер знал, что допрос или любая другая беседа, связанная с расследованием преступления, должна включать неожиданные повороты. И тут же подумал, что он не прав в отношении Викандера. Ну с какой стати девяносточетырехлетняя женщина вдруг сообщит что-то неожиданное о своем сыне, которого она в последнее время едва ли видела, только по телефону разговаривала. Просмотрев записи Викандера, он понял, что в них нет ничего, что могло бы способствовать расследованию. Он сделал кофе и погрузился в размышления о пасторе из Смедсторпа. Вернувшись в свой кабинет, Валландер позвонил в Хэсслехольм. К телефону подошел молодой человек. Валландер представился и изложил свое дело. Через несколько минут Хуго Сандин взял трубку. Голос у него был громкий и четкий. Хуго Сандин ответил, что готов встретиться с Валландером в тот же день. Валландер достал тетрадь и со слов Сандина нарисовал схему проезда. В четверть третьего он выехал из полицейского управления. По дороге в Хэсслехольм он остановился перекусить и в начале шестого свернул в сторону перестроенной мельницы, вывеска на которой возвещала о том, что теперь здесь находится гончарная мастерская. Пожилой мужчина бродил возле дома и выдирал из земли одуванчики. Когда Валландер вышел из машины, человек вытер руки и подошел к нему. Сложно было поверить в то, что этому подтянутому мужчине уже за восемьдесят. Ведь Хуго Сандин и отец Валландера были почти ровесниками.
– Нечасто ко мне приходят гости, – сказал Хуго Сандин. – Из старых друзей уже никого нет в живых. Только один мой коллега из старого отдела по расследованию убийств еще жив. Но он теперь в доме для престарелых в пригороде Стокгольма и больше не помнит событий, произошедших после 1960 года. Старость – штука дерьмовая.
Валландер подумал, что Хуго Сандин повторяет слова, сказанные Эббой. Во всяком случае, разница между ним и отцом Валландера в том, что отец почти никогда не жалуется на старость.
В старом вагончике, перестроенном под выставку гончарной продукции, стоял стол с термосом и чашками. Валландер решил, что правила хорошего тона обязывают его уделить несколько минут восхищенному разглядыванию керамических поделок. Хуго Сандин уселся за стол и разлил кофе по чашкам.
– Вы первый полицейский, который проявил интерес к керамике, – заметил он с иронией.
Валландер подсел к столу. Он позволил себе возразить:
– Собственно, я не особо увлекаюсь керамикой.
– Полицейским обычно нравится рыбачить, – сказал Хуго Сандин. – Возле заброшенных уединенных островов. Или в дремучих смоландских лесах.
– Не знал, – сказал Валландер. – Я никогда не рыбачу.
Сандин внимательно посмотрел на него.
– А что же вы делаете в свободное время?
– Мне ужасно трудно забыть о работе.
Сандин одобрительно кивнул.
– Полицейский – это призвание, – сказал он. – Так же, как и врач. Мы всегда душой на работе. Неважно, есть на нас форма или нет.
Валландер решил не продолжать тему, хотя и был не согласен с тем, что профессия полицейского – это призвание. Когда-то он тоже думал, что это так. Но теперь все было иначе. По крайней мере, теперь он в этом сильно сомневался.
– Рассказывайте, – попросил Сандин. – Я читал в газетах, что там у вас в Истаде произошло. Рассказывайте о том, что в газетах не написано.
Валландер изложил ему обстоятельства двух убийств. То и дело Сандин задавал вопросы, всегда по существу.
– Другими словами, вероятно, это не последнее убийство, – сказал он, когда Валландер замолчал.
– Этого тоже нельзя исключать.
Хуго Сандин отодвинулся от стола, чтобы вытянуть ноги.
– Вы хотите, чтобы я рассказал вам о Веттерстедте, – начал он. – Расскажу с удовольствием. Только позвольте сначала спросить, как вы разузнали о том, что когда-то, сто лет назад, я проявлял к нему совершенно особенный пристрастный интерес?
– Есть в Истаде один журналист, к сожалению, совсем спившийся, который мне о вас рассказал. Его зовут Ларс Магнусон.
– Мне это имя ничего не говорит.
– Как бы то ни было, рассказал мне об этом он.
Хуго Сандин сидел, молча поглаживая губы рукой. Валландер понял, что он думает, с чего бы начать.
– С Густавом Веттерстедтом все ясно, как божий день, – сказал Сандин. – Он был мошенником. Как министр юстиции он был в некотором роде компетентным специалистом. Но он совершенно непригоден для этой должности.
– Почему?
– Его политическая деятельность, скорее, была продиктована заботой о собственной карьере, чем о процветании страны. А это самое худшее, что может быть сказано о министре.
– И тем не менее он был партийным лидером.
Хуго Сандин энергично помотал головой.
– Это была ошибка, – сказал он. – Это измышления газетчиков. В самой партии его никогда не считали партийным лидером. Вопрос еще, был ли он вообще ее членом.
– Но он же в течение многих лет оставался министром юстиции. Не мог же он быть совсем уж профессионально непригодным?
– Вы слишком молоды и многого не помните. Но где-то в 50-х годах случился перелом. Он произошел незаметно, но это факт. Швеция плыла на всех парусах, подгоняемая странным попутным ветром. Огромные денежные средства позволили искоренить последние остатки бедности в стране. И одновременно в политической жизни начались невидимые изменения. Политиками становились квалифицированные специалисты. Карьеристы. Раньше во главу угла ставилось стремление к идеальному общественному устройству. А теперь об этом начали забывать. На первый план вышли такие люди, как Густав Веттерстедт. Политический союз молодежи стал инкубатором для людей, устремленных в будущее.
– Давайте поговорим о скандалах вокруг Веттерстедта, – сказал Валландер, который боялся, что взволнованный своими воспоминаниями Хуго Сандин далеко уйдет от главного предмета разговора.
– Он путался с проститутками, – сказал Хуго Сандин. – И, разумеется, в этом он был не одинок. Но у него были особенные пристрастия, которые переходили границы дозволенного.
– Я слышал, одна девушка подала на него заявление, – сказал Валландер.
– Ее звали Карин Бенгтсон, – ответил Сандин. – Когда она жила в Экшё, у нее были тяжелые семейные обстоятельства. Девушка бежала в Стокгольм. Впервые ею занялся отдел морали и нравственности в 1954 году. Несколько лет спустя она попала в группу, из которой Веттерстедт выбирал себе девушек. В январе 1957-го она подала на него заявление. Он резал ей ноги бритвой. Я сам принимал у нее заявление. Она едва стояла на ногах. Веттерстедт понял, что зашел слишком далеко. Молчание Карин Бенгтсон было куплено, и заявление исчезло. Она получила деньги, чтобы вложить их в раскрученный шляпный магазин в Вестеросе. А в 1959-м у нее на счету появилось столько денег, что она смогла приобрести виллу. Начиная с 1960-го она каждый год ездила на Майорку.
– А откуда поступали деньги?
– Существовал в то время какой-то мудреный фонд.
– Карин Бенгтсон еще жива?
– Она умерла в мае 1984-го. Замуж так и не вышла. После того как она уехала в Вестерос, я ее больше не встречал. Но иногда она мне звонила. Вплоть до последнего года жизни. Чаще, когда напивалась в стельку.
– А почему она вам звонила?
– Я с ней познакомился, как только поползли слухи о том, что одна уличная девка собирается подать заявление на Веттерстедта. Хотел помочь ей. Жизнь ее была разбита. Да и веру в себя она потеряла.
– Почему вы решили поддержать ее?
– Я был возмущен. Тогда я был настроен весьма радикально. Слишком много работало в полиции тех, кто закрывал глаза на коррупцию. А это не по мне. До сих пор не могу с этим смириться.
– И что произошло потом? Когда Карин Бенгтсон уехала?
– Веттерстедт стал продолжать в том же духе. Издевался над другими девушками. Но заявлений больше никто не подавал. Зато, по крайней мере, две девушки просто-напросто исчезли.
– Что вы хотите сказать?
Хуго Сандин удивленно взглянул на Валландера.
– Я хотел сказать, что они исчезли. Больше о них ничего не слышали. Объявили розыск, началось расследование. Но девушки так и не нашлись.
– Что случилось? Как вы думаете?
– Я думаю, что их, разумеется, убили. Залили известью, утопили в море. Откуда мне знать?
Валландер не верил своим ушам.
– Неужели такое могло произойти на самом деле? – неуверенно спросил он. – Просто невероятно.
– Как там говорится? Невероятно, но факт?
– Неужели Веттерстедт мог совершить убийство?
Хуго Сандин покачал головой.
– Я не говорил, что Веттерстедт убил кого-либо своими руками. Я как раз убежден в том, что сам он этого не делал. Как было на самом деле, я не знаю. И наверняка никто об этом никогда не узнает. И все-таки кое-что нам и без того понятно. Хотя доказательств маловато.
– Все-таки сложно в такое поверить, – сказал Валландер.
– И тем не менее это так, – решительно ответил Сандин, словно пресекая любые возражения. – Веттерстедт был бессовестным человеком. Но, разумеется, доказать это невозможно.
– Слухов ходило много.
– И возникли они не на пустом месте. Веттерстедт использовал свое положение и власть для того, чтобы удовлетворять свои извращенные сексуальные потребности. При этом он еще и тайно наживался, проворачивая кое-какие темные делишки.
– Вы о продаже предметов искусства?
– О кражах картин позднее. В свободное время я потратил много сил на то, чтобы разобраться во всех его преступных связях. Я мечтал о том, что в один прекрасный день шлепну на стол главного прокурора расследование, в котором ни к чему не подкопаешься, и тогда уж Веттерстедту не выйти сухим из воды, он понесет заслуженное наказание. Но, к сожалению, этого я не добился.
– У вас, наверно, с тех пор осталась куча материалов?
– Несколько лет назад я все сжег. У сына в керамической печи. Там было минимум килограммов десять бумаги.
Валландер про себя выругался. Он представить себе не мог, как можно уничтожить материалы, добытые с таким трудом.
– Я до сих пор прекрасно все помню, – сказал Сандин. – Вероятно, я могу припомнить все, о чем говорилось в этих бумагах.
– Арне Карлман, – сказал Валландер. – Кто он?
– Человек, который поднял искусство Швеции на должный уровень, – ответил Сандин.
– Весной 1969-го он сидел в Лонгхольмене. Мы получили анонимное письмо, в котором сообщается, что в этот период он поддерживал отношения с Веттерстедтом. И что после того как Карлман вышел из тюрьмы, они встречались.
– Время от времени Карлман фигурировал в некоторых делах. Я думаю, он угодил в тюрьму просто за подделку чеков.
– Вы когда-нибудь слышали, что между ним и Веттерстедтом есть какая-то связь?
– Есть информация о том, что они встречались еще в конце 50-х годов. У них был общий интерес к игре на скачках. Где-то в 1962 году в связи с облавой в Тэбю всплыли их имена. Но участие Веттерстедта замяли, потому что посчитали неуместным официально сообщить, что министр юстиции делает ставки на скачках.
– А каким образом они общались между собой?
– Точно ничего неизвестно. Их пути время от времени перекрещивались, как орбиты двух планет.
– Мне нужно выяснить, что их связывало, – настаивал Валландер. – Я знаю, что мы должны найти точку соприкосновения, чтобы поймать преступника.
– Вам придется изрядно покопаться, – ответил Хуго Сандин.
На столе затрезвонил сотовый телефон Валландера. И тотчас вернулось ощущение леденящего страха.
Но и на этот раз опасения Валландера не подтвердились. Звонил Хансон.
– Я просто хотел узнать, появишься ли ты сегодня в управлении. Если нет, то я перенесу заседание на завтра.
– Что-нибудь случилось?
– Ничего особенного. Все продолжают заниматься расследованием.
– Завтра в восемь, – сказал Валландер. – Вечером собираться не будем.
– Сведберг ездил в больницу подлечить свои ожоги, – сообщил Хансон.
– Надо бы ему следить за собой, – ответил Валландер. – Каждый год одно и то же.
Он отложил трубку в сторону.
– А вы известный полицейский, – сказал Хуго Сандин. – Кажется, иногда вы действуете на свой страх и риск.
– Большинства слухов не соответствуют реальному положению вещей, – уклончиво ответил Валландер.
– Я часто задаюсь вопросом, что такое профессия полицейского? – сказал Сандин.
– Я тоже задаюсь этим вопросом, – ответил Валландер.
Они встали и направились к автомобилю Валландера.
– Нет ли у вас предположений, кому могла понадобиться смерть Веттерстедта? – спросил он.
– Да много кому, – ответил Сандин.
Валландер остановился.
– Возможно, мы ошибаемся, – сказал он. – Может быть, стоит разделить расследования этих двух убийств? Не искать здесь общий знаменатель? Найти два различных решения. Чтобы таким образом найти точку, где пересекаются пути Карлмана и Веттерстедта.
– Эти убийства – дело рук одного и того же человека, – сказал Хуго Сандин. – И оба расследования должны быть тесно связаны. Иначе вы пойдете по ложному следу.
Валландер кивнул, но ничего не сказал. Они попрощались.
– Звоните, – сказал Хуго Сандин. – Времени у меня хоть отбавляй. Старость неразлучна с одиночеством. Безутешное ожидание неотвратимого конца.
– Вы никогда не жалели о том, что стали полицейским? – спросил Валландер.
– Никогда, – ответил Сандин. – А почему я должен жалеть?
– Я просто поинтересовался, – сказал Валландер. – Спасибо, что нашли время поговорить.
– Вы поймаете его, – подбодрил его Сандин. – Даже если это и затянется надолго.
Валландер кивнул и уселся в машину. Тронувшись с места, он посмотрел в зеркало заднего вида. Хуго Сандин выдирал из земли одуванчики.
Валландер вернулся в Истад примерно без пятнадцати восемь. Он припарковал машину возле дома, но открыв дверь, вспомнил, что дома нет еды.
Затем ему пришло в голову, что он забыл пройти техосмотр.
Валландер громко выругался.
Он пошел в город, чтобы пообедать в китайском ресторанчике на площади. Там он был единственным посетителем. После обеда он прогулялся к пристани и вышел на пирс. Глядя на лениво покачивающиеся лодки, он размышлял о беседе с садовником.
Девушка по имени Долорес Мария Сантана летним вечером стояла у выезда из Хельсингборга и ловила машину. По-шведски она не говорила и пугалась машин, которые шли на обгон. Пока что им удалось выяснить только то, что она родом из Доминиканской Республики.
Валландер смотрел на старую ухоженную лодку, формулируя основополагающие вопросы.
Зачем и каким образом она оказалась в Швеции? От кого она скрывалась? Почему покончила с собой?
Он подошел ближе к воде.
На одном из парусников проходил праздник. Кто-то поднял бокал и кивнул Валландеру. Тот кивнул в ответ и согнул кисть так, будто в руке у него тоже был воображаемый бокал.
Затем прошел дальше по пирсу, уселся на швартовый пал и прокрутил в голове разговор с Хуго Сандином. Ему по-прежнему казалось, что все нити сплелись в запутанный клубок – ни малейшего просвета.
И тотчас подкрался страх. Страх перед тем, что все повторится, не хотел отступать.
Время близилось к девяти. Он бросил горсть гравия в воду и встал. Праздник на паруснике продолжался. Он прошелся по городу до дома. На полу по-прежнему лежала гора грязной одежды. Он написал себе записку и положил ее на кухонный стол. «Техосмотр, черт бы его побрал».
В десять часов Валландер позвонил Байбе. Ее голос звучал близко и ясно.
– Ты устал, – сказала она. – Много дел было?
– Все не так уж плохо, – уклончиво ответил Валландер. – Но мне тебя не хватает.
Байба рассмеялась.
– Скоро увидимся, – сказала она.
– А что, собственно, ты делала в Таллинне?
Она снова рассмеялась.
– Встречалась с другим мужчиной. Ты об этом подумал?
– Именно.
– Тебе надо выспаться. Ты же слышишь, теперь я наконец в Риге. Как я понимаю, у Швеции на чемпионате мира дела идут хорошо?
– Ты что, интересуешься спортом? – удивился Валландер.
– Иногда. Особенно, когда играет Латвия.
– Вот люди сумасшедшие.
– А ты что, не интересуешься?
– Я обещаю исправиться. Когда Швеция будет играть с Бразилией, постараюсь не уснуть.
Байба опять рассмеялась.
Он подумал, что хотел сказать ей кое-что еще. Но не мог вспомнить, что именно. Повесив трубку, он вернулся к телевизору. Какое-то время он пытался следить за происходящим на экране. Но затем выключил телевизор и пошел спать.
Перед тем как уснуть, Валландер подумал об отце.
Осенью они поедут в Италию.
19
Стрелки неоновых часов причудливо застыли, как две судорожно изогнувшиеся змеи. 28 июня, вторник, десять минут восьмого. Через несколько часов начнется футбольный матч между Швецией и Бразилией. Это также входило в его планы. Все будут напряженно следить за тем, что происходит на экране. Никто не увидит, что творится за окном в эту летнюю ночь. Подвальный пол холодил босые ноги. Он снова сидел перед зеркалами. Вот уже несколько часов прошло с тех пор, как великое превращение свершилось. На этот раз он изменил рисунок на правой щеке. Голубой кругообразный орнамент красовался на черном фоне. Раньше он использовал красную краску. Перемена пришлась ему по душе. Теперь его лицо было едва различимо за этой пугающей раскраской. Он отложил в сторону последнюю кисточку и подумал о задании, которое ожидало его сегодняшним вечером. Это самая большая жертва, которую он принесет сестре. Даже если ему придется нарушить свои планы. Ситуация сложилась самая неожиданная. На какое-то мгновение он почувствовал, что темные силы, витавшие вокруг, сегодня на его стороне. Чтобы обрести ясность мыслей, он провел целую ночь под окном сестры. Он сидел меж двух скальпов, зарытых здесь несколько дней назад, и ждал, когда подземные силы проникнут в его душу. В свете карманного фонарика он читал священную книгу, которую дала ему сестра, и чувствовал, что ничто не препятствует изменениям, которые он собирался внести в намеченный план.
Последней жертвой станет тот ненавистный мужчина, который был их отцом. Собственно, на его месте должен был оказаться человек, который неожиданно уехал за границу, и поэтому планы изменились.
Он прислушивался к тому, как бьется сердце Геронимо у него в груди. Его удары доносились словно сигналы из прошлого. Барабанным боем сердце выстукивало слова о том, что настало время исполнить священную миссию. Земля под окном сестры захлебывалась в предвкушении третьего возмездия.
Он подождет, пока третий мужчина вернется из путешествия. А пока его место займет отец.
В этот долгий день, что он провел перед зеркалами за великим превращением, он почувствовал, как не терпится ему встретить отца. Миссия требовала совершенно особенных приготовлений. Рано утром, закрыв за собой подвальную дверь, он приступил к выбору оружия, которым прикончит отца. Более двух часов он потратил на то, чтобы приковать новое острие к рукоятке игрушечного топора, который когда-то получил от отца в подарок ко дню рождения. Ему тогда исполнилось семь. Он до сих пор помнит, как подумал в тот день, что когда-нибудь зарубит его этим самым топором. Час пробил. Чтобы пластмассовая рукоятка с дурацкими цветными узорами не разлетелась, когда он нанесет удар, он обмотал ее специальной изолентой, которой хоккеисты обматывают клюшки. Ты не знаешь, как это называется. Это не просто топор. Это томагавк. Вспоминая о том, как отец представлял ему свой подарок, он испытывал жгучее презрение. Тогда это было бессмысленной игрушкой, пластмассовой подделкой, изготовленной в странах третьего мира. А теперь, с железным острием, она превратилась в настоящий топор.
Он ждал до половины девятого. В последний раз продумал все до мелочей. Посмотрел на свои руки и убедился, что они не дрожат. Все пройдет успешно.
Он убрал в рюкзак оружие, бутылку, завернутую в полотенце, и веревку. Затем надел шлем и погасил свет. Он вышел на улицу и посмотрел на небо. Было облачно. Может, дождь пойдет. Он завел мопед и поехал в центр города. На железнодорожной станции зашел в телефонную будку. Он заранее присмотрел самую крайнюю. На стекло он приклеил афишу воображаемого концерта в несуществующем молодежном клубе. Поблизости никого не было. Он снял шлем и повернулся лицом к афише. Затем вставил телефонную карту и набрал номер. Правой рукой он прижимал к губам тряпку. Часы показывали без семи минут девять. Прозвучало несколько гудков. Он был спокоен, поскольку знал, о чем будет говорить. Отец подошел к телефону. Хувер понял, что тот раздражен. А это значило, что отец выпивает и не желает, чтобы его беспокоили.
Тряпка заглушала его голос, трубку он держал на расстоянии.
– Это Петер, – сказал он. – У меня есть для тебя кое-что интересненькое.
– И что же? – отец по-прежнему был раздражен. Но тотчас поверил, что звонит Петер. Главная угроза осталась позади.
– Марки как минимум на полмиллиона.
Отец помедлил.
– Это точно?
– Минимум на полмиллиона. А может, и больше.
– Говори громче!
– Небось, связь плохая.
– Откуда звонишь?
– С виллы Лимнхамн.
Голос отца зазвучал более приветливо. Он заинтересовался предложением. Хувер остановился на марках, потому что как-то раз отец отобрал у него его филателистическую коллекцию, а потом продал ее.
– А до завтра не можешь подождать? Скоро начнется матч между Швецией и Бразилией.
– Завтра я уезжаю в Данию. Либо ты забираешь ее сегодня вечером, либо она достанется кому-то другому.
Хувер знал, отец никогда не допустит, чтобы такая сумма перекочевала в чужой карман. Он ждал, по-прежнему сохраняя полное спокойствие.
– Я приеду, – ответил отец. – Где ты находишься?
– Возле яхт-клуба в Лимнхамне. У парковки.
– А почему не в городе?
– Я же сказал, что я на вилле Лимнхамн. Ты что, не слышал?
– Сейчас приеду, – сказал отец.
Повесив трубку, Хувер надел шлем.
Телефонную карту он оставил в аппарате. Настало время ехать в Лимнхамн. Прежде чем выпить, отец обычно раздевался. Он всегда все делал не торопясь. Он был в равной мере ленив и жаден. Хувер завел мопед и поехал по городу в сторону Лимнхамна. У парковки, расположенной возле яхт-клуба, стояло только несколько автомобилей. Он загнал мопед в кусты и звякнул ключами. Снял шлем и вынул топор. Осторожно, чтобы не повредить бутылку, убрал шлем в рюкзак.
Затем стал ждать. Он знал, что отец обычно ставит свой автофургон, в котором перевозит краденое добро, в углу парковки. Хувер предполагал, что так же он поступит и в этот раз. Отец был человеком привычки. Кроме того, он уже пьян, голова его затуманилась.
Прождав двадцать минут, Хувер услышал шум приближавшегося автомобиля. Фары замигали сквозь кроны деревьев еще до того, как машина свернула к стоянке. Как он и предвидел, отец припарковал машину в том же самом углу. Хувер босиком, скрываясь в тени, пробежал через парковку к автофургону. Услышав звук открывающейся дверцы, он обогнул машину и приготовился. Как он и ожидал, отец выглянул из машины, повернувшись к нему спиной. Хувер занес топор и тупым концом ударил отца по голове. Это был самый ответственный момент. Он не хотел убивать его сразу. Но удар был достаточно сильным, чтобы большой и очень крепкий мужчина немедленно потерял сознание.
Отец, не издав ни звука, упал на асфальт. Опасаясь, что тот придет в себя, Хувер прождал еще мгновение, держа топор занесенным у него над головой, но отец не шевелился. Хувер вытащил ключи от машины и закрыл боковые двери фургона. Он поднял отца и повалил его в салон. Он знал, что это будет очень нелегко. Чтобы целиком запихнуть тело в машину, потребовалось несколько минут. Затем он сходил за рюкзаком, забрался в машину и закрыл дверцы. Зажег свет и убедился в том, что отец по-прежнему без сознания. Хувер достал веревку и связал ему руки за спиной. Скользящей петлей привязал ноги к железному основанию сиденья. Затем заклеил ему рот изолентой и погасил свет. Он переполз на шоферское сиденье и завел машину. Несколько лет назад отец учил его водить. Но фургоном он никогда управлять не пробовал. Хувер знал, как переключать скорости, где лежат инструменты. Выехав с автостоянки, он повернул к дороге, огибавшей Мальмё. Лицо его было раскрашено, и он не хотел проезжать по освещенным улицам. Он выехал на трассу Е65 и взял на восток. На часах было начало десятого. Скоро начнется матч с Бразилией.
Он нашел это место случайно. Это было по дороге обратно, к Мальмё, когда он весь день наблюдал за работой полиции на истадском побережье, где он впервые осуществил священное задание сестры. Проезжая по дороге, ведущей вдоль побережья, он обнаружил незаметную пристань, которую издали почти невозможно было различить. Он тотчас понял, что подходящее место найдено.
Время перевалило за одиннадцать, когда он свернул с дороги и погасил фары. Отец по-прежнему был без сознания, но тихо постанывал. Хувер поспешно ослабил веревку, крепко привязанную к ножке сиденья, и выволок отца из машины. Отец застонал, когда он поволок его к пристани. Там Хувер перевернул отца на спину и крепко привязал ему руки и ноги к железным кольцам, приделанным к доскам. Отец лежал, распластавшись, словно шкура какого-то животного. На нем был мятый костюм. Рубашка была расстегнута до самого живота. Хувер снял с него ботинки и носки. Затем сходил к машине за рюкзаком. Дул слабый ветерок. По трассе проехал одинокий автомобиль. Свет фар пристани не достигал.
Вернувшись обратно, он обнаружил, что отец пришел в себя. Он таращил глаза и вертел головой в разные стороны. Отец дергался, но освободиться не мог. Хувер разглядывал его, стоя в тени. Отец больше не был человеком. С ним произошло превращение. Теперь он стал животным.
Хувер вышел из тени и поднялся на пристань. Отец удивленно уставился на него. Сын понял, что он его не узнает. Ведь теперь они поменялись ролями. Он вспомнил, как каждый раз исполнялся леденящего ужаса, когда отец смотрел на него своим пристальным взглядом. Сейчас все было наоборот. Страх переоделся в другие одежды. Хувер так низко наклонился к лицу отца, что за слоем цветного грима тот смог узнать своего сына. И это было последним, что он увидел в жизни. Этот образ отец унесет с собой в могилу. Сын открыл бутылку и спрятал ее у себя за спиной. Затем достал и быстро капнул отцу несколько капель соляной кислоты в правый глаз. Из-под изоленты раздался сдавленный вопль. Отец изо всей силы рванул веревку. Хувер раздвинул веки другого зажмуренного глаза и капнул туда соляной кислоты. Затем поднялся и швырнул бутылку в море. Он видел перед собой животное, метавшееся на земле в предсмертной агонии. Хувер снова взглянул на свои руки. Пальцы слегка подрагивали. Теперь все кончено. Животное на земле подергивалось в конвульсиях. Хувер достал из рюкзака нож и срезал у него с макушки кожу. Он поднял скальп к темному небу. Затем достал топор и ударил животное по лбу с такой силой, что острие пробило голову насквозь и вонзилось в пристань.
Все кончено. Скоро сестра снова вернется к жизни.
* * *
В начале второго он подъехал к Истаду. В городе было пустынно. Хувер сомневался, правильно ли он поступил. Но в груди убедительно застучало сердце Геронимо. Он вспомнил, как на побережье копошились полицейские, он различал их сквозь туман рядом с усадьбой, где проходил Праздник середины лета. Геронимо уговаривал его вызвать полицию. Хувер свернул к железнодорожной станции. Он присмотрел это место заранее. Здесь велись ремонтные работы по смене канализационной трубы. Яма была накрыта брезентом. Выключив фары, он опустил стекло. Где-то вдалеке раздавались пьяные крики. Он вышел из машины и отодвинул край брезента. Затем посветил. На дороге ни души. Открыв дверцы фургона, он вытащил тело и втиснул его в яму. Положив брезент на прежнее место, быстро завел машину и поехал прочь. Без десяти два он припарковал машину на открытой стоянке возле Стурупского аэропорта. Тщательно проверил, ничего ли он не забыл. Машина была здорово перепачкана кровью. Кровь была у него на ногах. Он подумал, какая будет суматоха, когда недоумевающие полицейские будут разбираться в причинах происшедшего.
И тут его осенило. Он запер машину и неподвижно замер. Мужчина, который отправился за границу, может и не вернуться. Это значит, что надо подыскать ему замену. Он вспомнил о полицейских, которых видел на берегу возле перевернутой лодки. Он вспомнил о тех, которых видел рядом с усадьбой, где проходил Праздник середины лета. Об одном из них – его можно принести в жертву, чтобы вернуть к жизни сестру. Он должен выбрать. Надо выяснить их имена и кинуть камушек в окно, точь-в-точь, как это делал Геронимо. И тогда он убьет того, на кого падет жребий судьбы.