Текст книги "Левиафан"
Автор книги: Хелен-Роуз Эндрюс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Глава 12
Городские стены остались позади. Копыта Бена глухо зашлепали по раскисшей дороге и полусгнившей листве. Синева утреннего неба над нашими головами сменилась однотонным серым покрывалом.
– Ты умеешь читать, мальчик? – прервав молчание, спросил я.
– Нет, – ответил Генри.
Я вдруг понял, что впервые слышу его голос.
– Я не имею в виду Библию, но свое собственное имя можешь прочесть? – Быть безграмотным в его возрасте – мысль показалась мне нелепой, хотя в десять лет чтение и мне казалось тяжкой работой, только отвлекающей от настоящих серьезных дел – поиска муравейников и птичьих гнезд, которые можно разорить.
– Нет, – повторил Генри.
– Ну что же, мы постараемся это исправить, – заметил я. – Мужчина должен уметь читать.
– Да, – робко откликнулся Генри.
– Ты можешь обращаться ко мне «сэр», – заметил я строгим голосом, который мне самому сразу не понравился. – Или «мистер Тредуотер», – чуть мягче добавил я. – А я буду звать тебя Генри.
– Да, сэр, – пискнул мальчик.
– Но сперва остановимся и поедим.
Щуплое тело мальчика напряглось при упоминании о еде. Я направил Бена на обочину дороги, где стояла поилка для скота. Земля здесь была гораздо суше и не так разбита, как на проезжей части. Спешившись, я помог Генри выбраться из седла.
– Прежде всего, мы заботимся о наших животных, – пояснил я, подводя Бена к поилке. – Ухоженная лошадь – это наш рабочий инструмент, и мы должны хорошенько присматривать за нашими инструментами, чтобы они могли исправно служить нам.
Генри кивнул с серьезным видом. Но от одного взгляда на его прозрачно-бледное лицо у меня защемило сердце. Я отдал мальчику весь хлеб и сыр, которые прихватил с собой, и смотрел, как и то и другое исчезает в его голодном рту.
Итак, почему я забрал Генри? Не стоит притворяться, что мною двигали благородные побуждения. Совершенно ясно, что Крисса Мур по-настоящему привязана к брату. Даже покинув дом Люси – неважно, чем уж она занималась, чтобы заработать на жизнь, – Крисса продолжала отправлять бывшей хозяйке деньги на содержание Генри. И делала так вплоть до своего ареста. Девушка много лет самостоятельно заботилась о брате, поскольку ни о родителях, ни о родственниках не было сказано ни слова. Я вынужден был признать, что немного нашлось бы людей, которые в подобной ситуации не бросили бы больного мальчика и не отправились на поиски лучшей жизни. Каковы бы ни были прегрешения Криссы Мур, но ее преданность брату заслуживала уважения. Кроме того, это может и мне пойти на пользу. Теперь, когда Генри в моих руках, возможно, удастся разговорить его сестру. Нет, конечно, речь не идет о признании – какой прок, если Криссу вздернут на виселице, – но заставить ее отказаться от нелепых выдумок по поводу отношений с Ричардом Тредуотером.
«А потом у девицы начнется обычное женское, – подумал я, наблюдая, как Генри, жмурясь от удовольствия, грызет слегка подсохший сыр, – и всем станет ясно, что никакого ребенка от моего отца она не носит. Наши с Эстер неприятности останутся позади, и мы сможем спокойно жить дальше».
Хорошо, а куда я дену мальчика, когда все разрешится? Я сделал глоток воды из фляжки и покосился на Генри, который расправился с едой и теперь задумчиво шевелил пальцами на босых ногах, глядя на них с таким удивленным видом, словно мой вопрос, обращенный к Люси, «есть ли у него башмаки?», заинтересовал его самого.
Ну что же, подумаем и об этом в свое время. А пока – нужно подобрать ребенку приличные сапоги. В чулане валяются мои старые, которые я носил подростком, они должны подойти.
– Поднимайся, – сказал я, – пора ехать. До дома еще далеко, а когда доберемся, познакомлю тебя с сестрой.
К дому мы подъезжали уже затемно. Генри начал клевать носом, его голова упала мне на грудь, тело расслабилось. Я вытянул плед из седельной сумки и закутал им мальчика. Примерно так же – в седле перед собой – мы возили купленную на рынке свинью или овцу.
Я осторожно соскользнул на землю, снял Генри и, перекинув через плечо, словно набитый соломой тюфяк, освободил одну руку, чтобы привязать Бена к коновязи во дворе. Возясь с поводьями, я вдруг почувствовал, как сильно устал. Сегодня больше никаких дел – горячий ужин и в постель. И никаких наставлений Генри. Пусть этим займется Эстер, когда утром будет распределять работу по дому между слугами. Ну если только задам мальчишке еще пару вопросов… Нет, лучше дать ребенку поспать. А завтра разберемся, что ему на самом деле известно о сестре.
Мы вошли через заднюю дверь. Я вдохнул знакомые запахи дома, с кухни потянуло ароматом свежеиспеченного хлеба. К нему примешивался острый щелочной запах мыла – должно быть, недавно стирали белье.
По-прежнему держа Генри на плече, я вошел на кухню и остановился на пороге. Здесь царил полумрак, свечи не горели, а пламя в очаге, который топили углями, почти совсем угасло. В доме было холодно и тихо. Мое сердце кольнула печаль, когда я бросил взгляд на кресло отца, стоящее во главе стола. Отныне оно пустовало. Вероятно, теперь мне следовало сидеть там. Но я не мог представить, что опушусь на широкое дубовое сиденье и займу место отца. Нет, не сейчас.
– Эстер, – позвал я.
Ответа не последовало.
Я усадил Генри в отцовское кресло и подсунул ему под голову небольшую подушечку, лежавшую на лавке. Мальчик пошевелился, но не проснулся. Я хотел было развести огонь и согреть воды, но передумал и решил сперва заняться Беном и отыскать сестру. Прежде чем уйти с кухни, я поплотнее укутал Генри пледом, а сверху накинул еще один. Выйдя на холодный темный двор, я завел коня в стойло, проверил остальных животных и вернулся в дом.
– Сестра?! – позвал я.
На мой призыв снова никто не откликнулся. Может быть, она ушла спать. Нет, не похоже на Эстер. Она добросовестная хозяйка и не ляжет, пока не закончит все положенные дела.
Скинув сапоги, я направился в гостиную. В лицо мне пахнуло теплом, я понял, что Эстер разожгла там камин. Я остановился на пороге. Сестра устроилась на стуле с высокой резной спинкой, лицом к огню, и задумчиво смотрела на едва мерцающее пламя. Камин почти угас, давно пора было пошевелить угли или подбросить еще, но Эстер сидела неподвижно. Ее профиль четко вырисовывался на фоне тусклого оранжевого света. На лице сестры застыло непривычносуровое выражение. У меня невольно промелькнуло воспоминание о той ночи, когда с ней случился припадок и я узнал о смерти отца.
– Эстер, я вернулся.
– Да, вижу, брат.
– Огонь почти погас, – заметил я, чувствуя себя чрезвычайно глупо. Но тут же вздохнул с облегчением, когда Эстер соскользнула со стула и опустилась на колени возле камина. – Почему ты сидишь в темноте? Думала об отце?
– О себе, – вороша угли, ответила Эстер. Наконец пламя весело разгорелось. Сестра распрямилась, но осталась на полу. – Посиди со мной, – тихо попросила она, и у меня снова появилось странное ощущение, что я говорю с незнакомой Эстер, словно передо мной взрослая женщина, а не девочка, которую я оставил сегодня утром.
Я придвинул стул и сел, решив пока ничего не говорить о Генри. Это может и подождать.
– Итак, о чем же ты думала, Эстер?
– О замужестве. О детях.
Наверное, я бы меньше удивился, заяви Эстер, что намерена кого-то убить или стать странствующим менестрелем.
– О чем? – глупо переспросил я.
– О замужестве, – повторила Эстер. – О моем браке.
Я подался вперед.
– Сестра, наверное, я лучше пойму тебя, если ты будешь выражаться яснее.
Обращенный на меня взгляд был полон житейской мудрости – не подозревал, что Эстер может так смотреть. Она тонко улыбнулась.
– Сарказм тебе не идет, – изрекла Эстер. – Но ты прав, мне стоит выражаться яснее. Да, я получила предложение руки и сердца.
Я не сумел сдержать удивленного вздоха.
– Вот как? От кого же, позвольте узнать?
Но я и так знал ответ.
– От Джона Резерфорда, – одним легким движением Эстер поднялась с пола и уселась на прежнее место.
– Когда?
– Сегодня утром.
– Что? Резерфорд был здесь в мое отсутствие?
– Успокойся, брат, – рассмеялась Эстер. – Для того чтобы выйти замуж, мне не потребуется твое согласие. А отца, к которому ему следовало бы обратиться, у меня нет.
– Ему следовало бы обратиться ко мне! – в гневе выпалил я. – Я твой ближайший родственник мужского пола.
Эстер пренебрежительно щелкнула языком. Никак не ожидал от нее столь развязного поведения.
– Ну теперь поздно что-либо менять. Я приняла предложение.
Я начал было говорить, но с языка у меня само собой сорвалось проклятие. Прикусив язык, я замолчал и отвернулся.
Лицо Эстер расплылось в улыбке.
– Как сказано в Евангелии от Марка: «Будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили»[26]26
Мк. 3: 28.
[Закрыть], – тоном многоопытного проповедника произнесла она.
Я придвинул свой стул поближе и заговорил спокойнее.
– Послушай, Эстер, еще не поздно, мы можем сослаться на то, что был нарушен порядок – сперва он должен поговорить со мной. Мы могли бы…
– Как гласит послание апостола Иакова: «Всякий человек да будет скор на слышание, медленен на слова»[27]27
Иак. I: 19.
[Закрыть].
– Тогда объясни мне, пожалуйста, потому что я уже запутался в твоих рассуждениях: тебе так сильно нравится мистер Резерфорд?
Она пожала плечами:
– Не больше, чем любой другой добропорядочный человек.
– Тогда почему?
Эстер шлепнула ладонями по подлокотникам стула.
– Я здесь совсем одна, Томас.
Я собрался напомнить, что у нее есть брат, но Эстер опередила меня:
– Подумай, Томас, что произойдет к концу года: твой отпуск закончится, и тебя снова призовут в армию. Ты можешь даже не вернуться с войны. И что тогда – я останусь одна на всем белом свете, и рядом не будет никого, чтобы позаботиться обо мне. А Джон предлагает мне дом, семью, возможность иметь детей и трудиться рядом с ним на ниве Господней. И какая разница, что я люблю его не больше, чем любого другого человека? Разве любовь – это так важно?
– Да, любовь – это важно. Неужели ты думаешь, я не смогу защитить тебя, что бы ни произошло в нашей жизни? – Я поднялся со стула и хотел коснуться плеча сестры, но она отпрянула.
– Знаю, Томас, ты позаботишься обо мне. Но я не могу вечно прозябать в этом доме и быть на твоем попечении. Стать женой, дарить жизнь детям – это достойное и благочестивое дело. Поэтому я приняла его предложение. И тебе не остается ничего другого, как только дать нам свое благословение, – закончила она твердо.
Я тяжело вздохнул, как человек, потерпевший полное и сокрушительное поражение.
– Но, Эстер…
Я не успел закончить то, что намеревался сказать – даже если бы мне удалось подобрать слова, которые прозвучали бы достаточно убедительно, – дверь в гостиную отворилась, и на пороге появился Генри. Бледное лицо мальчика выделялось на фоне темного дверного проема. Эстер взглянула на гостя, затем повернулась и обратила на меня вопросительный взгляд.
– Это Генри, – пояснил я. – Он пока поживет у нас.
– Здесь, в нашем доме? – Эстер поднялась и направилась к двери.
При ее приближении мальчик вжал голову в плечи, казалось – еще миг, и он пустится наутек.
– Да, – сказал я, пытаясь придать голосу уверенность. – Он может помогать…
– Я смотрю, за меня опять принимают решения! Это моя обязанность – решать, нужны ли в доме новые слуги и чем именно они будут заниматься!
В груди у меня тревожно ёкнуло: никогда прежде я не слышал, чтобы сестра говорила с таким гневом.
– Эстер, что с тобой? – Потрясенный ее внезапной вспышкой, я двинулся следом. – Ты же знаешь, я не стал бы вмешиваться, но тут особый случай…
– Почему-то вечно находится «особый случай», – устало выдохнула Эстер. – Почему-то мои желания всегда оказываются на последнем месте. Почему меня никто и в грош не ставит – кого угодно, только не меня! – Она сделала попытку протиснуться к выходу из гостиной, я посторонился, уступая дорогу и гадая, насколько справедливы обвинения сестры и как теперь я осмелюсь признаться ей, кто такой этот мальчик на самом деле.
Внезапно крик Генри заставил нас обоих вздрогнуть. Это было похоже на крик ягненка, которому перерезали глотку. Расширенными от ужаса глазами мальчик смотрел на Эстер, его и без того бледное лицо сделалось как полотно. Сестра осторожно шагнула к нему навстречу. Генри развернулся и побежал.
Эстер замерла, словно громом пораженная. Затем сделала движение, как будто намереваясь последовать за беглецом, но я удержал ее.
– Не надо, я сам разыщу его. Потом вернусь, и мы продолжим разговор о Резерфорде. Ничего еще не решено.
Я обшарил весь дом. «Вот же глупый мальчишка, – думал я. – Интересно, что его так напугало?» Первым делом я заглянул на кухню – никого. Пропахший лошадиным потом плед, в который был завернут Генри, валялся на полу возле кресла. Не притаился ли он в кладовке под лестницей? Нет. Ни в одной из спален мальчика тоже не оказалось.
Вздохнув, я натянул сапоги и зажег фонарь. Проходя мимо гостиной, я заглянул в приоткрытую дверь. Эстер снова сидела возле камина, глядя на огонь, и даже не обернулась, когда я сказал, что собираюсь поискать мальчика во дворе.
Во дворе Генри тоже не было. Ни у колодца. Ни среди грядок на огороде, ни позади устроенной Эстер теплицы. Я звал и звал мальчика – безрезультатно. Я продрог насквозь и совершенно не знал, что предпринять, когда в голову мне пришла мысль – поискать в конюшне.
– Генри? – Я заглянул внутрь.
Темперанс лениво жевала клок сена. В соседнем стойле было пусто, если не считать шныряющих по углам мышей. Бен радостно заржал, когда я вошел в его стойло, решив, что мы отправляемся на вечернюю прогулку.
– Нет, дружок, на сегодня хватит. – Я потрепал коня по гриве. – Мы и так проделали немалый путь. Давай-ка… – Ухо уловило какой-то слабый шорох.
Я толкнул круп коня, заставив Бена отступить в сторону, и увидел того, кого так долго разыскивал.
– Что ты тут делаешь, Генри?
Мальчик скорчился на соломе возле задних ног Бена. Это было опасное место: конь мог наступить на него. Однако Бен, похоже, не имел ничего против неожиданного соседства – в конце концов, притаившийся в стойле ребенок беспокоил его не больше, чем живший на конюшне кот.
– Ну же, пойдем! – протиснувшись мимо Бена, я протянул мальчику руку.
Генри не шелохнулся. Я поднял лампу повыше и посветил в тот угол, где спрятался беглец. Ребенок не плакал, но дрожал с головы до ног. Охваченный каким-то всеобъемлющим внутренним страхом, он был как вода, по которой ветер гонит мелкую рябь.
– Генри, выходи, – повторил я. – Тебе нечего бояться. – Но мальчик отчаянно замотал головой. – Идем, – уговаривал я, будто на самом деле пытался выманить кота. – Дома тепло, вкусный ужин, мягкая постель. А тут холодно и полно мышей.
– Змея, – едва слышно прошептал мальчик.
– Где? – Я наклонился и посветил на пол, ожидая увидеть тело гадюки, спешащей укрыться в соломе.
– Не здесь. Там, – несчастным голосом пролепетал Генри, косясь в сторону дома.
– Ну что ты, в доме нет змей. Они очень боятся людей. Ведь мы намного больше их, верно?
Генри снова печально покачал головой.
– Та была большая. Очень большая.
От неудобной позы – я стоял нагнувшись над Генри – у меня заныли колени. Я сделал еще одну попытку убедить мальчика.
– Тебе просто приснился плохой сон. Ты устал в дороге, а теперь оказался в незнакомом месте, только и всего. Мы сейчас пойдем в дом, ты познакомишься с моей сестрой, и мы все вместе поужинаем.
Но Генри отшатнулся и еще крепче вжался спиной в дощатую стенку стойла.
– Можно я останусь здесь? – пропищал он.
– Нет, не думаю. Это все-таки стойло Бена.
– Но Бен не против. – Нижняя губа у мальчика задрожала. – Пожалуйста.
Я вздохнул и распрямил затекшую спину. Что бы ни привиделось Генри, он был по-настоящему напуган. Но оставить его здесь тоже нельзя. У меня и так уже замерзли уши и нос, а ночью похолодает еще больше.
– Ладно, – согласился я. – Давай мы поступим так: я сейчас вернусь в дом, принесу тебе миску супа, хлеба, свежей воды из колодца и пару одеял. Ты поешь и можешь остаться здесь до утра. Такой вариант тебя устроит?
Мальчик энергично закивал.
– Договорились. Сиди здесь и никуда не уходи. Я скоро вернусь.
Конечно, я не собирался оставлять мальчика на ночь в конюшне. Просто решил дождаться, когда он поест, согреется и его смотрит сон. После можно будет перенести Генри в одну из спален наверху. А завтра при свете дня все его кошмары растают как дым.
Первую ночь на новом месте Генри провел в моей спальне, а я решил занять комнату отца. Сменив белье на кровати, я лег, чтобы забыться беспокойным сном. Похоже, дурные сновидения стали входить у меня в привычку.
Глава 13
– То есть крови у нее пока нет? – спросил я, отрывая на миг перо от бумаги.
– Пока нет, – подтвердил Мэйнон, – но, думаю, ждать осталось недолго.
– И никаких особых знаков или особых меток на ее теле обнаружено не было?
– Нет. Но, – начал судья с таким видом, будто открывает мне великую тайну, – известно, что они прячут свои знаки в таких местах, где их трудно заметить при беглом осмотре. И только после более детального обследования можно обнаружить метку. Так и запиши, – добавил Мэйнон.
Я сделал, какой велел, стараясь не думать об укромных местах, где следует искать эти загадочные метки.
Прошло три дня после моего возвращения из Нориджа. Я вновь находился в кабинете мирового судьи, явившись сюда не только ради того, чтобы узнать, как продвигается расследование по делу Криссы Мур, но и поговорить с Мэйноном о его родственнике. Я чувствовал, что, посетив Эстер в мое отсутствие, охотник за ведьмами преступил границы дозволенного. Однако ответ судьи обескуражил меня.
Поначалу, когда я выразил свое неудовольствие бесцеремонным вторжением Резерфорда, Мэйнон слушал с непроницаемым выражением лица. Но по мере того как я делился с ним опасениями по поводу молодости сестры, ее особого душевного состояния – ведь после смерти отца прошло совсем немного времени – и описал обстоятельства, при которых этот непрошеный жених явился к нам в дом, судья кивал все более и более сочувственно.
– Да, понимаю, у тебя есть все основания считать себя оскорбленным. Вероятно, на твоем месте я чувствовал бы то же самое. Ну а как все-таки твоя сестра отнеслась к предложению Джона? Он ей нравится?
– Говорит, что нравится. Но ее неопытность…
– В прошлом поведение Эстер не давало вам поводов для беспокойства, верно? – заметил Мэйнон. – Она скромная богобоязненная девушка. А Резерфорд – хотя, конечно, согласен, он действовал несколько необдуманно – человек со средствами и положением в обществе. Что же касается поспешности – позволь высказаться в защиту Джона, – это говорит лишь о его глубоком уважении к твоей сестре.
«Итак, – подумал я, – Резерфорд опередил меня. Он уже побывал здесь и успел все рассказать Мэйнону».
Уж больно гладко звучали объяснения судьи, словно он был готов к нашему разговору.
– Он поступил бесчестно, – несмотря на догадку, продолжал настаивать я. – Мужчина, который подбирается к девушке вот так, тайком, будто вор, не заслуживает доверия. Я не желаю, чтобы такой человек становился членом нашей семьи.
Мэйнон молчал, сосредоточенно набивая трубку и уминая табак большим пальцем. Он предложил и мне воспользоваться его запасной трубкой, но я отказался – не выношу ни запаха, ни прогорклого вкуса табака. Судья продолжил возиться с трубкой, делая это в своей обычной манере – не спеша и обстоятельно. Мне показалось, что прошло не меньше минуты, прежде чем Мэйнон снова вскинул на меня глаза.
– Позволь напомнить, Томас, что через Резерфорда ты и твоя сестра окажетесь связаны и с моей семьей.
Я залился краской. В пылу гнева у меня совершенно вылетело из головы, что Резерфорд приходится Мэйнону племянником со стороны жены, пусть и не кровным, но все же родственником. Выходит, сам того не желая, я оскорбил старого друга моего отца, добропорядочного человека, чья семья некогда, прежде чем дедушка Мэйнона купил землю в окрестностях Уолшема, владела галантерейной лавкой в Норидже. Но даже если его предки и считались состоятельными людьми, их родословная не шла ни в какое сравнение с древним родом Тредуотеров.
– Связь, сэр, иметь которую я почел бы за честь при любых других обстоятельствах. Но, боюсь, в данном случае дело обстоит иначе.
– Да? – Глаза, смотревшие на меня из-под густых бровей, сузились. Мэйнон выдержал паузу. – Понимаю, в настоящий момент этот брак может быть тебе не по нраву, но, как знать, возможно, в конечном итоге замужество сестры и для тебя окажется полезным.
– Каким образом, сэр?
– Помнишь Тимоти, моего нерадивого секретаря? Так вот, я намеревался выделить кое-какие средства на его образование. Сначала год или около того стажировка в качестве моего помощника, а затем – обучение в Кембридже. Сейчас же я намерен предложить это место тебе. Также у меня имеются влиятельные друзья в армейских кругах, я напишу им, чтобы гарантировать твое освобождение от дальнейшей службы.
Теперь стало ясно, к чему клонит судья. Мое терпение лопнуло: все, с меня довольно! При всей искренней симпатии к Мэйнону это было уже слишком!
– Благодарю вас, сэр, но моя сестра не продается! И предположение, что я мог бы пойти на подобного рода сделку, позорит нас обоих. И больше всего – саму Эстер! – Кипя от негодования, я поднялся со стула.
Лицо Мэйнона налилось кровью, но, к моему удивлению, еще через мгновение он расхохотался и протянул мне руку, а как только я принял ее, с силой стиснул мою ладонь.
– Отлично сказано, мой мальчик! Очень хорошо! – воскликнул он, продолжая трясти мне руку. – Пожалуйста, присядь. Ты совершенно неверно истолковал мое предложение. Конечно, это моя вина. Прошу, сядь и выслушай.
Совершенно не уверенный в том, что мне следует это делать, я все же снова опустился на стул. Мэйнон глубоко затянулся, выпустил клуб дыма, затем взмахнул рукой и разогнал его каким-то витиеватым движением, словно желая зачеркнуть все свои предыдущие реплики.
– Мне следовало выражаться яснее. Я считаю, что ты именно тот молодой человек, который подойдет для этой работы и с семьей которого меня связывает давняя дружба. Выйдет твоя сестра замуж за моего племянника или нет – а мы должны полагать, что выйдет, ибо Эстер уже совершеннолетняя и дала согласие, – я в любом случае хочу пригласить тебя на это место. Мне нужен надежный человек, на которого я могу положиться и который со временем сможет стать моим достойным преемником. Но я считаю, – снова затянувшись, продолжил судья, – само по себе предложение моего племянника крайне выгодным. Давай рассмотрим сложившуюся ситуацию с обеих сторон: к примеру, Эстер не выходит замуж за Резерфорда. Твоя сестра теряет мужчину с блестящим будущим, чье положение и карьера гарантированы, который относится к ней с искренним уважением и способен стать хорошим отцом для ее детей. Да, ты прав – сперва он должен был поговорить с тобой. Но Джон молод и горяч, а молодость иногда бывает слишком напористой в своем стремлении получить желаемое.
Я кивнул, вспомнив собственные опрометчивые поступки в пору моих отношений с Элизабет. И все же мне трудно было представить Резерфорда в роли нетерпеливого любовника.
Мэйнон пыхнул трубкой и продолжил:
– Во втором случае твоя сестра все же выходит замуж за молодого человека, который ей приятен, которого она уже приняла – прости, что вновь вынужден напоминать, – ответила согласием на его предложение и, даже вопреки твоему желанию, продемонстрировала свою решимость видеть его в качестве своего мужа. Эстер получает безопасность, собственный дом, к тому же неподалеку от фермы своего брата, и мужа, который, насколько я сумел понять, по-настоящему влюблен в нее. Она станет для Джона хорошей помощницей, а он для нее – надежным защитником. В результате Эстер избежит того, что, как нам обоим хорошо известно, больше всего страшит ее: остаться одной, не замужем, а если, не дай бог, случится худшее и ты не вернешься с войны, и вовсе безо всякой опоры.
Едва Мэйнон начал свою речь, уже было понятно, что за аргументы он намерен привести. Я был разочарован, понимая, что в его словах есть немалая доля истины, а мои возражения против этого брака коренятся в необоснованной неприязни к Резерфорду. По правде говоря, я и сам не мог толком понять, почему охотник за ведьмами вызывает во мне такое отвращение. Скорее всего, была задета моя гордость. Пока я предавался размышлениям, Мэйнон ждал, потягивая трубку и молча наблюдая за мной.
– Мой отец уважал вас, сэр, – сказал я. – И прежде всего мне хотелось бы извиниться за те необдуманные слова, что я произнес несколько минут назад. Теперь я вижу, что вы не имели в виду ничего, что затронуло бы честь моей сестры.
– Спасибо, Том. Ну а что ты думаешь насчет этого брака теперь, когда мы рассмотрели все за и против?
Мне потребовалось несколько минут, чтобы справиться с собой. И я сдался:
– Хорошо, сэр. Оставим окончательное решение на усмотрение сестры. Если ей действительно так хочется заполучить Резерфорда в мужья, я не стану мешать.
Мэйнон удовлетворенно вздохнул и подмигнул мне.
– Очень хорошо. А как тебе другое предложение – работать здесь, рядом со мной?
Предложение было крайне заманчивым. Но я нахмурился.
– Сэр, мне чрезвычайно приятно, что вы сочли меня достойным такой должности. Но, откровенно говоря, не вижу, каким образом я мог бы принять ее. Мой отец умер совсем недавно, и сейчас на ферме немало дел, которыми мне следует заняться.
– Если вопрос только в этом, то позволь объяснить. Никакого официального контракта мы заключать не будем, так что, если захочешь, в любой момент сможешь вернуться на ферму.
– И вы напишете моему командованию в полк?
– Сегодня же!
После таких слов я больше не видел причин для отказа и ни малейших оснований, чтобы не начать работать немедленно. Мэйнон хотел составить отчеты по ряду случаев, включая две кражи лошадей, несколько случаев купли-продажи краденого и один пьяный дебош. Моя задача заключалась в том, чтобы записывать под диктовку имена нарушителей, показания свидетелей, результаты расследования и вынесенный Мэйноном приговор.
И все это время голова моя кружилась при одной мысли о том, что мне не придется больше возвращаться в армию. Перо дрожало, когда я писал вслед за судьей. Вспомнилось, сколько приходилось корпеть над бумагами в те времена, когда я учился у Мильтона. И как я проклинал каждый час унылой рутины, вытирал перепачканные чернилами пальцы и мечтал о более мужественных занятиях. Каким же я был дураком! Только полный идиот может считать, что бегать по полям сражений, утопая по колено в грязи, дерьме и крови, занятие более достойное, чем писать бумаги в теплом кабинете. Я тряхнул головой и с чувством, похожим на благоговение, покрепче сжал перо.
Скажу честно – я отлично справлялся. И пускай это звучит как хвастовство – я уже достаточно стар и могу позволить себе немного похвастаться: я обладал сметливым умом, твердой рукой, способностью к языкам и отменной памятью. К концу первого часа работы Мэйнон был по-настоящему впечатлен мною.
– Да, ты оказался хорош, как я и ожидал, – признался судья, потирая глаза и шурясь на мерцание свечей. – А у меня зрение уже не то – не могу так много писать. Как, говоришь, звали того человека, у которого ты учился?
– Грамоте меня обучил отец, но образованием моим занимался Джон Мильтон[28]28
Джон Мильтон (1608–1674) – английский поэт, политический деятель и мыслитель, автор политических памфлетов и религиозных трактатов; в том числе является автором трактата «О воспитании», имеющего главным образом биографический интерес: в 40-х годах Мильтон в качестве наставника занимался воспитанием своих племянников.
[Закрыть].
– У него приличная репутация? – поинтересовался судья.
– Не очень, сэр. Но Мильтон талантливый ученый, в некотором роде полемист и антиклерикал, если вы понимаете, о чем я. – Мэйнон кивнул. Нынче людей подобного склада вокруг было немало. – Также он хорошо владеет латынью и греческим.
– И как ты к нему попал?
– Джон Мильтон дальний родственник моего отца. Троюродный брат, если быть точным.
– Ну что же, полагаю, судя по результатам, со временем ваш Джон Мильтон заработает себе репутацию неплохого наставника.
– Возможно.
Мэйнон выпрямил спину и поудобнее устроился на стуле – пора было возвращаться к работе. Я приготовился записывать.
– Итак, переходим к делу девицы Мур. Следует ли нам добавить к уже выдвинутым против нее обвинениям новое – о причастности к смерти миссис Гедж и ее дочери Джоан Гедж? – Голос Мэйнона звучал устало, словно этот вопрос давно не давал ему покоя.
– Вы склонны объединить эти два дела?
– Нет. У нас нет прямых Доказательств, все улики косвенные.
– Но?
– Семью Гедж многие знали и любили, и теперь люди требуют, чтобы виновный в их гибели был найден и понес наказание. На меня давят со всех сторон, кое-кто из состоятельных горожан уже намекал, что с Криссой Мур не следует церемониться. Среди жителей ходят самые невероятные слухи: например, что она магическим образом подсунула женщинам болиголов – с помощью бесов, или заколдованного кота, или другого обращенного животного. – Мэйнон тяжело вздохнул, потер переносицу двумя пальцами и на миг прикрыл глаза.
– Но это же полнейшая чепуха! – воскликнул я.
Но тут же поймал себя на излишней горячности. Интересно, почему?
– На рынках чепухой и слухами бойко торгуют вразнос под видом правды, – снова вздохнул судья. – Причем во вред многим, не только темным, но и более образованным людям.
На это мне нечего было возразить.
– Ты, конечно, прав, но мы не можем просто так отмахнуться от подозрений насчет Мур, как от чего-то совсем уж невероятного. Хотя Джон три ночи просидел у нее в камере, надеясь найти доказательства ее общения с нечистой силой. Безрезультатно.
Я предпочел обойти молчанием тему общения с нечистой силой, как и выслеживание котов, хорьков и жаб в надежде застать их в момент разговора с ведьмой.
– Она по-прежнему отказывается давать показания?
– Совершенно верно. Боюсь, все идет к тому, что нам придется обратиться к более жестким методам допроса.
– Но речь ведь не идет о пытках, сэр? – спросил я, с удивлением отметив, что при одной мысли о пытках, которым могут подвергнуть Криссу Мур, внутри у меня все похолодело.
– В буквальном смысле – нет. С тех пор как парламент[29]29
Парламент, созванный Карлом I в 1640 году, получил название «долгий» в результате принятого им акта – он мог быть распущен только с согласия самих депутатов, а они не соглашались с роспуском до окончания Гражданской войны и реставрации Стюартов. В общей сложности парламент заседал до 1660 года.
[Закрыть] пришел к власти, закон не требует от нас – или не дает позволения – применять пытки. Однако, если дойдет до суда присяжных, они могут счесть наше расследование неудовлетворительным, поскольку мы не воспользовались всеми возможными способами, чтобы добиться признания подсудимой – например, лишение сна. И тогда дело закроют за недостаточностью улик.
– Вы хотите сказать, сэр, что, лишив человека сна, можно получить признание? – с недоверием переспросил я.
Мне это казалось невероятным, ведь в армии нам частенько приходилось бодрствовать сутками напролет или спать урывками. В теперешнем-то моем возрасте я знаю, что может сделать с человеком недостаток сна, – злейшему врагу не пожелаю.
Мэйнон энергично закивал:
