Текст книги "Левиафан"
Автор книги: Хелен-Роуз Эндрюс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава 3
Проклятие, сглаз, черная магия… Бесы, являющиеся в виде хорьков и лисиц. Демоны, связывающие по ночам безмятежно спящих женщин. Сатана, подбивающий старых дев отравить скотину в хлеву у соседа. Ну же, признайтесь, кто-нибудь из вас воспринимает всерьез подобные байки? Неужели в наше время найдется хоть один здравомыслящий человек, который поверит, будто мужчина может погибнуть во время бури, вызванной его разгневанной любовницей? Или умереть, сраженный апоплексическим ударом, по воле женщины, которую он обесчестил? Должен признаться, лично мой ответ – нет!
– Итак, теперь ты понимаешь – всему виной эта девчонка, Крисса. – Голос Эстер вернул меня к реальности.
Я все еще стоял в спальне, глядя на отца, беспомощно распростертого на кровати. Его лицо было перекошено в безумной гримасе, как лицо сумасшедшего, которого я однажды видел бредущим по улице в Кингс-Линн[6]6
Город и порт на запале графетва Норфолк.
[Закрыть]: он спотыкался на каждом шагу и явно не отдавал себе отчета, где находится.
Невозможно поверить, что этот человек, который сейчас безучастно смотрел в потолок, при последней нашей встрече, всего год назад, был бодр и полон сил и, хоти в тот момент я не догадывался о его чувствах, ужасно зол на меня. А сейчас он походил на огородное пугало, из которого вытряхнули солому. Обмякший рот с посиневшими губами сочится слюной. Нижнее веко на правом глазу отвисло, а сам глаз скошен к переносице.
В промежутках между всхлипываниями и обвинениями в адрес Криссы Мур Эстер сумела рассказать, что удар случился минувшей ночью. Утром, обнаружив отца в таком состоянии, она послала Джоан в Уолшем за врачом.
Присев на край постели, я взял безжизненную, словно дохлый кролик, руку отца. Моя собственная рана мучительно ныла, но я старался не подавать виду, что меня терзает боль. Теперь я хозяин в доме, на мне лежит забота о больном отце и младшей сестре. Но как со всем этим справиться? Как содержать ферму, если большинство наших овец погибло? Остались ли еще животные на других пастбищах и что случилось с теми, которых я видел утром? Бремя внезапно свалившейся на меня ответственности придавило, будто на грудь мне положили огромный камень.
И что я мог ответить Эстер на ее жалобное «теперь ты понимаешь?» С тех пор как я переступил порог дома, сестра тараторила без умолку, нанизывая слова на слова; в основном речь шла о злосчастной служанке, колдовстве и сговоре с дьяволом. Я был на грани: если она еще раз скажет «нас сглазили», я взорвусь, как пороховая бочка Гая Фокса[7]7
Так называемый пороховой заговор: группа английских католиков во главе с Гаем Фоксом намеревалась взорвать парламент Великобритании 5 ноября 1605 года в момент выступления там короля-протестанта Якова I. Бочку с порохом спрятали в подвале Вестминстерского дворца. О готовящемся взрыве стало известно, Гай Фокс был арестован, доставлен в Тауэр и приговорен к смертной казни.
[Закрыть].
Я встал, плотно укутал отца в одеяло и, чтобы согреть его, аккуратно подоткнул края. К тому же так будет меньше шансов, что он свалится с кровати, поскольку время от времени отец принимался взмахивать руками и широко разевать рот, издавая какие-то нечленораздельные протяжные звуки. Ничего больше я не мог для него сделать. Во всяком случае, пока не выслушаю историю Эстер с самого начала и не разберусь, что тут произошло. Я чувствовал себя изможденным, рана болела, живот подвело от голода. Я не ел со вчерашнего дня.
– В доме есть какая-нибудь еда? – спросил я сестру. – Давай сначала позавтракаем, а потом поговорим.
Эстер, беспокойно мерившая шагами комнату, остановилась, заправила под чепец непослушную прядь светлых волос и сказала, переведя дух:
– Конечно. Я приготовлю завтрак, а ты пока отдохни.
– Нет. – Я обошел кровать и обнял сестру за плечи, она была хрупкой, словно птичка. – Я сам приготовлю. И для тебя тоже. Тебе надо поесть, иначе захвораешь. А потом я хочу услышать все с самого начала.
* * *
– На третий день после появления у нас Криссы Джоан рассказала… О боже… Рассказала, что в деревне родился ребенок с огромной головой, которая вся была в синих прожилках и пульсировала, как будто… как будто внутри бьется нечто живое. На тот момент Крисса пробыла у нас всего неделю, но уже тогда я знала – с ней неладно.
Однажды ей поручили испечь хлеб. Я сказала, сколько муки и соли нужно положить в тесто. Однако каравай оказался таким соленым, словно она готовила его на морской воде. Но я была очень терпелива и сдержанна и просто заметила, что этот хлеб есть невозможно. И велела испечь новый. А потом… неожиданно отец встал на ее сторону. Он взял и съел бо́льшую часть хлеба, хотя ему и пришлось запить его целым кувшином эля. – Эстер замолчала и многозначительно уставилась на меня, наблюдая, как я отрезаю кусок сыра.
В миске посредине стола лежало несколько сморщенных яблок. Я взял одно, потер о рукав и откусил. Эстер по-прежнему ждала, чтобы я отреагировал на ее рассказ.
– Продолжай, – подбодрил я, хотя и так было понятно, к чему она клонит.
– Я знала с самого начала – в ней было что-то дурное. Что-то низкое. Сами обстоятельства, в которых отец нашел ее, – в поле после захода солнца. Очевидно же, дело нечисто. Девчонка была подлой и лживой. Я хотела выяснить, может, ее выгнали прежние хозяева? Но отец запретил мне расспрашивать найденыша, сказал, что мы должны проявить христианское милосердие к бедняжке. Меня же настораживало ее поведение. Томас, я должна была во всем разобраться.
– И что же ты сделала?
– О, Томас, ничего особенного. Продолжила задавать вопросы. Я велела Джоан осторожно расспросить людей в деревне, кто такая эта Крисса Мур, откуда она родом, где служила раньше, были ли хозяева довольны ею.
– И?
– Томас, ничего! Имя Криссы Мур ничего им не говорило. И по описанию никто не узнал ее. Однако… у меня закрались сомнения: вдруг Джоан, как и отец, сочувствует новой служанке? Возможно, они даже подружились. В таком случае ничего удивительного, если Джоан станет покрывать ее.
Подозрения Эстер казались мне маловероятными. Джоан Гедж была набожной девушкой крошечного роста и недалекого ума. Однажды я застал ее на кухне погруженной в глубокую задумчивость: Джоан размышляла, стоит ли ощипывать птицу или можно зажарить ее прямо в перьях. Вряд ли ей придет в голову замышлять что-либо против хозяйки.
– С чего ты взяла, что Джоан может обманывать тебя?
– О, это было… – Эстер всплеснула руками. – Не знаю, трудно объяснить.
Я не стал препираться с сестрой и расстраивать ее еще больше. Она могла замкнуться и вовсе отказаться говорить. Такой уж был у нее характер.
– Ладно. И что было дальше? Прошло несколько месяцев, прежде чем ты написала мне. – Не желая, чтобы вопрос выглядел так, будто у меня есть сомнения по поводу слов Эстер, я поспешил добавить: – Произошло что-то еще?
Эстер смущенно заерзала на стуле. Ее щеки залил жаркий румянец.
– Ну, брат, все не так просто. Дело в том, что отец… он был увлечен ею, но поначалу я не думала… Хотя, конечно, видела, что она распутная девица… Однако мне было неловко вмешиваться и признаваться даже тебе, что в нашем доме живет такой человек. Неделя шла за неделей, минуло лето, ничего особенного не происходило. Но меня не покидало тревожное чувство… Какое-то странное, темное беспокойство: что-то не так, а что именно – я не могла понять. Вроде бы никакой явной угрозы…
– Так, и? – спросил я и тут же устыдился собственного тона: я говорил с сестрой как судья.
Но Эстер, занятая рассказом, похоже, ничего не заметила.
– Это случилось незадолго до того, как я решилась написать тебе. – Глаза сестры наполнились слезами, а голос дрогнул.
Она нервно теребила уголок скатерти. Закутанная в теплую шаль, которая досталась ей от матери, Эстер выглядела совсем маленькой девочкой, гораздо младше своих лет.
– Не бойся, скажи мне все как есть, – как можно мягче попросил я.
По правде говоря, я ждал продолжения в том же духе: ревность из-за отца, склоки на кухне… И я корил себя за невнимание, за то, что совсем позабыл о доме и так редко писал им. Если бы только мне не пришлось идти на войну… Ах, если бы…
Тем временем Эстер продолжила:
– Это был воскресный день, мы отправились в церковь. Втроем. Всю дорогу я видела, как она кокетничает с отцом. Он шел позади меня, рядом с ней. Я немного ускорила шаг и прошла вперед. А затем обернулась и заметила, что он держит ее за руку. Это длилось мгновение, он сразу отпустил девчонку. Но чтобы отец… Да как он мог?! Он никогда не смотрел на женщин такими глазами. Наша мама лежит на кладбище, а он… со служанкой. Мне было так стыдно за отца, так унизительно… Крисса недостойна его! Я пошла дальше, не сказав им ни слова. Она, конечно, тоже молчала, хотя и поняла, что я заметила их маневры. Но у нее даже не хватило скромности хотя бы сделать вид, что ей неловко.
Я взвесил, насколько рассказ Эстер может соответствовать действительности. Это правда: отец никогда не проявлял желания жениться повторно. Маловероятно, что мужчина, сумевший самостоятельно воспитать двоих детей без помощи какой-нибудь респектабельной вдовушки, решит вдруг, что на склоне лет ему нужна жена. И все же… Я слишком хорошо знал, что такое соблазны плоти, и о чем, само собой, моя младшая сестра понятия не имела. Мысль, что отец утоляет похоть в объятиях служанки, несколько смущала меня, однако отрицать такую возможность я бы не стал. И уж тем более считать, что этим он вступает в общение с дьяволом.
Не желая вызвать новый поток слез у сестры, я как можно осторожнее спросил, почему она так уверена, что дело не ограничилось невинным флиртом:
– Может быть, все не так серьезно, как тебе показалось?
Эстер печально качнула головой:
– Я еще не закончила.
– Ну что же, продолжай.
Сестра снова принялась нервно теребить край скатерти. Я понял: то, что она намеревается мне поведать – что бы это ни было, – приводит ее в величайшее смущение.
– В тот вечер мы вместе молились. Отец руководил чтением Библии. Когда дошло до вопросов, стало ясно – и не в первый раз, братец, – с нажимом произнесла Эстер, – что Крисса очень плохо знакома с Писанием. Отец задавал ей простейшие вопросы из катехизиса, а ответы, которые она давала, были либо слишком расплывчатыми, либо откровенно неправильными. Но он, словно не замечая ошибок, продолжал чтение. А потом мы пошли спать. Однако с тех пор. как Крисса Мур появилась в нашем доме, мне трудно было уснуть. Поэтому, когда я услышала шум, я встала и пошла к ней в комнату.
Не было необходимости пить эту чашу до дна, и я решил прервать рассказ сестры:
– Да да, Эстер, я понял. Конечно, невозможно отрицать: такие вещи приводят в замешательство. – Неожиданно для самого себя я громко выругался: поведение отца разозлило меня не на шутку.
Однако Эстер, смерив меня укоризненным взглядом, продолжила:
– Томас, пожалуйста, прекрати сквернословить. Да, верно, я была в замешательстве. Но это еще не конец истории.
Я извинился, и Эстер продолжила:
– Я решила прекратить это безобразие. Мне было ужасно стыдно, но допустить, чтобы такая мерзость творилась в нашем доме, – нет! Это поставило бы меня на одну доску с Криссой Мур. Поэтому я направилась прямиком к ней. Я открыла дверь. Она стояла возле окна – твоего окна, Томас, в твоей комнате – совершенно голая. Свеча не горела, но спальня была залита лунным светом, так что… – Эстер замолкла.
Я же поймал себя на том, что нарисованная ею картина захватила мое воображение. Женщина сомнительной репутации, обнаженная, стоит у окна, залитая лунным светом. В этом образе таилось нечто первобытное и дикое. Затем я внезапно осознал – моя комната, моя кровать! В душе всколыхнулось отвращение и гнев. Я поверить не мог…
Но тут я заметил еще кое-что: Эстер старательно избегала моего взгляда. Я вспомнил об одном из немногих случаев нашего детства, когда сестра обманывала меня. Однажды утром она заявила, что Джоан разлила молоко, когда несла его из коровника. Но, как выяснилось позже, Эстер сама же и опрокинула подойник, спустившись на кухню. Это означало, что сегодня мы останемся без масла. Еще час спустя сестра прибежала ко мне в слезах и во всем созналась, умоляя, чтобы я не выдавал ее отцу. Я помчался через поле к соседям и выпросил у них ведро молока, покрыв провинность Эстер. Но в тот момент, когда утром я спросил, куда подевалось молоко, Эстер точно так же прятала глаза.
– Ну как бы там ни было, я велела ей немедленно покинуть наш дом!
– И она безропотно собралась и ушла? А отец? Он не возражал?
– Возражал поначалу. А ей нечего было возразить. Да и что она могла сказать в свое оправдание?
– И все же она осталась, верно? И что, на этом все закончилось?
– Нет. На следующий день начали умирать овцы.
– Да, я видел.
– На первых порах отец не связал эти два факта – мое требование выгнать Криссу и гибель скота. Решил, что отару поразила какая-то зараза. Он отделил здоровых овец от больных. Но они всё умирали и умирали, причем с ужасающей скоростью. Вечером запрёт в загоне пятьдесят овец. Все хорошо, животные прекрасно себя чувствуют. Утром приходим, а они… – Эстер смотрела в пространство поверх моего плеча. На ее лице не было страха, только отчаяние. – И так изо дня в день. Пока, оказавшись загнанными в угол, мы не заявили, что девчонка наслала проклятие на наш скот.
– Кому вы сообщили?
– Сначала констеблю Диллону.
При упоминании местного констебля я согласно кивнул. Диллон был добрым человеком. Я не сомневался, он обойдется с девушкой справедливо и без грубости.
Но тут Эстер добавила:
– И мистеру Хейлу.
А вот это уже совсем другое дело. Мистер Хейл был священником в местной церкви. Каждый раз, слушая его юрячне проповеди, в которых он, брызгая слюнями, словно сами небеса пролились огнем и серой, обличал грешников, я жалел, что у меня нет широкополой шляпы, чтобы прикрыться от его плевков. Если Хейл вмешается в разбирательство, боюсь, Криссе Мур несдобровать.
– И мистер Хейл вызвал мистера Резерфорда, – закончила Эстер.
– Охотника за ведьмами? – переспросил я.
Эстер кивнула.
– И что, он приехал?
Эстер снова кивнула.
– На прошлой неделе. И забрал ее с собой. А со мной мистер Резерфорд был чрезвычайно любезен.
Я никогда не встречался с Резерфордом, но слышал, что он действует от имени Кристофера Мэйнона, мирового судьи, и полномочия у него достаточно широки. Самого Мэйнона я знал неплохо – когда-то познакомились через отца. Что касается охотника за ведьмами, у этого человека была недобрая репутация. Работа, которую выполнял Резерфорд, оплачивалась, так что праведником, борющимся со злом, его не назовешь. Однако он славился умением выбивать признания у женщин, обвиненных в колдовстве, черном сглазе, общении с дьяволом и бесовских танцах под луной.
Я покосился на сестру. На лице у нее застыло выражение наивной девочки, которая рассказывает страшную сказку, веря в каждое произнесенное слово. И совершенно очевидно, сестра ждала, чем я отвечу на ее россказни. Но единственное, чем мне хотелось ответить ей, я как раз и не мог произнести вслух – что я, Томас Тредуотер, не верю в ведьм. И в дьявола. И в Бога я тоже больше не верил.
Я кашлянул, прочищая горло.
– И после ареста Криссы отец заболел?
– Да. Вчера он целый день был вместе с работниками на пастбище: они пытались спасти оставшихся в живых овец. Вернулся только на закате. И я сразу поняла – дело неладно. Он говорил сбивчиво, и речь была замедленная, а глаз… ну ты сам видел. И еще отец жаловался, что его мучает страх, от которого все внутри холодеет. Я же чувствовала леденящий душу ужас, – просто добавила Эстер.
– Но он все-таки мог двигаться и говорить? – уточнил я. – Не так, как…
– Как теперь? Нет, он не был таким. Это случилось уже после наступления темноты.
– В котором часу?
– Я собиралась ложиться спать. Думаю, около девяти.
Я готов был кричать от досады, крушить вещи и до крови отхлестать себя по щекам. Примерно в это время я проезжал мимо церкви в Скоттау, а затем, жалея ноги коня, устроился на ночлег под деревом, хотя до дома оставалось меньше трех миль. Я мог бы пройти это расстояние пешком и застать отца, когда он еще мог говорить.
Сестра, видя боль, исказившую мое лицо, попыталась меня утешить:
– Никто ничего не сумел бы поделать, Томас. Все случилось внезапно. Он упал с постели и остался лежать на полу в беспомощном состоянии. Мы с Джоан с трудом подняли его и положили на кровать.
– И теперь мы ждем врача? – несколько придя в себя, спросил я. – Ты вроде говорила, что первым делом отправила Джоан за врачом?
– Да, едва рассвело, она поехала в Уолшем.
Это около четырех миль. На муле по разбитой дороге ей потребуется не меньше двух часов. Да еще в самом Уолшеме надо отыскать врача. Но, предположим, Джоан повезет и она быстро договорится с доктором, все равно пройдет как минимум день, прежде чем он появится у нас. Однако я не видел иного решения. Даже если я сам поскачу, нет никакой гарантии, что у меня получится привести помощь быстрее. Да к тому же отец наверняка хотел бы, чтобы я взял управление фермой в свои руки. Мы превратились в государство без государя. Но хватит ли у меня сил справиться со всем этим? Вот вопрос, который не давал мне покоя.
– Итак, Резерфорд забрал… – Я запнулся: язык почему-то отказывался произнести имя незнакомой мне девушки. – Криссу Мур. И увез в город?
– Да, в тюрьму Уолшема. Они проведут расследование, и, я полагаю, она предстанет перед судом.
Я молча кивнул. Пока обсуждать было больше нечего. Меня ждала работа, которую необходимо выполнить. Пора приниматься за дело!
Глава 4
Прежде всего следовало оценить ущерб. Даже если между внезапной болезнью отца и гибелью овец нет никакой связи, надо понять, что именно их убило и достаточно ли будет отделить заболевших, чтобы сохранить остальных. Я старательно отгонял мысль, что, если падеж не прекратится, мы вынуждены будем заложить землю, иначе нам не выкрутиться. Если же повезет и хотя бы часть животных выживет, мы сумеем восстановить поголовье, хотя покупка овец в это время года предприятие не из дешевых.
Я оставил Эстер молиться – казалось, это все, на что она была сейчас способна, – и пошел к Бену. Я поставил коня в стойло. Стойло рядом пустовало, здесь обычно держали мула – старый работяга, на котором Джоан отправилась в деревню. В следующем стойле переминалась серая кобыла отца по кличке Темперанс[8]8
Temperance (англ.) – умеренность. сдержанность.
[Закрыть] – лошадь с невозмутимым характером, которая благодаря своему преклонному возрасту избежала призыва на военную службу и конфискации, когда год назад через наши края проходили войска. Еще одно запасное стойло находилось в самом конце конюшни.
Я напоил лошадей и набил кормушки свежим сеном. Темперанс узнала меня и приветствовала, ткнувшись мягким носом в плечо. Открыв дверь конюшни во всю ширь, чтобы впустить побольше света, я внимательно осмотрел ноги Бена, однако не нашел никаких повреждений. Я решил взять Темперанс для объезда пастбищ, а потом, как только покончу с этим, заскочу на ферму к Ною Литту.
Ной, наш ближайший сосед, как никто умел обращаться с лошадьми. Думаю, он не откажется взглянуть на Бена. Правда, мне придется оказать ему ответную услугу – помочь разобраться со счетами на следующий Михайлов день[9]9
Издавна существующие в Англии так называемые квартальные дни – четыре дня в году, когда нанимали прислугу и выплачивали арендную плату, – выпадают на четыре крупных религиозных праздника, в том числе на день Архангела Михаила (29 сентября).
[Закрыть]. И нужно не забыть проверить, достаточно ли у нас дома серебряных монет на тот случай, если потребуются лекарства для моего коня.
Я припал лбом к боку Бена. Прикосновение к его теплому крепкому телу давало ощущение покоя и уверенности, позволяя ненадолго забыть об отце, об Эстер, о моей постоянно ноющей ране. Я закрыл глаза и стал дышать в такт с дыханием коня, чувствуя, как ровно вздымается и опускается его широкая грудь. Бен знал, что я встревожен и подавлен. Повернув ко мне морду, он тихонько заржал.
– Ничего, дружок, не волнуйся, я найду того, кто позаботится о тебе. Хороший отдых и вкусная еда – уже не так плохо по сравнению с предыдущими неделями, согласись? – Сказав это, я оседлал Темперанс и подтянул стремена по своему росту.
Ростом я был ниже отца и более крепкого сложения. Мне и раньше приходилось ездить на его лошади, так что проблем с ней быть не должно. Но нам придется двигаться шагом – старушка страдает от артрита и одышки. Пока хромота Бена не пройдет, ездить на нем было бы чистым безумием. Ну что же, не станем спешить.
Осмотр наших владений только усилил мои опасения. Отец был – или, точнее, был до последнего времени – процветающим фермером. Та часть земель, которую мы не сдавали в аренду, составляла около пятидесяти акров – хозяйство средних размеров. Но чтобы поддерживать его, нужны средства. Мы рассчитывали на овечью шерсть, которую продавали ткачам, а они затем торговали на рынке уже готовыми тканями. В результате доход получался довольно скромным. И хотя отец, будучи землевладельцем, считался джентльменом и физическим трудом занимались в основном наемные работники, управление фермой – дело не из легких. Теперь же отец лежит, прикованный к постели, почти все наши овцы превратились в пишу для воронья, – как ни крути, но я всерьез начал думать, что придется заложить ферму, а то и вовсе расстаться с ней.
Осмотрев пастбища, я повернул обратно. Еще издали, подъезжая к дому, я заметил чью-то лошадь, привязанную к столбу у ворот: молодая темно-рыжая кобыла не старше четырех лет, ухоженная, с лоснящейся на солнце шерстью. Когда мы поравнялись с ней, Темперанс отшатнулась. Кобыла тоже подалась в сторону. «Интересно, кто к нам пожаловал? – подумал я, вылезая из седла. – Врач? Вряд ли. Джоан отправилась в Уолшем всего несколько часов назад». Да и что касается врачей, какими бы учеными они ни были, расторопностью эти люди никогда не отличались.
Заведя Темперанс в конюшню, я вышел во двор и снова покосился на привязанную возле ворот кобылу. Пора было выяснить, кто же все-таки к нам приехал. Но я не сразу пошел в дом. Обогнув его, направился к колодцу, который находился позади теплицы, устроенной Эстер. Воспоминания о чистой прозрачной воде в нашем колодце после многих месяцев военных походов, когда приходилось довольствоваться мутной, с металлическим привкусом водой из попадавшихся по дороге случайных источников, пробудили во мне жажду. Я покрутил ворот, поднял наверх привязанное на цепи ведро, поднес к губам и стал пить. Делая глоток за глотком, я наслаждался свежим вкусом. «Странно, – подумал я, – что вода не везде одинакова на вкус».
Когда я открыл заднюю дверь, отцовский пес с визгом бросился мне навстречу, проскользнул мимо, едва не сбив с ног, и убежал в сад. Возможно, от избытка ледяной воды в желудке мне показалось, что в доме стало холоднее. Я наклонился, чтобы снять башмаки. Движение получилось слишком резким, боль в бедре пронзила насквозь. Потребовалось несколько глубоких вдохов, прежде чем жжение стихло, туман в голове рассеялся и вернулась способность воспринимать окружающий мир. Ухо уловило долетавшие из кухни приглушенные голоса.
У меня чуткий слух и хорошая память на голоса, как у некоторых – на лица. Я помню характерные особенности и интонации, более того, я почти безошибочно могу определить, когда за шутливым или беззаботным тоном человека скрывается страх, уныние или печаль. Часто голос рассказывал о собеседнике гораздо больше, чем слова, которые тот произносил. Меня самого поражало, насколько легко я умею отличить, искренен человек или лжет. Однако доносившийся из кухни голос был начисто лишен каких-либо особенностей, словно передо мной лежал чистый лист бумаги. Все, что я мог понять, – он принадлежит мужчине. Если пришлось бы сравнить его с каким-нибудь блюдом, это была бы безвкусная похлебка, а если с камнем – серый булыжник.
Я двинулся на кухню.
У человека, сидевшего во главе стола на месте моего отца, были длинные, до плеч, волосы неопределенного рыжевато-коричневого оттенка, глаза серо-стального цвета, светлая, почти как у женщины, кожа и слегка крючковатый нос. Полагаю, мужчину можно было бы назвать красивым, но его красота всего лишь подобна красоте горлицы: гораздо менее эффектной птицы, чем ее ближайшие родичи – лебедь и павлин.
Увидев меня, незнакомец поднялся. Роста он был среднего, но несколько ниже меня. Зато над Эстер, чья макушка едва доходила мне до плеча, гость возвышался как настоящий великан.
– Доброе утро, – поздоровался я. – Меня зовут Томас Тредуотер.
Эстер подошла к столу и поставила на скатерть кувшин эля. Я с удивлением заметил, что по какой-то неизвестной мне причине обычно бледные щеки сестры горят, словно две вишни.
– Брат, познакомься, это Джон Резерфорд, помощник сэра Кристофера Мэйнона.
У меня не было оснований испытывать неприязнь или недоверие к мировому судье. Я привык полагаться на его здравый смысл. Случись заключать пари, я без сомнения поставил бы шиллинг на мнение старика. Но я не был уверен, что готов оказать то же доверие этому юному выскочке. Да, Джон Резерфорд был молод, всего на пару лет старше меня.
– Добро пожаловать, сэр, – сказал я, пожимая протянутую руку Резерфорда. Рука оказалась прохладной и гладкой, как лепестки роз. – Надеюсь, вам предложили закуски и эль?
– О да, конечно! – воскликнул он, указывая глазами на Эстер, которая как раз наполняла ему стакан.
Резерфорд ждал, когда я кивну ему, предлагая сесть. Опустившись на стул, он с довольным видом придвинул стакан к себе, сделал небольшой глоток и тут же промокнул губы безупречно чистым белым льняным платком.
Я желал побыстрее выяснить цель его визита и заранее знал, что визит не доставит мне удовольствия. У меня и так дел по горло, и меньше всего хотелось разбираться еще и с колдовством, ведьмами и женской ревностью, кислой, как простокваша. Резерфорд не понравился мне с первого взгляда. Я с радостью посмотрел бы, как он взбирается на свою сытую кобылку и, взметая остатки полусгнившей листвы на дороге, скачет обратно в город. Но вместо этого мне пришлось проглотить свое раздражение, проявить гостеприимство, усесться с ним за стол и, мысленно проклиная свой такт джентльмена, с тоской вспоминать солдатскую прямоту и грубость моих боевых товарищей.
Тем временем Джон Резерфорд, словно нарочно, не спешил вводить меня в курс дела, но предоставил мне возможность самому начать разговор.
– Вам, должно быть, известно – я только что вернулся из армии.
Резерфорд кивнул.
– Я долго отсутствовал, – продолжил я. – И, следовательно, мало что знаю о деле Криссы Мур, которое, вероятно, и привело вас сюда. Полагаю, сестра уже рассказала вам о болезни нашего отца.
– Совершенно верно, – подтвердил Резерфорд. – Я прибыл сегодня в надежде поговорить с вашим отцом, но… – Гость сделала паузу. Казалось, он подбирает подобающие случаю слова. – Примите мои искренние соболезнования. Желаю ему скорейшего выздоровления. С Божией помощью ваш батюшка скоро поправится.
– Благодарю. Как его единственный сын, я являюсь доверенным лицом отца. Поэтому все, о чем вы хотели поговорить с ним, вы можете смело обсудить со мной.
Резерфорд неопределенно пожал плечами. Его взгляд на миг скользнул в сторону Эстер, наблюдавшей за нашей беседой в благоговейном молчании.
– Да, конечно. Есть новости, которые я могу сообщить в присутствии вашей сестры. Но кое-что… – Он снова замялся и пожал плечами. – Может быть, нам лучше поговорить наедине. Хотя оставляю это на ваше усмотрение. Просто меня беспокоит, что невинной девушке не подобает слышать некоторые вещи.
Я чувствовал, Резерфорд пытается взять инициативу в свои руки: его многозначительные паузы, преувеличенно-утонченные манеры и рыцарское беспокойство об Эстер – все было точно рассчитано и разыграно как по нотам. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, мне доставило бы огромное удовольствие схватить этого щеголя за шкирку и вышвырнуть на улицу. Но я был уверен, что Резерфорд действует по поручению Кристофера Мэйнона, а вступать в конфликт с мировым судьей мне не хотелось.
– Пожалуйста, поделитесь с нами обоими тем, что вы считаете уместным. А после мы можем поговорить наедине, – сказал я.
Резерфорд выпрямился, расправил плечи и устроился на стуле, будто на судейском месте.
– Служанку Криссу Мур, – начал он официальным тоном, – обвиняют в сношениях с нечистой силой. В частности, Крисса Мур вступила в сговор с сатаной, чтобы навести проклятие и мор на домашний скот Ричарда Тредуотера, вашего отца, развращая его благочестивый нрав и соблазняя при помощи дьявольских чар.
Я через стол посмотрел на Эстер. Сестра побелела как полотно и молча кивнула. Я подал гостю знак продолжать. Мне очень хотелось, чтобы он поскорее закончил и убрался восвояси.
– Девушка отрицает все обвинения, – вновь заговорил Резерфорд. – Если мы не получим признание, она, скорее всего, предстанет перед судом присяжных, которые приедут сюда летом. А пока мы собираем показания свидетелей. И ваши в том числе. – Резерфорд уставился на Эстер. Сестра торжественно кивнула. – И любые другие доказательства виновности Криссы Мур.
– Уверен, моя сестра с радостью поможет в вашем расследовании. Однако я буду настаивать на том, чтобы впредь присутствовать при всех беседах с ней, поскольку Эстер несовершеннолетняя.
– Да-да, безусловно. – Резерфорд сделала одобрительный жест рукой. – Но сегодня я пришел не за этим. Официальные показания могут и должны подождать, пока мы не поймаем всех соучастников этого дьявольского заговора.
– Всех? – озадаченно переспросил я.
У меня тоскливо заныло в животе. Нет, он же не имеет в виду Эстер?
Резерфорд сделал еще один глоток эля и энергично закивал, подтверждая собственные слова:
– Вот именно, всех. Те, кто общается с темными силами, редко действуют в одиночку. Как раз сейчас я составляю списки тех, кто помогал Мур в ее колдовских занятиях. И здесь, думаю, свидетельство мисс Тредуотер может сыграть решающую роль, не так ли?
Эстер сидела потупившись и разглядывала свои переплетенные пальцы. Услышав обращенные к ней слова Резерфорда, она вскинула голову:
– Я?
Моя собственная тревога отразилась на лице сестры. Никогда прежде я не видел Эстер такой растерянной и такой испуганной.
– Да. В прошлый раз, когда я был здесь, еще до того, как с вашим отцом приключилось несчастье, вы говорили о девушке, которая, по вашему мнению, могла симпатизировать Мур. Кажется, еще одна служанка?
– Моя сестра сказала вам все, что… – процедил я сквозь стиснутые зубы.
– Напротив, мистер Тредуотер, – перебил меня Резерфорд. Подчеркнуто формальное обращение прозвучало в его устах как насмешка, – в прошлый раз ваша сестра явно не желала рассказать все, что ей известно, лишь туманные намеки и недоговоренности. А меж тем чрезвычайно важно, чтобы мы выяснили правду. В конце концов, если девушка, о которой идет речь, невиновна, – он снова промокнул губы своим белоснежным платком, – ей нечего бояться.
Я оглянулся на сестру. По лицу Эстер расползлась смертельная бледность. Я понял, что и мне она кое-чего недоговаривает: кроме Криссы Мур сестра втянула в это дело и Джоан, нашу верную Джоан, которая пришла в наш дом, когда ей было десять, и за все эти годы даже голоса ни на кого не повысила.
