Текст книги "Ловушка"

Автор книги: Харлан Кобен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Харлан Кобен
ЛОВУШКА

Посвящается Энн —

самым везучим парнем на свете.

ПРОЛОГ

Я знал: открою эту красную дверь – и мне конец.

Понимаю: сказано драматично, зловеще. Сам не люблю театральщины. Да и не было в красной двери ничего особо жуткого – дверь как дверь, совершенно обычная, деревянная, четыре филенки, выцветшая краска, на уровне груди молоточек, которым никто никогда не стучит, и круглая фальш-ручка. В любом пригороде у трех домов из четырех такие двери.

Но в слабых отсветах далекого фонаря я никак не мог отогнать дурное предчувствие. Каждый шаг давался с трудом, будто я шел по застывающему цементу. Каким-то непостижимым образом я реагировал на подспудную угрозу. Холодок по спине? Есть такое. Волоски на руках дыбом? Угу. Покалывание пониже затылка? Разумеется.

Внутри царила кромешная тьма. Дом был чересчур безликим, чересчур неприметным, к тому же стоял на отшибе в самом тупике, словно окопался в темноте, прячась от незваных гостей.

Не нравился он мне.

Вся эта история не нравилась. Однако я приехал. Кинна позвонила, едва я закончил тренировку по баскетболу у команды четвероклашек из бедного района Ньюарка. Ребятки – все, как и я, плоды воспитания в чужой семье, мы называем себя «беспредами», то есть «без предков», такой вот своеобразный у нас юмор – ребятки умудрились за две последних минуты растерять шесть очков преимущества. Стресс – что на площадке, что в жизни – беспреды выдерживают плохо.

Кинна набрала мой номер, как раз когда я собирал своих мастеров мяча на духоподъемную беседу, во время которой обычно одарял воспитанников «мудрыми» замечаниями вроде «Хорошо постарались», «В другой раз мы их точно сделаем» или «Следующая игра в четверг», а затем по команде «руки в круг» мы вопили «Защита!» – потому, видимо, что только кричать о ней и умели.

– Дэн?

– Да. Кто это?

– Кинна. Приезжай скорее.

Ее голос так дрожал, что я отпустил ребят, прыгнул в машину и примчал к этому самому дому. Даже в душ не успел забежать. Теперь от меня пахло еще и другим потом – тем, который проступает от страха.

Я сбавил шаг.

Да что со мной, в самом деле?

Все-таки стоило сперва вымыться. Я не человек, пока не схожу в душ. Но Кинна и без того обычно непреклонна, а тут еще и умоляла. Умоляла приехать, прежде чем вернутся остальные. И вот в потемневшей от пота, липнущей к груди серой футболке я шел к красной двери.

Как и большинство из тех, с кем я работаю, Кинна – очень неблагополучный подросток. Может, оттого и стало так тревожно. Мне не понравился ее голос по телефону. Я поглубже вдохнул и осмотрелся. Вдалеке вечерний пригород еще проявлял признаки жизни – горели фонари у домов, в окнах мерцали отсветы то ли телевизионных, то ли компьютерных экранов, стояла открытой дверь гаража, – но тут все было неподвижно. Темно и тихо.

Завибрировал телефон, и я чуть не подпрыгнул; решил, что звонит Кинна, но оказалось, Дженна, моя бывшая жена.

– Привет.

– Можно тебя кое о чем попросить?

– Я сейчас немного занят.

– Я быстро. Не посидишь с детьми завтра вечером? Можешь взять с собой Шелли.

– С Шелли у нас сейчас, м-м… не все просто.

– Опять? Она так здорово тебе подходит.

– У меня всегда непросто с теми, кто мне здорово подходит.

– Уж я-то знаю.

Дженна, моя бывшая жена-красавица, уже восемь лет, как вышла за другого. Ее муж Ноэль Уилер, респектабельный хирург, добровольно помогает мне в подростковом центре. Он симпатичен мне, я – ему. У него дочь от прежнего брака и – от Дженны – шестилетняя Кери, моя крестница. Обе девочки зовут меня дядя Дэн. Я их штатная нянька.

Культурно и приторно. Для меня, наверное, это просто необходимость – ни родителей, ни братьев с сестрами, а потому если я кого и могу хоть в какой-то мере считать своей семьей, то лишь бывшую жену. Моя жизнь – дети, с которыми я работаю, только их я поддерживаю и защищаю. Правда, по большому счету не уверен, есть ли им вообще от меня польза.

– Дэн? Прием!

– Хорошо, ждите.

– В шесть тридцать. Ты – самый лучший!

Она изобразила звонкий поцелуй и повесила трубку. Я несколько мгновений смотрел на телефон, вспоминая нашу свадьбу. Женитьба была ошибкой. Для меня любое сближение – ошибка, но ничего не могу с собой поделать. Дайте-ка музыку посентиментальнее, и уж я порассуждаю на тему «Лучше однажды любить и потерять, чем не любить никогда». Правда, это не мой случай. У нас в генах прописано совершать одни и те же промахи, даже набравшись опыта. И вот он я – несчастный сирота, который пролез наверх, стал лучшим студентом группы в элитном колледже «Лиги плюща», [1]1
  Ассоциация самых престижных университетов США. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]а из собственной шкуры, из того, кто он на самом деле, так и не выбрался. Банально, но я хочу, чтобы в моей жизни кто-то был. Увы, не судьба. Я одиночка, которому одному нельзя.

«Мы отбросы эволюции, Дэн, – поучал меня мой самый любимый приемный отец, университетский профессор, обожавший пускаться в философские дискуссии. – Подумай: чем всю историю рода человеческого занимались сильнейшие и умнейшие? Воевали. И прекратилось это лишь в прошлом веке. А до того мы выставляли лучших в первые ряды. Выходит, кто сидел дома и размножался, пока самые-самые умирали на полях далеких битв? Больные, калеки да трусы. Проще говоря, худшие из нас. Вот потому-то мы и есть некачественный генетический продукт, Дэн. Тысячелетиями выпалывались отборные образцы, а всякий хлам оставался. Следовательно, все мы – навоз и результат столетий дурной селекции».

Проигнорировав молоточек, я негромко постучал костяшками пальцев. Дверь скрипнула и чуть отворилась. Надо же – не заметил, что она не заперта.

Это мне тоже не понравилось.

В детстве я пересмотрел множество ужастиков, что странно, поскольку терпеть их не мог – очень не любил, когда на меня что-то резко набрасывалось. И совсем уж не выносил кровавых эпизодов. Однако получал удовольствие от предсказуемо идиотского поведения героинь. Теперь перед глазами так и стояли сцены, где типичная идиотка стучит в дверь, она чуть приоткрывается, ты вопишь: «Беги, корова накрашенная!» – девица непонятно почему не убегает, а через две минуты убийца, вскрыв ей череп, уже чавкает мозгами.

Мне бы тоже сбежать. На самом деле я уже и хотел, но вспомнил разговор – слова Кинны, ее дрожащий голос, – вздохнул и осторожно заглянул в прихожую.

Темно.

Хватит игр в героев плаща и кинжала.

– Кинна?..

Только эхо моего голоса и тишина – как и следовало ожидать. Все прямо по сценарию, правда? Я приоткрыл дверь пошире, опасливо шагнул вперед.

– Дэн? Я тут. Проходи.

Голос звучал приглушенно, будто из дальней комнаты. Это мне тоже не понравилось, но отступать было поздно. Всю жизнь отступления дорого мне стоили. Неуверенность исчезла, стало ясно, что делать.

Я зашел внутрь и закрыл за собой дверь.

Любой другой прихватил бы пистолет или еще какое оружие; такая мысль возникала, но это не мой вариант, да и думать следовало раньше. Кинна сказала, в доме больше никого. А если не так, разберусь по ходу дела.

– Кинна!

– Проходи в гостиную, я сейчас.

Она говорила как-то… слишком спокойно.

Я пошел на свет в конце коридора. Тишину нарушил звук. Я замер и прислушался. Похоже на душ.

– Кинна?

– Переодеваюсь. Еще минутку.

В полутемной гостиной я нашел регулятор света и уже хотел включить лампы поярче, но передумал. К сумраку глаза привыкли быстро. Убогие стенные панели под дерево настоящую древесину напоминали мало – скорее обычный пластик. Два портрета грустных клоунов с огромными цветками в лацканах – такие картинки еще поискать на гаражных распродажах особо безвкусных мотелей. В баре – большущая открытая бутылка немарочной водки.

Мне послышался шепот.

– Кинна?..

Никто не ответил. Я немного постоял – тишина, потом пошел на звук душа.

– Выхожу! – прозвучал голос.

Я замер и похолодел – здесь, вблизи, слова звучали отчетливее. И вот что было особенно странным: говорила совсем не Кинна.

Меня разрывали сразу три чувства. Первое – паника; бежать отсюда. Второе – любопытство. Если голос принадлежал не Кинне, то, черт возьми, кому, и в чем вообще дело? Третье – тоже паника. По телефону я точно слышал Кинну, но что тогда с ней стряслось?

Просто уйти я уже не мог, поэтому сделал шаг назад к гостиной. Тут-то все и началось. В лицо мне ударил ослепительный луч, и я отшатнулся, прикрывая глаза ладонью.

– Дэн Мерсер?

Я заморгал. Женский голос. Поставленный, низкий. До странности знакомый.

– Кто тут?

Внезапно я разглядел в комнате остальных: человека с камерой, еще одного с чем-то вроде микрофона на штанге и роскошную женщину с каштановыми волосами и в деловом костюме.

– Уэнди Тайнс, «Новости Эн-ти-си». Дэн, что вы здесь делаете?

Я уже раскрыл рот, но не выдавил ни звука – та самая ведущая той самой телепрограммы…

– Для чего вы вели в Интернете общение сексуального характера с тринадцатилетней девочкой? У нас есть ваша переписка.

…в которой устраивают ловушку педофилам, потом снимают их и показывают в эфире.

– Вы пришли, чтобы заняться сексом с тринадцатилетней девочкой?

Я осознал суть происходящего и замер. В комнату набежали еще люди – видимо, продюсеры, за ними второй оператор и двое копов. Объективы лезли прямо в лицо. Свет стал ярче, на лбу у меня проступил пот. Я начал сбивчиво оправдываться, но бесполезно.

Через два дня программу показали. Ее посмотрели все.

И Дэну Мерсеру – в точности, как я непонятно с чего предположил, подходя к красной двери – пришел конец.

Заметив, что постель дочери пуста, Марша Макуэйд не стала бить тревогу. Паника пришла позже.

Она проснулась в шесть утра – рановато для субботы – в превосходном настроении. Тэд, ее муж последние двадцать лет, посапывал рядом, лежа на животе и обхватив жену за талию. Он любил спать в майке, но без штанов. То есть совсем – голым от пояса до пят. «Чтобы моему мужичку было где разгуляться», – говаривал он с ухмылкой, на что Марша, изображая распевную тинейджерскую интонацию дочери, отвечала: «Эм-эл-и-и» («Много лишней информации»).

Она выскользнула из объятий, на цыпочках спустилась в кухню и приготовила себе чашечку кофе из новой кофемашины марки «Кериг». Тэд обожал всякие новомодные штуки (мальчишки и их игрушки!), но эта оказалась дельной: берешь пакетик, вставляешь в аппарат, и – оп! – напиток готов. Никаких экранчиков, сенсорных панелек и беспроводной связи с компьютером.

Недавно к дому пристроили еще одну спальню, ванную и кухню с выступающим застекленным углом. Марша сразу полюбила уютную нишу, которую по утрам заливало солнце. Прихватив чашку и газету, она с ногами забралась на широкий удобный подоконник.

Мгновения райского блаженства.

Марша не спеша попила кофе, полистала газету. Еще пару минут – и пора сверяться с расписанием. У третьеклассника Райана в восемь игра. Его баскетбольную команду, второй сезон подряд проигрывавшую все встречи, тренировал Тэд.

– Почему вы никогда не побеждаете? – как-то спросила она мужа.

– Я набираю ребят по двум критериям.

– А именно?..

– Добрый отец и сексуальная мамочка.

В ответ Марша только игриво его шлепнула. Могла бы и взревновать, если бы сама не видела, что за мамаши обычно стоят вокруг площадки, и не знала наверняка: он шутит. В действительности Тэд был отличным тренером, но не в смысле обучения баскетболу, а в том, как ладил с мальчишками. Те обожали и его самого, и отсутствие в нем духа соперничества, поэтому даже бездарные игроки – те, кто унывал и бросал занятия посреди сезона, – приходили к нему каждую неделю. Тэд даже переделал песню Бон Джови: вместо «Ты любовь превращаешь в беду» стало «Ты провал превращаешь в победу». Дети прыгали от радости после каждого забитого мяча, а разве должно быть иначе, когда ты третьеклассник?

У средней, четырнадцатилетней Патрисии, в графике значилась репетиция: девятиклассники ставили сокращенную версию мюзикла «Отверженные». Патрисия выходила лишь в паре небольших сцен, но готовилась усиленно. Старшая, Хейли, уже выпускница, проводила «капитанские занятия» для женской команды по лакроссу. [2]2
  Игра, в которой команды забивают мяч в ворота соперников с помощью кросса – особого сачка, напоминающего одновременно клюшку и ракетку.


[Закрыть]Школьные правила позволяли устраивать такие ранние неофициальные тренировки без наставника. Проще говоря, неформальные встречи, которые скорее предназначались для знакомства с мальчиками.

Большинство родителей из пригородов либо обожали, либо ненавидели спортивные секции. Марша понимала, что по большому счету это не так уж важно, но невольно втянулась в их игры.

Тридцать спокойных минут в начале дня – все, что ей требовалось.

Она допила кофе, сделала в машине еще одну чашку, раскрыла газету на разделе «Мода». В доме по-прежнему стояла тишина. Стараясь не шуметь, Марша поднялась наверх посмотреть на своих подопечных. Райан спал, лежа на боку лицом к двери; до чего похож на отца.

Соседняя дверь – Патрисии. Та тоже еще не вставала.

– Милая!

Дочь зашевелилась, издала невнятный звук. Ее комната, да и комната младшего выглядели словно кто-то продуманно рассовал по комодам динамитные шашки и подорвал все разом: погибшая одежда валялась на полу, раненая свисала с открытых дверец, изображая жертв на баррикадах Французской революции.

– Патрисия, у тебя через час репетиция.

– Я уже не сплю, – простонала она так, что сомнений не возникло: еще как спит.

Марша мимоходом заглянула в соседнюю комнату.

Постель Хейли была пуста. И застелена.

Впрочем, мать это не удивило. В отличие от берлог брата с сестрой тут царили чистота и безупречный порядок, пожалуй, даже чрезмерные. Не комната, а мебельный салон: ни носочка на полу, все ящики плотно закрыты. Многочисленные кубки выстроены безупречными рядами на четырех полках. Последнюю Тэд приладил недавно – после выигрыша команды Хейли в воскресном турнире во Франклин-Лейкс. Победительница кропотливо расставила трофеи так, чтобы новый не стоял в одиночестве. Почему – Марша точно не знала. Возможно, дочь не хотела показать своего ожидания следующих наград, но в основном от нелюбви к беспорядку. Между кубками сохранялось строго одинаковое расстояние, которое таяло с поступлением очередных, – сначала три дюйма, потом два, потом один. Хейли во всем проявляла педантизм. Хорошая девочка. И хотя это чудесно, что твоя дочь такая целеустремленная и даже излишне склонная всюду видеть повод для состязания, без напоминаний делает домашнюю работу и боится, как бы другие не подумали о ней плохо, имелось в ней нечто, напоминавшее туго скрученную пружину – тревожная черта характера, слишком уж близкая к неврозу навязчивых состояний.

Интересно, во сколько дочь вернулась домой? Хейли, взрослой и ответственной, уже не назначали точного часа. Порядком устав к вечеру, Марша ушла спать в десять. Тэд («всегда хочу») вскоре поднялся следом.

Махнув рукой, она собралась идти дальше, но отчего-то решила затеять стирку и направилась в ванную Хейли. Младшие – Райан с Патрисией – свято верили: корзиной для белья взрослые называют пол, а точнее – что угодно, только не корзину для белья. Но старшая, само собой, каждый вечер проводила священный обряд положения ношеной одежды куда надо. В тот момент Марша и ощутила в груди холодок.

Корзина пустовала.

Льдинка в душе увеличилась, когда мать потрогала зубную щетку и умывальник – совершенно сухие.

Льда стало больше, когда Марша, держа себя в руках, позвала Тэда; и еще больше, когда они съездили на спортплощадку и выяснили, что Хейли там не появлялась; еще – когда Марша обзвонила друзей, а Тэд разослал кучу электронных писем, но никто ничего не смог сказать; еще – когда вызвали полицейских, а те, не обращая внимания на их протесты, заявили, что девочка сбежала выпустить пар. Льдина стала больше через двое суток – явились агенты ФБР, и еще – спустя неделю полной безвестности.

Девочку будто поглотила земля.

Месяц – тишина. Два – ни слуху ни духу. Наконец на третий пришли новости, и холодная глыба, которая все увеличивалась у Марши в груди, не давала ей спать по ночам и дышать, расти перестала.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

Три месяца спустя.

– Клянетесь ли вы – и в том да поможет вам Бог – говорить правду, всю правду и ничего кроме правды?

Уэнди Тайнс сказала, что обещает, посмотрела по сторонам и заняла место свидетеля. Она чувствовала себя как на сцене, то есть в обстановке для тележурналиста в целом привычной, но тут отчего-то неуютной; огляделась еще раз и увидела родителей жертв Дэна Мерсера. Четыре пары. Они приходили каждый день, поначалу приносили фотографии своих детей – детей, разумеется, невинных, – но позже судья запретила, поэтому теперь слушали заседания молча, и от этого делалось только страшнее.

Сиденье было неудобным. Уэнди немного поерзала, положила одну ногу на другую, вновь поставила обе на пол и стала ждать.

Встал Флэр Хикори, знаменитый адвокат, и она в очередной раз удивилась, откуда у Дэна Мерсера на него деньги. Флэр выступал в своем обычном сером костюме в мелкую розовую полоску, в розовой сорочке и розовом галстуке. По залу защитник прошелся театрально – другого слова не подберешь; выход, достойный самого Либераче, [3]3
  Имеется в виду Владзи Валентино Либераче (1919–1987) – американский пианист и шоумен, знаменитый, помимо прочего, эпатажными костюмами.


[Закрыть]если бы тот решился на по-настоящему экстравагантный поступок.

– Мисс Тайнс, – начал Хикори с фирменной радушной улыбкой. Он был гей и в суде изображал этакого Харви Фирстайна [4]4
  Харви Фирстайн (р. 1954) – американский сценарист и актер, активист гей-движения.


[Закрыть]в ковбойских штанах, но с повадками героинь Лайзы Минелли. – Меня зовут Флэр Хикори. Доброго вам утра.

– Доброе утро.

– Вы работаете в скандальной «желтой» телепрограмме «Схвачен на месте», верно?

Вскочил обвинитель, человек по имени Ли Портной:

– Возражение! Показаний, свидетельствующих о «желтизне» этой программы или ее скандальности, не предъявлено.

– Мне привести доказательства, господин Портной? – с улыбкой спросил Флэр.

– Не нужно, – заранее утомленным голосом сказала судья Лори Говард и обратилась к Уэнди: – Пожалуйста, ответьте на заданный вопрос.

– Я больше там не работаю.

Флэр изобразил удивление:

– Нет? Но раньше работали?

– Да.

– Что же случилось?

– Программу сняли с эфира.

– Из-за низких рейтингов?

– Нет.

– Вот как? Тогда почему?

– Ваша честь, причина всем известна, – вставил Портной.

Лори Говард кивнула.

– Продолжайте, господин Хикори.

– Вы знакомы с моим клиентом Дэном Мерсером?

– Да.

– Вы вломились в его дом, не так ли?

Уэнди попробовала выдержать его взгляд, не делая виноватого вида, что бы ни значило чертово слово «вина».

– Не вполне так.

– Не вполне? Дорогая моя, я прилагаю нечеловеческие усилия, дабы быть максимально точным, поэтому давайте немного отмотаем историю назад, хорошо? – Флэр прошелся по залу суда, словно по миланскому подиуму, и даже посмел одарить улыбкой родителей жертв. Те демонстративно отвернулись, и только один – Эд Грейсон – смерил адвоката испепеляющим взглядом. – Как вы познакомились с моим клиентом?

– Дэн Мерсер заигрывал со мной в чате.

Брови Флэра взлетели так, будто он в жизни не слышал ничего более удивительного.

– И что это за чат?

– Детский чат.

– То есть вы тоже туда заходили?

– Да.

– Но ведь вы не ребенок, мисс Тайнс. Вы, конечно, не в моем вкусе, но даже я вижу перед собой весьма соблазнительную взрослую женщину.

– Возражение!

– Господин Хикори… – вздохнула судья Говард.

Тот лишь улыбнулся и жестом принес извинения. Подобное спускали одному Флэру.

– Итак, мисс Тайнс, в чате вы притворялись несовершеннолетней девочкой. Верно?

– Да.

– …и заводили беседы, цель которых – склонить мужчин к сексу с вами. Я прав?

– Нет.

– Почему?

– Первый шаг я всегда оставляла за ними.

Флэр покачал головой и пощелкал языком.

– Если бы мне давали доллар всякий раз, когда такое говорю я…

Из зала донеслись редкие смешки.

– У нас есть тексты этих бесед, господин Хикори. Прочесть их и сделать выводы мы сможем сами.

– Превосходная идея, ваша честь. Благодарю.

Уэнди отметила, что в зале нет Дэна Мерсера. Видимо, при рассмотрении доказательств его присутствия не требовалось. Адвокат рассчитывал убедить судью убрать из дела жуткие, тошнотворные улики, которые полиция нашла в компьютере и в потайных местах по всему дому Мерсера. Если бы Хикори преуспел (хотя все считали, что шансов у него немного), то дело развалилось бы, и мерзкий хищник вновь стал бы разгуливать на свободе.

– Кстати, – Флэр обернулся к Уэнди, – как по общению в онлайне вы решили, что беседовали именно с моим клиентом?

– Поначалу я и не знала, с кем разговариваю.

– Неужели? Тогда с кем же, по-вашему, шла переписка?

– Настоящих имен никто не называет – такие там правила. Поначалу я просто знала: имею дело с парнем, который хочет раскрутить на секс несовершеннолетнюю.

– И как вы это поняли?

– Простите?

Флэр изобразил в воздухе кавычки:

– «Раскрутить на секс несовершеннолетнюю». Как вы поняли, что именно это цель вашего собеседника?

– Последуйте совету судьи – прочтите тексты разговоров.

– Да я прочел. И знаете, к какому пришел заключению?

– Возражаю! – вскочил Ли Портной. – Нас не интересуют выводы господина Хикори, не он дает показания.

– Согласна.

Флэр ретировался к своему столу и начал перебирать документы. Уэнди обвела взглядом ряды скамеек. Сидевшие в зале люди переживали большое горе, а она помогала им найти справедливость. Можно было изобразить изнуренного профессионала, который просто выполнял свою работу, но сам процесс и сделанное для этих людей добро много для нее значили. Однако, посмотрев на Эда Грейсона, она увидела в его взгляде то, что ей совсем не понравилось: злобу и даже вызов.

Флэр отложил бумаги.

– Хорошо, мисс Тайнс, давайте иначе. К какому ясному и очевидному выводу придет обычный здравомыслящий человек, прочитав эти записи: что один из собеседников – роскошная тридцатишестилетняя дама-репортер…

– Возражение!

– …или что беседу вела тринадцатилетняя девочка?

Уэнди открыла рот… и закрыла.

– Можете отвечать, – подсказала ей судья.

– Я притворялась тринадцатилетней девочкой.

– Ах, а кто нет? – вздохнул Флэр.

– Господин Хикори, – предостерегающе проговорила Лори Говард.

– Простите, ваша честь, не удержался. Итак, мисс Тайнс, если бы я читал ваши сообщения, то не понял бы, что вы притворяетесь, верно? Я решил бы, что действительно беседую с тринадцатилетней девочкой.

– Где здесь вопрос? – развел руками Ли Портной.

– Вот он, дорогуша, слушайте внимательно. Эти сообщения писались тринадцатилетней девочкой?

– Такой вопрос уже звучал, ваша честь!

– Просто «да» или «нет», – продолжал Флэр. – Автор сообщений – тринадцатилетняя девочка?

Судья Говард кивнула, разрешая Уэнди ответить.

– Нет.

– На самом же деле вы, как сами сказали, притворялись тринадцатилетней девочкой, верно?

– Верно.

– Сейчас вы предполагаете, что собеседник выдавал себя за взрослого мужчину в поисках секса с несовершеннолетней, а тогда думали, что беседуете с больной герпесом монахиней-альбиноской, верно?

– Возражение!

Уэнди посмотрела Флэру прямо в глаза:

– За сексом в дом к ребенку пришла не монахиня альбиноска, больная герпесом.

Хикори пропустил замечание мимо ушей:

– А что за дом, мисс Тайнс? То здание, где вы установили свои камеры? Скажите, там проживала какая-нибудь несовершеннолетняя девочка?

Уэнди промолчала.

– Ответьте на вопрос, – потребовала судья.

– Нет.

– Но вы там были, верно? Тот собеседник по чату – некто, чью личность мы на данный момент еще не установили, – вероятно, мог увидеть вашу новостную передачу, – слово «новостную» Хикори произнес так, будто оно дурно пахло, – после чего решил подыграть, дабы лично встретиться с соблазнительной тридцатишестилетней телезвездой. Такое возможно?

– Возражаю, ваша честь, – снова поднялся Портной. – Это решать суду.

– Согласен. Но следует обсудить очевидно имевшую место провокацию, – сказал Флэр. – Вернемся к вечеру семнадцатого января, мисс Тайнс. Что произошло после того, как вы столкнулись с моим клиентом в устроенной вами западне?

Уэнди подождала, не возразит ли прокурор против «западни», но тот, похоже, решил, что и без того сделал достаточно.

– Ваш клиент сбежал.

– Сбежал, когда вы выскочили на него с камерами, прожекторами и микрофонами, верно?

Портной продолжал молчать.

– Да.

– Скажите, мисс Тайнс, так ли поступают большинство попадающих в ваши ловушки?

– Нет. В основном пробуют оправдать свое появление.

– И в основном оказываются виновными?

– Да.

– Однако мой клиент отреагировал иначе. Любопытно.

Тут снова заговорил Портной:

– Возможно, господину Хикори это и любопытно, но остальным его выкрутасы…

– Хорошо, снимаю вопрос, – необычно легко отступился адвокат. – Спокойнее, советник – тут нет присяжных, неужели вы полагаете, что без вас судья не поймет моих «выкрутасов»? – Он поправил запонки. – Подытожим. Мисс Тайнс, вы включили камеры с софитами, выскочили с микрофоном, а Дэн Мерсер сбежал – таковы ваши показания?

– Да.

– Что вы сделали потом?

– Велела продюсерам идти за ним.

Флэр изобразил крайнее изумление:

– Разве ваши продюсеры – полицейские?

– Нет.

– Вы полагаете, частные граждане могут преследовать подозреваемых без помощи сотрудников правоохранительных органов?

– С нами был один полицейский.

– Ах, бросьте, ваша передача – чистая погоня за сенсацией, наижелтейшая ерунда…

– А ведь мы раньше встречались, господин Хикори, – оборвала его Уэнди.

– Правда? – запнулся тот.

– Я, когда работала помощником продюсера шоу «Слушается в суде», пригласила вас в качестве эксперта по делу об убийстве Роберта Блейка.

Флэр встал лицом к зрителям и отвесил глубокий поклон:

– Дамы и господа, нам удалось установить: я – продажная девка, которая пойдет на все ради пары минут на экране. Туше. – В зале снова раздались редкие смешки. – К делу, мисс Тайнс. Вы хотите сказать, применение закона вплоть до сотрудничества с органами правопорядка происходило ради вашей журналистской чепухи?

– Возражение!

– Разрешаю вопрос.

– Но, ваша честь…

– Отклонено! Сядьте, господин Портной.

– Мы наладили связи с полицией и офисом окружного прокурора, поскольку для нас важно было не преступать закон.

– Понятно. То есть вы работали совместно с правоохранительными органами?

– Нет, не совсем так.

– Тогда как? Вы устраивали западни самостоятельно, не уведомляя органы и не прибегая к их помощи?

– Нет.

– Ладно, хорошо. Вы связались с полицией и офисом прокурора, перед тем как вечером семнадцатого января устроить ловушку моему клиенту?

– Да, мы связались с прокурором.

– Прекрасно, спасибо. Далее. Вы сказали, что велели продюсерам преследовать моего клиента, верно?

– Звучало иначе, – вставил Портной. – Она велела «идти за».

Флэр взглянул на него как на самую назойливую на свете муху:

– Хорошо, как скажете. Преследовать, идти за – тонкости обсудим в другой раз. Когда мой клиент убежал, куда отправились вы, мисс Тайнс?

– К нему домой.

– Зачем?

– Я решила, что рано или поздно Дэн Мерсер там покажется.

– Там, у него дома, вы и ждали?

– Да.

– Находились при этом вне жилища?

Она заерзала – наступал ключевой момент, – посмотрела на сидевших в зале, потом – прямо в лицо Эду Грейсону, чей девятилетний сын был одной из первых жертв Мерсера, ощутила на себе тяжесть его взгляда и произнесла:

– Я увидела свет в окне.

– В окне дома Дэна Мерсера?

– Да.

– Необычайно, просто удивительно! Никогда, буквально ни разу в жизни не слышал, чтобы люди, уходя из дома, оставляли свет включенным.

– Возражение!

– Господин Хикори, – снова вздохнула судья.

Не сводя глаз с Уэнди, Флэр спросил:

– И как вы поступили, мисс Тайнс?

– Постучала в дверь.

– Мой клиент ответил?

– Нет.

– Ответил ли на стук хоть кто-нибудь?

– Нет.

– А затем?

Следующие слова Уэнди старательно произнесла как можно более ровным тоном:

– Мне как будто почудилось какое-то движение за окном.

– Как будто почудилось какое-то движение… – повторил Флэр. – Боже мой, а еще туманнее вы можете?

– Возражение!

– Снимаю вопрос. Что вы делали дальше?

– Я попробовала повернуть ручку – дверь оказалась незапертой, я ее открыла.

– Вот как? А зачем?

– Я испытывала беспокойство.

– По какому именно поводу?

– Известны случаи, когда разоблаченные педофилы причиняют себе вред.

– В самом деле? То есть вы переживали, что устроенная вами засада может привести к самоубийству моего клиента?

– Да, примерно так.

Адвокат приложил ладонь к сердцу:

– Я тронут.

– Ваша честь! – воскликнул Портной.

Флэр лишь отмахнулся и продолжил:

– То есть вы хотели спасти моего клиента?

– Учитывая упомянутую возможность, да. Я хотела остановить его.

– В эфире при описании людей, попавших к вам в ловушку, вы употребляли такие слова, как «извращенец», «больной», «чудовище» и «подонок», верно?

– Верно.

– Однако сегодня утверждаете, что хотели вломиться в дом моего клиента, а по сути, нарушить закон, дабы спасти его жизнь?

– Можно и так сказать.

– Потрясающее благородство. – Голос адвоката источал сарказм многодневной выдержки.

– Возражение!

– Никакого благородства, – добавила Уэнди. – На мой взгляд, лучше, если эти люди предстанут перед судом – точка в деле облегчит страдания семей. Самоубийство – слишком легкий выход.

– Понятно. Что произошло, когда вы вломились в дом к моему клиенту?

– Возражение, – вставил Портной. – По словам мисс Тайнс, дверь оказалась не заперта.

– Пусть так. Вошла, вломилась – лишь бы этот господин был доволен. Мисс Тайнс, что случилось после того, как вы вошли, – последнее слово адвокат подчеркнул неимоверно старательно, – в дом моего клиента?

– Ничего.

– Он не пытался причинить себе вред?

– Нет.

– Что же он делал?

– Его там не было.

– А кто был?

– Никого.

– А как же то движение, которое вам почудилось?

– Понятия не имею.

Флэр кивнул и отошел в сторону.

– Вы, по вашим же словам, приехали к жилищу моего клиента почти сразу после того, как он убежал, а ваши продюсеры бросились в погоню. Вы в самом деле полагали, что ему хватит времени добраться домой и убить себя?

– Он наверняка знал более короткий путь, к тому же имел фору. Да, полагаю, времени бы хватило.

– Ясно. Однако вы ошиблись, да?

– В чем?

– Мой клиент не отправился прямиком к себе, так?

– Так.

– А вот вы вошли в дом господина Мерсера, причем еще до прибытия полиции. Верно?

– Вошла, но совсем ненадолго.

– Ненадолго – это на сколько?

– Не могу сказать точно.

– Вам ведь пришлось осмотреть каждую комнату, чтобы убедиться, что он не висит где-нибудь в петле, верно?

– Я заглянула только в то помещение, где горел свет, – на кухню.

– То есть вы по меньшей мере прошли еще и через гостиную. Скажите, мисс Тайнс, установив отсутствие моего клиента, как вы поступили?

– Отправилась на улицу и стала ждать.

– Ждать чего?

– Полиции.

– Полиция приехала?

– Да.

– С ордером на обыск дома моего клиента, верно?

– Верно.

– Я понимаю так: вламываясь в жилище моего клиента, вы исходили из благородных побуждений. Однако не возникало ли у вас хотя бы небольшого беспокойства за успех устроенной провокации?

– Нет.

– После семнадцатого января вы тщательно исследовали прошлое моего клиента. Удалось ли разыскать иные прямые свидетельства его незаконных действий, кроме тех, что в тот вечер нашла полиция в доме?