Текст книги "Волки и вепри (СИ)"

Автор книги: Хаген Альварсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Отомкнулись каменные губы победителя. Выпуская в небо, будто птицу, одно лишь слово.

Обычное женское имя.

– Турид, – сказал Хродгар едва слышно.

Позже Торкель усмехнулся – мол, скверную службу сослужили Кьярвалю его знаменитые штанишки! – а Хаген заметил:

– Долго же ты ждал, сын Хрейдмара, чтобы припомнить ему свою Турид!

– Не слишком долго, – пожмёт могучими плечами тот, – без малого девять зим.

Но то будет позже, а пока соратники молча волокли тела павших к лодке. Чтобы доправить их на Гелтас и похоронить, как подобает.

В огне.

Люди из сотни Хродгара встречали побратимов как героев, а бойцы Орма и Бьёлана либо пожимали плечами, либо угрюмо молчали, глядя исподлобья. Первые не обрадовались гибели соратника, вторые же безмолвно осуждали северян на убийство Кьярваля – всё же он был их земляком. Посему хоронить павших было решено в тот же вечер, устроить тризну и залить нарождающийся пожар розни крепким элем. Кроме того, все знали, что это Рагнвальд бросил вызов, а Хёкульброк его поддержал и поплатился за свою опрометчивость. Свидетельские показания Энгеля никто не ставил под сомнения: тот слыл меж людей мужем правдивым.

– ВИ-СУ! ВИ-СУ!! ВИ-СУ!!! – требовали побратимы от Хагена. Тот поначалу отнекивался да отшучивался, но братья не отставали, взыскуя мёда поэзии. Тогда Хаген сказал вису:

 
Страху нагнал
Жестокий на Лемминга,
Удачей – не удалью! —
Вепрь повержен.
Духа орех
Полон печали:
Пал клён победы —
Проку немного.
 

Все опешили – как это, мол, страху нагнал? Ты ли, Хаген Лемминг, дрожащий ублюдок? Что же, выходит, тебе просто повезло? И с чего твоему сердцу печалиться? Радоваться надо!

– Думается мне, – прищурился Фрости, – ты так сказал, чтобы слава убийцы Жестокого не слишком давила тебе на плечи? Чтобы не посыпались вызовы от других героев?

– Нас маловато, чтобы мы позволяли себе роскошь гибнуть в поединках, – кивнул Хаген. – У нас впереди большое и трудное дело, не стоит о нём забывать. А уж после – я всегда готов!

Потом Хаген отчитался перед Олафом Безродным:

– Это очень хороший меч, как я и думал. Он в меру тяжёл и в меру остёр, ладно сидит в руке и к тому же очень красив…

– Оставь себе, – разрешил мастер.

– Да мне и заплатить-то нечем… – опешил Хаген.

– После похода сочтёмся, – отмахнулся Олаф, – коли живы будем. Десять гульденов – пристойная цена за справедливость?

– Десять гульденов – это как раз сто марок! – расхохотался Хаген.

Хродгар же без промедления разыскал Орма Белого и сказал:

– Жаль, что так вышло с твоим побратимом и другим твоим бойцом. Несомненно, нам бы ещё пригодились их мечи. Коли ты надумаешь искать мести, я…

Орм улыбнулся, как всегда медоточиво, положил руку на плечо собеседника:

– Не дело нам, хёвдингам, затевать распри из-за двух горячих голов и ста марок серебра. Быть может, оно и к лучшему, что так вышло. Рагнвальд в последнее время стал многовато о себе думать, и я мало жалею об его смерти. Пусть пламя погребального костра озарит ему стезю в Чертоги Павших. А если Хаген всё же настаивает на сотне марок, то я готов…

– Это великодушно, – прервал его Хродгар, – но в том нет нужды, уверяю тебя. Долг уплачен.

– Как скажешь, – кивнул Орм, подводя итог разговору.

На тризну по человеку, которого называл побратимом, Орм даже не глянул. Это никому не показалось хорошим знаком. Особенно – Арнульфу Седому.

– Недоумки! Полудурки слюнявые!! Безмозглые ублюдки!!!

Арнульф расхаживал по комнате, кряхтел, кашлял и отхаркивал мокроту. Куда попало: на пол, на стены, себе на одежду. Всю бороду заплевал. Опирался на трость, поминутно хватаясь за поясницу. Задыхался от хвори и гнева. Горел в жару и ярости. Присесть бы, прилечь, перевести дух, но нет – продолжал ковылять, замахиваясь тростью на своих волчат.

Нет.

На своих волков.

Торкель стоял, вытянув руки по швам, покорно опустив голову. Хродгар заложил одну руку за пояс, а другой дёргал чуб – молодой вождь бросал вызов старому. Хаген же застыл, как глухой пень на лесосеке, скрестив руки на груди, глядя в никуда. Боролся с желанием закурить. Окно было закрыто, чадили факела и жировые лампады, и лишний дым не пошёл бы на пользу больному сэконунгу.

Арнульф слёг после праздника Торри. Его бросало то в жар, то в озноб, а по ночам душил жуткий кашель. Годы взяли-таки своё, и никто не мог бы поручиться, что Седой дотянет до дня Соммаркема. До дня, после которого табуны морских коней гнали на луг волн. Арнульф вёл себя, как упёртый осёл, как балованный ребёнок, не подпуская ни местных лекарей, ни даже Форни Гадюку, коему прежде верил. Не желал выказать слабость. Он, Седой Орёл, чьи крылья во время оно простирались надо всем Севером! Орёл, чей клёкот заставлял бородатых героев хмуриться, женщин – рыдать, а троллей в горах – трястись от страха! Вот и теперь, узнав о выходке своих подопечных, Арнульф разъярился, не в силах остаться в постели. Вызвал виновников в свои покои и крыл их отборной бранью.

– Вы хоть понимаете, что натворили?! – плевал словами морской король. – Ради говна, ради ста марок и своей, тьфу-тьфу, «чести», прикончили двух не худших бойцов – не только в нашем войске, но и во всех наших землях. Но это ладно. Случись такое во фьордах или ещё где – не беда. Но здесь! Мы в гостях. Вы забыли?! Забыли, недоноски!? Тьфу, тьфу… Теперь о другом. Вам, верно, невдомёк, но здесь любили Кьярваля. Он тут был местным героем. Киарвалл Дорх-Руад, вот как они его звали! И друзья у него тоже остались, и уж они-то не станут сидеть без дела. Не говоря о том, что Рагнвальд Рольфсон был правой рукой Орма Белого, и уж он-то сквитается, буде выпадет случай. Пусть вас не обманывает его милая улыбка. И добро, коли племянник ярла не станет мстить в грядущем походе! Что же вы…

– Достаточно, старик, – оборвал его Хродгар, вскидывая руки. – Ты не вполне справедливо нападаешь на нас с этими упрёками.

– Что? – горько улыбнулся Арнульф. – Как ты сказал?

– Как сказал, так и ещё скажу, – хмуро прогудел Хродгар. – Я не собираюсь выслушивать всё это дерьмо, потому что нет моей вины, как нет вины ни Хагена, ни тем паче Торкеля. Что нам было делать, вождь? Утереться? Ведомо тебе, что всё к тому шло. Так лучше раньше, чем позже! Волк секиры не уступит вепрю шлема, а Тур – Белому Змею. Мы бились не в королевских чертогах, не в храме и не там, где живут люди, а на шхерах, как положено. Ни в каких не в гостях. Сумарлиди ярлу нечего нам предъявить. Срать я хотел на сто марок, и Хаген, верно, тоже не шибко ценит серебро. Правой рукой Орма давно уже был Унферт Алмарец, и странно, что ты о том не знал. Я никогда не признаю какого-то племянника ярла выше себя! Минули те дни, когда он мог отдавать мне приказы. И, клянусь молотом Тэора, ни ты, ни сам Эрлинг Всеотец не заставят меня склониться перед ним. Колени не гнутся.

Помолчал, дёргая себя за чуб, и тихо добавил:

– Прости мне мою дерзость, Иварсон, но не мои слова.

Торкель проронил:

– Не гневайся на нас, Орлиный Волк. Жаль, что так вышло.

Арнульф лишь устало махнул рукой, отпуская юношей. Зашёлся в кашле. Потом бросил взгляд на Хагена. Буркнул сварливо:

– А ты что молчишь? Что слова не скажешь? Из-за тебя ведь…

«Экая забавная штука, – подумал Хаген. – Оживший идол. Боевое знамя. Со мной разговаривает боевое знамя. Расшитый кусок полотна. Изрядно потёртый, потрёпанный ветрами, полосканный морской водой. Что мне ему ответить? Что он – просто клок ткани на древке? Где же ты остался, милый дедушка Афи, не знавший хворей? Где же ты, гордый морской король, которому я присягал на верность? Где же вы, моя верность и моя присяга? Почему перстень на моём пальце не жмёт, не раскаляется добела, прожигая плоть? Когда же я перестал думать о тебе как о человеке, Арнульф Иварсон? Боевое знамя. Идол».

– А, ну да, – спохватился Седой, пряча взор, – это же ты. Чего от тебя ждать. Ты как орех, как твёрдая скорлупа, и не моим зубам тебя разгрызть. Старик, это верно…

Снова закашлялся, замахал руками – уйдите, мол, с глаз долой! Хродгар и Торкель покинули спальню, Хаген же неторопливо отошёл от окна, принялся раздувать огонь в жаровне, следя, чтобы шальные искры не разлетались по всей комнате. Затем смешал в котелке зелье из трав, мёда и вина, подогрел и долго отпаивал Арнульфа. Тот хотел было возразить. Хаген сказал:

– Даже не начинай, Седой. Сиди тихо, хоть раз в жизни. Хуже не будет, поверь. Может, ты и не нужен сам себе, но ты по-прежнему нужен нам. Ты нужен мне. Ты доживёшь до первого дня лета, и до второго, и до самой осени. Можешь проклинать меня самыми страшными проклятиями, можешь бить меня своей клюкой по башке, можешь хоть усраться и забрызгать меня дерьмом с ног до головы – но живи. Я всё стерплю. И за всё отвечу.

Арнульф Седой плакал – второй раз на памяти Хагена. Жалкое зрелище, нестерпимое для молодого викинга, но раз сказал – изволь держать ответ. А что было делать! Сам позвал старика в поход, сам заварил пиво – хлебай да не морщись.

Потом Арнульф отвернулся, обильно отхаркался, утёрся рукавом и произнёс твёрдо:

– Пока ты щипал за жопу родственницу ярла, бренчал на арфе да разил вепрей на шхерах, весенние ветра принесли нам вестей и гостей. Завтра будет большой совет. Я хочу, чтобы ты, Хродгар и наш чародей, охочий до падали, были там. Так что ты уж постарайся не вляпаться в очередную кучку. Хотя бы до завтра.

– И в этом я клянусь, – осклабился Хаген. – А то мы тут подуреем от безделья…

6

Олаф Падающий Молот прибыл не сам, а с человеком из народа эридов. Из народа, с которым собрались воевать люди Арнульфа Седого. Человек тот звался Брендах Чайный Куст и выглядел крепким, хоть и пожилым – не младше сорока, не старше полусотни зим. Чёрная с проседью борода торчала, словно толстый волчий хвост. Его костистое лицо было похоже на морду филина – крючковатый сизый нос, большие немигающие глаза под кустами седых бровей – распахнутые врата во мрак. Одет был в добротный шерстяной плащ с капюшоном, серый, как мышь, без вышивки, да и по узорам на чёрно-сером тартане килта трудно было сказать, кто он да откуда. Но местные кланялись ему в пояс и расступались, и шелестело за спиной: «Brendach drui, drui mor, seunadair glice!»[39]39
  «Брендах друид, великий друид, мудрый волшебник!» (ирл.)


[Закрыть]. Было заметно, что резной посох с белым и алым шнурами знаком жителям Гелтаса, и ни у кого не возникло бы мысли протянуть руку к заплечной котомке в поисках лёгкой поживы.

Ну, просто котомка была больно тощая.

Вскоре прибыл и другой гость, и уж ему-то путь уступали весьма прытко, хотя и без особой радости. Сидов здесь не любили, но побаивались. Особенно после известных событий. А что чужак явился из Эльгъяра, Страны Холмов, было ясно последнему дуралею. Если Брендах прибыл на остров, как положено, на кожаном курахе, то этот господин – прямо по воздуху. На колеснице, запряжённой тремя статными конями: белым, как снег, алым, как кровь на снегу, и чёрным, как ворон, пирующий на крови. Серебристый плащ мерцал на его плечах, коралловый венец поддерживал длинные светлые волосы – платина, не серебро. Короткая бородка обрамляла правильное лицо, в жемчужных глазах таился свет – холодный и недобрый. На вид – благородный муж средних лет; а сколько лет у него за плечами – никто не взялся бы судить. Никаких пожитков при нём и вовсе не оказалось, кроме посоха, увенчанного гранёным шаром горного хрусталя. Сойдя с колесницы у замковых врат, гость ударил посохом оземь, и повозка исчезла, как не бывало, вместе с тройкой прекрасных скакунов.

На радость слугам – отвечай потом за каждую волосинку в гриве да в хвосте!

Совет созвали на следующий же день. Кроме самого ярла и его советников, в зале собрались Арнульф с Хродгаром, Хравеном и Хагеном, Бьёлан Тёмный с парой доверенных людей, Орм с Унфертом и Халльдором Холодным Ветром, а также Олаф и двое заморских гостей. Первым делом глава клана Ан-Тайров представил собранию серебристого сида:

– Этот достойный господин, если кто не знает, – Логр'аэн Ледяной Дождь из Золотого Совета, как и досточтимый друид Брендах. Логр'аэн имеет сказать нам несколько слов. Прошу.

Тот коротко кивнул – и заговорил. Его голос, негромкий и спокойный, отдавался гулко звенящим эхом. Сид, казалось, не смотрел ни на кого отдельно, и вместе с тем – на всех разом. Неуютно было чувствовать этот промозглый взор, это жемчужное мерцание, тянущее ко всем щупальца, ткущее паутину. Хаген как-то сразу понял, отчего сида прозвали Ледяным Дождём.

– Владыки Холмов весьма разгневаны вашей осенней выходкой, – говорил Логр'аэн из Золотого Совета, – и в другое время выжгли бы ваши крысиные норы на островах, не дожидаясь первого снега. Но – благодарите свою судьбу – теперь имеются заботы поважнее. Вы даже можете загладить свою вину – и геладцы, и локланнахи.

Замолк, изучая лица собравшихся. Ждал ответа. Дождался.

– Скажи, кого убить, – насмешливо бросил Арнульф. Поймал неодобрительный взгляд ярла, пожал плечами. Мол, неудачно пошутил – с кем не бывает?

– Как нам стало известно, – вёл дальше Логр'аэн тем же ровным голосом, – Его Высочество Вильгельм IV Длинный фон Хетельберг, герцог Хокеланда, вознамерился захватить Северную пятину Эйридхе, землю Туатх-на-Дор, и всё, что подвернётся под руку – а руки у него не самые короткие. Он стягивает ко границам войска. Мы, Народ Холмов, не намерены бросать в роковой час наших извечных краткоживущих друзей-эридов, пусть и не всегда между нами была дружба. Ныне не то время, чтобы копаться в старых счётах. И нам в холмах, и вам на островах придётся не столь весело, когда на севере Эйридхе станут хозяйничать алмарцы, а на юге – ревнители веры Креста из Речной Долины. И тебе, Сомерлед Ан-Тайр, прозванный Старым, я бы советовал готовиться к войне. Можешь быть вполне уверен: правитель Туатх-на-Дор, Эохайд Многие Стада, сын Кормака из клана О'Ниалов, не останется в долгу. Золотой Совет в моём лице за этим проследит.

– Мы подумаем над этим, – важно прогудел Сумарлиди ярл, пытаясь сохранить хотя бы видимость свободы выбора и достоинства. Советники дружно закивали. Дескать – да, подумаем.

– А нам-то кого убить? – повторил Арнульф, уже не улыбаясь. – Что скажешь, Дождик?

Наглая повадка Арнульфа не вязалась с его видом: дребезжащий голос, сиплый от кашля, красные слезящиеся глаза, распухший нос, по форме и цвету похожий на клюв тупика, трясущиеся руки на коленях, укрытых пледом. Меховая накидка на плечах. Капельки пота на лбу. Но никто и не подумал осадить его. Даже больной, Орёл оставался Орлом.

– Вот об этом пусть лучше скажет мой сотоварищ по Золотому Совету, – равнодушно проговорил сид, пропустив «Дождик» мимо ушей, – ибо в делах своей родины Брендах Чайный Куст осведомлён лучше.

Брендах огладил бороду, подался вперёд и начал, перебирая левой рукой костяные чётки:

– Как стало известно от людей, которым стоит верить, вышеупомянутый герцог Вильгельм заключил договор с королями Эйридхе: с Кетахом Ан-Клайдом из Маг Эри и Феарваллом Ан-Валлоком из Маг Арта. По этому договору они разделили нашу страну: север отходит алмарцам, юг и Глен Мор – эринам. Кроме того, на стороне Ан-Клайдов будут форны под началом небезызвестного Робера Аррауда, маркграфа де Лотена. Всего где-то тысяч десять войска, а может, и того больше. Выступят, едва снега сойдут – а у нас это случится скорее, чем здесь.

– Чего ты ждёшь от нас? – спросил Орм Белый.

– Нетрудно сказать, – прищурился друид. – Когда союзники перейдут границу у реки, вы уже должны быть в пути. Было бы неплохо, если бы вы вторглись в Маг Эри и устроили там переполох. Уж поверьте, там есть, чем поживиться. Не думаю, что Кетах опомнится и сразу же поспешит выручать земляков. Несколько месяцев у вас будет, это точно. Но в конечном итоге вы должны заставить его покинуть наши земли. Вот чего Золотой Совет ждёт от вас.

– Так мы и задумали с самого начала, – кивнул Арнульф.

– Есть одно условие, – продолжил Брендах. – Вы не станете грабить на левом берегу реки Аллайд, в земле Тир-на-Морх. Вы не причините вреда тамошним людям. Если они выступят против вас – вы покинете поле, уклонившись от битвы.

– Вот уж хрен! – воскликнул Хродгар. – Должны ли слушать приказы от каких-то колдунов? По какому праву Золотой Совет указывает нам, где грабить, а где – нет?

Арнульф молча покачал головой, но Хаген заметил, как старик улыбнулся уголком рта. Мужи державные переглядывались, одни возмущённо гудели, поражённые наглостью молодого вождя, другие громко шептались, что, мол, дело говорит Убийца Полутролля. Брендах скупо усмехнулся, откинулся на спинку кресла. Логр'аэн же Ледяной Дождь бросил короткий, но выразительный взгляд на Олафа Безродного. Тот лишь развёл руками:

– Золотой Совет – на то и Золотой, что лишь советует, но не приказывает, о доблестный сын Хрейдмара! Знай ты сказания древности, оценил бы разницу: Железный Совет – приказывал, и его волю выполняли неуклонно. Возрадуйся, что те времена миновали. Поверь, Хродгар, и вы все, достойные хёвдинги, будет прок, если вы поступите, как говорит Брендах. Благодарность Совета дорогого стоит, но гнев обойдётся дороже. Тир-на-Морх – край не слишком богатый, в отличие от Эйри, столицы Южной пятины.

– Можете быть спокойны, – вздохнул Арнульф, закрывая глаза, – на левом берегу Аллайда ни одна псина не пострадает. Так, Хродгар?

– Если не залает слишком громко, – буркнул тот.

– У нас тоже есть условие, – подал голос Хаген, опередив Бьёлана. – С нами пойдут обездоленные геладцы, которые хотели взять земли в Эйридхе. В случае нашей победы Золотой Совет может ли обещать, что Кетах Ан-Клайд не сгонит переселенцев обратно за море?

Олаф несколько растерянно переводил взгляд с Брендаха на Логр'аэна и обратно. Друид удивлённо вскинул кустистые брови, даже в глазах сида вспыхнул огонёк любопытства. Бьёлан Тёмный замер, напряжённый, как тетива: ведь это ЕГО люди, ЕГО земляки надеялись получить землю для поселений в Зелёной Стране, и пусть отец, властный Сомерлед Ан-Тайр, презирал их – для Бейлана Трове, вечного младшего сына, те бедолаги были братьями по духу. Наконец чародей из Холмов произнёс:

– Если судьба будет благосклонна и Кетах Ан-Клайд будет повержен, то, конечно, Золотой Совет проследит, чтобы отважные геладцы прижились на новом месте, пустили корни, словно саженцы по весне. Но мы не можем поручиться, что местные жители отнесутся к новым соседям с приязнью и должным уважением. Не так ли, Брендах сын Катбада?

– Вот поэтому, – назидательно воздел палец друид, – важно, чтобы вы не зверствовали сверх меры, как вы поступили в Стране Холмов нынче осенью.

– Дозволено ли будет спросить, как именно Совет намерен отблагодарить наших предводителей? – вкрадчиво полюбопытствовал Унферт.

– О том, достойный Алмарец, – уклончиво молвил Логр'аэн, особо выделив слово «Алмарец», – речь пойдёт позже, и с каждым из вождей – по отдельности. Вепрь покуда не убит, чтобы делить его тушу на пиру, да и пировать рановато, не находите?

Халльдор же Холодный Ветер, чародей и ученик чародея, спросил:

– А что позволено нам в этом деле?

Логр'аэн слегка поморщился:

– Твои умения нам ведомы, и ты, Халльдор Виндсвалль, можешь использовать чары в полную силу. Тебя же, Олаф Падающий Молот, хотел бы предостеречь: то, что ты сделал в Бельтабейне, было безрассудно, хотя и вызывает уважение. Хорошего ученика воспитал Видрир Синий. Но постарайся держать себя в руках. Не забывай: в Зелёной Стране ещё предстоит жить людям.

– А мне, добрый волшебник? – осклабился Хравен Боевой Стяг. – Что мне дозволено?

Вот теперь Ледяной Дождь поморщился весьма заметно. Всем стало холодно и зябко.

– Я вообще не понимаю, что ты тут делаешь, и кто тебя сюда пустил, – рубил слова сид, наставив на Хравена посох. В навершии, в глубине хрустального шара, разгорались угрожающие отблески. – Странно, что тут кто-то пользуется услугами такого, как ты! Тебе, браннемал, – это слово сид выплюнул с омерзением, как червяка в яблоке, – тебе не дозволено НИЧЕГО из того, что ты умеешь. И не приведи тебя судьба – вызывать твоего покровителя…

Хравен стёр ухмылку с лица, помрачнел, поднялся, молча откланялся и покинул зал.

Хаген и Хродгар переглянулись. Что, мол, ещё за покровитель у братца-ворона?..

– На том, добрые господа, можно бы и закончить, – подытожил Сумарлиди ярл.

Потом на Геладских островах закипели приготовления к войне. Чистились брони, точились клинки, тесались копья, обивались кожей щиты. Штопались паруса. Проверялись корабли. Матёрые вепри шлемов грозно фыркали. Молодые волки моря скалились, давали хвастливые обеты, не могли дождаться похода. Но чёрные вороны тревоги кружили над островами. Старики хмурились, а матери, жёны и сёстры – не скрывали слёз.

Игерна тревожилась, как и прочие девы, но хорошо скрывала чувства: сразу поняла, что Хагену нет дела до её тревог. Ему ни до чего не стало дела: ни до прогулок по берегу, ни до милых бесед, ни до музыки или стихов, ни даже до сладкой ночной истомы. Он со товарищи просиживал за картами, размечая пути будущих набегов, исчисляя дни переходов и необходимую численность войск. Большой зал замка превратился из пиршественного чертога в палату военного совета. Там стало шумно, жарко, накурено и сердито. Вожди спорили, советники едва не тягали друг друга за бороды. Хагена это бодрило. Здесь была стихия Эрлинга, кипящий котёл войны, тинг волков и вепрей. Казалось – одноокий ас ходит меж смертных, сеет зёрна ярости, усмехаясь в бороду. За окнами кричали вороны. Какая уж тут музыка, какие песенки, какие задушевные беседы! Греешь постель, гордая княжна, – хорошо.

Не греешь – обойдусь.

Потому нет удивления, что встречи Игерны и Хагена сошли на нет, а накануне праздника Соммаркема сын Альвара застал благородную арфистку в объятиях Бреннаха Мак Эрка, музыканта из неведомой Ирландии. Было непохоже, что это дружеские объятия. Игерна сидела у юноши на коленях, обвив руками его шею. Заметив Хагена, любовники прервали нежности, не размыкая, однако, рук. Неловкое молчание звенело струной. Наконец Лемминг извинился, отвесил короткий поклон и вышел. Улыбался – не ждал от Бреннаха подобной прыти, и радовался за него. «Может, песню красивую сложит в её честь, – подумал Хаген, – она того стоит».

Висы, которые сам викинг посвящал пригожей дочери Сеаха, были слабоваты, и ему было стыдно перед ней, но – лишь за это. Не за своё пренебрежение. Не за её тревогу.

Вечером пришёл сын Эрка. Хаген сидел у камина, курил и читал «Добычу Аннвена» – знаменитое сказание эридов. Будущих противников, будущих союзников. Бреннах застыл истуканом, смущённый, и громко сопел. Не знал, с чего начать. Хаген бросил, не отрываясь от чтения:

– Что стряслось, дружище? Могу быть полезен?

– Надо поговорить, – негромко произнёс Бреннах.

– Надо – так и говори.

Бреннах оглянулся. В комнате было довольно людно, собратья любопытно поглядывали на арфиста, отвлекаясь от пива и бесед. Мак Эрк пробубнил:

– Не здесь. Это касается нас двоих и Игерны, дочери Сеаха. Посторонние уши ни к чему.

– Мне лень, – отмахнулся Хаген, – и у меня нет тайн от братьев. Говори.

Бреннах шумно вздохнул. С присвистом, как пробитая волынка.

– Хочу разобраться раз и навсегда. Вызываю тебя на поединок. Завтра, на рассвете.

– За благосклонность Игерны? – уточнил Хаген, переворачивая страницу.

Бреннах не выдержал, протянул руку, схватил было книгу – и почувствовал цепкий захват на своём запястье. Хаген осторожно высвободил книгу из пальцев арфиста, отложил её и – наконец-то – поднял на собеседника взор. Спокойный и мирный, как пламя в очаге.

– Ты, дружище, саг наслушался? – ровным голосом спросил викинг. – Тогда ты должен знать: когда двое юношей сходятся на бой за милость девы, всё кончается гибелью одного и изгнанием второго, а дева достаётся третьему. Так было, например, с Гуннлаугом Змеиный Язык, Храфном и красавицей Хельгой[40]40
  Об этом можно почитать в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке».


[Закрыть]. С другой стороны, знай ты местные обычаи, то не спешил бы звать меня на хольмганг: здесь в ходу не только многожёнство, но и многомужество. Разумеется, с обоюдного согласия. Ты спросил Игерну? Или сам всё решил?

– Пусти руку, – прошипел арфист, – у меня пальцы затекли.

– А. Прости, – Хаген разжал захват, отвернулся, глядя на огонь в камине, – прости, крафта-скальд, но я не поеду с тобой на хольмганг. Кому станет лучше от твоей смерти? А от моей? Может, тебе или мне? А может – Игерне? Думаешь, она обрадуется? Поверь, она не из таких. Если она тебе по нраву и ты ей люб – желаю счастья.

– Ты… – опешил Бреннах, растирая руку, – ты что, серьёзно?

– А что мне, мчаться с тобой на шхеры, звенеть мечами, копьями и всем, что звенит у мужа, чтобы только трусом не прослыть? – проворчал Хаген. – Говорю же – мне лень. Я не для того предотвратил твою смерть на алтаре сидов и не для того поругался тогда с Хравеном, с человеком, которого, сказать по чести, опасаюсь, чтобы потом тебя убить.

Помолчал и добавил:

– И не для того, чтобы принять от тебя смерть. Понимаешь, сын Эрка?

– А для чего же? – прошептал Бреннах со злыми слезами в голосе.

– Ну как… – Хаген пожал плечами. – Чтобы ты жил. Играл на арфе и складывал песни. Таково твоё дело. Творчество оправдает твою жизнь, а моя смерть от твоих рук – не оправдает.

– Ты не человек, Хаген, – обронил Бреннах. На его лице, в багровых отсветах камина, боролись чувства, но победило понимание, – ты самый настоящий сукин сын. Будь по-твоему.

Самый настоящий сукин сын облегчённо вздохнул:

– Ступай, дружище, нам скоро в путь. Да имей в виду: Игерна – родственница самого Сумарлиди ярла. Вождя клана. Бьёлан Тёмный, дядя Игерны, – вот кого тебе следует опасаться. Я бы советовал тебе сложить хвалебную песнь в честь клана Ан-Тайров и приготовить выкуп.

– Ну, за тем дело не станет, – Бреннах подкрутил ус, и хищный оскал на его лице весьма порадовал Хагена, – а выкуп возьму в Маг Эри!

А потом настал праздник Соммаркема, Первый день Лета, и ничего было не важно в тот день, и девы отдавались возлюбленным, как в последний раз, и щедро лились вина да песни. Важно было, что Арнульф Седой ходил без клюки, гордо выпрямив спину – стяг на ратовище, парус на мачте – и мог говорить, не давясь ужасным кашлем. Игерна, Хаген, Бреннах и Самар Олений Рог снова играли вместе, радуя собрание музыкой.

И не нужно было никаких слов.

Наутро десятки кораблей отправились на дорогу чайки. Одни, под чёрно-кровавыми парусами клана Ан-Тайров, – на запад, на подмогу Эохайду Многие Стада. Другие, под полосатыми полотнищами викингов, – на юг.

В Маг Эри.

В страну, где над сожжёнными рощами друидов плыл колокольный звон церквей.

7

В Кэр-Мадад их не ждали. Их вообще нигде не ждали – Золотой Совет о том позаботился, и Хаген подумал – чем придётся платить за такую удачу. И тут же отбросил эту мысль. Кровь стучала в виски, кровь изливалась на камни пристани, кровь окрасила серые воды Аллайда, шумела в прибое Восточного моря. Свистели стрелы, метались копья и ратники. Звенело железо, хрустели кости и врата под ударами топоров. Рубленая северная речь мешалась с говором геладов, обычно напевным, теперь – гулким и тягучим, как пение волынок. В ревущем шуме тонули голоса жителей этой земли, повинных единственно в том, что сразу признали власть ри-Кетаха ан-Морна из клана Ан-Клайдов.

Когда солнце склонилось ко глади Аллайда, превратив реку в поток золота, текущий с запада, Кэр-Мадад пал. А к вечеру стал похож на труп каменного великана с бесстыдно вывороченными внутренностями. Для горожан всё было кончено.

Для чужаков с дороги чайки всё только начиналось.

При взятии Кэр-Мадад никто из северян не погиб. Кроме одного, из тех, что служили Орму Белому. Случилось это так…

…рабы. Пленники, ещё утром вдыхавшие воздух свободы. Незнатный люд – знать либо пала при штурме крепости, либо ушла с войском Кетаха. Изгнанные из собственных домов, разорённых, ставших ночным прибежищем для чужаков, связанные по рукам и ногам, они ютились по сараям да по скотным дворам. Двуногое быдло – бок о бок с четвероногим. Только эти даже не мычали: викинги позаботились о том – кого сразу зарубили, кого избили до потери сознания. Вопли же насилуемых дев заглушались шумом попоек. Орм и Хродгар запретили своим людям напиваться до конца похода, но приказывать геладцам они не могли.

Впрочем, ни Орм, ни Хродгар не воспрещали викингам бесчестить женщин.

Рабынь.

Говорят, люди благородной крови всегда узнают друг друга.

Ту девицу Хаген приметил ещё во время штурма. Она пыталась бежать из крепости, но белое парчовое платье и туфельки с высоким каблуком предали хозяйку. Девушка подхватила копьё из мёртвых рук охранника, пыталась отбиваться, довольно ловко – не всякий муж расколет щит одним ударом! – но в итоге получила свою долю побоев и унижений. Её связали собственным пояском и отвели к остальным невольницам. Но Хагену бросилось в глаза: высокая рыжая красавица с глазами ведьмы и руками воина держалась отдельно от прочих.

– Где ж я тебя видел? – спросил Лемминг сам себя. Угловатое скуластое лицо и пряди цвета осеннего клёна врезались в память. Так образы из сновидений возникают перед глазами, и заходится сердце, когда видишь призрак наяву.

Что толкнуло его наведаться в невольничий сарай незадолго до полуночи? Что повелело ему ещё раз увидеть странно знакомый лик? Как бы там ни было – Хаген подоспел во время.

– Пошевеливайся, сучка! – гортанно кряхтел охранник на Скельде. – Шевели задом.

Девушка упиралась и яростно ругалась на своём родном наречии. Хаген усмехнулся в усы: когда бы знал викинг, какой грязной бранью кроет его пленница… Восхитительно!

– Закрой пасть, – добродушно посоветовал охранник. – Перестань орать, или я тебя ударю.

Девица не поняла, дёрнулась, пытаясь заехать ему ногой в пах. Промахнулась – и получила звонкую затрещину. Голова мотнулась, на лице чернела кровь из разбитой губы. Викинг замахнулся снова – проучить наглую девку, но Хаген решил вмешаться:

– Погоди портить товар.

– А тебе что за дело? – бросил охранник через плечо, затем осклабился. – Тоже глянулась, а? Ты погоди, постой в сторонке, я скоро управлюсь. А лучше – на-ка, подержи её. Брыкучая, стервь! У нас на хуторе была такая корова, тоже брыкалась, так дядька Тормод ей вымя за раз оторвал. А тебе вымя оторвать, э, блядина? Чего молчишь?

– Я тебе не корова, – твёрдо проговорила девушка. На вполне сносном Скельде. Высоко подняв голову, гордо глядя в глаза викингу.

И вот тогда рассеялись последние сомнения Хагена. Да, это – та самая.

Викинг же сперва опешил, затем расхохотался – и толкнул её. Пленница не удержалась, ушиблась о бревенчатую стену и свернулась клубком. Лишь глаза сверкали, точно у рыси – загнанной в угол и потому трижды свирепой. Северянин шагнул было к ней, расстёгивая пояс, но Хаген положил руку ему на плечо.