Текст книги "Волки и вепри (СИ)"

Автор книги: Хаген Альварсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Ну, просто на старом дубе слишком много листьев.

Арнульф ничего особого не делал: пил, особенно со старым Гримом Тесаком, иногда выбирался в лес или на море, часто бывал в Скёлльгарде, беседуя с разными людьми да наставляя юных гравикингов. Порою на праздники на Эйковом Дворе собирались жители окрестных селений, нарочно чтобы послушать старого моряка. Тогда Седой облачался в лучшие одежды, брал в руки хозяйскую арфу и погружался в пучины памяти, перебирая струны пальцами, более привычными к мечу и веслу. Голос его то лился могучим потоком, полным ветра, гнева и полосатых парусов, то кипел пенным жерлом бури, то дрожал от ярости и боли по павшим соратникам, но – ни разу не слышали от него старческого дребезжания ржавых кольчуг и сношенным подков. Арнульф низал слова на струны, пел ли песни, говорил ли висы или просто рассказывал сагу, сплетая пряди кровавых лет и беспокойных зим в бесконечную историю – арфа в его руках оживала чудо-птицей, завораживая слушателей.

А сам старик вспоминал своих людей, Фрости Сказителя да Гильса Голос Альвов, и сокрушался втихомолку, и горько насмехался над своими жалкими потугами. Каждую песню надо петь так, чтобы замирали сердца; каждую сагу надо рассказывать так, как она случилась; а он, Арнульф сэконунг, не мог положиться ни на свою память, ни тем паче – на пальцы да на голос.

И тогда он вспоминал своих волчат, а чаще других – Хагена Лемминга. Мелкого живучего засранца, который удержал его, старого викинга, три лишних зимы на дороге чайки. Сына короля двергов и королевны вестафритов, юного скальда, знатока рун и неплохого рассказчика. С которым он распрощался четыре года назад.

А вместе с ним – и с лебединой дорогой, с холодным курганом славы.

С Морем.

Именно Хаген убедил тогда Седого Орла остаться во главе ватаги ещё на некоторое время. К немалому зубовному скрежету Орма Белого. По весне драккар «Аургельмир» вышел из Равенсфьорда, словно змей из пещеры, и разинул пасть на весь этот мир. Три года братья ходили под началом Арнульфа, на запад и на восток, и всюду холодный ветер студил братьям спины, а суровые и насмешливые боги Севера посылали то удачи, то невзгоды. Младшие викинги многому научились, из бестолковых щенят превратились в зубастых волков с ледяными глазами, а старшие просто позабавились на славу и разжились добром. Однако ветра продували насквозь тощего Иварсона, оставляя на рёбрах иней, в пояснице – ломоту, а в груди – кашель. О, давно уже разменял Арнульф сэконунг седьмой десяток зим! И так получилось, что на четвёртый год он никуда не отправился, а продолжил те речи, что начал ещё в Равенсфьорде.

И тут уж никто перечить не посмел!

Тогда же разделилась и стая Седого. Корабль отошёл Орму Белому: тот нашёл, чем за него заплатить, а Хродгар, юный вождь, конечно, не нашёл. Да и не отдал бы ему Арнульф ладьи: не дорос ещё, водить пенными полями резной дракон, и вепри битвы за тобой не пойдут, будь ты сто раз Тур и двести раз – Убийца Полутролля. Пошли за Ормом – всей ватагой.

Ну, почти всей.

Никого не удивило, что Хродгар отказался служить новому хёвдингу. Никого не удивило, что Хаген, Торкель, Бьярки и Лейф присягнули не Орму, а своему бритоголовому сверстнику. Но многие дались диву, когда Крак сын Траусти, неизменный кормчий Арнульфа, переложил свои пожитки на борт «Старухи» да отвязал её от «Аургельмира» со словами:

– Мы не уживёмся с тобой, Орм Эриксон. Сам знаешь.

– Ну, теперь знаю, – безразлично пожал плечами Орм, хотя было видно, что ему жаль терять такого умелого стернмана.

Присягать на верность Хродгару Крак не стал, однако служил кормщиком под его началом, хотя бы и на своём судне. К обоюдной выгоде.

Но трижды было достойно изумления, что Хравен сейдман, сын Уве Рыжего, великий колдун, прозванный Хильдеброг – Боевое Знамя, – также отказался служить Орму Белому. Сказал, что, мол, раз уж ворона от змея улетела, то и ворону пора бы. Впрочем, Орм был наслышан о дерзких речах, которые Хравен бросил в лицо его высокородному дядюшке Сигурду, а потому мало его отговаривал. Тем более, что сам Белый был обязан чародею жизнью, а такие долги редко радуют властолюбцев, и немного счастья каждый день видеть живое напоминание о долге.

Ватага Хродгара сына Хрейдмара – всего семь человек, не считая Торкелевой псины – ходила в походы на скейде «Старуха», обычно – под началом какого-либо из уважаемых морских вождей, а порою – сами по себе. Никогда не клялись в верности никому, кроме друг друга, но всегда верно служили нанимателю, не покидая поля боя до срока и не бросаясь первым делом грабить да насиловать, хотя скаредного Лейфа часто трудно было удержать от первого, а Торкеля и Бьярки – от второго. Потом просаживали всё до последнего эйрира в Гравике или где получалось остановиться на зиму, а по весне снова искали счастья на дороге чайки. Иногда торговали, иногда проворачивали разные дела на свои страх и удачу. Вроде того, что вытворили в Гримсале, хотя там было, пожалуй, сложнее всего. Но ведь и кусок там выгрызли не скудный!

Иное дело, что сей кусок было решено пустить в оборот. Им было по двадцать два – двадцать три года, Крак, Лейф и Хравен – и того старше, а они, сами по себе, ничего не сделали, не достигли, не поймали достойной дичи. Мужи неизвестные. Хродгар часто приговаривал, что, мол, в нашем-то возрасте Свен Ингмарсон уже вовсю бил врагов в Ронадале, а Рунольф Рагнарсон шёл на Керим! При этом юный вождь так яростно дёргал себя за чуб, что грозил его оторвать. Торкель мрачно шутил, что, мол, дёрни в другом месте – разом утихнешь, но и сам скрежетал зубами: в двадцать лет его брат, Торольф Храбрый, уже был хёвдингом и водил драккар, и люди считали за честь служить ему. То, что Гиссур Кишка потом плюнул на эту честь, а борода Асбьёрна, убийцы Торольфа, украшала плащ Волчонка, не слишком унимало грызоту в груди. Но куда больше терзался Хаген, и в какой-то миг ему стало невмоготу делать вид, что всё хорошо. Он дурел от безделья да от мелочных делишек. Дымил трубкой, как знаменитый вулкан Геккель на острове Геккельсей, мрачно ходил туда-сюда, не говоря ни слова, кроме тех, что не приняты в благородных домах, едва не бился головой о стены – и всё время что-то писал да чертил, листал какие-то книги, карты, ворошил свои заметки, лихорадочно сверкая глазами. Братья начали беспокоиться, но Хравен лишь покачал головой, загадочно улыбаясь:

– У этого лемминга зудит в заду. А когда у леммингов начинает зудеть в заду, что они делают?

Братья переглянулись. Ужас плескался в их глазах предвечной бездной, и лишь на самом дне – искорка надежды. Когда твой друг задумывает безумное дело…

С другой стороны, все слыхали пословицу: не становись между леммингом и морем.

А потом Хаген куда-то уехал на пару дней. Вернулся, когда братья как раз сели обедать. И с порога, не здороваясь и солнечно улыбаясь, заявил:

– Братья, давайте разграбим Эйред!

И, глядя, как луковая похлёбка течёт мимо ртов по усам, точно фоссы во фьордах, добавил:

– Но сначала – заедем в Гримсаль. У них там мертвецы из курганов лезут.

3

Арнульф Иварсон так повернул дело в Гравике, что вскоре под его знаменем собралось шесть сотен бойцов на семнадцати кораблях, и никто не сказал бы, что Седой испытывает недостаток в умелых мореходах. Когда разнёсся слух, что легендарный сэконунг возвращается на дорогу чайки для большого и славного дела, откликнулись многие, так что три тысячи гульденов из Гримсаля весьма пригодились. Ибо тот не зовётся хорошим вождём, кто скуп на харч и перстни, а всякий скажет, что и то, и другое стоит денег.

Одним из первых пришёл Орм Белый сын Эрика на трёх судах во главе сотни викингов. Его советники Рагнвальд и Унферт долго обсуждали с Арнульфом и его волчатами подробности похода, и с редким единодушием пришли к выводу, что – да, будет толк. Отписались Орму, и тот прибыл через пару дней, медоточиво улыбаясь и разбрасывая кольца да серебро. Приличия ради обнялся с Хродгаром, раскланялся с остальными, поздравил братьев с удачей в Гримсале, а Торкеля – с помолвкой. Друзья держали себя ровно и учтиво, но Хаген обратил внимание, как дрогнуло лицо у Хродгара, как взор Орма подёрнулся на миг инистой дымкой, а в крепком, слегка затянувшемся рукопожатии Хаген почувствовал предостережение. Мало напоминал племянник ярла того витязя, что рубился с ними плечом к плечу, лежал, израненный, истекающий кровью, на палубе «Поморника», а после – в Талборге, слабый и беспамятный. Лицо его ожесточилось, борода загустела, во взоре и голосе прибавилось льда, а светлые волосы, слегка притрушенные ранним снегом седины, скрывали жуткий шрам на голове. Хагену подумалось, что ныне Орм Белый чем-то похож на Харальда Белого Волка, но тут же прогнал от себя ту мысль. Слишком хорошо помнил, как этот Харальд, назвавшийся сыном Арнульфа, хотел взять его в заложники, и какую страшную, позорную смерть он принял.

И что с того, что волк был уже мёртв, когда седой орёл свежевал его на безымянной шхере?..

Куда больше радости было обнять старых соратников, памятных ещё по походу на Эрсей. Не ко всем судьба оказалась благосклонна: одних уж не было в мире людей, другие сошли на берег для мирной жизни, третьи хвастали новыми шрамами. Нашлись и такие, что вернулись к Арнульфу на службу на время этого похода. Среди них – Фрости Фростарсон по прозвищу Сказитель, Самар Олений Рог, Невстейн Сало и Тролль, его боевой кот, братья Скампельсоны, чей нрав с годами не улучшился, Слагфид Охотник из Бьёрндаля…

– А корабль у вас есть? – осведомился Сигбьёрн Скампельсон, чьи волосы прорезали седые нити, а в уголках глаз залегли вороньи лапки морщин. – Или у Орма отберёте?

– Ни к чему, – заверил Крак. – Я тут поговорил с земляками, так что нам уступят новый драккар всего за девятьсот гульденов. Это славный струг, хотя бы и без клабатера.

Крак не обманул. Корабль действительно был хорош и обошёлся чуть дешевле, чем обычно. Длинный драккар с дубовым килем и сосновой мачтой хищно скалился головой чудовища на носу, а по борту вились руны: «SVAFNIR». Именем древнего змея, грызущего корни Мирового Древа, назван был сей дракон морских просторов. Сорок бойцов могли разместиться на вёслах, и ещё бы место осталось. Кроваво-снежный парус распирало от ветра и гордости.

А на мачте реяло алое шёлковое знамя, и ворон торжественно вздымал крылья над миром, обречённым огню и мечу. И злорадно усмехался Хравен Хильдеброг, чей плащ стал стягом.

– Крак станет у кормила, – рассудил Арнульф, прохаживаясь по палубе, – но на скиперском помосте станет Хродгар Тур! Это его корабль, а не мой, и он тут владыка.

– Так ведь никто и не спорит, – улыбнулся Фрости, хлопая молодого вождя по плечу.

Нетрудно было найти ещё тридцать человек на «Свафнир», да ещё двое хёвдингов с отрядами по тридцать бойцов присоединились к Арнульфу. Тот пожал плечами: мол, служить будете Хродгару, коль он сочтёт вас годными, я не против. Хёвдинги подивились, но возражать не стали. В конце концов, они оба были немногим старше Тура, да и слава их была не ярче славы Убийцы Полутролля. Так в подчинении у Хродгара оказалась сотня викингов.

Ему то было в новинку, тешило самолюбие, но больше тревожило, хотя никто, кроме Хагена да Арнульфа, того не заметил.

Прибыл и Хакон Большой Драккар на своём «Железном Драконе» во главе семи десятков витязей, и Бьёлан Тёмный с сотней геладцев на трёх снеках, примчалась с севера и «Ратная Стрела» Ньёрун Чёрной, и мало кто дивился девам на тропе волков сечи, но многие радовались, ибо знали, сколь обманчива хрупкость этих девиц. Морской король Франмар Беркут, глава братства хрингвикингов, привёл полсотни меченосцев из Хринг Свэрдан на драккаре «Рука Тьорви», чему все потешались: мало было в этом гнезде Седого Орла, так Беркут прилетел! Был с Франмаром и тот мастер-кузнец, что перековал Хравену меч из могильников, Торвард сын Этварда.

– А что, герре сейдман, – осведомился мастер, – хорошо ли кусает Змей Кургана?

– Смертелен каждый укус, – улыбнулся Хравен почти тепло, пожимая могучую руку Торварда.

– Погляжу его в деле, – со смехом огладил палёные усы кузнец.

Тот же Торвард умелец привёз Арнульфу в подарок меч. Это был перекованный кьяринг алмарского изготовления. Торвард украсил клинок золотой вязью и кольцом ближе к рукояти, а на обратной стороне выбил имя меча: «ALDREG».

– Как прикажешь это понимать? – сдвинул брови Седой. – Два значения у этого имени, «Никогда» и «Навсегда», и оба мне не по нраву!

– Есть и третье значение, – улыбнулся Торвард, – «Вечность». Это тебе по нраву?

– Жареному коню в жопу не смотрят, – вздохнул Арнульф, хотя было видно, что кьяринг пришёлся ему весьма по душе.

Выступили на стороне Арнульфа седьмая и девятая сотни гравикингов на пяти судах. Их вели два хёвдинга, старый и молодой, наставник и ученик, Альм Вещий и Хельги Убийца Епископа. Его так прозвали после того, как он одолел в поединке Буркхарда, епископа Твинстерского, слывшего одним из лучших бойцов и худших священников в Алмаре. За это Унферт не преминул горячо поблагодарить юного викинга: спасибо, мол, что очистил ряды Матушки-Церкви от злобного козлища.

– А Твинстер зря разграбили, – добавил Алмарец с лёгкой укоризной.

– Надо же как-то жить, – вздохнул Хельги…

…Выступали викинги в разгар лета, сразу после праздника Мидсоммар. Мучаясь похмельем, морщась на яркое солнце и рокот рогов, блюя за борт, утираясь и смеясь. И Хаген смеялся: был счастлив, что встретился со старыми товарищами, что идёт с ними на новое дело, а более всего – что столько людей отправилось за виднокрай, чтобы выполнить его, Хагена, замысел.

Ну, или хотя бы проверить, насколько сей замысел осуществим.

Хаген совершенно напрасно счёл себя самым умным. Не только ему пришла в голову мысль наведаться в зелёный Эйред. У Хьёрвика скиптунг[23]23
  Скиптунг – «сборище кораблей», флот.


[Закрыть] Арнульфа перехватил два корабля на выходе в открытое море. Те ладьи, да и вожди на ладейных носах, были ему знакомы. Девять зим назад Арнульф на «Бергельмире» сражался с ними в этом же заливе. Один его корабль стал тогда против четырёх – и не выстоял, и пошёл ко дну, а сам Арнульф сменил доспехи на лохмотья раба. О, то была памятная битва!

Братья-хёвдинги, Эрленд и Эрлюг, сыновья Хроальда Дальге, дроттинга острова Хьёрсей, тоже узнали Арнульфа. Подняли вёсла, замедлили ход, но красного щита не поднимали: двое не выстоят против семнадцати! Тем паче, что на «Свафнире» подняли белый щит.

– Хэй, Хроальдсоны! – крикнул Арнульф. – Куда путь держите?

– На восток, – кратко ответил Эрленд.

– А что вы там забыли, на востоке-то?

– Должны ли держать ответ перед тобой? – дерзко вскинулся Эрлюг. – По какому праву?

– Должны, сын Хроальда, – рассмеялся Арнульф. – По праву старшего, – огладил седую бороду, – по праву сильного, – обвёл рукой свои корабли, – и по праву великодушного, – указал на белый щит на мачте «Свафнира». – Вы-то мало выказали великодушия, когда резали моих людей да топили мой струг.

– Желаешь сквитаться, Седой? – угрюмо проворчал Эрленд.

– С волком уже сквитался, – небрежно отмахнулся Арнульф, – а рвать зубы щенкам не по мне. Но, коли щенки не проявят учтивости, придётся их проучить!

– Попробуй, старый ты клювожор! – воскликнул Эрлюг, но Эрленд, старший из братьев, приказал ему заткнуться, а потом обратился к Арнульфу:

– То не тайна, куда мы идём. В Эйреде голодают псы и коршуны, и мы идём их покормить, да и сами, пожалуй, урвём преизрядный кусок!

– Правда за правду, сын Хроальда! – отвечал Арнульф. – Мы тоже держим путь в Зелёную Страну. Присоединяйтесь, и будете помилованы. Сохраните зубы и шкуры. Как вам это?

Драккары братьев сошлись борт к борту, Эрлюг ступил на нос «Хермода», переговорил с братом. Спустя недолгое время старший Хроальдсон громко сказал:

– Это нам подходит. Веди, Седой Орёл!

А возле острова Эйкин к скиптунгу присоединились ещё два драккара: «Летучий Пёс» из Хединсфьорда под началом Эйлима тенгиля[24]24
  Слово þengill выступает поэтическим синонимом к понятию «вождь», «король»; тут же и далее – сын или племянник короля, потенциальный наследник. Также – в ряде случаев – имя собственное.


[Закрыть], сына Эйлифа конунга, и «Брунэльд» Раудульфа Эоринга из Эорсфьорда: пятидесятилетний князь решил тряхнуть стариной. Они, как ни странно, также двигались на Эйред, обагрить мечи, покормить воронов да руки погреть. Увидев, какой скиптунг собрал морской король Арнульф, король сухопутный, владыка Ильфинга, который годился Седому если не в сыновья, то уж точно – в племянники, скомкал бороду, потом скомкал свою гордость и засунул её под палубу со словами:

– Мы тебе не помешаем, сэконунг?

– Уж коли хеднинги с ильвингами примирились и отправились вместе на дорогу чайки, то, думается, и с нами поладите, – был ответ. – Но чтобы не прекословили мне, Раудульф и Эйлим! Я вождь в этом походе. Не по нраву – широка китовая равнина!

– Если мне покажется твоя воля слишком суровой, я просто уйду, – сказал Раудульф, – однако не забуду предупредить тебя загодя: не по мне судьба Кьятви Мясо.

А сын Эйлифа конунга и вовсе не стал кочевряжиться. Ни к чему, да и перед кем!?

Так и вышло, что в первые дни месяца Хауст жители Геладских островов с тревогой и удивлением увидели почти две дюжины кораблей, мало похожих на торговые. Заметив суету на берегах, Арнульф приказал поднять белые щиты и снять с носов драконьи головы. Но окончательно страхи улеглись, когда геладцы опознали снеки земляков, и в первую очередь – «Айбирнэ» Бейлана Трове, сына Сомерледа Ан-Тайра, короля Геладов. Или, как его звали викинги, Бьёлана Тёмного, сына Сумарлиди ярла. К нему-то, к владыке островов, и устремились драконы волн, миролюбиво склонив резные главы.

На Гелтасе, в одноимённой столице островной державы, викингов принимали радушно. Сомерлед Ан-Тайр, как его тут величали, носивший громкое звание Ри-туат-на-Геладанн, был осведомлён о прибытии многочисленных гостей и хорошо подготовился к встрече. Подготовка эта легла на плечи поселян и недёшево им обошлась, но никто не роптал: Ан-Тайров тут боялись не меньше, чем викингов. Лучше расстаться с коровой и парой свиней, чем с жизнью, не так ли? Тем более, что, как оказалось, воинственные хлорды умели благодарить не только словом, но и серебром, и даже золотом. «Вот и пригодилась лишняя тысяча», – ворчал Лейф.

– Уж поверь, вражда с этими милыми людьми стала бы дороже, – заметил Фрости, – а вы своё вернёте после похода, коли живы будете.

– Меня больше волнует, – сказал Хаген, – какая выгода у Сумарлиди ярла в этом деле.

– Самая что ни на есть выгода, – заверил Арнульф, у которого слух был почище, чем у кота Тролля, несмотря на возраст, – садитесь на пиру поближе, послушаете да сами скажете.

– А нас пустят? – немного удивился Хаген.

– А как же не пустят? – нахмурился Арнульф. – Вы же оба мои советники! Ха! Пусть попробуют не пустить. А коли кто-то рожу скривит, так я мигом распрямлю.

Вечером состоялось торжество по случаю приезда славных гостей. Столы ломились от угощений, хмельное лилось, точно сорок рек из Хвергельмира, пылали очаги да факела. Музыканты и сказители развлекали собрание, парни не упускали случая перемолвиться словом-другим с местными девушками, из-за чего приключилось несколько драк – короче, всё как всегда. Хагена и Хродгара больше занимала беседа Сумарлиди ярла с вождями похода. За главным столом места хватало всем, и слышно было неплохо.

Выгода у Сумарлиди ярла была в том, чтобы избавить острова от обузы – юных горячих голов, которым не сиделось на месте, да так, чтобы не порушить худого мира с Эйридхе. Кого мог взять на китовую тропу младший сын правителя, Бьёлан Тёмный, тех взял, а старшие сыновья не имели права навлекать на свой род ярость владык Эйреда. Да и не пристало старшим сынам вождя клана, у которых уже были свои, почти взрослые дети, скитаться зелёными просторами в поисках приключений. Это – удел младших, и, похоже, Бьёлана причислили к младшим навечно. Тот не слишком от этого страдал, а ежели страдал, так не показывал.

– Взял бы ты, Арнульф Иварсон, этих сучьих ублюдков под своё крыло, – попросил ярл, – а коли так случится, что никто из них не вернётся на острова, я горевать не стану. Даже те шлюхи, что породили их на свет, и те не станут, уж не сомневайся.

– И сколько у тебя таких бесславных ублюдков?

– Да сотни три наберётся, – бросил кто-то из местных вождей.

– А корабли у вас есть? – осведомился Арнульф.

– Сыщутся на такое дело, – заверил ярл.

– Собирайте своих горячих островитян, и я сразу поведу их на дело. Вместе со своими. Но надо поспешить, пока не начались осенние бури.

– Что это ты задумал, Арнульф Иварсон? – нахмурился Сумарлиди.

– Проверить, пока время есть, кто чего стоит, из какого древа тесали моих и твоих людей, посмотреть, как дело повернётся, когда мы пойдём на Эйред. А для начала, пока не взъярились первые шторма, – Седой нехорошо улыбнулся, понизил голос, обводя собрание насмешливо-пристальным взглядом, – прогуляемся в Альвинмарк. В страну Народа Холмов. А что ж тут такого? Мне, к примеру, всё равно, кого резать: смертных людей, троллей или альвов, этих вечно юных прекрасных полубогов. Их гнев тебя не страшит, а, владыка Геладов?

Мужи державные, советники ярла и местные вожди, только рты раскрыли. Кто бледнел, кто краснел, а кто от изумления судорожно хватал воздух, намереваясь держать речь – но в итоге лишь сдавленно гнусавил, как испорченная волынка. Бьёлан сидел, не живой и не мёртвый, белый как труп, не смея поднять глаз на отца и повелителя, и только дёргал бусину-оберег, вплетённую в конский хвост волос, переброшенный через плечо. Вот уж услужил своему роду и народу, вот уж славного союзника нашёл владыке Геладов!

Сам же отец и повелитель, Ри-туат-на-Геладанн, суровый и хитрый ровесник Арнульфа, молча дал знак чашнику наполнить кубок, поднёс ко рту и молвил, глядя в глаза вождю викингов:

– Уж если и прольётся на меня капля гнева сидов, то ты изведаешь его прежде меня – и, полагаю, не каплю и не две, а сполна. До самого донышка.

– Вот и поглядим, глубок ли тот котёл, – бесстрастно улыбнулся Арнульф.

– Slaighah wagh, – кивнул предводитель клана, опрокидывая чарку.

– Vassheill,[25]25
  Традиционный застольный тост, примерно обозначающий на шотл. гэльском и норвежском «Ваше здоровье».


[Закрыть] – ответил морской король, скаля зубы, белые и крепкие, как и в юности.

Через несколько дней Арнульфу доложили, что буйные неприкаянные геладцы готовы выступать. Арнульф усомнился и пожелал проверить. Викинги снялись с якорей и направились к острову Браннах, где их уже ждал морской сброд на двух дюжинах снек и кожаных лодок-курахов.

– Кто тут у вас за старшего? – полюбопытствовал Арнульф.

В ответ раздалось нестройный стоголосый рёв, гром барабанов и гул рогов.

– Ага, – сказал Арнульф, – как я и думал. У вас тут каждый – вождь, один доблестней другого. Что прикажете с вами делать? – развёл руками, кивнул Хродгару – что, мол, скажешь?

– Это не стая, – негромко проронил тот, – это стадо.

– И на Эрсее было стадо, – напомнил Хаген, задумчиво подкручивая ус, – двуногое стадо, говорящие бараны, отару коих спустила Ньёрун на городскую стражу.

– Много их пало в тот день, – хмуро бросил Хродгар.

– Считал ты их, что ли?! – искренне изумился Хаген. – И почему тебя это заботит?

– Меня заботит, как ими управлять, – ворчливо возразил юный вождь.

– Ими не надо управлять, – усмехнулся Хаген, – их надо спустить в нужную сторону.

Толпа собралась весьма пёстрая, словно исполинский кусок тартана, любимой ткани местных жителей. От клетчатых плащей и килтов рябило в глазах. Иные казались людьми небедными, в мехах и позолоте, другие – оборванцы, скверно одетые и вооружённые как попало. Были там и мужи средних лет, и седовласые старики, но всё больше – молодёжь не старше двадцати. Не рать – ополчение. Не отряды – кучки, каждая – со своим вождём во главе. Многие из них не прочь перерезать глотки другим во имя давней, смехотворной вражды. Хаген подумал, что хорошо понимает тревоги Сумарлиди ярла и оценил его решение – переложить поклажу с больной спины на здоровую. Только выдержит ли спина Седого Орла?

Между тем к Арнульфу подошёл вожак одного из отрядов. Коротко кивнул и обратился:

– Прошёл слух, что ты, морской король, хочешь отправиться на большую землю. Мы станем за тебя сражаться, если ты поможешь нам в нашем деле.

– Как твоё имя и каково ваше дело?

– Имя моё достаточно известно сведущим мужам, – хвастливо ответствовал геладец, отряхивая плащ, – дело же наше состоит в том, чтобы взять земли для поселения.

– Понимаю, – прищурился Арнульф, оглядывая говорившего.

То был муж зрелых лет, невысокий и плотный, с одутловатым лицом, отороченным короткой бородкой. Под глазами – мешки. Из-под синего берета торчали жёсткой стернёй волосы, чернявые, как и у половины геладцев. Килт и плащ – из синего тартана в белую клетку. По этой расцветке, по узору да по волынке, висевшей на поясе вожака, Седой его и опознал:

– Одежда твоя говорит мне, что ты из клана Доббхайров с острова Фейнамар. У них не так много волынщиков, готовых бросить всё и переселиться на чужбину. Ты не можешь быть никем иным, кроме как Утхером ан-Риадом. И вот что я скажу тебе, Утхер ан-Риад по прозвищу Медовый Волынщик: идите за мной и получите столько земли, сколько сможете удержать…

– Э, правду о тебе говорили, Арнейльф Хэн! – воскликнул Утхер. – По рукам!

– …но землю эту, – не замечая восхищения, продолжал Арнульф, – землю эту вам придётся удерживать самим. И в том я вам не помощник. А для начала мы наведаемся в Альвинмарк.

Утхер надолго замолчал, оглянулся на своих морских бродяг. По рядам геладцев прошёл волною тревожный шум, ропотный рокот прибоя. Люди не понимали, шутит ли седой локланнах, не верили, что он всерьёз предлагает подобное. Наконец Утхер произнёс, глядя исподлобья:

– Когда выступаем?

Выступили в тот же день. И ничего примечательного в том походе не случилось. Корабли просто зашли в залив Блумвик, который геладцы звали Бельтабейне, рассредоточились и пристали к берегам. И принялись за главное своё ремесло – грабёж и резню. Геладцы сперва опасливо косились вглубь лесов и на жёлтые холмы, не смея сделать лишнего шагу, и Хаген их понимал. От века жители Эйридхе и Геладских островов почитали жителей Альвинмарка, или, как они сами называли эту страну, – Эльгъяра, едва не божествами. Туат-на-Сидх, Туат-на-Даннан, произносили они благоговейным шёпотом, рассказывая тысячи саг и легенд о Народе Холмов, о Людях богини Дану. Так и на Севере говорили о белых альвах, о Хульдрен и Ульдрен, что жили во фьордах в незапамятные времена. Никто никогда не отважился бы направить драккары на остров Альстей, где жили остатки этого народа! Все помнили, чем кончился поход Адальбарда Проклятого, последнего короля из рода Эрлинга аса, и за что тот конунг получил своё прозвище – хотя и случилось то страшное дело более семисот зим назад.

Но сиды – сиды были другими. Ближе к смертным людям. Слишком долго жили с ними бок о бок. Слишком многому их научили. Слишком многому научились сами. Как Хаген узнал от одного парня с острова Хара, молодёжь сидов частенько наведывалась на Гелады – мир поглядеть, себя, красивых да удалых, показать, свести близкое знакомство с девицей-другой. Бывало, и увозили девчонок – часто по обоюдному согласию, но не всегда. Случались и драки, и тогда кровь текла как из геладцев, так и из божественных сидов. И умирали они, как всякие смертные – в страхе и мучениях, пусть и недолгих. Впрочем, до того доходило нечасто.

– Не завидую тебе, локланнах, – заметил островитянин.

– Отчего же? – слегка удивился Хаген.

– Твоё отчество – Альварсон? По-вашему это значит «сын альва». Наши сиды вашим альвам родня, стало быть, тебе придётся убивать соплеменников.

На это Хаген лишь расхохотался, чем озадачил парня. Потом пояснил:

– Моего отца звали Альвар – к альвам это никак не относится. Но пусть я был бы альвом по крови – по духу я хлорд, и мне, как и моему королю, всё равно, кого резать! А вот у вас выпал случай сквитаться за ваших девчонок. Упустите его – прослывёте трижды дурнями.

Геладец подумал-подумал, и согласился. А после разнёс эти речи по рядам своих земляков. Это несколько подняло их дух, да и хватка северян-викингов, которым действительно было всё равно, вызвали у островитян зависть и стыд.

– Мы ничем не уступим людям из Страны Заливов! – восклицал Утхер Медовый Волынщик, которого геладцы не без скрипа признали за главного. – Не робей, парни! Гелда Дэа!

– ГЕЛДА ДЭА!!! – отзывались боевым кличем островитяне.

И, осмелев, бросались на перепуганную добычу.

Добыча, сказать по чести, была невелика. Крепость в устье залива викинги оставили без внимания – к чему лезть к дракону в пасть, когда вокруг столько прекрасного? К берегам Блумвика на лето сгоняли скот – там, на холмах, бежали под ветром зелёные волны сочной травы, переливались яхонтами прекрасные цветы, не увядающие даже под зиму, радуя глаз. Пока коровки да козы мирно паслись под охраной знаменитых местных овчарок и волкодавов, молодёжь сидов предавалась всяческим увеселениям, как и молодёжь любого иного народа. Жгли ночи на кострах, пели и плясали под чарующую музыку, пили вино – и пьянящий куда сильнее мёд любви с уст возлюбленных, и с сожалением уводили стада к середине осени…

Не в этот раз.

И вместо вина полилась кровь сидов, и крики страсти сменились криками ужаса, и тёплые костры друзей превратились в пожары. Давненько локланнахи не наведывались в Страну Холмов! Те несколько отрядов, что выслали из крепости на разведку, викинги перебили без особых затруднений – не помогли ни резвые кони, ни разящие стрелы, ни гибельные чары. Нашлись и у северян люди, сведущие в колдовстве. Так что прогулка вышла хоть и не слишком прибыльной, зато весёлой и поучительной. Геладцы усвоили то, что северяне знали всегда: боги тоже смертны. Не важно, верят в них или нет.

Хаген не слишком отличился в том походе. Убил всего-навсего одного сида. Вышло это так.

В первый же день отряд Хродгара углубился в холмы – на разведку. На вершине одной сопки, жёлтой от жухлой травы и палого листа, в кругу старых дубов, обнаружился храм. Невысокий, красивый и строгий, под четырёхскатной шляпой крыши. Раскрытые врата венчали громадные позолоченные коровьи рога по обе стороны от полной луны чистого серебра. Возле храма стояли кромлехом плоские камни, и один – точно посреди. Алтарь. Вокруг алтаря собрались местные жрецы и жрицы в просторных одеждах, белых и алых. Не больше дюжины. Никаких ритуальных орудий у них не было, из чего Хаген заключил, что это не обряд, а казнь.

Ибо на алтаре лежал человек. Связанный. Но – не как жертва на заклании, а как пойманный злодей. На вид – не старый, хотя всклокоченные тёмно-русые волосы и борода, а также кровь на лице, засохшая и свежая, скрывали возраст, да и много ли разглядишь из кустов? Тёмно-серый тартан одежд в чёрную клетку выдавал геладца или эйреда, да и говор тоже. Говорил он, впрочем, немного и негромко. И, казалось, в пустоту, а не для слуха палача.