Текст книги "Волки и вепри (СИ)"
Автор книги: Хаген Альварсон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Оглянулся.
Паук шевелился, лёжа на боку. Скрёб ногами землю. Плюясь и шипя. Не выпуская меча из рук. Даже с ножом в печени, он оставался смертельно опасным врагом, и Хелла не спешила оборвать его жизнь взмахом своей бритвы.
А сражение в свящённом месте всё бурлило кровавым водоворотом. Увлекая в чёрно-багровую воронку новые жертвы. Бьярки рубился обеими руками, скинув медвежью шкуру. Самар отыскал свои стрелы у павших привратников, и музыкальный инструмент превратился в боевой. И звучал теперь совсем иначе. Слагфид же не стал размениваться на мелочи: отломал спинку скамьи и выметал ей охранников прочь со двора. Родичи жениха и невесты пытались мстить за павших Лёрмунда и Радорма. Хаген набрал воздуха в лёгкие и воскликнул:
– Сдавайтесь, линсейцы! Сложите оружие, и вас пощадят!
– Кто дарует пощаду? – донёсся крик одного из братьев Альвдис.
– Хаген Альварсон и сыновья Лейфа Чёрного! – был ответ.
– От них не примем. К бою, родичи!
И битва загрохотала с новой силой.
А потом Бледный Паук показал, как надо растить судьбу.
Кьяртан подобрал чей-то топор и ринулся на своих несостоявшихся родичей. Раз уж пришёл на битву – изволь биться! Покалечить Лафи, конечно, было приятно, но надо и честь знать. Честь требовала дела. Честь погнала Бобра туда, где рычали волки и вепри.
Честь подняла Бледного Паука. Чтобы выполнить последнюю волю повелителя.
Паук бросился на Бобра. Седое чудовище – на пылкого и глупого юношу.
Хаген успел только крикнуть:
– Братья! Меч обнажён!
Торкель услышал, хвастливо осклабился и заступил путь Богварду. Недолго длилась их схватка. Богвард просто отбросил Волчонка, как щенка. Кальдвег врезался в Хёггвар, выщербил отцовский меч, хоть и не сломал. Торкель не устоял на ногах. Бьярки ринулся наперерез, но Паук его просто перепрыгнул. Без разбега. И врезал берсерку рукоятью по затылку. Бьярки пробежал пару лишних шагов и впечатался лицом в стену какого-то сарая. Там и остался. Паук уже занёс меч над Кьяртаном, но принял удар другой сын Лейфа Чёрного.
Брат стал за брата.
Кальдвег сцепился с железным клювом. Кривой Нос, скалясь щербатой горной расселиной, отвёл удар, вновь поднял клевец – и покачнулся. Багровое жало торчало между его лопаток. Богвард улыбнулся – наконец-то что-то людское мелькнуло на лице Паука – и провернул меч в груди викинга.
– Да, они теперь везде, эти «ублюдки», – спокойно заметил Лейф.
И опустил клевец.
Железный клюв пробил череп Богварда, вошёл глубоко, до самых позвонков. Рукоять торчала из макушки. Так они и упали – два бойца, два викинга. Но если Богварда мало кто оплакивал, то по сыну Лейфа Чёрного зарыдали тут же. Бобёр сидел в грязи, обнимая брата, и выл. Жутко, по-звериному. Капли дождя мешались со слезами на перекошенном лице. Кто-то из уцелевших родичей Лафи нацелился в него из лука, но Вальдер Учёный швырнул подобранное копьё. Метил в грудь, попал в бедро. Стрелок пустил стелу в небо, припал на колено и завопил.
– Хороший бросок для слепого, – отрешённо заметил Хаген.
А небо, чья чаша терпения переполнилась, вновь разорвалось громом. И гром на земле ответил ему. Хаген кричал, разрывал горло:
– Братья! Братья!! ХВАТИТ!!! Хватит крови…
– Это приказ? – обернулся Торкель. Вода и брага жизни струились по светлым волосам. Глаза, обычно синие, почернели от гнева. Был Волчонок, стал Фенрир. Зверь Часа Рагнарёк.
– Это мольба… – прошептал Хаген.
Фенрир запрокинул голову к небу и взвыл. Великий Волк желал сожрать солнце, но не стало солнце в мире, где пал твой брат. Некого резать. Некого грызть. Никто не виноват.
– Хватит, – громко повторил Хаген, закрывая глаза.
7
Из родичей невесты в живых остался только Товар сын Радорма, младший братишка Альвдис. Ему и двадцати не было. Хаген велел пощадить его да ещё троих из рода Лёрмунда.
– Идите отсюда и расскажите всем на Линсее, что видели и как всё вышло, – сказал Хаген. – И лучше бы вам говорить нелживо. Не хочу возвращаться сюда, чтобы…
Замолк. Не было сил угрожать и пояснять. Кровь из свежих ран бежала под одеждами.
– Всё было решено по закону, – кивнул Товар. Парнишка дрожал от холода и страха, но не было злости в его глазах. – Отец преступил закон. Пролил кровь в священном месте. Пали мои братья, пали и другие славные люди, но никто не заставит меня за них мстить. Клянусь.
Родичи жениха тоже принесли клятву. Пробубнили нехотя над осквернённым алтарём. Хаген отпустил их небрежным жестом:
– Я не намерен хоронить ваших мертвецов. Приводите подмогу назавтра. Мы тут пока приберёмся. Кьяртан! Кьяртан, поди сюда…
Бобёр наконец-то отпустил тело брата, подошёл. Руки и ноги плохо слушались, но жизнь продолжалась. И её следовало как-то жить.
– Что он сказал перед смертью? – прошептал Хаген.
– Что-то про ублюдков, – буркнул Кьяртан.
– Это я слышал, – устало отмахнулся Хаген. – Что ещё?
– Сказал: «жалко, на могилу матери не сходил». Я спросил его: «Герде что-то передать?». Он головой покачал…
– Что за Герда?
– Его любимая.
– Никогда он не поминал её, – тяжко вздохнул Хаген. – Что-нибудь ещё?
– Отца поминал… – проронил Кьяртан.
– Добро, – печально улыбнулся Хаген. – Учтём это.
Кьяртан вздрогнул. Что бы сие значило – «учтём»?
– Он не сказал, как его схоронить? – уточнил Хаген.
– Не сказал, – покачал головой Кьяртан. – Думаю, в кургане ему будет хорошо.
– Сожжём его, – возразил Торкель. – Помнишь, он в Гримсале обмолвился, что, мол, это плохой обычай – класть людей в землю?
Хаген криво, горько усмехнулся:
– Марган годи с тобой не согласился бы… Ладно, Кьяртан, беги к своей липе ожерелий, пусть глянет на дело рук своего отца и решит, стоит ли ей связываться со знакомым его убийцы. А где там Хравен? Его-то хоть не прибили?..
…Кьяртан побежал со двора, сбиваясь то на шаг, то снова на бег. Не знал, что и как сказать Альвдис. Знал только, что многие братья пали в этот день, но ни один из них не стоил и ногтя Лейфа Кривой Нос. И дело было вовсе не в том, что викинг был его родичем. Он не знал, в чём дело. Мгла пала на сердце. Впервые в жизни Кьяртан Бобёр почувствовал, как иней намерзает на рёбрах. И понял, что коль откажет ему Альвдис – он мало с того потеряет.
Ибо широка китовая тропа. И найдётся на ней место всякому зверю.
В том числе – и бобру.
Хравена принесли братья Барсуки. Колдун, разумеется, был жив, но ни колдовать, ни двигаться не мог: стальной «ублюдок» Паука поломал-таки ветвей на клёне боевого знамени. Знамя висело на плечах жалкой тряпкой, а вышитый ворон стал похож на чёрную курицу. Торкель хотел было попросить Хравена поставить Лейфа на ноги, но передумал. Какие уж тут чары…
Викинги рвали скатерти: надо же было чем-то перевязывать раны. Сгодилась и крепкая ржаная брага, которой запаслись хозяева: не придумали лучше средства, чтобы обрабатывать поцелуи гадюки крови. Ну и внутрь принимали, само собою. Сокрушались, что, мол, Хродгар со своей ведьмой дома остался: был бы толк от Ньялы Целительницы! За местными знахарями, само собой, не звали. Жреца богини Вар заперли в святилище. Хагена при виде благостного бородатого лика тошнило, а блевать в священном месте, пусть и осквернённом…
– Разграбим храм? – предложил Сигбьёрн Злой Барсук. – Лейф бы разграбил!
– Есть на Линсее другое место, которое мы скоро разграбим, – обещал Хаген устало.
Мёртвых уложили под восточной стеной храма. Лейфа – отдельно, на скамье: ни одного целого щита не нашлось. Дождь закончился, небо понемногу прояснялось. Солнце клонилось к западу, не осмеливаясь, впрочем, проливать свет на истоптанное, загаженное подворье. Скоро появились и виновники кровавого торжества. Кьяртан вёл Альвдис за руку. Девушка была смертельно бледна. Дождь смыл румяна и слёзы. Серые глаза горели сухим огнём. Альвдис долго стояла над телами родичей, плотно сомкнув губы. Кьяртан подумал с болью в сердце, что, пожалуй, прибавится седых прядей в её русых волосах. Альвдис же прошлась вдоль стены, храня безмолвие, до самого края. Наткнулась взором на Лейфа. Обернулась на Кьяртана.
Тот виновато пожал плечами. Проронил:
– Товар жив и цел.
– Стало быть, у меня больше родни, чем у тебя, – жёстко сказала девушка.
– Хэй, друзья! – донёсся хриплый оклик Хагена. – У нас осталось два незавершённых дела. Оба касаются Бобра, но лишь одно – дочери Радорма. Молви слово, дева!
Альвдис долго молчала. Никто не торопил её. Только Идмунд годи требовал, чтобы его выпустили, но кому было до него дело. Сердце Кьяртана отбивало гулкие удары, словно молот в кузне. Молот его деда, его отца и его брата. Молоты мёртвых родичей стучали в груди живого.
Наконец Альвдис проговорила:
– И рада бы отказать тебе, сын Лейфа Чёрного. И рада бы проклясть тебя, и твоего брата, и всех вас, викинги. Но, думается, вас проклинали так часто, что от моих слов вам вреда не прибудет. И чести вашей мне не уронить. Раз уж такая мне судьба, чтобы выйти замуж по обряду троллей… Да и кто я такая, чтобы отвергнуть такую жертву? Вы ведь ради меня… ради нас…
Не выдержала. Зарыдала вголос на плече любимого. И я клянусь вам, добрые люди, что никто из викингов не удержался, чтобы не смахнуть слезы с ресниц. Кроме разве что Крака и Невстейна Сало, которые остались на корабле. Да ещё, конечно, Хагена.
Потому что это был Хаген. Волки плачут, а лемминги – нет.
– Выпустите Идмунда, – сказал Кьяртан. – Он лбом двери в святилище сломает. И кто-то же должен нас обвенчать, верно?
– Годи утратил эту власть, – Хаген поднялся, накинул верхнюю рубаху, морщась от боли, потом – плащ, зашагал к алтарю. – А другой годи окончательно помер. Эй, бросьте кто-нибудь голову Маргана к остальным! Он заслужил хороших похорон. Молодые, идите сюда!
Кьяртан и Альвдис несмело двинулись к алтарю.
– Я знаю, какие слова должно говорить, – Хаген занял место над священным камнем, обмыл золотую чашу, Даг Длинный подхватил бочонок вина, нацедил до краёв. – И у меня есть власть венчать вас. Это старый моряцкий обычай. Я – хёвдинг в этом походе, я стоял на скиперском помосте, и никто не оспорит моё право сочетать вас браком! Есть возражения?
– Веди обряд, Альварсон, – сказал Кьяртан. – Веди нас.
Викинг зло ухмыльнулся, словно вспомнил какую-то мрачную шутку, но тут же стёр с лица мерзкий оскал и как мог торжественно спросил:
– Помните ли вы, молодые, клятвы верности, которыми обменялись?
– Истинно так, – отвечали молодые.
– Намерены ли сдержать их?
– Истинно так, – повторили молодые.
– Берёшь ли ты, Кьяртан Бобёр, сын Лейфа Чёрного, сына Миккеля Кузнеца, сына Фроди, перед богами и людьми эту девушку в жёны? Станешь ли ей хорошим мужем? Станешь ли заботиться о ней и о ваших детях? Станешь ли ей защитой и опорой?
– Беру, – кивнул Кьяртан.
– А ты, Альвдис Серые Глазки, дочь Радорма Дромунда, сына Рейста Масло, идёшь ли в супруги к этому юноше? Станешь ли хорошей женой? Станешь ли поддерживать огонь в очаге? Станешь ли хорошей матерью вашим детям?
– Что уж тут… – прошептала Альвдис. – Иду. Иду за Кьяртана Бобра!
– Клянитесь на кольце!
Поклялись. Испили из кубка. Вино горчило. Клятвы жгли губы. И солон, как слёзы, как кровь, как морская вода, был поцелуй новобрачных. Викинги гремели посудой и кричали «Vassheill!». А Кьяртан подумал, что это самое дурацкое венчание, которое он видел. И не желал иного.
Уже – не желал.
– А теперь пусть друзья жениха приготовят скамьи и всё потребное, – подмигнул Хаген оторопевшим парням. – Сегодня здесь всё же будет пир. Пир сыновей Лейфа Чёрного!
Вздохнул и добавил:
– А мы проводим нашего брата в последний путь.
С этими словами викинги подняли скамью, на которой лежал Кривой Нос, и зашагали со двора. Самар Олений Рог заиграл походную песню, но Хаген гаркнул:
– Отставить! Играй «Лафи и Йон». Он бы оценил. Братья – запевай!
И вечерний воздух взорвался рёвом из дюжины звериных пастей:
У каждого щит наготове
И меч обнажён.
Наденьте шлемы – и смело вперёд,
Ведёт вас Йон!
Кьяртан шагал рядом. И Бобёр ревел с волками да вепрями.
Шёл с ними и Вальдер Учёный. И не опирался более на трость.
А над западным краем неба, над алой колесницей солнца, раскинулся семицветный хрустальным мост-радуга. Мост в Чертоги Павших. И мнились в вышине улыбки не валькирий, но мёртвых предков и братьев. Предков и братьев, что ждали родича. Пусть он даже поспешил к ним раньше срока.
Буковый Лес дождь обошёл стороной. Нашлось немало годного хвороста. Поковыряли топорами даже старый сухой бук – он умер, ему не больно. Словом, погребальный костёр на опушке сложили добротный. Скамью с покойником водрузили сверху. Лейфа усадили перед пеньком, который на этот случай захватил с Вархофа предусмотрительный Сигбьёрн. Ему выпало быть казначеем после Кривого Носа. На колени Лейфу положили его оружие, рядом поставили клевец, а перед ним, на своеобразном столе – бронзовый кувшин с мёдом и чарку. Хаген набросил мертвецу на плечи плащ с воротником из чернобурки, а Слагфид надел ему на голову свою хвостатую меховую шапку. Ну и злата-серебра не пожалели. Чтобы никто в Вельхалле не сказал: что это, мол, за голодранец тут объявился?
Самар сел поудобнее и затянул тягучую, печальную мелодию. Смычок скрипел и срывался то в плач, то в визг. Потом Самар отбросил инструмент, утирая нос:
– Да ну, не могу я… простите, братья – ну никак…
– Нечего тут прощать, – Слагфид сел рядом, обнял музыканта.
Вальдер подошёл к погребальному сооружению, склонив голову набок. Не отрывая голубых глаз от друга детства. Заметил негромко:
– Как же ты изменился, сын Лейфа Чёрного! Не признал бы тебя нынче поутру.
– Ты никак прозрел? – спросил Кьяртан.
– Всегда полезно получить по голове, – грустно пошутил Вальдер. – В добрый путь, дружище! Не пожалела тебя жизнь, но никто не скажет, что ты прожил напрасно.
И добавил с неожиданной злостью:
– А кто скажет обратное, тому вырву язык. И этой очереди никому не уступлю!
Разожгли факела. Хаген сказал:
Запнулся. Скрипнул зубами. Протолкнул в горле ледяной ком горечи:
– …скроем.
Взял факел, шагнул к горе хвороста. Потом поднял глаза на Кьяртана.
– Поди сюда, брат.
Кьяртану показалось, что он ослышался.
– Поди сюда, братишка, – тепло повторил Хаген. – Ты сам назвал меня сегодня братом.
Торкель легонько подтолкнул юношу. Кьяртан сделал несколько неуверенных шагов. Хаген протянул ему факел. «Ты знаешь, что делать, – говорили глаза викинга. – Ныне – ты знаешь».
Огонь от огня, пламя от пламени, жар от пылающей головни. Из рук – в руки. Из уст – в уста. От сердца – к сердцу. От брата – к брату.
Кьяртан обошёл деревянное сплетение посолонь, и скоро златобагряный зверь, жадно урча, набросился на добычу со всех сторон. От жара трещали, сворачиваясь, волосы, перехватило дыхание, но никто не шагнул назад. Не сразу. Викинги – кровавые ублюдки, пропитанные солью мореходы, волки с дороги чайки, братья – взялись за руки и зашагали мрачным хороводом вокруг костра. Новая песня, древняя песня без слов, песня скорби и славы, летела в небо с языками пламени, искрами и дымом. Волчья молитва суровым волчьим богам.
Бобёр молился со всеми.
А Лейф Кривой Нос, объятый драгоценным златотканым плащом, огненной багряницей, достойной королей, грустно улыбался ему. И не было сил у Бобра скрыть это тяжкое горе.
А потом был пир в честь сыновей Лейфа Чёрного. Подивился Кьяртан, что викинги веселились и шутили, смеялись, сидя рядом с мертвецами. Мрачными были их шутки, тяжким было веселье, и мало радости звучало в смехе. Альвдис на том пиру слова не сказала. Да и сам Кьяртан помалкивал. Пил тоже в меру, чего нельзя было сказать о викингах. Морские бродяги хлестали пиво, мёд и вино бочками – и не пьянели. Всё хмельное, сколько его ни есть в мире, не могло залить пустоту утраты.
Ночью, когда все заснули, Альвдис хотела бежать. Одна. Девушка боялась. До одури, до тошноты. Боялась сказать «нет». Что бы они сделали с ней, этакой строптивой? Что помешало бы им пустить её по кругу? А после – добро, если убили бы, могли бы и на торгах продать, как скотину. И Кьяртан не сделал бы ничего. Не смог бы.
Да и стал бы? «Нет у тебя больше братьев, – звучали злые слова. – Ты сама того хотела».
Путь ей заступил Бьярки. Косматый, в медвежьей шкуре на голое тело, омытое чужой кровью, с горящим зелёным взором, он был звероподобен и страшен в свете новой луны. Берсерк не произнёс ни слова, просто глухо заворчал. Дочь мёртвого отца сделала шаг назад. Другой. Медленно, осторожно. Скосила глаза на боковую калитку. Тогда Бьярки буркнул:
– Даже не думай. Мой брат, мой земляк умер, чтобы ты не вышла за этого Лафи. Надобно ли мне учить тебя благодарности? Надобно ли дать Бобру совет в семейной жизни?
– Не говори ничего Кьяртану, – выдавила Альвдис как могла жалобно.
– Не скажу, – Бьярки отвернулся. – Иди спать, пока я добрый.
Вот тогда Альвдис наконец-то пожалела, что родилась.
Наутро у Вархофа собрались местные жители. Вёл их ещё нестарый, но уже совершенно седой человек, с мелкими цепкими глазами и крупным широким носом. Он представился как Эгиль Пенёк. Это был лагеман Северного Берега, в который входил и округ Боквид.
– Что вы сделали с Идмундом годи? – строго спросил знаток закона.
– Ты можешь сам поглядеть, – усмехнулся Хаген. – Открыть святилище!
– Дайте мне с ним побеседовать, – сказал Эгиль. – Наедине.
Беседа их длилась меньше, чем требовалось Хагену, чтобы выкурить трубку. Альвдис же обрадовалась, увидев своего брата Товара действительно живым и почти невредимым. У юноши впереди были нелёгкие дни: следовало сплотить и возглавить род, отстоять имущество перед охочими, коих, несомненно, скоро должно было прибавиться. Кьяртан сказал ему:
– Пошатнулась под тобой земля, сын Радорма, и я отчасти в том повинен. Коли тебе потребуется поддержка на тинге, можешь рассчитывать на меня и моих людей… э… то есть, я имел в виду, моих друзей, – быстро поправился Бобёр.
– Это я учту, – кивнул Товар.
Эгиль же вывел Идмунда годи прочь из храма, передал его родичам и обратился к викингам:
– Это дело кажется тёмным, тем не менее, лично мне более или менее всё ясно. Разумеется, придётся вынести его на альтинг. Радорм совершил злодеяние ещё до начала побоища, а Идмунд годи ему пособничал, и поделом им обоим. Кажется, никто не может требовать ни от кого никаких возмещений. Так или иначе, ваше присутствие на альтинге не обязательно.
– Меня это не заботит, – сказал Хаген, утаптывая пепел в чашечке трубки. – Нас вы можете объявить вне закона хоть нынче. Меня больше заботит будущее Кьяртана и его друзей. Скажи, что сделать, чтобы с них не требовали выкупа и не изгоняли с острова? Коли ты повернёшь так дело, то за мной не заржавеет. Золото не подвластно рже, – подмигнул викинг.
– Это такое дело, которое можно сделать, – заверил лагеман. – И не надобно сулить мне платы. Я бы сам должен осыпать вас золотом: вы всем показали, какое говно этот Идмунд годи. Теперь мало кто держится старых обычаев и живёт по закону… – вздохнул Эгиль.
– Думается мне, большие перемены грядут у вас на острове, – заметил Хаген.
– Да уж пора бы, – хмыкнул Эгиль.
Кьяртан и его друзья отправились проводить викингов на корабль. Альвдис осталась с братом – ей не за что было благодарить волков равнины ладей. Хравена несли на носилках. Колдун громко каркал: пить, мол, пить! Даг Длинный дал ему воды, но Хравен заплевал ему всё лицо: дескать, сам умывайся, а я браги хочу!
– Куда тебе, дрозд ощипанный! – усмехнулся Слагфид. – Весь корабль облюёшь.
– Дайте ему акавиты, пусть заткнётся, – с досадой отмахнулся Хаген.
Стурле Злого Барсука и Скулли Кашу вели под руки: всё же им здорово досталось от Радорма. Сигбьёрн, брат Стурле, отделался помятыми рёбрами. Вообще, каждый получил отметину на память о свадьбе Бобра. Больган Качал хвастал красивым и неопасным шрамом на щеке, Даг Полмарки прихрамывал, Йорг Неудачливый гордо нёс сломанную руку в лубке. Он же первым занёс ногу на корабельный трап.
– Куда прёшь? – полюбопытствовал Крак Кормчий.
– Дык э… на борт! – глуповато ухмыльнулся Йорг.
– Да на корень еловый ты мне на борту нужен, – сплюнул Крак. – Где Лейф?
– Лейфа мы вчера сожгли, – просто сказал Хаген. – Бобёр должен поставить по нему рунный камень. Вернусь – проверю.
– Когда вернёшься? – спросил Кьяртан с тревогой.
– И как с нами быть? – возмущённо встрял Больган.
– Сам же говорил, Лемминг, – хитро усмехнулся Даг Полмарки, – мол, недобор в отряде…
Хаген хмуро оглядел бравую ватагу – и вдруг расхохотался. Чистым и прохладным был тот смех, без шумящей пены высокомерия, без болотного смрада презрения. Вольный и задорный ветер с моря слышался в смехе викинга.
– Э, поймали, поймали на слове! – восклицал Хаген. – Я не могу взять вас теперь. Не такое дело у нас впереди, чтобы играть вашими жизнями. Но-но, не плачьте! Подберите сопли, братцы, – добавил он, видя досаду в глазах юношей. – Вы понадобитесь Кьяртану, у которого теперь начнётся весёлая жизнь. Впереди – альтинг. Каждый голос на счету! Но будущим летом вы, несомненно, сможете найти наш корабль в Гравике. Кто доживёт – добро пожаловать. Я скажу за вас слово Хродгару хёвдингу. За каждого из вас.
– А мне ты не посоветуешь уехать с острова? – спросил Кьяртан. – Я думал забрать Альвдис и податься куда подальше. Мир велик, разве нет?
– Твоей Альвдис это не понравится, – заметил Торкель.
– Я воспользуюсь твоим советом, – буркнул Бобёр. – Не стану её спрашивать.
– Взял бы я вас на борт, – Хаген скривился, как от зубной боли, – но… Знаешь, Лейф… он никогда о том не говорил, а я только нынче понял… Он хотел бы вот так прожить. На хуторе. Бондом. Стучать молотом в кузне, ловить рыбу, пасти коз, копаться в глине и в грязи. Он был хорошим викингом, но не от хорошей жизни, и не хотел становиться викингом. Я не хочу учить тебя, как надо жить – ты сам всё знаешь. Упрёшься овцебыком – возьму на дорогу чайки. Но я прошу тебя, Бобёр – не будь быком, будь уж бобром, ага? У тебя жена. И я очень хочу поглядеть на твоих детей. Своих-то мне не видать, – грустно закончил викинг.
Кьяртан вздохнул. Протянул руку, попрощался со всеми. Последним пожал руку Хагену. Тот крепко сжал ладонь юноши, глядя в чёрные глаза. Кьяртан выдержал холодный взгляд. И неожиданно воскликнул:
– А, троллю в зад! – и обнял Хагена.
– Ах ты морда бобровая, – проворчал Лемминг, тепло улыбаясь.
– Э, муженёк! – прохрипел Хравен с носилок. – Поди-ка сюда!
Кьяртан подошёл. Колдун осклабился, сплюнул в сторону:
– Хорош да пригож! Вдул бы я тебе, да не судьба. Ну, слушай сюда! – запрокинул голову к небу, хрипло крикнул, и скоро из леса вылетел здоровенный ворон. Птица присела на грудь чародею. Тот спросил:
– Узнаёшь эту тварь?
Кьяртан кивнул.
– Будут трудности – пиши. Родич Хугина найдёт нас где угодно.
– А потеряем «Свафнир», – добавил Крак, – одолжим у мертвецов «Нагльфар»[76]76
Нагльфар (исл. Naglfar) – корабль, обшитый ногтями усопших. В Рагнарёк на этом корабле поедут из мира Хель на битву с богами чудовища и мертвецы. Нагльфар – нордическая актуализация мотива Корабля-Призрака.
[Закрыть]. Так или иначе, вернёмся, не сомневайся, брат Лейфа!
– Благодарю, – раскланялся Кьяртан. – Думается, ваша слава послужит мне крепким щитом.
– А кстати, про славу, – Хаген прищурился, нехорошо усмехаясь, – где живут люди, которые убили вашего отца, Лейфа Чёрного?
– В Вязах, на хуторе Нестадир.
– Как туда добраться?
– От Восточной Бухты в Оферланде ехать по дороге полраста на запад и от хутора Двойное Дерево ещё немного на север. Возьмёте меня?
– Зачем?
– Что «зачем», Хаген?! – воскликнул Торкель. – Они убили его отца. Тебе не доводилось мстить за родичей, а мне – доводилось. И Хродгар бы меня понял! Парень имеет право…
– Ни к чему, – устало, но твёрдо сказал Хаген. – У Кьяртана будет многовато забот на берегу, так мне думается. А весть о том, что отец отомщён, принесут ветра. Прощай ныне, брат!
– Счастья вам на пути! – откликнулся Кьяртан. Понимал, что Хаген во многом прав, что месть так или иначе свершится, что подставляться под удар вовсе не обязательно, но…
Как бы поступил Лейф Кривой Нос? И как бы он поступил, будь у него Герда? Бобёр не знал.
– Стало быть – будущим летом в Гравике? – ухмыльнулся Сиггейр Сигурдсон.
– Лыжи не забудь, – хохотнул Хаген.
Теперь скажем вкратце, как повернулось это дело впоследствии.
На альтинге долго спорили, но лагеман Эгиль Пенёк сдержал слово. Благодаря ему весь ущерб, понесённый обеими сторонами на той жуткой свадьбе, списали на Радорма Дромунда. Но поскольку он пал, а с ним и многие его родичи, это сочли достаточным возмещением, и ни от Товара, ни от Кьяртана никто не требовал выкупа.
Кьяртан получил обещанное приданое – хозяйство Раудгард и зажил там с Альвдис. Конопляный Двор он подарил своему названному сыну Магни. Там стал жить его кум Армод Сигурдсон и Лингерда, жена его. Говорят, Магни вырос там и стал большим человеком.
Также говорят, что люди с Сухого Берега решили сквитаться с Бобром за Оспака Рябого. Но в том же году по острову поползли слухи, что вскоре после побоища на Вархофе в Восточную Бухту вошёл драккар под рваным алым знаменем с вышитым вороном. Пришельцы одолжили дюжину коней на одном из дворов и споро поехали на запад. Там они напали на хутор Нестадир и перебили всех взрослых мужчин, включая девяностолетнего деда Гримольфа, но не тронули ни женщины, ни ребёнка. Когда их спросили, за какое зло они обрекли мужей Нестадира смерти, чужаки ничего не ответили. Только написали кровью на воротах: «LEIFURSVART». Тогда люди на Линсее смекнули, кто отомстил за Лейфа Чёрного. Те слухи быстро остудили горячие головы с Сухого Берега, и больше торхены не причиняли никому неудобств.
Вальдер впоследствии стал лагеманом на Дымах и был дружен с Кьяртаном. И теперь звали его не Слепым, а Прозорливым.
Кстати, Лафи Хвост, сын Лёрмунда, выжил. Он до конца дней своих оставался калекой и уродом. За него выдали Тордис Жабу с Гнилого Двора. Думается, нетрудно сказать, за что получила она своё прозвище, и сами смекните, любо ли было этому Лафи жить с ней.
Известно, что Альвдис родила Кьяртану двух сыновей и дочь. Дочь назвали Сьёрун, в честь матери Кьяртана, а сыновья носили имена Лейф и Хёгни. Говорят, оба они стали достойными людьми. Но счастливо ли жилось их родителям, здесь не сказано.
Если вам случится бывать в тех краях, заверните на Конопляный Двор, и Магни бонд не обделит вас ни едой, ни пивом. Он покажет вам рунный камень. И вот что вы на нём прочтёте, коль достанет учёности:
«Здесь жил Лейф Кривой Нос, сын Лейфа Чёрного с Озёр. Он был объявлен вне закона за убийство Вальда сына Эрвальда и десять зим провёл в викингах. Потом он вернулся и убил Оспака Рябого с Торхенбарда. Он помог Кьяртану Бобру, сыну Лейфа Чёрного, отстоять право на руку Альвдис, дочери Радорма Дромунда. Он пал в битве на Вархофе. Там же его сожгли. Этот камень поставил в память о нём Кьяртан Бобёр, брат его».
Ниже есть мелкая, неразборчивая надпись. Она выполнена «обманными рунами»[77]77
«Обманные руны» (исл. villurúnir) – особые рунические шифры, которые употреблялись в том случае, когда нужно было передать информацию в замаскированном виде, чтобы непосвящённый не мог истолковать послание. Такой шифр получил, например, небезызвестный Снорри Стурлусон, в котором сторонники предупреждали его о надвигающейся опасности, но при всём своём уме он не сумел правильно интерпретировать послание, и в результате был сожжён в собственном доме.
[Закрыть]. Говорят, что читать её следует так:
«Законом страна держится, беззаконием – разрушается»[78]78
Старинная норвежская поговорка.
[Закрыть].
А другие толкуют так:
«Закон соблюдён, и Польза несомненна».[79]79
Девиз Наставника Дроны, Брахмана-из-Ларца, героя «Махабхараты» и трилогии Г.Л. Олди «Чёрный Баламут».
[Закрыть]
Правда, сам Магни Армодсон уверяет, что эта надпись означает «Мудакам закон не читан», но трудно сказать, заслуживают ли доверия его слова.
В том же году, глубокой осенью, в Равенсфьорде Хаген держал ответ перед своим хёвдингом.
– Где Лейф? – спросил Хродгар.
– Идём, – сказал Хаген. Знал, что вождь станет на него кричать, не сдержится. Не хотел, чтобы Хродгар дал волю чувствам на глазах прочих.
– Убили?! – гремел Хродгар подобно Хлорриди, гневноревущему богу грозы. – Как это – убили? Что это, скесса-мать, ещё значит – убили? Где ты был, Хаген!?
Хаген молчал. Он был там, со всеми, плечом к плечу с Лейфом. Он до сих пор чувствовал жар погребального пламени, и часто снилась щемяще грустная прощальная улыбка брата.
Хродгар расхаживал туда-сюда, мерил шагами убогий покой, ерошил сапогами солому. Остервенело дёргал чуб. Врезал кулаком по стене. С потолка посыпалась труха.
– Прости, братишка, – могучий вождь обнял Лемминга, – я не со зла…
– Да знаю, что не со зла, – без обиды кивнул Хаген. Тур же проворчал:
– Всё же ты был прав. То была лишняя тысяча. Та тысяча гульденов, которую мы получили в Гримсале. Проклятое злато. Оно сгубило нашего брата! Лучше бы мы зарыли те деньги… – Помолчал и добавил, – скажи, ты ведь с самого начала знал, что всё этим кончится?
Хаген молча уронил голову.
«Я знал».
