Текст книги "Волки и вепри (СИ)"

Автор книги: Хаген Альварсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Последней чертой стал ряд щитоносцев, за которыми укрылись остатки форнов, артов и верховых эринов. А ещё там, за рядом огромных, толстых, дубовых щитов, обшитых кожей, оббитых железом, усеянных медными шишками, стояли несколько сотен свежих бойцов. Отборных, лучших пехотинцев Его Величества. Седой прикинул – по всему выходило, что ещё тысячи три у Кетаха имеется. Против – от силы – полутысячи викингов. Уставших, израненных, вымотанных. Это если не брать во внимание голода и жажды… Но – то были северяне, Люди Заливов, в чьих жилах текла морская кровь, чьи кости резаны из прибрежных скал. Они все умерли в тот день, когда ступили на землю Маг Эри. А мёртвым неведомы ни стыд, ни страх.

На уцелевших ополченцев Арнульф отныне не рассчитывал. Щенки своё отлаяли.

Два строя, две стены щитов замерли друг напротив друга. В двух дюжинах шагов. Теперь союзники стали в глухую оборону, и хоть ты лбом бей – всё будет без толку. А если они одумаются, поднажмут…

– Приплыли, мать твою корягой, – высказался Крак. – И не прошибёшь ведь…

– Нет нужды прошибать, – заметил Орм, – постучимся вежливо – то тут, то там. Откроют – хорошо, мы отскочим. Нет – ещё лучше. Будем ждать нашего друга Найси ан-Тэгирнаха.

– Они всей силой ударят, – как бы между прочим проронил Хаген.

– Поглядим, – рассудил Арнульф, мрачный, как сам Отец Павших, – сделаем по-твоему, Орм.

И сделали так. Тяжёлые брюнтверы и секиры ломились в щиты, из-за щитов гадюками вылетали копья, глефы и длинные мечи-клейморы, жаля и калеча. Викинги пытались вклиниться в разъём, но всякий раз – безуспешно. Наконец люди Кетаха сообразили, что не так уж страшен тролль, как о нём говорят, и сами перешли в наступление. Впрочем, довольно осторожно: кучки меченосцев и копейщиков выныривали из укрытия, ввязывались в драку, оттесняли викингов, а на то место спешили щитоносцы, прикрывая соратников чудовищными торенскельдами. Каждый из северян получил зарубку на память, а Хродгара ловко ткнули копьём в живот и добавили клеймором, разрубив наплечник и задев кость. Пришлось его вынести с поля.

А солнце уверенно клонилось к западу.

– Ну что, Белый? – сварливо проворчал Крак. – Не выходит по-твоему ни хрена!

– День хвали к вечеру, – отмахнулся племянник ярла.

– Глаза разуй, хёвдинг! – напустился на него Эрлюг. – Скоро спать, а мы не ели!

– Тебе представится возможность утолить голод в Чертоге Павших, – усмехнулся Орм, – если ты пойдёшь туда, – указал на очередной отряд меченосцев Кетаха, схватившихся с людьми Хакона, – и соизволишь принять смерть от меча. Это лучше, чем стоять тут и скулить.

– Сразу после тебя, – могильным голосом отозвался Эрленд, старший брат Эрлюга.

– Позволь сказать, сэконунг, – устало попросил Хаген.

– Скажи уж, – фыркнул Арнульф, – хуже не будет.

Хаген снял шлем, опрокинул остатки воды из фляги на голову, утёрся рукавом:

– Тут валяется куча колесниц и лошадки беспризорные. Можно завалить кузова обломками копий, поджечь и пустить на их строй.

– Ну и что это даст? – пожал плечами Арнульф.

– Время, – Хаген поглядел на запад, провожая взглядом воспалённое светило, – ночью можно будет покинуть Маг Курои. Не думаю, что нас будут преследовать в потёмках.

– Да и Найси наверняка подоспеет, – сказал Альм Вещий.

– А когда ж мы успеем незаметно всё обстряпать? – удивился Эрлюг.

– Уже, Хроальдсон, – вымученно улыбнулся Хаген, – уже, добрые мои братья…

Действительно, уцелевшие ополченцы ловили коней, ладили, как могли, повозки, нагружали кузова горючим. Кернах расхаживал по полю и хрипло каркал, распоряжаясь.

– Сукин ты сын! – не без гордости воскликнул Арнульф, прикрывая ладонью утомлённые глаза. – Скотину тебе не жалко, живодёр?

– Жалко, – честно признался Хаген, – а только волков да вепрей, братьев моих, не хочу больше терять. Во всяком случае – не сегодня.

Так и сделали. Сомкнули скельдборг, отражая вылазки эринов, перестреливались с теми артами, кого не перебили щитовые девы, пока не подвели колесницы. Высекли огонь, разожгли факела. Кернах сказал:

– Жаль, ни смолы, ни масла. Долго будет разгораться!

– Не надо ни масла, ни смолы, – заверил Халльдор Виндсвалль, принимая факел. – Разойдись!

– А они не… того? – осторожно спросил Арнульф. – Не ответят своими чарами?

– Нам можно, ибо нас меньше, – сказал Олаф Падающий Молот, – и, кроме того, сегодняшний попутный ветер для стрелков – это не случайность и даже не благословение богов.

– Тогда, может, и ты чем удивишь? – спросил Арнульф.

– Ты слышал, – развёл руками ученик Видрира Синего, – мне, как и твоему чародею Хравену, запретили использовать умения в полную силу, а полумеры в таких делах я не знаю. Впрочем, мне действительно найдётся чем вас сегодня удивить, – нехорошо улыбаясь, закончил Олаф.

Халльдор же прочитал заклятие, и за конскими спинами загудело пламя. Не нужно было ни поводьев, ни стрекал, чтобы подгонять лошадей: жар и ужас направили их. Истошное ржание резало слух и сердце, когда горящие двуколки рушились на строй эринов, словно сорвавшиеся с неба звёзды. Вскоре запахло и горелой шерстью. Хаген стиснул зубы, не отрываясь глядя на очередную свою выдумку. Не болело сердце, когда пришлось убить ребёнка на глазах у матери. Не болело, когда пришлось вонзить нож в грудь соратнику ради незнакомой девчонки. Не болело – ну, не слишком болело, – когда вынимал глаз старому выкресту из друидов да провожал его по склону холма. Но трудно было без содрогания смотреть на бешенство обгорелых лошадей. И на людей, гибнущих под их копытами. «Так и с моей Сметанкой может случиться», – внезапно подумал Хаген. И – ужаснулся своей готовности привязать к белоснежной гриве пылающую головню. Коль нужда заставит.

– Воистину, ты двужильный, – негромко заметил Хравен, усмехаясь, – у тебя ещё остались силы о чём-то печалится, как я погляжу.

– А ты, между прочим, мог бы тоже чего-нибудь придумать, – зло выпалил Хаген, глядя в чёрную пропасть глаз колдуна. – Стоишь тут, как хрен корявый. Тряпкой машешь. Занятие, достойное многознающего мужа, ученика Чёрной Школы! Давай уже, призови своего повелителя, Кромахи, о котором я столько наслышан!

– Ты, Хаген, муж неразумный и к тому же настоящий доблодятел, – отвернулся Хравен. – Кабы знала проклятая птица, о чём говорит! Поверь, тебе бы лучше никогда – слышишь, ты, недомерок, – НИКОГДА не сталкиваться с Тем, Кого зовут Кромахи. Никогда больше не произноси этого имени, особенно – при мне. Не к добру.

Подивился Хаген, ибо ещё никогда не видел Увесона таким – разгневанным? смущённым? – нет, невыразимо печальным, словно одинокий ворон на облетевшем древе. Не знал, что и молвить. Слова – даже короткое «прости» – казались жухлой листвой. А колдун добавил:

– Я не знаю, ради кого, ради чего я стал бы звать Кромахи. Тем более, что я ему сильно задолжал. И он может потребовать вернуть долги. В любой миг. Так что… о, гляди-ка!

Горящие повозки и безумные лошади наделали-таки переполоху. То тут, то там на людях загорались одежды. Мало кто думал держать строй – тут бы пламя погасить да прибить наконец ошалевшую скотину! А серпы да крючья на колесницах делали своё дело…

А потом Олаф Падающий Молот всех удивил. Все знали, что он – берсерк, как и Бьярки, но мало кто видел его в священном безумии. Не пристало ученику чародея, за которым, как говорили, греется место в Золотом Совете, рвать на себе рубаху в упоении боя да пену на бороду пускать! А вот пришла нужда – и Олаф снял доспехи, стащил сорочку, стал на колени, положил перед собой молот и ткнулся лбом в землю… И – не человек поднял глаза на небо, но древний, страшный зверь, очнувшийся ото сна, восставший из тех далёких времён, когда предки северян только пришли в Страну Заливов вслед за отступающим ледником. Чудовище века не асов и ванов, но турсов и йотунов, чудовище из-за края мира, из мрачного Утгарда, смотрело на небо – и не могло его узнать.

Тот, кто минуту назад звался Олафом и был сведущ в разных ремёслах и тайнах, а ныне забыл и своё имя, и имена друзей, и наставников, и близких, и врагов, – поднялся, перехватил поудобнее молот и неторопливо направился в стан врага. Северяне в могильной тишине смотрели ему вслед.

– Я до последнего надеялся, что до этого не дойдёт, – признался Франмар Беркут.

– Отчего так? – слегка удивился Арнульф. – Вон у меня Бьярки…

– Медвежонок лопоухий твой Бьярки, – досадливо сплюнул Франмар. – Гляди, Седой, сейчас всё поймёшь.

И, воистину – безумие Бьярки Эйнарсона было воплями избалованного дитяти по сравнению с тем, что устроил Олаф. Небесный Утёс в его руках мерно вздымался и падал, чёрный от крови и налипшего мяса. Черепа лопались, как гнилые репы. Щиты, мнившиеся несокрушимыми, разлетались вдребезги. Мечи и копья тупились о широкую грудь. Даже дубинки, даром что деревянные и потому – опасные для берсерка, отскакивали от плеч и боков чудовища. Хвалёные бойцовые псы, которыми славилась Зелёная Страна, и те разбегались прочь, скуля и поджав хвосты. А берсерк в леденящем безмолвии копошился в размозженных черепах, выуживал мозги, беззастенчиво совал в рот, чавкал, запрокинув голову к чужому небу, и кровь обильно струилась по длинным светлым волосам…

– Меня сейчас стошнит, – предупредил Торкель. Его лицо отливало зеленью.

– Ты ж не ел ничего, дурила, – усмехнулся Хаген невесело.

– А, ну да, – почесал в затылке Волчонок, – забыл.

– Коли предложат мозгов говяжьих с горошком, – проговорил Лейф, – я, верно, откажусь.

– !!! – сказал Торкель и принялся блевать. Ко всеобщему смеху.

Арнульф же заявил:

– Думается мне, самое время его поддержать! Ибо неведомо, как долго он… ну, вы поняли.

– А как же – отойти, мол, пока время есть? – напомнил Унферт Алмарец.

– А я передумал, – рассмеялся старик. – Тебе надо, ты и отойди.

– Таким позором себя не покрою, – возразил Унферт угрюмо. – Веди, Седой!

И Седой повёл. Схватил копьё и с криком «ЗА МНОЙ!!!» поскакал в охваченный ужасом стан неприятеля. Как раз тогда вышел вперёд Феарвалл, конунг артов, натянул тетиву длинного тисового лука, наложил стрелу с обсидиановым наконечником и спустил в берсерка, выкрикивая заклятие. Вздыбилась земля, полетели во все стороны осколки камня, рухнуло навзничь белое чудище. Ободранная шкура висела лохмотьями. Феарвалл достал вторую стрелу – добить добычу, но Арнульф на скаку метнул в него копьё. Князь артов пал, к печали своих людей. А северяне врубились в смятённые ряды эринов, из последних сил круша всё живое. Старец гарцевал на гнедом, и меч Альдрег в его руке крутился мельницей смерти, уравнивая «никогда» и «навсегда». Седой прорубал себе дорогу в вечность.

Следовало, впрочем, отдать должное и Кетаху Ан-Клайду. То был высокий и статный муж немногим старше сорока зим. Медово-жёлтые волосы он носил по южной моде до плеч, правильное лицо украшали пышные усы и короткая бородка, а также шрамы. Алый плащ с золотым шитьём, пыльный и помятый, пламенел закатом на его плечах, а голос вселял надежду в сердца эринов. Несмотря на перевязанную голову и кровь из-под повязки, Кетах сын Морна твёрдо стоял на ногах, отдавал приказы и смело ввязывался в гущу сражения. Южане перестроились, мечники и копейщики снова скрылись за рядами щитоносцев, а викингам осталось колотиться секирами в запертые врата.

– Ну, и чего теперь?! – прошипел Сигбьёрн Скампельсон, зажимая свежую рану на плече.

Хаген махнул рукой – мол, отходим. По негласному уговору после Хродгара он стал старшим над сотней. Агнар и Вальгард, хёвдинги, ходившие в подчинении у Тура, не шибко слушались приказов Лемминга, но он и не настаивал. Для того, что задумал Хаген, строптивые вожаки были без надобности.

– Сыграем по правилам эринов, – усмехнулся сын Альвара, лихо подкрутил ус, хотя на сердце лежала глыба мрака. – Станем клином, а ты, Торкель, срежешь верхушку дуба. Как тогда, в Альстаде! Сможешь повторить?

Волчонок оскалился. О, то был памятный день и памятный удар! Тогда не было нужды – лишь бахвальство своей ловкостью. Теперь же на кону было великое дело. Решить исход битвы одним ударом и прославиться навек – что такое смерть по сравнению с этим? Волк должен совершить прыжок, а что бедная Эрна в Хлордвике изойдёт слезами…

В этом мире всегда найдётся, кому утешить красавицу.

– Я готов, – сказал Торкель.

– Прекрасно! – просиял Хаген. – Барсуки, вы как? Поддержите нас?

– А есть выбор? – хмуро бросил старший Скампельсон. Младший без слов поднял щит.

– И верно, выбора нет, – Хаген оглядел израненный хирд, – и у меня выбор небогат. Лейф, готовь клевец. Моди и Магни, Тормунд и Вермунд, Халли… ты брат Лейкнира Ледника? То был могучий боец, сам знаешь, не посрами память родича – он глядит на тебя из Чертога Павших! Эрик, Эйнар, Фроди… Готовы? Хорошо. Кольгрим… одного Кольгрима я, помнится, сгубил, а от твоей гибели, надеюсь, проку будет побольше! Слагфид и Самар, будьте так любезны, поддержите нас стрельбой навесом! Остальные – пошумите, устройте вапнатак. Ну? Хэй-йя!

Викинги забарабанили рукоятями мечей и секир в щиты, словно хотели грохотом пробудить мертвецов. Названные Хагеном построились «клином» и навалились на стену щитов. Оттуда прянули жала мечей и копий, но и викингам было чем ответить. Шумело железо, скрежетали клинки, свистели стрелы, ломались ратовища. Сколько продолжалось это безумие – Хаген не мог бы сказать, чтоб не ошибиться. Но что мог сказать – громко, чтобы слышно было за дубовой толщей, на языке сынов этой земли – было:

– Плачьте, эрины! Будет вам память, горькая память, память навеки…

И сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда наконец-то раздался могучий, звенящий сталью голос Кетаха Ан-Клайда – рядом, прямо за щитовой твердью!

– Лейф, Торкель! – завопил Хаген, срываясь на смешной визг. – ХЭЙ!!!

Лейф отбросил меч, ухватил клевец обеими руками и вонзил с размаху в щит перед собой. Хорошо вонзил, глубоко, прочно. Братья Скампельсоны тоже схватились за рукоять, дёрнули втроём, их потянули назад те, кто стоял рядом. Щитоносец подался вперёд, получил две стрелы от Слагфида и Самара, покачнулся. Торкель вскочил на накренившийся щит, пробежал по нему и перепрыгнул строй эринов. А в прыжке – обернулся и косо рубанул по спине короля Кетаха. И тут же, не глядя, очертил Хёггваром свистящий круг, отражая нацеленные клинки…

Кетах сын Морна из клана Ан-Клайдов, прозванный Крестовым, прекрасный и гордый король Маг Эри, несостоявшийся креститель Зелёной Страны, пошатнулся. Рассмеялся, и смех его был полон горечи. Прошептал:

– Плачьте, эрины… плачьте… нет, не плачьте. Смейтесь! Ваш король повержен простым бойцом… Есть чем гордиться, локланнах!

Торкель отбросил отцовский меч – второй раз в жизни! – чтобы поддержать падающего неприятеля. Не замечал, что кругом враги, что друзья пробиваются с боем, что битва вовсе не окончена, а эрины плачут, смеются, но вовсе не дрожат… Это вдруг стало не слишком важно. Волчонок бережно уложил чужого короля на землю. На чужую землю, которой этот король принёс не меньше горя, чем всё войско викингов. На землю, чуждую им всем.

Когда Хаген во главе дюжины бойцов стал рядом, Торкель перевернул Кетаха лицом к небу и накрыл тело златотканым плащом. Поднял на друга печальный взор:

– Кто это лежит, дружище Хаген? Это не мой король и не мой враг…

– Верно, – Хаген присел рядом, беззастенчиво запустил руку за ворот кольчуги мёртвого вождя, – это не твой враг. Это – олень благородный, твоя добыча. Есть чем гордиться!

– Он тоже так сказал, – проронил Торкель. – На Скельде. На нашем языке.

– Вот ведь как, – ухмыльнулся Хаген, подбросил на ладони два оберега – золотой крест Белого бога и серебряный языческий трискелион. – Этот конунг знал, как растить судьбу! Но сколько побегов пустило древо? Гляди – молился и старым, и новым богам. На всякий случай!

Поднялся, огляделся, крикнул эринам на Имраэге:

– Заберите вождя! И лучше бы вам сложить оружие – рухнуло ваше дело!

– Но мы-то ещё живы! – воскликнул юноша, чем-то похожий на павшего владыку. – Я, Конал, сын Конана, сын Гальбрэ, сестры ри-Кетаха ан-Морна, племянник вождя Ан-Клайдов, и мне не будет чести, коли я выживу, если пал мой повелитель! Смерть вам, локланнахи!

– BЮis! BЮis an lochlannach! – зашуршало над Маг Курои, когда эрины, арты и форны, плача и смеясь, бросались на викингов, как знаменитые местные волкодавы – на волков. Из последней уцелевшей баллисты убили гнедого под Арнульфом, закололи Вальгарда хёвдинга, подсекли ногу Лейфу, Хаген получил по рёбрам глефой и свалился рядом с юным Кольгримом, коему напророчил смерть. Сквозь шум битвы услышал пение волынки, а потом смолкло и оно, и бородатую голову вождя буйных островитян-геладов, Утхера из клана Доббхайров, подняли на пике. Кто-то из северян затянул «Гуталанд», но вскоре песня сменилась изумлёнными возгласами, конским храпом, ржанием и топотом, высоким пением рогов. Отчётливо слышался свист клинков.

Пересиливая боль, Хаген поднялся, вгляделся вдаль…

Крик радости узнавания разорвал горло, калёным железом отозвался в груди, вышиб непрошенные слёзы. Этого не могло быть. Но…

С северо-восточного края Маг Курои мчались всадники в цветах клана Ан-Мойров, проклятого клана, а впереди летела, подобная валькирии, прекрасная и страшная Эмери тир-Кормак. В сумерках сияли её глаза, волосы испускали неземной свет, кроваво блестел кривой меч в её руке – тонкой, но крепкой! Рядом скакал рыжий ражий детина, избивая всех подряд шиповатой палицей, а чуть позади – черноволосый витязь с копьём, багряным от браги жизни. Хаген подумал, что рыжий – это, верно, Риад ан-Кормак, братец Эмери, а кто сей бледный юноша с горящим от ярости взором – тоже, видать, какой родич?

Эмери заметила викинга, развернула коня, затоптала незадачливого эрина. Хаген сделал шаг навстречу – и понял, что зря. Рёбра скрипели, отзываясь болью. Так и стоял, улыбаясь, стараясь не морщиться, но и не вытирая слёз. Эмери подъехала, соскочила с коня и без лишних слов бросилась ему в объятия. Хаген стоял, прижимая к поломанным рёбрам желаннейшую из дев, не в силах оторваться, а вокруг кипела буря ярости Эрлинга.

Но Хагену и Эмери вдруг стало на это наплевать.

– А я знал, что ты доберёшься, – прошептал викинг, снимая губами слёзы с девичьих щёк.

Только сейчас он заметил, что рыжая дочь вождя выше его на голову, что его позабавило.

– А я знала, что ты меня дождёшься, – лукаво улыбнулась Эмери.

Вдруг северный край Поля Курои взорвался грохотом. Не разжимая объятий, Хаген и Эмери обернулись. Эрины не плакали и не смеялись – они вопили, охваченные ужасом. Гремели горны, волынки и барабаны, вились полковые знамёна, стучали башмаки, копыта, колёса двуколок. На зелёном полотнище раскинулось древо – королевский стяг Глен Мор, Великой Долины, накрыл землю и небо, шумя молвой о павших.

– Гляньте-ка, кто на пир явился, – проворчал Хаген, – и трёх зим не прошло…

…Наверное, союзники-южане, даже лишившись предводителей, всё-таки вышибли бы клыки северным волкам да вепрям, но боковой удар Ан-Мойров ошеломил их и дал викингам время продержаться до подхода войск Найси Ан-Бетада, сына Тэгирнаха Сурка. Те из южан, кто пережил резню в сумерках, наутро примерял рабские обноски.

Таковых, впрочем, было немного.

…Арнульф выбрался из-под убитого коня, потрепал горемыку по холке. Огляделся. Удивился – почему меч так лёгок? Перевёл взгляд на обломок клинка в руке.

– И вечность имеет свой предел, – беспомощно пробормотал старик. – Мой меч сломан, а я – ещё нет. Может, я слишком стар, чтобы умереть? А вы, друзья и соратники, – обвёл рукой Поле Курои, взывая к мертвецам, – вы нынче узнали тайну, которую я приберёг для вас. Я привёл вас сюда, чтобы вы помогли мне умереть. Увы! – напрасна ваша жертва. Никогда мне не получить от вас прощения. Навсегда позор останется на моих сединах.

Арнульф Иварсон, Седой Орёл, легендарный морской король, вождь викингов, Гроза Эрсея, Ужас Маг Эри, не имел сил даже плакать. Просто застыл бело-красным древом, берёзой с ободранной корой, и растерянно глядел на приближающееся войско Глен Мор. Многие слова вертелось на языке, точно угри на сковороде – где же вы были, союзники? уж не стояли ли за дальними холмами, наблюдая за побоищем? что скажете моим людям, павшим за ваше дело, и что я должен говорить их близким? Но когда Найси ан-Тэгирнах на серебристом коне поравнялся с ним, а рядом покачивался в седле Бреннах Чайный Куст из Золотого Совета, преспокойно покуривая трубку да поглядывая по сторонам с холодным вниманием – погасли угли в душе старика, подёрнулись пеплом, седым, как его волосы. Сэконунг коротко поклонился:

– Привет тебе ныне, сын конунга! Гляжу я, не торопился ты к нам на праздник. Уж прости, мало потехи ты теперь тут найдёшь!

И, не дожидаясь ни ответа, ни привета, отвернулся да заковылял прочь, опустив голову.

12

Хродгар сын Хрейдмара очнулся через пару дней. На телеге. День был ветреный и пасмурный, от реки веяло прохладой. Чирикали птички. Но запах крови, железа и копоти въелся в кожу молодого вождя. И не отпускала сердце тревога. Тяжкий бред, два дня мучивший Хродгара, упорно не желал отступать. Болото. Чёрное вязкое болото…

– Очнулся? – прощебетало совсем рядом. Чужая тревога немного погасила собственную, хоть это и было постыдно.

Хродгар пошевелил головой.

И – мир сократился до знакомого круглого лица, размеченного веснушками, украшенного вздёрнутым носиком и русыми прядями, выбивавшимися из-под шапочки. Небо уместилось в глазах любимой. Ньяла О'Байрэ, возлюбленная ведьма, склонилась над раненным викингом.

– Ты чего тут делаешь? – захрипел Хродгар. – Я тебе что сказал – оставаться в Фион Лиа! Как ты тут очутилась?

– На метле прилетела, – съязвила Ньяла. – Лежи тихо, я тебя едва заштопала.

– И не только тебя, дружище, – добавил Хаген, придержав мерина у телеги. – Хитра твоя хекса – ехала в обозе с самого начала. Но от её хитрости вышел прок, и многих наших она спасла из хищных лап валькирий, хе-хе-хе. А ты ещё наказывал мне о ней позаботиться! Ха! Да Ниала О'Байрэ сама о ком хочешь позаботиться! Верно, целительница?

– Мы победили? – перебил Хродгар сурово.

– Нетрудно сказать, – грустно усмехнулся Хаген. – Ты не слышал, хёвдинг, как ревело пламя погребальных костров на Поле Курои, как радостно кричали на рассвете голодные стервятники – им тоже перепало лакомства на том пиру… – и жёстко добавил, – так что ты давай, приходи в себя поскорее, становись на ноги – нам тут кое-что перепадёт сверх доли.

– Ты займись, – бросил Хродгар, закрывая глаза. – Я какой-то полумёртвый.

Хаген вопросительно глянул на Ньялу, та кивнула. Хаген кивнул в ответ и отъехал.

У него не было сил смотреть, как милуются Хродгар и его ведьма. Чужое счастье горчит завистью, коли нет своего, а зависть – это Хаген знал хорошо – сильнейший из ядов.

По итогам войны геладам и северянам достались земли на побережье, к северу и к югу от устья реки Аллайд. Жители Глен Дайбханн этому соседству не слишком обрадовались, но их мало кто спрашивал. Тем более, что северяне остались отнюдь не в меньшинстве.

Так, поселиться в Зелёной Стране решили люди хёвдингов Агнара и павшего Вальгарда, половина уцелевших бойцов Орма Белого, кое-кто из Хединсфьорда и Эорсфьорда, а также младший сын Хроальда Дальге, дроттинга на Хьёрсее, Эрлюг Крачкино Яйцо. Расчёт у него был такой, что отец по закону оставит одаль в наследство старшему, Эрленду, а жить до конца дней приживалой, бродягой и викингом Эрлюгу не шибко хотелось. Эрленд приветствовал это намерение, и добавил, что и отцу то придётся по нраву.

Но не по нраву то решение пришлось Орму Белому. Талсейский этелинг сказал:

– Помнится, кое-кто из вас клялся служить мне до смерти, либо до тех пор, пока я не освобожу вас от клятвы. Вы не умерли, я тоже, и от присяги никого освобождать не намерен!

– Смилуйся, владыка! – выступил Асгрим сын Сёрли, один из хёвдингов Орма. – Кто же говорит, чтобы мы перестали служить тебе. Но служить ведь можно не только за веслом и на поле битвы. Мы будем держать эту землю и платить тебе с неё дань, когда захочешь.

– На это я согласен, – милостиво кивнул Орм.

– А я не согласен! – дерзко выступил Агнар хёвдинг. – Я не служил сыну Эрика, я, мои люди и люди Вальгарда Валарсона присягали Хродгару Туру, и мы не станем платить чужаку.

Примерно так же сказали и гелады, лишившиеся вождя из клана Доббхайров, но не земель и не гордости. Тогда Хаген попросил слова:

– Хродгар Тур ныне ранен и не смог прибыть на совет. Я говорю от его имени.

– Ну так говори, – позволил Найси. Сын короля Глен Мор сидел на особом помосте, благостный и величавый. Он был здесь главный и мог себе многое позволить. В том числе – и отобрать землю у союзников, а их объявить вне закон да изгнать «на север и в горы».

– Нам нет смысла ссориться из-за туши кита, – рассудил Хаген, оглядывая соратников, чуть склонив голову, выказывая почтение и пересиливая боль в рёбрах, – ибо кит этот огромен. Восемь растов на север от устья Аллайда, и двенадцать – на юг! Есть где развернуться, не так ли? Что ж мы будем кричать тут, как птицы на базаре? Да и тебя, Агнар, от службы никто покуда не освобождал. И уважаемым островитянам есть кого благодарить за добычу! Ведь правда?

– Что ты предлагаешь? – нахмурился Агнар.

– Нетрудно сказать, – улыбнулся Хаген, глядя, однако, не на строптивого Агнара, а на Орма. Тот застыл, сложив руки на груди, также улыбаясь, но холодная ненависть сквозила во взоре, и чуть подрагивали уголки губ. Это порадовало Хагена недоброй радостью.

– Нетрудно сказать, – повторил Убийца Жестокого, побратима Орма. – Поделим побережье на три скиплага[55]55
  Досл. «корабельный округ» (норв. skiplag) – отрезок побережья, с которого собиралось ополчение (лейданг).


[Закрыть]. С одного дань пойдёт Орму Эриксону, со второго – Хродгару Хрейдмарсону, а с третьего, где сядут гелады – Бьёлану Сумарлидарсону. Да и тебе, Найси, сын Тэгирнаха, не придётся заботиться о безопасности побережья. Что скажете?

– Скажу, что твои речи не лишены смысла, – властно молвил Найси. – Будь посему!

Геладцы получили восемь растов на взморье Тир-на-Морх, Эрлюг Хроальдсон – Кэр-Мадад и окрестности, Асгрим и Агнар, которых переселенцы тут же выбрали в херсиры, поделили пополам кусок побережья к югу – по шесть растов на скиплаг.

– Не возражаешь, Арнульф Иварсон? – возвысил голос Найси.

– Делайте, как считаете нужным, – безразлично отмахнулся старик.

Там же Бьёлан Тёмный созвал геладцев и спросил, признают ли они его вождём.

– Мы бежали с островов от голода, холода и воли Сомерледа Ан-Тайра, – ответил косой длиннолицый муж от имени всех переселенцев. – Кто б думал, что и здесь придётся терпеть власть этого клана! Впрочем, – добавил он со смехом, – мы такой горячий народ, что и тут не уживёмся, коли не будет над нами сильной руки да умной главы. Мы – твои люди, Бейлан Трове!

Тогда Бьёлан обернулся к Ньёрун, которая перевязывала ему плечо, и произнёс:

– Я дам за тебя годовой доход с трёх дворов, коли ты станешь мне женой.

Та от изумления выронила концы повязки. Пришлось всё начинать заново.

– Ты… ты не шутишь ли надо мною, сын ярла?

Потешно было смотреть, как грозная воительница, неукротимая в сходке мечей, бесстрашная на борту своей «Ратной Стрелы», смущённо бормотала, пряча взор, пытаясь закончить перевязку трясущимися руками. А Бьёлан сын Сумарлиди молчал. Ждал. Так долго ждал…

– Но… но я… ты сам понимаешь, – неловко выговорила Ньёрун.

– Что я должен понять? – ровным голосом уточнил Бьёлан. – Что мы с тобой оба одиноки, как дырка на китовой спине, и что мы оба не столь уж молоды? Тогда тем более нам не следует терять времени даром! Что ты уродлива, как скесса[56]56
  Специфическое исландское слово для обозначения тролля женского пола (skessa, skass).


[Закрыть] пещерная? Всякому, кто скажет такое, я вырежу язык. Что я бледен, словно труп, и в женихи не гожусь, как Альвис из двергов[57]57
  Подробнее см. «Речи Альвиса» из «Старшей Эдды».


[Закрыть]? Могу поклясться, что во всём прочем я живой человек. Что у нас может не быть детей? Не беда, усыновим кого-нибудь, в мире полно сирот. Или тебе, Ньёрун, так уж важно быть скъяльд-мэй, и ты боишься, что в замужестве утратишь доблесть, как то случается с валькириями? Тебе ничего подобного не грозит. Ничего не изменится. Мы будем, как и прежде, ходить по морю, на вёслах и под парусом, борт о борт, бок о бок. Или ты уже обещана кому-то?

Ньёрун долго молчала. Наконец подняла глаза, прошептала:

– Что ж ты раньше не посватался? Что же слова не молвил?

– Нет нужды мужу жениться, коль нет у него своего угла, – дёрнул здоровым плечом Бьёлан. – А теперь, как ты слышала, мне есть где зимовать, и где я буду хозяином, а не приживалой.

– Славная же парочка выйдет из нас – Тёмный и Чёрная! – покачала головой воительница.

Свадьбу решили праздновать той же осенью. Но ни Хагена, ни его друзей там не видели.

Хродгар скоро поправился настолько, что мог ходить без посторонней помощи. Узнав, что Орм решил осмотреть свои новые владения и там же зимовать, Любовник Ведьмы, как прозвали молодого вождя, приказал готовить «Свафнир» к отбытию. Братья не мешкали. Никто не желал оставаться в этой земле сверх необходимого, а между тем близилась осень, а с ней и шторма. Прощальная попойка прошла тихо и мирно. Хаген рассчитался с Олафом Безродным за меч Альрикс двумя дюжинами гульденов и хвалебной песней и пожелал берсерку скорейшего выздоровления. Сердечно попрощался с Кернахом – филид решил осесть в Гелдалаге, как назвали занятое островитянами побережье, и служить там на страже закона. Остался и Бреннах Мак Эрк. На пиру он мало ел и пил, говорил и того меньше, а потом пошёл на берег и в одиночестве играл на арфе. Хаген удивился и решил узнать, что стряслось.

– Тебя кое-кто ждёт на острове Гелтас, – напомнил Лемминг.

– Если ты говоришь об Игерне, дочери Сеаха, племяннице Сомерледа Ан-Тайра, то мне мало проку возвращаться к ней, – вздохнул Бреннах.

– Отчего? Ты разлюбил её? Здесь птицу нашёл?

– Я говорил с Бейланом Трове, – арфист перестал играть, обернулся к Хагену, и тому захотелось погладить его по голове и дать пирожок – таким несчастным казался скиталец. Хаген кивнул. Бреннах продолжил:

– Бейлан сказал, чтобы я и думать не смел о дочери Сеаха. Сказал, что не убил меня только потому, что я, мол, твой друг, а с тобой у него мир. О как! Сказал, что… да ну, в задницу. Сам понимаешь. Кто я, и кто – она. Да и тебе немного смысла – слать к ней сватов. Просватали её! Ещё по весне, ага. За нашего доброго друга Орма Белого… – зло дёрнул струны, дребезг огласил берег, отразился от морской глади, спугнул чаек. – Орм будет ей мужем. Орм остался здесь. А мы, дуралеи, готовы вплавь до дома милой девы! А ему хоть бы хрен. Ох, бедная Игерна…

– Ну так тем больше у тебя причин ехать на Гелтас! – воскликнул Хаген, схватил Бреннаха за плечи, встряхнул, едва не вырвал арфу. – Что ты тут расселся и слёзки льёшь, как дождик в долине?! Выкрадем её, увезём на Север или ещё куда, и будете счастливы!