Текст книги "Волки и вепри (СИ)"

Автор книги: Хаген Альварсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Я так понимаю, – сказал Хаген, – они прибыли не из Южной четверти, откуда родом Хейдис, а появились тогда же, когда и туманы на курганах, и прочие ваши неприятности?

– Проницательное замечание, – одобрил Сельмунд. – Эти перебьют всех моих людей и не вспотеют, потому что мертвецам сие, как известно, не свойственно… Короче, юные герои: вам есть, что мне предложить?

– Уведи как можно больше людей из дворца сегодня вечером, – сказал Хродгар. – Убери стражу. И не высовывайся сам, пока всё не кончится. Тут нынче ночью будет мокро от крови. Будет жаль, если пострадают посторонние.

– Что вы задумали? – напрямую спросил Сельмунд.

– Во-первых, – загнул палец Хродгар, – отправить Тивара на вечную охоту. Больше нога его не ступит в Гримсаль. А во-вторых, как было сказано, убить твою жену.

– Как вы собираетесь это сделать?

– То наши трудности, – отрезал Хродгар.

– У меня будет к вам просьба, – неуверенно проговорил Сельмунд, пряча взор. – Кольгрим…

– Э нет! – вскинул руки Хродгар. – Это – твоя трудность.

– Но что вам стоит? – с недоумением и мольбой воззрился Сельмунд на викингов.

– Гляжу я, – презрительно бросил хёвдинг, – ты боишься мести мальчишки…

– Я займусь этим, – неожиданно перебил Хаген.

– Уверен? – Хродгар тревожно глянул на друга.

– Не за так, – продолжил Хаген. – В обмен на услугу. Тебе, герре Сельмунд, должен быть знаком некто Альвард Учёный. Я видел его в городе.

– Он жив ещё? – вскинул брови регинфостри.

– Представь себе. Возьми его назад ко двору, вместе с сыном, причём немедленно. И можешь быть уверен, что королевич не увидит нового дня.

– На это я согласен, – кивнул Сельмунд, – но вряд ли Альвард отблагодарит тебя. Великовата цена для его возвращения к хорошей жизни.

– Альвард не узнает, – потребовал Хаген. – Ведь не узнает, не так ли? Старик был хорошим учёным, а малец не будет хорошим королём. Больно болтлив.

– По рукам, – вздохнул Сельмунд.

– А своей королеве скажешь, – добавил Хродгар, – что мы отказались от дела. Ибо я с ней прощаться не намерен. И уж постарайся, чтобы она тебе поверила.

Когда Хаген и отряд стражников из дворца прибыли к убогой хижине Альварда, то повстречали там давешних разбойников. Они пришли к старику стребовать должок его сына, но немного опоздали. Завидев стражу, головорезы застыли, как тролли под ярким солнцем, и долго провожали глазами торжественный поезд. Разумеется, рисковать из-за сотни марок не стали.

– Будет у меня поручение к твоему сыну, – сразу же сказал Хаген Альварду, прерывая начавшийся было поток благодарностей, – вот деньги, пусть купит три бочки смолы и спрячет где-нибудь в развалинах недалеко от Хаугенфельда.

– Вряд ли он согласится, – с сомнением покачал головой старик.

– Ты не понял? – негромко, но жёстко проговорил Хаген, глядя в глаза учёного глазами викинга. – Я не спрашиваю его согласия. Я ему приказываю. Я ему плачу. На правах помощника державного советника. Мне насрать, что он боится. Мне насрать, что у него похмелье. Мне больше не к кому обратиться. Поясни ему, да не мешкай. Наш друг Хравен видел там пустую пивную «Слепая подкова» – место подходящее.

– Я всё сделаю, герре, – неожиданно произнёс Грис слегка дрожащим голосом.

– Да не болтай, а то язык вырву, – добродушно пообещал Хаген.

И поехал прочь.

Викинги провели остаток дня в покинутой лачуге Альварда. Линсейцы по очереди дежурили снаружи. Хаген и Хродгар играли в тэфли. Вождь спросил:

– Зачем ты нанял этого пьянчугу Гриса? Он же бестолочь!

– А ты думаешь, люди королевы за нами не следят? – возразил Хаген.

Тут явился Хравен, усталый, но довольный:

– Яльмар с нами. Мертвец оказался сговорчив! Я спрятал его в хольде, в нашей комнате, под плащом-невидимкой. Он отвлечёт на себя ведьму, пока мы будем заняты её ненаглядным Тиваром. Если повезёт, он её устранит. Если же нет…

– Нам всё равно возвращаться, – пожал плечами Хродгар.

– Смола готова? – спросил колдун.

– Всё путём, – кивнул Хаген. – Устроим на Хаугенфельде пламенный Муспелль.

– Будет весело, – одобрил Хравен.

А потом лёг в углу и тут же захрапел.

Вернулся Торкель. Он был мрачнее мглы над Хергенесом. Сел в другом углу, взял вчерашний кувшин акавиты и выхлебал остатки. И даже не поморщился.

– Ты сказал рыжей, что мы уходим? – спросил вождь.

– Сказал, – зло сверкнул глазами красавчик. Вешняя синь под веками сменилась льдом.

– Ты сказал, что мы не вернёмся? – тихо уточнил Хаген.

Торкель молча сопел, уронив голову. Светлые пряди свисали грустными сосульками.

– Так сказал или нет, Волчонок? – повторил вопрос Хродгар.

Торкель резко вскинулся, лицо дёрнулось, исказилось в злобе и досаде, но викинг тут же взял себя в руки, и лишь устало уронил:

– Сказал-сказал. Нет причин беспокоиться. Поверила.

– Потому что плакала? – усмехнулся Хаген уголком рта. – Мало веры женским слезам. А кстати, ты у неё выспросил, где держат королевского ублюдка?

– Недоброе дело ты задумал, сын Альвара, – заметил Торкель невпопад.

Сын Альвара безразлично пожал плечами:

– «Воскликнул Хаген: пустяки! За всё в ответе я[18]18
  «Песнь о Нибелунгах», авентюра XIX, пер. со средневерхненемецкого Ю. Корнеева.


[Закрыть]».

Хейдис вышла к обеду, как всегда, с небольшим опозданием. Как всегда, в сопровождении свиты, охраны и малыша Кольгрима. Как всегда, нарядная и прекрасная. Сельмунд же, как всегда, приветствовал её стоя.

– Где же наши дорогие торговые гости из Седерсфьорда? – с лёгким удивлением спросила королева. – Разве их не звали к трапезе?

– Отбыли за два часа до полудня, – сказал, улыбаясь и кося глазом чуть сильнее обычного, Сельмунд, – они просили передать, что сильно сожалеют, что не могут лично попрощаться с Фрейей Коллинга, что смиренно просят прощения и желают здравствовать Вашему Величеству, – слегка поклонился королеве, – и Вашему Высочеству, – кивнул Кольгриму.

– Жалко! – сказал Кольгрим. – Они забавные. И пёсик у них хороший… Я тоже такого хочу!

– Будет тебе пёсик, – тепло заверил Сельмунд, гладя мальчонку по кудрям.

И стараясь не замечать взгляда, коим наградила его венценосная ведьма.

Эрна дочь Эрнгарда поклялась себе, что не станет плакать. Ни слезинки не прольёт по златовласому пригожему Торкелю. Смазливый мерзавец не стоит красных глаз, опухших век и сорванного голоса королевской эскмэй. Королеве не нужна зарёванная корова вместо служанки, да и малыш Кольгрим испугается. Он и так последнее время кричит во сне! А что разбились надежды и мольбы, что отец останется неотомщённым, а гибель его – напрасной, что город утонет в кошмарах безлунных ночей, а вместе с городом – и сама Эрна, и её безумная матушка, и все, кто ей близок…

И это вовсе не повод рыдать. Все смертны.

А станет невмоготу – глубока по весне Колль-река, высоки башни королевского замка…

Главное девушка выдержала. Расспросы взбешённой Хейдис. Речь повелительницы текла тёплым неторопливым потоком, без перекатов и стремнин, но глаза – глаза не лгали. Четыре зимы рядом с ведьмой научили Эрну сразу распознавать этот огонёк – холодный, гнилостный, беспощадный, этот наклон головы, невольное верчение обручального колечка, пощипывание рыжей пряди… Королева злилась, и скрывала это не так хорошо, как ей бы хотелось.

– Они уехали, – твердила Эрна, глядя в зелёное полыхание очей владычицы, – не прощались. Один из них, тот, что был с пёсиком, Торкель… – голос всё-таки дрогнул, но Эрна сглотнула горький ком, не желая радовать королеву своей болью, – Торкель подарил на прощание перстень, но это оказалась дурацкая медяшка, и я его выбросила. Да будь он из белого золота – и то не оставила бы. Торкель сказал, что им не тягаться со здешними чарами, так и сказал, да.

– Не печалься, Эрна, – всё так же тепло молвила Хейдис, – ты себе ещё найдёшь героя на белом коне в сияющих доспехах. Ступай, милая, можешь быть свободна.

Эрна благодарно кивнула и удалилась. Между лопаток пробежали мурашки: бездумный взгляд одного из Белых плащей скользнул по спине.

Свободна? Что бы это ещё значило?

Девушка случайно взглянула на юг. Там, где-то над Ниданесом, наполовину затопленном талыми водами, в безмолвии кружили птицы.

Вороны.

Да чёрный дрозд сидел на распахнутой ставне детской спаленки.

«Как же, уехали они», – с улыбкой подумала Эрна.

Слезинку счастья не смогла сдержать – просто смахнула её украдкой.

6

На Хаугенфельд братья-викинги отправились в восьмом часу пополудни. Город, и без того малолюдный на отшибе, казалось, полностью вымер. По пути им никто не встретился, кроме бродячих собак да кошек. В вечернем небе плясали ранние ласточки, пару раз мелькнула над головами летучая мышь. И всё.

Торжественное и печальное зрелище являл собою брошенный город, ещё недавно кипевший жизнью. Пустые окна, стремительно обветшалые дома, покосившиеся заборы и вывески, распяленные пасти ворот – их даже не заколачивали. Люди давно покинули дворы. Не горели огни, не дымили очаги, не лилось пиво в харчевнях. Не слышалось ни музыки, ни голоса человеческого, ни звука шагов. Лишь цокот копыт отдавался гулким эхом. Хагену вспоминалось, как они не единожды покидали разорённые города – и с Арнульфом, и уже без него, оставляя позади трупы и пепелища, но каждый раз, даже в Эрвингарде, им с спину смотрели десятки глаз. Иногда – с ужасом, иногда – с облегчением, а порою – с ненавистью и гневом, и громкими мыслями о мести, и скрежетом зубов. Здесь было иначе.

Здесь не было ничего.

И там, в Эрвингарде, они чувствовали себя мертвецами, Дикой Охотой Отца Павших – а здесь каждый шаг приближал их к настоящим мертвецам. Это было… забавно.

Три бочки смолы, как и договаривались, обнаружили в зале пивной «Слепая подкова». Как уж не сробел Грис Альвардсон их туда доставить – осталось загадкой. Нашлась и подвода. Впрягли лошадок Хродгара и Лейфа да покатили на курганы.

– Драугры пробуждаются за час до полуночи, – сказал Хравен, – у нас на всё про всё два часа.

– Должно хватить, – заметил Лейф, – хотя придётся повозиться.

– Не по мне рабский труд, – проворчал Торкель.

– И мне мало радости рубить дрова да гваздаться в смоле, – заверил его Хаген, – но рабов бы нам сюда не пригнали ни за какие деньги, уж поверь.

Развели костры, засучили рукава и принялись за работу: кто колол найденные деревяшки да вязал их в частокол на меже Хаугенфельда, кто резал густую смолу, нагревал в котелках, обмазывал колья и склоны ближних могил. Получилось не так внушительно, как задумали, зато хоть успели в срок: над Полем Курганов уже сгущался туман.

– Начинается, – потирал руки Хравен.

– Надеть брони, – приказал вождь, – проверить оружие. Коней-то привязали?

– На дворе в полусотне фадмов, – напомнил Лейф, – сам вязал, не сбегут.

– Жалко будет, если Сметанку сожрут, – сказал Хаген.

– Нас тебе не жалко, злобный ты лемминг? – хмыкнул Бьярки.

– Держи настойку, – колдун протянул ему фляжку, – два глотка. Я туда вина добавил и корицы, чтоб не так противно было. На всякий случай. Выпьешь, если станет совсем жарко и нам понадобится твоя священная ярость. По решению Хродгара.

– Жарко станет, когда мы тут всё подожжём, – усмехнулся Торкель.

Впервые за целый день.

А потом дрогнула земля, покатились камни по могильным склонам: это раскрывались курганы, выпуская промозглое дыхание Нижнего мира. Смердело плесенью, мокрой землёй и, разумеется, гнилой плотью. Холмы пели десятками чёрных распяленных ртов. Холмы стонали, выли и ревели. Земля кричала, рожая мёртвых детей. Сотни мёртвых детей.

А может, и тысячи.

И гневно, раскатисто гудел охотничий рог мёртвого короля.

– Когда полезут – рубите им головы, – напомнил чародей, – приставляйте к задницам и сталкивайте обратно в могилы. Можно, кстати, поджечь вон тот холм, а то темно.

– Это тебе-то темно? – удивился Лейф.

– Это вам темно, – пояснил Хравен, – а мне в самый раз.

Они стояли на кургане рода конунгов. Они ждали.

Пламя взметнулось над крайним холмом, отчасти освещая поле. Являя жуткую картину.

Мертвецы лезли отовсюду – и из раскрытых вершин, и со склонов, проламывая бока курганов. Неспешно, сперва понемногу, затем – всё больше и больше. Викинги, не сговариваясь, принялись выполнять указание Хравена, да и сам чародей не остался в стороне. Скрежетало железо, летели ошмётки жёсткого мяса, осколки кости. Драугры отбивались вяло и неохотно: недостоверно медлительные, они ещё не полностью пробудились, не сбросили цепей смертного сна. Но прибывали десятками и сотнями. Не было времени ни на страх, ни на омерзение. Живое, неживое – волчатам Седого Орла было безразлично.

Сейчас – безразлично.

Так уж он их воспитал.

Единственное, что радовало: из-под земли лезли только мужские трупы. Ни женщин, ни детей. Драугры собирались на охоту, а охота – это не женское дело и не детская забава…

И вдруг всё стихло.

Из зияющей раны в земле, на вершине королевского кургана, в потоке гнилостного сияния, выезжал во всём своём мрачном великолепии Его Величество Тивар Хорсесон из рода Гримингов, по прозвищу Охотник. Лошадь под ним была как живая, да только – мёртвая, без единой шерстинки и бледная, как выбеленный череп на частоколе. Король был одет в своё любимое охотничье платье и шляпу с пером. В одной руке у него был рог, в другой – кабанье копьё с поперечиной. Тивар водил по Курганному Полю безумным взором, не узнавая привычной местности, не понимая, где его слуги и воины, почему они мешкают? Где ловчие и стременные, где гончие и соколы? Настало время гнать дичь!

– Все, кто меня любит… – громогласно зарычал конунг – и вдруг умолк.

Встретился взором с чёрным вороном в человечьем обличье. Ворон в алом плаще смеялся в глаза предводителю мёртвой рати, бессмертному владыке нежити.

– Любишь стрелять воронов по болотам? – хохотал Хравен. – Куда ж тебе гнать туров да вепрей! Управился бы с вестником Отца Павших, мальчишка. Жалкий, ничтожный, заносчивый юнец! Наконец-то ты встретишься с настоящим соперником.

Хаген подумал, что, пожалуй, напрасно Хравен дразнит эту конную жуть, но смолчал: привык, что чародей ничего не делает понапрасну. Кажется, сработало и на сей раз. Тивар Охотник вскинул руку, останавливая своих слуг, не живых и не мёртвых, и приказал:

– Все, кто меня любит… не вмешивайтесь! Это МОЯ добыча.

И указал копьём на Хравена. Тот бросил через плечо:

– Вы, братцы, тоже не вмешивайтесь. Если что – бегите.

– Вот уж хрен, – пообещал Хродгар.

– Смотрите… – пожал плечами колдун.

А Тивар зачем-то затрубил в рог и бросил коня с места в галоп. Охотник слегка подался вперёд в седле, наклонив копьё, нацелив острие в грудь Ворону. Тот не шелохнулся. Застыл, отведя в сторону и вниз чёрный меч. А в последний миг совсем по-птичьи скакнул вправо, раскручивая клинок витиеватым ударом «Орёл взмывает ввысь». Три свистящих круга описал меч, снизу вверх, поднимаясь всё выше, подобно крылу хищной птицы на подъёме. Первым движением Хравен срезал голову лошади, вторым – распорол Его Величество от пупка до горла, третьим же снёс королю полчерепа. Вышло косо и вовсе не так, как положено: Тивар извернулся в седле и всадил рогатину Хравену под рёбра. После чего рухнул под копыта своей лошади. Безголовая скотина протопталась по хозяину и умчалась куда-то в туман.

Рядом упал Хравен Увесон. Так и не выпустив меча.

Братья-викинги застыли, ошеломлённо глядя на два неподвижных тела. Тивару досталось сильнее, но он и так был мёртв. А Хравен… Все видели, как рогатина скользнула между рёбер, глубоко, до самой поперечины запустив в тело стальное жало. Все видели, как хлынула кровь, когда Тивар выдернул копьё. Видели, но не могли поверить.

Хаген шагнул было к чародею, но Хродгар молча уронил руку ему на плечо. Прошептал едва слышно: «Ждём». И приложил палец к губам.

И действительно, поединок ещё не закончился. Раны короля засияли той же болотной гнилушкой, что и корявый проём на вершине кургана, откуда он выехал. Из рассечённого туловища, из расколотой головы лезли мерцающие внутренности, вытекала тяжёлая, густая жидкость цвета гноя. Торкель и Хаген переглянулись: такую кровь они уже видели. В жилах древнего чудовища, обитавшего на руинах ормингов на Хейдаволлире. Они помнили, как Хравен Увесон сожрал ту мертвенно-синюю тварь, и как он тогда смеялся. Но тогда он был жив, а теперь валялся со смертельной раной в груди.

Тивар Охотник пришёл в движение. Нашарил рукой рог, поднёс к губам. И затрубил – сперва сипло, едва слышно, затем – сильнее и, наконец, в полную мощь, накрывая заунывным рокотом Хаугенфельд. Созывая мёртвую рать. Драугры подались вперёд, качнулись – и снова замерли, словно стерня под порывом ветра.

Смех Ворона остановил мертвецов.

Хравен Увесон смеялся, лёжа на спине, истекая кровью, чёрной в багровых отблесках горящей смолы и подземного сияния. Хриплым и радостным был его смех, словно грай тысяч птиц над Равенсфьордом. Покойники так не смеются.

Братья-викинги переглянулись, улыбаясь с несмелой надеждой. Как ни храбрились, но отдавать молодые жизни беспокойным обитателям курганов, не достигнув цели, было досадно. Даже могучий вождь втайне перевёл дух: он тоже вверял судьбу чернобородому чародею.

Между тем противники, пошатываясь, поднялись с земли, стали друг напротив друга. Тивар что-то пролаял, слуга-мертвец поднёс ему лук с прилаженной загодя тетивой и полный тул стрел. Хравен не двигался. Охотник послал в полёт одну стрелу, другую, третью… Всё без толку! Добыча скакала туда-сюда, заливаясь хриплым хохотом, отражая стрелы клинком. А потом чародей внезапно возник прямо перед незадачливым охотником, перерубил лук и обе кисти.

– Скажи-ка, юноша, как же ты станешь теперь бить птицу и зверя?

Тивар запрокинул к небу расколотую голову и издал пронзительный крик, призывая на помощь все ведомые и неведомые силы, но Хравен вбил ему в рот кулак и вырвал голосовые связки вместе с языком. Одновременно выбросил вторую руку в сторону города, клинком указывая друзьям на выход. Викинги не двинулись с места. Поначалу.

Затем – развернулись и пошли прочь.

Побежали.

Отбрасывая железом наседающих драугров, отталкивая их щитами, прекрасно понимая, что, раз уж Хравен Боевое Знамя вошёл во вкус, то они ему только помеха. Не желая видеть зрелище, представшее их глазам.

Хаген, может, и остался бы, поскольку всегда питал нездоровую для мужа тягу к разному колдовству, но не бросать же своих. Тем паче, что надобно было спешить во дворец.

А чародей стоял над изрубленными останками короля-охотника и кричал в ночь. Из его рта, из кровавой раны в груди, каркая и хлопая крыльями, вылетали вороны. Десятки, сотни, тысячи воронов. Птицы Предводителя Павших разлетались повсюду пернатым вихрем, жадно бросаясь на ходячую падаль, терзая живых мертвецов. С останками Тивара конунга стервятники расправились в считанные мгновения. Крылатая добыча теперь сама пировала на Хаугенфельде. Плащ на плечах колдуна сменил цвет из красного на чёрный. Из-под плаща струился мрак, растекаясь по Курганному Полю. Только бледное, ликующее лицо осталось неизменным, да рука, сжимающая меч Ормсхауг.

Ругаясь на чём стоят девять миров, Лейф на бегу высек огонёк, запалил пук соломы и бросил на частокол. Остальные викинги последовали его примеру. Вскоре гудящее багровое пламя охватило курганы, взметнулось в ночь рыжими космами, пожирая просмолённое дерево. Драугры, бежавшие теперь прочь от королевской могилы, бросившие своего повелителя на съедение воронам, рвущиеся в столицу, вязли в пылающей смоле, пёрли через горящий завал на меже. Превращались в ходячие факелы. Жаркий губитель древа охотно пожирал мёртвую плоть, обгладывал кости, облизывал чернеющие останки янтарными языками. Чад, смрад и копоть носились в воздухе, но давешний туман – исчез.

– Красиво полыхает, – заметил Бьярки, вытирая сажу со лба.

– Вот так и надобно хоронить людей, – назидательно отозвался Лейф, – и на тот свет быстрее попадут, и не надо за могилками ухаживать. А то выдумали – курганы…

– Опять же, – добавил Торкель, – никакие драугры потом из земли не лезут.

– Поглазели – и будет, – возвысил голос Хродгар. – Братец Ворон без нас управится, а нам ещё предстоит сегодня позвенеть сталью на тинге мечей. По коням!

Из замка бежали люди, охваченные ужасом – друзья едва сдержали коней, чтобы не затоптать кого ненароком. Стражи бросили оружие у распахнутых ворот. А с юго-запада, с Ниданеса, шагали в боевом порядке мертвецы. Сегодня они не хватали встречных-поперечных. Они шли на зов своего Яльмара конунга.

– Хравен не предупредил… – начал было Лейф, но Хродгар отмахнулся:

– Хравен не всеведущ! Хэй, люди! Что случилось-то? Что там происходит?

– Бегите, коли жизнь дорога! – донеслось из людского потока.

Лейф соскочил с коня, схватил за шиворот паренька-музыканта, развернул рывком и влепил оплеуху. Хаген протянул бедолаге мех с водой:

– Глотни да говори поживее, что случилось. А то с нами обратно поедешь!

– Та-та-тааам… ух! – насилу выдавил парень. – Воевода! Сын конунга, ну, что брата своего убил, короля нашего. Это… живой, но мёртвый, но – как живой. Я-я-яльмар Молчун. О-го-го!

– Чего вы так испугались одного покойника? – недоумённо спросил Хродгар.

– А как же ж его не испугаться?! – вернул вопрос изумлённый музыкант. – Его ж схоронили на Ниданесе, а он живёхонек! Да в замок пробрался, такого ещё не бывало. Прямо огромадный, как йотун, идёт, молчит, сопит только, в одной руке – меч, в другой руке тоже меч, и всех, кто на пути станет – бздынь! – и кишки наружу.

– А что Сельмунд? – спросил хёвдинг.

– Так он же, – заклацал зубами парень, – он же сам и говорит, мол, всем покинуть замок…

– А Эрну? Эрну ты видел? – выпалил Торкель. – Ну, рыжую такую?

Но прыткий спиллеман вывернулся, оставив Лейфу ворот плаща, и убежал.

– Как-то всё через жопу выходит, – проворчал Хродгар. – Ладно, в замок! Там разберёмся.

На дворе их ждал сам Сельмунд. Вид у него был встревоженный, но собранный. Под плащом блестела кольчуга, на поясе висел меч. В руке он зачем-то держал факел.

– Яльмар добрался до Хейдис? – сходу спросил Тур.

– Сейчас он дерётся с Белыми плащами на третьем ярусе, – сообщил Сельмунд. – И ещё один – с Кольг… с ребёнком. В детской. Ещё там Эрна.

– Хейдис у себя?

– Заперлась, – кивнул её супруг, – я так понял, она ворожит. Вывести ребёнка не посмела, Яльмар воистину страшен. Меня чудом не зарубил.

– Ты с нами?

– За две тысячи гульденов? – косой глаз насмешливо дёрнулся. – Сами бейтесь. Вперёд.

– Ну, вперёд – так вперёд, – приказал Хродгар.

Пока драугры Яльмара окружали замок, викинги поднялись на третий ярус. Там, в переходах между покоями, метались тени, звенело железо. То сражались мертвецы. В одном из них друзья опознали самого Яльмара. Король был высок и крепок, мало напоминая брата. Белые одежды запятнаны бурым – кровь прошлых жертв. Из-под круглого шлема с полумаской свисали медные волосы, заплетённые в две толстые косы. Глаза сыпали искрами пожара, полыхавшего в сердце. Чешуйчатый доспех пробит в пяти местах, но раны не кровоточили. Тивар был весёлым охотником, Яльмар же, его брат и убийца, – воином и викингом.

Их братом по дороге чайки.

На него с трёх сторон наседали Белые плащи. Собственно, дела у них шли худо – накидки висели лохмотьями, у одного из разбитого черепа тёк мозг, другой подволакивал ногу: перебиты сухожилия. Четвёртый драугр королевы стоял у дверей детской, сжимая атгейр.

– Надо отвлечь их от Яльмара, – сказал Хродгар. – Бьярки, хлебни своего зелья! Прикрою тебя. Лейф, Хаген, Торкель – займитесь четвёртым. Ублюдка королевы не убивайте – будет заложником. На счёт три. Ну? ТРИ!

– Хэй-йя! – взревел берсерк, бросаясь в бой. Хродгар шагнул следом, занося секиру над дверью покоя, куда ещё вчера вежливо стучался. Наперерез ему ринулся немёртвый страж. Хродгар обернулся и ударил его с разворота. Взорвалась звоном кольчуга, Белый плащ не устоял, но достал хёвдинга мечом, высек искры из наплечника. Бьярки неистово рубился с другим стражем обеими руками, не нуждаясь в щите. Мечи берсерка мелькали стальными крыльями чудовищной птицы. Хродгар раскрутил «ведьму щитов», подскочил со спины к колченогому драугру, перерубил ему хребет. Яльмар зарычал, кивнул бритоголовому и направился к покоям Хейдис. Поверженный Хродгаром стражник поднялся, но Яльмар отмахнулся от него одной левой, впечатав его в стену.

А потом размахнулся – да и вышиб дверь ногой.

Вместе с засовом.

– Здравствуй, солнце чертога! – сладострастным рыком приветствовал Яльмар королеву, вламываясь в спальню. – Ждала ли ты меня? Тосковала ли?

Ответом ему был истошный, яростный вопль, в котором не было ничего человеческого – и поток зеленоватого пламени, опаливший останки дверей.

Лейф и Хаген осторожно подступились к Белому плащу слева и справа, прикрываясь щитами. Страж, ловко орудуя атгейром, отогнал обоих, но между ними вдруг оказался Торкель, занеся над головой Хёггвар. Миг – и «Небесный камень», который так славно удавался Ульфу Серому, низринулся на защитника королевича свистящим огненным росчерком. Удар, которым сын Ульфа сразил Асбьёрна, снёс голову драугра, но тело продолжало бой. Лейф закрыл Торкеля щитом, оттеснил драугра, а Хаген подскочил с другой стороны и подрубил ему ногу выше колена. Страж рухнул и – вроде бы – замер.

Волчонок постучал в дверь.

– Эрна? Эрна, ты там? Открой, это я. Торкель. Я… мы вернулись.

Двинулся засов, скрипнули петли. В проёме показалась дочь дворецкого. Тревожно блеснули серые глаза. Торкель терпеливо ждал. Сзади переминался Хаген, оставаясь, впрочем, в стороне. Лейф поглядывал на Хродгара и Бьярки, прикидывая, нужна ли помощь. Эрна шепнула:

– Зачем вы пришли?

– Я пришёл за тобой. Собирайся, идём.

– Здесь сын королевы, – возразила Эрна, – его не успели вывести, я не могу…

– Кто там, Эрна? – раздался детский голосок.

Тут Хаген услышал, что хотел, и, поскольку эти телячьи нежности ему надоели, он распахнул дверь настежь, оттолкнул Эрну на руки Торкелю и прошёл в детскую, вынимая нож. Кольгрим начал было что-то восторженно пищать, но Хаген приложил палец к губам: тихо, мол.

– Да как ты смеешь! – звонко воскликнул сын конунга, которого не так давно сожрали вороны. – Ты знаешь, кто я?! На меня никто не смеет шикать!

Хаген ударил ребёнка. Наотмашь. Тыльной стороной ладони. Малыш отлетел, но Хаген схватил его за золотистые кудряшки, дёрнул к себе и сунул ему в рот платок.

– Заткнись.

Эрна вскрикнула, ринулась было на помощь, но Торкель ухватил её за локоть.

– Пусти! – заметалась эскмэй. – Он же его убьёт!

– Держи свою сучку, да покрепче, – посоветовал Хаген. – А то будет море крови.

– Тихо, милая, никто никого не убьёт, – солгал Торкель, – я ему не позволю.

До малыша Кольгрима дошло, что грубые дядьки с ним не играют, что они вообще не играют, и он замер, охваченный первым в жизни настоящим ужасом. А снаружи донёсся звук, более всего напоминающий визг исполинского нетопыря, затем – рёв пламени.

И страшные линсейские ругательства Лейфа, которые мы тут опустим.

В покоях королевы плясало зелёное колдовское пламя, прожигавшее сам камень. Однако даже оно не остановило Яльмара. Огонь жёг его плоть до самых костей, но ненависть – о, этот чёрный пламень терзал его дух куда сильнее. И дольше. Долгих семь зим, с того самого мига, когда пригожая дочь Брокмара объявила о своём выборе. Почему, спрашивал себя Яльмар, почему всегда выходит так, что любовь достаётся Тивару, а не мне? Мать и отец баловали младшего, а от старшего лишь требовали; народ столицы и всех четвертей молился на Охотника, а Молчуна всюду боялись и осуждали; и даже Хейдис отдала руку и сердце златовласому королевичу. Подумаешь, Фрейя Коллинга! Распутная рыжая сучонка, ведьма из чащи, только и того. Ровное пламя отвергнутой страсти взбурлило недрами вулкана, выжигая сердце беспощадным лесным пожаром ненависти. Ненависть. Вот что питало дух Яльмара Молчуна последние семь зим – и под небом, и под землёй. Каждую безлунную ночь это чувство поднимало его из Нижнего мира, гнало в проклятый и проклинаемый город, толкало на новые и новые жертвы, убийства и побоища. Вело во дворец. В эти покои, где уже однажды пролилась кровь, о которой он не жалел, где раздавались некогда крики, звучавшие слаще арфы.

Мог ли помыслить Яльмар Хорсесон, король на пару недель и братоубийца, какой подарок поднесёт ему судьба в клюве ворона-чародея?

И никакие громы и молнии, никакие чары и заклинания, никакие тролли и мертвецы не могли сдержать молчаливого сына конунга.

Хродгар и Лейф смотрели, немея от ужаса, как горящий мертвец идёт сквозь бушующее пламя, выхватывает из женских рук резной посох, ломает его, а затем набрасывается на Хейдис, валит её на пол и насилует, как насиловал четыре года назад в этой же комнате. Тогда он воспользовался своим мужским членом – теперь же орудовал обломком колдовского жезла. Бьярки всё носился по переходам, вращая теперь секирой, а не мечами, кроша останки Белых плащей: чтобы даже не шелохнулись.

Рядом, словно ниоткуда, возник Хравен. Он был бледнее обычного и пошатывался, придерживаясь за стену. След от копейного удара на груди затянулся, но даром не прошёл, и это было заметнее, чем колдуну хотелось бы.

– Вот это я понимаю, – прохрипел чародей, – четыре года пролежал в земле, но столь же пылок и полон страсти, как и прежде. Эх, завидую…

– Может, ему помочь? – подумал вслух Хродгар.

– А разве он сам не справится? – хмуро хохотнул Лейф. – Или ты намерен получить-таки обещанное «в придачу»?

Хёвдинг не успел ответить. Хейдис прокричала что-то, видимо, собрав пресловутые последние силы, и горящий труп-насильник взорвался над ней, подобно вулкану. Руки разлетелись по сторонам, ноги откинуло к выходу, а голова улетела в окно. После чего пламя погасло, а весь ярус заполонил едкий дым.

– Она… мертва? – спросил Хродгар, сдерживая кашель. – Сейдман, что скажешь?

– Какое там, – качнул головой сейдман, – живёхонька.

Действительно, во тьме вспыхнули болотными гнилушками глаза Хейдис коны. Из дыма выползала Фрейя Коллинга, утратившая человечий облик. Нагая, обожжённая, угловатая, словно обтянутый кожей скелет, она теперь больше походила на покалеченное насекомое. Тело в свете факелов, ещё вчера – манящее и прекрасное, сейчас отливало бронзовой патиной. С головы сыпались горелые остатки роскошных волос, обнажая череп.

– Так проходит слава земная, – заметил Хравен с усмешкой.

– Ну, кто из вас… – давилась хрипом любимица народа, – кто из вас примет моё предсмертное проклятие?

Желающих не нашлось. Хродгар и Лейф посторонились, у Хравена тоже не возникло охоты испытать проклятие, силу коего он не смог бы отразить. Бьярки и вовсе притих в углу: отходил от вспышки ярости берсерка. За спиной раздались шаги. Друзья оглянулись. Позади стояли Торкель, обнимавший Эрну, и Хаген с ножом у горла Кольгрима.