355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гюнтер Хофе » Мерси, камарад! » Текст книги (страница 27)
Мерси, камарад!
  • Текст добавлен: 22 марта 2017, 03:30

Текст книги "Мерси, камарад!"


Автор книги: Гюнтер Хофе



сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

– Видите ли, Мойзель, еще несколько дней назад фюрер распорядился, чтобы наши части СС и СД были передислоцированы дальше в восточные районы, однако я все еще нахожусь здесь. Нашей штаб-квартиры на Рю-де-Сос, которая там находилась в течение нескольких лет, более не существует. Сейчас мы расположились в этом маленьком захудалом особняке, в который залетают редкие птички. Я ждал здесь исключительно вас, и ждал для того, чтобы довести все до конца. Вы слушаете меня?

«Почему я раньше не замечал, насколько прогнила эта система», – устало подумал Мойзель.

Когда гауптшарфюрер схватил Мойзеля за руку, подполковнику вдруг пришла в голову мысль, что всего двое суток назад он вырвался из фалезского мешка, чтобы попасть в лапы самой смерти.

Более четырех лет парижане жили под игом фашистских оккупантов, перенося голод, постоянные преследования, измену и унижения. В тюрьме Фресен томилось более трех тысяч политических заключенных. Столица получала электроэнергию лишь на полчаса. Комендантский час, ночные облавы, флаг со свастикой на Эйфелевой башне. Четыре года в городе не слышали колокольного звона и пения «Марсельезы». Все чаще и настоятельнее перед каждым французом вставал вопрос, примкнуть ли к движению Сопротивления или к коллаборационистам, уйти в подполье или оказаться депортированным.

А в последнее время на улицах Парижа появились пулеметные гнезда, построенные рабочими из организации Тодта.

В номере нелегальной газеты «Юманите» от 15 августа 1944 года появилась статья секретаря ЦК Коммунистической партии Франции Жака Дюкло «Битва за Париж», которая заканчивалась следующим призывом:

«Парижанки и парижане, молодые и старые, все на борьбу с врагом, какими бы способами она ни велась! Пусть в нашей столице, в сердце Франции, разгорится огонь всеобщей забастовки, огонь народного восстания! Это поможет нам в короткий срок выиграть битву за Париж и приблизить час полного освобождения нашего отечества».

16 августа произошел первый взрыв, поднявший на ноги почти всю парижскую полицию. В ход пошло всевозможное оружие.

Остановился весь железнодорожный транспорт, парализованный забастовкой. 18 августа забастовали металлисты, текстильщики и почтовые служащие. Парижский комитет освобождения и Всеобщая конфедерация труда призвали население столицы к оружию. Был выброшен лозунг: «Беспощадный бой захватчикам!»

Положение осложнялось тем, что гитлеровское командование, оставляя Францию, запланировало взорвать сорок пять мостов через Сену.

В ночь на 19 августа три тысячи патриотов атаковали парижскую префектуру, захватили и превратили в неприступную крепость Иль-де-ля-Сите. По городу разъезжали автомашины с лозунгами Французской коммунистической партии, призывавшими парижан к оружию.

Восстание парижан проходило организованно. Оно было подготовлено начальником штаба Внутренних вооруженных сил (ФФИ) парижского района коммунистом полковником Анри Роль-Танги. В «лесных лагерях» в полной боевой готовности стояли хорошо вооруженные соединения, ожидавшие только сигнала к началу восстания. Этой же ночью части ФФИ с боем захватили мэрию, здание военного министерства, Дворец правосудия и еще много важных правительственных учреждений в самом центре Парижа. А на следующий день восставшие повсеместно атаковали оккупантов, захватили оружие, а к вечеру уже контролировали более половины районов города.

Соглашение о прекращении огня до 12.00 23 августа с самого начала было не более как фикцией, так как стрельба нигде не была прекращена. Начало конца гитлеровской оккупации Франции характеризовалось двойной игрой фашистов: когда фалезский мешок оказался в некоторой степени сужен, гитлеровский посол в Париже Абец потребовал военной помощи для охраны французского правительства Виши от собственных подданных при его эвакуации!

Двадцать две тысячи солдат, преимущественно из соединений СС, имея девяносто тяжелых зенитных орудий и сотню танков «тигр», стояли в городе и на берегах Сены.

В ночь на 21 августа, когда тела Жозефин Ледук и радиста Леона Левалуа погребли в нормандской земле, а лейтенант Тиль оказался в одном из американских лагерей, парижское радио, все еще находившееся в руках гитлеровского командования, передало следующее объявление военного коменданта:

«Безответственные элементы в Париже подняли оружие против оккупационных властей. Восстание будет немедленно подавлено!»

Однако на самих восставших парижан оно оказало совсем не то действие, на которое надеялись фашисты. Оно еще более воодушевило французских патриотов на борьбу против оккупантов. Вновь вышедшие газеты печатали на своих страницах воззвание, подписанное Роль-Танги, которое заканчивалось страстным призывом, родившимся еще во времена Великой французской революции: «На баррикады! На баррикады!»

На парижских улицах, как грибы после дождя, стали появляться баррикады. Начались уличные бои, перестрелки, рукопашные схватки. Патриоты штурмовали мэрию, здание полиции, занимали общественные учреждения. Все чаще и чаще на стенах домов появлялся трехцветный французский национальный флаг.

22 августа восстание в столице развернулось во всю силу. Эйзенхауэр отдал главнокомандующему ФФИ генералу Пьеру Кенигу подробный приказ, категорически запретив какие бы то ни было вооруженные выступления без его на то согласия. Кениг обратился к своим соотечественникам по радио с призывом, в котором были такие слова:

«Самая большая опасность для Парижа возникнет тогда, когда население поддастся на призыв к восстанию».

И хотя генерал прекрасно знал, что парижские рабочие идут на фашистские пулеметы и танки с одними пистолетами и карабинами, он все же запретил англичанам сбросить парижанам специальное вооружение, так как боялся, что «оружие попадет в руки коммунистов».

Гитлеровские танки со свастикой на борту обрушились на восставших, чье мужество и самоотверженность противостояли броне. Кровь лилась рекой.

Один из агентов, прибыв в штаб американского генерала Брэдли, сообщил об угрожающем положении восставших в Париже.

В это же самое время и гитлеровский генерал Модель оценивал положение во французской столице как угрожающее, так как танковые части и соединения не были приспособлены к длительным действиям в состоянии изоляции. Вскоре пришел ответ из штаб-квартиры фюрера. Командующий группой армий «Б» передал подчиненным ему войскам: Гитлер приказал уничтожить Париж.

Морис Сеген, Поль Ледук и Вольф Баумерт направлялись в свой центр, расположенный в столице. После прекращения боев в районе Сент Леонарда их отозвали в Париж, чтобы в решающий момент они были рядом. К тому же отсюда им было легче вызволить Тиля из лагеря. Двадцать часов они ехали в американском грузовике с боеприпасами, познакомившись предварительно с водителем-негром. Негр угостил их сигаретами и, блеснув белозубой улыбкой, показал рукой на восток, куда он держит путь. Уже одного взгляда на их трехцветные повязки на рукавах негру было достаточно, чтобы проникнуться к французам симпатией. Так они добрались до столицы.

Морис, как урожденный парижанин, шел впереди, за ним – Ледук и Баумерт. Их вызов в Париж был связан с приказом фюрера, гласившим:

«Оборона Парижа имеет огромное военное и политическое значение. Его потеря создаст брешь в общем фронте обороны побережья и лишит нас базы для борьбы против Англии…»

Потеря Парижа означала бы для гитлеровского командования потерю всей Франции.

Далее фюрер в своем приказе особо подчеркнул необходимость обороны Парижа на его подступах, упомянув при этом о средствах усиления, выделенных для этой цели командованию «Запад».

В случае волнений внутри города приказом узаконивался взрыв жилых домов и учреждений, публичная казнь зачинщиков, эвакуация населения, так как это, по мнению фюрера, лучше всего помешало бы разрастанию восстания.

Все мосты через Сену предполагалось подготовить к уничтожению. Париж должен попасть в руки врага только в развалинах.

Сеген, Ледук и Баумерт ускорили шаг. Скоро рассвет, и им нужно было торопиться: расположения гитлеровских частей, нервозных американцев и чрезмерно раздраженных голлистов были им незнакомы. В сорока километрах юго-западнее Парижа 7-я американская танковая дивизия захватила плацдарм на правом берегу Сены, но об этом мало кто знал. Мелкие населенные пункты, поля, леса – все было окутано тишиной. Кругом простиралась ничейная земля. А на фоне голубого неба постепенно вырастали каменные громады большого города.

Сеген прекрасно знал такие местечки, где можно было незаметно перебраться на другой берег Сены.

– Собственно говоря, можно войти в город со стороны моего острова, – пробормотал он товарищам.

– Твоего острова? – Баумерт вопросительно взглянул на друга.

– Юго-западный островок в районе Булони называется Иль Сеген. Вот он и гордится этим, – с добродушной усмешкой пояснил Поль.

– Будьте спокойны, друзья, я вас проведу через Монпарнас и Латинский квартал, как ни один самый опытный гид не проведет. – Сеген не сказал, как он это сделает, а Ледук и Баумерт не стали спрашивать.

В конце концов они благополучно добрались до здания, в котором размещалось управление парижской канализации и водопровода. По ступенькам спустились глубоко под землю. Миновали несколько железных дверей, подземных коридоров, переходов. И наконец оказались в лабиринте подземных коммуникаций на глубине двадцати шести метров под землей. Здесь находился новый командный пункт энергичного бретонца полковника Роль-Танги, коммуниста, который с самой первой минуты выступил на борьбу против гитлеровских оккупантов. Здесь он и его заместитель товарищ Пьер Фабиан разрабатывали решающие операции Парижского восстания. Отсюда не было и двух километров до отеля, в котором размещался их противник Кольтиц.

Вскоре все трое привыкли к скупому подвальному освещению.

Роль-Танги и Фабиан расцеловали в обе щеки Мориса, по-дружески поздоровались с Ледуком и Баумертом. Поговорив несколько минут, Роль-Танги извинился, сказав, что у него срочные дела, и поручил пришедших товарищей Фабиану. Дружески махнув рукой, он вновь углубился в работу.

Фабиан принес бутылку вина. Морис угостил каждого сигаретами. Ледук поинтересовался относительно освобождения Тиля из американского лагеря. Фабиан ответил, что на это потребуется несколько дней. Далее он рассказал, что группы патриотов повсеместно получили боевые задания и сейчас успешно выполняют их, предварительно нарушив гитлеровские линии связи. С гордостью он говорил о том, что двухсоттысячная армия патриотов, которая существовала до начала вторжения союзников во Францию, теперь насчитывает в своих рядах больше миллиона участвующих в активных боевых действиях.

Несмотря на усталость, Баумерт с большим вниманием слушал Фабиана.

– Террор гитлеровцев, – продолжал Фабиан, – к которому они прибегают, свидетельствует об их деморализации и одновременно беспомощности. Их стратегия грабежа и разбоя обречена на провал и осуждение самой историей. Время нас торопит, друзья, нам нужно быть впереди. А вы как полагаете, камарад Баумерт?

Вольф встал.

– Вместе с Полем вы направляетесь в распоряжение нашего товарища. Он поставит вам задачу. – Фабиан протянул руку Вольфу, затем Полю.

– А вы, товарищ Сеген, получите особое задание. Подробности чуть позже.

Проводив всех троих в соседнее помещение, Фабиан пошел к Роль-Танги.

Оберштурмбанфюрер Вестендорф бросил на себя критический взгляд в зеркало: вид у него был далеко не такой безукоризненный, как всегда. Складки на брюках едва угадывались, на ногах поношенные, правда удобные ботинки. Тонкий пуловер светло-серого цвета с круглым воротником. Особенно трудно было привыкнуть к новой прическе: выкрашенные в черный цвет волосы были гладко зачесаны и блестели, как у настоящего француза. Узкое лицо с невыразительными глазами. Очки без оправы делали Вестендорфа похожим на какого-нибудь учителя. Других очков у него не было, а без них он был беспомощен. В таком виде, как ему казалось, он смело мог появиться где угодно. В кармане у него лежал паспорт на имя Марселя Градина, к этому документу никто не мог придраться, в голове – хорошо продуманная легенда.

Сотрудники гестапо не могли примириться с мыслью о необходимости покинуть Париж, пока есть хоть малейшая надежда сохранить за собой власть.

Вестендорф еще раз обдумал обстановку. До двенадцати часов дня оставалось в силе соглашение, подписанное генералом Кольтицем и голлистами. А что будет потом? Трудно сказать. Факт оставался фактом: обещанная 47-я пехотная дивизия снова была отведена на отсечные позиции северо-западнее Парижа. Фельдмаршал Модель стремился во что бы то ни стало сконцентрировать все имеющиеся в его распоряжении танковые соединения 1-й армии восточнее Парижа. Фактом было и то, что в городе шли тяжелые уличные бои. По достоверным источникам, 26-я и 27-я танковые дивизии СС форсированным маршем направлялись в Париж, чтобы стабилизировать там положение немецких войск. А если все это не так?

Хорошо еще, что он, Вестендорф, заблаговременно оборудовал эту потайную квартиру. Соседи, возможно, принимают его за хорошо замаскированного партизана из маки. Здесь, неподалеку от центрального рынка, этого чрева Парижа, до сих пор он был вне всякого подозрения.

«Однако я недооценил противника, – думал Вестендорф. – Нужно было действовать более энергично, уничтожать врагов более беспощадно. Особенно в конце прошлого года, после того как ФФИ выступила организатором всех вооруженных политических сил».

Вестендорф был хорошо знаком с организацией французского движения Сопротивления. Кое-кто из его жертв, не устояв перед истязаниями, давал скупые показания, из обрывков которых вырисовывалась общая картина. И не было на свете силы, которая могла бы сдержать это движение Сопротивления. Оно стало мощным военным фактором, а через несколько дней грозило превратиться в еще более мощный политический фактор.

В Париже Вестендорф как полномочный представитель гестапо достиг значительных успехов. Полковник Штауфенберг, подложивший бомбу под стол фюрера, способствовал взлету карьеры Вестендорфа. Многие генералы и старшие офицеры после покушения на Гитлера прошли через его руки. Только вчера, например, было закрыто дело подполковника Мойзеля. В рейх его отправили в таком состоянии, что он уже не сможет дать никаких новых показаний, а до этого он подписал показания, которые, безусловно, заинтересуют господ из берлинского гестапо.

При этом Вестендорф не забыл, что этим Мойзелем, кажется, интересовались и из СД. Оберштурмбанфюрер усмехнулся, вспомнив свой последний разговор с Дернбергом, который перед встречей в Нарбонне слишком задирал нос. «А где теперь его «изюминки»? Круземарк выбыл из игры. Альтдерфер, по всей вероятности, сдох от голода в фалезском мешке. Грапентин…»

Убраться из Парижа можно было бы вполне легально, на этот счет даже имелся особый приказ, однако Адольф Гитлер ждал от своих приближенных большей верности. И если в один прекрасный день ситуация изменится в пользу немцев, фюрер скажет: «Вестендорф – вернейший из верных, преданнейший из преданных…» В этот день он станет кавалером Рыцарского креста, будет допущен в ближайший круг фюрера. «Вестендорф! Штандартенфюрер Вестендорф, вы по праву заслужили благодарность за свой героизм!» Фюрер будет стоять совсем рядом с ним, затем он положит свою руку на его плечо…

Оберштурмбанфюрер тщательно протер и без того чистые стекла очков.

СД уже распустило своих агентов. «Интересно, не улетучился ли этот зазнайка Дернберг?» – подумал Вестендорф. Номер телефона Дернберга он знал. Его так и подмывало позвонить, чтобы хоть в какой-то форме выразить свою победу над конкурентом.

Он позвонил, и, на его счастье, Дернберг снял трубку.

– Ну, мосье, Вес… – Дернберг намеренно проглотил конец фамилии. – Я поистине удивлен, что в такой ситуации вы еще здесь…

– Знаете, мой дорогой, именно в такое время от зерна отделяются отруби.

– Можно и так сказать, – с осторожностью согласился Дернберг.

– Я полагаю, вы останетесь здесь?

– Без всяких сомнений.

– У нас с вами есть один общий друг…

– Вот как? Кого вы имеете в виду? – И Дернберг быстро назвал несколько лиц.

– Один маленький Мойзель…

– А, вспомнил. Ну и что?..

– У нас с ним был долгий разговор.

– Здесь?

– Разумеется. Он мне много рассказал. – Вестендорф явно важничал.

– Доннерветер! Поздравляю!

У оберштурмбанфюрера приятный холодок пробежал по коже. Это была совсем маленькая победа, однако он хотел представить ее как нечто большее, чтобы извлечь из этого побольше пользы.

– Вам известно, что ваш высокий шеф в ближайшее время прибывает сюда?

– До сих пор мне об этом… – начал было Дернберг, но Вестендорф не без злорадства перебил его:

– Я знаю, знаю, что ваши каналы связи нарушены. А мои все еще в порядке.

– А как бы я мог узнать?..

– К сожалению, только завтра, не ранее двух часов дня.

– А где бы мы могли встретиться? – спросил Дернберг, проглотив горькую для себя пилюлю.

– Там, где мы встречались в последний раз.

– Согласен.

– Буду очень рад. – Вестендорф положил трубку, не переставая удивляться тому, что Дернберг все еще в Париже. «Он ни за что на свете не пожелал бы со мной встретиться, не скажи я ему о том, что его шеф прибывает сюда. Но кой черт дернул меня назначить эту встречу на завтра? Только для того, чтобы поиздеваться над ним?»

Вестендорф зарядил свой «вальтер» и положил в карман. Бросив последний взгляд в зеркало, он вышел на залитую солнцем улицу. Осторожно передвигался от одного дома к другому. Посмотрел на крыши домов, на закрытые жалюзи окон. Картина парализованного города доставила ему огромное удовольствие.

Спустя минуту из ворот дома напротив вынырнула чья-то фигура и от укрытия к укрытию незаметно двинулась за Вестендорфом.

Вестендорф решил передохнуть и, подойдя к подъезду какого-то дома, закурил, сдвинув сигарету в уголок рта. Стекла его очков поблескивали. Обернувшись назад, он огляделся, но ничего подозрительного не заметил.

Действуя по собственному усмотрению, де Голль вывел 2-ю французскую танковую дивизию из состава 3-й армии генерала Паттона, которая шла из района Аржантана, и бросил ее на Париж.

В свою очередь Эйзенхауэр снял 4-ю пехотную дивизию, находившуюся на отдыхе недалеко от Парижа, и спешно перебросил ее к берегам Сены.

После объявления войны гитлеровской Германии рядом государств Соединенные Штаты Америки присоединились в декабре 1941 года к антигитлеровской коалиции, создав вместе с Великобританией объединенный штаб. Участие представителей Советской Армии в этом органе они считали излишним. Главная концепция союзников выражалась в следующем: «Война между Советским Союзом и фашистской Германией нам очень на руку, так как она их обоих свяжет, а возможное поражение германского конкурента одновременно будет означать и ослабление Советского Союза». Следовательно, обе эти державы были заинтересованы в возможно долгой затяжке открытия второго фронта.

Это предательство западных держав по отношению к своим союзникам позволило Гитлеру вести борьбу на Восточном фронте, чувствуя, что тыл у него прикрыт. Однако Советская Армия в трудной борьбе один на один с гитлеровской Германией вышла победительницей из испытания на Волге и совершила решающий поворот в ходе войны, после чего различного рода инспираторы в Лондоне и Вашингтоне забеспокоились, спрашивая, а что же произойдет, если Советский Союз один сокрушит гитлеровскую Германию и будет один вершить послевоенную политику?

Великобритания, боровшаяся за дальнейшее существование собственной империи, боялась бремени больших военных расходов и пыталась, как могла, уйти от них. США стремились к расширению экспансии и завоеванию мирового господства, в котором были заинтересованы крупные американские монополии. Семейство Морганов страстно хотело заполучить в свои лапы все, что осталось после того, как из конкурентной борьбы выбыли Германия, Англия и Франция. Рокфеллер в первую очередь интересовался районом Средиземного моря, то есть африканской и среднеазиатской нефтью и вытеснением англичан из тамошних колоний. Третья группа монополистов стремилась спекулировать на американских позициях в районе Тихого океана и Азии, что обещало им новые рынки сбыта, которые дадут сверхприбыли. Рузвельт пытался уговорить представителей этих трех групп пойти на компромисс и объединиться.

В начале 1943 года представители западных держав собрались на конференции в Касабланке, не пригласив на нее представителей Советского Союза.

В мае того же года в Вашингтоне состоялось новое совещание, и опять без участия Советского Союза. Однако развитие событий на Восточном фронте требовало принятия конкретных мер. Черчилль, беспокоясь за английские интересы, высказался за высадку войск союзников в Сицилии.

В августе 1943 года в Квебеке состоялась новая конференция союзников, снова без участия Советского Союза. И это в то время, как Советская Армия громила гитлеровскую армию на Курской дуге, после чего фашисты откатились за Днепр. Это-то и принудило союзников пересмотреть свою прежнюю оценку и прийти к мысли о том, что русские после победы будут определять послевоенную политику в Европе, а поскольку Россию, как более сильного военного соперника, невозможно ликвидировать силой оружия, необходимо постепенно поставить русскую экономику в зависимость от монополий США.

В Квебеке Рузвельт голосовал за равноправное участие советского партнера при решении основных вопросов ведения войны и послевоенных проблем. Факт оставался фактом: несмотря на политику изоляционных маневров, проводимую западными союзниками, социализм уже тогда вовсю влиял на дальнейшее развитие мировых проблем.

Черчилль вновь пытался сколотить англо-американский блок, который был бы в состоянии противостоять в послевоенной Европе Советскому Союзу. 3 сентября он приказал Монтгомери высадить две дивизии на побережье Калабрии, а спустя неделю оставшиеся соединения 8-й армии были высажены в районе Таранто. Одновременно с этим четыре дивизии 5-й армии США высадились и закрепились у Салерно, несколько южнее Неаполя. Однако высадку войск союзников в Италии нельзя было рассматривать как открытие второго фронта.

В конце октября в Москве встретились министры иностранных дел трех великих держав, с тем чтобы подготовить Тегеранскую конференцию. Советский Союз преследовал одну-единственную цель: как можно скорее освободить народы от гнета гитлеровской оккупации. Участники встречи единодушно установили срок открытия второго фронта: весна 1944 года.

28 ноября в Тегеране впервые произошла встреча Рузвельта и Черчилля со Сталиным. Здесь решался целый ряд стратегических мероприятий, и в том числе вопрос об открытии второго фронта и проведении операции «Оверлорд». Лишь после дискуссий, затянувшихся на целых два года, англичане и американцы удосужились наконец назвать точные сроки высадки. Все более растущий политический и военный авторитет Советского Союза как самого сильного союзника антигитлеровской коалиции заставил Англию и Америку на время забыть о своих разногласиях и пойти на сокращение последней фазы войны. СССР заявил о своей готовности вступить в войну против Японии, как только будет покончено с войной в Европе, с тем чтобы народы всего мира могли жить в мире.

Рузвельт был вынужден признать, что СССР способен освободить все восточноевропейские государства от гитлеровской оккупации без помощи извне. Следовательно, для сохранения буржуазных порядков в Европе западным союзникам нужно было немедленно осуществить вторжение на Европейский материк. Рузвельт побаивался, как бы свободолюбивые народы не разгадали истинных причин затягивания открытия второго фронта. Наконец, он признался, что мировой империализм сможет существовать только в том случае, если не начнет войну против страны социализма.

«Мне будет очень приятно» – эти слова Вестендорфа все еще звучали в ушах Дернберга, который уже все подготовил к бегству из Парижа: Штернхальтер прикрепил на легковую машину армейский номер, баки были полностью заправлены бензином, приготовлен запас продовольствия, два автомата лежали на сиденье, а патронов было хоть отбавляй. Недостатка в деньгах Дернберг не испытывал. На всякий случай он прихватил и несколько паспортов. В шкафу висела форма майора войск ПВО, украшенная орденами. Дернберг колебался, надевать ее или нет, чтобы беспрепятственно миновать немецкие посты и патрульных, или ехать в гражданском платье, в котором в случае необходимости можно легко раствориться в столице. Каждое из этих двух одеяний имело свои преимущества. И вдруг это сообщение Вестендорфа о том, что едет шеф. Но какой именно? Их у Дернберга было много, включая самого Кальтенбруннера. Каждый из них без труда мог поверить в то, что Дернберг остался здесь по своему желанию или по заданию самого Гиммлера, чтобы лично разобраться в обстановке или собрать материал для специального доклада фюреру. Короче говоря, нужно было набраться терпения и ждать.

Дернберг в душе ругал себя за то, что вовремя не покинул Париж, а теперь, видимо, придется остаться еще дольше. «Значит, нужно переодеться в гражданское: удобный спортивный костюм, солнцезащитные очки и беззаботное выражение на лице – лучшей маскировки не придумаешь!»

– Ну, Штернхальтер, как наши дела? – спросил Дернберг у шофера. – Что берем: «хорьх» с армейским номером или «кабриолет» с французским номерным знаком?

– Если вы меня спрашиваете, отвечу: я бы предпочел второе.

– А почему?

– Наши нам и так ничего не сделают, а посторонних мы можем ошарашить огнем двух автоматов, если, конечно, понадобится! – И водитель улыбнулся.

– Нам обязательно нужно держаться вместе, Штернхальтер. Наших сейчас здесь очень мало.

– Не бойтесь, штурмбанфюрер. В любой ситуации я вас прикрою.

– И вы можете положиться на меня.

– Я в этом убежден, штурмбанфюрер.

Через небольшое оконце, выходившее на задний двор, проникал слабый свет. У Ледука и Баумерта оставалось еще целых полчаса. Кожаный портфель со взрывчаткой, запалами и ручными гранатами стоял возле двери. До площади Согласия, куда они должны пойти, было недалеко.

Француз молча выглянул во двор.

Баумерт быстро ходил взад и вперед по кухне.

– Вчерашний разговор с товарищами сильно взволновал меня. Я многое понял.

– Ну вот видишь. А помнишь, я тебе говорил вскоре после нашей первой встречи, – начал Поль, – что разгром нацизма значительно ослабит мировой империализм и еще больше укрепит социализм. Иногда у меня бывает такое впечатление, что лондонское и вашингтонское правительства рассматривают антигитлеровскую коалицию, возглавляемую Советским Союзом, лишь как временное соглашение. Они от своих антикоммунистических позиций, разумеется, никогда не откажутся. Роль-Танги и Фабиан говорили мне, что Рузвельт и Черчилль, как и их солдаты, прекрасно понимают, что войну можно закончить быстрее и тем самым спасти жизнь миллионам людей, если своевременно открыть второй фронт. Сейчас они уже не могут играть ту роль, которую играли год назад. В сорок третьем году западные союзники достигли предела в выпуске вооружения, особенно танков и орудий. А ход боевых действий уже не требовал такого огромного количества вооружения!

– Это довольно горькое признание.

– Горькое? А разве все восемьдесят суток вторжения не горьки? Возьмем, например, бомбардировки союзников. Скольким людям они стоили жизни! Действиями групп Сопротивления, если их вооружить, можно было бы достичь бо́льших результатов, значительно сократив число жертв, со стороны мирного населения. А зачем, спрашивается, так много наших городов стерты союзниками с лица земли? По необходимости? Вряд ли. Только потому, что господствующие круги в Лондоне и Вашингтоне ни при каких обстоятельствах не хотели возрождения Франции. – Поль свернул цигарку и сплюнул на пол с таким ожесточением, будто во рту были не табачные крошки, а нечто более горькое. – Ускорение темпов высадки десанта произошло только потому, что союзники считают, что наше движение угрожает позициям французской буржуазии.

– Вы можете многому научить, Поль, – сказал Баумерт.

– Партию не проведешь. Возьмем, например, де Голля. Он борется против фашизма и одновременно против коллаборационистов Петена, чем вызывает симпатии многих людей. Однако генерал был вынужден сотрудничать и с нами, коммунистами, чтобы остаться у власти. Но я не удивлюсь, если после освобождения Франции он начнет восстанавливать старую систему.

– Следовательно, вы усматриваете прямую связь между внутриполитическим положением страны и международным положением?

– В Тегеране победило демократическое народное движение, – проговорил Ледук. – В один прекрасный день подобное произойдет во Франции. Именно поэтому им и не нравится, что наша партия стоит во главе движения Сопротивления. Мы все время чувствуем, что нам вставляют палки в колеса. Во время освобождения страны нас отстраняют от борьбы, боясь, что наша победа будет иметь политические последствия.

– Но ведь борьба еще не закончилась… Я думаю, нам пора идти, – сказал Баумерт, взглянув на часы.

Ледук встал, и они вышли на залитую солнцем почти пустынную улицу. Где-то недалеко слышались выстрелы.

В подъезд многоэтажного дома шмыгнули двое мужчин. В этом не было ничего удивительного: в то время многие, боясь стать жертвой какой-нибудь шальной пули, перебегали от подворотни к подворотне. Баумерту, вдруг показалось, что один из мужчин знаком ему. По одежде француз, а по манерам… Баумерт дернул товарища за рукав и затащил в какой-то двор.

– В чем дело? – шепотом спросил Ледук.

– Одного из них я знаю.

– Которого?

– А вон того, правого, что стоит у подъезда.

Ледук посмотрел в ту сторону, куда ему указывал Баумерт.

– А ты не обознался? Ведь ты же первый раз в Париже!

– Это штурмбанфюрер Дернберг, он меня не раз допрашивал. Я вам о нем говорил.

Поль достал пистолет и, сняв с предохранителя, снова сунул в карман.

– А ты уверен в этом?

– Абсолютно уверен. Черные волосы, женственный рот…

– Пошли! В случае чего стреляем, но так, чтобы только ранить.

Баумерт снова дернул Поля за рукав, шепнул:

– Смотрите-ка!

В этот момент те двое вышли из подворотни и быстрыми шагами направились к пустынной площади.

– А вон еще какой-то тип! – Баумерт показал рукой на мужчину, который шел по другой стороне улицы, видимо выслеживая первых двух.

– Да, любопытная история. Пожалуй, он имеет к ним прямое отношение, – проговорил Ледук. – Подождем, пока он отойдет подальше.

Баумерт и Поль подошли к углу. Те двое уже исчезли. Их преследователь не спеша подошел к дому и встал в нишу, не спуская глаз с входной двери.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю