![](/files/books/160/oblozhka-knigi-mersi-kamarad33-243014.jpg)
Текст книги "Мерси, камарад!"
Автор книги: Гюнтер Хофе
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Мерси, камарад!
Книга первая
ОПЕРАЦИЯ «ОВЕРЛОРД»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Небольшой замок Ля Вистул, расположенный на побережье Средиземного моря, украшенный множеством башенок, зубцов, балконов и лоджий, которые прекрасно можно было разглядеть даже при скупом лунном свете, казался сказочным. Всего два километра отделяло замок от пляжа с мелким белоснежным песком, от грохота прибоя и лунных бликов на воде.
Незаметно с юга приползла сплошная лавина облаков и закрыла собой луну. Часа через полтора плотная облачность повисла над побережьем, внося сильные помехи в радиопереговоры. Где-то вдалеке еле слышно гремело.
Но даже этой темной ночью английские миноносцы на большой скорости курсировали вдоль южнофранцузского побережья, держась друг от друга на расстоянии десяти морских миль, не замеченные немецкими наблюдателями, укрывшимися за толстыми бетонными стенами убежищ или же во временных укрытиях. С помощью приборов ночного видения англичане провели целую серию снимков побережья с оборонительными сооружениями, довольно быстро расшифровали их, а результаты разведки направили своему командованию на остров Мальта и в Гибралтар.
Лейтенант Хинрих Тиль, командир штабной батареи, вышел подышать воздухом на полукруглую террасу замка. Из-за тяжелой парчовой занавеси, которой были задернуты окна и двери, доносились звуки «Ла паломы» и приглушенное шарканье по паркету армейских сапог и ботинок. Обер-лейтенант Людвиг Эйзельт, бывший до войны неплохим концертирующим пианистом, играл на рояле. Правда, перед этим его довольно долго пришлось упрашивать всем собравшимся. Танго и фокстроты он перемежал отрывками из Бетховена и Листа.
Лейтенант вытер потное лицо платком. Волосы прилипли ко лбу, хотя он протанцевал всего лишь один танец. Его партнершей была хорошенькая белокурая Мартина с отсутствующим взглядом темно-серых глаз, которые так понравились Хинриху. Было это 27 мая 1944 года. Вряд ли можно было придумать для этого субботнего вечера что-нибудь лучше, чем офицерскую вечеринку с веселыми и жадными до впечатлений военными телефонистками, приехавшими по сему случаю из Нарбонна.
В организацию вечеринки внес свою лепту и Тиль, передав начальнице очаровательных связисток-телефонисток приглашение командира дивизиона капитана Альтдерфера. С помощью обер-ефрейтора Эрвина Зеехазе он организовал изысканный ужин (конечно, без перловки и сои) с легким сухим вином для приглашенных дам и креплеными винами для господ офицеров.
Тиль закурил сигарету и посмотрел в сторону моря, которое на западе казалось совершенно черным. Порывистый ветер гнал на берег волны с белыми гребешками. Он думал о том, что сейчас, когда он стоит здесь, на веранде замка, там, в темноте, качаются на волнах вражеские корабли. И почему только эти англичане не проведут здесь того, что они уже сделали в Сицилии, Италии, или на средиземноморских островах, или же в Атлантике, – высадки десанта или разведки боем. Интересно, думают ли об этом часовые, лениво расхаживающие по берегу между жалкими опорными пунктами? Вероятнее всего они думают только о том, чтобы их поскорее сменили, чтобы попасть в военный дом отдыха, получить внеочередной отпуск или же закатиться в бардак.
Война на Западе все еще делала передышку.
Лейтенант услышал, как кто-то начал крутить ручку настройки военного радиоприемника. По-видимому, Эйзельт решил отдохнуть и перестал играть на рояле. Однако все немецкие радиостанции передавали в эфир одни только бравурные марши, которые никак не подходили для танцев.
«Чем дальше отодвигается от нас окончательная победа, – думал Тиль, – тем громче звучат марши. А ты здесь торчишь, растяпа, да философствуешь, вместо того чтобы пригласить блондиночку на второй танец».
Лейтенант бросил окурок и, одернув китель, пошел в зал. Где-то за горизонтом раздавался грохот.
Эйзельт снова заиграл на рояле, разглядывая танцующих. Зал освещался свечами, и по стенам, увешанным портретами бывших владельцев замка, пробегали тени танцующих. Из массивных позолоченных рам строго взирали на происходящее важные господа в жабо и с эспаньолками; некоторые из них держали в красиво выписанных руках пергаментные свитки или изящную шпагу, другие были увековечены рядом с узкомордыми псами неопределенной породы.
Из правого угла зала доносился громкий смех. Там сидели командир четвертой батареи обер-лейтенант Рудольф с маленькой брюнеткой и командир пятой батареи циник Нойман с пышной девицей, которая ловила каждое слово Зомерфельда, сыпавшего анекдотами как из рога изобилия. Это был толстый и добродушный снабженец с белым лицом, который любой вечер с выпивкой заканчивал пением песенки о короне, лежащей на дне глубокого Рейна.
Гроза приближалась, и раскаты грома время от времени заглушали звуки, которые Эйзельт извлекал из инструмента. Сейчас он как раз наигрывал модные во всех парижских барах «Очи черные».
Войдя в зал, Тиль увидел, что Мартина танцевала с командиром шестой батареи Герхардом Генгенбахом, которому до сих пор необыкновенно везло: в декабре сорок третьего года его тяжело ранило в бою под Житомиром огромным, величиной с блюдце, осколком в грудь, не считая сквозного пулевого ранения в ногу. Горстка оставшихся в живых солдат ночью вынесла его из котла под Радомышлем; под Сталинградом он вел себя как сорвиголова, но уцелел. После всего этого он сделался молчаливым и весь как-то ушел в себя: Находясь среди друзей, которым он доверял, Герхард рассказывал об исчезновении в одном из боев на Восточном фронте своего бывшего командира обер-лейтенанта Хельгерта. Однажды эту историю случайно услышал Альтдерфер и тут же с уверенностью заявил, что этот Хельгерт просто-напросто струсил и сдался русским в плен.
Неестественно рассмеявшись, Эйзельт закончил играть и, не обращая внимания на аплодисменты и просьбы поиграть еще, взял бокал, стоявший на крышке рояля, и залпом выпил.
Генгенбах проводил свою партнершу на место и, подойдя к Тилю, спросил:
– Что, Хинрих, уж не хочешь ли ты сказать, что устарел для танцев?
– Нет, не хочу. Я наблюдал за нашим командиром, когда он беседовал с начальницей этих девчушек, а сам не спускал глаз вон с той блондинки. Он ее прямо-таки раздевал глазами.
– Командир артиллерийского дивизиона вермахта может многое позволить себе, если у него есть хорошие связи. Я его знаю еще по Восточному фронту. У меня мороз по коже проходит при одной только мысли, что однажды мне со своими людьми придется под его руководством останавливать прорыв танков противника. Все мы сразу загремим в братскую могилу. Как-никак – член нацистской партии.
– Альтдерфер – член партии? Я этого не знал!
– Он один из тех, кто держит нос по ветру. Коричневую рубашку он надел, чтобы сделать карьеру. Убеждений у него нет и в помине. Ему лишь бы приобщиться к власти. Его положение как юриста предоставляло ему для этого все возможности. Так из угодливого мелкого бюргера с честолюбивыми мечтами при соответствующей ситуации вырастает беззастенчивый нацист. – Все это Генгенбах проговорил, не скрывая горькой досады.
– Оставь ты этого Альтдерфера в покое, – стараясь несколько унять Генгенбаха, проговорил Тиль и наполнил бокалы вином. – Такие типы, как он, имеются везде. Давай лучше танцевать.
Генгенбах согласно кивнул:
– Мы и так все время танцуем на вулкане.
Они выпили и направились к Эйзельту.
– Людвиг, сделай мне приятное, слышишь? – И Тиль подмигнул пианисту.
– Решил покрутиться с сероглазой блондинкой?
– Я не прочь это сделать, чтобы она не досталась Старику.
– Это его здорово заденет, – усмехнулся пианист.
Не успел Альтдерфер пригласить девушку на танец, как Тиль подошел к ней и, не спросив разрешения, а только галантно поклонившись, увел танцевать. Танцуя, он наблюдал за ней. Казалось, она была довольна тем, что ее партнером был он, а не Альтдерфер… Уголком глаза он косился и на командира дивизиона, прекрасно понимая, что ему, Тилю, этот номер даром не пройдет.
– Из-за вашей особы в этом зале разгорелось настоящее соперничество, – сказал Тиль блондинке.
– Остальные наши девушки танцуют нисколько не меньше. И потом, почему бы хоть раз не повеселиться как следует и позабыть обо всем? В жизни так много неприятностей.
– Вы абсолютно правы. Мы здесь танцуем и флиртуем, а в это время на Восточном фронте гибнут люди.
Мартина внимательно посмотрела на своего партнера.
– Вы были на Восточном фронте? – спросила она.
Тиль почувствовал, что покраснел, и это разозлило его. Через месяц ему исполнится двадцать семь лет, а он иногда ведет себя как мальчишка. «Чего доброго, она еще подумает, что я решил похвастаться перед ней своим фронтовым опытом или геройством», – мелькнула в голове мысль, вслух же он произнес:
– Извините меня, пожалуйста, это у меня просто случайно вырвалось. Не придавайте этому значения.
– Мой брат тоже два года провоевал на Восточном фронте. Сейчас он где-то здесь, во Франции. Я представляю, какое настроение там у наших солдат.
– Ну и разговор во время танго! – заметил Тиль. – Те, кто этого попробовал, хотят об этом поскорее забыть. Лучше давайте вот так скользить по паркету и думать, что мы находимся на каком-нибудь острове в южных морях, – добавил Тиль и подумал, не слишком ли крепко он обхватил малышку, – ему не хотелось быть грубым. Он сделал несколько сложных фигур, партнерша послушно подчинялась его воле.
– Я думаю, есть разница, когда человек хвастается пережитым или когда он хочет освободиться от чего-то, пытается оправдаться.
Тиль был удивлен сочувствием девушки, однако старался не показать своего волнения.
– На том острове, где мы с вами находимся, слишком душно. Не выйти ли нам подышать свежим воздухом? – предложил он.
Девушка согласно кивнула и вышла из круга танцующих. Тиль даже споткнулся, чувствуя на своей спине пронзительный взгляд Альтдерфера.
– Все в порядке, господин лейтенант? – спросил Тиля шофер Эрвин Зеехазе, невысокий широкоплечий крепыш, стоявший возле двери, которая вела на террасу. Белки его голубых глаз, казалось, спорили с соломенно-светлыми волосами.
– Все в порядке, Зеехазе, – ответил Тиль, сопровождая девушку в парк.
Дул довольно резкий ветер, было свежо. Луна скрылась за черными тучами. Над морем блистали молнии. Первые крупные капли дождя разбивались о мозаичные плиты дорожки. Глухо гремел гром.
– Пойдемте ко мне. У меня комната с лоджией, оттуда очень хорошо любоваться природой. Свежего воздуха там в избытке, да и выпить чего-нибудь найдется, – предложил Тиль девушке, опасаясь в то же время, что она откажется от его предложения и он останется один.
– Только ненадолго, – просто согласилась Мартина.
«А я-то думал… – мелькнуло у Хинриха в голове. – По свисту летящего снаряда могу безошибочно определить его калибр, довольно точно могу угадать характер человека, а намерения этой девушки в серой юбке и блузке с накладными карманами не сумел угадать».
– Разрешите, я пойду первым?
В полутемном коридоре, пол которого был застлан ковровой дорожкой, стояли какие-то бюсты, висело оружие. Лейтенанту все это было хорошо знакомо и уже не удивляло его. Он оглянулся – Мартина без колебаний шла за ним. Будь сейчас на ней шелковое платье с длинным шлейфом, ее вполне можно было бы принять за молодую хозяйку этого замка.
– Вот мы и пришли. Сейчас я зажгу свет.
Тиль открыл какую-то дверь и, проскользнув в комнату перед остановившейся девушкой, спустил на окно штору затемнения. Капли дождя настойчиво барабанили по оконному стеклу.
Лицо Мартины, освещенное светом лампы, казалось бледным. Лейтенант Тиль подошел к двери и закрыл ее.
Радиотехник Ганс Рорбек, парень с узким лицом и светлыми волосами, выпил только один бокал вина. В порядке исключения его и гауптвахтмайстера тоже пригласили на офицерскую вечеринку. Рорбек пытался отказаться, но Альтдерфер потребовал, чтобы они оба обязательно были на вечере, возможно потому, что он считал их своего рода высокопоставленными ординарцами. Рорбек злился на то, что вахтмайстер беззастенчиво целовал его партнершу, как будто он уже офицер и ему можно не стесняться.
«Сейчас как раз полночь, – подумал Рорбек, – волны на море так расходились. В час должен прийти автобус, он отвезет девушек обратно в Нарбонн. Вот гроза пройдет, поброжу в парке».
За окном раздавались один за другим удары грома. Стрелы молний были видны даже через опущенные шторы. Шел сильный дождь.
Рорбек не спеша подошел к роялю.
– Господин обер-лейтенант, сыграйте еще что-нибудь, а то все перепьются…
Людвиг отсутствующим взглядом посмотрел на радиотехника, затем на офицеров и их дам, державших в руках бокалы, и снова ударил по клавишам.
В эту ночь, может быть потому, что приходилось играть то, что ему было противно, Эйзельт особенно остро чувствовал свою отчужденность от всех. В родительском доме его воспитывали в католическом духе, а он стал фашистом, сменив мифы старого мира на мифы двадцатого столетия. Церковь он совсем забыл, а вера все-таки сохранилась где-то в закоулках его души и давала о себе знать каждый раз, когда он садился к органу и играл Баха. Бога он променял на фюрера, однако начиная с сорок первого года не только прошедшее, но и настоящее все сильнее разъедалось сомнениями.
Закрыв глаза, он начал наигрывать новую мелодию, прислушиваясь, как в углу, фальшивя, подпевал ему Зомерфельд. Раздались жидкие аплодисменты, однако Эйзельт, не обращая на них никакого внимания, встал и вышел на террасу.
Рорбек подозвал к себе Зеехазе и сказал:
– Передай, ординарцам, чтобы они не спешили подавать напитки: и так все уже набрались.
– Слушаюсь, господин вахтмайстер, – проговорил обер-ефрейтор и побежал на кухню.
Рорбек быстро повернулся кругом, почувствовав, как Альтдерфер дотронулся до его плеча.
– Знаете, мне не нравится, когда кто-то из моих людей потихоньку уходит отсюда любоваться звездами или еще с какой-нибудь целью. Вы меня понимаете?
– Так точно, господин капитан!
– Вы, наверное, заметили, что господин лейтенант Тиль с некоторого времени отсутствует в зале?
Рорбек внимательно обвел взглядом зал и растерянно произнес:
– Действительно…
Лицо Альтдерфера было совсем близко ст лица радиотехника, и подчиненный видел бледно-голубые глаза своего командира, веснушки на его лице. От капитана сильно несло спиртным.
– Я сейчас же посмотрю, господин капитан, куда он делся.
– Я вам советую это сделать, мой дорогой. И пусть лейтенант Тиль немедленно явится ко мне!
Альтдерфер снисходительно кивнул, словно желал подчеркнуть этим, что дружеский разговор с подчиненным закончен: улыбаясь, он пошел к начальнице телефонисток из Нарбонна.
Радиотехник вышел из зала, думая о том, какая неприятная миссия выпала ему: явиться сейчас к своему другу Тилю… Интересно, успел он что-нибудь сделать со своей блондинкой или нет? Жаль девушку, она такая хорошенькая. Тиль не спускал с нее глаз весь вечер.
Рорбек чувствовал себя неловко. Он не знал, где ему искать лейтенанта: в старом парке между магнолиями, агавами, кипарисами или же в комнате. Тряхнув головой, он направился к соседнему подъезду, где находилась комната лейтенанта. Постучав в дверь, Рорбек предупредительно подождал немного и лишь после этого вошел. Чувствовал он себя довольно смущенно и неудобно.
Тиль сидел напротив девушки. В камине горели толстые поленья дров.
– Прошу прощения, ты должен… – начал было Рорбек, но сразу же поправился: – Господин лейтенант должен немедленно явиться к господину капитану!
– Старик, видно, здорово беспокоится? – сдержанно рассмеялся лейтенант.
Радиотехник недоуменно пожал плечами.
– Разрешите представить вам моего друга Ганса Рорбека… А это Мартина Баумерт, – познакомил их Тиль.
Мартина протянула Рорбеку руку.
– Дама пожелала выйти на свежий воздух. К нашему общему удивлению, мы не говорили ни о погоде, ни о людях, ни даже о любви, а все только о войне. Когда раздался стук в дверь, мы как раз обсуждали вопрос об окончательной победе. – В глазах лейтенанта блеснула насмешка. – Составьте ей компанию, если вам позволяет время. – И, повернувшись к девушке, добавил: – Мне очень жаль, что наш разговор был столь краток. – Тиль поцеловал девушке руку, кивнул другу и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Радиотехник сел и удивленно спросил:
– Мартина Баумерт?
– Оказывается, мы с вами в некотором смысле уже знакомы, господин Рорбек, – засмеялась девушка.
– Так вот, значит, как выглядит девушка, голос которой я уже в течение нескольких месяцев слушаю по радио. Как часто я пытался представить себе вас…
– Вы разочарованы? – В ее голосе прозвучала легкая издевка.
– Что вы! Напротив! – Рорбек все еще никак не мог оправиться от смущения. «Какие красивые у нее глаза! Да разве только глаза? Можно позавидовать мужчине, которому она будет принадлежать, которого она полюбит», – подумал он, а вслух спросил, чтобы хоть что-нибудь сказать: – Давно ли вы в Нарбонне?
– С тех пор, как была сформирована гренадерская дивизия народного ополчения.
– Как красив юг Франции, не правда ли?
– Французы тоже так считают, – кивнула девушка. – И будут еще больше считать так, если в один прекрасный день нас здесь не будет.
– Можно поинтересоваться, чем вы занимались до армии?
Мартина рассмеялась – вопрос этот был задан тоном экзаменатора.
– Год отбывала трудовую повинность. Потом вела домашнее хозяйство одного высокопоставленного гестаповца, у него десять детей…
Рорбек поправил дрова в камине, которые медленно охватило пламя. Теплая волна пахнула в лицо, приятно согревала колени.
Рорбек молча разглядывал девушку, которая, казалось, не замечала этого. Глаза у нее были серые; чистый, чуть загорелый лоб обрамляли волосы цвета пшеницы; носик был весьма изящный; мягкая линия подбородка хорошо сочеталась с губами, уголки которых были чуть-чуть опущены. Рорбек никак не мог отвести взгляда от этого прекрасного лица, выражение которого постоянно менялось.
Мартина медленно повернула голову и посмотрела на Рорбека, у которого было такое ощущение, будто она заглядывает ему прямо в душу. Вся фигура Мартины, освещенная призрачным светом камина, казалась загадочной; крупные темно-серые глаза девушки жили какой-то своей особой жизнью. Наконец она отвела взгляд и задумчиво посмотрела на огонь.
– Я очень рада, что мы с вами встретились, – тихо сказала она. – Хотя слово «рада» здесь вряд ли подходит, я просто счастлива…
«Сейчас мне следовало бы поцеловать ее, – подумал он, – во-первых, так принято, во-вторых, обстановка для этого самая подходящая, а в-третьих – она, возможно, не менее меня изголодалась по ласке. Интересно, счастлива ли она?»
Однако Ганс Рорбек даже не пошевелился, он был настолько очарован, что хотел только одного: чтобы так длилось долго-долго. Ветер тихо завывал в камине.
Интересно, что она думает о нем? Никогда человеку не удается отгадать до конца мысли другого. Как бы она испугалась, если бы он рассказал ей сейчас о том, что его каждую ночь мучают кошмары: кругом течет кровь, истошно кричат раненые на ничейной земле, глухо ухают пушки, неся с каждым снарядом смерть и разрушение. А эта страшная картина, которая с июля прошлого года по сей день стоит у него перед глазами? Их тогда бросили в контрнаступление на Курской дуге. Посадили на танки, строго приказав прорваться, несмотря ни на какие потери. Одно немецкое противотанковое орудие стояло на прямой наводке. И в него угодил снаряд прямым попаданием. Артиллерийскую прислугу раскидало кого куда. Однако кое-кто остался в живых. Водитель сбросил газ, но командир заорал на него: «Чего остановился?!» Водитель дал газ и… Ох, что же это за наваждение! Так и тронуться можно… Два с половиной года он провел в России…
А сейчас перед ним сидит красивая девушка, которая создана для любви, о которой можно только мечтать. Время бежит. Здесь не Россия, а Франция, и отсюда до самого тяжелого фронта более двух тысяч километров. Здесь каждый гонится за развлечениями, стараясь отгородить себя своеобразным защитным валом от смерти. Однако она незаметно подползает и сюда… Впервые в жизни ты сидишь у горящего камина, за окном ночь, и белое вино горячит кровь…
Вчера в небольшой местной речке утонул один солдат: наверное, засосало в какую-нибудь воронку. В письме к родным этого солдата командир роты напишет, что их сын пал смертью героя за фюрера, народ и фатерланд… Но об этом с Мартиной все равно не поговоришь.
Он поднял штору затемнения и открыл широкое итальянское окно. Из зала доносились обрывки песни. Среди пьяных голосов офицеров выделялся крикливый тенор Альтдерфера. Отблески далеких зарниц скользили по мраморной облицовке камина, отражались в большом трюмо.
– Там, за окном, море, лазурное Средиземное море, – нарушил тишину Рорбек. – Однако когда дует сирокко, все выглядит совершенно иначе. Тропические массы воздуха из Сахары, перемещаясь, поднимают целые песчаные бури, которые несутся к северу над бирюзовой водой. Кругом, куда ни посмотришь, загадочный, неизвестно откуда появившийся красный песок.
Мартина молчала, закрыв глаза.
«Сейчас я возьму ее на руки и отнесу прямо на кровать моего друга Хинриха Тиля, положу и скажу, что я ее люблю, – думал Рорбек. – Тем более что так оно и есть…»
«Как сильно стучит сердце… Мне кажется, я люблю его, – думала про себя Мартина. – Это трудно объяснить. Сколько месяцев подряд я слушала его голос во время радиопереговоров и сейчас чувствую, что ждала встречи с ним».
Лейтенант Тиль, как положено, подошел к своему командиру, который как раз приказывал Эйзельту сыграть марш.
– Господин капитан, вы хотели со мной поговорить.
– Я хотел вас только видеть.
– Могу я поинтересоваться причиной? – спокойно спросил Тиль.
Лицо Альтдерфера побагровело так, что на нем не стало заметно веснушек.
– Как командир штабной батареи вы обязаны находиться здесь, а не… – Произнесены эти слова были довольно громко.
– А не?.. – подхватил Тиль.
Несколько девушек обратили внимание на этот разговор. Офицеры, сидевшие поблизости, повернули голову в сторону Альтдерфера.
– Я вас научу, как нужно себя вести. Вот увидите! – И капитан быстро пошел к своему столу.
Тиль закурил и глубоко вздохнул.
– Он наверняка хочет потанцевать с начальницей, – сказал он Эйзельту с улыбкой, чтобы как-то скрыть свое смущение.
– Я скорее сдохну, но маршей играть не стану, – упрямо проговорил Эйзельт.
– Тогда сыграй для меня «Аве Мария» твоего земляка Франца Шуберта.
– Нет, – отказался Эйзельт.
– Тогда что-нибудь Мендельсона.
Тиль наслаждался, видя, что в Эйзельте нацист и музыкант противоречат друг другу.
Наконец тот начал наигрывать «Когда солнце садится за крыши, я остаюсь наедине со своей тоской…».
– Хочу тебе напомнить, что Грета Келлер прославилась благодаря этой песенке. А ведь она, кажется, еврейка, не так ли? – зашептал Тиль на ухо пианисту.
– Уж не хочешь ли ты всю свою злость из-за нахлобучки, которую ты только что получил от шефа, сорвать на мне, Хинрих?
– Я его нисколько не интересую. Он беспокоится, где так долго пропадает блондинка. – Тиль выпрямился, так как в этот момент рядом остановился Альтдерфер со своей дамой, которую держал под руку.
– Если вы не хотите исполнить мою заявку, тогда, Эйзельт, в заключение сыграйте какой-нибудь марш для дам. Они хотят разъезжаться.
– Слушаюсь, господин капитан. – Эйзельт поднял руки, которые на мгновение замерли над клавиатурой, а через секунду с силой обрушились на инструмент, и раздалось бравурное фортиссимо Баденвейлерского марша, исполняемого обычно при появлении фюрера.
Все с удивлением уставились на тапера, не понимая, что бы это значило: то ли кощунство, то ли торжественная концовка. Все офицеры замерли с вытянутыми вверх руками. Что ж, Эйзельт убежденный нацист. Альтдерфер оглядывал подчиненных столь злым и придирчивым взглядом, что от него поежился даже снабженец. Лишь один Генгенбах не видел этого взгляда, так как был увлечен разговором с Нойманом.
Рудольф со своей брюнеткой на минутку куда-то исчез из зала. Каково же было изумление командира дивизиона, когда он, обходя зал, вдруг увидел Мартину Баумерт, которая сидела за своим столиком, будто весь вечер и не поднималась из-за него.
Отбарабанив последние такты марша, Эйзельт, склонив голову набок и закрыв глаза, заиграл Баха. Собравшиеся в зале разбились на небольшие группки и оживленно беседовали о чем-то. Обер-лейтенант играл с таким вдохновением, будто находился не здесь, а в настоящем концертном зале.
Начальница связисток взяла в руки свою сумочку и самой грациозной походкой удалилась, чтобы надушить виски и плечи парижскими духами.
Альтдерфер быстрыми шагами подошел к столу:
– Я бесконечно сожалею, фрейлейн Баумерт, что последний танец мне не удалось станцевать с вами. – И он галантно раскланялся.
– Я ненадолго выходила на воздух, здесь так душно…
– Вы окажете мне большую честь, если разрешите увидеть вас еще раз…
Щеки девушки запылали румянцем.
– Это очень трудно сделать: постоянные дежурства…
Эйзельт бесшумно опустил крышку рояля и вышел из зала.
– Вы разрешите завтра утром позвонить вам?
– Если хотите… – Мартина пожала плечами.
Тем временем начальница связисток уже вернулась в зал.
– Девушки! Автобус подан. Прошу вас! – строго и важно произнесла она.
Ганс Рорбек с каменным выражением лица стоял рядом с Тилем, не спуская глаз с Альтдерфера и Мартины.
– Один ноль в его пользу, – шепнул ему лейтенант.
– Не верю, – буркнул радиотехник и пошел к автобусу, в который уже садились девушки.
Появление маленькой брюнетки было встречено из автобуса громким приветственным криком. Зомерфельд что-то сказал, чем всех рассмешил. Вдруг Ганс почувствовал, как чья-то теплая рука легла на его руку. Он обернулся, и в тот же миг губы Мартины слегка коснулись его губ.
Услышав неестественно громкое покашливание, Мартина быстро отстранилась. Глаза Рорбека встретились с рассерженным взглядом своего командира. Начальница из Нарбонна снисходительно улыбнулась и пошла к автобусу. Альтдерфер последовал за ней.
Растрепанные светлые волосы Мартины, прощальные взмахи рук, крики, галдеж – все это через минуту поглотила ночная темнота. Офицеры снова вернулись в зал, не было только одного Эйзельта.
– Я хочу вам кое-что сказать, Рорбек, – Альтдерфер остановился перед радиотехником, подбоченившись. – Я очень сожалею, что разрешил вам сегодня присутствовать на этом вечере. Я склонен полагать, что вы еще не выросли из своего капральского звания. В парке вы вели себя, как… как самый последний мальчишка… – И капитан пошел прочь, даже не удостоив никого из офицеров взглядом.
Рорбек направился к выходу, но обер-лейтенант Генгенбах демонстративно подвел его к своему столику.
Все, кто пил вино и танцевал в замке Ля Вистул, воображали, что война забыла о них, наградив всех за бесконечные военные тяготы и лишения, которые им пришлось перенести до этого, пребыванием на золотом западе и, еще лучше, на золотом юге. И они бездумно кружились в танце, пили белые и красные вина, дегустировали знаменитые французские коньяки и шампанское.
И хотя все они были бывалыми солдатами с фронтовым опытом, они не отдавали себе отчета в том, кто именно распоряжается их судьбами, кто отдает им приказы, как не отдавали себе отчета и в том, что каждую минуту над ними может нависнуть смертельная опасность, а кто-то могущественный и безжалостный бросит ту или иную воинскую часть или соединение в бой, заставив их тем самым таскать каштаны из огня, который с каждым часом становится все жарче и опаснее. Речь не идет о командире их полка подполковнике Мойзеле или о генерал-майоре Круземарке, командире их дивизии, которую перебросили на побережье Средиземного моря для переформирования и обучения и уже рассматривали как составную часть оборонительного пояса в Европе.
Поговорка гласит, что рыба начинает гнить с головы. Самым высоким их начальником был находившийся в районе Парижа главнокомандующий всеми гитлеровскими войсками в Западной Европе генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, пруссак, аристократ, генштабист, разделявший идеалы Мольтке и Шлиффена, один из наиболее ярых приверженцев стратегии «молниеносной» войны, упрямый и жестокий шестидесятилетний старец, во всем послушный фюреру. Он был большим любителем поспать и с удовольствием делал это, в то время как пятьдесят восемь подчиненных ему дивизий, в которых насчитывалось около миллиона шестисот пятидесяти тысяч солдат и офицеров, то есть одна шестая всех немецко-фашистских войск, находившихся на фронтах, послушно выполняли его приказы.
В подчинение Рундштедта не входила 3-я воздушная армия с батареями ПВО и парашютнодесантными дивизиями, которые находились в подчинении главного командования люфтваффе, то есть непосредственно в руках Геринга. Не подчинялись главнокомандующему группа армий «Запад» и большая часть военно-морских сил, выделенных для охраны и обороны побережья, и вся дальнобойная и береговая артиллерия. Танковая группа «Запад» тоже не входила в подчинение Рундштедта. Эта группа осуществляла в основном формирование и подготовку немецких танковых войск, находясь в подчинении главного командования вермахта. Фельдмаршалу Рундштедту ни разу не пришлось выслушивать никаких жалоб или возражений относительно деятельности организации Тодта, которой согласно стратегическому плану гитлеровского командования отводилась большая роль в сколачивании Европы в единое целое. Этой организацией целиком и полностью распоряжался по своему собственному усмотрению министр вооружений Шпеер.
Главнокомандующему Рундштедту вменялось в обязанность контролировать деятельность французского правительства Виши, однако весьма важные в стратегическом отношении северные районы страны он не контролировал – они находились в ведении генерала фон Штюльпнагеля, обосновавшегося в своей резиденции в Париже и руководившего подчиненными ему оккупационными войсками согласно прямым указаниям главнокомандования сухопутных сил. Высокопоставленный фюрер полицейских частей и войск СС Оберг на юге страны подчинялся Рундштедту, а на севере – Штюльпнагелю. Посол великой германской империи Абец хозяйничал в оккупированной Франции как ему заблагорассудится, подчиняясь исключительно министерству иностранных дел, расположенному в Берлине на Фридрихштрассе. Каждый из высокопоставленных деятелей империи – Гиммлер, Геринг, Риббентроп, Шпеер, Кейтель, Дениц и другие – имел на оккупированной территории своих преторианцев с целью как можно дальше и больше распространить собственную власть.
Генерал-фельдмаршалу Рундштедту был официально подчинен (практически же он ему не подчинялся) генерал фельдмаршал Роммель, которого Геббельс прозвал «гарантом победы». Начиная с января сорок четвертого года Роммель командовал группой армий «Б», иначе говоря, войсками, расположенными на огромной территории от Голландии до Пиренеев.