Текст книги "Мерси, камарад!"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Почему они не решились задать эти вопросы вслух? Может, из страха потерять друг друга? Оба чувствовали, что принадлежат друг другу. И так должно быть всегда. Оба чувствовали, что все плохое и грязное, что бросила на их пути война, чтобы разъединить их, осталось перед дверью в эту комнату, а через ее порог они пронесли лишь страстное желание хотя бы недолгого счастья.

Вспомнилась майская ночь, с грозой на море и проливным дождем над замком. Они готовы были броситься друг другу в объятия, но невысказанные вопросы стояли между ними, затянувшееся молчание грозило перерасти во взаимное недоверие.

Мартина встала и подошла к столику, в ящике которого у нее лежал пистолет. Когда маленький, матово поблескивавший браунинг оказался у нее на ладони, она поймала на себе удивленный взгляд Ганса.

Рорбек сразу же понял, зачем Мартина хранила у себя этот браунинг, и в один миг тяжелый груз упал с его сердца.

– Мартина, – прошептал он, вложив в это слово всю свою благодарность и нежность. Он гладил ее руки. – Мартина!..

Они лежали рядом, на небе все так же светил месяц, но у них не было нужды задавать друг другу какие-то вопросы. Они любили друг друга и знали об этом. В эти минуты они были по-настоящему счастливы, но боль предстоящего расставания была для них хуже острого ножа.

В 1940 году Гитлер приказал построить для ставки бункер в местечке Марживаль близ Суассона. Из ставки, условно названной «Волчье логово-2», он намеревался руководить операцией «Морской лев», суть которой заключалась во вторжении гитлеровцев на Английский материк. Поскольку операция не состоялась, бункер фюрера не был оборудован окончательно. 17 июня 1944 года здесь, однако, состоялась встреча Рундштедта и Роммеля с Гитлером. Оба командующих высказали фюреру свои пожелания: оттянуть линию фронта за пределы досягаемости корабельной артиллерии противника; занять передний край обороны пехотными частями; создать крупный танковый резерв, способный решать задачи оперативного и стратегического значения. И в первую очередь они настоятельно уговаривали фюрера не предпринимать пока никаких новых наступательных операций.

После этой беседы, где Гитлер, дав волю собственной фантазии, разглагольствовал о новом чудо-оружии, которое решит исход войны, он поспешил обратно в Берхтесгаден, откуда спустя трое суток пришел приказ командующему группой армий «Б» начать новое наступление.

8 приказе высказывалась мысль, что если с поставленной задачей не справятся войска вермахта, то победы добьются части СС.

Из района Тарнополя во Францию будут переброшены 9-я и 10-я танковые дивизии СС, которые из-за разрушений железнодорожных линий в Лотарингии идут своим ходом. Они сбросят томми в море. Так сообщил командующему 7-й армией обергруппенфюрер СС Хойсер, командир 2-го танкового корпуса СС. Кроме того, на подходе находятся и другие части СС.

7 июня американцы начали действовать, подвозя через Ла-Манш части искусственного порта «Малбери», чтобы смонтировать его у Сен-Лорана, в то время как части волнолома английского порта были подведены к берегу и поставлены на якорь у Арроманша.

На рассвете 19 июня неожиданно разразился сильный шторм. Огромные волны выбрасывали суда на берег. Потери оказались огромными: потоплено триста судов; восемьсот судов, в основном перевозивших танки, были выброшены на берег. Американский искусственный порт оказался полностью разрушенным, английский искусственный порт у Арроманша пострадал значительно меньше, так как его частично защищали скалы Кальвадоса и временные волноломы, созданные из затопленных судов.

За трое суток шторма на море англичане и американцы понесли в обоих искусственных портах и на всем канале такие потери в судах, которые в пять раз превышали потери, понесенные ими в ходе ведения боевых действий.

Выгрузка живой силы и техники была прервана на целую неделю. Запасы боеприпасов упали до критической точки. Англичане и американцы были вынуждены временно прекратить наступательные действия. Над их десантными войсками на захваченных ранее плацдармах нависла серьезная угроза.

Однако гитлеровский генералитет ничего этого не знал, а немецкие солдаты просто получили небольшую передышку.

Между тем погруженная в эшелоны дивизия генерала Круземарка катила по железной дороге через Тулузу и Бордо в направлении города Анже-на-Луаре, до которого еще можно было доехать. Дальше железнодорожное полотно было сильно разрушено.

На крыше каждого вагона или платформы были установлены зенитные пулеметы и пушки, готовые открыть огонь в случае появления самолетов противника. По ночам над эшелонами вспыхивали разноцветные осветительные ракеты, запускаемые неизвестно кем, когда они проезжали по районам, контролируемым французскими патриотами. Других событий не было.

В то время как в Нарбонне происходила погрузка очередного эшелона, в Анже уже разгружались подразделения первого эшелона, которым предстояло пройти форсированным маршем двестипятидесятикилометровый участок пути, отделявший их от передовой. От Анже сильно разрушены были не только железные, но и шоссейные дороги, которые к тому же днем и ночью находились под обстрелом артиллерии противника, так что недостатка в донесениях о потерях не было.

В голове колонны двигался 1-й артиллерийский дивизион капитана Остерхагена. Идти приходилось только ночью, а днем укрываться в тени деревьев и кустарников. Следовавший за первым артдивизионом 2-й дивизион все чаще и чаще наталкивался на разбитые тягачи, воронки от бомб, могилы, на которых встречались знакомые имена. Моросил мелкий дождь. Эйзельт вместе с Рорбеком ехали, оторвавшись далеко от колонны. Машину вел Зеехазе, который, низко склонившись над баранкой, думал о том, что скоро настанет и его час.

– Сегодня по крайней мере самолеты противника оставили нас в покое, – заметил начштаба, посмотрев на затянутое черными тучами небо.

– Пожалуй, – неохотно ответил Рорбек. Он вспоминал Мартину, и его сильно угнетало, что он все дальше и дальше удаляется от нее.

– Двадцать третьего русские предприняли мощное наступление против группы армий «Центр», и притом на широком фронте – километров семьсот.

– Вчера ночью я слышал об этом по радио.

– Витебск, Орша… знакомые нам места. Не хотел бы я очутиться сейчас в тех краях, – сказал обер-лейтенант Эйзельт.

А радиотехник подумал: «Он хоть и тоже офицер, но его нельзя сравнить с Тилем. Тот не побоялся предложить мне перейти с ним на «ты». Той зимой в России. Мы были тогда передовыми артиллерийскими наблюдателями. Однажды в избе мы с ним натолкнулись на раненого русского летчика. Я до сих пор никак не могу забыть испуганных глаз русской крестьянки, хозяйки избы. Тиль кричал мне тогда: «Давай! Давай!» – и тащил меня из избы во двор. Это его «давай» наверняка относилось и к русскому летчику, словно он хотел сказать ему: «Мотай отсюда, прячься! Иван!» Возможно, это было больше, чем пощада, быть может, это была своеобразная демонстрация человеколюбия. Позже мы с ним никогда не говорили об этом случае».

Рорбеку казалось, что он снова видит перед собой растерянный взгляд Тиля, когда тот разыскал его в парке замка Ля Вистул, чтобы с возмущением передать ему о беспочвенных подозрениях по отношению к Мартине.

– Это приведет к потере всей Белоруссии, – сказал Эйзельт, продолжая прерванный разговор, – и к полному разгрому группы армий «Центр».

Рорбек был удивлен такой откровенностью начальника штаба.

– А ведь три года назад мы маршировали на восток, мечтая о захвате Урала.

– Грустно, не так ли, господин обер-лейтенант?

– Безумие. Мечты не имеют ничего общего с реальностью.

Неожиданно ночное небо осветили ракеты. По небу зашарили прожекторы. Машины мгновенно начали рассредоточиваться, съезжая с дороги в поисках какого-нибудь укрытия. Одна из машин попала в окоп и перевернулась. Многие шоферы, остановив свои тягачи, выскочили из машин и бросились в темноту. Гул самолетов становился угрожающим. С воем упали первые бомбы, разорвавшись недалеко от шоссе.

Эйзельт упал в окопчик. Ему было явно не по себе. Рядом с ним оказался Рорбек.

– Нам еще повезло, – проговорил лежавший позади них Зеехазе. – Бомбы рвутся впереди.

В этот момент южнее раздался сильный взрыв.

– Боеприпасы рвутся, – прокомментировал Зеехазе.

Рорбек и Эйзельт молчали.

– Ну, пошли, Рорбек. Вставайте. – Эйзельт встал, отряхнул землю с брюк. – Здорово светло было. – И он отдал распоряжение относительно дневки, послав связных на каждую батарею.

Когда колонна снова тронулась в путь, в ее голове двигался обер-лейтенант Рудольф.

– Дружище Эйзельт, – взмолился Рудольф. – Куда ты меня посылаешь? Посмотри, километрах в семи отсюда находится небольшая деревушка. Разреши мне там расположиться на дневку. Там люди хоть отдохнут, отоспятся.

Нойману и Эйзельту ничего не оставалось, как согласиться с предложением Рудольфа. Удивительно быстро наступал рассвет. С утреннего неба снова донесся гул пока еще невидимых самолетов. Рудольф усмехнулся и, не сходя с шоссе, стал пропускать вперед штабную батарею. Машины разъезжались по кустам.

– Неплохо денек начинается, нечего сказать, – пошутил Рорбек, а у самого по спине ползли мурашки.

Начштаба пробормотал что-то невнятное, а Зеехазе думал только о том, как бы ему не завалить машину в одну из воронок, которые попадались здесь на каждом шагу.

В небо свечой взмыл пикирующий бомбардировщик. Справа и слева от него вспыхивали разрывы, тянулись трассы крупнокалиберных пулеметов.

Нойман моментально дал сигнал воздушной тревоги, приказав Рудольфу рассредоточить машины по укрытиям.

Через минуту из-за вершины холма появился силуэт следующего бомбардировщика. Заговорили разом все пулеметы.

«Черт возьми! – выругался про себя Рорбек. – Еще один! А сколько их всего? Стоит только появиться на шоссе хоть небольшой колонне машин, двигающихся в сторону фронта, как они тут как тут. Может, мы и есть предпоследние резервы с предпоследними боеприпасами, которых не ожидает ничего хорошего».

Бомбардировщик вошел в пике.

– Останови машину!

Зеехазе нажал на педаль тормоза. Машина остановилась, все выскочили из нее.

Рорбек потащил Эйзельта в окоп, не сводя глаз с пикирующего бомбардировщика. «Вот она, смерть! Совсем рядом! И она нацелилась на меня! Только на меня! Как медленно тянутся секунды. Когда же стрелок нажмет на гашетки своего пулемета? Или он откроет огонь из обеих пушек? А под крыльями самолета висит по нескольку бомб…»

Пунктиры трассирующих пуль прошили мокрую от дождя землю, выбили дробь по железу и стали.

Убежище в данный момент не давало никакого спасения. Важно лежать на одном месте и не шевелиться! Рорбек заставил себя лежать, надеясь, что вражеский летчик не заметил его, не успел разглядеть. «Но где же Зеехазе? Его машина стоит прямо на шоссе… Надо вдавиться поглубже в землю!» Взрывная волна пригибает траву к земле. Бомбардировщик уже взмывает к небу, оставляя позади себя тонкий шлейф дыма. «Что же случилось? Что?!»

Эйзельт трясет головой и смотрит куда-то вправо. Крохотная складка земли обещает спасение, рождает надежду.

И снова над головой самолет противника. На этот раз «мустанг», этот не пикирует. Проклятый самолет! Он летит над самой землей, оставаясь практически недосягаемым ни для зениток, ни для пулеметов. Летит в сторону полураспавшейся колонны, поливая машины огнем из пулеметов и пушек. Через несколько секунд он исчезает. На месте, где только что стояла радиомашина Рудольфа, нет ничего. Там только воронка с рваными краями и большим темным пятном вокруг. Кто-то истошным голосом зовет санитара. Вот бегут два человека. Возможно, один из них шофер Рорбека? А может, это сам Рудольф? Крики становятся жуткими.

А где же третий самолет? Исчез. Ожидание в нормальных условиях сильно отличается от ожидания под угрозой смерти, когда на тебя пикирует бомбардировщик, поливая струей раскаленного свинца. Сколько Рорбек ни смотрит, он нигде не видит Рудольфа. Хорошо еще, что успела проскочить штабная батарея.

Но где же все-таки третий? Нервы напряжены до предела. Оба самолета уже не вернутся: они скрылись в северном направлении, израсходовав весь боезапас.

И вдруг со стороны холма снова раздается гул. Самолет появился раньше, чем его можно было ожидать. На крыльях отчетливо видны белые звезды. Вот он входит в пике, стремительно приближается к земле. Рвутся бомбы, поднимая в воздух фонтаны земли вместе с железным хламом. По машине бьет дробь… Выдох. Теперь можно приподнять голову.

Рорбек поднялся и пошел на поиски Рудольфа. Через несколько минут он вернулся к Эйзельту.

– Водитель Рудольфа умер на руках у санитаров. От обер-лейтенанта осталась одна фуражка с горсткой мозгов, и только.

– Вот и конец его мечтам о голой девушке, – грустно заметил начальник штаба.

Мотор машины завелся сразу же, как только Зеехазе нажал на стартер. Все скаты каким-то чудом оказались целы, хотя левая сторона кузова изрешечена.

Эйзельт осмотрел 4-ю батарею: двое убитых и несколько раненых.

Обер-лейтенант Нойман поехал в расположение своей 5-й батареи.

– Я сам проверю шестую! – крикнул Эйзельт, обеспокоенный тем, что батарея осталась без командира. Он подумал о том, как глупо было в такой решающий момент переводить Генгенбаха в другое место.

Снова пошел дождь.

– Зеехазе, жми на всю катушку до самого городка! Все время прямо! – приказал начальник штаба шоферу.

Чем дальше на север они ехали, тем неспокойнее становилась обстановка.

– Немного осталось, – подбадривал Эйзельт Зеехазе.

Деревушка оказалась небольшой и вся в развалинах. На улицах редкие прохожие. Шоссе вновь побежало по восточному берегу реки Орн. Внезапно на дороге, метрах в двухстах впереди, взметнулся вверх громадный фонтан земли и дыма.

Зеехазе резко затормозил. Машина послушно остановилась, затем нервно вздрогнула от взрывной волны.

«Бомба?! Но почему одна? Странно!» – удивился Рорбек.

В этот момент в воздухе раздался страшный режущий звук, а вслед за ним оглушительный грохот разрыва метрах в ста от машины. Тугая воздушная волна больно отозвалась в ушах.

– Корабельная артиллерия стреляет, – догадался Рорбек.

– Она может бить до сорока километров, – объяснил Эйзельт, стараясь говорить бодрым голосом.

– Натворят дел! Из таких пушек они могут попасть национал-социалистам по самому больному месту! – безобидным тоном заметил Зеехазе.

Эйзельт решил про себя, что при первой возможности он положит конец такому проявлению солдатского юмора, который легко может быть принят за пораженчество.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дернберг подошел к лучшему отелю Нарбонна, в котором располагался штаб дивизии генерала Круземарка. Часовые, стоявшие у входа, молодцевато отдали ему честь. Штурмбанфюрер небрежно ответил им.

Поездка Дернберга прошла без происшествий. От самого Парижа останавливались один раз, чтобы заправиться. В штабе дивизии Дернберг немного помылся, привел себя в порядок и плотно позавтракал. Тогда стояла превосходная погода, ничто не напоминало о войне. Сам факт, что высокопоставленный покровитель Дернберга, сидевший в Гамбурге в штабе военного округа, направил его в СД, означал, что ему не придется мотаться по фронтам. Это особенно радовало штурмбанфюрера.

Сейчас Дернберг направлялся в гестапо. Шел и удивлялся тому, что он, собственно, и не собирался вовсе приезжать сюда, не собирался лично заниматься этим Баумертом; не думал он и о том, что его может заинтересовать, как выглядит девушка, к которой по ошибке попали совсекретные документы. Здесь же он сможет незаметно понаблюдать за поведением своего друга Грапентина. Но все вышло иначе и довольно неожиданно. Командование СД в Париже получило от своего агента в Нарбонне интересную информацию по делу об исчезновении совсекретных документов. Оберштурмбанфюрер Вестендорф, знакомясь с этим делом, натолкнулся на кое-какие факты, которые представляли интерес для фюрера и рейха, особенно сейчас, когда врагам удалось открыть второй фронт в Европе. О чем именно шла речь, в сообщении не говорилось. Дернбергу было предложено немедленно выехать в Нарбонн, где его подробно проинформируют в местном отделении СД.

Дернберг и Вестендорф поздоровались за руку, сели.

– Партайгеноссе Дернберг, чтобы не возникло никакого недоразумения, я буду предельно откровенен. Я полагаю, что данное дело требует принятия срочных мер.

– Я в этом нисколько не сомневался.

– Кое-какие соображения заставили нас подключить к этому делу вас.

– Благодарю за доверие. – Вводная часть показалась Дернбергу слишком длинной. Ему хотелось поскорее выяснить суть дела и взять его в свои руки. – Дело об исчезновении совсекретных документов…

– Интересное дело, – перебил его Вестендорф.

– Как и девица, которой до сих пор никто серьезно не занялся.

– Возможно, она интересует лишь некоторых офицеров отступающего в данный момент артиллерийского полка.

– Какое же тогда, черт возьми, мне до этого дело?

– Вы знакомы с командиром полка?

– Я не занимаюсь кадровыми вопросами! – Дернберг злился, не догадываясь, о чем пойдет дальше речь.

– Командир полка Мойзель должен был выполнить несколько наших поручений, – проронил оберштурмбанфюрер. – Во-первых, отдать под суд военного трибунала лейтенанта, который стрелял в офицера СД.

– Прошу прощения, вы, видимо, считаете, партайгеноссе Вестендорф, что для меня это является новостью? – не удержался от издевки Дернберг.

Однако Вестендорф держался спокойно, словно был надежно прикрыт невидимым щитом.

– Во-вторых, он должен был заставить командира артдивизиона возбудить дело против своего лейтенанта.

Дернберг недоуменно покачал головой.

– И в-третьих, Мойзель должен был заставить капитана Альтдерфера немедленно прекратить связь с девицей, которая имеет кое-какое отношение к пропаже совсекретных документов.

Дернберг сделал вид, будто его заинтересовала названная фамилия.

– Вы сказали Альтдерфер? – спросил он. – Редкая фамилия, а как зовут этого человека?

Вестендорф полистал лежавшее перед ним дело, не оценив заданного ему вопроса.

– Альтдерфер. Алоиз. Юрист. Проживал в Вене по Кертнерштрассе, двенадцать «а». Там у него частная адвокатская контора… В-четвертых, командир полка Мойзель получил указание, – продолжал Вестендорф, – проследить за действиями своего предшественника, ныне генерал-майора Круземарка, немедленно докладывать обо всем, что может быть расценено как заговор некоторых кругов против фюрера. – Он откашлялся. – Вы меня слушаете, партайгеноссе Дернберг?

Дернберг усмехнулся и, чтобы выиграть немного времени, потер переносицу, а сам подумал: «Этот Вестендорф относится к числу тех, кто до сих пор слепо верит в нашу конечную победу и потому нисколько не стремится обезопасить себя на всякий случай. Например, так, как это сделал я. Мой друг Хассо поддерживает сомнительные связи с людьми, которые преследуют цель радикально изменить состав тех, кто в настоящее время находится у кормила политической власти. В создавшейся ситуации нецелесообразно выдавать людей, которые стоят за спиной Грапентина. В один прекрасный день на политической арене появятся новые лица, вот тогда-то я и скажу Грапентину: «Ты давно знаешь, что я не только умом и сердцем был за вас, но еще повсюду прикрывал тебя. Так что и мне кусок пирога полагается: есть должность получше моей нынешней. Иначе я возмещу убытки за счет юнкера фон Грапентина». Подвести его под монастырь дело отнюдь не сложное. Однако какому-то Вестендорфу из меня ничего не вытянуть. – Улыбка расплылась по лицу Дернберга. – Этот гестаповец не знает о том, что я уже давно сам интересуюсь Круземарком, внимательно слежу за Грапентином и Тилем, наблюдаю за связью Альтдерфера с Круземарком, чтобы представлять себе всю картину. Следовательно, мне нужно деликатно, но твердо сбить его с этого пути, преподнеся несколько хороших вопросиков. После этого он, по-видимому, немного испугается».

Дернберг окинул оберштурмбанфюрера доброжелательным взглядом и сказал:

– Вы разрешите мне кое-что добавить?

Вестендорф кивнул, скорчив при этом кислую физиономию: его не интересовал ни этот сотрудник СД, ни это дело. Самым важным для него было обезопасить тыл. Собственно, он не верит этому Дернбергу с лицом сказочного принца, хотя тот и служит в управлении имперской безопасности. Вестендорфу доставлял удовольствие сам факт, что гестапо одерживало победу над СД, которое везде совало свой нос и хотело играть первую скрипку.

– Этот лейтенант является вашей частной добычей, с которой вы можете разделаться как вам заблагорассудится, – начал Дернберг.

Вестендорф скривился еще больше.

– Девицу Мартину вы можете приложить к материалам этого дела или положить в постель к одному из своих агентов. Мойзель, по всей вероятности, тоже ваш агент. Только вы, партайгеноссе Вестендорф, забыли об одном: вы забыли рассказать мне, что́ именно он сообщил вам.

Вестендорфу пришлось проглотить эту пилюлю.

– Мойзель или кто-нибудь другой послал Альтдерфера и Тиля с первым эшелоном дивизии на побережье Кальвадоса. В настоящий момент с ними поговорить не удастся. Сведений у меня нет. О Круземарке тоже никаких донесений не имеется.

– Хорош итог, ничего не скажешь. – Дернберг понял, что может встать и уйти и этот смешной Вестендорф не остановит его. – Займемся лучше вашим третьим пунктам, то есть людьми, которые окружают Мойзеля. К слову, известно ли вам, что Альтдерфер ранее был адъютантом у Круземарка?

Гестаповец злился на своих сотрудников за то, что те так плохо подготовили его к этой беседе.

Дернберг разошелся и без труда поверг ниц своего недавнего партнера.

– Альтдерфер – адвокат до мозга костей. Доказательств этому сколько угодно. Так почему бы ему в политической игре не вести себя так же, как и всегда.

Этот камешек предназначался в адрес СД. Вестендорф в сердцах выругался, продолжая протирать стекла, которые и без того были безупречно чисты.

– Я повторяю, – Дернберг сделал небольшую паузу, чтобы прикурить сигарету, – что Мойзель – ваш агент. А интересовались ли вы хоть раз его начальником штаба капитаном Хассо фон Грапентином? То есть последователем Альтдерфера? – Он как бы прощупывал почву, давая собеседнику возможность прийти в себя. – Благородство, богатство, честолюбие. – Дернберг кивнул, выражая этим озабоченность, в то время как Вестендорф сидел, опустив голову. – Что я вам могу еще сказать?

– Имеется естественное разделение компетенций, – официально заметил Вестендорф.

– Вы можете погубить девчонку. Вы можете сами возбудить дело против лейтенанта, которого вы найдете сейчас на побережье, если он еще не убит и не погребен в братской могиле. А через своего агента в Нормандии Мойзеля вы и впредь будете находиться в курсе событий. Все это вы можете, партайгеноссе Вестендорф. Это все.

– А СД?

– Мы же прольем кое-какой свет на связь Круземарка с Альтдерфером.

Вестендорф чувствовал, что у него из-под носа похищают самое дорогое.

– А Грапентин?

– По многим причинам он принадлежит нам.

– Что это за причины?

«Неужели ты думаешь, что я расскажу о них. Не стану же я говорить тебе, что он, с одной стороны, наш человек, а с другой – представляет собой своеобразное капиталовложение». Вслух, не без колкости, он произнес:

– Об этом следует еще подумать.

«Я тебя здорово недооценил, – подумал в свою очередь Вестендорф о Дернберге, – но мы с тобой еще встретимся». И сказал:

– Мы с вами, партайгеноссе Дернберг, придерживаемся общего мнения относительно того, что люди, о которых мы с вами только что говорили, потенциально подозрительны, не так ли?

– Несомненно, – примирительно согласился Дернберг. – Вы совершенно правильно поступили, подключив нас к этому делу. Я благодарю вас за это.

– Впредь мы будем поддерживать с вами связь через наше отделение в Париже, – сказал Вестендорф, закидывая удочку на будущее, обеспокоенный тем, что его непосредственный начальник Мюллер как-нибудь случайно может узнать об этом разговоре, который окончился с ущербом для гестапо. Мюллер постоянно находился в невыгодном положении по отношению к своему противнику из СД Шелленбергу и потому никому не прощал подобных упущений. Схватить, доказать вину и уничтожить – такова была его излюбленная система. На сей раз это не удалось.

– Я в этом не сомневаюсь, а сейчас позвольте откланяться. – Дернберг встал.

Спустившись в комнату дежурного, он позвонил Грапентину и сообщил ему, что обед, о котором они договорились, не состоится, так как ему немедленно нужно выехать в Париж.

– Ничего, Хассо, – продолжал он, – я обязательно найду возможность разыскать тебя в самое ближайшее время. Не обижайся на меня. Ну привет, старина! – И он так весело рассмеялся в трубку, что у начштаба потеплело на душе.

На обратном пути в Париж шофер выжимал из машины все возможное, а Дернберг сидел и размышлял? «Генерал, начальник военного округа в Гамбурге, который всегда был без ума от меня и которому я за его услуги посылал самые лучшие французские вина, помог мне войти в эсэсовскую элиту. А другой генерал, командир гренадерской дивизии, вместо звездочки на петлицах очень скоро преподнесет мне серебряные «Дубовые листья» к Германскому кресту, если я буду вынужден припереть его в угол».

Дернберг рассмеялся довольным смехом и поправил висевший у него на груди золотой Германский крест, решив про себя, что кого-кого, а уж гестаповцев-то он всегда переиграет, независимо от того, будут они из Нарбонна или из Парижа. После сегодняшнего разговора этот выскочка Вестендорф, можно сказать, полностью обезоружен, а Грапентин останется волшебным ключиком, с помощью которого для него откроется заветная дверь, человеком, у которого в руках находятся все нити, ведущие к единомышленникам.

Альтдерфер обрадовался тому, что вечером 25 июня на землю опустился туман, который не только надежно окутал ее своей пеленой, но и затянул ночное небо серой дымкой, сквозь которую стервятники противника ничего не могли разглядеть. Значит, ближайшие несколько часов можно не опасаться их налетов. Этой ночью на огневые позиции выходил 1-й артиллерийский дивизион. Чтобы ускорить выдвижение дивизиона на ОП, ему разрешили двигаться по шоссе, по которому то и дело проносились машины из тылов танковой дивизии.

Капитан Остерхаген держался так, будто с ним ничего не может случиться. Выйдя в район, прилегающий к аэродрому, он доложил командиру пехотного полка о своем прибытии.

Альтдерфер и Тиль снова направились на юго-запад. Стоило им отъехать километров на десять от Кана, как путь преградили взрывы снарядов.

– Видимо, томми перерезали шоссе и теперь проводят артподготовку, – заметил Тиль. – Если поторопимся, то, может, еще успеем проскочить.

Теперь снаряды рвались севернее, в районе холмов. Поля от дождя превратились в грязное месиво, однако танки и орудия каким-то чудом умудрялись передвигаться по ним. Неглубокие окопы и стрелковые ячейки размыло до основания.

Подполковник фон Венглин принял решение использовать туман для завершения марша и приказал Альтдерферу сразу же после полудня выдвинуть батареи на ОП, находившуюся северо-западнее Кана.

Альтдерфер, Тиль и канонир из штабной батареи двигались в голове колонны, думая, долго ли им удастся передвигаться таким путем при дневном свете.

– Кажется, наши танки все еще удерживают шоссе, – произнес командир, стоя в машине и глядя в бинокль на север.

– Накрыть их, однако, будет нелегко. – Тиль показал на разрывы снарядов, похожие на небольшие ватные облачка.

– Противник пытается обойти Кан с запада, – заметил Альтдерфер.

– А мы тем временем сами лезем в котел, – не без сарказма сказал лейтенант.

– Где рождаются дезертиры, не так ли?

Повсюду, куда ни посмотришь, были видны повозки и тачки, нагруженные домашним скарбом, которые везли кряхтевшие от натуги люди. Лошадей почти не было видно.

– Верное доказательство того, что фронт снова передвинулся немного к югу, – высказал предположение Тиль, глядя мимо Альтдерфера.

– Следовательно, бравые французы отходят под защиту германского вермахта, чтобы продолжать и дальше сотрудничать с нами.

– Возможно, – согласился лейтенант, невольно вспомнив разговор с Рейно и Дювалем, который состоялся всего три недели назад.

– Нам же придется отходить еще дальше на восток, вплоть до реки Орн, – с возросшей нервозностью ответил Альтдерфер.

– Прошу прощения, господин капитан, тогда нам придется трижды переправляться через реку, пока доберемся до Кана. Все мосты через Орн наверняка пристреляны англичанами.

– Хорошо. Тогда мы поедем вот по этой дороге, а потом – на север. Таким образом, мы одним ударом убьем сразу двух зайцев: не увидим ни одного англичанина и все же окажемся на другом берегу.

Оставив капонира на развилке дороги, офицеры поехали дальше.

– Я сейчас узнаю, а вы, Тиль, подождете здесь до подхода дивизиона. Ясно?

– Так точно, господин капитан.

Двое мужчин-беженцев с засученными рукавами старались вытащить из грязи небольшую повозку, впрягшись в широкие лямки. Две женщины, одна молодая, другая средних лет, наклонив голову, подталкивали повозку сзади.

Альтдерфер все еще изучал карту, не решаясь ехать дальше из-за сильного артиллерийского огня.

Тиль закурил сигарету и повернулся к беженцам, которые никак не могли одолеть подъем и выехать с поля на дорогу. Пошел дождь. Тиль поднял воротник плаща. Лейтенанту стало жаль беженцев, и он медленно пошел им навстречу, чтобы помочь. Молодой мужчина, увидев направлявшегося к ним офицера, зачем-то сунул правую руку в карман, хотя в этот момент как раз нужно было толкать повозку, впусти несколько секунд он вынул из кармана носовой платок, высморкался и снова сунул его в карман.

Тиль пожалел, что плохо знает по-французски, и доверчиво улыбнулся.

Пожилой мужчина был здоровяк, и Тиль невольно подумал о том, что если такой толкнет кого, то не сразу опомнишься. С усов его стекали дождевые капли. Молодому на вид было лет двадцать пять. Чувствовалось, что он сильно нервничает. На руке у него была татуировка: «Мое сердце принадлежит Жанин». «Интересно, где мы находимся? – подумал Тиль. – Женщины нисколько не удивились появлению немецкого лейтенанта. Головы повязаны платками, как у наших рыбачек. Видимо, и эти с побережья. Похоже, старшая – жена усатого мужчины».

– Благодарим вас, монсеньер, – поблагодарила она Тиля.

«А могла бы и отругать за все те неприятности, что мы им причинили и еще причиним».

Вторая женщина спряталась за лежавшую на повозке кровать.

Альтдерфер тем временем уже свернул карту, приняв какое-то решение.

«Уж он-то не упустит возможности полюбоваться, как я сейчас увязну по уши в грязи», – решил про себя Тиль.

– Мадам! Мосье! Взяли! – скомандовал Тиль.