Текст книги "Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось"

Автор книги: Гунар Цирулис

Соавторы: Миермилис Стейга,Андрис Колбергс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

– А Лиесма?

– Она – моя добрая знакомая. Ее муж был моряком.

– А сейчас находится в надежном месте. За контрабанду.

– Вот видите, я не ошиблась: вы как раз тот человек, какой мне нужен. Да, муж Лиесмы осужден, но и сейчас один–другой знакомый моряк ей кое–что подбрасывает. Разрешается ведь ввозить определенное количество вещей. Это не считается контрабандой. И Лиесма, бывает, приносит мне разные мелочи.

Эдит произнесла это с выражением явного превосходства. «Для меня мелочь, для тебя это – целое богатство», – читалось на ее лице.

– И помогает продавать, – закончил за нее Улдис.

– Не отрицаю. Когда вещь мне надоедает. Но и это – не преступление. Так что у вас есть все основания отпустить Лиесму. Семидесяти двух часов еще не прошло, санкции прокурора у вас пока нет.

– Вы прекрасно ориентируетесь. И только затем меня пригласили сюда?

– Нет, разумеется. Затем, чтобы побыть в приятном общении наедине со столь выдающейся личностью, – попыталась уязвить его Эдит. Однако Улдис пропустил шпильку мимо ушей.

– Ну, а если Лиесма расскажет куда больше, чем вы сейчас?

– Не расскажет.

– У вас есть гарантии?

– Возможно.

– Такие же, как и против меня?

– Может быть, куда более сильные. Поверьте мне: она не расскажет. Так что не тратьте зря время и силы. Видите, я совершенно откровенна и ожидаю от вас того же.

– И все же вы меня боитесь.

– А вы меня? – кокетливо прищурилась она.

Улдис поднялся, не спеша надел пиджак.

– Снимки, если они получились хорошо, можете подарить мне. Я приобщу их к рапорту, который напишу моему начальству, докладывая о проделанной работе и сегодняшних событиях. Всего!

Эдит прикусила губу.

– Не шалите! – помахал ей Улдис, как делают, прощаясь с маленькими детьми.

Эдит повернулась к нему спиной.

«Ну и денек, – подумал Улдис, спускаясь по лестнице и насвистывая веселую песенку. – Сплошные новости. Одна подружка исчезла, у другой земля под ногами горит. Вода замутилась. Может, и удастся вытащить рыбку–другую? Однако, куда же девалась эта Лиесма?» Он вдруг ощутил тревогу. «Не забрали ли ее дружки из управления! Все карты мне спутают. Узнать срочно!»

XXX

Розниекс заперся в лаборатории, предупредив секретаршу, чтобы его не беспокоили. Запасшись целой пачкой фотографий, он вырезал из групповых фотографий отдельные лица, переснимал, увеличивая почти до натуральной величины, не сделав с самого утра ни малейшего перерыва. Закончив, он разложил увеличенные снимки на столе и принялся изучать, сравнивать, перекладывая с места на место, по–разному комбинируя. Потом, вооружившись ножницами, разрезал фотографии по вертикали пополам и стал к одной половинке прикладывать вторую, от другого лица, и фотографировать полученные таким образом изображения. Потом стал отрезать подбородки, носы, глаза, лоб, складывал их в разных вариантах, как делают дети с картинками на кубиках, и снова снимал.

От этого странного занятия его отвлек Стабиньш, вломившийся в лабораторию, невзирая на протесты секретарши. Он был взволнован. Таким Розниекс его никогда не видел.

– Паэглите исчезла! – развел руками Стабиньш. – Третий день ее нет ни на работе, ни дома.

Розниекс недовольно выключил красный свет и зажег лампу.

– Может быть, уехала в деревню? – сказал он первое, что пришло в голову, не успев еще переключиться на новые мысли.

– Некуда ей ехать – ни родных, ни друзей. Муж сидит за контрабанду, – все еще стоя у дверей, Стабиньш перевел дыхание.

– Может, задержана за что–нибудь? Не такая уж она овечка…

– Проверял. Не задержана и в больницу не попала. Начинаю опасаться, что она кому–то помешала, и ее убрали.

– Ну, ну. Кому же это? – Валдис все еще жмурился после долгого сидения в темноте.

– Хотя бы Уступсу. Я же говорил, что этого парня надо арестовать, и Лиесму тоже надо было. Тогда не грозило бы новое убийство! – с явным беспокойством сказал Стабиньш.

– Почему же сразу такие выводы? Может быть, она что–то почуяла и сбежала?

– Непохоже. В ее комнате в санатории ничто не тронуто. Белье, украшения, туалетные принадлежности – все на месте. Без этих вещей женщина не пустилась бы в путь. И дорожная сумка цела. После работы зашла к санаторной парикмахерше, потом надела лучшее платье и ушла. Сказала другой официантке, что у нее свидание с необычным мужчиной.

– Не окажется ли она с этим необычным в своей рижской квартире? Съезди туда. Может быть, нежится на перине.

– Ерунду говоришь. За квартирой я слежу. Там никого нет, и никто не появлялся.

– Разве она больше не встречается с Уступсом?

– Последнее время она его избегала.

– Избегала – или не встречалась из–за того, что жила в Пиекрастес?

– Избегала. И, кажется, даже опасалась его.

– Давно она работает в санатории?

– Два месяца. Мне так и кажется, что нить ко всему этому непонятному делу – где–то совсем близко.

– В санатории?

– Да. За ним надо очень внимательно наблюдать.

– А где сейчас Уступе?

– С ума сходит, из кожи вон лезет, разыскивая Лиесму. Полреспублики исколесил на своей телеге. Автомобильное начальство в расстройстве: нет ни машины, ни шофера, ни плана.

– Не игра ли это?

– А черт его знает. Каша заваривается все круче. Только бы не стала подгорать. Не знаю, как ты, а я за это нераскрытое преступление схлопочу подзатыльник. А тут еще эта Лиесма…

– Что ты советуешь?

– Съездим вместе в санаторий. Я там уже возился, сколько мог. Но может быть, ты свежим глазом…

– Обожди, Улдис, – отмахнулся Розниекс. – Не лезь на стенку, а то ты сегодня словно белены объелся. Присядь, и подумаем. У Паэглите, наверняка, есть какая–нибудь подруга. И она, наверное, знает, где ее искать. Хотя бы та же Эдит Мелнсила.

– Мелнсила и сама встревожена и думает, что Лиесму арестовали. Я вчера познакомился с этой дамой поближе. Махровая спекулянтка. Скупает и перепродает контрабандные ценности. Но делает это чужими руками. Лиесма – ее ближайшая подруга.

– А что у них общего с Зиедкалнс, с магазином?

– Совершенно ничего. Заколдованный круг. Ищем одно, находим совсем другое.

На листе бумаги Розниекс рисовал круги и вписывал в них имена.

– Смотри. Зале, Канцане, Пуце, убитая Зиедкалнс, ее бывший муж Виктор, ну еще Вершинин – с одной стороны. Уступе, Паэглите, Мелнсила – с другой. Что их связывает?

– Только то, что Зиедкалнс была сшиблена машиной Уступса.

– И еще странная дружба Лубенса с Ромуальдом. Думай, думай, голова, шапку купим.

– Думаю.

– И что?

– Вчера вечером, проголодавшись, зашел в рижский вокзальный ресторан. И знаешь, кого я там увидел?

– Откуда мне знать.

– Зале, вместе с Пуце и Канцане.

– Что удивительного?

– Ничего – если бы за их столик не сел инженер Лубенс.

Улдис помолчал, ожидая реакции друга.

– Гм, – проворчал Розниекс. – Надеюсь, они тебя не заметили?

– Лишний вопрос. Мне очень хотелось узнать, о чем они там совещаются, но никак не получилось, к сожалению.

Отойдя, наконец, от двери, Улдис заметил на столе изрезанные фотографии.

– Новая методика колдовства?

– Да нет, старая, но освеженная. Вот Ромуальд. Стабиньш взглянул поверх плеча Розниекса.

– Похож. Почему ты волосы и шею обрезал?

– Чтобы резче выявить черты лица. А вот Ольга Зиедкалнс, – он положил рядом другую фотографию. – Похожи?

– Ни малейшего сходства.

Взяв ножницы, Розниекс разрезал фотографии на пять частей, отделив лоб, глаза, нос, рот, подбородок.

– Теперь дальше. Заменим им глаза. Подходит?

– Нет.

– Рот?

– Тоже нет.

– То есть, лицу Ромуальда не свойственна ни одна черта его матери.

– Может быть, он в отца?

– Пробовал. Тоже ничего не выходит. Комбинировал лица отца и матери. Но ничего похожего на Ромуальда не получилось.

– Улдис разогнулся, потер затекшую спину и сел на табуретку в углу.

– Иногда дети выходят в деда или бабушку.

– Бывает, – согласился Розниекс, – но что–то от родителей все–таки должно быть. Я изучил фотографии Ромуальда в различных возрастах, но без толку. Я уже давно заметил, что он не похож на родителей, а сейчас решил проверить основательно.

– На кого же он похож?

– Знаешь, на кого? На Вершинина немного: нос, подбородок.

– Вот так номер! – вскочил на ноги Улдис.

Розниекс усмехнулся.

– Сходство еще не означает родства. И мой метод не имеет научного обоснования. Самодеятельность!

– Тем не менее, она наводит на размышления.

– Не на размышления, но на действия. Придется изучить биографии всех наших персонажей с самых пеленок. Всех подряд, с Ромуальда до Пуце. Установить, чьи пути пересекались, когда и как.

– Не знаю, – пробормотал Улдис, вновь усаживаясь на табуретку и вытягивая ноги. Он понял, что заниматься этой работой по милости друга придется ему. – По–моему, это напрасный труд. Лучше копнем глубже в магазине. И я же должен найти Паэглите! – вдруг вспомнил он.

Розниекс встал, едва не ударившись головой о низкий потолок лаборатории.

– Магазином займусь я и ревизоры. Санаторий тоже заберу в свое ведение. Паэглите будут искать рижане под командой капитана Соколовского, а тебе предстоит командировка в Мурманскую область и далекий Хабаровский край. – Розниекс отворил дверь, собираясь выйти. – Сейчас позвоню Лиепниексу, чтобы выписал командировочные и приготовил деньги.

– А меня ты спросил? Может, я и не собираюсь ехать!

– Когда я тебе выложу все мои соображения, сам попросишься!

XXXI

Розниекс задумчиво поглядел на давно некрашенную скамейку в углу парка. «Здесь сидели два немолодых уже человека, – он вспомнил письмо, в котором Вершинин упоминал места их встреч с Ольгой. – Что за человек Вершинин? Судя по письмам – умен, эрудирован. Ольгу уважал, может быть, даже более. Он, возможно, знает, что произошло с Ольгой. Но взял и исчез. Может быть, ему известно куда больше, чем мы думаем?»

Следователь подошел к скамейке, сел. С дерева, медленно кружась, слетел коричневый, высохший лист – один из последних. Остальные давно уже сгнили и убраны. Голые деревья мерзли, протянув сучья к свинцовому небу. За парком сразу же начиналась стерня – спускалась в долину, потом снова поднималась почти до самого санатория.

«Подозрения падают на многих, да, на многих. Но нельзя лишаться объективности. В свое время профессор Ледыньш, читавший нам уголовный процесс, сказал: «Следователем можно быть лишь тогда, если ты одновременно и следователь, и прокурор, и адвокат, свидетель и обвинения и защиты, если не останешься в стороне, но войдешь в их роль, увидишь происшедшее со всех сторон, с разных точек зрения, если станешь воспринимать дело, как объемную скульптуру, но не как неумелую картину, в которой нет глубины“.

Розниекс встал и медленно пошел по аллее. Окруженная старыми липами, она тянулась вдоль пригорка и заканчивалась у мостика, соединявшего берега неширокой речки.

«Здесь они тоже бывали, – вспомнил Розниекс письмо. – Ленинградская милиция сообщила, что у Вершинина в сентябре была командировка в Калининград, на целый месяц. От Калининграда до Риги не так уж далеко. Но Ромуальд ничего такого не заметил… Договориться, назначить свидание можно было и по телефону. – Розниекс глядел на отражение мостика в темной, спокойной воде; четкое отражение не позволило заглянуть в глубину. – Кто же такой Вершинин? Какие письма получал он от Зиедкалнс? И какова была в своей сущности сама Зиедкалнс? И сын, и коллеги могут характеризовать ее и необъективно. Может быть, она шантажировала Вершинина? Каким образом? Все это лишь догадки, фактов за ними нет».

По петлявшей тропке Розниекс направился наверх, где на вершине холма находилось летнее кафе. Сейчас, когда сезон кончился, кафе не работало.

«Здесь они ели мороженое, пили кофе… Если я приеду в Ленинград и явлюсь на место его работы, может быть, в сейфе найду ее письма. Вряд ли он держит их дома. Но сперва надо попросить Карклса обойти частные домики и выяснить у владельцев, не снимал ли у них в сентябре–октябре похожий на Вершинина человек комнату. Может быть, снимал лишь на несколько дней, чтобы было где встречаться с Зиедкалнс. И все же надо добыть письма, заочно познакомиться с Вершининым». Розниекс посмотрел на часы и, ускорив шаг, повернул к санаторию.

– Если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету, – внезапно услышал он позади низкий, сочный мужской голос.

«Это еще откуда? Никого же здесь не было!»

Рядом с Розниексом, чуть склонившись вперед, шагал высокий человек с шапкой седых волос над выразительным лицом.

– На этот раз я следил за вами, а не наоборот, – усмехнулся человек. – Вчера здесь суетился туда–сюда другой паренек. Но вы показались мне более симпатичным, и я решил, что нам стоит поговорить.

– Поговорить всегда стоит, – осторожно ответил Розниекс. – С кем имею честь?

– В мое время разведчик так не спросил бы. Он знал бы, с кем говорит, а если бы и не знал, то не показал бы этого.

– Если б я не знал, что Сергей Вершинин находится в Ленинграде…

– Устарелые данные, Вершинин здесь с позавчерашнего утра.

– Очень приятно. Я следователь Розниекс из прокуратуры. Вы сэкономили мне поездку в Ленинград.

– Из–за одного этого мне не стоило бы ехать. Думаю, что я сэкономил для вас куда больше.

Остановившись, Розниекс вопросительно взглянул на спутника.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что знаю, кто убил Зиедкалнс.

Наступила тишина, только из санатория доносилась лирическая песня в исполнении Эдуарда Хиля.

– Хорошо, – проговорил затем Розниекс, обдумывая, как вести себя дальше. – Где вы могли бы дать мне показания?

– Если не возражаете, могу пригласить в мои аппартаменты.

Розниекс кивнул.

– У вас путевка сюда?

Вершинин поднимался на холм быстро, необычайно легко для его лет. Розниекс, бывший почти вдвое моложе, поспевал за ним с трудом.

– Нет. На этот раз я неофициально. Сейчас придем.

По глинистой дороге они подошли к нескольким частным домикам, окруженным огородами. Лениво тявкнула собака. Вершинин пересек двор, вошел в кирпичный домик, отпер дверь комнаты.

– Прошу, – пропустил он Розниекса вперед. – Будьте, как дома.

Розниекс сел в кресло у круглого столика, напротив телевизора. Вершинин поместился в соседнем кресле.

– Когда вы приехали?

– Я уже сказал, позавчера.

– И сразу так удобно устроились?

– Осенью это легко. Но у меня было договорено заранее.

– Не помогла ли вам устроиться здесь Зиедкалнс?

– Если это важно, отвечу. На этот раз нет, но помогла бы, если бы я попросил. Курите? – Вершинин положил на стол сигареты, спички.

– Спасибо, нет.

– Тогда позвольте мне, – Вершинин закурил, выдохнул дым и вопросительно посмотрел на следователя.

«С ним надо прямо, без обиняков», – решил Розниекс.

– Вы встречались с Ольгой Зиедкалнс в этой комнате? Вершинин горько усмехнулся.

– Я вижу, мои личные отношения с Ольгой интересуют вас больше, чем ее убийца.

Розниекс сделал вид, что не услышал.

– Можете сказать точно, когда вы встречались в последний раз?

– Двадцать девятого августа. Провели здесь весь день. Я самолетом прилетел из Калининграда. Впрочем… это касается меня и Ольги.

– В сентябре приезжали еще раз?

– Ай–яй–яй! Вот я и попал в подозреваемые. Даже жаль, что подошел к вам сам. Вы полны подозрительности, молодой человек. Я ведь только что сказал, что то была наша последняя встреча. – У него перехватило голос. – Двадцать четвертого сентября вечером меня здесь не было, свиданье Ольге я не назначал. Будь я здесь, ничего бы не случилось.

– Почему вы в этом так уверены? – заинтересовался Розниекс.

– Хотя бы потому, что тогда Ольгу на станции встретил бы я.

Розниекс покачал головой.

– Я вас вижу впервые. И, к сожалению, не знаю, кто вызывал Зиедкалнс и кто встретил ее на станции. Скажите, пожалуйста, где вы находились в тот вечер?

– К сожалению, в Ленинграде. Ждал ее приезда. – В Ленинград? – изумился Розниекс.

Вершинин сунул руку в карман, вытащил смятый листок бумаги и протянул Розниексу.

– Вот телеграмма.

Розниекс прочитал: «Не дозвонилась. Не приезжай. Буду в Ленинграде двадцать шестого. Закажи номер в гостинице».

– Да, – протянул он, – а двадцать четвертого ее убили. Кому надо было срочно встретиться: вам с нею или ей с вами?

– Ей. В чем дело, не знаю. По телефону раньше она ничего не сказала кроме того, что нужно встретиться.

– Когда вы получили телеграмму?

– Двадцать пятого утром.

«Странно, – подумал Розниекс. – Двадцать пятого Зиедкалнс собиралась ехать в Ленинград, а вечером двадцать четвертого направилась в Пиекрастес. Что. означает эта телеграмма?»

– Железное алиби, – словно угадав мысли следователя, сказал Вершинин. – Доказательство того, что я был в Ленинграде. – Он снова горько усмехнулся.

– Самое железное алиби можно подготовить заранее, – невольно улыбнулся Розниекс.

– Может быть. Допустим – телеграмму вместо Ольги я сам отправил себе из Риги, потом вызвал Ольгу в Пиекрастес и сбил ее. Логично! – Он помолчал, приглаживая волосы. – Вы приглашали меня для мужского разговора, а сами ведете себя, как ребенок. Зачем стал бы я убивать женщину, которую уважал, любил? Да еще так жестоко! Разве я, старый фронтовой разведчик, не придумал бы что–нибудь похитрее, если бы действительно захотел от нее избавиться!

– И все же мне не избежать еще нескольких бестактных вопросов. Ваш сын знал о ваших отношениях с Зиедкалнс?

– Значит, и он попал под подозрение?

– Почему вы реагируете так остро? Мой долг – проверить все!

– Сын знал, прекрасно знал. Приехав в отпуск, он нечаянно нашел письма Ольги в моем письменном столе и пригрозил мне, что разделается с этой, как он сказал, бесстыдницей. Игорь очень любит свою мать…

– Он служит в Эстонии, не так далеко отсюда.

– Совершенно верно. Но он не совершал этого. Я знаю своего сына достаточно хорошо.

– Это еще не аргумент.

– Для вас – нет, для меня – да. Но вы хотите, в конце концов, или не хотите узнать, кто убил Ольгу? – Вершинин встал, словно свидетельствуя, что терпение его иссякло.

– Хочу, – сказал Розниекс спокойно, продолжая сидеть.

– Любовник официантки санатория Лиесмы Паэглите на своем грузовике. Зовут его… забыл…

– Антс Уступе. Это, к сожалению, не новость. И на его машине действительно найдены следы преступления.

– Почему же вы его не арестовали? – холодно спросил Вершинин.

– Потому, что за рулем был не он.

– Понимаю. Эта попрыгунья Лиесма тоже уверяла, что в ту ночь он был в ее постели.

Вершинин снова закурил, подошел к окну, поглядел наружу.

– А вам известно, что она продала одной отдыхающей из Новосибирска золотое кольцо с бриллиантом – то самое, что я подарил Ольге в день ее рождения? – Вершинин словно чеканил слово за словом. – А когда я заставил ее признаться, она заявила, что кольцо ей подарил этот самый Уступе.

Розниекс поднялся и подошел к Вершинину.

– Это все неплохо согласуется. Но сбивший Зиедкалнс водитель не мог взять у нее ничего, потому что не останавливался на месте происшествия.

– А Паэглите? Разве она не могла обобрать Ольгу? Сперва она сказала, что кольцо для продажи дала ей сама Ольга, и что в тот вечер Ольга уехала, чтобы получить за него деньги.

– Лихо! Когда это вы успели объясниться с Паэглите?

– Не имеет значения. Но когда вы ее задержите, она в моем присутствии не станет отрицать этого.

Порывшись в кармане, Вершинин вынул клочок бумаги.

– Вот фамилия и адрес женщины, купившей кольцо.

– Значит, вы и были тем кавалером, что пригласил Паэглите в ресторан? Но где же вы ее от нас прячете?

– Разве она исчезла?

– К несчастью.

– Не может быть! Ей деваться некуда.

Помолчав, Розниекс спросил:

– У вас машина здесь?

– Хотите задержать меня?

– Нет, зачем же. Съездим в прокуратуру, чтобы уточнить некоторые обстоятельства.

XXXII

Хорошо еще, что с утра ударили заморозки, не то из такой глиняной каши, да еще в хромовых сапогах, было бы не выбраться. Стабиньш уже пожалел, что отказался воспользоваться единственным «газиком» отдела внутренних дел, зная, что нелегко бывает милиции с транспортом. В нормальных условиях пять километров – не бог весть какой конец, но дорога отчаянно петляла, была усеяна рытвинами, полными грязной воды под тонким ледком. Сильный северный ветер бил в грудь, продвигаться было трудно. Держась боком против ветра, Улдис выбирал местечки, куда поставить ногу. Не спасали ни плащ, ни толстый свитер, на который Улдис так надеялся. Нельзя было и свернуть с дороги: места были болотистые. Ветер, усиливаясь, нес снежную крупу, она секла лицо, заставляла зажмуриваться.

Возвращаться смысла не было: самое малое, полдороги позади. Хорошо еще, что не заблудишься: дорога только одна – от поселка до колонии и обратно. «Надо думать о чем–нибудь, – решил Улдис, – легче будет идти». Это был последний и самый трудный этап его командировки. В Калининграде ничего интересного о Вершинине и его дружбе с Зиедкалнс Стабиньш не узнал. В Ленинграде встретить Вершинина тоже не удалось – используя часть ранее не взятого отпуска, он куда–то уехал. В институте Улдису удалось встретить дочь Вершинина, девушку с острым умом и еще более острым язычком. Насколько Улдис понял, с отцом она ладила и его не осуждала. Считала, что во многом виновата мать. Встречался ли Вершинин с Зиедкалнс раньше – установить не удалось…

Словно вол в ярме, втянув голову в плечи, Улдис ломился сквозь ветер и метель. «Ничего себе задачку подкинул мне Валдис, проверить все подряд. Не хватало только схватить воспаление легких», – подумал он.

Вначале ему везло. В архиве Елгавской больницы Улдис выяснил, что у Ольги Зиедкалнс родился не сын, а дочь. К сожалению, никаких сведений о дальнейшей судьбе ребенка он не получил. Зато запасся целой кучей бумаг относительно матерей, у которых в сентябре родились сыновья, и передал их Розниексу для дальнейшей работы. В свою очередь, Розниекс, тем временем собрал сведения об инженере Лубенсе. Оказалось, что в свое время он был одаренным и многообещающим студентом, которому предлагали место в аспирантуре и работу в институте. Но он уперся и добровольно уехал в Хабаровский край, где работал прорабом на стройках. Энтузиаст. Затем оттуда перевелся на работу в Мурманскую область. Позади Стабиньша сквозь свист ветра донеслись другие звуки. Остановившись, он прислушался. Вскоре он разобрал, что это был звук мотора автомашины. Из снежной пелены вынырнула высокая кабина над громадными двойными скатами. Улдис поднял руку, и тяжелый лесовоз остановился.

– Что мотаешься в такое время у самой зоны! – высунувшись в окошко, закричал шофер. – Хочешь, чтобы пришили?

Улдис, подбежав, поднялся на высокую ступеньку.

– Довези, друг, до конторы! А то, сам видишь, дохожу!

– Какой я тебе друг! – шофер оглядел Улдиса с ног до головы. – Я зек, никого возить не могу. Пропуск хоть у тебя есть? – видно, шоферу стало жаль прохожего. – Я вижу, ты не здешний, и говоришь как–то чудно.

Улдис левой рукой неуверенно вынул служебное удостоверение, правой на всякий случай нащупав рукоятку пистолета в кармане.

– А, мент, так я и подумал, – усмехнулся шофер, – а выглядишь, как человек. Наверное, недавно начал, – шоферу, видно, хотелось поддразнить Улдиса. – Ну что с тобой делать? Может, ты проверять начальство приехал. Нет, – ответил он сам себе, – в такую пургу ни один ревизор пешком не пойдет. Наверное, ищешь старые грехи за кем–нибудь из наших? Стоит ли еще тебя везти? Закурить хоть есть?

Улдис вытащил пачку «Риги».

– О, Рига! – уважительно воскликнул шофер. – Город, что надо, бывал там. Конечно, махорка была бы лучше, чем эта солома. Ладно, садись.

Он отворил дверцу, и Улдис только теперь разглядел в кабине еще троих и дремавшего в уголке конвойного. Один из троих лениво подвинулся, освободив Улдису место позади шофера. В кабине противно пахло грязной одеждой, потными портянками, зато было тепло. Шофер дал газ, машина закачалась и двинулась, переваливаясь с бока на бок. Стабиньш чувствовал, что постепенно отогревается. «Теперь бы еще сто грамм, и полный порядок», – подумал он.

Высокий дощатый забор с колючей проволокой сверху, сторожевыми вышками с острыми крышами и прожекторами возник внезапно, как мираж в пустыне.

Машина долго гудела у ворот, пока наконец в окошке не появилось круглое заспанное, заросшее щетиной лицо, послышалась сочная ругань, и еще минут через десять ворота медленно распахнулись.

В отделе кадров тучный, рябой майор долго с подозрением изучал за решетчатым окошком документы Стабиньша, пока, наконец, открыл дверь и впустил. Все это время он не говорил ни слова. Затем внезапно хрипло проговорил:

– Без приказания начальника никаких сведений не даю! – и снова надолго умолк.

Стабиньш так и остался стоять посреди комнаты, не зная, какую тут применить дипломатию. Потом дверь распахнулась и вошел низкорослый, худощавый подполковник.

– Гость из Риги! – улыбаясь, посмотрел он на Улдиса. – Знаю, знаю, был в Риге, отдыхал на взморье. Чудное место, культурные люди. Что стоите? Садитесь! – он говорил быстро, дополняя слова энергичными жестами. – Что шли пешком? Позвонили бы, я бы выслал машину. Будем знакомы – заместитель начальника Павлов.

– Все в порядке, – от этой сердечности ему сделалось неловко, внезапная смена ситуации несколько сбила его с толку. – Стабиньш, – он протянул руку.

– Когда–то я работал вместе с рижанином, – сказал подполковник. – Инженер, Лубенс по фамилии. Не встречали? Да садитесь! – он едва не силой усадил Улдиса на стул.

Стабиньш тут же продолжил разговор.

– Он был прорабом?

– Нет, главным инженером. Мы вместе строили металлургический комбинат.

– Здесь?

– Нет, недалеко отсюда.

– И что вы можете сказать об инженере?

– О, сильный, энергичный работник. Жаль, что он ушел от нас. А что, разве он вас тоже интересует? – с опаской спросил Павлов.

– В известной мере, – уклончиво ответил Улдис. Можно познакомиться с его личным делом?

– Не получится, – Павлов снова взглянул на Улдиса. Ему явно хотелось узнать побольше, но расспрашивать здесь не было принято. – Лубенс, видите ли, считался на работе не у нас, а в строительном тресте. Мы только обеспечивали его рабочей силой. Однако я слышу, у вас кишка кишке марш играет, – оживился Павлов. – После долгого пути не мешает и червячка заморить, – он взял Улдиса под руку. – Я вас провожу. У нас здесь вполне приличная столовая для работников.

Улдис посмотрел на часы.

– Спасибо за заботу, но чуть позже, – он извлек из портфеля несколько фотографий и разложил их на столе майора. – Посмотрите, пожалуйста, не знакомы ли вам эти лица?

Оба работника колонии осмотрели фотографии.

– Нет, – вздохнул майор. – Не знаю никого.

Павлов смотрел подольше, потом неуверенно сказал:

– Вот этот вроде был у нас в колонии, но давно уже, фамилии не помню. И этот, – он показал пальцем, – тоже напоминает одного из наших. Но утверждать не берусь. Фамилии вам известны? Ну да, фамилии они меняют, как птицы – перья. Ладно, что поделаешь, пороемся в архиве, разыщем. А сейчас – быстро в столовую! Архив велик, провозимся несколько дней, так что надо запастись силами.

XXXIII

Телефон звонил долго и настойчиво. И, как назло, Розниекс, нервничая, никак не мог попасть ключом в скважину. Наконец, он подбежал к аппарату. Но когда снял трубку, там уже слышались только обычные гудки.

Следователь сердито бросил плащ на стул, портфель затолкал ногой под стол, помедлив, отворил окно. Телефон зазвонил снова. Розниекс, вздрогнув, схватил трубку. Он давно ждал этого звонка.

– Алло! Да! Улдис? Наконец! Я уже стал бояться, что тебя белый медведь съел. Ах, нету их? Жив–здоров? Позвонить Лиепниексу, что задержишься на три дня, ясно. Что? Плохо слышу! Не настоящий? С ума сойти! Значит, не зря съездил. Нет, Паэглите не нашли, зато нашли Виктора Зиедкалиса. Спешить не станем. Ладно, жду. Всего лучшего!

Он положил трубку и некоторое время» смотрел на телефон цвета слоновой кости, потом поставил портфель на полочку, уселся за стол, вытащил из ящика сложную схему, сделанную цветными карандашами и тщательно пририсовал еще два кружка. Посмотрел на часы и нажал кнопку звонка. Вскоре в дверях появилась кудрявая головка секретарши.

– Кто–нибудь ждет? – спросил следователь, не поднимая глаз от схемы.

– Да. Такой милый мальчик.

– А понятые явились?

Кудряшки встряхнулись снова.

– Стоят, как солдаты. Звать?

Розниекс убрал схему со стола и вместо нее выложил четыре дамских сумочки разного размера и цвета.

– Зовите!

Кудрявая головка исчезла.

Войдя, Ромуальд вопросительно посмотрел на следователя. И вдруг взгляд его застыл, наткнувшись на светлую сумочку, и уже не отрывался от нее.

– Нашли, – прошептал он. – Нашли мамину сумку!

Следователь, потирая подбородок, наблюдал за реакцией юноши. Потом улыбнулся.

– Садитесь, Ромуальд. Не переживайте так болезненно, – сказал он чуть виновато. – Садитесь и успокойтесь.

Он помедлил, давая Ромуальду время прийти в себя, прежде чем спросить:

– Вы и в самом деле не встречали своего отца с самого детства, не помните его?

Ромуальд затряс головой.

– Нет, – и вдруг вскрикнул: – Разве это он… он сделал это?

– Вряд ли, Ромуальд. Какие у него могли быть причины? Но между прочим, смогли бы вы узнать его, если бы встретили, скажем, на улице?

– Сомневаюсь. Но какое это имеет значение?

– Сейчас не имеет. – Розниекс задумался. – А стали бы вы с ним говорить, если бы возникла надобность?

– Что я мог бы ему сказать? Мы ведь совершенно посторонние люди.

– М–да. Ну ладно. Это я только так спросил. Насколько я понял, эта сумочка принадлежала вашей матери?

Следователь кивком указал на светлую сумку и нажал кнопку звонка. Возникла кудрявая головка.

– Да?

– Куда девались понятые?

– Да тут, за дверью. Сопят и шаркают.

Розниекс с укором посмотрел на секретаршу.

– Вы на каком курсе учитесь?

– На втором. А что?

– Значит, должны были что–нибудь слышать о судебной этике. В таком случае предельно вежливо попросите понятых войти и оказать нам помощь. Поняли?

Секретарша повиновалась. Через мгновение в дверь несмело постучали, и две старушки, шаркая ногами, вошли в кабинет. Розниекс встал им навстречу, усадил на стулья у стены и объяснил:

– Этот молодой человек – Ромуальд Зиедкалис – пытается опознать одну из этих сумочек, как принадлежавшую его матери, а мы с вами составим об этом протокол.

Старушки заинтересованно переглянулись.

Когда протокол был написан, Розниекс вежливо распрощался со всеми и снова подошел к окну. Тяжелые тучи лежали над самыми крышами, и казалось, вот–вот они разразятся грозой, но на деле моросил лишь мелкий дождик, почти незаметный глазу. Ромуальд прошел мимо окон, не оглянувшись, угрюмый, подавленный. Нет у него отца, и никогда не будет, хотя по документам такой и числится. И в прошлом осталась мать – вырастившая его, давшая ему все, что только могла дать.

Розниекс, сам рано лишившийся родителей, знал, что значит остаться без поддержки, самому пробиваться в жизни. Он затворил окно. Грусть не проходила. Он подошел к окну, набрал номер.