Текст книги "Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось"

Автор книги: Гунар Цирулис

Соавторы: Миермилис Стейга,Андрис Колбергс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

– Его я никуда не пущу, а тебя сейчас же спущу с лестницы, – полушутя, полусерьезно пообещала Инта.

Валдис растерся полотенцем и вышел в одних трусах.

– Проходи в комнату, раз уж пожаловал, – сказал он. – Вообще неприлично врываться в чужой дом в воскресенье. – Он усмехнулся. – Ну что с тобой поделаешь…

– А мы? – упавшим голосом спросила Инта.

– Одевай детей, пусть погуляют во дворе, а нам с Улдисом дай чего–нибудь поесть. За завтраком наскоро поговорим. У него, наверное, и маковой росинки во рту не было.

– Совершенно! – согласился Улдис и, не дожидаясь особого приглашения, уселся за стол. – Но сначала расскажи, как выкручивался твой Уступе. Наверное, признался под конец? Да и куда ему, бедняге, было деваться. Значит, завтра сможем доложить, что преступление раскрыто, – и Стабиньш радостно потер руки.

– И оставить дело мне, чтобы я возился с ним в одиночку. Так, что ли? Нет, браток. Твоя светлая мечта еще не исполнилась. Говорить о раскрытии пока что рано.

– Почему рано? – пожал плечами Стабиньш. – Ты просто пессимист. Вот заключение экспертизы. – Он вынул из портфеля несколько сколотых вместе голубых листков. – Вчера получили. И тут ясно сказано, что на машине обнаружены именно волосы погибшей, группа крови тоже совпадает. Да еще краска, отпечатки протекторов… Целая куча железных доказательств. Кстати, и масло, обнаруженное на месте столкновения, по консистенции соответствует маслу в машине Уступса. Все один к одному, как в банке.

– Доказательства действительно неопровержимы. Тут даже наш Кубулис дал бы санкцию на арест Уступса.

– Ты что же – не арестовал его? – лицо Стабиньша вытянулось.

– Как видишь, нет. Отпустил.

– Ты спятил! – присвистнул Стабиньш. – Сбежит, и мне придется искать его. Или придумает хитрую лазейку…

– Убежать он не убежит. – Закончив одеваться, Розниекс сел за стол напротив Стабиньша. – Бежать не в его интересах, а алиби у него действительно есть, и от этого он не отступится. Слишком глубоко он увяз, чтобы позволить себе проиграть.

Улдис был так поражен, что невзирая на голод ничего не ел.

– Слушай! – попытался он спасти положение. – Давай возьмем этого типа, предъявим ему заключение экспертизы, и он сознается.

Валдис отрезал ломоть хлеба, намазал маслом, положил кусок сыра и стал жевать.

– А он и так сознался.

– Сознался? – воскликнул Улдис. – Чего ж еще? – Он взмахнул рукой и чуть не опрокинул чашку с горячим кофе, только что налитым Интой.

– Его в Пиекрастес не было.

– Расскажи это кому–нибудь другому! Сознался – и не был? Что за ерунда? В чем же он сознался, если не виноват?

– Сознался, потому что я припер его к стене.

– Ничего не понимаю!

– Вот и плохо. А Уступс понял. И сказал: раз уж в дерьме по уши, спасайся, чтобы не потонуть совсем.

– Вот тут ему и надо было рассказать все, как есть.

– Доказать вину и установить истину – не всегда одно и то же. Иногда можно и доказать, но истины не открыть. Спустя годы это называют судебной ошибкой, в лучшем случае осужденного освобождают и приносят извинения, в худшем – реабилитируют, порой даже посмертно. Моему деду приходилось с этим сталкиваться. Жаль только, что за так называемые судебные ошибки никто не несет ответственности.

В наступившей тишине хозяин дома принялся за омлет, приглашая и друга:

– Не отставай! Что уставился на меня? Остынет. Улдис придвинул тарелку, взял вилку.

– Ты яснее, без обиняков, можешь объяснить?

– Могу. Уступс после долгих уверток наконец неохотно рассказал, что той ночью был у чужой жены, где бывает почти каждую ночь. Ее муж в море. Жена Уступса в больнице, дети у тещи.

– И ты поверил?

– Почему же нет? Поверил, но сразу же и проверил. Лиесма Паэглите вначале отрицала, что знает Уступса. Но узнав, в чем дело, все же подтвердила. И соседка, которой оба они опасались, его приметила.

– Ловко они тебя обвели вокруг пальца!

– Думаешь? Тогда ответь мне на два вопроса. Что надо было Уступсу в нашем районе у станции Пиекрастес? Ему тут совершенно нечего было делать. В путевке такого маршрута нет, родных или знакомых у него тут нет. Принимая во внимание, что Зиедкалнс не сбита нечаянно, но убита с заранее обдуманным намерением, можно задать второй вопрос: какой смысл был в убийстве Зиедкалнс для Уступса, который ее и не знал? Если ответишь на эти вопросы, сможем доложить, что преступление раскрыто.

– Всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого?

– Не только в этом дело. Мы не раскрыли субъективной стороны преступления, его главной составной части. Не бывает ведь преступлений без мотивов и без прямого или косвенного умысла. И еще вот что. Запомни; никакими сокровищами нельзя возместить страдания несправедливо осужденного. Я не уверен, что Уступс замешан в убийстве, хотя улики и говорят против него.

– Ха! – усмехнулся Улдис. – Нашел неправедно обвиненного, откопал агнца! А ты знаешь, что эта самая Паэглите, его любовница, работает официанткой в том санатории в Пиекрастес, где в прошлом году отдыхала Зиедкалнс со своим другом Сергеем? Что ты на это скажешь?

– Это я знаю, – сказал в ответ Розниекс. – И что санаторий стоит на самом берегу моря.

– Вот и ответ – куда направилась Зиедкалнс той ночью! – покончив с омлетом, Улдис взялся за кофе. – Вот что звало ее в Пиекрастес!

Валдис с интересом посмотрел на своего горячего друга.

– Быстро ты все разложил по полочкам. Может быть, скажешь заодно, какая нужда была Паэглите убить Ольгу Зиедкалнс? Не можешь? Ну так слушай: вчера мы все же разыскали то место, где преступник с машиной пережидал, пока мы как дураки блокировали все дороги. Там же, в кустах, обнаружили волосы, видимо, женские. Завтра экспертиза даст ответ. И еще: какая–то женщина до нашего прибытия на место происшествия спокойно и беспрепятственно проверила, действительно ли Зиедкалнс убита насмерть.

– Как это – проверила?

– Выдала себя за врача и проверила. Пока мы ехали, она успела сделать все и скрылась.

– А почему это не могла быть Паэглите? Приехала вместе с Уступсом… А теперь разыгрывают перед тобой паинек, которые всю ночь не вылезали из постели.

– А почему это должна быть именно Паэглите? – ответил Розниекс вопросом на вопрос. – Скажи мне лучше: ты Сергея разыскал?

– Какого Сергея?

– Не строй дурачка. Я дал тебе письма Сергея к Зиедкалнс, его телеграммы, фото…

– Какой ты быстрый! Ни фамилии, ни года рождения, ни адреса. Знаешь, сколько таких Сергеев в Ленинграде и Калининграде?

– Были бы фамилия и год рождения, его и адресный стол нашел бы. Да не тяни, скажи, что удалось установить.

– Я выяснил, что зовут его Сергей Вершинин, пятидесяти четырех лет, биолог, в войну был разведчиком, после войны долгое время жил за границей, двое детей, официально не разведен, хотя семья распалась. Дочь – студентка, сын служит в армии здесь по соседству, в Эстонии, шофер.

– Шофер, говоришь? А он знал об отношениях отца с Зиедкалнс?

– Это придется спросить у него самого.

– И не только это, – прибавил Розниекс. – Надо будет выяснить, где он был в ту ночь, когда сбили Зиедкалнс.

– Еще один кандидат в убийцы?

– Смеяться нечему. Кроме того, надо установить, где в то время находился сам Вершинин. Может быть, у него тоже есть водительские права.

– Не только права, но и новенький «жигуль».

– Ну давай же! По глазам вижу, что еще не все рассказал.

– Я сразу почувствовал, что ты в своем бесконечном либерализме поверишь этому прохиндею Уступсу, и, видишь, не ошибся. Я так и думал, что он пустит слезу, и ты сразу согласишься засвидетельствовать его невиновность.

– Ну, а дальше что?

– Бегал, как собака. Обошел почти все дома близ того места, где Уступс оставил машину на ночь. И разыскал все же.

– Что именно?

– Нашел старика, который видел, как Уступс уезжал поздно вечером.

– Уступе? Уезжал?

– Вот именно, уезжал. Не так уж он прост, как тебе показалось. Алиби приготовил себе заранее. Приехал к Паэглите, поставил машину – все честь честью. И через час потихоньку махнул в Пиекрастес. Совершил убийство, и к утру вернулся. Где был ночью? У Паэглите. Соседи могут подтвердить, слышали даже, как кровать скрипела. – Лицо Улдиса победно светилось, как у бегуна, почувствовавшего, что соперникам его не догнать.

Инта все это время стояла в дверях, нетерпеливо комкая угол передника. В лице ее недовольство смешивалось с интересом.

– А не мог ли взять машину кто–то, знающий, где Уступс оставляет ее? – спросил через несколько секунд Розниекс.

– Спорим на бутылку коньяка! – воскликнул Улдис. – Поедем и предъявим Уступса старику для опознания. Ручаюсь, он опознает, и твой Уступс кончит выкручиваться.

– Спорить не станем, а опознание проведем, – согласился Розниекс. – А заодно предъявим и Пуце. Но меня интересует еще один человек: друг Ромуальда, который вдвое старше его, Ольгерт Лубенс. Мне эта дружба кажется странной. Ромуальд говорил, что это умный и интеллигентный человек. Оба обедают в студенческой столовой. Там и познакомились.

– Что в этом такого?

– Разве я сказал, что это плохо? Наоборот, Лубенс предложил Ромуальду пожить у него некоторое время, чтобы не быть одному после смерти матери.

– Достойно.

– Ромуальд отказался.

– Не был ли этот Лубенс когда–то другом Зиедкалнс?

– Ромуальд утверждает, что с матерью он не был знаком.

– Таких вещей сын может и не знать.

– Где живет Лубенс?

– Улица Залю, три а.

Розниекс подошел к полке, взял план Риги, расстелил на столе.

– Улица Залю, – повторил он. – От дома Зиедкалнс это далековато. Стоп–стоп, иди сюда! Это совсем рядом с домом дамы нашего Уступса – следующий переулок. По словам Уступса, здесь–то он и ставил машину. Что это – случайное совпадение?

– Еще целый мешок всяких версий на наши бедные головы! – сокрушенно вздохнул Стабиньш.

Розниекс беспокойно прошелся по комнате, посмотрел на часы.

– Слушай, – сказал он наконец. – Наша машина в порядке. Через час будем в Риге.

Инта, не сказав ни слова, повернулась и вышла в другую комнату.

XXII

Для производства следственных мероприятий микроавтобус – самая подходящая машина: в нем могут разместиться десять, даже двенадцать человек. Розниекс незаметно, но внимательно следил за Уступсом и Пуце, сидевшими друг против друга. Или оба они прекрасно освоили искусство притворяться, или на самом деле не знают друг друга: ни одно движение, ни одна черточка лица не выдает их. Сперва они с явным интересом оглядели один другого, но вскоре интерес пропал. Уступс заметно нервничал – бессознательно покусывая уголок воротника. Пуце, отвернувшись, смотрел в окно, делая вид, что происходящее его не интересует.

Машина резко затормозила. Стабиньш рывком распахнул дверцу и выскочил первым. Остальные выбрались один за другим и полукругом встали на тротуаре.

Розниекс попросил Уступса пройти вперед. Понятые следовали за ними.

– Покажите, где вы в тот раз поставили машину.

– Здесь. Я всегда ставил ее здесь, – показал Уступе, – под вязом.

Оба понятых внимательно слушали.

– Вот там, на шестом этаже – окно Лиесмы Паэглите, – продолжал он. – Днем машину из окна видно. Ночью – нет, эта сторона улицы не освещена. – Уступс говорил торопливо, словно боясь, что его прервут.

– Во сколько вы подъехали?

– Без четверти десять.

– Почему вы так думаете? – вопросы Розниекса были кратки.

– Когда ехал через мост, посмотрел на часы. Оттуда пять, самое большее семь минут езды.

– Во сколько уехали утром?

– Я уже говорил: около семи.

– Когда садились в машину, заметили какие–нибудь изменения?

– Я уже говорил: был включен задний ход. Я подумал, что в спешке сам перепутал.

– На спидометр не смотрели?

– Нет. Только потом, в гараже, подумал, что слишком много лишнего накрутил.

– Сообщили об этом кому–нибудь?

– Только этого не хватало! Я ведь в тот день сам мотался в Лиепаю, ну да, я говорил уже. Кое–как свел концы с концами.

На улице понемногу темнело, одно за другим зажигались окна.

Розниекс в упор посмотрел на Уступса.

– И в ту ночь вы больше никуда не ездили?

– Я же рассказал все, что знал, – обиженно взглянул Уступе.

Послышался звук мотора. За углом возник свет. ЗИЛ остановился за милицейским микроавтобусом и выключил фары. Водитель, сержант милиции, вылез и вопросительно взглянул на Стабиньша.

– Поставьте машину, как тогда! – велел Стабиньш Уступсу, возвратившемуся вместе с Розниексом к автобусу. Сам он вошел в подъезд и позвонил в дверь квартиры номер два. Розниекс следовал за ним.

– Входите! – пригласил старческий голос, и дверь отворилась.

– Добрый вечер, – поздоровался Стабиньш. – Не ждали гостей, товарищ Стрелниекс?

– Такие гости всегда приятны. Заходите, не стесняйтесь! – пригласил невысокий, но крепкий, еще полный сил человек.

Они вошли в большую комнату. «Метров двадцать пять», – на глазок прикинул Розниекс. Старомодная, черная массивная мебель свидетельствовала о том, что старик, вероятно, прожил здесь большую часть жизни. Высокий потолок, широкие окна, отличный обзор. Розниекс подошел к окну, отвел гардину. Уступс как раз подогнал машину к вязу. Отсюда кабина была хорошо видна.

– Садитесь, садитесь, – пригласил хозяин. – Чем могу быть полезен?

Улдис уселся на стул, скрестил руки на груди.

– Расскажите еще раз, товарищ Стрелниекс, что вы в ту ночь видели, что слышали…

– Всегда готов, как пионер! – с охотой отозвался старик и на мгновение смолк, сосредотачиваясь. – У меня в старости сон стал легкий – один глаз спит, другой глядит. И как назло, этот ходок всегда подгоняет свою машину прямо под мое окно. Я собирался уже сообщить автоинспекции. В тот вечер он приехал около десяти, но через час опять уехал. Я уж решил – будет тишина, хоть утром посплю. Но не тут–то было – в четыре сорок пять он снова тут как тут. Я зажег свет, подошел к окну, чтобы обругать его, как следует. Но опоздал. Дверца хлопнула, и водитель успел уже перейти улицу и ушел вон в ту сторону, – старик показал рукой.

– В сторону центра? – переспросил Розниекс.

– Ну да, к центру. Но это был не настоящий шофер. Того долговязого типа я давно приметил. А этот был поменьше ростом, одет вроде бы в комбинезон, на ногах сапоги.

Розниекс и Стабиньш переглянулись.

– Теперь смотрите, товарищ Стрелниекс, кто же из них! – Улдис встал, выключил и снова зажег свет. Это было сигналом. Старик и явившиеся понятые подошли к окну.

Дверцы кабины грузовика распахнулись. Уступс вышел, захлопнул дверь и пересек улицу. За ним из машины вылезли Пуце и еще двое мужчин среднего роста. Стрелниекс внимательно всматривался. Потом воскликнул:

– Второй, ну да, второй, и рост, и походка, и… и… одним словом, он!

Стуча сапогами, вошли люди с улицы. Взгляд Уступса выражал боязнь и вопрос. Пуце искоса взглянул на Стабиньша, тут же отвел взгляд и уставился куда–то в угол комнаты. Остальные двое остались у двери.

Розниекс присел к столу, вынул из сумки бланк протокола и приготовился писать.

– Итак, опознали вы кого–нибудь? – обратился он к старику.

– Узнал. Как не узнать! – Старик был явно доволен тем, что может оказать помошь. – Вот этот и есть, – Указал он пальцем на Пуце.

– Значит, все же Пуце, – глухо проговорил Стабиньш. – Так и запишем. – От его самоуверенности не осталось и следа, он был словно ошеломлен неожиданным результатом.

Пуце бросил сигарету, придавил ее каблуком. Глаза его сузились, взгляд зажегся.

– Ну нет! – процедил он сквозь зубы. – Это вы мне не пришьете. Я здесь не был и машину не трогал.

– А где вы были в ту ночь? – в Стабиньше снова пробудился охотничий азарт, он уже забыл о неудаче с Уступсом: теперь в центр событий выдвигался Пуце.

Тот, сердито втянув голову в плечи, исподлобья смотрел на Стабиньша.

– Спал дома. Выпил.

– Кто может подтвердить?

– А почему это надо подтверждать?

– Значит, доказать ничем не можете.

Розниекс предоставил Стабиньшу вести допрос. «Алиби в определенном смысле опасно, – подумал он, – преступник может заранее подготовить себе алиби, и мы нередко на это попадаемся. Но обычно никто не может сказать, что он делал в такой–то день и час, если это не связано с какими–то событиями, оставшимися в памяти».

– Эдгар Пуце! – услышал Розниекс голос Стабиньша. – Вы задержаны и поедете с нами!

«Может, и правильно», – Розниекс пожал плечами и вместе с другими покинул квартиру старого Стрелниекса.

XXIII

Деревья уже совсем обнажились, стояли голые, темно–серые – как асфальт, как тротуары, как небо и каменные стены. «Эта улочка называется Зеленой, – подумал Ромуальд. – Почему не Серой? Есть такая песенка про оранжевое солнце, оранжевые деревья, оранжевый дом, мать, детей… А почему не поют о серых улицах? Откуда только такие глупые мысли!» – оборвал он себя, подошел к подъезду и остановился.

Странное ощущение было у него с самого утра. Он словно ждал чего–то, надеялся: что–то случится. После смерти матери дома возникла пустота, которую ничто не могло заполнить, даже увлечения молодости. С Даной он больше не встречался. Он словно увидел ее в новом свете, и она показалась ему бесчувственной, чересчур эксцентричной и легкомысленной. Ромуальд не понимал только, почему не видел всего этого раньше.

Лубенс звонил несколько раз, приглашая Ромуальда в гости. Ромуальд отговаривался отсутствием времени, хотя вечерами времени было как раз навалом. Он беспокойно расхаживал по комнате, брал что–нибудь с полки, разглядывал, ставил на место – и так весь вечер. Когда уставал – садился на диван и долго сидел, закрыв глаза. В голове была какая–то мешанина. Хотелось уехать куда–то далеко – то ли на север, строить линию электропередачи, то ли в таежную экспедицию. Он не мог читать, начинал книгу и откладывал недочитанную, брал другую – бросал и ее, в нем жило непонятное беспокойство, мешавшее ему прийти в себя.

Он спохватился, что все еще стоит у чужого дома и не знает, что делать. Однажды он уже приходил сюда, постоял так – и вернулся домой. Потом злился на себя за нерешительность. Нет, на этот раз он все же войдет.

Что ж такого: человек приглашает в гости, приглашает настойчиво. Но что он станет делать в гостях, зачем нужен он чужим людям? Лубенс раз–другой навещал Ромуальда, но никаких интересных разговоров при этом почему–то не получалось. Ромуальду не хотелось ни говорить, ни поддерживать разговор. Лубенс понял, что попытки утешить юношу были напрасными, и больше не приходил.

Ромуальд медленно отворил тяжелую парадную дверь. В подъезде было просторно, лестница – широкая и удобная. Дом строили, видно, на совесть, не жалея ни материала, ни места, строили надолго, и он дышал аристократическим покоем.

Ромуальд стал подниматься по лестнице. Вдруг странное беспокойство вновь охватило его, и он пустился бегом. «Наверное, раньше здесь проходили дамы в кринолинах, они не спешили», – пришло ему в голову. На половине лестницы он вспомнил, что мог воспользоваться лифтом.

На пятом этаже он остановился. Собрался с духом и позвонил.

В прихожей послышались мягкие шаги, дверь отворилась.

– О, Ромуальд! – улыбка Лубенса выражала радость и доброжелательство. – Собрались, наконец! Входите же!

Прихожая была невелика, но отделана по–современному. Отворилась застекленная дверь справа, из нее вышла моложавая темноволосая женщина с большими, выразительными глазами. Она была в черной шелковой пижаме, расшитой красными драконами. Женщина, не скрывая интереса, оглядела Ромуальда.

– Здравствуйте, – смущенно поздоровался он. – Простите за слишком раннее посещение!

Женщина снова пытливо глянула ему в лицо, оставаясь на том же месте, у двери.

– Здравствуйте, – ответила она необычно низким голосом. – Очень приятно, что вы пришли.

Лубенс почему–то не стал знакомить их. Он обнял Ромуальда за плечи и подтолкнул к другой двери, слева. Женщина осталась в коридоре. Ромуальд почувствовал себя неловко. Возникло ощущение, что здесь не все в порядке. Об этом свидетельствовал и кабинет Лубенса: на столе валялись бумаги и книги, на краю – недопитая чашка кофе, на диване – неубранная постель. Лубенс, в светлой пижаме, быстро скомкал белье и засунул в книжный шкаф.

«Наверное, обычно на этом диване не спят. Если они поссорились, зачем же было звать меня в гости?»

Лубенс словно угадал его мысли.

– Не обращайте внимания, Ромуальд. Семейная жизнь – сложный ребус, бывает всякое. Но вы мой гость, давно жданный, и пусть остальное вас не волнует. Завтракали?

– Конечно.

– Тогда можем спокойно поговорить. Садитесь, – он указал на кресло, сам сел на диван.

– Где вы пропадали? Я в столовой все глаза проглядел, ожидая вас, – продолжал он. – Что, действительно, некогда? Работали?

Ромуальд дернул плечом.

– Пришлось много заниматься, – соврал он.

– Ну и как? Стипендию получили?

Ромуальд кивнул.

– Но на нее не проживешь. Не могу ли я помочь? Мы ведь давно знакомы, почти друзья. Будете зарабатывать – отдадите. В жизни и так приходится.

Ромуальд вдруг вспыхнул, ощутил в себе упрямство.

– Я не помощи просить пришел, и не за сочувствием.

– Ну, ну, зачем сразу так круто! – Лубенс встал, положил руку на плечо Ромуальда. – Я ведь хотел, как лучше. Во сколько вы заканчиваете в университете?

– В два часа, – не сразу понял Ромуальд.

– Я поговорю с начальством, устроим вас на работу, во вторую смену. Идет?

– А что за работа? – несмело спросил Ромуальд. – Я ведь почти ничего не умею.

– Никто не родился на свет мастером. Научишься.

Будешь работать у меня. Я тебя не обижу. – Лубенс перешел на «ты» и удовлетворенно рассмеялся. – Когда будет много занятий, сможешь и не приходить – отработаешь в каникулы.

– А другие согласятся? Может быть, лучше перейти на вечернее отделение? – усомнился Ромуальд.

– У нас никто с хронометром не ходит. Главное – чтобы дело было сделано. О вечернем отделении пока не думай. Важно, чтобы не пришлось потерять год. А теперь давай собираться, – Лубенс подошел к окну. – Еще не льет. Сходим в художественный музей. Сегодня открывают выставку Крауса. Слышал такое имя?

Когда они выходили, женщина, уже переодевшаяся в темно–коричневый брючный костюм с напоминавшей французскую матросскую шапочкой на голове, стояла в прихожей перед зеркалом.

– Всего хорошего! – смущенно простился Ромуальд.

– До свидания! – она помахала рукой.

Лубенс, пробормотав что–то, пропустил Ромуальда вперед. На улице оба некоторое время шли молча. Потом Лубенс, как бы невзначай, спросил:

– Да, кстати: нашли шофера, который сбил твою мать?

– Нет еще. Ищут.

– Вот так милиция. Не могут одного пьяницу найти.

– Пьяницу? – Ромуальд остановился. – Почему вы решили, что это был пьяница?

– Я ничего не решил, – улыбнулся Лубенс. – Я просто не знаю. Есть что–нибудь новое вообще?

Ромуальд поколебался.

– Это не пьяница был, пьяницу давно схватили бы, – сказал он. – В том и беда, что на маму напали специально – вызвали в Пиекрастес, там подкараулили и убили. Умышленное убийство, – голос его дрогнул.

– Кто вам сказал? – Лубенс был поражен. – На похоронах ведь все говорили о несчастном случае!

– Какой несчастный случай, если даже сумочка с деньгами и документами пропала. Нигде ее не нашли, дома ее тоже нет.

– Ничего удивительного, – рассудительно проговорил Лубенс. – Сумочка, может быть, и сейчас лежит в кустах. Наверное, плохо искали. Из этого еще ничего не следует. – Он махнул рукой. – Ну пусть уж следователи сами… Как–нибудь уж доберутся до истины и виновника накажут.

– Следователь тоже думает, что это было убийство, – не сдавался Ромуальд.

– Он так сказал?

– Дал понять… – Ромуальд запнулся.

– Разве у твоей мамы были враги, способные на такое? Насколько я понимаю, она была добрым, спокойным человеком.

– Следователь тоже спрашивал о врагах.

– А ты что сказал?

– Я рассказал о Зале.

– Зале? – удивился Лубенс. – Это, кажется, директор твоей матери? Убийца, ничего не скажешь!

– Она однажды пригрозила матери.

– Убить?

– Нет. Она сказала, чтобы мама не совала нос, куда не следует, иначе будут неприятности.

– Это тебе мать рассказала?

– Нет, я случайно слышал весь разговор. Мама сказала, что есть люди, которые за деньги и душу дьяволу продадут.

– Наверное, разговор шел о служебных делах. С убийством у этого, по–моему, нет ничего общего. Конечно, следователю надо говорить все, что знаешь, но выводы пусть они делают сами. У каждого своя работа.

Ромуальд казался разочарованным.

– Следователь сказал, что я смогу им помочь.

– Может быть, конечно, – протянул Лубенс. – А что нужно делать, он сказал?

– Я отдал ему письма, которые остались от мамы. Их писал ей человек по имени Сергей, я его не знаю. Я позволил следователю осмотреть квартиру, мамины вещи. Валдис, то есть следователь Розниекс, говорил, что таким путем можно многое узнать о человеке, понять особенности его характера, мотивы действий и приблизиться к разгадке дела.

– Может быть. Не знаю, правда, насколько этично рыться в ящиках умершего, бросать на него тень. Какой он, этот следователь?

– Молодой, высокий, светловолосый…

– Я не об этом. Какое впечатление он производит – может ли он найти преступника?

– Кажется, он умен. Неразговорчив. Мне кажется, он мне сочувствует.

– На сочувствии далеко не уедешь, надо энергично действовать.

– Ну, у него есть помощник из милиции. Энергичный парень, немного старше меня.

Сквозь свинцовые облака пробилось несколько лучей солнца. Стало моросить. Асфальт увлажнился, сделался скользким. Лубенс раскрыл складной зонтик, взял Ромуальда под руку.

– Хорошо, что уже близко. Прибавим шагу!

Они пересекли улицу, взбежали по лестнице и вошли в просторное фойе музея.

XXIV

Микроавтобус набрал скорость. Розниекс все еще не сел, держась за ручку двери. Потом окликнул шофера:

– Остановитесь, я выйду. – И повернулся к Стабиньшу: – Допроси Пуце и жди меня в управлении!

Он вылез из автобуса и, помахивая портфелем, направился обратно, к Стрелниексу.

Старик, увидев Розниекса, не скрыл удивления. Но тем не менее гостеприимно пригласил войти.

Розниекс, входя, извинился за беспокойство.

– Но все же мне хотелось бы задать вам еще пару вопросов.

Они вошли в комнату. Стрелниекс пригласил сесть к столу. Но Розниекс отказался и присел на мягкий зеленый диван.

– Выпьете чаю? – предложил старик. – Только что заварен.

– Не откажусь, – согласился Розниекс.

Пока старик хлопотал по кухне, Розниекс снова внимательно оглядел комнату, взглядом измерил расстояние от дивана до окна, потом подошел к окну и выглянул на улицу. Было уже темно.

Когда Стрелниекс вошел в комнату, неся чашки чая и варенье, Розниекс уже опять сидел на диване.

– Моя старуха уехала к дочери, понянчить внука, – словно оправдываясь, проговорил Стрелниекс. – Иначе мы приняли бы вас получше. Она такое печенье печет – куда вкуснее, чем покупное. Ну, давайте за стол. Я ведь и сам служил когда–то в чекистах. Лет сорок назад. Понимаю, что у вас за работа. Этого Пуце я сразу раскусил Видно, крупная птица. Разве не так?

– Похоже, – согласился Розниекс. – Раньше уже судился.

– Ну вот, – обрадовался Стрелниекс. – У меня на таких типов острый глаз. За версту чую бандюгу.

– Поэтому вы так легко его и опознали?

Стрелниекс смутился, но ненадолго.

– Ну почему же. Я ведь видел, как он тогда вылез из машины.

– Точно он? А может быть, третий, тоже небольшого роста? Лица ведь в темноте не разглядеть было?

Стрелниекс помолчал, соображая.

– Да нет, Пуце это был. Шел такими быстрыми шажками, третий двигается куда медленнее.

– Ну, а если между этими четырьмя вообще не было настоящего преступника?

Старик был поражен.

– Как это – не было преступника? – Он непонимающе повернулся к Розниексу. – Один–то должен быть! Иначе к чему весь цирк? Стали бы вы сюда приезжать без преступника! Вы–то хорошо знаете, кто он. Вы что, хотите дурачком меня выставить? – Он и на самом деле был возмущен.

В ответ Розниекс пробормотал что–то, потом спросил:

– От вас можно позвонить?

– Пожалуйста, вот телефон, – сухо ответил Стрелниекс. Он рассердился на следователя, который повел себя так странно, стал запутывать ясное дело.

Розниекс набрал номер.

– Улдис? Ну что, сознался Пуце? Нет? Так я и думал. Ладно, я сейчас приеду.

«Ирония судьбы, – думал он, направляясь к управлению внутренних дел, – старик опознал Пуце только потому, что был уверен: между предъявленными обязательно должен находиться преступник. Но поработали все же не зря: Стрелниекс запомнил приметы преступника – небольшого роста, ходит мелкими шажками, движения резкие, одет в комбинезон, на ногах сапоги».

XXV

Стабиньш, в темно–синей спецовке, с кепкой на голове, чинил аппарат в телефонной будке. На противоположной стороне улицы стукнула дверь и вышли Лубенс и Ромуальд. Оживленно переговариваясь, они направились по улице в сторону центра города.

Стабиньш обождал, пока они не скрылись из виду, повесил сумку с инструментами на плечо и не спеша перешел улицу. У подъезда Лубенса он остановился, посмотрел в ту сторону, где исчезли оба мужчины, затем вошел в дверь. В лифте нажал кнопку пятого этажа. Лифт скользил медленно, остановился плавно, без толчка. Улдис вышел и позвонил в дверь.

Открыли тотчас же. Элегантная женщина в коричневом брючном костюме вопросительно посмотрела на Стабиньша.

Он на миг смутился:

– Боюсь, мне придется задержать вас немного. Но надо проверить батареи отопления. Зима скоро. Все должно быть в порядке, чтобы вы не мерзли.

Женщина равнодушно пожала плечами.

– Заходите, если так, не стойте в дверях. – На ее губах промелькнула улыбка.

Улдис долго вытирал ноги.

– У вас радиаторы под всеми окнами?

Женщина молча отворила дверь с левой стороны прихожей. Там находился кабинет. Улдис протиснулся перед письменным столом, осмотрел радиатор, повернул регулятор в одну, в другую сторону.

– Регулятор вроде в порядке? – посмотрел он на женщину.

– Не помню, чтобы мы жаловались.

– Это окно во двор? – Улдис выглянул в окно. – Красивая осень.

– Вы случайно не художник по совместительству? – усмехнулась женщина.

– Есть такой грех, – Улдис смущенно опустил длинные ресницы. – Занимаюсь с детских лет. Особенно люблю пейзажи. У меня дома их целая коллекция.

«Простачок, – решила женщина, открывая дверь по–современному обставленной столовой. – Или притворяется. Да пусть притворяется, мне–то что за дело…»

Словно опасаясь наследить в комнате, Улдис осторожно подошел к окну, выглянул наружу, потом наклонился к радиатору. В спальне он постоял у окна чуть дольше

– Улица отсюда выглядит совсем иначе! – удивленно проговорил он. – Сверху совсем другой вид, ей–богу.

– Сверху всегда удобнее смотреть и лучше видно, – вновь усмехнулась хозяйка.

Ей почему–то стал нравиться наивный паренек, которому нравились пейзажи. Казалось, в нем было что–то чистое, естественное. Но вовсе не дурачок при этом. Под внешней наивностью женщина ощутила какую–то скрытую и непонятную жизненную мудрость.