Текст книги "Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось"

Автор книги: Гунар Цирулис

Соавторы: Миермилис Стейга,Андрис Колбергс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

– Проверим список отдыхающих, мне версия случайно нашедшего что–то не очень нравится.

– Почему ты так думаешь? – Гунта последовала за ним без возражений.

– Видишь ли, если рукопись Кундзиньша действительно настолько важна, то можно допустить, что человек приехал сюда специально, чтобы похитить ее, – устроился в этом доме, следил за Виктором Яновичем и наконец улучил удобный момент.

– Но мы ведь не знаем даже, вломился ли похититель в комнату или орудовал в баре.

– В том–то и беда. Поэтому необходимо искать мотивы, а они зачастую скрываются в биографиях людей. Человек, которому диссертация Кундзиньша нужна настолько, что он готов ради нее нарушить закон, сам пачкать руки не станет. Значит, возникает вариант с посредником. Конечно, можно было подкупить какую–нибудь уборщицу или местного жителя, но мне кажется, что на этот раз игра ведется шире.

Старший администратор, получившая этот титул и связанную с ним прибавку к зарплате в связи с предстоящим осенью уходом на пенсию, казалось, была очень обрадована неожиданным посещением. Ну и денек выдался! Сперва захватывающее собрание, на котором она услыхала много интересного, теперь еще разговор с двумя инспекторами милиции… Будет что рассказать директору, когда тот вернется из отпуска, не придется высасывать информацию из пальца или повторять поселковые сплетни… Однако о своих административных функциях она так и не смогла сказать что–либо конкретное.

– Меня здесь все называют «буфером». Главная моя задача – облегчать жизнь директору. Быть крепостной стеной и отражать нападения. Директор принимает посетителей раз в неделю, я – в любое время. Через мои руки проходят все заявления и жалобы. Одна лишь я знаю, какое значение имеет то, что дата под директорской подписью написана римскими, а не арабскими цифрами. Но этого я даже вам не скажу, это профессиональная тайна.

– Значит, без его резолюции вы даже чихнуть не можете, – более подходящего оборота речи Войткус не смог найти.

– Ну, не совсем так. Я ношу паспорта на прописку, отвожу приехавшим те комнаты, которые указаны в путевках, определяю плату за ночлег и питание…

– Но все утверждает только товарищ Игаунис?

– Безусловно. Более высокого начальства у нас в республике нет. А в Москву он обращается лишь в исключительных случаях.

О том же свидетельствовала и папка, в которой хранились поступившие в этом году заявления. На каждом была резолюция с неразборчивой подписью Игауниса. Заявления были то напечатаны на машинке, то нацарапаны шариковой ручкой, порой на учрежденческом бланке с печатью, гарантировавшей перевод денег, иногда просто на листке почтовой бумаги. Последние в особенности интересовали Войткуса, поскольку давали представление о круге друзей и знакомых директора.

Обитатели самых верхних и самых нижних этажей не вызывали никаких сомнений: ученых сюда направляла дирекция и профком института, для шахтеров ежемесячно выделялось определенное количество комнат, и изменить его можно было лишь при заключении очередного годичного договора. Оставались средние этажи, на них–то и надо было искать мотивы поступков Игауниса.

Вот отношение правления колхоза с просьбой в порядке шефской помощи предоставить путевку председателю колхоза, нуждающемуся в отдыхе после операции на сердце. Положительное решение этого вопроса выглядело бы совершенно естественным, поскольку колхоз располагался по соседству и поставлял «Магнолии» свежие овощи. Тогда зачем было делать приписку: «В порядке исключения»? Вскоре выяснилось, однако, что такая приписка присутствует во всех резолюциях директора – словно бы благожелательность входила в стиль его работы только в исключительных случаях.

– Что за удовольствие рыться в старых бумагах? – упрекнула Войткуса Гунта. – Тогда и сам Кундзиньш еще не знал, получит ли отпуск и где именно станет его проводить.

– Возражение принято, – вздохнул Войткус, медленно переворачивая страницу. – Но все же хотелось бы составить представление относительно облика Игауниса… Сейчас апрель. Что за парочки обитают в двухместных номерах седьмого этажа?

Двумя пальцами, словно боясь запачкаться, он поднял листок бумаги в клеточку, вырванный из тетради.

– Просят устроить четырех человек, а подпись лишь одна. Ливсалниекс Таутмилис Сергеевич – это что за птица?

– Самый известный экстрасенс на нашем побережье, – почтительно прошептала седовласая администраторша. – Ему хватило одного сеанса, чтобы избавить меня от ломоты в костях, которая терзала меня все последние годы.

– Знахарь, одним словом.

– Ну что вы! Он кандидат медицинских наук с колоссальным зарядом положительных биотоков, – Чувствовалось, что почтенная дама в совершенстве овладела терминологией суггестивной терапии. – Доктор Ливсалниекс излечивает даже по телефону – без микстур, без мазей. Этой зимой у меня были такие ужасные головные боли – хоть на стенку лезь. Не помогал ни пирамидон, ни этот пресловутый баралгин. В конце концов я не выдержала и позвонила доктору на дом. Он велел мне ничего больше не предпринимать, только думать о нем, и пообещал передать на расстоянии магнетический импульс. И что вы думаете – через полчаса боль как рукой сняло. И он это почувствовал – тут же позвонил и поинтересовался результатом. Вот видите!

– И вы в знак благодарности уговорили директора продать ему четыре путевки, – деловито заключил Войткус.

– Что вы, мне и словечка молвить не пришлось, – возразила администраторша. – Разве директору его здоровье не дорого?

– Надо полагать, что дорого, раз уж он, не моргнув глазом, предоставил два двойных номера двум парам людей, не состоящих в браке.

– Не может быть, – без особой уверенности запротестовала администраторша. – У меня значится, что в одном номере живут двое мужчин, во втором – две женщины.

– В таком случае, один из нас является жертвой гипноза Ливсалниекса и вызванных им галлюцинаций, – усмехнулся Войткус, – потому что действительность резко отличается от того, что записано в вашей документации.

– Знаешь, Саша, – заговорила Гунта, и в ее голосе чувствовалась едва сдерживаемая ярость, – я понемногу начинаю верить, что ты тоже наделен зарядом биотоков. Только отрицательным! Просто удивительно, как это ты всегда ухитряешься раскопать какие–то нарушения.

– Почему ты думаешь, что это бросает тень на твоего дядюшку? Его подписи нет даже на наших заявлениях.

– О своей репутации пусть заботится он сам. А я хочу, чтобы дело двигалось, – не сдавалась Гунта. – Ищи дальше, не приехал ли кто–нибудь вчера, позавчера – во всяком случае, после Кундзиньша. А у этой докторской компании срок заканчивается завтра, так что сегодня они устраивают прощальное празднество.

– На, смотри сама, – сердито отодвинул папку Войткус. – Если уж я такой невыносимый педант.

– Ты из лучших побуждений видишь в каждом одно лишь плохое.

– Санитары нужны и в джунглях, – защищался Войткус. – Иначе я не стал бы работать в милиции.

– А на старости лет ты примешься писать анонимки. И как я только это выдержу!

– Тебя никто не принуждает…

В это мгновение дверь кабинета отворилась, и в нее заглянул дежурный.

– Звонит некто капитан Зайцис и просит к телефону кого–нибудь из ваших. Дать этот номер или подойдете к моему аппарату?

Они перешли в комнату дежурного. Гунта первой схватила трубку, но передумала и с неловкой улыбкой передала ее Войткусу.

– Владимир, тут Войткус, ты откуда звонишь? Как Марута, отпустила твои грехи?

– До нее я еще и не добрался. Тут такое дело: по дороге мы обогнали милицейский газик, который тащил на буксире в Юрмалу вдребезги разбитый красный «Запорожец». Я, понятно, вылез и сейчас еще сижу в автоинспекции. Тот вобликовский аспирант, как бишь его… да, Улдис Вецмейстарс, ночью врубился в дерево. Хорошо еще, что ехал один, от пассажирского места там вообще осталось одно воспоминание… Сам остался в живых. Но в сознание еще не приходил.

– Обязательно поговори с ним.

– Для того и собираюсь сейчас в больницу. Его доставили туда вместе со всеми вещами.

– А что врачи? – поинтересовался Войткус.

– Выживет. Облепят гипсом, наложат швы и дадут вылежать сотрясение мозга. Защиту диссертации придется, конечно, отложить на осень, а в остальном – все в порядке. Будет жить без водительских прав, пешеходы от этого только выиграют… Выясни у Вобликова, какие еще вещи могли быть у Вецмейстарса. Сетка, полиэтиленовая сумка? Я на всякий случай еще позвоню из больницы.

– Если его положили в травматологическое, то дела вовсе не блестящи, – сказала Гунта, слышавшая каждое слово Владимира. – Не забудь сказать, чтобы собрали данные на мужа Ольги Гринберг.

Войткус встретил это предложение перемирия благодарной улыбкой, она же, перехватив трубку, добавила:

– Только смотри, предупреди Маруту! Чтобы не подумала, что ты о ней и думать позабыл.

– Пробовал уже, но дома никто не отвечает. Когда у нас возникает размолвка, она всегда подхватывает мальца и бежит к матери, а там телефона нет. Ничего, ребята обещали, что сообщат ей, так получится еще внушительнее… Привет всем нашим, у них, наверное, тоже никаких новостей…

– Теперь поднимемся наверх, – предложила Гунта, когда разговор с Зайцисом закончился.

– К профессору пускай сходит Имант, у нас тут еще хватит работы.

– Рыться в мусорных ящиках можешь без меня! – снова рассердилась Гунта. – Я отказываюсь! Сейчас, когда возникает вполне реальная версия, я не стану возиться с кухонными отходами.

– А вот у меня такое ощущение, что тут речь не о мелочах. Не из–за зарплаты же Ольга Гринберг сменила Ригу на этот поселок. Да и их главная повариха тоже – такую голыми руками не возьмешь. Нет, чует мое сердце, здесь пахнет крупной аферой…

– Тогда подай рапорт, чтобы тебя отозвали из отпуска и поручили тебе расследование. А я не желаю портить отпуск. Особенно сейчас, когда погода устанавливается, – упрямо не соглашалась Гунта. – Вот поговорю еще с Вобликовым и пойду на море. И уж там без компании не останусь, будь спокоен.

Решительно повернувшись, она направилась к лифту. Уступить еще раз – ну уж нет! Пусть сидит в подвале хоть до конца путевки! Пусть перебирает бумажки хоть до конца жизни! Если он не изменит своих принципов, то придется ему искать другую жену! А она в такой игре участвовать не станет, не позволит похоронить себя заживо под грудой актов ревизии. Гунта скорее откусила бы собственный язык, чем созналась бы, что это как раз она выбрала Войткуса в качестве будущего спутника жизни, что же касается его самого, то он разве что не противился.

Примерно такие же мысли занимали в это время и Иманта Приедитиса. Сидя в своей комнате и глядя на пустую кровать Войткуса, он не знал – завидовать ли другу или радоваться собственной независимости. После краткой и неудачной совместной жизни с самой красивой девушкой из их класса, которая на протяжении двух лет его военной службы еженедельно присылала ему письмо с маниакально точным описанием событий ее жизни, самостоятельность представлялась ему вершиной счастья. После заведенного женой педантического порядка в семействе Приедитисов снова восторжествовали нормальные отношения, когда каждый член семьи уходил и приходил, когда ему было нужно, разогревал оставленную в духовке еду, в нерабочие дни отсыпался, сколько хотел, нимало не беспокоясь об остывшем завтраке. Иманту казалось, что и Сашу ждет та же судьба, Войткус не из тех, кто старается навязать свою волю другим, а демократия в понимании Гунты являлась всего лишь добровольным подчинением всех остальных ее самодержавному режиму. В этом Имант уверился, когда возникла идея этого самого отпуска. По–настоящему хотела поехать сюда одна лишь Гунта, да еще профессор Березинер, надеявшийся в деревенской тиши завершить давно начатый обзор нынешнего состояния криминологии. Тем не менее Гунте удалось уломать всех, даже Владимира с Марутой, хотя семейство Зайцисов свободные дни проводило всегда у родителей мужа, где помогали на сенокосе.

Почему люди так страшатся одиночества? Даже сегодня, например, об этом говорилось не раз и не два. Рута Грош рассудком понимала, что надо держаться подальше от Кундзиньша, и все–таки она не откажет, если только чрезмерно робкий ученый осмелится сделать ей предложение – бросит все и поедет за ним. А Ирина Перова? Почему не порывает связей с неверным мужем? Материальные обстоятельства были только предлогом, на самом же деле ее пугал удел разведенной жены, наверное, она понимала, что среди множества теперешних ее поклонников нет ни одного серьезного претендента. Не зря говорят, что женщина после смерти мужа становится вдовой, а вот мужчина после смерти жены превращается в лакомый кусочек… Почему Олег Давыдов так часто оставался в Астриной кладовке, где ему и ноги вытянуть было негде? Его заставляла тоска по теплоте, по близости другого человека, сердечного собеседника. Да и сам он – разве не обрадовался, встретив давнюю знакомую, и разве не привлекала его красавица Ирина, с которой можно было так непринужденно разговаривать?

Хорошо, что в этот момент к нему в дверь постучалась Гунта.

В комнате профессора было необычно много людей. Из уважения то ли к профессорскому званию, то ли к его личности, они стояли у стены, даже в разгар дискуссии не позволяя себе расхаживать по комнате. Закурить осмелился только шофер Том Дзирнавниекс, еще не успевший переодеться после возвращения из Риги. Но и он для этого обосновался у балконной двери и пускал дым в сторону моря.

– Словно бы без Вецмейстарса я дороги не найду. Не впервые мне в эту баню возить, доеду с закрытыми глазами, – самоуверенно заявил он.

– Ну, так чего мы еще ждем? Поехали! – нетерпеливо воскликнул адвокат Кауфман, сорокалетний мужчина среднего роста с несколько расплывшимися чертами лица и удивительно густыми курчавыми волосами, непроходимой чащей встававшими над его лбом.

– Без аспиранта все же неловко как–то, – возразила хрупкая блондинка, которую Имант всегда путал с ее подругой, столь же маловыразительной женщиной с внешностью витринного манекена. – В конце концов, Улдис устроил эту баню в честь профессора Вобликова, а мы все просто присоединились.

– И он обещал все обеспечить и привезти, – прибавила подруга. – Во сколько он обещал быть здесь?

– Сразу же после обеда, но это понятие растяжимое. Когда женщина говорит, что ей едва за тридцать, это еще ничего не значит, – проговорил Вобликов. – Разумеется, сказанное не имеет никакого отношения к присутствующим здесь вечно юным дамам. – Он поклонился Руте Грош, тем самым сделав обиду еще более болезненной. – Так или иначе, я без Вецмейстарса никуда не поеду.

– Ждать дальше не имеет смысла, – слова Ливсалниекса прозвучали, как окончательный диагноз. – У меня такое впечатление, что он вообще не появится. Никак не могу установить с ним контакт.

Гунта и Имант переглянулись: неужели этот лысый толстяк с волосатыми руками и в самом деле обладает талантом провидца? А может быть, он руководствуется тем, что пессимисту ошибочные прогнозы прощают куда охотнее, чем оптимисту – невыполненные обещания? Во всяком случае, тянуть дальше не было смысла.

– Вецмейстарс вчера, возвращаясь домой, попал в катастрофу и сейчас находится в больнице. Состояние тяжелое. Моральную ответственность за это несут все, кто позволил ему пьяным сесть за руль. – Приедитис терпеть не мог назидательного тона, но другие слова не подвертывались. – Пока у меня лишь один вопрос к товарищу профессору. Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить, что было у вашего гостя с собой. Портфель, сумка, какой–нибудь пакет?

– Древние римляне всегда обходились без багажа – все ценное хранилось у них в голове. У нашей молодежи головы пустые, так что… – но тут Вобликов сообразил, что его традиционные ехидные замечания сейчас неуместны. – Все, что было в портфеле, он оставил здесь, а в портфель засунул пустую авоську, без которой в наши дни никто не выходит из дому. Скажите – он ведь не безнадежен – я имею в виду его здоровье?

– Придется ему полежать месяц, а то и больше, – ответила Гунта.

– Надо полагать, переломы, – заметил Ливсалниекс, – и сотрясение мозга.

– Это позволяет надеяться, что в конце концов он все же напишет хоть сколько–нибудь приемлемую кандидатскую, – и на этом интерес Вобликова к его аспиранту был исчерпан. – Пусть попросит академическую пролонгацию и начинает сначала. Но уж я к нему в руководители больше не пойду.

– А как же с финской баней? – напомнил адвокат. – Надо же как–то отметить окончание отпуска. Помахать рукой и пожелать успехов в труде и счастья в личной жизни, а затем расстаться навсегда – не в моем духе.

Чувствуя, что кто–то должен сказать решающее слово, шофер «Магнолии» снова вступил в разговор:

– Я так понимаю, что сомневаться нечего. Баня уже самое малое час как топится. Позаботьтесь о прохладительном, а я смотаюсь к старикам за какой–нибудь рыбкой.

– Вы поедете? – тихо спросила у Иманта Ирина. – Тогда мы с Татой тоже, девочке вы очень понравились.

Он настолько растерялся, что смог лишь кивнуть. Неужели в присутствии экстрасенса способность читать чужие мысли возникала и у других? Имант сам только что решил предложить Ирине доверить дочку попечениям Гунты и присоединиться к компании.

– А вы, Рута? – повернулась Ирина. – Дождемся, пока Кундзиньш придет из кино, и поедем погреть косточки!

Гунта энергично замотала головой:

– Он в таком состоянии, что испортит настроение всем остальным, и прежде всего мне. Тогда уж лучше позовем Талимова.

– Если профессор и правда бастует, то в моей колымаге есть еще два места, – поддал жару Дзирнавниекс.

– Слушай, Имант, – зашептала Гунта. – Там я могла бы тебе помочь. Ты еще не выяснил, нет ли в диссертации Вецмейстарса каких–то точек соприкосновения с исследованиями Кундзиньша?

– Это я уже давно выяснил, – столь же тихо отразил ее атаку Приедитис. – Вецмейстарсу достаточно было бы заимствовать у Кундзиньша два положения, чтобы прослыть в своем институте гением. И именно поэтому тебе следует остаться. Будешь поддерживать связь между Владимиром и Сашей. Да и версия Ольги Гринберг с мужем еще висит в воздухе. Так что придется тебе попотеть в «Магнолии».

* * *

Талимов сразу же взял бразды правления в свои руки.

– Я человек не скупой, но председателю того колхоза надо позвонить, – заявил он. – Год назад я помог им автоматизировать эту баню, так неужели он откажет своему консультанту в бочоночке пива? А в теплице определенно уже созрели первые огурчики. С медом они ничуть не уступают арбузам.

– Способствуют потению, – деловито дополнил обычно молчаливый Ливсалниекс.

Талимов, повернувшись к Иманту, сделал гримасу.

– А каков будет вклад милиции в общее дело? Тут не трамвай, где вы можете проехать бесплатно.

– Буду заботиться о безопасности дам, – нашелся Имант.

Рута стала уже жалеть, что предложила пригласить экспансивного южанина, который вел себя как генерал на провинциальной свадьбе и намеревался командовать всеми прочими. К тому же было ясно, что на Приедитиса рассчитывать не приходится – он не спускал восхищенного взгляда с чернявой Ирины. И правильно делал. Если бы Рута сама была мужчиной, она несомненно выбрала бы ту же самую очаровательную женщину. Да, кажется, не следовало отказываться от общества Кундзиньша…

Вестибюль встретил их странно знакомой мелодией. Что–то безусловно слышанное и в то же время настолько непривычное доносилось из кинозала, что Приедитис далеко не сразу сообразил, что это – с детства знакомая ему ливская песня, но в темпераментном исполнении украинцев. Размеренное дыхание моря, тихий шелест ветра сменился бурлением днепровских порогов в ритме, свойственном скачке запорожских казаков.

Едва они свернули с шоссе, как дыхание моря перестало ощущаться. Дорога ручейком извивалась по долине между облетевшими вязами и поросшими березой пригорками, на северных склонах которых еще белел снег.

«Уж не тут ли секретное грибное местечко Астры?» – подумал Имант и попытался представить себе окрестность, пестрящую красными шляпками подосиновиков. К сожалению, Ирина оказалась убежденной горожанкой, и разговор о прелестях грибной охоты не получился.

– До осени еще далеко, – отмахнулась она. – Расскажите лучше, как дела с расследованием. Хотя, может быть, об этом нельзя говорить подозреваемому лицу?

– А я надеялся, что вы пригласили меня как мужчину, а не в качестве источника информации, – уклонился Имант от прямого ответа. – Хотите, чтобы я размяк на банном полке? Не забудьте только, что в сауне как раз сухо.

– Тепло всегда кстати. Не знаю только, выдержу ли сто градусов. И не смейтесь, пожалуйста, сегодня я буду в сауне впервые в жизни. Туда что, действительно заходят голыми?

Приедитис подавил улыбку: любопытство, конечно, одержало верх над стыдливостью, обычно предложение париться раздельно, хотя бы в первый раз, исходило от мужчин.

– Единственное, что необходимо снять – это обручальное кольцо. – Он помолчал, но затем, сжалившись, объяснил: – Когда нагоняют настоящий жар, так на сто сорок, можно обжечь палец. Все остальное – на добровольных началах, в плавках даже самые строгие начальники становятся демократичными.

Дорога разветвилась, превратилась в лесную тропу, затем в узкую просеку, ехать по которой было трудно. Но Дзирнавниекса это не смущало.

– Крестьянские хитрости. Надеются, что никто не найдет их речку, где водится форель, и пруд с прикормленными лещами. А сами возят сюда всяких композиторов и писателей. Как будто те способны держать язык за зубами…

Деревья внезапно расступились, и взглядам открылся обширный заливной луг, разделенный пополам насыпанной для удобства езды насыпью. В конце ее, на берегу озера, над длинным бревенчатым строением поднимался дым.

– Так и не удалось уговорить перейти на электрический обогрев, – разочарованно вздохнул Талимов.

– Баня без дыма – все равно что кавказский анекдот без акцента. Соли не будет, – сказал адвокат и сладко потянулся. – В левой половине можно париться, как древние латыши, – веником.

Контраст между внешностью бани и интерьером был поразителен. Видимо, колхозные строители приняли во внимание рационализаторские предложения Талимова, начиная от стеклянных дверей, отделявших сени от комнаты отдыха. Они растворялись автоматически, еще до того, как их касались рукой.

– Как в Москве, в международном аэропорте, – восхитилась Ирина.

– Так же и все остальные двери. Даже душевая оборудована фотоэлементом, – похвастал Талимов.

– Ах! – с наигранным ужасом воскликнула подруга экстрасенса. – А кому же потом достаются карточки с голыми людьми?

Но даже подобная техническая безграмотность была не в силах испортить настроение Талимову, поскольку рядом с камином возвышался заказанный по телефону бочонок с пивом.

– И без всяких биотоков, – попытался он кольнуть Ливсалниекса. – Можно сказать – мост дружбы между Азербайджаном и Латвией. Его опоры вцементированы в сердца хороших людей.

– Хорошо, если под ними не течет подземный ручей. Как под этим помещением, например, так что я убедительно советую вам не слишком задерживаться за столом, – отомстил экстрасенс. – Я всем своим существом ощущаю, что под фундаментом бьет родник.

– Только не начните искать еще и нефть. Это работает вибратор, который я посоветовал им вмонтировать в бассейн. Для волнового массажа, как в Цхалтубо, – усмехнулся апологет автоматизации, однако на всякий случай поспешно вышел.

– Прямо–таки гидрофлирт, – улыбнулся Приедитис и взял за руку Тату, – Пойдем, посмотрим на озеро.

Правильно заключив, что приглашение распространяется и на нее, к ним присоединилась и Ирина Перова.

К берегу они подошли по мосткам, которые вели от дверей бани, заходя довольно далеко в озеро, где они заканчивались покатым спуском. Вода не выглядела гостеприимной, в ней отражалось помрачневшее небо, гуляли небольшие серые волны, чуть–чуть колебавшие сваи, что поддерживали мостки. Ирина вздрогнула.

– И тут придется нырять?

– Не обязательно. Охладиться можно и под душем или в бассейне. Но принято считать, что вот это и есть самый кайф.

– А вы? – неожиданно резко спросила вдруг Ирина. – Вы всегда поступаете так, как все?

– Обычно я стараюсь не поддаваться массовому психозу. От так называемых общепринятых норм мне бывает противно. Но все же какое–то рациональное зерно есть во всяком суждении.

– Нет дыма без огня, да?

– Это уже относится к людским пересудам…

– О поведении людей, да. Вы и представить себе не можете, какие слухи пойдут в нашем институте относительно сегодняшней экскурсии. – Ирина снова вздрогнула и плотнее закуталась в свою огромную вязаную шаль.

– Тогда и не приглашали бы меня, – обиделся Приедитис.

– А я хотела! С кем мне проводить время? С квартетом врача–чудотворца? От Талимова и в Москве трудно отбиться. Он посвятил мне неоконченную поэму, и ему не хватает только апогея, чтобы написать гимнический финал. С вами мне хотя бы спокойно.

– Тонкий намек – чтобы не рассчитывал на курортный флирт…

– Похоже, вы никак не можете обойтись без таких вот затертых штампов. Какое значение имеют время и место, если чувство идет от сердца?

– С этим я не спорю. Два молодых и свободных человека встречаются во время отпуска, чтобы потом провести вместе всю жизнь. Я обеими руками – за! Но мне не по нраву любовные романчики, рассчитанные ровно на двадцать четыре дня.

– Вот это мужской разговор. – Ирина умело переключилась на волну Иманта. – Один грешок перед тем, как выйти на орбиту? Когда грозит невесомость? Когда у горизонта сгущаются грозовые тучи? В присутствии ребенка? – Возмущение в голосе Ирины все возрастало. Но тут же она неожиданно улыбнулась, вцепилась в локоть лейтенанта и просто–таки потащила его назад, в баню. – Не откажусь!

В комнате отдыха в камине горел огонь. Он, безусловно, нагревал воздух, а атмосферу? Атмосфера казалась крайне напряженной, как если бы люди говорили об одном, а думали в то же самое время совсем о других вещах. Быть может, о том, что их жизненные пути вот–вот разбегутся в разные стороны, двадцать четыре беззаботных дня вскоре улетучатся из памяти, и люди эти никогда больше не встретятся. Мужчины успокаивали себя тем, что уже заранее предупреждали, что никаких надежд питать не следует, мысли женщин вращались вокруг непременного: «А стоило ли?»

Талимов был уже в сауне. Захватив со стола две кружки с пенящимся пивом, к нему присоединился и адвокат, в надежде таким способом прогнать грусть. Ливсалниекс тоже охотно примкнул бы к ним, однако Рута Грош не выпускала его из–под перекрестного огня вопросов.

– Почему вы считаете, что только ваши методы врачевания помогают человеку восстановить здоровье?

– Это не я так думаю, а мои больные. К сожалению, многие приходят ко мне, когда болезнь запущена и они уже стоят одной ногой в могиле.

– А как все это началось? Вы, если не ошибаюсь, работали в больнице невропатологом, даже защитили кандидатскую о возможностях использования электроакупунктуры и магнитофонов при лечении невралгии…

– Приятно, что моя известность достигла и представителей гуманитарных наук, – улыбнулся польщенный Ливсалниекс. – Именно в этой связи я убедился, что мои руки обладают большей силой воздействия, чем электрическое или магнитное поле; Ну, как бы вам это объяснить…

– Только голыми фактами – по существу дела, – подсказала Рута. – Если что–то будет непонятно, я сама спрошу.

– Видите ли, каждое живое существо обладает своим запасом энергии, зарядом биотоков, – Ливсалниекс понемногу во шел в роль проповедника. – Это мы замечаем даже в детском возрасте. Один – сонлив и безразличен, другой – неудержимый шалун, потому что ему необходимо освободиться от чрезмерного внутреннего напряжения. И я неожиданно убедился, что если не избавлюсь от внутренних резервов, то произойдет короткое замыкание. Так почему же заодно не оказать помощь страдающим людям?

– Как вы объясните это с научной точки зрения?

– Очень просто. Магнетическими функциями, которые далеко еще не исследованы до конца. Я же не шарлатан, и мне в голову не приходит лечить таким способом, скажем, гнойный аппендицит или желтуху. Свой метод я использую в тех случаях, когда болезнь возникает вследствие сужения кровеносных или других сосудов. А также в психотерапевтическом плане.

– Иными словами, во всех случаях, когда за это платят? – чувствуя, что попадает под влияние экстрасенса, Рута попыталась найти спасение в грубости.

– Ни в коем случае! Деньги мне не нужны, – махнул рукой Ливсалниекс.

– Да, я слышала, что в последнее время знаменитости взимают гонорары натурой или же в виде ответных услуг.

– Ну, а приходилось вам слышать о том, что в мире происходит немало необъяснимых явлений, которые именуют седьмым чудом света, или же шестым чувством? – перешел в наступление уже Ливсалниекс. – Об этом даже фильм сняли. Я, например, заранее чувствую, когда возможен контакт, и с вами, например, не стал бы даже и пробовать, если бы даже вы об этом очень просили. А вот тому молодому человеку, который сейчас пытается заговорить зубы нашей королеве красоты, я бы хоть сейчас адресовал заряд биотока. По моим ощущениям, сам он тоже экстрасенс, хотя сам еще не вполне понимает это.

– А как это могло бы проявиться? – Как пристало кинематографисту, Рута предпочитала увидеть, а не услышать.

– Пусть переходит от слов к делу! – и Ливсалниекс вперил в Приедитиса немигающий взгляд.

– Вторую кружку вы получите только после бани, иначе процедура утратит всякий смысл, – заявил Имант Ирине. – Идемте переодеваться.

В первое мгновение у Ирины перехватило дыхание. Тело и голова ее погрузились в настолько раскаленный воздух, что страшно было даже втягивать его в легкие – не в цирк же она попала, где глотают огонь… Словно в поисках помощи, она огляделась и увидела на самом верхнем полке Приедитиса.

– Мерзну, – пожаловался он. – Затвори дверь, положи сюда вот дощечку и садись. – В бане не было принято обращаться на «вы».

Ирина прилегла, и сразу ей стало немного легче, появилась даже возможность осторожно вдохнуть воздух и ощутить, как зной раскаленными иглами массирует кожу и открывает поры. Вот только глаза щипала растаявшая тушь. Наверное, та же судьба постигла и сделанную пару часов назад и закрепленную лаком прическу? Ирина привычным, ласкающим движением дотронулась до волос и тут же отдернула обожженные пальцы.

– Сто пятнадцать градусов, – прокомментировал сверху не спускавший с нее глаз Приедитис.

– Удивительно, что можно выдержать такое.

– Сейчас начнешь потеть. Когда со лба по носу протечет пятнадцатая капля, для первого раза будет достаточно. Если боишься лезть в озеро, побежим в бассейн.

– Что же, все время сидеть и считать?