Текст книги "Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось"

Автор книги: Гунар Цирулис

Соавторы: Миермилис Стейга,Андрис Колбергс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

– Антс, милый… А что бы ты сделал, если бы сейчас явился мой муж?

– В окно вряд ли выпрыгнул бы – с пятого–то этажа, – пробормотал Антс.

– Жаль, – Лиесма притворно вздохнула. – Другой на твоем месте давно бы так поступил.

Рывком Антс сел, свесив босые ноги. Холодный пол обжег ступни и прогнал сон. Он встал, отворил окно. Ночь медленно отступала. Казалось, чья–то невидимая рука перемещала толстые пласты воздуха. У горизонта утренняя заря боролась с ночной тьмой. Под окном, окруженный кирпичными стенами, лежал дворик. За углом дома напротив виднелся переулок, там в тени дерева стоял пятитонный ЗИЛ. Темнота еще не рассеялась, и Антс скорее чувствовал, чем видел, что машина на месте. Он отошел от окна и неохотно начал одеваться. Лиесма, свернувшись в клубок, натянула одеяло до подбородка. Ее зеленоватые глаза блестели в полумраке, словно у рыси, следящей за каждым движением противника.

«О чем она думает сейчас – эта непонятная женщина? Лиесма и хладнокровна и страстна, порывиста и расчетлива, хитра и простодушна. Столько противоречий в одной женщине!» Антс никогда не знал, что придет ей в голову через полчаса, куда она велит ехать и что делать. «К чему я ей? – соображал он дальше. – Любит она меня? Может, потребует, чтобы я ушел от жены?» Антс не знал этого, как не знал вообще ничего, но справиться с собой не мог. Полуодетым он вновь нырнул под одеяло, стремясь заново познать сущность этой женщины…

Мелкие бусинки телефонного звонка раскатились в тихой полутьме. Лиесма грациозным движением сняла трубку.

– Лиесма? Спишь еще? Извини, пожалуйста! – мелодичный голос Эдит растягивал слова.

– Ну чего тебе? – нетерпеливо прервала ее Лиесма.

– Ты не одна?

– Да.

– Надо бы поговорить.

– В такую рань?

– Чем раньше, тем лучше.

Лиесма взяла сигарету, закурила, глубоко затянулась и уже спокойней ответила:

– Ладно, буду.

Положив трубку, она откинула одеяло, встала, плавными шагами подошла к зеркалу. Оттуда на нее оценивающе глянула стройная блондинка с дотемна загоревшей под южным солнцем кожей, крутыми бедрами, длинными ногами и небольшой грудью. Лиесма осталась довольна собой. Эдит теперь уже не столь привлекательна. Ей приходится втискиваться в корсет. Вот лицо у подруги еще сохраняет красоту. Классическое греческое лицо с правильными, словно до миллиметра рассчитанными чертами. Высокомерное, с темными горящими глазами и энергичным подбородком. Она и сегодня еще пользовалась немалым успехом; недаром какой–то не слишком известный писатель из–за нее чуть не наложил на себя руки, а некий старый геолог завещал ей все свое добро. И даже очень привередливый во всем, что касалось женщин, Пилтенс – даже он втрескался.

Свое собственное лицо Лиесму не устраивало: слишком круглое, носик вздернут – никакой утонченности.

Она чувствовала, что Антс смотрит на нее, и еще задержалась перед зеркалом.

«Колоссальный мужик, – подумала она. – Жаль, что круглый болван».

«Лиесма, ты, правда, меня любишь?» – глухой голос Антса прозвучал, казалось, нелепо и неуместно.

«Дурачок», – хотела ответить она. Но вместо этого повернулась и обвила руками его шею.

– Милый, я поеду с тобой. У меня дела в городе.

Антс притянул Лиесму к себе.

– Довольно, – прошептала она, высвобождаясь из его объятий. – Некогда, пора ехать…

Четверть часа спустя они сели в кабину ЗИЛа.

Ранним утром ехать просто и приятно. На улицах почти не встречается машин, редко увидишь и прохожего; кто–то полный энергии и воли спешит на работу, другой возвращается, может быть, с затянувшейся вечеринки – ослабевший, усталый и готовый к ожидающему дома скандалу. Однако обоих ездоков утренние картины не интересовали. Они молчали, думая каждый о своем.

– Притормози у кафе, – Лиесма повернулась к Антсу, чтобы он услышал ее слова сквозь рокот мотора. – Здесь.

Антс притормозил, и Лиесма, не дожидаясь, пока машина остановится, распахнула дверцу и ловко соскочила.

Антс с удовольствием проводил ее взглядом. Лиесма шагала легко, непринужденно помахивая сумочкой.

Посетителей в кафе было мало. Несколько унылых мужчин и торопящаяся парочка завтракали перед работой. У окна элегантная брюнетка медленно пила кофе, временами перемежая его глотками коньяка из большой рюмки.

Лиесма дружески махнула ей, взяла для себя кофе, булочку, коньяк, уселась напротив и положила сумочку на оставшийся свободным стул между ними.

Брюнетка бросила на нее мгновенный взгляд.

– Привез?

Лиесма кивнула на сумку.

– Да. Я принесла.

– Без происшествий?

– Абсолютно.

– Ночь прошла спокойно?

– Бурно! – усмехнулась Лиесма. – С таким мужиком ночи не бывают спокойными.

– Ладно. Чао! – Не обратив внимания на последнюю реплику, брюнетка допила коньяк, взяла со стула сумочку Лиесмы и вышла.

Лиесма, смакуя кофе, спокойно глядела, как подруга уходила.

VI

Столовая была слишком большой, чтобы выглядеть уютной. Ее зал напоминал цех современного завода с широкими окнами, высоким потолком и оборудованием из пластика и блестящего металла.

Людской поток двигался непрерывно, словно на эскалаторе, образуя очередь у раздачи и возле касс.

Ромуальд остановился на пороге и оглядел обедающих. Люди обходили его справа и слева. Не найдя то, чего искал, он повернулся и прошел в малый зал, где обслуживали официантки. Недалеко от окна за столиком сидел человек с острой светлой бородкой. Ромуальд подошел к нему.

– Приятного аппетита! – он отодвинул стул и сел. – Что сегодня вкусного?

Мужчина с бородкой доброжелательно улыбнулся.

– Не пожалеете, если выберете борщ и ромштекс. Ну как дела в химической лаборатории?

Ромуальд стал рассеянно проглядывать меню.

– Задание выполнил, зачет получил.

– Значит, вечер свободен?

– Свободных вечеров и так немало. Не знаю только, хорошо это или плохо, – задумчиво проговорил Ромуальд.

– Почему же? – сказал бородатый. – Все ведь зависит от вас.

– В единственном или множественном числе? Если в единственном, то это неверно, а во множественном – это демагогия.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, Ольгерт, что у каждого свои взгляды и свое понимание жизни. Где одному хорошо и интересно, другому скучно.

Плотная официантка подошла, уперлась острием карандаша в раскрытый блокнот и вопросительно взглянула на Ромуальда.

– Борщ, ромштекс и…

– И малиновый мусс, – подсказал Ольгерт. – Дешево и вкусно.

– Пусть так. А вы, я вижу, уже закончили, – сказал Ромуальд Ольгерту, когда официантка ушла.

Ольгерт лениво взглянул на часы.

– Вы сегодня запоздали. Но я не спешу, у меня есть еще минут двадцать. Итак, жизнь становится скучной? – вернулся он к начатому разговору. – Разве мало молодежных и танцевальных вечеров?

Ромуальд скривился.

– Вы хотите сказать – общественных мероприятий по заранее разработанной программе? Сегодня каждый молодой человек ищет занятий и развлечений, соответствующих его интеллекту; только где их найдешь?

– У вас сегодня странное настроение. Что–нибудь случилось?

Ромуальд не ответил на вопрос.

– Для вас, старшего поколения, все намного проще. Вы живете по составленной программе. Все известно, все предусмотрено – что будет завтра, послезавтра, месяц, год спустя. И вам даже в голову не приходит, что такая жизнь ужасно скучна!

– Но разве лекции в университете не запланированы? Так же, как и наша работа?

Официантка принесла заказ. Ромуальд рассеянно кивнул.

– Лекции, семинары – конечно. И это облегчает жизнь. Кто–то за тебя все выдумал, приготовил, даже в рот вложил, остается только проглотить. Но когда приходит свободный час…

– Следовательно, общественные мероприятия все же нужны?

Ромуальд поморщился.

– Наверное, никто из нас не способен уже самостоятельно думать и придумывать, – неожиданно завершил он свое размышление. – У меня вечером – свидание с Даной. В кино, театрах, кафе, на всяких вечерах мы уже побывали. Что еще можно выдумать?

– М–да. Как видно, располагать своей жизнью вовсе не так просто. Найти что–то самому куда сложнее, чем пользоваться готовым. Распоряжаться собой труднее, чем позволить распоряжаться другому. Но надо научиться не только искать, но и находить. И не ждать, пока какой–нибудь благодетель сунет тебе в рот разжеванное. Это и на самом деле скучно. Да ешьте же!

Они разговаривали, как старые друзья, хотя познакомились лишь недавно за этим самым столиком.

Ромуальду было бы трудно объяснить, почему он искал общества этого человека. Потому ли только, что вырос без отца, которого в детстве ему очень не хватало?

– Вы, как всегда, правы, – кивнул он, принимаясь за борщ.

Ольгерт внимательно следил за каждым его движением.

– И все же, что случилось? – снова спросил он. – Ведь не без причины вы сегодня такой – скажем, слишком ершистый.

– Да в общем ничего. Плохое настроение без определенной причины. Разве что… Мать уехала в гости к какой–то знакомой по работе. Куда–то к морю. Обещала сегодня вернуться, но пока ее нет. Мелочь, конечно. Пусть поживет, ощутит красоту осени…

– У вас с матерью хорошие отношения?

– Она – единственный близкий мне человек.

– А если бы вдруг отыскался отец?

Ромуальд недобро усмехнулся.

– Где же он, этот отец? И где пропадал все эти годы?

К столику торопливо приблизилась девушка с длинными светлыми волосами, одетая в вельветовый брючный костюм.

– Здесь свободно? – она бросила шаловливый взгляд на Ромуальда, отодвинула стул и, не дожидаясь ответа, уселась.

– Дана! – воскликнул Ромуальд. – Ты как тут оказалась?

– Я тоже иногда обедаю, – засмеялась девушка. – Любовью, как уверяют старики, долго сыт не будешь.

По лицу Ольгерта пробежала легкая тень.

– Спасибо за приятную компанию, – поклонился он. – Мне пора. Обеденный перерыв тоже планируется.

Когда он ушел, Дана фыркнула.

– Ты всегда отыскиваешь оригинальных знакомых. Кто это?

– Ольгерт Лубенс, инженер. Он и в самом деле интересный человек.

– Ну, гляди, как бы он меня не отбил! И они перемигнулись.

VII

Следователь Розниекс взбежал по лестнице, перемахивая через две, а то и три ступеньки. «Хвала создателю, наделившему меня такими ходулями!» Он промчался мимо секретарши, не успев даже поздороваться, и распахнул дверь кабинета шефа.

Дым уже клубился под потолком. Это означало, что Розниекс опоздал основательно. «Жаль, что без меня они не могли начать…» Он ждал, что зазвучит осуждающий голос Кубулиса, заранее зная, что скажет прокурор. Так и вышло, слово в слово:

– Не опоздать Розниекс не в состоянии. У него всегда находятся дела поважнее наших.

– Был в морге, – соврал Валдис, деловито усаживаясь за длинный стол совещаний.

– Хорошо, что остался в живых, – выпустил очередную остроту Стабиньш. – Оттуда редко кому удается вернуться.

В морге Розниекс действительно был, но только утром. А сейчас его перехватила по дороге бабушка одного осужденного. Парень давно сидит, но бабушка прослышала, что будет амнистия. И они, медленно прогуливаясь, поговорили по душам. Нельзя же заставлять старого человека тащиться в такую даль, до самой прокуратуры.

Кубулис встал и постучал металлическим карандашиком о графин, чтобы прервать разговоры.

– Может быть, все же начнем?

Лица работников милиции и прокуратуры были миролюбивы и выражали интерес. Понятно: сегодня прокурор не станет говорить о затянутых сроках следствия и возвращенных на доследование делах, не будет упрекать инспекторов за высокий процент нераскрытых преступлений. А они, в свою очередь, не станут обижаться на то, что он отказался дать санкцию на чей–то арест. Одним словом, сегодня оперативное совещание обещало пройти без столкновений, в подлинном единодушии.

Разговоры немного приутихли, но тут же кое–где начались снова – в особенности в том углу, где вместе устроились женщины из милиции и прокуратуры. В последние годы представительниц прекрасного пола среди следственных работников становилось все больше. «И отсюда они тоже скоро нас вытеснят», – подумал Розниекс.

– Товарищи, товарищи! – Кубулис осуждающе потряс головой, не переставая стучать карандашом, – Вопрос сегодня один: нераскрытое тяжкое преступление у железнодорожной станции. Послушаем, чем порадует нас технический эксперт майор Ваболе.

Валдис мысленно поблагодарил шефа за то, что тот не начал с его отчета, хотя по заведенному порядку полагалось сделать именно так. В голове у следователя все еще царил хаос. Он никак не мог разложить факты по полочкам, чтобы прийти к каким–либо выводам. Может быть, сообщение майора поможет?…

Майор Ваболе тяжело поднялся, почесал седой висок, надел очки, нервно перебрал свои бумажки.

__ Значит, так… – неопределенно произнес он. И после краткой паузы продолжил: – Заключение будет таким… М–м… Полагаю, что женщину сбила грузовая автомашина грузоподъемностью не менее трех тонн. Об этом свидетельствует высота и ширина переднего бампера автомашины. – Сейчас майор напоминал школьника, застигнутого врасплох вызовом к доске.

Начальник отдела внутренних дел подполковник милиции Лиепниекс счел нужным остановиться на этом вопросе подробнее.

– Как вы это установили?

– Это было нетрудно, – ответил майор и снова почесал висок. – На теле потерпевшей и на ее одежде остались следы удара. И кроме того… – майор пробурчал что–то себе под нос, порылся в бумажках и поднес одну из них к глазам. – Тут математический расчет: учитывая массу машины, силу удара, вес погибшей и траекторию ее полета, можно считать, что скорость автомашины в момент столкновения была не менее шестидесяти километров в час. Следы торможения не обнаружены.

«Математический расчет, шестьдесят километров в час». Розниекс ухватился за эти слова. Он вспомнил переезд. Действительно, чтобы сделать расчет на месте происшествия, им не хватало исходных данных. Он вынул блокнот, перелистал. Чего только там не было! Несколько пикантных выписок из неумело составленных протоколов, афоризм собственного производства, где–то услышанное понравившееся изречение. У Розниекса была привычка записывать все, что только понравится, даже анекдоты. Дальше шли кое–какие сведения, необходимые для следствия. Вот отмечено время, когда поезд подошел к станции и автоматически закрылся переезд; когда проследовал мимо товарняк; когда переезд вновь открылся…

Сейчас следователь слушал особенно внимательно, стараясь не пропустить ни слова.

– На ногах потерпевшей мы обнаружили отпечатки шин, – бесстрастно докладывал майор. – На одежде оказались чешуйки белой краски. На дороге – потеки масла. Судя по каталогам, в белое выкрашена передняя часть пятитонных ЗИЛ–130. Кабина и кузов – зеленые или синие. Отпечатки протекторов и масло тоже характерны для машин этого типа.

«Пятитонный ЗИЛ–130 на скорости не меньше шестидесяти километров», – отметил Розниекс. Теперь исходных данных было достаточно для вычислений.

– Колоссально! – не утерпел Улдис Стабиньш. – Преступник оставил не то, что свою визитную карточку, но прямо портрет! Жаль только, что таких машин – хоть пруд пруди.

– Этот круг мы можем еще более сузить, – отозвался майор. – В волосах пострадавшей обнаружена цементная и кирпичная пыль, а также песок. Значит, машина связана со строительством. Вероятнее всего, это был самосвал.

«Ну кольцо не очень–то сузилось, – решил Розниекс. – Такие машины и предназначены именно для строительства, и в республике их – великое множество». Однако он промолчал. Майор Ваболе дал следствию не так мало фактов, больше, чем можно было рассчитывать, и не стоило портить ему настроение.

Подполковник Лиепниекс решил, что настало время дать руководящие указания.

– Старший лейтенант Стабиньш! – сказал он командным голосом. – Немедленно проверьте все самосвалы такого типа во всех автохозяйствах района!

– Уже проверено, – откликнулся Стабиньш. – И не только самосвалы и ЗИЛы. Мы осмотрели все машины – мобилизовали дружинников. Наши машины невинны и чисты, как непорочная дева. – Он неторопливо встал: неудобно разговаривать с начальством сидя. – Мы попросили и товарищей из соседнего района сделать то же самое.

Подполковник нахмурился.

– Опять самодеятельность! – удрученно произнес он. – Почему ничего не доложили?

– Я хотел утром, но вы были заняты, готовились к докладу и меня не приняли, – с кажущимся простодушием ответил Стабиньш.

Майор Ваболе с бумагами в руках переминался у стола, терпеливо ожидая возможности продолжать.

Прокурор, глянув на майора, снова прибегнул к помощи металлического карандаша, постучав им по графину:

– Товарищи! Мы слушаем сообщение эксперта. Продолжайте, пожалуйста.

Майор еще раз переступил с ноги на ногу и продолжил:

– Утром мы закончили анализ краски. Окраска машины заводская, подвергалась воздействию мороза и холода. Краска относительно свежая, примесей ржавчины не обнаружено. Судя по всему, машина выпущена минувшей зимой.

– Это уже лучше! – потер руки подполковник. – Остается проверить, какие предприятия и строительные организации республики получали новые ЗИЛ–130 с белым передком, сравнить рисунок шин с имеющимися образцами. Оказывается, мы уже недалеко от цели. Молодец, майор! – Лиепниекс хотел не столько похвалить Ваболе, сколько показать, какие способные люди работают под его руководством. Он надеялся на быстрое и оперативное раскрытие преступления, что позволило бы с блеском отрапортовать вышестоящим инстанциям.

Напрасные мечты! Розниекс уже видел во всем этом деле множество подводных камней. Наезд на женщину сильно смахивает на тщательно обдуманное убийство. А если так, то виновного удастся схватить не так–то скоро.

Установить личность погибшей было поручено Стабиньшу, и сейчас прокурор вызвал «к доске» его. Улдис поправил портупею, покосился, в порядке ли погоны. На этот раз он был в форме. Улдис всегда заботился о внешнем виде, в особенности когда становился центром внимания, а еще более – если рядом находились женщины.

– В Пиекрастес ее никто не ждал. Местные жители ее не знают. Мы предъявили фотографию. Она приезжая, знакомых или родственников здесь у нее тоже нет, – лаконично доложил он.

– Если только она не была душевнобольной, то, безусловно, существуют люди, которым известно, зачем она приехала, – деловито заметил Розниекс. – У каждой поездки, как у веревки, два конца. Из ниоткуда в никуда ездят только в сказках.

– Об этом происшествии жители Пиекрастес проинформированы хорошо, – сказал Стабиньш. – Однако никто ничего не сообщил.

– Может быть, те, кто знает, не заинтересованы открывать это?

– Пока такие не обнаружены, – кратко ответил Стабиньш, собираясь сесть.

– Товарищ Стабиньш! – в противоположность Лиепниексу, прокурор никогда и никого не называл по званию. – Насколько я понял, женщина приехала рижским поездом. Значит, ищите в Риге.

– Поезд шел из Тукумса, – сразу же откликнулся Стабиньш. – В Риге пересесть на него можно было из десятков других поездов и автобусов. Я связался с рижанами и попросил проверить, не исчезала ли похожая женщина в Риге и в других городах, откуда поезда прибывают в Ригу во второй половине дня: Москве, Ленинграде, Таллинне… Ребята обещали не тянуть. Но пока ответа нет.

Стабиньш так и не сел, ожидая очередного вопроса.

– Таллинн, Таллинн… – у Розниекса возникла какая–то ассоциация с этим городом. – Ну да, на ней было эстонское белье.

На эту мысль Стабиньш отреагировал сразу, как хороший футболист на точный пас.

– А также польский плащ, английские туфли, а в руке – японский складной зонтик! – четко перечислил он. – Так что можно значительно расширить район розыска. Сегодня же напишу рапорт, чтобы нас с Розниексом командировали в Варшаву, Лондон и Токио!

Женщины в углу захихикали. Лиепниекс бросил на подчиненного укоризненный взгляд. Но Улдис не смутился.

– Я хотел сказать, – столь же уверенно продолжал он, – что на пострадавшей была кружевная блузка фирмы «Ригас Апгербс». Новый фасон, только что запущенный в производство.

– Думаешь, такую нельзя купить в Москве, Ленинграде или Таллинне? – с сомнением спросил Розниекс.

– Думаю, что без чемодана ни один пассажир не поедет из Риги дальше, чем в Пиекрастес.

– Без сумочки женщины вообще из дому не выходят. Однако никто такой сумочки у пострадавшей не видел. А то, что карманы у нее оказались совершенно пустыми, свидетельствует о том, что сумочка должна быть, – Розниекс пожал плечами. – Что касается чемодана, то она могла оставить его в камере хранения на вокзале в Риге. Надо проверить, не находятся ли там и сейчас какие–то вещи, положенные в день происшествия.

«И все же она не приезжая, – ощутил уверенность Розниекс. – Это чувствуется по виду, манере одеваться. Да и само происшествие в какой–то мере подтверждает это. В нем завязались узлом какие–то неизвестные нам обстоятельства, и концы вряд ли уходят слишком уж далеко».

Его мысли прервал майор.

– Товарищи правы, – примирительно проговорил он. – Пострадавшая не ехала издалека. Я направил на экспертизу ее обувь, и только что получил ответ из лаборатории.

«Хитрый старикан наш Ваболе! Никогда не бросает на стол все козыри разом, а выдает понемножку, в зависимости от игры. И делает это не спеша, словно бы без всякого умысла, на самом же деле с умным расчетом. Ему нравится потомить других ожиданием. Ну–ка, что он там еще раскопал?»

– Обнаруженная на подошвах земля по консистенции – городская: много сажи, асфальта и типично городской пыли. Следовательно, товарищи, больше внимания Риге. Призовите на помощь печать, радио, телевидение. Кто–нибудь да отзовется.

Кубулис повернулся к Лиепниексу.

– Сколько времени потребуется, чтобы раскрыть преступление?

Лиепниекс расправил плечи.

– Три дня! – уверенно произнес он. – Ну если с запасом – неделя. Уже ведь почти все ясно. Где искать машину – известно, откуда приехала пострадавшая – тоже. Остается связать концы, и дело сделано. Да, по–моему, в деле и с самого начала не было ничего сложного. Надо только форсировать розыск!

Розниекс досадливо скривился.

«Этому деятелю всегда все ясно. В голове у него все разложено по полочкам и абзацам, как в армейском дисциплинарном уставе. Идеальный порядок. И ничто никогда не переоценивается, не подвергается сомнению. Черное – черное, белое – белое, контуры всегда четки, смешения цветов не существует. Все запрограммировано, как в счетной машине. Ну, погоди, дружок, сейчас я тебе подпорчу настроение…»

Розниекс резко встал, зацепив пуговицей пиджака за стол. Все повернулись к нему.

– Не надо бросать непродуманные обещания, как песок против ветра, – сказал он, – нам же в глаза попадет. Мы не должны связывать себя обязательствами и сроками. Дело это намного сложнее, чем кажется со стороны. И никому иному, как нам со Стабиньшем придется в нем разбираться. – Он старался сдерживаться. – Преступление совершено не случайно, а с заранее обдуманным намерением. Скажу даже больше: оно готовилось по плану. А если существовал план совершения преступления, то, надо полагать, не обошлось и без другого плана: как замести следы и избежать ответственности.

– Факты, факты! – прервал его прокурор.

– Вот они, – ответил Розниекс, подняв блокнот повыше к глазам. – Женщина сбита в двухстах метрах от станции. Средняя скорость пешехода – шесть километров в час, или километр за десять минут. А может быть, и за пятнадцать. Следовательно, двести метров женщина прошла за две–три минуты. Дежурный по станции видел женщину, когда она вышла из вагона и двинулась по направлению к морю. Поезд стоял на станции одну минуту, и дежурный, едва успев вернуться в свое помещение, услыхал крик. Значит, это случилось через две–три минуты. Это подтверждает мое предположение о скорости, с какой шла женщина. Можно сделать вывод, что от станции до места трагического происшествия она шла не более трех минут. Поезд прибыл на станцию в двадцать три часа пятьдесят две минуты. Пострадавшая сбита в двадцать три пятьдесят пять.

Когда поезд прибыл на станцию, то есть в двадцать три пятьдесят две, закрылся автоматический шлагбаум. Скорость автомобиля, по оценке нашего эксперта, была не меньше шестидесяти километров в час. Расстояние от переезда до места происшествия – пятьсот метров. Это расстояние машина могла бы преодолеть за тридцать шесть секунд, если бы миновала переезд, пока он был еще открыт. Но в это время пострадавшая только выходила из вагона, и сбить ее на месте происшествия никто не мог.

– Интересно, интересно, – кивнул Кубулис.

В кабинете наступило молчание.

– Второй вариант, – негромко продолжал Розниекс после паузы. – Машина оставалась по ту сторону переезда. Мы знаем, что шлагбаум опустился в двадцать три пятьдесят две, когда на станцию прибыл пассажирский поезд. В двадцать три пятьдесят восемь через станцию Пиекрастес проследовал товарный поезд. Переезд открылся только в ноль часов семь минут. И лишь тогда машина могла бы начать движение. За это время пострадавшая успела бы удалиться от станции не менее, чем на километр, находясь в пути десять–двенадцать минут. В этом случае дежурный по станции наверняка не услышал бы ее крик через две или три минуты после отправления поезда. – Розниекс нервно провел рукой по волосам. – Но из всего этого следует вывод, что машина вообще не пересекала железной дороги. Ни одна машина не выезжала и со стороны Каюрского торфяника. Это проверено. Шофер подстерегал свою жертву близ станции и поехал вслед за нею. Завтра с утра мы при дневном свете вновь очень тщательно осмотрим место происшествия и окрестность станции. Таковы факты, – закончил следователь и устало опустился на стул.

– М–да, – протянул Кубулис. – Логично, ничего не скажешь. И это многое меняет. Значит, искать надо не только машину, но и людей, заинтересованных в устранении этой женщины, надо установить мотивы преступления. – Кубулис, казалось, был огорчен новой перспективой. – Ладно, давайте приступим к разработке плана следственных и оперативных действий.

VIII

– Это ваша мать? – вопрос прозвучал где–то далеко и едва пробился через густой туман, лежавший вокруг.

Ромуальд старался удержать в трясущейся руке стакан с лекарством. Стакан стучал о зубы, рука не повиновалась.

– Да, – с трудом проговорил он. – Мать.

Спазма стиснула горло, слезы прорывали плотину, копились под оправой темных очков, медленно сползая по щекам. Ромуальд не замечал их.

Рука следователя мягко прикоснулась к плечу юноши.

– Соберитесь с силами и мужайтесь. Случилось несчастье, и тут помочь ничем нельзя. Остается одно: постараться как можно скорее схватить преступника.

Слова звучали резковато, и в то же время сочувственно. Туман развеивался, сквозь него стал проступать потолок, контуры отдельных предметов – шкафчики, операционный стол, низко расположенная хромированная лампа, блестящие инструменты. Ромуальд обнаружил, что сидит на узкой больничной кушетке. Рядом с ним был молодой еще следователь с короткими светлыми волосами и острыми чертами лица. Человек постарше, врач, что–то писал. В дверях, прислонившись к косяку, стоял рослый парень – старший лейтенант милиции. Он тоже смотрел на Ромуальда.

Он устыдился слабости, попытался взять себя в руки. И внезапно его охватил приступ дикой ненависти к неизвестному, убившему его мать. То был почти истерический припадок.

– Я его сам… своими руками! – выдохнул он, не узнавая собственного голоса.

Ромуальд чувствовал себя, словно жестоко избиваемый, у которого болит все тело и который, собрав последние силы, кидается в решительную атаку. Затем, как будто исчерпав эти силы, он устало согнулся. Следователь молча наблюдал за ним.

– Прежде всего преступника надо найти, – сказал он, и в голосе его прозвучало неудовольствие, тотчас же подавленное. – И лишь тогда мы сможем… – он умолк, подыскивая слова, – сможем отдать его под суд. Самому – не надо… Закон справедлив, и в таких случаях – строг.

Ромуальд поднял голову и посмотрел на Розниекса широко открытыми глазами.

– Что же мне делать? Как жить дальше? – Снова хлынули слезы. Ромуальд снял очки, вынул платок и отвернулся к стене.

Розниекс вдруг почувствовал, как похолодели руки, хотя в помещении было тепло. «Странно, – подумал он, – человек, даже самый лучший, всегда был и останется в определенном смысле эгоистом. Так, наверное, он устроен. Эгоизм вытекает из инстинкта самосохранения. Все зависит от его степени. Вот этот Ромуальд: хороший парень, но ему сейчас жаль не только матери – самого себя жаль. И сколько людей на кладбище, оплакивая умерших, причитает: «На кого ты меня покинул! Как я стану жить без тебя!“ Розниекс зябко потер руки.

Наконец Ромуальд медленно повернулся к остальным.

Он успел немного успокоиться. Стабиньшу надоело стоять в дверях, и он, взяв табуретку, уселся напротив Ромуальда.

– Что тебе делать, спрашиваешь? – повторил он вопрос юноши. – Если захочешь, сможешь нам помочь.

– Я? – Ромуальд впился в Стабиньша взглядом. – Сделаю все, что смогу. Скажите только, что делать!

– Делать пока ничего не нужно, – вмешался Розниекс – Но попытайтесь рассказать нам все, что знаете. Это важно. Мы можем поговорить в другой комнате. – Розниекс бросил взгляд на секционный стол, где под белой простыней лежала покойная.

– Но я ничего не знаю. Все случилось до того неожиданно, так ужасно…

– Верно. Но часто человек и сам не подозревает, какие важные вещи есть в его, казалось бы, совсем простых показаниях.

Когда они перешли в другую комнату, Розниекс спросил:

– Вы знаете, куда направлялась ваша мать?

Ромуальд присел к столику, подпер подбородок ладонью.

– Она поехала в гости к подруге по работе. У нее вроде бы дача в Пиекрастес, в очень красивом месте.

– Так поздно? – невольно спросил Розниекс и тут же смолк. Вопрос мог показаться неоправданно двусмысленным.

Ромуальд насторожился.

– Да, и правда, странно. Но мать никогда не лгала мне.

– Верю. – Розниекс прошелся по комнате. – Имя, фамилию подруги мать не называла?

– Я не спрашивал.

– Может быть, адрес?

– Нет. Она обещала вернуться на следующий вечер. Я всегда верил ей.

Следователь некоторое время внимательно изучал висевшую на стене анатомическую карту человека, потом повернулся к юноше.

– Вы уже взрослый, Ромуальд. У матери могли быть и свои секреты, которыми ей… ну, скажем, не хотелось делиться с вами. У вас ведь есть такие секреты?

Ромуальд втрепенулся:

– Нет, это невозможно. Мама не такая. Она не встречалась ни с одним мужчиной.

– Вы относились к матери хотя и с любовью, но все же несколько эгоистически. – Розниекс старался говорить осторожно. – Почему у нее не могло быть и своей личной жизни? Почему она должна была жить только для вас? У вас ведь есть девушка, верно? Как ее зовут?

– Дана.

– Почему же у вашей матери не могло быть кого–то, с кем бы она… ну, дружила?

Ромуальд снова ушел в себя.

– Это разные вещи.

– Разные? Потому, что у нее были обязанности по отношению к вам, а у вас их не было? Она же была еще молодой и привлекательной женщиной.