Текст книги "Якорь в сердце"
Автор книги: Гунар Цирулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Послышался звонок, и в следующий миг во всех окнах показались любопытные лица мальчишек.
– Идите сюда, идите! – добродушно пригласил директор. – Посмотрите, что Марцинкевич сделал с солнцем, – и он с нежностью потрепал черные, как антрацит, кудри смуглого Микуса. – Наш парень со дня открытия школы, а кто мог подумать, что у него такие галактические шутки на уме.
Кругом зазвучал смех, и чувствовалось, что это не только дань вежливости доброжелательному начальнику, а проявление царящей здесь сердечной дружбы. Именно сердечность лучше всего характеризовала отношения между учениками и учителями. Ребята чувствовали себя не заблудшими овцами, как в прежней школе, общепризнанными козлами отпущения и объектами педагогических экспериментов, а равными среди равных. В руководимой Эглитисом школе все равны, а занесенные в личное дело проступки остаются за оградой, каждому дана возможность начать с нуля, доказать, чего он стоит. Это и есть то великое преимущество, которое создает предпосылки для успешного воспитания.
Есть в спецшколе и много других преимуществ. У учителей больше оклад, и поэтому директору не приходится жаловаться на нехватку опытных педагогов, в классах всего десять – пятнадцать учеников, следовательно, больше возможностей для индивидуального подхода. После уроков к группе ребят из двенадцати человек прикреплены два воспитателя, и это тоже в значительной степени облегчает борьбу с недисциплинированностью.
Не хочу создавать впечатление, будто работа воспитания в спецшколе – легкое дело, нет. В ребятах слишком глубоко пустило корни нежелание учиться, подчиняться порядку, слишком большие у них пробелы в знаниях. Случается, что в третьем классе рядом с девятилетним мальчишкой сидит долговязый парень тринадцати – пятнадцати лет, чей горький жизненный опыт во много раз обширней науки, преподнесенной школьными учебниками. Случаются рецидивы, которые вынуждают совет старших воспитанников принимать решение об исключении из коллектива безнадежного лодыря. Но, как правило, почти с каждым удается найти общий язык – настолько широк у педагога выбор средств влияния. А после учебы каждый может доказать свою добрую волю на практической работе, конструировать картинги, участвовать на них в городских соревнованиях и добиться при желании серьезных результатов. Те, у кого душа не лежит к технике, могут отличиться на сельскохозяйственных работах в совхозе, где размещен летний лагерь школы.
– Пока наша школа – единственное учебное заведение такого рода в республике, – рассказывает Эглитис. – И, на мой взгляд, эксперимент полностью себя оправдал. Жаль только, что у нас мало мест и мы можем принять только тех, кто довольно глубоко завяз в трясине безделья и бесчестья. Иначе у нас было бы куда больше успехов в борьбе с преступностью среди малолетних.
К этой мысли можно только присоединиться. Сейчас спецшкола получает большую дотацию от государства, потому что та сумма, которая в виде наказания высчитывается из зарплаты родителей, покрывает только крохотную часть бюджета. Но если изыщут средства и откроют еще несколько таких школ (в том числе женских), можно будет перевести в них большинство так называемых трудновоспитуемых, с которыми мучаются педагоги и комсомольцы, спасти иных от серьезной беды. И пусть за это в полной мере – и материально и морально – расплачиваются родители, которые не пожелали или не сумели создать для своих детей нормальные условия для развития.
До сих пор мы говорили только о самых младших правонарушителях, тех, кто еще не дотянул до восьмого класса. Проделки у этой части ребят, судя по картотеке Эглитиса, почти одинаковые: шатание по улицам, бродяжничество, мелкие кражи, хулиганство. Обычно все начинается с «подпирания стен» в парадных, коллективных сборищ на углах улиц. Однообразны также и причины, породившие все эти явления: плохие семейные условия, ярко выраженное однобокое увлечение спортом, техникой или чтением. Как всякая страсть, если она не облагорожена нравственным началом, эти тоже могут привести на порочный путь, особенно если нет кружка, коллектива, который направил бы парнишку, поддержал его.
Настало время разузнать, какие «героические» поступки совершают те, кто, будучи застигнут на месте преступления, нагло заявляет работникам милиции:
– Какого черта меня не воспитывали? Ведь я не виноват, что никто обо мне не заботится!
В каждой прокуратуре есть следователь, занимающийся только делами несовершеннолетних. В Кировском районе города Риги это М. Стуре. Она мне поведала о случае, который проливает свет на недостатки в работе с молодежью и как бы подсказывает, что нужно делать, чтобы устранить причины нежелательных явлений. Событийная сторона этого эпизода чрезвычайно проста. Надо отметить, что с точки зрения криминалистики расследование преступлений несовершеннолетних зачастую бывает неинтересным. Работникам милиции редко случается встретить тщательно продуманное злодеяние, вызванное многими мотивами. Обычно ход событий примитивен, точно так же, как и психология виновных. О возможных последствиях никто не думает, они действуют – а потом хоть потоп!
Давайте, однако, заглянем на вечер танцев в один из рижских Домов культуры. Для Айны это был первый бал в жизни. Правда, в «Войне и мире» Толстой изобразил впечатления молодой девушки гораздо более привлекательными – и тем не менее жаловаться было грех. Ее приглашали на каждый танец, иногда даже двое молодых людей сразу. Поэтому совсем не оставалось времени оглянуться, понаблюдать, что делается вокруг, подумать, а может, на этом вечере не хватает главного – естественного, непринужденного веселья. Разгоряченная после быстрого твиста, она кивнула подруге и вместе со Скайдрите пошла освежиться.
– Не понимаю, почему мать не хотела нас одних пускать на этот вечер. Здесь так… – Айна не успела до конца выразить свой восторг, так как в этот миг в коридоре появилась Марина. Неуверенный шаг, лихорадочные пятна на бледных щеках наводили на мысль, что девушка пьяна. Чрезмерно громкий голос подтвердил подозрения.
– Дорогу! – командовала Марина, словно совершала крутой, стремительный спуск на лыжах, и тотчас сама налетела на Айну.
Остерегаясь столкновения, Айна подняла руку, отодвинула пошатывающуюся Марину и спокойно пошла дальше. Но у самой двери она получила такой тумак в спину, что буквально влетела в женский туалет. Айна обрела равновесие и оглянулась как раз вовремя, чтобы увернуться от следующего удара.
– Ссоры ищешь, да? – перед ней, стиснув кулаки, стояла Марина. – Думаешь, если я пропустила маленькую, так меня можно бить?
И она собралась было снова броситься на Айну.
Ничего еще толком не понимая, Айна схватила ее за руки. Вызывающий крик сразу превратился в плаксивый визг:
– Позовите Королеву! Ну чего стоите, быстро!
Несколько мгновений спустя в туалетную комнату прибежала Ингрида, по прозвищу Королева Клуба. Ее внешность ничем это лестное прозвище не оправдывала. Небольшого росточка, угловатая, с несоразмерными чертами лица, тусклыми темными волосами, она скорей напоминала нарядившегося в платье подростка. Королевским был только взмах руки, который приказал всем девушкам убраться, и достойный царицы зверей прыжок, с которым Ингрида бросилась на Айну. Ошеломленная Айна не успела дать отпор, на нее градом посыпались пощечины. Растерявшись, она не сумела оказать сопротивления и тогда, когда Ингрида затащила ее в кабину. Оттуда доносились звуки безжалостной расправы и беспрерывная ругань.
– Труп разогретый, ты у меня живо покатишься отсюда… Я тебе покажу, поганка, как топтаться по паркету и отбивать кавалеров!.. Впредь будешь хилять по улице за версту отсюда, не посмеешь совать свое мерзкое рыло в мое королевство!.. – Наступила неожиданная тишина. Когда Ингрида снова заговорила, ее голос замурлыкал, словно она трепала за ушами кота: – Какое у тебя красивое колечко на пальце! Дай поносить.
– Не дам!
– Ты, наверно, думаешь, раз у твоих стариков монета водится, так ты лучше меня?
Раздались два глухих удара. Вцепившись в волосы своей жертвы, Ингрида ударила Айну головой о фанерную перегородку.
– Не хнычь! После танцев отдам. И не вздумай ябедничать!
Дверь распахнулась. Подняв над головой палец с кольцом, как знамя победы, Ингрида побежала в зал, Айна пошла следом за ней – с бледным, исцарапанным лицом, но без единой слезинки в глазах. Она даже нашла в себе силы успокаивать безудержно рыдающую подругу:
– Перестань, Скайдрите! Это хорошо, что ты не звала на помощь… Я сама справлюсь. В присутствии людей она вынуждена будет отдать кольцо.
Надежды Айны не оправдались. Ингрида и не думала пускаться в разговоры:
– Чего прицепилась! – Королева спокойно продолжала танцевать, так что Айне пришлось протискиваться за ней. – Нашла дурочку, колечко захотелось свистнуть! Ребята, вышвырните ее вон.
Айне оставался только один, самый трудный путь – пойти к матери, признаться и попросить помощи.
Мать Айны не стала читать лекции о морали, надела пальто и направилась в Дом культуры отнимать у бессовестной воровки добычу.
Ингрида по-прежнему танцевала, но кольца на пальце уже не было. Вначале она пыталась все отрицать, затем, прижатая к стене, решила перейти в контратаку.
– Если ты не отвяжешься, старуха, я тебе глаза выцарапаю! – кричала она, убежденная в поддержке своих поклонников.
И в самом деле, вокруг них уже собрались молодцы, стягиваясь тесным кольцом и изолируя от остальных гостей.
Мать Айны не дала себя запугать. И тут оказалось, что хулиганы, хотя их было большинство, натолкнувшись на серьезное сопротивление, как обычно, стали искать пути к отступлению. Невесть откуда вынырнуло кольцо, каждый говорил, что взял, мол, его у другого. Когда прибыла милиция, Ингрида попыталась все отрицать, но недавние дружки дали показания против нее.
По ходу следствия особых сложностей не всплыло. На судебном заседании тоже все было ясно – преступление соответственно квалифицировано, вина Ингриды и Марины доказана, осталось лишь применить соответствующую статью Уголовного кодекса. Но в прокуратуре Кировского района решили не успокоиться на этом – надо было раз и навсегда выяснить и откровенно обсудить, как возникают предпосылки для подобных гадких происшествий. Было организовано дополнительное заседание, на котором судили равнодушие.
Теперь на скамье подсудимых оказались те, кому официально нельзя было предъявить обвинения, – родители обеих девиц и приятели. Нужно сразу оговориться, что и тут не было обнаружено неожиданных обстоятельств. Выяснилась привычная неприглядная картина, насквозь прогнившая почва, взрастившая преступные деяния несовершеннолетних. Отец Марины давно ушел из семьи, у матери вскоре завелись два любовника. Разница между ними была лишь в том, что один гордо называл себя отчимом и спьяну каждый раз избивал девочку, другой именовал себя дядей и во время своих визитов давал Марине деньги на вино и до утра не пускал ее в комнату. Школа, разумеется, подняла тревогу, вмешалась детская комната милиции, но циничное отношение к окружающей жизни уже пустило глубокие корни в сознании девушки. Легкие радости, которые доставлял ей алкоголь, мнимый успех в обществе ребят так исказили ее представления о смысле жизни, что Марина и не думала выслушать по-доброму высказанные замечания. К тому же справка врача о хроническом почечном заболевании не позволяла устроить ее на работу. Так это тянулось, пока наконец…
Характер Ингриды покалечил не только алкоголизм отца, но и еще одно немаловажное обстоятельство: девушка считала себя жертвой несправедливости, не без влияния бабушки, решила, что ей все позволено. Ее дед, генерал Красной Армии, за двенадцать лет до рождения Ингриды был действительно несправедливо обвинен и репрессирован, его вдове и сыну пришлось стерпеть немало обид, однако на детство девушки эти печальные обстоятельства повлияли только косвенно. В частности, они могли объяснить, но ни в коем случае не оправдать слабость отца Ингриды к выпивке и стремление бабушки, персональной пенсионерки, сверх меры баловать внучку, которая, стоило отцу предаться очередному запою, всегда искала у нее пристанища. Моральные устои растущего ребенка такая атмосфера отнюдь не укрепляла.
Особенно трагически прозвучало на суде выступление подавленного горем отца. Да, он понимает, что виноват в падении своей дочери, он уже давно пришел к такому выводу, поэтому добровольно лечился и теперь больше года не пьет, вот справка с места работы. Но у него не хватило сил заставить дочь исправиться, бороться с влиянием бабушки. Как только детская комната милиции направляла Ингриду куда-нибудь работать, на работе появлялись отец или бабушка, убеждались, что «нагрузка не соответствует возможностям девушки» или «специальность не нравится», и снова устраивали ее в школу, где, баловень семьи, теперь уже полностью уверившись в том, что может позволить себе все, вела себя как заблагорассудится. Не яркая индивидуальность, а именно это сознание безнаказанности сделало Ингриду вожаком компании, Королевой Клуба. Она никого не боялась, кутила ночи напролет, швырялась бабушкиными и чужими деньгами и, подавая пример разнузданности, вынуждала «поклонников» – шестнадцати-семнадцатилетних парней – тянуться за собой.
Суд вынес родителям общественное порицание и приговорил их к наказанию в административном порядке. Много горьких упреков пришлось выслушать и молодым людям, которые своим пассивным поведением способствовали драке в Доме культуры. Непонятно, почему мало говорили о руководстве Дома культуры, комсомольской организации – словно преступление совершалось в безвоздушном пространстве, а не у всех на виду.
О танцевальных вечерах, которые устраивают клубы, говорится и пишется бесконечно много. Вечера эти необходимы хотя бы потому, что молодым людям хочется танцевать и веселиться. И тем не менее создается впечатление, что руководителей некоторых клубов это естественное обстоятельство интересует меньше всего. Они озабочены выполнением плана по доходам и массовостью посещений. Возникает странная картина: в кружках Домов культуры – один коллектив молодежи, а на танцевальных вечерах тех же Домов – совсем другой, так называемая случайная публика, которая покупает у входа билет, а для поднятия духа приносит в кармане поллитровку. Деньги за вход, очевидно, необходимое зло – нужно платить оркестру, покрыть расходы на амортизацию зала. Но мне думается, было бы разумней продавать билеты только тем, у кого есть пригласительный билет, а приглашения распространять через актив клуба, скажем, поручить это участникам самодеятельности, которые таким образом возьмут на себя ответственность за поведение друзей и знакомых. Членство в клубе должно быть честью, которая налагает и свои обязанности.
На танцевальном вечере, где Марина и Ингрида так печально отличились, был ответственный руководитель, обязанный смотреть за порядком, заботиться о всеобщем веселье. Им оказался перегруженный сверх меры работник двух домов отдыха на взморье. По субботам он подрабатывал: объявлял через каждые полчаса «дамский вальс». Естественно, что у него не было ни времени, ни желания заниматься проблемами воспитания.
Я говорил с одним из «подданных» королевства Ингриды. Это развитый юноша, комсомолец, работает и учится в вечерней школе. Он страдает от того, что сам называет «недостатком романтики».
– Когда мы что-нибудь натворим, – откровенно признался он, – хотя бы поволнуешься о последствиях. А вообще – неинтересно. Всю историю человечества понятие борьбы было связано с врагом. Герои боролись против чего-то. Но от нас, комсомольцев, вдруг требуют, чтобы мы боролись за что-то – за рост производительности труда, за увеличение удоев или за освоение новых методов. В лучшем случае нам предлагают померяться силами с врагом в нас самих, с так называемыми пережитками капитализма. Я этим не могу увлечься. Лучше уж я буду бороться с самим капитализмом, нежели с какими-то пережитками. Два раза я добровольно просился поехать во Вьетнам воевать против американских империалистов, чтобы защитить свободу, а в конце концов и свое собственное будущее… А мне посоветовали поехать в деревню и бороться за осушение болот.
Нельзя, конечно, во всем с ним согласиться, но нельзя не прислушаться к полным горечи словам. С особенным вниманием следовало бы проанализировать их руководству комсомола, которое само ищет новые формы деятельности, заменяя закостенелые схемы почерпнутыми из жизни опытом, находками, а заезженные лозунги – призывами, идущими от сердца и способными воздействовать на миллионы молодых сердец.
Я стоял у витрины кинотеатра «Айна», разглядывал кадры из немецкого фильма и размышлял, стоит ли брать билет. Насколько можно было судить по снимкам, фильм рассказывал о борьбе с преступностью несовершеннолетних. В конце концов я решил, что не стоит: чересчур уж прилизанными и картинными показались мне лица юношей на фотографиях, слишком уютным фон, на котором развертывалось действие: ухоженный сад с гипсовыми гномами, идиллический речной залив, празднично одетые прохожие. Не хотелось тратить время, глядя на события, залитые розовым лаком сантиментов. Насколько я успел узнать, такие происшествия на деле всегда приводят в движение массу страстей и своей трезвой жестокой простотой повергают в беду семьи и целые коллективы.
Я собрался было уходить, когда почувствовал над ухом горячее прерывистое дыхание и услышал хриплый от волнения голос:
– Подари двугривенный!
Как бы подчеркивая скрытую в этих словах угрозу, бесстыдный попрошайка всем своим весом навалился на мою спину. Из темных зеркальных стекол витрины, заслоняя фотогеничные улыбки немецких киноартистов, на меня смотрела неприглядная действительность – грязное лицо, обросшее щетиной недельной давности, мешки под бегающими глазками и глубокие складки, пролегшие от вздернутого мальчишеского носа к уголкам стиснутых в полоску губ.
Я не успел ответить, как стройный невысокий мужчина, стоявший тут же вместе со своим сыном, опустил руку в карман пальто и, вынув оттуда мелочь, протянул парню.
– Сколько тебе понадобилось? Двадцать? – Голос звучал спокойно, даже любезно.
Реакция попрошайки – ни в чем другом его нельзя было пока обвинить – была совершенно неожиданной. Он вдруг сник, словно получил сильную пощечину, и стал запинаться, как нашаливший первоклассник.
– Я обознался… Меня тут больше нет… Никогда больше этого не сделаю… Поверьте мне, товарищ Путан!
И исчез, словно подхваченный невидимой метлой.
Так я познакомился с капитаном милиции Джемсом Путаном, о котором мне успели наговорить много хорошего и его подчиненные, и начальники, и бывшие несовершеннолетние правонарушители.
– Возможно, вам покажется, что работнику милиции не следовало так поступать, – как бы извиняясь, сказал Путан, но озорная улыбка, вспыхнувшая за стеклами очков, говорила, что сам он рад произведенному эффекту. – Я, однако, убежден, что парень получил жестокий урок, – долгое время не будет приставать к людям, может быть, и вовсе бросит эти фокусы… Эх, если мы всегда вовремя могли бы вмешаться! По крайней мере, половина зарегистрированных преступлений не состоялась бы! – вздохнул Джемс Путан. – Нехватка хороших педагогов и психологов – вот что усложняет проблему.
Нельзя отрицать, проблема воспитания молодежи существует у нас так же, как во всем мире. Исследовать причины – это задача социологов. Хочется только отметить, что у юношей нашего времени гораздо больше «почему», чем у того поколения, которое, самоотверженно сражаясь с бесконечными лишениями, строило наше общество, защищало советский строй от нашествия врагов. Тогда все было ясно, великая цель временно оттеснила все остальное. Теперь, наоборот, ни одно «почему» не должно остаться без ответа. Отвечать должны родители, учителя, администраторы, все, кто связан с молодежью. И тут часто оказывается, что многим специалистам не хватает элементарных знаний в области педагогики и психологии.
– Что считать главным, когда принимаешь на работу нового учителя? – снова возвращается к наболевшей теме Путан, когда мы вновь встречаемся с ним. – Знание предмета или педагогические способности? Отзывчивое сердце? Заинтересованность? Мне кажется, что знания можно приобрести хотя бы на курсах усовершенствования, а педагогический талант нигде не добудешь. Не мешало бы также заведующему кадрами, работникам месткома, а может быть, даже всем руководителям предприятий познакомиться с основами психологии. Тогда они гораздо легче и быстрей находили бы общий язык с молодыми рабочими, сумели бы сплотить коллектив, а он способен творить чудеса.
Сам Джемс Путан никогда не изучал педагогики и психологии на специальных курсах. Лишь жизненный опыт да страстная привязанность к своему делу помогли ему завоевать доверие многочисленных «заблудших овец».
– Я не был беспризорником, никогда в жизни по-настоящему не дрался. И все-таки ребята чувствуют, что я их понимаю. Наверное, потому, что в свое время мне жилось тяжело, я знаю, как просто поддаться соблазну. Всегда вспоминаю об этом прежде, чем кого-либо осудить…
Действительно, жизнь Джемса была отнюдь не безоблачной. Отец и дед вручную тесали каменные глыбы в «Рижском граните», наверное, и ему пришлось бы провести жизнь за обтеской могильных плит, дышать тончайшей каменной пылью, если б советская власть не открыла ему путь к образованию. К большому удивлению мальчишки, обычно молчаливый отец как-то пришел домой в форме офицера милиции. Но тут началась война, и сыну не удалось услышать рассказов о том, как отец работал в подполье в годы буржуазной Латвии. Вскоре до далекого города, где жили эвакуированные, долетела весть, что политработник Латышской стрелковой дивизии Алоиз Путан пал в бою у Наро-Фоминска. Да, мало было вместе прожито, но светлый образ отца, который мать свято чтила, не дал Джемсу заблудиться, сбиться с пути и оказал влияние на выбор профессии. К концу войны они вернулись в Латвию, поселились в Риге, на окраине Болдераи, где Джемс кончал семилетнюю школу. В строительном техникуме парню не везло. Специальные предметы, особенно химия, никак не лезли в голову. Пятерки по гуманитарным дисциплинам не возмещали пробела, и вскоре всем стало ясно, что строитель из Джемса не выйдет. Не желая дольше оставаться на иждивении матери, юноша пошел работать учеником на ювелирную фабрику. Ежедневно через его руки плыли золото, драгоценности. Стоимость иной вещи во много раз превышала годовой оклад рабочего. При сварке обручальных колец к пальцам невольно прилипали кое-какие пылинки. Но Джемс приучил себя смывать их особенно тщательно, чтобы совесть его была чиста. Эту работу юноша рассматривал как средство, чтобы кончить вечернюю школу и подготовиться к экзаменам на юридический факультет Ленинградского университета.
Учение давалось ему легко; непривередливый с детских лет, он умел обходиться стипендией. Но когда женился, возникли осложнения с общежитием, надо было подумать и о будущем ребенке. Словом, судьба привела его обратно в Ригу, где можно было и работать и учиться заочно. Не желая терять времени на дорогу в центр и обратно, он нанялся разнорабочим на камвольный комбинат в Болдерае, где целый день таскал из цеха в цех семнадцатикилограммовые ящики с катушками. Но для заочников время дороже денег, и Джемс смирился с зарплатой, которая отнюдь не соответствовала физической нагрузке.
Позднее он работал комсоргом в ремесленном училище и только в последний год учебы смог осуществить давнишнюю мечту – пойти по стопам отца и стать следователем милиции. Вначале, правда, его назначили рядовым в бригаду, которая вела борьбу с карманными ворами.
– У тебя будет легкая жизнь, – посмеивался видавший виды старшина, – не понадобится маскироваться. Ты студент, на студента и похож.
В качестве места для боевого крещения выбрали железнодорожный универмаг, где обычно слонялись разные сомнительные типы. И в самом деле, устроившись на удобном наблюдательном посту, Джемс вскоре заметил подозрительную женщину, которая ничего не покупала и тем не менее вертелась в толпе у прилавка с дефицитным товаром. Вот она притиснулась к легкомысленному покупателю с вызывающе набухшим карманом, для пробы потолкала его, затем пустила в ход пальцы. У Джемса от волнения вспотели ладони. Но он хорошо помнил правило – вора нужно поймать с поличным. Джемс схватил воровку только в тот миг, когда чужой кошелек уже перекочевал в ее руки. Подоспели и другие члены бригады. Пострадавший опознал свой кошелек, – первое задание было выполнено. За ним последовало много других – и в этой бригаде и в другой – по борьбе с мошенниками. И каждый раз вместе с удовлетворением от сознания, что обезврежен общественно опасный субъект, возникал вопрос: что с этим человеком было до преступления, что станет после отбытия наказания и нет ли какой-либо возможности добиться перемен в его отношении к жизни.
Очевидно, кое-кто из начальников заметил склонность Путана к «философствованию». Как только Джемс получил погоны лейтенанта, его направили на работу в отдел наблюдения за несовершеннолетними правонарушителями. Было бы явным преувеличением утверждать, что об этой чести мечтали многие офицеры милиции. Кому по душе незавершенные дела, нераскрытые преступления – на них легко стяжать дурную славу, заработать выговоры. Как раз в отделе несовершеннолетних, где часто дело имеешь с украденными на чердаке простынями и наволочками, процент непойманных преступников особенно велик. К работе криминалиста добавляются ответственные обязанности воспитателя, за исполнение которых в лучшем случае скажут спасибо родители «заблудшей овцы». Хирургия всегда была популярней профилактики.
Путан пробовал было упираться, но без особого внутреннего убеждения. Он уже с головой ушел в запутанное дело большой банды несовершеннолетних и вынес из этого дела несколько новых мыслей, которые ему хотелось проверить на практике.
В одиннадцатом отделении связи вот уже порядочное время промышлял карманный вор, настоящий мастер своей неблаговидной профессии, который так ловко успевал обчистить получателей денежных переводов, что те спохватывались только дома. Не раз милиционеры приводили к Путану его старого знакомого, однако всегда с пустыми карманами.
– Грязная работа, товарищ начальник, – имел обыкновение издеваться вор и даже прикидывался огорченным. – Поймайте меня на воровстве, я все подпишу. Но пока буду жить, как хочется.
Наконец вор попался и, пожав Путану руку с жестом, достойным экс-чемпиона мира, отправился в «дом отдыха за решеткой». Дома осталась его жена. Она тотчас решила, что не годится оставлять неубранным урожай в поле, покинутом ее мужем. Приметив по соседству подходящих парней и девиц, она обучила их и послала в это же отделение связи.
Для работников милиции ее ученики были не чужими людьми – почти все состояли на учете в детской комнате микрорайона. И способ воровства был давно известен: создавать толкотню, отвлечь внимание, обеспечить вору путь к бегству. Новичком в этой компании была лишь Анна. Ей досталось самое легкое задание – в худшем случае, когда народ бросается за вором, устроить в дверях пробку. Однажды, когда ворам удалось сорвать большой куш, в отделение милиции привели именно Анну. Девушкой занялся сам начальник. Но с самого начала выбрал ошибочный тон – обвинял Анну во всех смертных грехах, бранился. Анна вспомнила поучения «крестной» и упрямо все отрицала, даже кричала в ответ. Через час начальник, весь в мыле, раздраженный, велел позвать Путана.
– Займитесь сами!
Джемс Путан решил действовать на свой страх и риск. Спокойно поговорил с девушкой о жизни – о домашних условиях, работе, учебе в вечерней школе и только о недавнем происшествии не обмолвился ни словом. Лишь почувствовав, что Анна обрела духовное равновесие, он вдруг сообщил:
– И теперь бегом домой. Скажи только, когда опять придешь. Тебе послезавтра после пяти удобно?
Записал дату на календаре и отпустил девушку. Два дня он ходил мрачный. А когда Анна явилась в назначенный час, ощутил такую радость, будто выиграл в лотерею главный приз. Анна была неразговорчива и огорчена. Получила зарплату, но нигде не могла купить туфли, о которых мечтала год. И снова Путан отложил задуманный разговор. В этот миг ему показалось более важным позвонить знакомому в обувной магазин и попросить достать девушке приглянувшиеся туфли.
Теперь Путан больше не волновался. Анна пришла в новых сандалетах, стала рассказывать о своих неладах с начальницей смены, которая о вечерней школе и слышать не хотела, и спрашивала совета, не поискать ли новой работы. Девушка говорила откровенно, как со старым другом, жаловалась на пустоту в жизни, даже заговорила о своих неосуществленных мечтах, но замыкалась в себя, как улитка в скорлупу, всякий раз, когда Путан напоминал о происшествии на почте. Только на четвертый раз она пообещала:
– На следующей неделе буду праздновать день рождения – восемнадцать лет. Тогда я вам все расскажу.
На следующей неделе Путан уехал в Ленинград защищать диплом. Вернувшись, он направился прямо в милицию похвастаться успехами.
– Тебя тут всю ночь одна парочка ждала, – усмехался дежурный. – Оба навеселе, еле на ногах держатся, но не уходят. «Дала Путану честное слово, вот и пришла».
– И где она сейчас? – спросил Джемс, догадываясь, что это Анна.
– Отсыпается в камере. Не пошлешь же их в вытрезвитель, раз сами пришли и на тебя ссылаются.
С похмелья рассказ Анны был не очень связен. Да, она отмечала день совершеннолетия. Выпила, конечно, но не настолько, чтобы забыть об обещании. Поэтому посредине ночи бросила гостей и вместе с женихом поспешила к Путану на исповедь. А сейчас рассказывать больше ничего не может, потому что перестала быть несовершеннолетней.
– Я тогда не стал допытываться, ибо чувствовал себя немножко виноватым, – вздыхает Путан. – К тому же понял, что наша истинная цель достигнута, хотя в графе этого дела и отсутствовала галочка. Анна вышла замуж за своего парня, который тоже порвал связи с воровской бандой. Вслед за ним от «крестной» ушла его сестра, и гнездышко скоро распалось. Было спасено несколько молодых людей, но самый ценный урок получил я. С тех пор я всегда стараюсь быть откровенным без сентиментальностей – как равный с равным, забывая о правах, которые мне дает форма. Я был несказанно рад, когда через год ко мне пришла Анна и попросила помочь брату, который тоже сбился с пути. Мне и по сей день это кажется свидетельством большого доверия.
