Текст книги "Якорь в сердце"

Автор книги: Гунар Цирулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Аусма за спиной у гостьи закивала Кристапу головой, давая понять, что сумеет обойтись без его помощи.

…В каюте Лигиты Кристап сразу обратил внимание на безукоризненный порядок. На его художественную натуру безликий уют произвел тягостное впечатление. Здесь не было места ни для чего личного, ни следа ее собственных личных привычек, привязанностей – ни раскрытой книги, ни брошенной на спинку стула кофточки, ни конфет в хрустальной вазе или хотя бы сдвинутого со своего места предмета. Флаконы и коробки разнообразной формы и размеров, расставленные перед зеркалом, напоминали витрину парфюмерного магазина.

– Будь как дома, я только немножко освежусь, – сказала Лигита, скрываясь в ванной, но тут же высунула из-за двери голову: – Пока я моюсь, ты мог бы сочинить что-нибудь прохладительное, в баре я обнаружила весьма приличное виски. – Она показала на низкий журнальный столик, где стояла бутылка, сифон и два высоких стакана. Тут же лежало красивое кожаное портмоне с цветными глянцевыми фотографиями в целлофановых кармашках. Кристап их стал медленно перебирать. На первой была снята светловолосая девушка лет восемнадцати. Вылитая Лигита, она тем не менее ничем не напоминала свою далекую сверстницу из Саласпилсского лагеря. Со второй на него смотрел паренек года на два моложе девушки. На остальных была запечатлена госпожа Эльвестад за рулем машины, на водных лыжах, в горном ущелье, на морском курорте.

Пока Кристап рассматривал фотографии, Лигита, окутанная облаками пара, вглядывалась в запотевшее зеркало. От ее придирчивого взгляда не скрылось, что она выглядит усталой и несколько постаревшей. Стоило ли этому удивляться? Она живой человек. Против всех ожиданий найти Кристапа живым и здоровым и тут же снова потерять его – от этого не мудрено и поседеть… В самом деле, сколько времени прошло с тех пор, как она наряжалась перед зеркалом для прощального бала? Неполных двадцать четыре часа. Завтра на рассвете судно отправится в Ленинград, простоит там двое суток и затем уйдет обратно в Стокгольм. Сперва она думала провести эти дни в Риге, а к невским берегам вылететь на самолете. Теперь ее взяло сомнение. Если первый день оставил морщины под глазами, что принесет митинг в Саласпилсе с торжественными речами, траурной музыкой и возложением венков? Очевидно, прав был Пич: родине нужно отдавать все или ничего. Компромиссов она не признает. Одного дня оказалось достаточно, чтобы постигнуть эту горькую правду, лишние два-три дня обернутся болезненным, никому не нужным компромиссом. Нужно немедленно уезжать или остаться совсем. Но сумеет ли Лигита пустить корни в эту землю? В какой-то недобрый час их пути с Кристапом разошлись на ничтожную долю градуса. Но с течением времени они расходились все дальше и дальше. Теперь сложить их вместе можно было лишь силой. Похоже, однако, что Кристапу это вовсе не улыбалось. Его унылые рассуждения, казалось, преследовали одну цель: доказать самому себе, что взаимное отчуждение произошло по вине Лигиты, а отнюдь не вследствие трагического стечения обстоятельств. Она со своей стороны убедилась, что здесь прекрасно обходятся без нее. На чужбине она не погибла, прижилась. Что ж, две параллели могли бы пересечься хотя бы в космическом пространстве, но две стороны угла слиться в одну линию не могут нигде, ни при каких обстоятельствах.

Все это нисколько не мешало им оставаться хорошими друзьями. За один день, проведенный в Риге, она приобрела куда больше друзей, чем за все эти годы в Стокгольме. Достаточно нескольких откровенных слов, чтобы между ними сразу установились простые и сердечные отношения, какие обычно возникают между людьми одного происхождения, культуры и убеждений. Единства с народом – вот чего она лишилась, когда предпочла навсегда остаться в Швеции.

Почему же ей тогда не обрубить узы, привязывающие ее к комфортабельной, но холодной цивилизации, почему не вернуться в Советскую Латвию и не начать жизнь, о которой она столько мечтала? Не такая уж она старая, чтобы страшиться перемен. Если бы можно было забрать детей, она не стала бы долго колебаться. Но Ивар детей не отдаст, это ясно, даже заикаться об этом не стоит. Единственное, что она могла делать, – это улыбаться и не портить другим настроения…

Она надела вечернее платье, вернулась в каюту и увидела у Кристапа в руках фотографии.

– Кого ты предпочитаешь – мать или дочь? – спросила она с озорством и кокетливо повертелась перед Кристапом. – Может быть, надо было одеть что-нибудь попроще?

– Оставайся в этом, если не боишься испачкаться, – безразлично ответил Кристап.

– Надеюсь, твоя матушка не обиделась, что я сама не навестила ее, но я не могла идти к ней с пустыми руками… – Она достала из чемодана прозрачный пакетик, вынула из него ночную рубашку, отделанную дорогими кружевами, и как бы играя приложила к себе. – Как ты думаешь, Аусме такой подарок доставил бы радость?

Кристап не ответил. Лигита опустилась на краешек стула рядом с ним и прильнула к нему:

– Поцелуй меня, Кристап.

Их лица сблизились: губы вот-вот коснутся друг друга. Но Лигита вдруг усмехнулась, отодвинулась.

– Ты выглядишь так, словно боишься, что я тебя совращу и насильно увезу в Швецию.

– Я проверил: чемодана для меня нет – все малы…

Она налила виски, смешала его с содовой, подняла свой стакан и задумчиво посмотрела на Кристапа:

– Когда-то ты меня учил: главное – выжить. Значит, за выживших.

– Нет, Гита. Тогда я еще не умел высказать все до конца. Главное – остаться живым. Жить в своей работе, в том эхе, которое будет звучать еще долго после тебя.

Ему показалось, что его слова скользят мимо ее сознания, и он замолк.

– Можно и за это, – Лигита осушила свой стакан. – Тогда за тебя и за Пича. – Она вынула из сумочки сигареты, зажигалку и закурила. Затем откинулась на спинку дивана и выпустила тонкую струйку дыма. – Какой необычный день! По совести, я даже не знаю, где теперь нахожусь, в гостях или дома.

– Твоя родина здесь!

– Родина… – повторила Лигита. – Звучит красиво… Знала бы я, по крайней мере, где могилы отца и матери. Да, как наивно было строить воздушные замки, думать, что здесь меня ждет горсть вереска… Скажи ты мне – что такое родина?

Кристап долго молчал. В трудную минуту он всегда вспоминал все хорошее, что дала ему родина. Для него родина была родником живой воды. Ему, скульптору Кристапу Аболтыню, было что сказать миру, потому что он ежедневно пил из этого родника.

Лигита, наверно, не могла бы жить здесь, как все, радоваться тому, что она среди своих. И что бы она тут делала? Существовала бы на посылки, которые ей присылал бывший муж?

– Родина – это то, за что отдал жизнь твой отец, – наконец ответил он. – Нечто такое, что ты могла бы назвать своим, если бы поняла, что оно существует не только в прошлом, но и в будущем.

– Это предложение? – Лигита вымучила улыбку, но на глазах у нее блестели слезы. – Поздно, Кристап. В те дни, когда ты меня звал по радио, я тебя не услышала. А теперь… Кроме тебя, у меня тут никого нет.

– Даже не знаю, как тебе помочь…

– Меня можно только пожалеть, – Лигита вытерла слезы. – И все-таки я уеду богаче, чем приехала. Наконец у меня будет о чем вспоминать в одинокие вечера… Это тоже часть родины.

– Может быть, ты права, – неуверенно согласился Кристап.

– И если мне станет совсем невмоготу, сяду в самолет и через час буду у вас. Верно, Кристап?

Кристап нащупал в кармане золотую цепочку с жемчужиной и вернул ее Лигите.

– Оставь это себе или подари дочери. Я не собираю сувениров. – В этих словах звучало не обвинение, а глубокая печаль. – А теперь пора идти. Мы уже и так засиделись.

* * *

Мастерская Кристапа преобразилась до неузнаваемости. Строительные леса отодвинуты к стене, тарелки с закуской живописно расставлены на досках. Аусма, праздничная, нарядная, встретила первых гостей – Калныня и старого скульптора. Несмотря на ее старания, Бруверис от стопочки отказался категорически.

– Пусть сперва уберет свои фонари, – преисполненный священного гнева, крикнул он Аусме, указывая через плечо на прожектора. – Иначе ни капли в рот не возьму.

– Но у меня нет с собой аппарата, – пытался образумить его Калнынь.

– Все равно! Один раз установили скрытую камеру и сделали из меня посмешище, целую неделю не мог показаться в академии.

– Даю вам честное слово! – поклялся Калнынь.

– Тогда сидите все время со мной рядом, – уступил Бруверис. И опрокинул наконец стаканчик.

Аусма открыла дверь и пропустила в мастерскую Ильзе и Петериса.

– Ты еще пожалеешь, что пригласила нас! – кричал Петерис. – После того как я искупался в Даугаве, аппетит у меня как у семерых голодных моржей.

– Боюсь, что я сразу его отобью, – сказала Аусма. – Звонил твой ассистент…

– Уже? – Петерис повернул к выходу. – Сообрази мне какой-нибудь бутерброд на дорогу, – попросил он Аусму.

– Опять застрянешь в лаборатории на всю ночь? – встревожилась Ильзе. – Неужели нельзя было отложить?

– Тогда бы он не позвонил.

В дверях Петерис разминулся с Лигитой и Кристапом. Калнынь заметил вновь прибывших и хотел было встать им навстречу, но профессор железной хваткой вцепился в его рукав:

– Куда, голубчик!

Только удостоверившись, что его подозрения ложны, он отпустил его с миром.

– Приветствую вас, госпожа Эльвестад!.. Вы, конечно, помните Волдика?

Лигита обрадованно кивнула.

– Никто не хотел мне верить, – продолжал Калнынь, – но я всегда говорил, что вы не можете исчезнуть.

– Как говорится в старинной поговорке: «Сорная трава живуча», – засмеялась Лигита.

– Как можно! Вы роза в пору цветения.

– Благодарю за комплимент! Мне тоже приятно вас видеть живым и здоровым… Кроме того, я должна вам кое-что показать. – Лигита потянулась к сумочке.

– Хорошие вести распространяются быстро. Я уже слышал.

– Но, может быть, хотите видеть, так сказать, убедиться воочию, – допытывалась Лигита.

– Вы опоздали, – махнул рукой Калнынь. – А жемчужины могут быть поддельными. Надежней всего верить людям. – Заметив смятение на лице Лигиты, он переменил тему: – Хотите, познакомлю вас с нашим старейшим скульптором?

– Да, но куда умчался Пич?

– Он просил его извинить, – подошла Ильзе. – Вы ведь знаете: у мужчин дело прежде всего.

– К сожалению…

Пока Лигита разговаривала с Калнынем и Ильзе, Кристап поздоровался со своим учителем, налил ему виски из принесенной с собой бутылки.

– Сивуха как сивуха, но крепкая, – сказал Бруверис и поморщился. – Кажись, я тебя все-таки вывел в люди, – он обвел рукой плакат, прожектора, Лигиту, Калныня. – Но останешься ли ты человеком, это уже зависит от тебя одного.

Аусма поднесла мастеру тарелку с бутербродами и улыбнулась Кристапу:

– Тебе, наверно, давно хочется кофе? Я сейчас…

– Я сам.

В импровизированной кухне в углу мастерской Кристап обнял Аусму за плечи и тихо сказал:

– У тебя сегодня был тяжелый день. А мне просто некогда было тебе помочь.

– Все хорошо, – прошептала Аусма и провела ладонью по его щеке. – Главное, что камень наконец дома… Ну а теперь вернись к старейшине, он так тебе машет, что вывихнет руку.

– Я еще днем обратил внимание: привезли-таки, – шумел Аугуст Бруверис. – Я не суеверен, но, по-моему, не мешало бы нам…

Кристап наполнил две рюмочки и вместе со стариком вышел во двор, где в лунном свете мерцала каменная громада.

– За твою новую работу! За «Стрелков»! – сказал Бруверис и чокнулся с глыбой. – Звенит! – довольный, констатировал он. Увидел в освещенном окне Лигиту и Ильзе, стоящих перед фигурой «Девушки», и заметил: – Твоя вариация на эту тему недурна, сходство схвачено метко.

– Внешнее, может быть, по памяти. А характер… На моей выставке «Лагерной девушки» не будет! – медленно сказал Кристап.

– Отчего так круто? Ты не обязан выставлять рядом, так сказать, источник вдохновения.

– Не могу! Я тогда не врал: девушка, которой я хотел воздвигнуть памятник, мертва. А эта, – глядя на Лигиту, задумчиво сказал Кристап, – несчастный человек. Иностранная туристка. Сегодня приехала, а завтра и след простыл.

1972

Перевела В. Волковская.

ИМЕНЕМ ЗАКОНА

СЛИШКОМ ПОЗДНО
Рассказ

I

Шоферу Петеру Кактыню не хотелось спать. Загнав самосвал в гараж, он повернул было к дому, но, сделав несколько шагов, остановился. Домой не тянуло. Не манила койка в темной проходной комнате, где в кладовке только и найдешь что кусок зачерствелого хлеба. Книжку и то не почитать. Можно лечь, закрыть глаза и мечтать. А о чем? Уповать на общежитие транспортной конторы? Там точно так же придется жить среди чужих, сидеть на неразобранных чемоданах, а по утрам стоять в очереди в ванную или к газовой плите… Нет, лучше всего – ни о чем не думать. Куда лучше пойти в буфет и торчать там, пока не свалит усталость.

И Петер Кактынь направился в центр города.

Недавно прошел ливень. Ветер гнал по небу хмурые облака, шумел листвой деревьев, раскачивал висящие над улицей фонари, и блики света скользили по мокрому асфальту. Отражение красных неоновых букв дрожало на поверхности огромной лужи; ветер гнал по воде рябь, и движение это казалось единственным проявлением жизни на обширной привокзальной площади. Даже красная надпись «РИГА», словно наклеенная на темный небосвод, существовала как бы сама по себе и не имела отношения к городу.

Петер втянул голову в поднятый воротник и отворил дверь буфета.

Кабачок как кабачок. Пусть и заново, по-современному обставленный, он все равно остается той же забегаловкой. И публика здесь собирается самая обычная; во всяком случае, Петеру казалось, что всех этих людей он уже где-то встречал. Не снимая плаща, он приблизился к стойке и бросил буфетчице:

– Маленькую кружку!

– Пиво только бутылочное.

Петер сунул руку в карман спецовки и пересчитал мелочь; на бутылку не хватало. Он уже повернулся к выходу, когда услышал рядом насмешливый голос:

– Что грустишь? Розовые очки потерял?

– Миллион тут у меня лежал, да вот карман дырявый, – выпал, наверное, – огрызнулся Петер и покосился на заговорившего.

Это был щеголевато одетый стройный блондин. Мешочки под невыразительными голубыми глазами свидетельствовали о том, что в таких местах он бывает частым гостем.

– Дырку мы вмиг заштопаем… Анюта! – окликнул мужчина медлительную официантку. – Четыре пива на первой космической! Для второй у тебя массы многовато…

– Чего тебе от меня надо? – настороженно спросил Петер, но все же потянулся к стакану.

– Да здравствует международная солидарность шоферов! – провозгласил новый знакомец и чокнулся с Петером.

Они выпили.

– Как ты угадал?

– По дырке в кармане, – усмехнулся собеседник и ткнул пальцем в прореху в нагрудном кармане Кактыня, сквозь которую виднелась обложка водительских прав.

– Да, нынче на самосвале и то не больно заработаешь. – И Петер осушил стакан, тем временем вновь налитый соседом. – Зато ты, я вижу, оторвал шикарный костюмчик.

– А костюм хоть куда, правда?

– Стоил чертову уйму, наверное?

– Могу себе позволить. Выпьем! – он поднял стакан. – За тех, кто умеет жить! Если желаешь, могу научить… Кстати, меня зовут Артур. Познакомимся поближе – глядишь, сообщу и фамилию, а может, и телефон.

Через час буфет закрыли. Рядом с четырьмя бутылками из-под пива стояли уже и два пустых пол-литра.

Снаружи моросило. Тусклые фонари кутались в туманную пелену. Поддерживая спотыкавшегося Петера, Артур настороженно оглядывался по сторонам.

– Что ищешь? – сознание на миг вернулось к Петеру.

– Твой миллион.

Он тащил Петера к стоянке машин. Кактынь не сопротивлялся, уверенный, что новый приятель разыскивает свой автомобиль. Петер не очень удивился и тому, что Артуру лишь с третьей попытки удалось открыть дверцу «Москвича»: как-никак после двух бутылок рука бывает нетвердой. Впрочем, голос Артура звучал четко:

– Залезай! Быстрее!

В машине Петер тут же уснул. Разбудил его резкий визг тормозов. Выглянув, он увидел, что «Москвич» остановился на лесной опушке.

«Мотор барахлит?» – мелькнула смутная мысль.

– Давления не хватает, – хмуро буркнул Артур.

– Где?

– У тебя, – усмехнулся Артур. – Очнись, я сейчас.

Петер снова забылся в полубредовом сне. Он пришел в себя лишь тогда, когда Артур встряхнул его за плечо и сунул в руки домкрат. Рядом неясно серела «Волга».

Все еще не проснувшись до конца, Петер вылез из машины и принялся за работу. Увидев, что Артур катит снятое колесо к «Волге», Кактынь удивленно проговорил:

– Ты чего? Резина ведь совсем новая.

– То-то и оно.

С помощью Кактыня он погрузил в светлую машину все пять колес. Туда же отправился аккумулятор «Москвича», карбюратор, сумка с инструментами – все ценное, что удалось снять в спешке. Когда Петер наконец разогнул спину, оказалось, что места в «Волге» больше нет. Артур сунул что-то Кактыню в руку:

– На, езжай электричкой.

Он включил фары. В их свете Петер увидел, что в его ладони зажато несколько красных десяток. Он бросился за машиной.

– Это всё мне?

– Если не веришь, закажи розовые очки! – перекрывая рокот мотора, крикнул Артур.

На следующий вечер, мучась от похмелья – и физического, и морального, – Петер в поисках Артура снова заглянул в тот же буфет. На этот раз Кактынь был в костюме – не столь шикарном, как у Артура, но все же вполне приличном.

Артур сидел за одним столиком с пожилым мужчиной и молоденькой, ярко накрашенной темноволосой девушкой. Петер сперва не решился подойти, однако новый приятель оказался не гордым – поднялся сам и пригласил Кактыня к столику.

– Знакомься, Извозчик, – сказал он соседу. – Талантливый парень, вчера я дал ему первый урок. Для дальнейшего образования передаю его в твои руки.

Тот, кого Артур назвал Извозчиком, оглядел смутившегося Петера и улыбнулся.

– Через месяц гарантирую университетский диплом, – он придвинул Петеру свою рюмку и подождал, пока тот выпьет водку. Затем спросил: – Танцуешь, студент?

Петер кивнул.

– Тогда давай. А мы, старики, тут поговорим о жизни.

Петер послушно поднялся и пригласил темноволосую девушку.

Танцором он был неважным, но твист, к счастью, не требовал особой согласованности движений: знай гляди партнерше в глаза и вихляйся как умеешь. Но движения девушки были такими развязными, а словно приклеенная к губам улыбка – столь недвусмысленно призывной, что Петер смутился. Чтобы преодолеть замешательство, он попытался завязать разговор:

– Вы где работаете?

Девушка чуть отодвинулась.

– Скажите: почему это у нас люди всегда начинают знакомство с красивой девушкой именно с этого вопроса? – Она сделала гримасу. – Как будто это имеет какое-то значение…

И в самом деле, какое это имеет значение? Главное ведь, что у него есть деньги и, судя по всему, будут и впредь. А значит, можно, отбросив сомнения, договориться о свидании с девушкой, которой плешивый Извозчик явно годился в отцы.

II

Ночные дежурства в управлении милиции случаются всякие – и монотонные, и богатые происшествиями; лишь спокойными они не бывают никогда. В большом городе всегда что-нибудь да случается, и оперативные бригады вновь и вновь пускаются в путь, время от времени осведомляясь по радиотелефону, не объявлена ли тревога.

Но в эту ночь, если верить долголетнему опыту майора Низуля, тревоги не предвиделось. Мгла за окном светлела, предвещая наступление утра, когда майор, разрешив эксперту Густе Забе немного поспать, сам решил развлечься при помощи детектива Агаты Кристи, который почему-то печатал из номера в номер столичный антирелигиозный журнал. И тут началось.

Заметив вспыхнувшую лампочку, заменявшую звонок тревоги, майор снял трубку.

– Горит машина «скорой помощи»? В лесу? Погоди, погоди, что-то такое было… – Правой рукой майор торопливо перебирал листки донесений. – Совершенно верно: в восемнадцать тридцать из центра Риги, угол Кирова и Промышленной, угнан ЗИМ с красным крестом… Этим делом занимается капитан Цибинь. Хотя – ладно, давай их сюда, твоих свидетелей, чего уж мариновать до утра…

Густа едва успела застегнуть свой лейтенантский китель, как дверь распахнулась.

– Свидетели доставлены! – браво доложил сержант. – Разрешите пригласить?

– Зовите! – и майор повернулся к Густе. – Наверное, придется выехать на место происшествия. В такую рань свидетелей для осмотра мы там вряд ли найдем. Значит, придется везти их отсюда. – Он перелистал блокнот. – Позвоните вот по этим номерам, пенсионеры все равно встают с петухами…

Сержант уже вводил парочку. Обоим вместе могло быть, пожалуй, лет тридцать пять, не больше. Словно подбодряя один другого, они крепко держались за руки.

– Здесь не загс, – очень сердито произнес майор. – Ну, рассказывайте.

Девушка отпустила руку парня.

– Извините… Значит, так. Мы заблудились…

– В лесу, – закончил юноша начатую девушкой фразу.

– Хотелось немного побыть вдвоем, – пояснила девушка.

– Просто подышать лесным воздухом, – быстро дополнил парень.

– Минутку. – Майор вздохнул, набираясь терпения: с этими ребятишками надо было говорить тихо и ласково. – Вот вы, кажется, постарше годами, – ободряюще кивнул он парню, – вы и начинайте, только по порядку и со всеми подробностями.

Вот что записала в протоколе Густа, опустив, по возможности, все, что не относилось непосредственно к делу:

«На вырубке горел костер. Вокруг него, кто как, расположились участники молодежного пикника радиозавода. Пели, поджаривали охотничьи колбаски… Парень незаметно подтолкнул девушку, взял ее за руку. Они поднялись и скрылись в ночном лесу. А когда собрались вернуться, то поняли, что не знают, в какую сторону направиться. К счастью, справа послышались сигнал автомобиля и звук мотора. Идя на звук сигнала, почему-то долго не умолкавшего, они вышли на проселочную дорогу, по которой как раз в этот миг отъезжал самосвал. По ту сторону дороги горел костер. Обрадованные тем, что нашли своих, они побежали к огню, но сначала девушка вытащила платочек и стерла с лица парня следы помады. Затем они раздвинули кусты и замерли в изумлении: горел не костер, а машина «скорой помощи»…»

– Погасить мы, к сожалению, не смогли…

– Нигде поблизости не было воды.

Записав это, Густа заметила, что они снова держатся за руки и говорят дуэтом.

…На месте происшествия и в самом деле оказалась обгоревшая «скорая помощь». Машина лежала вверх колесами, на которых не осталось ни одной шины.

Наверное, майор Низуль был все же формалистом. Он не позволил внести в протокол ни единого слова, которое не было бы многократно подтверждено свидетелями. Даже такой очевидный факт, как то, что машина была марки ЗИМ, по его просьбе трижды подтвердили люди, среди ночи поднятые с постелей и теперь тщетно пытавшиеся согреться на пронизывающем ветру. Мерзла и Густа. Жарко было лишь майору. Распахнув шинель, он обходил место происшествия, присовокупляя к цепи фактов все новые и новые детали. За ним шел сержант, освещая начальнику путь переносным прожектором, подключенным к аккумулятору милицейской автомашины.

Негнущимися пальцами Густа записывала замечания майора и с тоской думала о своем неуютном кабинете в управлении милиции, где все же не дул ветер. Рядом сердито лаяла и дергала поводок розыскная собака, и лай мешал расслышать слова майора.

– Здесь стояла вторая машина – наверное, замеченный свидетелями самосвал, – указал Низуль на следы на влажной земле. – Отметьте, что у левой передней шины почти совсем стерся протектор, на нем овальная заплата… Следы троса, – он указал на борозду на коре дерева. – Можно предположить, что преступники, экономя время, опрокинули машину при помощи троса… Старый прием, – пояснил он свидетелям, – если в вашем распоряжении есть еще один автомобиль. Резко рвануть в сторону – и машина вверх ногами. Тогда можно спокойно снять шины. Это ясно?

Пенсионерам это было в общем ни к чему, но они на всякий случай кивнули. А Густа мысленно прокляла свою женскую судьбу: «Каждый день говорят о равенстве, а признают его лишь раз в году – Восьмого марта, когда заставляют нас пить наравне с ними. Зато в остальное время мы по-прежнему выполняем все так называемые женские обязанности. Почему, например, я, эксперт с дипломом, должна выступать в роли личной секретарши майора? Пусть пишет сам или же поручит сержанту!..»

Однако выразить свой протест вслух Густа не успела, так как Низуль, переведя дыхание, заговорил опять.

– Идя по следу, оставленному тросом, я приблизился к куче гравия… – Майор остановился, нагнулся, набрал в горсть камешки и оглядел их. – Гравий резко отличается от покрытия дороги. Можно заключить, что замеченный свидетелями самосвал оставил здесь часть своего груза, чтобы освободить место для шин. И если бы удалось установить, откуда взят этот гравий…

Наконец-то Густа смогла вмешаться. Даже не пытаясь скрыть свое превосходство, она заявила:

– Это элементарная задача. Каждый гравийный карьер обладает своим, особым составом минералов. Подержите блокнот, и я возьму образец для исследования.

– …Вот здорово, что вы приехали, – жалобно говорил дежурный капитан в управлении милиции. – Я тут битых два часа промучился с одним психом. Примчался, понимаете ли, нашумел, рыдал, рубашку на себе рвал: он, мол, своими руками убил любимую жену. Я, конечно, стал писать протокол: мало ли убийц горько сожалеют о содеянном? Потом позвонил, проверил – а жена его, оказывается, мирно скончалась в больнице, свидетельство о смерти подписало двое врачей, один – даже заслуженный деятель, профессор… Тогда этот – Артур Бритынь – сменил пластинку и заявил, что украл санитарную машину и на этом основании заслуживает виселицы. Взяли его на экспертизу – нет, хотя и выпил, но уж никак не до белой горячки. Я ему – расскажите все по порядку, а он знай себе одно: судите за убийство, и все тут, а предателем он, мол, не станет и никого закладывать не собирается… Едва удалось напоить его снотворным и отправить домой.

Майор слушал вполуха. В ожидании результатов анализа гравия он то и дело поглядывал на часы и нервничал.

– Ну, Густа, покажи свою оперативность, – вместо ответа пробормотал он. – Только бы они не догадались сменить шины…

Наконец дверь распахнулась. Победно сияя, Густа воскликнула:

– Товарищ майор, гравий из Гаркалне! Я с ними только что созвонилась. Вчера в карьере работало тридцать машин, все – самосвалы. Я предупредила начальника гаража, чтобы сегодня направил на работу те же самые.

– Молодцом! – похвалил майор. – Ты у нас настоящий парень!

Этот комплимент вызвал у Густы лишь гримасу. Но дуться всерьез сейчас не было времени – приходилось лезть в машину и ехать на карьер.

На развилке дорог майор велел остановиться.

– Идите на место происшествия и подготовьте почву, – отдал он сержанту не вполне ясное распоряжение.

Сержант поглядел вверх. Небо было ясным.

– Да вот дождя вроде бы не предвидится. А там, если не ошибаюсь, ни речки, ни лужицы…

– Склероз! – воскликнул майор и сердито хлопнул себя по лбу. – Забыть такую деталь!

Он торопливо выбрался из машины. У обочины стояли два больших молочных бидона, подле них деревенская тетушка ожидала попутной машины в Ригу. Сунув ей деньги, майор возвратился с бидоном в руках. На его лице, обычно невыразительном, было озорное выражение.

– Чуть было не допустил грубой ошибки. Забыл, без чего нельзя сварить уху.

– Уху? – удивилась Густа.

– Нужна жидкость. О рыбе нам заботиться не надо, она сама прыгнет в котел.

У ворот карьера их уже ожидал начальник смены.

– Наконец-то, – облегченно вздохнул он. – Преступников ловить, конечно, тоже важно, но только у меня план. Сколько, по-вашему, могу я держать экскаватор в простое?

– Машина с вулканизированной покрышкой прибыла?

– Да. Могу показать вам, который Кактынь.

– Спасибо, я уж как-нибудь сам найду.

Низуль приблизился к веренице грузовиков, выстроившихся перед неподвижным экскаватором.

– Мне нужны свидетели для проведения осмотра. Вот хотя бы вы, – кивнул он ближайшему шоферу, затем внимательно огляделся. – И вы, – обратился он к рослому водителю машины, стоявшей третьей в очереди. – Как вас зовут?

– Петер Кактынь, – неохотно ответил парень.

– Очень приятно. Ну, поехали.

– Товарищ начальник, да я сегодня еще ничего не заработал, – попытался возразить шофер.

– Ничего, ваше от вас не уйдет, – двусмысленно ответил майор, забираясь в кабину. – Покажу дорогу…

Заметив приближающиеся машины, сержант вылез из придорожных кустов и, недолго думая, вылил на дорогу все содержимое молочного бидона.

– Остановите! – приказал майор Кактыню и высунулся из окошка. – Нет, еще чуть вперед. Так, хорошо.

Все вылезли и направились к машине «скорой помощи», которая все еще лежала на старом месте и при дневном свете выглядела еще более жалкой. Густа нечаянно оглянулась и вдруг поняла, что именно крылось за сложными маневрами майора: рядом со вчерашним, уже затвердевшим следом на увлажненной молоком земле появился новый, как две капли воды похожий отпечаток, с той же характерной лысиной протектора и овальной заплатой. И оставлен он был машиной Кактыня.

– Попытаемся восстановить обстоятельства происшествия, – говорил тем временам майор. – Один преступник приехал на угнанном ЗИМе, другой – на самосвале и остановил его здесь… – Он вытянул руку и искусно изобразил величайшее изумление: – Это еще что? Может быть, Кактынь, вы скажете – какой из этих следов принадлежит машине преступника, а какой – вашей?

Нервы Кактыня не выдержали. Резко повернувшись, он бросился мимо майора и Густы в чащу леса. И снова стало ясно, насколько тщательно майор Низуль разработал план операции. Из кустарника выскочил сержант и подставил бегущему ножку. Подоспели и остальные.

Когда Кактынь поднялся, бежать оказалось некуда.

…Первый допрос состоялся в кабинете майора.

– Когда угоняли, стыдно не было, а теперь совесть даже говорить не позволяет, да? – поинтересовался майор сухо. – Рассказывайте! Только не пытайтесь выгораживать своих соучастников: ни один преступник этого не стоит, поверьте моему опыту.

Густа взглянула на Кактыня. Он выглядел сломленным и вовсе не напоминал профессионального преступника – скорее подростка, по легкомыслию сбившегося с пути.

III

«Вчера мне здорово везло. Меня нарядили возить гравий из Гаркалне в Ригу, экскаваторы работали без помех, и к четырем я сделал уже полторы нормы. Это сулило хороший заработок, так что я согласился поработать еще часок-другой сверхурочно. Подсчитал, что за один этот день получу не меньше десятки.

Только много ли с этого толку, если до получки еще целая неделя, а свидание с Марите назначено на субботу? Мы были знакомы всего две недели, с того самого вечера в буфете, но настолько я ее уже знал, чтобы понять: придешь без подарка – даже в щечку поцеловать не позволит. Оставалось лишь надеяться, что встречу Извозчика в забегаловке, куда он заходит каждый вечер. Перехвачу денег, а то и вместе сходим на заработок.