Текст книги "Девушка по имени Судьба"
Автор книги: Гуиллермо Гланк
Соавторы: Мария Менис,Хуан Марин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
Глава 16
Росауре удалось совершить чудо: она практически с того света вытащила раненого Энрике и вернула его к жизни.
Но он, осознав себя живым, вовсе не обрадовался этому.
– Я должен был умереть! – терзался Энрике. – Такие, как я, не должны оставаться среди людей. Когда боль так ослепляет мужчину, что в ярости он мстит невинному и наносит ему тяжелую рану… Такой мужчина не имеет права на жизнь. Он должен умереть.
Много сил приложила Росаура, чтобы настроить Энрике на другой, оптимистичный лад, но все было напрасно.
Однако то, чего не смогла сделать она, легко, без каких-либо ухищрений сумел сделать Августо, ее сын. Он все время вертелся возле Энрике, невольно отвлекая его от дурных мыслей и втягивая в свои, детские заботы.
Еще не имея возможности двигаться, Энрике, лежа в постели, от нечего делать стал выстругивать для Августо деревянных солдатиков и лошадок, чем еще больше привязал к себе мальчишку.
– Я тоже буду солдатом, когда вырасту, – поделился своими планами Августо. – Вот только на лошадях еще не умею ездить, плохо держусь в седле.
– Это не беда! Я научу тебя, если мама разрешит, – пообещал Энрике, сам не замечая, что говорит о себе уже в будущем времени!
Росаура, слушая их разговор, впервые за последнее время улыбнулась.
– Конечно, разрешу. Только поправляйтесь поскорей, – сказала она Энрике.
И вскоре Августо получил свой первый урок верховой езды у такого замечательного наездника, каким был Энрике. А через несколько дней смог уже вполне уверенно держаться в седле. Радости Августо не было предела, и он с гордостью рассказывал солдатам, какой у него теперь есть надежный друг.
– Не очень-то ему доверяй, – глупо пошутил один из солдат. – Он может увести твою маму.
– Увести? Куда? Зачем? – растерялся мальчик, – Ну как это куда? У мамы же нет мужа, вот Энрике и станет ее мужем.
Домой Августо примчался весь в слезах и, крепко обняв мать, стал умолять ее, чтоб она его не бросала.
Не сразу Росауре удалось понять, чем вызвана истерика сына, а когда все выяснилось, она поклялась, что никогда не оставит своего любимого Августо.
– Даже ради Энрике? – уточнил сын. – Энрике мне друг, так же, как и тебе. И не более того.
– Это правда, Энрике? – спросил Августо теперь уже у сержанта.
– Да, Я ваш друг. Твой и мамин, – подтвердил Энрике.
На этом инцидент был исчерпан, но Августо более внимательно стал наблюдать за матерью и Энрике и постепенно пришел к выводу, что было бы даже хорошо, если б они поженились. Об этом он и сказал сначала Росауре, а потом и Энрике.
Но мать ответила ему, что вряд ли уже сможет кого-нибудь полюбить, а Энрике тоже сказал, что любит другую женщину. Правда, в утешение Августо, он добавил:
– Если бы я смог забыть ту женщину и влюбиться в другую, то выбрал бы своей женой твою маму. А тебя – своим сыном. Да, я не шучу. Мне действительно очень бы хотелось иметь такого сынишку, как ты.
Августо передал эти слова матери, и Росаура тоже призналась Энрике, что если бы у нее была возможность выбирать, то она бы выбрала его в отцы Августо и в мужья – себе.
Энрике ничего не ответил на ее признание.
Однако спустя неделю, когда он получил звание капитана и был направлен в другой форт командующим, Энрике всерьез задумался над предложением Росауры. Всю ночь накануне отъезда промаялся он без сна, но так и не решился навсегда связать свою жизнь с теми, к кому привязался всей душой.
Крепко обняв на прощание Августо и Росауру, он отправился в путь.
Росаура украдкой смахнула слезу. Августо тоже очень хотелось плакать, но он не мог себе этого позволить, поскольку остался теперь единственной опорой для матери.
Чтобы не давать волю слезам и не впадать в тоску, Росаура решила загрузить себя работой. Но только успела бросить белье в корыто, как услышала у себя за спиной голос Энрике:
– Росаура, времени у нас немного. Собирай вещи, если хочешь поехать со мной!
– Я сейчас, мигом, – сказала она, больше не сдерживая слез. – Августо! Иди сюда скорей. Мы едем с Энрике!
По возвращении Гонсало из приграничных земель его ждал сюрприз: Маргарита объявила, что беременна.
Поначалу это известие привело его в бешенство, но Маргарита поклялась, что под угрозой смерти не признается никому, кто является отцом ее ребенка.
– Поверь, никто никогда не узнает, что он твой, – умоляла она Гонсало. – Только не заставляй меня отказаться от него.
– Ладно, успокойся, – примирительно молвил он. – Рожай! В конце концов, это мой единственный ребенок.
О том, что дома его ждет беременная жена, Гонсало, конечно же, Маргарите не рассказывал. Он по– прежнему с трудом выносил Марию и, выслушивая опасения доктора о возможном выкидыше, про себя желал, чтобы именно так все и случилось.
Однако Мария постепенно стала поправляться, и Гонсало ничего не оставалось, как смиренно дожидаться родов.
Но времени ей он уделял все меньше и меньше, ссылаясь на занятость. А дел у него действительно было выше головы. Байгоррия успешно протолкнул в конгрессе проект Гонсало, индейцы и помещики сочли его выгодным для себя, и обмен земли на скот шел полным ходом.
Байгоррия получил свой куш от Гонсало, да еще и продвинулся по службе – как автор удачного проекта, позволившего правительству расширить государственные границы и заодно утихомирить воинственных индейцев. Впервые за долгие годы возможность мирного сосуществования с индейцами обрела форму конкретного договора.
Однако Гонсало изложил Байгоррии только первую часть своего плана, а вторую, секретную, он поведал отпетому бандиту – Бенито Рамиресу.
По заданию Гонсало тот собрал верных людей, загрузил повозку водкой и отправил их спаивать индейцев. А поскольку водка шла исключительно в обмен на скот, то Гонсало не только восполнил все свое поголовье, отданное за приобретенные земли, но и значительно приумножил его.
Индейцы же, лишившиеся части земель, постепенно лишались и вырученного за нее скота, но пока не понимали, в какую ловушку загнал их хитромудрый Гонсало Линч.
Вся эта криминальная деятельность Гонсало проходила втайне от дона Мануэля, и уж тем более – от дона Федерико, вынужденного узнавать о жизни сына от Марии либо из газет, печатавших светскую хронику. С тех пор как состоялась помолвка Адальберто, Гонсало ни разу не переступил порог родительского дома и вел себя так, будто отец для него вообще перестал существовать.
Дон Федерико очень страдал из-за этого, но еще больше его убивало странное поведение Адальберто, который сразу после помолвки уехал в Европу и лишь изредка посылал оттуда весточки, справляясь о здоровье своего покровителя, но никогда не спрашивая о Виктории.
Между тем здоровье дона Федерико нельзя было назвать даже удовлетворительным. Сердечные приступы следовали один за другим, и старик Линч отчетливо сознавал, что любой из них может стать для него последним.
Поэтому, получив известие о возвращении Адальберто в Альто-Валье, он продал фамильный особняк, свернул все свои дела и отправился к младшему сыну.
Адальберто был обрадован, но и удивлен неожиданным визитом дона Федерико,
– Я сам собирался ехать к вам на днях, – сказал он.
– И хорошо, что я тебя опередил: в Санта-Марии мне больше делать нечего, – грустно молвил дон Федерико. – Дом я продал, Гонсало от меня отвернулся. Да и чувствую себя неважно. Постарел, сдал…
– Вы больны, дон Федерико? – встревожился Адальберто.
– Нет, просто старость берет свое. И ошибки, совершенные за долгую жизнь, давят. Ради этого я, в общем, и приехал к тебе.
Он протянул Адальберто мешочек с золотыми монетами, сказав, что это лишь малая часть долга, который бы следовало вернуть.
– Вы ничего мне не должны…
– Должен! Я вернул тебе только те деньги, которыми ты выручил меня в трудную минуту. Но мой долг перед тобой – гораздо больше, и его мне уже, видимо, никогда не удастся оплатить сполна.
– О чем вы говорите, дон Федерико? Это я перед вами виноват! Я же знаю, как вы переживаете из-за того, что я разорвал помолвку с Викторией. Но для этого у меня были причины, поверьте, – взволнованно заговорил Адальберто.
– Да, я обеспокоен, хотя и не это имел в виду, когда упомянул о долге. Ты вот не спрашиваешь о Виктории, а с нею творится что-то неладное. Известно тебе, что она сначала ушла в монастырь, а потом вообще куда-то исчезла? Никто не ведает, где она сейчас.
– Боже мой! Я этого не знал, – пришел в ужас Адальберто. – Пожалуй, мне следует открыть вам одну тайну. О помолвке и о многом другом, связанном с Викторией.
Он рассказал дону Федерико все, в том числе и передал содержание их последнего разговора с Викторией.
– Я оттолкнул ее, хотя и знал, что ей некуда идти, – казнил себя Адальберто. – Не смог пересилить обиды. Даже и сейчас еще не могу простить Викторию, не нахожу оправдания ее поступку. Как она могла отдаться мужчине, который ее не любил?
– Точно так же, как смогла твоя мать, – сказал дон Федерико.
– Моя мать? О чем вы? – вскочил со стула Адальберто, но подойдя вплотную к дону Федерико, увидел, как тот побледнел и стал задыхаться. – Вам плохо?
Дон Федерико с трудом перевел дух и вновь заговорил:
– Не пугайся, со мной это бывает. Сядь и выслушай меня, пожалуйста… Твоя мать была женщиной бесхитростной и нежной…
– Не надо сейчас говорить, вам может стать хуже, – остановил его Адальберто, но дон Федерико возразил:
– Нет, хуже мне станет, если я по-прежнему буду молчать. Мануэла, твоя мать, всегда верила в любовь. И любовь пришла к ней, но принесла ей только страдания. Тогда Мануэла попыталась спастись, уйти из нашего дома, но моя жена уговорила ее остаться. Мануэла помогала ей жить и справляться с болезнью. А я… Я воспользовался чувством Мануэлы…
– Вы?!
– Да, Адальберто, я и есть тот подлец, который оставил твою мать с ребенком.
– Как же вы могли! Я вам верил!.. – воскликнул Адальберто, задыхаясь от возмущения.
– Мы, мужчины, часто бываем слабыми, когда нами овладевает страсть. А твоя мама… Ты не вини ее, она сделала это из любви. Во всем виноват я один! А маму прости, сынок…
Последние слова он произнес так тихо, что Адальберто скорее угадал их по движению губ, нежели услышал. Голова дона Федерико безвольно откинулась на спинку кресла.
Адальберто бросился к нему, надеясь растормошить его, привести в чувство.
– Отец! Не оставляй меня! Я прощаю маму, прощаю тебя. Не уходи, отец! Ты слышишь меня? Я люблю тебя, люблю, – в исступлении кричал Адальберто, видя перед собою остекленелые зрачки дона Федерико.
Затем, спохватившись, он вызвал врача, но тот лишь подтвердил, что дон Федерико умер.
– Боже мой, он так и не узнал, что я его простил, – плакал как дитя Адальберто. – Не услышал, как я назвал его отцом…
Сразу же после похорон он отправился в Санта-Марию – известить о случившемся Гонсало и разыскать Викторию.
А тем временем Гонсало узнал от нотариуса о продаже дома и, разгневанный, устремился в Альто-Валье, надеясь там увидеть отца и потребовать свою часть от продажи дома.
Таким образом, братья, сами того не ведая, двигались навстречу друг другу, и судьба свела их в придорожной таверне, где оба остановились перекусить.
Ошеломленные этой внезапной встречей, оба некоторое время молча смотрели друг на друга, а затем Адальберто, очнувшись первым, вымолвил:
– Гонсало, я ехал к вам. Ваш отец, дон Федерико…
– Я прекрасно знаю, что мой отец продал дом, – прервал его Гонсало, – а денежки наверняка уже перекочевали в твой карман, ублюдок! Да, ублюдок, внебрачный сын! Продукт пошлой связи между бесстыжим барином и грязной дворовой девкой!..
Адальберто, не стерпев такого оскорбления, мощным ударом сбил Гонсало с ног, заставив того умолкнуть. Оправившись от удара, Гонсало в свою очередь бросился с кулаками на Адальберто. Разнимать братьев пришлось хозяину таверны и двум дюжим официантам.
Но даже после этого Гонсало не унимался, крича:
– Я не намерен платить за грехи моего отца-лицемера! Выскажу ему все и потребую свои законные деньги!
– Вам это не удастся, Гонсало, – сказал Адальберто, вытирая разбитую, губу. – К несчастью ваш отец… Наш отец… умер.
– Это ложь! Еще одна ложь! – не поверил ему Гонсало.
– К сожалению, это правда. – Адальберто вынул из нагрудного кармана крестик дона Федерико и протянул его Гонсало. – Узнаете? Это было на нем. Возьмите.
– Вор! Вор! – истошно закричал Гонсало.
– Успокойтесь. Не вынуждайте меня вновь пускаться в драку. Дон Федерико умер у меня на руках. Я похоронил его в Альто-Валье и ехал с этой печальной вестью к вам… Я простил его.
Поняв, что Адальберто говорит правду, Гонсало застонал как раненый зверь – от боли, от обиды, от того, что не он, законный сын, был рядом с отцом в его предсмертные минуты и даже на похороны к нему не попал…
Горе, разом заполонившее все естество Гонсало, прорвалось в нем очередным приступом ненависти к Адальберто:
– Ты, подонок! Как посмел ты похоронить его так далеко от дома? Он что, не заслужил права лежать рядом с женой, с моей матерью? Ты присвоил капитал моего отца, но тебе никогда не удастся присвоить его фамилию! Запомни это!
– Я ношу фамилию моей матери, и этого мне достаточно, – с достоинством ответил Адальберто. – И денег мне твоих не нужно! – сказав это, он вынул из саквояжа тот мешочек с монетами, что оставил ему дон Федерико, и швырнул его в лицо Гонсало. – Вот, возьми, подавись! Хотя это и не твои деньги – я надеюсь, они тебя не подведут, поскольку других союзников у тебя нет.
Гонсало молча сжал в кулаке мешочек с золотом, а Адальберто, прежде чем уйти, бросил ему:
– И все же, как ты ни злись, а у нас один отец, и мы с тобою – братья. Так что, если возникнет необходимость, можешь на меня рассчитывать.
– Я не считаю тебя своим братом! – крикнул ему вдогонку Гонсало.
Выполняя поручение Виктории, Браулио исколесил все приграничные земли, прежде чем напал на след сержанта Муньиса.
Служил Энрике теперь в самом дальнем из фортов, и дела у него там на первых порах складывались очень непросто, потому что в наследство от прежнего капитана он получил абсолютно деморализованное, спившееся войско, в котором атаманствовал наглый сержант Родригес.
Нового командира Родригес принял в штыки, команд его не исполнял и продолжал спаивать солдат, недвусмысленно давая понять Энрике, кто здесь самый главный.
Но к тому времени, когда Браулио добрался до искомого форта, Энрике уже удалось навести там порядок. Родригес вынужден был признать над собой власть капитана, а Росауру солдаты уважительно называли капитаншей – за мужество и твердость характера, которые ей не однажды довелось здесь продемонстрировать, прежде чем эта кучка пьяниц вновь смогла стать нормальным воинским подразделением.
Все в округе считали Росауру женой Энрике, а Августо – его сыном. Это была такая дружная семья, что никому даже и в голову не приходило выяснять, обвенчаны ли капитан и «капитанша».
И лишь заезжий священник, вознамерившийся построить в форте часовню, случайно в разговоре с Энрике узнал, как все обстоит на самом деле, и заявил, что не к лицу капитану подавать дурной пример подчиненным.
– Вам надо непременно обвенчаться, – настаивал он, но Росаура сама поговорила с отцом Лопесом и убедила его, что лучше оставить все как есть.
Однако Энрике всерьез задумался над словами Лопеса и решил, что Господь неспроста послал священника в это захолустье. Может, и вправду, наступила пора им с Росаурой получить благословение Господне?
– Ты не думай, что я делаю это под давлением падре, – взволнованно заговорил Энрике, пристально глядя в глаза Росауры и боясь получить ее отказ. – Просто раньше у нас не было такой возможности. Но теперь… Росаура, согласна ли ты стать моей женой не только перед людьми, но и перед Богом?
Давно ждавшая этих слов, она, конечно же, ответила утвердительно.
Венчание было назначено как раз на тот день, когда в форт заявился Браулио,
– Вам придется немного подождать, – сказал ему солдат. – Капитан Муньис беседует сейчас со священником.
– Это не беда, подожду, – ответил Браулио. – Я несколько месяцев искал вашего капитана, ни дня не отдыхал. Уже на коня взобраться не могу.
– Ну вот и отдохни пока, чаю выпей с дороги, – предложил солдат, – Августо, проводи гостя на кухню.
– Красивое имя – Августо, – молвил Браулио, следуя за мальчиком. – А ты, случайно, не знаешь капитана Муньиса?
– Знаю. Это – мой папа, – ответил Августо, не заметив, как при этом вытянулось лицо ошеломленного гостя.
Когда же Браулио, наконец, попал к самому капитану, то не смог толком объяснить, зачем его разыскивает сеньорита Оласабль.
А Энрике, услышав эту фамилию, сразу же подумал о Марии – на секунду у него даже потемнело в глазах.
– Вы сказали «Оласабль»? – переспросил он, боясь, что ослышался.
– Да, Виктория Оласабль, моя госпожа, – подтвердил Браулио.
И вновь Энрике испытал состояние, близкое к шоку. «Вот оно, возмездие! Настигло-таки!" – подумал он. – И момент самый подходящий для того, чтоб ответить за свой грех!»
– Что с ней, с Викторией? – спросил он, переведя дух.
– Ничего особенного, – пожал плечами Браулио. – Правда, она нервничала, посылая меня к вам.
– Но что она конкретно велела мне передать? – теряя всякое терпение, раздраженно спросил Энрике.
– Сказала, что ждет вас. Просила, чтобы вы к ней приехали.
– К сожалению, это невозможно, – ответил Энрике, у которого чуть-чуть отлегло от сердца. – Передай ей, что я жив, что трудные времена позади. И она тоже пусть будет счастлива.
– А вы не хотите написать ей хотя бы пару строк? – предложил Браулио, весьма разочарованный встречей с Муньисом. – Я бы передал…
– Нет, не стоит, – твердо произнес Энрике. – Передай на словах все, что я тебе сказал.
– Понял, – развел руками Браулио. – Что ж, желаю вам удачи, капитан.
Уже выезжая из форта, он узнал от одного из солдат, что капитан Муньис сегодня венчается с женщиной, которая давно уже фактически была его женой и от которой у него есть семилетний сын.
Адальберто надеялся найти Викторию в «Эсперансе» или хотя бы узнать о ней что-либо у Асунсьон. Но приехав туда, нашел только управляющего Вирхилио, который сказал, что прежняя хозяйка имения живет теперь на другом ранчо вместе с мужем-индейцем.
Адальберто поехал на ранчо, однако Асунсьон и там не было. Молодая индианка, не знавшая испанского языка, чуть ли не на пальцах объяснила, что хозяин и хозяйка уехали в индейское поселение и неизвестно, когда вернутся.
Огорченный Адальберто решил ехать в Санта-Марию, чтобы там – у дона Мануэля или у Марии – почерпнуть хоть какие-то сведения о судьбе Виктории.
Асунсьон же в это время действительно находилась в лагере индейцев, где отчаянно боролась за жизнь детей, на которых обрушилась неизвестная доселе болезнь. Шанке был рядом с женой, но не столько помогал ей, сколько уговаривал ее вернуться на ранчо, уверенный в том, что детей вылечит знахарь.
– Но ты ведь сам говорил, что ваш знахарь впервые столкнулся с такой болезнью! – рассердилась Асунсьон. – А это значит, что эпидемия сюда пришла от белого человека. И белый человек должен спасти ребятишек! Их надо немедленно везти к врачу, иначе они погибнут.
– Мы не можем забрать их у матерей, – твердо произнес Шанке, и Асунсьон поняла, что спорить с ним бесполезно.
Ночью, когда Шанке уснул, она тихо перенесла детей в повозку и повезла их к доктору.
А наутро в лагере поднялся страшный переполох.
– Твоя жена накликала беду, принесла смерть! – кричали Шанке обезумевшие от горя и страха матери.
– Она заплатит за это жизнью! – произнес проклятье шаман.
Шанке пытался убедить их, что Асунсьон привезет детей обратно – живыми и здоровыми, но ему не верили. Если бы он знал, куда именно повезла она детей, то помчался бы за нею следом, но Асунсьон скрыла это даже от него, и Шанке теперь оставалось только ругать себя за давешнюю несговорчивость.
Несколько дней и ночей прошли в тягостном ожидании, прежде чем Асунсьон вновь появилась в лагере.
– Ты предала нас, белая женщина, и потому будешь наказана, – грозно встретил ее вождь племени.
– Я привезла вам лекарства и детей – здоровых. Они спят в коляске. Матери могут забрать их, – ответила ему Асунсьон.
Увидев счастливых матерей, обнимающих своих детей, она заплакала и припала к груди Шанке.
Глава 17
Полгода прошло с той поры, как Виктория поселилась в домике Хулианы, и все это время она жила надеждой на встречу с Энрике, на то, что у ее ребеночка будет отец.
Когда же Браулио привез ей весьма неутешительные новости о капитане Муньисе – у Виктории случился нервный срыв. Как безумная, она металась по комнате, то и дело порываясь ехать в форт к Энрике, чтобы сказать ему о своей беременности.
– У моего ребенка должен быть отец! – кричала она Хулиане, которая силой пыталась удержать ее. – Мой мальчик не может родиться без отца!
– У него есть отец, – стараясь быть спокойной, внушала Виктории Хулиана. – Слава Богу, Энрике жив, и когда-нибудь он узнает о своем сыне. А ваша задача – выносить его и родить.
Истерика, продолжавшаяся несколько часов, совсем измотала Викторию, и наконец она забылась в тяжелом горячечном сне.
А Браулио тем временем добрался до «Эсперансы», где и встретился случайно с Адальберто, заехавшим туда на пути в Санта-Марию.
– Я подумал, вдруг за эти дни пришли какие-то известия об Асунсьон или Виктории, – пояснил Адальберто причину своего повторного визита.
– Зря только лошадей гоняете, – высокомерно ответил ему Вирхилио, а Браулио, догнав Адальберто на выезде из имения, сказал, где можно найти Викторию.
– Я вас узнал. Вы к нам когда-то приезжали, – пояснил он, почему был столь откровенен с Адальберто. – А потом мне сказали, что сеньорита Виктория собиралась за вас замуж.
– Да, я был ее женихом, – грустно подтвердил Адальберто.
– Я подумал: если вы так настойчиво ищете сеньориту Викторию, то, значит, любите ее, – сказал Браулио. – Помогите ей. Она сейчас очень страдает.
Адальберто погнал лошадей во весь опор. И приехал в дом Хулианы, когда у Виктории начались предродовые схватки.
– Что с нею? Она больна? – бросился он к постели Виктории. – У нее жар! Хулиана, надо срочно сделать ей компресс! Вытерев полотенцем испарину со лба Виктории, он отбросил в сторону одеяло и только теперь увидел огромный живот…
– Она… беременна?!
– Да, – подтвердила Хулиана. – Но дело не в этом. Вы же видите: сеньорита умирает. Я не знаю, что делать.
– Она не умирает, а рожает! – возразил Адальберто. – Она сейчас родит.
– Этого не может быть. Еще не время.
– Значит, родит раньше времени! Неси скорей чистые простыни и горячую воду.
– Да, сейчас, – очнулась, наконец, Хулиана. Увидев, что Виктория открыла глаза и узнала его, Адальберто уверенно произнес:
– Все будет хорошо, Виктория. Только потерпи, и все будет хорошо, я тебе обещаю! Разве я хоть раз не сдержал слово?
– Адальберто… – еле слышно вымолвила Виктория. – Друг… Мой лучший друг…
– Не трать на меня силы. Тужься! – скомандовал он. – Ну же, будь умницей. Не сдавайся. Тужься… Потерпи еще немножко, любовь моя…
Ребеночка он сам принял на руки, и сам перевязал пуповину.
А спустя несколько часов, когда Виктория несколько отдышалась после родов и малыш ее тихо посапывал в колыбельке, Адальберто услышал:
– Я дам ему твое имя. Ты не против?
– Виктория, милая! – воскликнул он, переполненный счастьем. – Это для меня – большая честь.
– Ну что ты! Я тебе так благодарна, – сказала она. – Ты не только сумел меня простить, но и помог мне. Без тебя мы бы с моим сыночком могли помереть.
– Не думай о плохом. Я с тобой, и я люблю тебя, как прежде. Теперь мы всегда будем вместе: ты, я и Адальберто!
– Нет, не надо, – испуганно прошептала Виктория, – Я не приму от тебя такой жертвы.
– Это не жертва, пойми, – принялся втолковывать ей Адальберто. – Ребенку нужен отец. А я сразу же полюбил его, как только он оказался в моих руках. Поверь, я смогу стать для него настоящим отцом.
– Нет, Адальберто, не надо сейчас об этом. Не торопи меня, – взмолилась Виктория.
– Конечно, у тебя есть время подумать, – согласился он. – Но я должен был сказать тебе это сейчас.
Он вышел, давая возможность Виктории спокойно обдумать его предложение, а она, осторожно встав с постели, надела на малыша крест Энрике.
– Пусть он всегда будет с тобой. Это крест твоего отца. Родного отца, которого я любила больше жизни. Но теперь у меня есть ты, и я буду любить только тебя!
После встречи с Адальберто в таверне Гонсало целые сутки пил, а когда увидел перед собою Бенито, пьяно пробормотал:
– Сходи к моей душеньке, Маргарите. Передай ей вот это, – он вытащил из мешочка несколько золотых монет. – И скажи, что на днях я к ней зайду.
– Все исполню, – ответил Бенито. – Но я разыскивал вас по другому, очень важному делу. До краснокожих, наконец, дошло, что мы обвели их вокруг пальца. Боюсь, как бы они не подняли бунт. Надо как-то заметать следы.
– Срочно распродавай скот, – вмиг протрезвев, распорядился Гонсало. – Многие землевладельцы с удовольствием пополнят свои стада.
– Будет сделано, сеньор! – отчеканил Бенито, тотчас же отправляясь выполнять поручения Гонсало.
К Маргарите он послал своего помощника Родриго, и тот вручил ей золотые монеты, сказав, что это подарок сеньора Линча.
– А где он сам? В таверне? – встрепенулась Маргарита. – Ты его там видел?
– Видел, ну и что?
Маргарита, набросив шаль на плечи, устремилась к двери, но Родриго преградил ей дорогу:
– Эй, ты куда? Сеньор Линч велел тебе дожидаться его здесь. На днях он к тебе зайдет.
– На днях?! – возмутилась Маргарита. – Да я не видела его уже две недели! Он мне нужен сейчас, а не на днях!
– Ты слишком задираешь нос, – заметил Родриго. – Надо слушаться хозяина!
– А ты кто такой, чтобы мне приказывать? – вышла из себя Маргарита и попыталась прорваться к двери.
Но Родриго с силой оттолкнул ее. Маргарита упала навзничь. Родриго же, грубо выругавшись, пошел прочь.
А пьяный Гонсало, наконец, отправился домой и сказал Марии о смерти отца.
Наутро она заказала панихиду и пошла в церковь вместе с Гонсало и доном Мануэлем, несмотря на то, что накануне родов ей уже трудно было носить свой огромный живот.
Во время панихиды к Гонсало незаметно подошла Аурелия и шепотом сказала, что Маргариту нашли без сознания и сейчас она лежит в бреду.
– Уходи отсюда, – процедил сквозь зубы Гонсало.
– Если вы ей сейчас же не поможете, я закричу, что вы – ее любовник, – пригрозила Аурелия.
– Иди к Маргарите, а я приду, как только тут все закончится, – вынужден был сдаться Гонсало.
Когда он пришел к Маргарите, вокруг нее уже вовсю хлопотала Рамона, известная в Санта-Марии повитуха.
– Она что, рожает? – в гневе закричал Гонсало.
– Тише, вы! – шикнула на него повитуха. – Дай Бог, чтоб родила! Да к тому же еще и сама выжила.
– Она так плоха? – всерьез встревожился Гонсало.
– Да.
– Сделай все, что сможешь, а я в долгу не останусь! – пообещал Гонсало.
– Тут нужен врач. Я одна не справлюсь.
– Справишься!
– Гонсало, ей нужен врач, – вмешалась Аурелия.
– А ты убирайся прочь, и чтоб я тебя здесь больше никогда не видел! – вскипел он. Аурелия осталась на месте, испепеляя взглядом Гонсало.
– Вон отсюда! – закричал он и вытолкал Аурелию из квартиры.
– Если Маргарита, не дай Бог, умрет, я не буду молчать! – пообещала она. – Ославлю вас на всю Санта-Марию!
Спустя несколько минут на свет появилась девочка – дочь Гонсало, а Маргарита продолжала оставаться на краю гибели.
– Сеньор, не берите грех на душу, пригласите врача, – настоятельно посоветовала Рамона, однако Гонсало не внял ее совету и на сей раз.
– Вот тебе деньги за то, что ты уже сделала, – сказал он, расплачиваясь с Рамоной все теми же монетами из мешочка старого Линча. – А это – за то, что ты займешься моей дочерью. Мать не в состоянии дать ей грудь, поэтому найди для девочки кормилицу, только не вздумай проболтаться, чей это ребенок. Через несколько часов я сюда вернусь, а сейчас мне надо отлучиться по делам.
Как всегда в сложных ситуациях, он отыскал Бенито, изложив ему свой дьявольский план:
– Твои люди должны быть все время начеку. И хорошенько припугните Рамону, чтоб не проболталась. Девочку я никому не отдам! Она будет моей единственной дочерью!
Войдя к Виктории спустя час и услышав на свое предложение решительное «нет», Адальберто рассказал ей всю правду о собственном происхождении.
– Ты хочешь обречь маленького Адальберто на ту же участь? – спросил он в заключение. – К тому же не забывай, что дон Федерико, мой отец, никогда не оставлял маму и меня без помощи – не только материальной, но и моральной. Я знал его как доброго и чуткого покровителя. А кто поддержит твоего сына?
И вновь Виктория оказалась перед выбором, но сосредоточиться на будущем сына не могла, так как на первый план выступили сиюминутные – заботы о нем: в груди совсем не было молока, мальчик плакал, его нужно было как-то кормить.
– Я знаю, что надо делать! – нашлась Хулиана, – Потерпи еще немного, малыш, сейчас ты будешь сыт.
И она привела в дом индианку с грудным младенцем на руках, жившую неподалеку.
– У нее хватит молока на двоих! – бодрым голосом произнесла Хулиана, строго глядя на госпожу, чтобы та и не подумала отказываться от услуг индианки, – Мы должны спасти мальчика любыми средствами.
Виктория напряженно молчала, и тогда Хулиана взяла на себя смелость вынуть малыша из колыбели и поднести его кормилице.
Изголодавшийся ребенок жадно припал к груди индианки, а из глаз Виктории потекли горькие слезы: ну почему Господь отказал ей и в этом праве – самой кормить собственное дитя?!
Адальберто же, потеряв надежду вразумить Викторию, собрался уезжать. Хулиана чуть ли не на коленях стала умолять его остаться здесь или увезти куда-нибудь Викторию, но Адальберто объяснил ей, почему уезжает:
– Пойми, мне очень тяжело быть здесь. Я всей душой люблю Викторию, и ее малыша успел полюбить, как родного сына, но… Меня отвергают, Хулиана. А это невыносимо.
Попрощавшись с Викторией, он взял мальчика на руки, прижал его к себе и, с трудом сдерживая слезы, сказал:
– Бедняжка, что ждет тебя впереди с такой неразумной мамашей! Но ты прости меня: я бессилен что-либо изменить. Никогда тебя не забуду. Да поможет тебе Бог.
– Адальберто, не будь настолько жесток! – не выдержав, заплакала Виктория. – Не рви мое сердце! Мне и так тяжело.
– Прости, – сказал он. – Больше не буду. Прощай.
Он быстро вышел из комнаты, молча обнял Хулиану и направился к своей коляске.
Но в тот же момент за спиной у него раздался отчаянный крик Виктории:
– Адальберто! Не уезжай!
Он бросился к ней, сжал в своих объятиях и услышал то, о чем мечтал с первого дня своего знакомства с Викторией:
– Я согласна стать твоей женой… Настоящей женой, понимаешь?
– Да, моя хорошая, да!
